Текст книги "Меня не узнала Петровская"
Автор книги: Алла Драбкина
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
1 января
День был добрый. Говорят, как встретишь Новый год, так проживешь и весь год. Хорошо, если я проживу так же, как встретила. Были в Орехове. В пустой даче. Топили печку, пели песни и думали о будущем. Загадывали. Потом нарядились в разные шмотки и ходили по домам.
Законно повеселились! Нас всюду пускали, угощали, а в одном доме дали матрац, потому что нам не на чем было спать.
Володька Золотов был поводырем, а Игорь Александрович медведем. Володьке в шапку накидали медяков. Ха-ха! Странно, я раньше была такая стеснительная, а тут разошлась! Плясала вместе со всеми, пела. Совсем никого не боялась, и не чувствовала себя лишней.
Потом мы все вместе решили придумать план на каникулы.
Если бы это осуществилось! У Игоря Александровича есть идея – поехать по детским санаториям, по колхозам и воинским частям с концертом. Если бы! Он говорит, что добьется в райкоме автобуса и мы выдадим такой концерт!
Не откладывая, решили заняться репетицией. Из этюдов выбрали Сватовство майора» и «Все в прошлом». А также Чехова решили сыграть. «Медведь». Петрова и Золотов. Ну и для малышей интермедию, только без монтажа, слава богу. А для самых взрослых – сцены из Лопе де Вега, которые готовили к его дню рождения.
Репетировали до самого утра, так и не уснули. Когда начали ходить электрички – поехали домой. Вагон был совсем пустой, и мы прыгали по всем скамейкам.
Потом под транзистор все вместе делали зарядку. Почему это – я так недолго в кружке, а уже так всех люблю и хочу, чтобы всегда мы нее были вместе. Засыпали и просыпались. Вместе работали и делали зарядку. Почему?
2 января
Была в школе. Играли интермедию. Теперь я играю снежную бабу. Просто стою на сцене с метлой в руках и отношусь к происходящему, не сходя с места. Ужасно интересно.
Вообще, у нас бы всё получилось оригинально, если бы не монтаж. Эти детишки только путаются под ногами.
После интермедии Игорь Александрович и Настасья Филипповна оставили нас и стали выяснять, как насчет поездки: говорили ли мы о ней дома и кого отпустят, кого нет. Всех отпускают, кроме меня. Мама говорит, что она хочет меня видеть дома хотя бы в каникулы. Я стеснялась сказать об этом ребятам, но что делать? Все стали кричать, что скинутся по рублику и соберут денег и для меня тоже, но Настасья Филипповна сказала, что дело не в деньгах, а в согласии.
Еще она сказала, что они непременно что-нибудь придумают. И придумали!
Нет, все-таки чудные они люди! Я как раз стирала чулки, когда раздался звонок и к нам пришли Игорь Александрович и Настасья Филипповна. Они стали говорить моим родителям, что без меня рушится вся программа, что дли здоровья полезен свежий воздух и что бояться не стоит, потому что, во-первых, с нами едут двое взрослых людей, а во-вторых, от райкома нам дадут автобус.
Когда они ушли, мама сказала, что даже не могла предположить, что на свете существуют такие отличные люди и что теперь она понимает, почему я так их уважаю.
Гип-гип-ура! Вечером был Кашин. Заходил узнать, как у меня дела, и мы с ним прыгали на площадке от радости.
Потом пришла Милка. Она смотрела на нас, смотрела и вдруг побежала вниз по лестнице. Я ее догнала, а она стала плакать. Ей очень плохо. Милке. Она думает, что у меня теперь все хорошо и она мне не нужна. Что у меня есть Кашин, что у меня есть интересные дела, Крючок агитирует ее поехать в лагерь (она там будет инструктором по туризму), но Милка не хочет, потому что там будет смертная тоска. Начальником лагеря едет старшая вожатая, а она нас с Милкой не любит, она, кроме совета дружины, никого за людей не считает. Я, правда, никому никогда не признавалась, что не люблю ее, потому что Гущина с компанией ее боготворят. Они ходят к ней в гости, знают про ее первую любовь, даже такие же, как у нее, косички завязывают. Ей уже лет под тридцать, а она все косички носит, из принципа.
