Текст книги "Лицензия на убийство (СИ)"
Автор книги: Алита Серебрянская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
Глава 39
Антон
– Я тебя слышу, если что, – ее голос прозвучал совсем неожиданно, от чего я вздрогнул.
Я уже минут пятнадцать наблюдал за Алиной, пока она, опустив голову, что-то делала в планшете.
– Если я тебя напрягаю, я могу уйти.
– Я бы так не сказала. Просто немного некомфортно от того, что ты уже семнадцать минут и сорок секунд молча прожигаешь мне затылок. В целом же, мне все равно, – пожала как будто безразлично она плечами.
– Неправда. Тебе абсолютно не все равно на мое присутствие, – возразил ей. – Поверь, я вижу, как тебе тяжело находиться рядом со мной. Как ты каждый раз вздрагиваешь и напрягаешься, стоит мне появиться на горизонте. Прости, но сейчас мы не можем оставить тебя без присмотра. Это ради твоей же безопасности.
– Я понимаю, – подняла она голову, направив взгляд прямо перед собой. – Я просто хочу, чтобы это все скорее закончилось.
– Закончится. И ты сможешь спокойно вернуться…
– Куда? Домой? – перебила она меня. – Только вот не задача, у меня нет дома, – грустно выдохнула Алина, а я наконец-то пересилил себя и двинулся в ее сторону, усаживаясь в соседнее кресло от нее. – Я уже совершеннолетняя и давно доказала совету попечительства, что могу жить самостоятельно без опекуна. По закону государство должно мне выделить личную жилплощадь, только вот… – она замялась. – Дом – это там, где ждут. Меня же никто и нигде не ждет.
Блядство.
Мне стало за нее обидно, потому что в этом гребанном мире она была абсолютно одна. Всем было на нее плевать. Всем, даже мне, когда я нажимал на курок пистолета в том чертовом лесу в тот чертов день.
Я не знал, что сказать на это, и она, видимо, отчетливо это понимала, потому что продолжила.
– К тому же не хочу быть обузой для вас.
А вот это я совсем не ожидал услышать.
– Почему ты решила, что ты для нас обуза?
Алина отложила планшет в сторону, и я понял, что она тоже заинтересована в этом разговоре. Впервые она была не просто вынуждена поддерживать со мной диалог, как было раньше, она хотела говорить со мной.
– Не обязательно быть зрячим человеком, чтобы понимать очевидные вещи. Вы трое возитесь тут со мной. У Алексея личная жизнь, вряд ли ему нравится тратить свое время на меня. С Анонимом такая же ситуация – вместо того, что бы наслаждаться свободным временем, он тратит его на попытки найти хоть какую-то информацию о Леоне. А с тобой еще сложнее – тебя гложет чувство вины за то, что в свое время ты не смог уберечь ту, которая тебе действительно была дорога. Сверху накинь чувство вины за совершенное со мной. Добавь к этому безграничное отчаяние, приправь все это терзающим тебя желанием все исправить и осознанием, что ты не знаешь, как это сделать – выходит дикий коктейль. Я верю тебе, что ты действительно жалеешь о том, как поступил со мной, но давай на чистоту – ты здесь, потому что я твоя надежда – надежда на получение всех ответов, которые ты так жаждешь получить.
Она уже говорила мне это несколько дней назад. И это было не так.
– Я бы кое-что прояснил. Я знаю своих друзей: если бы ты не симпатизировала Лехе как человек, он бы ни за что не стал с тобой продолжать общение. Да, он бы в любом случае помог тебе – наложил бы швы… но на этом все. Если Мерчу не нравится человек как личность, то его ни при каких условиях не заставить продолжить с ним общение. Он просто перешагнет его и пойдет дальше. И хакер, хоть и скрывает свое инкогнито от меня, я уверен, живет по тому же принципу, как и Леха. Что же касается меня, – я стал подбирать слова, что бы правильно выразить мысли. – Я сейчас здесь с тобой не только из-за личной выгоды. Я, правда, хочу помочь тебе. Нам всем… – добавил в конце.
– Думаю, в первую очередь помощь нужна именно тебе. Знаешь, мне достаточно одной встречи с человеком, что бы понять, каков он – его характер, темперамент и отношение к жизни. Ты рушишь многие шаблоны.
