Текст книги "Меня не узнала Петровская"
Автор книги: Алла Драбкина
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Алла Вениаминовна Драбкина
Меня не узнала Петровская
Пятнадцать лет мне скоро минет… (Дневник ученицы 7 А класса Маши Суховой)
5 сентября
Начинаю вести дневник. Только не знаю, что делать с почерком, очень он у меня плохой и неопределённый. Вот у Ларисы Гущиной – загляденье просто. Совсем без нажима – ну как будто в прописях, а у меня такой ужасный нажим.
И вообще Лариса Гущина – мой идеал. Очень обидно, что она не хочет со мной дружить. Это, наверное, потому, что у меня нет ни физической, ни умственной аккуратности. У меня и ум, и голова ужасно растрёпаны. Это мне вчера сказала мама. Да, она права. Буду теперь причёсывать голову, но что мне делать с моим несчастным умом?
Может, регулярное ведение дневника поможет мне в этом?
Во-первых: даю себе слово, что кончу четверть не больше, чем с тремя тройками. Во-вторых: буду каждые три дня гладить форму и подшивать свежий воротник. В-третьих: даю себе торжественное обещание не забывать Васю Лисичкина всю свою жизнь.
Нет, всё-таки нет у нас в классе ни одного парня, достойного Васи Лисичкина.
Вася Лисичкин… Что такое Вася Лисичкин?
Глаза – самые красивые на свете. Он зеленоглаз, высок и строен, как дикая лоза. Сердце у него самое горячее, доброе и чистое.
От других его отличает какое-то целомудрие и гибкость души.
И голос у него лучший на свете.
Я помню, как мы играли в садовника. Я была незабудка, а Вася – василёк. Мы с ним три раза подряд говорили, что влюблены друг в друга.
Потом, когда я пошла домой, он догнал меня и сказал, что нам суждено поцеловаться. И мы поцеловались. Вася сказал:
– Соединенье нежных губ, что значит поцелуй.
Я никогда не забуду этих слов.
А у нас в классе мальчишки дураки. И самый большой дурак – Алешка Кашин. Мне, как всегда, повезло. Его посадили со мной.
Ну и мордасы у этого Алёшки! Уж посадили бы меня с кем-нибудь другим, хотя бы с Великорожиным. У нас единственный красивый мальчик – это Великорожин.
Правда, он зазнайка и однажды на вечере устроил мне большую пакость.
Крутили «А у нас во дворе…». Он подходит ко мне и говорит:
– Можно?
Я встала с места, а он, вместо того, чтобы танцевать со мной, сел на мой стул и заржал.
Но я ему отомстила. Когда заиграли дамское танго, я к нему подошла и говорю:
– Танцуешь?
Он поднялся, а я села на его место и говорю:
– А я пою.
Но если бы его посадили со мной за одну парту, он, может быть, узнал бы, что у меня хорошая душа!
А так сидит Великорожин на третьей колонке и нет ему дела до моей души!
А мне подсунули этого Кашина, да еще посадили на последнюю парту. На первой, хочешь не хочешь, будешь слушать, что говорят, а на последней, да ещё с Кашиным…
Я ему сразу отделила его половину, чтобы он ко мне не совался.
На литературе он прыгал на парте, все руку тянул, пятерку зарабатывал, так прыгал, что головой об стенку стукнулся, и даже не один раз.
Меня выселил на краешек парты, так что и чуть не упала. Я дала ему по ушам, но он почему-то драться со мной не стал. Тогда я ударила его линейкой по башке. Он опять меня не тронул. Только смеётся.
– Чего ты смеешься, Кашин, и не дерешься?
– Мадам, – говорит, – я женщин не трогаю.
Я не я буду, если не выведу его из терпения?
Да что я всё про Кашина? Буду лучше думать о Васе. Он обещал ко мне приехать, но вот все не едет. Видно, далеко. Все-таки он живет в другом конце Невского. Может, написать ему письмо? Милый Вася, что же мне написать тебе?
А, не буду я ничего писать, а лягу лучше спать.
6 сентября
Мы с мамой были в бане. Парились. И пили в раздевалке лимонад. Мама стала расчесывать мне волосы и чуть не сломала гребенку. Тогда она разозлилась и сказала, что сейчас же меня подстрижет, потому что ее терпение лопнуло. Она думала, что очень меня напугала.