Ну вот, так какое удовольствие Милке с ней ехать? А я-то веселюсь, скачу. Мне почему-то стыдно стало, что я от счастья лучшую подружку забыла, только о себе и думаю. А как ей помочь? Никак не поможешь. Я даже не знаю – может, она сама виновата, потому что живет как-то спустя рукава, ничего для себя не ищет. Даже в любви не могли найти удовлетворения. Вроде бы что-то было у нее со Смотряевым, но быстро прошло, потому что она сразу нашла в нем какие-то недостатки. А я, даже если нахожу в человеке недостатки, то всё равно люблю его, только стараюсь помочь исправиться.
Когда я рассказала маме про Кашина, она сказала, что я все выдумываю. Ну и пусть я выдумала эту любовь, но зато эта выдумка делает мою жизнь богатой и интересной. Разве это большой грех – жить интересно?
Пусть выдумка, но все равно это надолго и всерьез. И интересно!
Потом мы с Милкой вернулись к Кашину и болтали. Я у него спросила якобы в шутку, как он ко мне относится. Он сказал, что не любит таких бабских вопросов. И главное, по его мнению, это суровость чувств. Ну что ж, разумный совет.
А Милку жалко.
3 января
Игорь Александрович думал, что это легко. Ах, как он заблуждался! Целый день с вещами проторчали в райкоме. Просили автобус или хотя бы машину с фургоном.
Потом сам Иванов выслушал нас и сказал, что планы по агитбригадам выполнены и машину нам никто не даст, а если мы уж очень жаждем поехать, то надо позвонить в обком. Фу! Все сначала. Тогда Игорь Александрович сказал, что в обкоме у него есть одна знакомая, и, хоть и неудобно, придется попросить ее помощи. Это он, конечно, не нам сказал, а Настасье Филипповне, но я слышала. Он позвонил, и всё устроилось. Нам дали автобус только чтоб доехать до костно-туберкулёзного детского санатория, а там уже много детских заведений, и нас будут транспортировать своими силами те, кому нужен концерт.
Итак, всё решилось Выезжаем в одиннадцать часов вечера. Мы обрадовались страшно!
Едем, черт подери!
4 января
Уже очень поздно. Все наши спят.
Для ночлега нам дали клуб санатория. Я сижу в гримерной и пишу. Хорошо, что я взяла с собой дневник, хотя этот день я бы запомнила и так. Это был очень тяжелый день, даже не знаю, с чего начать. Во-первых, санаторий. Мы все наревелись до концерта. Жутко! Когда ты видишь одного больного человека, и то страшно. А тут все больные, да ещё дети. У кого рука, у кого нога, а есть с позвоночником, их прикатывали в зал на колясках. Есть совсем маленькие. Бледные, худенькие! И по всему санаторию – запах кожи. Это запах протезов. В первом отделении мы играли этюды, но так вяло, что они не смеялись, потому что нам казалось неудобным смешить их, раз им так плохо.
В перерыве Игорь Александрович сказал нам, что мы ханжи и распустёхи. Что это нас с нашими убогими душами надо жалеть, а не их. Что если с людьми случилась беда, то поздно ахать и охать, а надо дать им забыть все. Ведь им нужно еще жить! И они должны жить!
И как мы сыграли второе отделение!
Они все падали со смеху! Они так смеялись, что и мы забыли про их болезнь!
До чего дошло – даже Мишка Начинкин отмочил такое «яблочко», что мы все решили – он тоже совсем не бездарен.
А дети всё хлопали и кричали, чтобы мы показали еще что-нибудь. Мы уже не знали, что показывать. Тогда Игорь Александрович вышел на сцену и сам начал ужасно смешно читать «Муху-Цокотуху». Володька Золотов собрал нас за кулисами и сказал, чтоб мы изображали, как могли, нее, что он читает.
Я была Цокотуха, Кашин – комарик, а остальные играли всех подряд. И бабочек, и жуков, и муравьев. Настасья Филипповна нам подыграла на рояле, и мы устроили такой пляс! Дети просто визжали от восторга.
Мы выступали очень долго. Пока все не устали смеяться. Детей еле прогнали спать.
Потом пришла одна тетенька в белом халате и сказала, что для нас приготовлен обед. Игорь Александрович говорил ей, что у нас есть продукты, но она сказала, что питание для нас – предусмотренный расход, что к ним часто приезжают взрослые, настоящие актеры, но такого удовольствия детям никто не приносил. Она почему-то заплакала.
Потом заплакала Настасья Филипповна, а потом и я, потому что вспомнила, какие они все бледные, худенькие и больные.
Нам постелили на полу. Все ещё долго говорили и вертелись, но Игорь Александрович погасил свет и приказал, чтоб все «отправлялись к Морфею».
Все пошли к Морфею, а я пробралась в эту комнату и пишу, а они все спят.