– Что ты имеешь в виду?
– Чаще всего внешний облик людей соответствует их внутреннему миру. Если человек для окружающих эмоционален, то и внутри себя он такой же. В его голове часто поток активных и живых мыслей. Если же он спокоен снаружи, то и внутри у него есть некий порядок. С тобой дело иначе – все твои движения плавные, выверенные и отточенные. Внешне ты спокоен и непринуждён, но я уверена, в душе у тебя вулкан, готовый в любую секунду взорваться. Всю твою сущность можно описать строчками, которые я слышала лишь однажды: «Когда раздроблен от многих ран, и тушит свет очередное горе, на вид – ты тихий океан, внутри – бушующее море…»
Я завис, не поверив в услышанное.
– Это тебе так Мерч про меня сказал? – уточнил у нее. Потому что не может человек так легко и быстро разбираться в людях.
Да мои лучшие друзья четыре года не знали, что в моей башке действительно творился настоящий ад. Поток сжирающих мыслей не прекращался ни на минуту. Они все это время думали, что я без эмоциональная зануда, но это было абсолютно не так.
– Это слишком очевидно, – беспечно пожала она плечами, словно говорила о понятных для всех вещах. Только вот нихера. – А определенные события, с которыми ты поделился, только подтверждают этот факт.
– Ты задумывалась о том, чего хотела бы дальше, когда все это закончится? – сменил я тему, потому что…
Да потому что я не хотел говорить о себе. А вот послушать о ней я бы не отказался.
– А настанет ли для меня это «завтра»? Знаешь, что не день, то меня кто-то норовит убить. Если бы я была кошкой, у меня бы осталось уже семь жизней, – невесело улыбнулась она, и я в очередной раз убедился, что она очень красивая. – Зачем строить планы на будущее, если не уверен в его существовании?
– Уверен, тебя ждет прекрасное будущее. Так что все же? – настоял я. – Чего бы ты хотела? У тебя же определенно есть мечты, желания?
Алина замолчала на некоторые время, а я почувствовал острое желание к ней прикоснуться. Рука автоматом потянулась к ней, но она словно услышала это движение, потому что перевела взгляд на мою руку.
Я отдернул ее обратно.
– Я бы хотела искупаться в море, – откинула Алина голову на спинку кресла, открывая обзор на длинную тонкую шею. Я отчетливо видел, как жилка под прозрачной кожей интенсивно билась, словно пыталась вырваться наружу. А еще осознавал, что она сейчас делится со мной чем-то сокровенным. И мне правда было интересно знать, о чем она мечтает. – Услышать звук бьющихся друг об друга волн. Спрыгнуть с парашютом. Прокатиться на мотоцикле. Подняться в горы. Завести собаку, а лучше две. Подоить корову, – улыбнулась она, видимо, наяву представляя все то, что перечисляла. – Научиться играть на пианино… Этот список можно продолжать бесконечно.
– Это чудесные желания, только… Ты словно в них одна. А как же мечты о друзьях, семье?
Я спросил об этом специально, потому что эти вещи лично для меня были важны. С друзьями мне повезло, а вот с семьей – нет. Отец никогда мне не был семьей – я уже давно это понял. Кристина ею была, только ее больше нет. Ни семьи, ни Кристины.
– Я слепая, – перевела она на меня стеклянный взгляд синюшних глаз, отчего меня мгновенно бросило в жар.
– И что?
– Таким как я не везет.
– «Таким» это каким? – выразительно выделил я слово.
– Ты понимаешь, о чем я.
Понимал, но не видел в этом проблем, так что в корне был с ней не согласен. Да будь человек слепой, косой, кривой, одноногий или еще какой, если он тебе нравится как личность, главное, что он жив и рядом. Остальное – полная херня.
– Это накладывает ряд сложностей и ответственности, не каждый согласится брать на себя такую ношу.
– Ты считаешь, что у слепых людей меньше шансов на счастливую жизнь?