Меня подстригли под мальчика! Кто бы знал, какая я стала хорошенькая! Я не понимаю, почему все думают, что я некрасивая. Я просто от зеркала весь вечер не могла отойти.
Дураки мальчишки, что в меня не влюбляются. Подумаешь, Гущина. Только что отличница! Подумаешь, отличница! Да если бы я захотела, я бы не только отличницей стала, я бы школу с медалью кончила. Просто мне не хочется, потому что если все уроки учить, на духовную пищу времени не остается.
Зато Гущина и есть такая мещанка. Ее мама с каждой получки по пять рублей ей на приданое откладывает!
Я бы на ее месте из дома ушла.
Замуж? Тьфу, замуж! Я никогда не выйду замуж. Интерес собачий.
7 сентября
Встала я рано, причесалась, воротничок подшила, платье отпарила – заглядение.
В школу шла медленно. Все-таки это удивительное ощущение, когда ты хорошо одета и красиво выглядишь. Все мальчишки на меня глаза пялили. А я шла и чувствовала себя выше всех ростом. Выше всех на улице.
Вася Лисичкин и раньше говорил мне, что у меня итальянский тип женщины. Он так говорил потому, что он умный. Он старше меня на целых два года и знает толк в таких вещах.
А в школу я все-таки опоздала. Вижу, в классе уже урок. Я постучала тихонько, а Крючок кричит:
– Войдите!
Жуткий человек эта Крючок, надо ж было, чтоб первый урок и сразу история.
Она стоит с указкой у карты и смотрит на меня. А потом как закричит:
– Это что такое? Завилась, да? Вместо того чтоб об уроках думать – перманенты разводишь. Мало того, что мини-платье надела, так теперь и завилась!
Мини-платье! Скажет тоже! Просто я из него выросла, а завиваться и не думала, просто волосы распушились.
– Еще девочка начинается! Модную стрижку сделала, вместо того, чтоб косы носить!
– Волос длинный – ум короткий…
Я сказала это тихонечко, но она услышала, у нее всё стопроцентное – и слух, и зрение, и все.
Разозлилась она жутко и отправила меня в уборную отмачиваться.
Очень приятно лезть под холодную воду.
Вернулась я в класс, как общипанная курица. Все хохочут, а громче всех Великорожин.
Как я старалась не заплакать! Я бы и не заплакала, если б не этот дурак Кашин. Вдруг начал утешать. Все смеются, а он утешает.
Тут я и заревела. Только из-за Кашина. Правда, на переменке ко мне подошла Лариса Гущина и сказала, чтоб я не обращала внимания на всякую чепуху.
Нет, Лариса все-таки отличная девчонка. И я обязательно подружусь с ней!
Сейчас уже поздно. Горит настольная лампа и отбрасывает жуткие тени на стены. Всё призрачно кругом. Звезда горит в окне. Это будет моя звезда, и назову я ее звездой имени Васи, а коротко – любовь.
Любовь-любовь, что ты со мной делаешь? А он, наверное, спит и не знает, как я без него мучаюсь!
Может, подговорить Зосю Щуклову сходить к нему домой и сказать, что я умираю от любви? Якобы у меня горячка, а? Нет, Зося не сумеет. Она, конечно, согласится, но всё испортит, да еще будет ко мне приставать со своей дружбой, хотя моя бабушка очень не любит, когда она приходит к нам домой, потому что она все щупает и роняет. Да и мне она порядком надоела, потому что вечно задает глупые вопросы. Взрослая девица, а спрашивает, что такое абстрактное мышление.
Но мне Зосю жалко. Я один раз сказала ей, что я ее не люблю и чтоб она ко мне не приходила. Она так горько плакала, что я тут же отказалась от своих слов. И вообще – все ее дразнят, а мальчишки зовут Телевичком.
Правда, если разобраться, в ней действительно есть что-то деревянное, особенно на физкультуре, когда она кувыркается на кольцах и как-то странно задирает носки, будто на ней турецкие туфли. Мне иногда даже кажется, что при ходьбе Зося поскрипывает.
Но не могу же я из-за этого не пускать её в свой дом?
О чём это я? Ведь я должна думать о Васе.
Спокойной ночи тебе, Вася. А я пойду спать. До свидания.