Все спят, все. Спит Мишка Начинкин – самый добрый человек в кружке и совсем не бездарный, он после «яблочка» танцевал ещё Муравья:
«Муравей-Муравей не жалеет лаптей».
И знаю, никто теперь не думает, что он бездарь, как раньше, потому что он первый развеселил всех. А может, он развеселил потому, что он очень добрый? И ему очень хотелось этого?
Володька Золотов что-то бормотал во сне, вроде сердится. Он вообще с виду сердитый и любит покомандовать, но в душе добрый, и, когда кто-нибудь из девчонок плачет, он обязательно узнает почему и утешит. И вообще он очень умный и талантливый. Он даже Станиславского ни в грош не ценит.
Леночка Петрова даже во сне ужасно красивая. Ресницы такие длинные лежат на щеках.
А Кашин… Теперь я знаю, какой он спящий. Губы в трубочку, как будто конфету сосет.
Интересно, что ему снится? Умела бы я колдовать, наколдовала бы, чтоб ему присниться.
Ладно, и мне пора спать. Спокойной ночи.
6 января
Вчера некогда было писать в дневник. Пишу сегодня. Сидим в деревенском клубе, поем песни. Уже второй день сидим тут. Вчера показали концерт для ребят. После концерта играли с ними вместе во всякие игры, танцевали. Ночью гуляли вместе и смотрели звёзды. В городе не бывает таких звезд! В городе не бывает такого счастья! В городе не бывает такого снега! Нам опять устроили обед. В городе не бывает такой картошки!
Какие мы счастливые! Утром кормили лошадей! Прямо из рук. Оказывается, я очень люблю лошадей! Катались с горки на санках! Игорь Александрович расшиб нос! Настасья Филипповна тоже, как и мы, скатывалась с горы. Начинкин таскал всех девчонок на плечах.
Потом за нами пришла машина из детской воспитательной колонии. Прощались ужасно трогательно. Не хотелось уезжать. Особенно грустно было расставаться с деревенскими ребятами. Они все такие добрые, гостеприимные! Мы уже сели в машину, когда вдруг прибежала завклубом и стала кричать, что никуда нас не отпустит, что вся деревня уже знает, что вечером опять будет концерт и все колхозницы уже погладили нарядные платья. Шофер из колонии выскочил из машины и стал кричать, что там нас тоже ждут. Они ругались, а мы сидели в машине и не знали, что делать. Шофер залез в кабину, и мы тронулись. Тогда завклубом, как Анна Каренина, легла на дорогу. Шофер стал материться и скидывать наши вещи обратно. Сказал, что приедет за нами завтра. Как мы обрадовались! И деревенские ребята тоже! Сейчас сидим в клубе. Димка Лукин играет на гитаре и поёт. Все ужасно довольны, слушают. А я сижу в сторонке и пишу в дневник. Ну, пока все.
8 января
Утро. Ждем, когда придет машина из воинской части. Несколько слов о колонии. Тут народ совсем другой. Когда читали стихотворение «Люди – народ хороший», кто-то из зала крикнул гадость. Я заплакала. Мишка Начинкин кинулся туда и устроил драку. Какого то парня вывели, но в перерыве мы получили записку с предложением стыкнуться. После концерта стыкались.
Наши парни совсем озверели, я даже не знала, что они такие мужественные. Мы тоже хотели драться, но они нас не пустили. Настасье Филипповне со страху стало плохо, но она быстро оправилась и побежала к начальству. И зря. Потому что не они наших побили, а наши их.
Так что, когда прибежало начальство, они драпали со страшной силой.
Потом, когда мы уже собирались спать, от них опять пришла записка. Они писали, что мы не такие гогочки, как они думали вначале, и поэтому они предлагают нам дружбу до гроба, а также ждут разрешения после отбоя показать нам свой концерт. Мы написали в ответ, что дружить с ними согласны и ждём их у себя. Их набежало человек двадцать – самые старшие. Они пели нам песни и плясали. Потом мы им пели, потом опять они. Одно было неловко – они почему-то обращались к Игорю Александровичу на «ты».
Ну это уж бог с ними.
Особенно выделялся один мальчишка. Володька Дитиненко. Все его называют Дитей. С первого взгляда он даже некрасивый, по крайней мере, ничего в нем такого нет. Но когда он берет гитару! Игорю Александровичу он ужасно понравился, он сказал, что это «актер милостью божьей», что ему даже делать ничего не надо, настолько он обаятелен, органичен и темпераментен.