– А разве это не так? – удивилась она, словно я глупость какую-то спросил. – Ты даже представить себе не можешь, сколько жалости и сочувствия я ощущала на себе за все эти годы. Люди считают, что слепой человек не способен ни на что в жизни. Что его смысл существования ограничен в четырех стенах, а познания заканчиваются на алфавите и умении считать до десяти, – заговорила она, кажется, о наболевшем. – Почти каждый жаждет помочь перейти дорогу, придержать дверь или подсказать цену в магазине, но это все разовые акции. После своего «доброго» поступка они торопятся убежать как можно дальше, словно я прокаженная или заразная. Никто не хочет копнуть глубже, тем самым усложнив себе жизнь. Поэтому я не тешу себя бессмысленными иллюзиями о счастливом браке и кучке детей.
При всем при том, что Алина, будучи слепой, легко перемещалась без чьей либо помощи, она очень сильно комплексовала из-за отсутствия зрения.
– Знаешь, если кто-то судит кого-то по его внешности, то он ничтожество. Внешность переменчива, между прочим, как и твоя слепота. А вот дерьмовая суть человека так и будет с ним по жизни. Каждый стоит ровно столько, сколько думает о себе сам, и единственный человек, чьей любви нужно добиться – это ты сама. Ты должна полюбить в первую очередь себя, потому что не важно, что думают другие. Может так случится, что в один херовый день ты станешь для себя единственной, кто у тебя есть.
– Увы, для меня этот день настал восемь лет назад и до сих пор не закончился, – перебила она меня.
– Тут я с тобой снова не согласен. Теперь я бы не был на твоем месте так категоричен. У тебя есть Мерч, Аноним, и, в конце концов, я, – решился все же это произнести вслух.
– И я вам очень за это благодарна. – Но меня уже бросали и предавали – сначала отец, который отказался от меня еще до моего рождения, потом мать, которая не захотела тянуть меня на себе, – я вспомнил о ее матери и теперь слова Алины о том, что она является для окружающих обузой, стали еще более ясны. Вот откуда в ней эти дерьмовые мысли. – Даже управляющая вытолкала меня среди ночи в руки незнакомцев, зная, что это опасно, не говоря уже о нарушении закона. Я не хочу больше ни к кому привязываться, потому что потом слишком больно с этим расставаться. Чем больше у человека привязанностей, тем обременительней становится для него жизнь. И тем больше он страдает, когда приходится с ней расставаться, потому что люди рано или поздно уходят. Лучше быть эмоциональным трупом, чем потом страдать.
– Алина, чувства – это все, что у нас есть. Это самое значимое доказательство того, какую красоту жизни мы в себе несём, – я продолжал гнуть свое.
– Даже если это такие чувства как безответная любовь, боль утраты или предательства? – с очевидным подвохом спросила она.
– А почему нет? Да, с ними тяжело жить и порой кажется, что это вовсе и не жизнь, но именно чувства, даже такие ужасные, доказывают тот факт, что ты все еще жив. Ты же заведомо пытаешься отгородиться даже от них, заранее предполагая неудачное развитие жизненного сценария. Но что если жизнь повернется в одно мгновение к тебе нужной стороной и, привязавшись к кому-то, ты наоборот обретешь все то, о чем когда-либо мечтала? Ты не можешь знать наверняка, выгорит или нет, но разве не стоит рискнуть, ведь шанс на успех равен пятидесяти процентам?! Нельзя жить с абсолютной пустотой. Всегда должно быть что-то внутри.
И помимо отчаяния, жажды мести и другого дерьма, даже у меня где-то там в углу моей души теплились надежды о счастье, любви, семье.
До сих пор…
– А что бы ты сказал человеку, который ощущает эмоциональную пустоту? – задала она неожиданный вопрос, и я задумался.
– Продолжать сполна её проживать, – выдержал я паузу, – но до тех пор, пока не почувствуешь силы встать и сделать первый шаг. Не заставлять себя быть счастливым, будучи несчастным. Не примерять на себе советы других вроде «соберись и не падай духом». И ни в коем случае не сравнивать себя с теми, кто лучше, сильнее, увереннее. У каждого своя скорость жизни, но даже на дне надо помнить, что наверху светит солнце. Просто необходимо верить, что когда-то настанет твоё утро, и ты поймёшь, что стало легче.
Она широко распахнула свои глаза, не отводя от меня стеклянного взгляда. Ее губы слегка приоткрылись, доказывая тот факт, что она внимательно меня слушает, и, возможно, примеряет мои слова на себе.