8 сентября
Сегодня воскресенье. Проснулась я оттого, что дворники скребли улицу. Я сначала так и подумала, но потом вспомнила, что ведь не зима – значит, скрести нечего. А оказалось, что это папа бреется. Они с мамой собирались в гости к тёте Наде. Звали и меня, но мне не захотелось. Я решила полежать и почитать Лермонтова.
Какой был человек! Столько томной страсти в его произведениях. Особенно мне понравилось «На смерть поэта». Решила выучить наизусть. Очень легко учится, А стихи о любви! Какие всё-таки дуры жили в его время! Как они могли не любить его! Да если бы я была тогда, я бы пошла за ним босиком на Дальний Восток!
Если, друг, тебе взгрустнется —
Ты не дуйся, не сердись.
Все с годами пронесется,
Улыбнись и разгрустись…
Ах, как жалко, что меня тогда не было! Почему ты не дожил до меня?!
Расстроилась я что-то ужасно. Куда мне деваться со своим странным сердцем и умом? Я одинока в этом холодном, неуютном мире.
Гуляла в Таврическом саду. Одна. Сочинились стихи. Вписываю их в дневник, чтоб не забыть.
Стихи о любви
В. Л.
Он населяет соседний район.
Горе мне, бедной, о горе!
В сутолоке наших ракетных времен
Его не увижу я боле!
Ну вот. Вроде ничего вышло. Теперь можно со спокойной совестью спать. Спокойной ночи, Маша Сухова!
9 сентября
Все началось с политинформации.
Крючок рассказывала про войну во Вьетнаме. Все-таки рассказывает она очень интересно. Особенно страшно про американских пацифистов. Они, оказывается, сжигают себя живьем, лишь бы не было войны!
Ну неужели никак нельзя договориться иначе? Собрались бы все и договорились. Всем ясно, что война никому не нужна.
Надо просто собраться и договориться. Ведь люди же умирают! Ну разве так можно, чтоб человек умер, а все осталось по-прежнему? Ведь у всех людей есть друзья, и они должны мстить.
Вот Кашин тоже так считает. Весь урок он что-то писал, и сколько я ни заглядывала через его плечо – ничего не увидела.
Потом он мне показал. Это заявление, чтобы его взяли добровольцем на войну во Вьетнаме, потому что он считает, что если каждый человек вступится за Вьетнам, то война скоро кончится.
Еще он пишет, что каждый должен отвечать за то, что делается в мире. И вообще отвечать за все.
Всю перемену мы просидели с ним на чердаке и обсуждали это. Я даже не знала, что он может говорить серьезно.
Я с ним во всем согласна, кроме вопроса о пацифистах. Он говорит, что пацифисты совсем не герои, раз в такое трудное время сжигают себя вместо того, чтобы бороться. А я ему сказала, что он так говорит потому, что сам бы не смог этого сделать. А он сказал, что, если бы он знал, что это поможет, смог бы, а так ему жалко помирать ни за что ни про что. Я очень долго с ним спорила, но только сейчас поняла, что я тоже не хотела бы так умереть.
Потом я сказала Кашину, что он больно хитрый, раз написал заявление только от себя. Писать – так уж от всего класса, потому что от одного Кашина толку мало. А вот если весь класс…
Кашин согласился.
Что потом творилось! Ни в сказке сказать, ни пером описать! Мы чуть не сорвали литературу. Довели Вишневый Сад. Так галдели, что её голоса не слышно совсем было. Она ж старая.
Избрали комитет. Главным выбрали Великорожина (это уж девчонки голосовали), а помощниками Ларису Гущину и Кольку Смотряева. Ларису потому, что ее учителя любят, да и ребята тоже уважают, а Кольку – за физические возможности.
А нам с Кашиным поручили написать заявление на имя директора, потому что это наша идея и мы лучше всех по литературе учимся.
После четвёртого урока мы с Кашиным отнесли заявление Семену Иванычу. Его не было в кабинете, отдали заявление секретарше.
А после пятого урока Семен Иваныч пришел к нам в класс. Как всегда:
– Здравствуйте, орлы…
– Здравствуйте!
Мы ему ответили как на параде.