Сегодня Игорь Александрович даже разговаривал с начальником, нельзя ли его взять на поруки. Тот сказал, что это долгая песня, потому что Дитя попал за дело. Его погубил избыток фантазии – он украл чужой грузовик, ночью прицепил к нему пивной ларек и увез за город. И зачем?
Потом нам надоело петь. Все разбрелись по углам и стали разговаривать, кто с кем хочет. А Дитя подошел ко мне. Он сказал, что я ему понравилась с первого взгляда, что это серьезно, что он теперь будет обо мне думать. Потом он рассказывал, как он попал сюда, что ее началось с прогулов в школе. Весной и осенью он ходил вместо уроков в гавань и яхт-клуб, а зимой ходил в баню, чтоб не замерзнуть. Обо всём он рассказывал ужасно смешно. Потом спросил, согласна ли я с ним дружить и ждать его полтора года. Прости. Кашин, но я не смогла ему ответить «нет». Не потому, что я в него влюбилась, а потому, что он хороший.
Он сказал, что я добрая девчонка и если меня кто тронет, то пусть я пойду на 6-ю Советскую, стану посредине улицы, свистну в два пальца и, когда ко мне сбегутся люди, скажу, что я от Дити и что там-то и там-то ходят типы с давно не битыми носами.
А сейчас я сижу и пишу. Ждем машины. Колонисты работают.
Я бы еще рассказала…
10 января
Вот я и дома. Как быстро все кончилось. Глажу форму. Завтра в школу. Страшно скучно без наших. Кашин был у меня уже два раза, один раз Игошина и один раз Мишка Начинкин. Всем скучно. С завтрашнего дня начинаем репетиции. Читка! Как дожить до завтра?
11 января
Уроки отсидела еле-еле. После уроков хотели удрать домой, но не тут-то было, – собрание. Крючок велела всем рассказать, как провели каникулы. Гущина, Великорожин и моя Милка рассказывали про лагерь. Как они там играли в шахматы, катались на лыжах и оказывали шефскую помощь. Гущина и Великорожин говорили, а Милка постно кивала. Но я Гущиной не верю: она всегда из ничего раздует черт знает что. Из ее слов я поняла, что они там играли в игрушки, как последние бебешки и малолетки. Остальные рассказывали, как сидели дома и читали книги или гостили у бабушек. Скукота. Но зато когда очередь дошла до меня… Я слово, и Кашин слово. Так в один голос все и рассказали. И про санаторий, и про колхоз, и про колонию, и про воинскую часть, про все.
Зося опять всех насмешила. Она сказала, что все каникулы решала задачки и сама для себя писала сочинения. По-моему, она это сказала для того, чтобы Крючок подумала, какая она правильная.
Потом слово взяла Крючок. Она сказала, что рада за всех нас, и особенно за меня и Кашина. Она в каникулы долго думала, как сделать жизнь нашего класса еще более интересной, и придумала: мы будем соревноваться звеньями! Для этого будем якобы путешествовать из Ленинграда в Москву с остановкой на каждой станции. Если за день в звене нет двоек, значит флажок этого звена передвигается на следующую станцию.
Нечего сказать, гениальный план! Мы с Кашиным нарочно уронили по карандашу, вдвоем залезли под парту и там смеялись.
Потом были в кружке. Милка Маняшина пошла с нами. Читала «Во глубине сибирских руд», ее приняли.
Потом была читка. «Золушка» Шварца. Мне дали… мачеху!
После кружка ко мне подошли Димка Лукин и Володька Золотов. Сказали, что они давно замечают, как я что-то пишу, и надеются, что у меня есть к этому делу способности. Поэтому они очень просят, когда начнутся репетиции, вести тайную стенограмму, чтобы потом подарить Игорю Александровичу. Можно с юмором, можно и всерьёз!
Ладно, буду.
13 января
Наше звено уже отстало от других. Вишнёвый Сад задала письмо наизусть. Чтобы «Чуден Днепр…» написать без единой ошибки по заранее выученному до каждой запятой тексту. Придумает тоже!
Мы с Кашиным не выучили. Правда, другие тоже не выучили, кроме Зоси. Гущина и то сдувала с книжки, а Зося хоть и выучила – получила трояк. А мы и не выучили и не сдували. Все-таки Вишнёвый Сад старенькая, и неудобно ее обманывать.
Говорили о чувствах и как мы относимся друг к другу… Кашин сказал опять, что главное – суровость чувств.