Алина была необыкновенной.
Эта девушка навсегда останется в моей памяти не только потому, что я убил ее, но и потому, что она была невероятным человеком. Таких людей не забывают. Их не хотят забывать.
И я не хотел.
Глава 40
Мерч каждые несколько часов звонил мне и Алине. Причем он периодически зависал с хакером, поэтому когда Леха читал нотации Алине по поводу ее пастельного режима, Аноним что-то подпездывал на заднем фоне очередным мультяшным голосом. Алинку это забавляло. Она так радовалась, когда они с ней связывались, что улыбка с ее лица совсем не сходила. В такие моменты я замечал сам за собой, что залипал на ней на несколько минут, и вокруг словно все испарялось.
Была только она.
Вот она сидит на кровати по-турецки и заливисто смеется над их идиотскими шутками. В другой раз, подобрав под себя ноги на кресле в гостиной, она что-то печатает на планшете, который вслух негромко дублирует ее действия. При этом телефон лежит рядом, и два опездола веселят ее по громкой связи. А сейчас я видел картинку, как она стоит возле кухни и уверенно нарезает хлеб, сыр, колбасу и помидор, при этом так красиво крутя нож в руке, словно это не холодное оружие, а обычная ручка с чернилами.
Это выглядело опасно и…
Сексуально.
Вчера, когда я впервые увидел, что она схватилась за нож, откровенно говоря, наложил в штаны и рванул к ней, боясь, что она поранится. Девчонка тактично отшила меня, сказав, что с этим у нее проблем нет.
Да у нее вообще проблем в быту не было. Она легко справлялась с любыми повседневными трудностями. Легко передвигалась по дому и единственное, о чем попросила, так это оставлять все вещи на своих местах. Она запоминала все, и если что-то меняло свое месторасположение, только тогда у нее возникали трудности.
И я старался минимизировать ей дискомфорт, чтобы она не выходила за рамки своей зоны комфорта.
Глядя на то, как она ловко стала нарезать колбасу, при этом смешно почесывая голой ступней одной ноги лодыжку другой, снова залип на ней.
Для девчонки она была достаточно высокой – выше метра семидесяти пяти, но на фоне меня все же была мелкой.
Хотя любая девушка казалась рядом со мной мелкой.
И она была очень худая. Мне хотелось ее откормить, поэтому кинув взгляд на идеально отрезанный ею кусочек колбасы, я подумал о том, что он слишком тонкий.
К слову о пастельном режиме. Она его безбожно нарушала и даже не стеснялась. Каждый раз говорила, что чувствует себя вполне сносно, что бы спокойно ходить по дому или отсиживаться в кресле в гостиной. Я помнил слова Мерча, что рана была не слишком серьезной и почти зажила полностью, пока она была в коме. Просто в тот день, когда я похитил ее из больницы, швы разошлись, что скорее нанесло вред ее кожным покровам, чем внутренним органам. Но все равно переживал за нее. Хотя невооруженным взглядом было видно, что она чувствует себя намного лучше. Болезненная усталость прошла. Румянец на щеках и громкий смех говорили о том, что ей становилось лучше.
Вчера мы больше не разговаривали. Вернее я не однократно пытался завести разговор, но она уже не была столь многословна.
Меня это расстраивало.
Очень хотелось наладить с ней контакт.
Но радовало то, что когда я приближался к ней, она не норовила удрать от меня, а просто молча продолжала сидеть рядом.
Собственно, так мы и провели сутки вдвоем.
Сегодня же весь день меня немного потряхивало от внутреннего напряжения, словно должно было что-то произойти. Я провисел вниз головой около двух часов, разбирая тот самый пистолет, но так и не получив спокойного душевного состояния, спустился к ней на кухню, сразу услышав, что она болтает с пиздюками по телефону.
Она не повернула головы, но я знал, что она услышала, как я пришел и уселся в кресло. Глянул вновь на нее и понял, что тревожное чувство меня отпустило.
Мгновенно так на душе стало не то что бы легко, но пусто. Не было внутренних терзающих мыслей, давящих тяжелым грузом на сознание. Было тихо, словно море после шторма успокоилось.