Потом Семен стал толкать речь про то, что мы еще маленькие и отпустить нас во Вьетнам нельзя, да и вообще мы должны учиться, потому что знания нужны в жизни, как винтовка в бою. Еще он сказал, что Ленин завещал учиться, учиться и учиться.
И вдруг Кашин крикнул с места, что Ленин завещал учиться коммунизму, а не просто учиться. Но моему, Семен уже тогда разозлился.
Зато Крючок улыбнулась. Ей это, кажется, чем-то понравилось. Видно, Кашин и правда знает лучше Семена.
Семен начал говорить про то, что мы все равно молодцы и что он напишет про нас в «Пионерскую правду». А Кашину хотелось во Вьетнам. Зачем нам статья в детской газете?
Семен стал говорить, что в семье не без урода и всегда найдутся люди, которые обязательно все опошлят.
– Без намеков, – почему-то сказала я.
Тогда Семен совсем рассвирепел и велел нам с Кашиным встать.
Потом все ребята пошли домой, а нас с Кашиным Семен поставил у своего кабинета и сказал, что в наказание за пошлость мы будем стоять ровно два часа. За пошлость!
Ну и пришлось нам сегодня! Как дурачки стояли у кабинета. Кашин сразу открыл какую-то толстую книгу и начал читать, а мне было делать нечего. Уж не мог хоть поговорить со мной. Обязательно ему надо читать!
Когда к нам подошла Крючок, я нарочно не толкнула Кашина, чтоб он бросил книжку, пускай ему влетит!
Но Крючок не отобрала у него книжку и ругаться не стала.
Она открыла сумку и вытащила по бутерброду с колбасой и по апельсину, Мы так рты и разинули. А потом стали есть.
Крючок начала говорить, что очень уважает нас с Кашиным и очень сожалеет, что Семён Иванович нас не так понял. Потом она сказала, что мы должны помочь ей придумать план на четверть. Но об этом мы говорили недолго. Потом как-то само собой получилось, что мы все трое стали болтать просто так. Крючок нам почему-то рассказала, что она бросила своего мужа потому, что он, когда ходил в кино или театр, ничему не верил. И книгам не верил. И людям. И не удивлялся.
Оказывается, у нее был муж! А все говорили, что она старая дева. Она и похожа на старую деву: маленькая, худая, желтолицая. Значит, она не старая дева! Значит, она и не злая совсем, а так только кажется? Потом она спросила, кем мы хотим быть. Кашин сказал, что он будет режиссером. А я сказала, что буду учительницей. В общем-то, я и не думала никогда, что буду учительницей, а просто так у меня вышло. Это первое, что пришло на ум. Тут она стала говорить, что это самый неблагодарный и тяжелый труд. А Кашин вдруг полез с ней в спор и стал ей читать Евтушенко. Ну, те стихи, где про случайных мальчиков. «При каждом деле есть случайный мальчик…» Тогда она сказала, что Евтушенко сам случайный мальчик. А Кашин ей ответил, что мнение надо не вычитывать из газет, а иметь самому.
Тогда она очень грустно сказала, что если человек отдает своему делу всю свою душу, а ему платят черной неблагодарностью…
Кашин сказал, что если люди говорят о том, что отдают всю душу, они часто не имеют души вообще.
По-моему, ей захотелось плакать. И лицо у нее сразу стало какое-то серое и мятое.
Она хотела что-то сказать, но тут вышел из кабинета Семен, и она отскочила от нас, как будто вовсе с нами не разговаривала.
Семен отпустил нас домой, и мы с Кашиным вместе шли до самого моего дома. Он почему-то пошел в мою сторону.
По дороге я ему сказала, что не думала совсем, что он такой жесткий – зачем обижать человека, если он подходит к тебе с добрыми намерениями. Ведь Крючок очень честный учитель. Она всегда нам все растолковывает, приносит на уроки всякие сосуды из древних гробниц (летом она ходит в археологические экспедиции), всегда отвечает на все наши вопросы.
Но разве Кашина убедишь! Он стал орать на всю улицу, что если она и хороший историк, то никто не дает ей права вмешиваться в нашу личную жизнь и не разрешать стричься. А я, мол, такая тютя, что сразу со всеми соглашаюсь, если меня только погладить по головке. Он сказал, что я беспринципная и баба!
Я остановилась и сказала, чтобы он повторил. Он повторил:
– Баба!
– Может быть, ты хочешь получить в глаз? – сказала я.