Ну, и конечно, двойки. У меня первая двойка по литературе. Ничего, перезимуем. Слава богу, что не поставила в дневник. Говорит, что заставит переписывать. Не хочет портить общий вид.
14 января
Репетиция за столом.
16 января
Получила письмо от Дити. Он пишет, что тоскует, что мой светлый образ снится ему во сне.
Я сразу же написала ему ответ. Что помню, что не надо поддаваться пессимизму. О любви молчу. Господи, как мне поддержать его и вместе с тем не сказать о любви? Как?
18 января
За городом снег. Белый-белый. Целый день были с нашими в Лисьем Носу. Лазали там на вышку, обозревали окрестности и снимали фильм.
Потом нас стали задирать какие-то ребята. Странно, почему к нам всегда пристают разные типы? Как будто на нас какое-то клеймо или лица не такие, как у всех? Парни стали цепляться к нашим девчонкам и ругаться. Тогда Игорь Александрович подошел и ударил одного из них по лицу. Началась ужасная свара. Наши парни, конечно, бросились, но потом… Я не знаю, почему Володька Золотов так разговаривает с Игорем Александровичем, какое у него на это право, но он стал говорить, что в эту историю можно было бы не ввязываться.
– Ну подумаешь, обозвали… Как будто бы раньше никто не слышал никаких словачек, а вы, Игорь Александрович, вечно лезете в любую дырку.
Игорь Александрович как-то сразу ссутулился и молчал, пока мы не приехали в город. Иногда мне кажется, что он побаивается Володьки. Как будто Володька старше и умнее.
А может, это потому, что Володька здорово умеет себя вести? Ведь его никто не выбирал нам в начальники, а мы все почему-то слушаемся его. А Игорь Александрович – совсем не властный. Мы его слушаемся только потому, что любим.
Да! Зося-то и правда думает, что я родственница Пушкина! Хе-хе-кс! Вечером она у меня была и только об этом тараторила.
25 января
Сегодня, во время читки, неожиданно получился разговор по душам. Как всегда, Золотое стал нападать на Станиславского и говорить, что Станиславский не придумал ничего нового и вообще скучный.
Тогда Игорь Александрович сыграл почти весь первый акт так, как его сыграли бы до Станиславского. Мы все перехохотались, а Золотов надулся.
Потом мы все собрались домой, а Игорь Александрович сказал, чтоб мы его не ждали, что он останется с Настасьей Филипповной подбирать музыку к спектаклю.
Я забыла в зале тетрадку с ролью, поэтому вернулась. Игорь Александрович и Настасья Филипповна меня не заметили, поэтому получилось так, что я их подслушала.
– Что мне делать? – говорил Игорь Александрович. – Золотов совсем отбивается от рук. Может быть, потому, что ему хочется снять в этом фильме, а я против? Но если он снимется – он пропал. Знаю я эти съемки и эти деньги.
Я вообще-то слыхала краем уха, что Володьке предлагают сняться в каком-то фильме, но я не знала, что Игорь Александрович нив.
– И пусть пропадает, – сказала Настасья Филипповна, – ему семнадцать лет. Пусть выбирает сам…
– Хотя почему это я говорю, что он пропадет? Это, наверное, я пропаду, – грустно сказал Игорь Александрович, – влип я с этими детьми… Думал, ну, подхалтурю, как все в институте, а вышло…
– Да уж, с детьми это так, не столько мы им нужны, сколько они нам, – сказала Настасья Филипповна.
Я тихонечко прокралась к выходу. Они меня так и не заметили.
Когда я шла домой, я все думала об их разговоре. И мне почему-то всё больше становилось жаль Игоря Александровича и даже показалось, что его надо защитить. Только ведь как? Надо, надо, а как?
27 января
На переменке меня вызвала старшая пионервожатая. Я вначале испугалась, но потом выяснилось, что готовится дружинный сбор и я должна читать стихи в монтаже.
29 января
Была репетиция. Кое-что из того, что говорил Игорь Александрович, удалось записать.
«Доброта и неожиданность, слышите? Помните, у того же Шварца: только хорошие, здоровые, нормальные люди способны на неожиданные поступки! Это мысль! Так удивите меня! Ну пожалуйста! Ну как хотите! Алик, здесь можно встать на голову. Почему? А ты оправдай. Актер ты или кто? Твое дело оправдать неожиданность!
Неожиданность поступков – проблема современности, только здоровая, полнокровная личность позволяет себе роскошь выбора, роскошь поступка, остальные живут никак не поступая и не выбирая.
Поехали!»