И мне понравилось это мое состояние.
– Антон, тебе сделать? – ее неожиданный вопрос вывел меня из своих мыслей, и я непонимающе уставился на нее. Она словно поняла, что до меня не доходит, поэтому уточнила. – Сэндвич! Тебе сделать?
– Давай, – согласился я.
Не сказать, что я хотел есть, но… От ее простого предложения у меня внутри словно спящая бабочка трепыхнула крыльями.
– Э-э-э… Я не понял, – заворчал Мерч. – Тоха, че за дела? Это ты должен там над ней трястись и обхаживать, так какого хера Сахарочек тебе делает сэндвичи? Алина, где мать его, МОЙ сэндвич? Я заслужил больше, чем он, – заворчал он шуточно.
– Так и мне полагается. Даже два, – запищал Аноним голосом Незнайки.
– Перебьешься, харя треснет, – фыркнул ему Мерч.
– Да с хрена ли? Я заслужил!
– Ссать, попадая на ободок, ты заслужил!
В телефоне послышалась возня. Придурки явно стали драться, сопровождая свои детские закидоны совсем не детскими матами.
Алина засмеялась в голос. Я лыбился, как придурок, и пока они там решали, кто больше из них заслуживает Алининых сэндвичей, она уверенной походкой подошла ко мне и протянула мне ладонь, на которой красиво лежал обычный хлеб, с идеально нарезанными кусочками колбасы, сыра, помидорки и листком зелени. И это, мать его, был самый красивый бутер, который я когда-либо видел.
Она чуть нависала сверху, смотря на меня стеклянными глазами и ждала. Я протянул руку, при этом нагло коснувшись ее запястья. По пальцам пробежал небольшой импульс энергии, и ее сгусток осел в районе солнечного сплетения. Кожа у нее была нежнейшая, тонкая и прозрачная. Я успел углядеть тонкую паутину вен, а потом увидел и почувствовал, как она ухватила пальцами мое запястье. Как тогда в машине, когда я запихивал ее насильно.
Хотелось продлить это прикосновение, но я не стал ее напрягать, поэтому был вынужден убрать руку, когда она предварительно разжала свои пальцы.
– Не смей его жрать, падла, это мой сэндвич! – заорал Мерч в тот момент, когда я нагло откусил кусок. – Вот собака сутулая, – Я знал, что придурки наблюдали за нами через камеры. – Вкусно тебе, скотина?
– Очень, самый вкусный сэндвич, который я ел, – не скрывая улыбки, ответил ему и помахал рукой в камеру.
Выкуси, засранец!
Алина уселась рядом со мной в соседнее кресло и стала наслаждаться своей едой. На подлокотник своего кресла, который был ближе ко мне, она поставила кружку с соком, и периодически отпивала из нее, пока Мерч рассказывал, как Сонька его чуть не сожрала от радости встречи.
Я же смотрел на Алину, и мне всегда казалось, что она чувствует мой взгляд. Поэтому когда она, отпив сока, протянула кружку мне, я одновременно удивился и в тоже время –нет. Нет – потому что она подтвердила, что знает, что я пялюсь, а да – потому что не каждый человек позволит пить или есть из своей посуды.
Я не брезговал, поэтому взял кружку. Опять же, вовсе не случайно на мгновение коснулся ее пальцев. Отпил, а потом вернул ей. И прибалдел, когда она коснулась кружки губами ровно в том месте, где мгновением ранее были мои губы.
Это же был непрямой…
– Кстати, Тох, ты должен поменять Алине пластырь, – вырвал меня из транса голос Мерча. Алина подавилась немного соком, осознав смысл слов Лехи.
– Я могу сама, – дёргано ответила она.
– Да не парься, Сахарочек, он итак уже все видел, – беззаботно брякнул Леха, а я наблюдал, как щеки Алины краснеют.
– Ну, ты и придурок, – выдал я.
Этот идиотина уже не первый раз ставил ее в неловкое положение. То свой член предлагал потрогать, то лекцию про ее новые трусы читал. И сейчас опять. Да, я уже видел ее грудь в ту ночь, но это было другое. Она была без сознания и в крови, а я на стрессе не акцентировал на этом внимание.