– Попробуй, если сумеешь! – сказал Кашин.
– И сумею. – Как размахнусь да как дам!
Он стоит, и хоть бы что! О, как я его ненавижу!
Он повернулся и пошёл по улице. А я, дура, почему-то побежала за ним следом.
– Кашин! Кашин!
Но он даже не обернулся. Очень нужно! Да не больно-то и хотелось.
Ненавижу!
Пишу в дневник ночью. Отец храпит. Бабушка тоже. А мне плохо. Почему?
Наверное, потому, что рядом нет друга. Был бы Вася! Он бы показал этому Кашину.
Ладно, ложусь спать.
10 сентября
Разделилась я с Кашиным. Он больше на мою половину не лезет. И черт с ним! На большой перемене он щекотал Ларису Гущину. А она и рада стараться. Ей все равно, кто её щекочет. Терпеть не могу эту Лариску.
После школы была у меня Зося Щуклова. Мешала заниматься. Все говорила, что непременно выйдет замуж за офицера. Как же, нужна она офицерам.
Я не выдержала и сказала, что хочу спать, но разве Зося понимает намёки. Она так и не поняла, что нужно уйти. Тогда я подговорила бабушку, чтоб она сказала Зосе, что сейчас мы будем мыть пол. Еле выпроводили.
Потом читала Эмиля Золя. «Ругон-Маккаров».
И думала о Васе. Все хорошо, только вот я начинаю забывать его лицо. Достать бы фотографию.
Я люблю Васю с такой же силой, с какой ненавижу Кашина.
11 сентября
Первые ласточки. Получила двойку по математике и замечание в дневник по литературе. Подумаешь, случайно засунула в рот карандаш, а когда меня вызвали, не могла говорить. Потом еле его вытащила.
Вишнёвый Сад написала: «На уроке литературы вела себя неподобающим образом». Вечно она напишет такое. Хотя я тоже виновата – она ко мне хорошо относится, а я каждый раз…
Кашин сказал, что может мне вытравить это замечание, но я не прореагировала. Как будто я без него не знаю, что делать. Просто потеряю дневник, да и все.
12 сентября
Был дружинный перевыборный сбор. От нашего класса в совет дружины выдвинули Гущину и Кашина. Кашина предложила Крючок, потому что она считает его инициативным, но только на общем собрании он не прошел. 7-в и 7-б были целиком против. Кашин ведь учился уже и в 7-в и в 7-б. В наш его перевели потому, что он с теми классами не ужился, да и учителям надоел. А Крючок вечно подбирает дефективных. Думает, что перевоспитает. Вообще-то, она женщина злая и сильная, может, что и получится? Если только он и ей не надоест. А то он вечно знает больше учителей. Только и прыгает на парте да руку тянет. Весь класс решает задачу одним способом, а он обязательно другим, а потом два часа спорит, что он решил лучше. А на литературе так вообще целыми уроками с Вишневым Садом спорит. Можно подумать, отличник, а сам троечник несчастный. Подумаешь – переспорить старушку! Это и дурак сможет.
Правильно его на выборах прокатили. А он сидит и делает вид, что ему наплевать. Как же! То-то я поверила.
А Гущину выбрали! Я очень рада за нее.
Потом были танцы. Не хочу, не хочу об этом! Танцевала с Зосей Щукловой.
Зося все время говорила, что нас с ней не приглашают танцевать, потому что мы плохо одеты. У Зоси черная душа. Раньше я думала, что если девчонка некрасивая, то душа у нее должна быть светлая. Но у Зоси и душа плохая, и лицо. Я бы с удовольствием с ней поссорилась, но с кем тогда танцевать?
Всех девчонок приглашали. Зосю и то один раз какой-то суворовец пригласил, а меня ни разу. Даже Лизку Кропачеву приглашали, а меня нет!
Еще я танцевала с новенькой, с Милой Маняшиной. Очень хорошая девочка. Может, мне с ней подружиться? Она умная, по-моему. И лицо ее мне нравится.
Кашин не танцевал. Слонялся по залу, охламон какой-то нечёсаный. Не танцуешь – так иди домой, чего слоняться.
Потом я одна шла по улице. «И скучно, и грустно, и некому руку подать…»
Меня некоторые понимают, но только частично. С внешней стороны я действительно какая-то смутная и неясная, но я-то знаю, что я хорошая. Господи! Почему меня никто не любит!