Дерьмовая затея…
Глава 41
Алина
Он постоянно смотрел на меня. Я чувствовала на себе его взгляд всегда, когда он был рядом. А рядом он теперь был почти всегда.
Мурашки постоянно пробегались жаркой волной по всему телу. Снизу вверх. Сверху вниз. И так по несколько раз.
В голове прокручивала нашу беседу и все больше удивлялась этому парню. То, как он вчера яро пытался доказать мне, что чувства – самое важное, что есть в нашей жизни, поражало.
И чего греха таить, я лукавила, когда говорила, что лучше ни к кому не привязываться. Вернее, мозг действительно так считал, стремилась к этому последние несколько лет жизни в интернате, но… но душа делала все иначе.
Самой себе не было смысла врать, что я не привязывалась к Алексею или к тому же хакеру.
Мне очень хотелось познакомиться в жизни с Анонимом. После стольких разговоров Леши о их компании, мне было интересно, смогу ли я в толпе безошибочно определить Анонима. Печалило то, что как только история с Леоном закончится, из моей жизни уйдут и ребята.
Все троя…
А я этого не хотела.
Если не касаться груди и не делать резких движений, рана почти не беспокоила, а вот ринимать душ было достаточно проблематично. Леша строго настрого запретил мочить рану, поэтому приходилось идти на хитрости. Все, что ниже груди, я спокойно мылила и смывала под душем, а вот с верхней частью тела приходилось быть аккуратнее, поэтому я обтиралась несколько раз влажным полотенцем, избегая попадания влаги на пластырь.
Волосы я завязала в хвост еще перед водными процедурами. Натянула спортивные штаны, и зависла, не зная, как поступить дальше.
За дверью ванной меня ждал Антон, чтобы выполнить указания Алексея, который достаточно жестко сказал, что если мы будем себя вести как дети, то он приедет и надерет нам задницы. Я очень хотела, чтобы он приехал, но… Он до этого столько раз говорил, что у него много важных дел, поэтому я молча согласилась с ним.
А вот справиться сама я бы не смогла.
И сейчас мне был жутко неловко. И совсем не так «неловко», как перед Лешей. Меркулов тоже несколько раз менял мне пластырь, но я не нервничала, как сейчас. Ведь Алексей воспринимался мной как… как врач.
Хватит! Нашла из-за чего переживать.
Леша сам сказал, что Антон уже все видел. Да и было бы, что видеть. В интернате меня называли плоской доской и, собственно, говорили правду. Уж как-нибудь справлюсь со своей неловкостью. И плоскостью.
Набрала побольше воздуха в легкие и вышла из ванны, встречаясь с таким знакомым запахом и чувствуя снова обжигающий взгляд на себе.
– Я готова, – произнесла и встала посередине комнаты.
– Нужно будет снять старый пластырь, нанести две мази и наклеить новый, – пояснил Антон, хотя я итак знала процедуру.
Голос его был размеренным, медленным и тягучим. Впрочем, как всегда. Парень не нервничал, в отличие от меня. Впрочем, он никогда не нервничал. Только в тот раз, когда извинялся передо мной, но там он скорее боялся, что я не прощу его. Он боялся этого и вчера, и сегодня, и будет бояться этого и завтра.
Мне нравилось в нем то, что он отвечал за свои поступки и признавал их неправильными, если они таковыми были. Но он точно никогда не нервничал.
– Мне задрать футболку? – уточнила у него, не зная, куда себя деть.
– Я думаю, что лучше будет, если ты ее снимешь.
Шрам был четко между грудей, и футболка определенно мешает.
– Хорошо, – ответила и отвернулась от него, медленно стягивая ткань, чувствуя, как невидимые волоски на спине встали дыбом от его взгляда.
Опустила обе ладони на свою грудь так, чтобы все было прикрыто, но в то же время был открыт доступ к ране.
Набралась смелости и повернулась к нему лицом. Мурашки от шеи побежали медленно вниз и застряли в районе живота.
– Садись в кресло, – попросил он, а я не стала спорить. Села в то самое кресло, в котором часто сидел Антон возле моей кровати, пока рядом со мной развалившись звездой, валялся Меркулов. Выпрямила спину, но руки так и не опустила.
Послышалась возня, а потом приближающие шаги ко мне.