17 сентября
Давно не писала в дневник, потому что душа моя полна смятения. Хватит лгать и притворяться перед самой собой. Клянусь быть честной и искренней во всем. Я люблю Кашина! Люблю страстно и безудержно. Все это произошло в те дни, когда я не вела дневник. Я просто не могла этого ни написать, ни им говорить! Это жило во мне не находя выхода.
И вот теперь… Но все по порядку. У нас была контрольная работа по математике. Иннушка написала на доске два варианта и запустила нас в класс.
Я посмотрела на доску и чуть не сошла с ума: не умею я решать таких задач.
А вторая двойка за две недели – не так уж это хорошо. Я толкнула Лариску Гущину, но у нее всё лицо было в пятнах, и она так на меня рявкнула, что Иннушка чуть не выставила ее из класса. И поделом. А Гущина еще долго делала вид, что ее смертельно обидели. Ах-ах!!!
И тогда я поняла, что погибаю. Но попросить помощи было не у кого. Все были как сумасшедшие, казалось, хоть умирай – никто не заметит. Только и думали о своих несчастных пятерках.
А обо мне – никто. Хотя, конечно, Мила Маняшина, может быть, и помогла бы, но она сама троечница по математике, как и я. А отличники все как сумасшедшие. Иногда, когда все начинают так сходить с ума и суетиться, а я не понимаю – зачем, мне кажется, что этим-то я и отличаюсь от всех, что этим-то я и не такая.
Ну чего сходить с ума из-за контрольной? А с другой стороны – потому-то я троечница и рохля, что все всё успевают, а я нет. Я глупею в трудной обстановке. Я только глазею по сторонам, и мне скучно. Я даже забываю, что надо же что-то предпринимать.
А вот Кашин… Только Кашин умеет так смотреть на людей. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Как всегда улыбнулся, как будто бы нет никакой контрольной, нет никаких двоек. Что, говорит, не получается? Ага, говорю. И через пять минут он протягивает мне бумажку, а там написано, что надо всю работу принять за единицу. И я спокойненько все поняла и решила. Мне очень хотелось поторопиться, но, когда я посмотрела на Кашина, я вдруг поняла, что буду как он – тихой, неторопливой и гордой. Нарочно оглянулась по сторонам и вдруг увидела, что Зося дергается.
Тогда я медленно и аккуратно переписала решение для Зоси и передала ей. Зосино лицо осветила благодарная улыбка. Потом Дерябкина заплакала.
Я всем написала. Строчила как из пулемета.
И все это – Кашин. Алеша. У него чудесное, нежное, как цветок, имя. Если у меня когда-нибудь будет сын, я назову его Алешей. Алексей Алексеевич… Это если я выйду замуж за Кашина. Ах, о чем это я? Зачем? Зачем эти мечты? Ведь я знаю, что впереди пустота и безнадежность. Разве Кашин меня полюбит? Он не может меня полюбить, потому что я никакая. Я средняя и некрасивая. Правда, Мила Маняшина сказала, что не такой уж я урод, как кажется с первого взгляда, но это неутешительно. Мила очень красивая. Ее любит Колька Смотряев. А меня никто. Я никакая.
Я никогда не знаю, что надо делать и говорить. Я только смотрю на самых злых и горластых и соглашаюсь с ними, потому что они орут громче других. А самостоятельно я могу додуматься до чего-то только тогда, когда все уже кончится, когда уже никого не интересует, что я думаю.
Алеша… Целыми днями я шепчу его имя и горю в огне. Алеша… И на уроках я теперь ничего не слышу, потому что он сидит рядом.
Миле Маняшиной хорошо! Ей Колька Смотряев сказал, что если бы земной шар раскололся пополам и они оказались на разных половинах, то он бы изо всех сил старался приблизиться к ней. А она ему сказала, что она бы тоже старалась, но не с такой силой.
А я бы… Алеша… Я бы так стремилась к тебе!
Перечитала свои прежние глупости. Глупый ребенок! Что я там корябала!
Ладно, на сегодня хватит, хоть я и не описала сегодняшнего дня, но сегодня ничего такого не было. Все в прошлом.
Лягу спать и буду думать о нем.