Запах и звук его дыхания стали более четкими. Он был близко. Слишком.
Запах приятный. Как и всегда. Дыхание медленное. Ровное.
Он опустился на колени передо мной и аккуратно развел мои ноги в стороны.
Матерь Божья!
– Больно, когда снимаешь пластырь? – спросил, и его голос прозвучал совсем рядом.
Шею и лицо обдало горячим дыханием. Грудь тоже.
– Немного, – пыталась держать голос ровным.
Вся ситуация была очень странной. Я не понимала, отчего так сильно нервничала.
– У меня нет опыта в подобном, но я постараюсь сделать все аккуратно. Если будет больно, пожалуйста, скажи. Не нужно терпеть.
Я кивнула согласно, чувствуя, что он пялится на меня в упор. Услышала, как он сделал коленом шаг вперед и почти прижался торсом к моим разведенным ногам. Я могла потрогать напряжение, скопившееся вокруг нас, а в следующую секунду я почувствовала обжигающие пальцы возле груди. От неожиданности чуть не опустила руки вниз, но вовремя опомнилась.
Он аккуратно провел подушечкой пальца вдоль пластыря по моей коже и это было… это было необычно и горячо. А потом он подцепил кончик и чуть потянул его. Липкая часть пластыря не касалась открытой раны, но все равно не очень было приятно каждый раз его отдирать.
– Больно? – остановился он, так как заметил мое скривившееся лицо.
– Терпимо. Просто неприятно.
– Я очень виноват перед тобой, – произнес, и я почувствовала, что он наконец-то отлепил этот дурацкий кусок. И он говорил не о гребанном липком куске.
– Антон, никакое количество вины не сможет изменить прошлое. Ты слишком крепко держишься за него.
– Точно так же как ты за будущее. Ведь никакое количество тревоги не сможет изменить его.
И он попал в самую точку. Собственно, как и я. Эти две фразы описывали нас как никогда точно. Он мучился своим прошлым, а я боялась своего неизвестного будущего.
– «Не надумывай слишком много, так ты создаешь проблемы, которых изначально нет». Уверена, Леша бы сказал что-то в этом стиле, – решила я съехать тактично. Была почему-то уверена, что Меркулов с хакером будут комментировать все процедуру перевязки, но парни молчали, пропав с радара.
– Не думаю. Он бы скорее выдал что-то в стиле: «Че париться, если можно не париться?», – парировал мне Антон, и я непроизвольно улыбнулась.
– Пожалуй, ты прав, – согласилась с ним. – Останется большой шрам?
– На самом деле нет. Я думал, будет намного хуже. Ты бы хотела его убрать, когда все окончательно заживет?
Я задумалась.
– Нет.
– Но почему? – удивился он.
– Потому что я считаю, что такие вещи нельзя забывать, – ответила ему, и услышала тяжелый вздох обречения, который опалил мне жаром лицо, шею, плечи, грудь и даже часть живота. – Я не в том плане, что я буду припоминать тебе это до конца жизни, а в том, что не стоит больше ввязываться в неоднозначные авантюры. Да и к тому же, я все равно его никогда не увижу.
– Почему ты так думаешь? Вячеслав обещал успех на семьдесят процентов.
– Знаешь, я восемь лет надеюсь на эту операцию, – начала я, мельком задумавшись, что уже второй раз почему-то спокойно делюсь с ним сокровенным. – Почти сразу после несчастного случая, нашелся врач, готовый меня оперировать. Но в последний момент он передумал. Другой неожиданно уехал. Перед еще очередной попыткой вернуть зрение я серьезно заболела воспалением легким. И так было много раз. Постоянно мне что-то мешало. Последняя надежда чуть не стоила мне жизни, и я подумала о том, что может… Может мне не суждено видеть мир? Каждый раз судьба словно отводит меня от этого решения…
– А разве мы не сами строим свою жизнь? Не являемся вершителями своих судеб? – спросил Антон, и я почувствовала вновь его прикосновение. Он аккуратно стал втирать вокруг раны мазь.
Я долго молчала, и когда он аккуратно наклеил новую повязку, и протянул мне мою футболку, а после поднялся с колен и отошел в сторону, все же ответила:
– Я не знаю.
Я действительно не знала.
