Текст книги "Прощай, Калифорния !"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Как же они собираются участвовать в деле?

– Об этом речь пойдет позже. Через несколько минут мы с вами предпримем короткое путешествие на вертолете. В Пасадену. Босс сказал, чтобы мы были в девять ноль-ноль, мы и будем точно в срок.

Райдер с обманчивой мягкостью заметил:

– На ушедшего в отставку полицейского юрисдикция ФБР не распространяется.

– Слова "пожалуйста" от меня не дождетесь. Вас и дикие лошади не остановят. – Данн сложил все бумаги в стопку. – Пока вы с Джеффом отдыхали, мы, как обычно, трудились всю ночь. Записывать что-нибудь будете?

– Нет необходимости. Джефф у меня вместо банка памяти. В радиусе тридцати миль он может по номеру определить владельцев тысячи машин.

– Как бы мне хотелось, чтобы мы имели дело с номерами машин! Ну да ладно, начнем. Итак, наш друг Карлтон, заместитель начальника охраны, захваченный вместе с другими заложниками. На него имеется несколько дел. Капитан, армейская разведка, НАТО, Германия. Никаких глупостей. Ни шпионажа в духе плаща и кинжала, ни контршпионажа. Кажется, ему удалось просочиться в коммунистическую ячейку немцев, работавших на базе. Есть неподтвержденные подозрения о его чересчур тесных с ними контактах. Ему предлагали перевестись в танковый батальон регулярной армии. Отказался. Ушел в отставку. Со службы его не увольняли, в отставку насильно не отправляли. Можно сказать, с армией ему было не по пути. По крайней мере, так они утверждают. Возможно, так и есть. Даже если бы подобные подозрения не подтвердились, его армейской карьере конец. Больше из Пентагона никаких сведений выудить не удалось.

– Значит, просто намек на связь с коммунистами?

– Для ЦРУ вполне достаточно. В Пентагоне вы на каждом шагу натыкаетесь на их агентов. Стоит какому-нибудь красному чихнуть под кроватью, как ЦРУ сразу же хватается за цианид, пистолет и бог знает за что еще. Характеристики Карлтона как охранника. Работал на станции в Иллинойсе, находящейся в ведении Комиссии по атомной энергии. Хорошие отзывы. Вот, в частности, отзыв начальника охраны. А вот рекомендации с атомных заводов в Декейтере, штат Алабама, хотя Карлтон никогда там не бывал. Во всяком случае, не под таким именем и не в системе охраны. Возможно, в другом качестве и под другим именем, но маловероятно. Между прочим, в то время там совершенно случайно возник чудовищный пожар, но он в этом не виноват. Согласно рекомендациям, именно он выявил, что техники искали утечку воздуха при помощи зажженной свечи.

– Откуда появились рекомендации?

– Сфабрикованы.

Джефф спросил:

– Почему же Фергюсон, начальник охраны, не проверил их подлинность?

Внезапно голос Данна стал скучным.

– Он признает, что не сделал этого. Фергюсон сам бывал на этих заводах и говорит, что Карлтон знал столько подробностей об этом месте, включая данные о пожаре, что он посчитал проверку бессмысленной.

– Как мог Карлтон узнать о пожаре?

– Информация о нем не засекречена. Были сообщения в прессе.

– И сколько времени он якобы провел на заводах? – спросил Райдер.

– Пятнадцать месяцев.

– То есть на это время он просто выпал из жизни?

– Сержант Райдер, вы же знаете, что человек, обладающий определенным опытом, может нелегально проживать в этой стране в течение пятнадцати лет и даже не всплывать на поверхность.

– Он мог выехать из страны. Тогда у него должен быть паспорт.

Данн посмотрел на сержанта, кивнул и сделал себе пометку.

– Вашингтон обратился с запросом в Комиссию по атомной энергии. Они записывают, кто, когда, за какой информацией обратился, какими источниками пользовался и так далее. Оказывается, станцией Сан-Руфино никто не интересовался – нечем было интересоваться. Выясняя этот вопрос, я вытащил Яблонского прямо из постели. Сперва он отказывался говорить. Выдал обычные угрозы в адрес ФБР. Затем признался, что у них был план построить здесь новый ускоритель. А это уже вне ведения Комиссии по атомной энергии. Совершенно секретно. Никаких досье.

– Выходит, Карлтон – человек, который нам нужен?

– Да. Хотя от этого мало толку, ведь он сейчас у Моро. – Данн обратился к другой бумаге. – Вы хотели получить список всех организованных и преуспевающих – кажется, так мы их охарактеризовали – чудаков, странных, оригиналов и прочих имеющихся в нашем штате. Вот он. Я, кажется, говорил, что таких групп около двухсот. На самом деле – сто тридцать пять. Чтобы все проверить, понадобится целая вечность. И потом, если они организованные да преуспевающие, у них у всех наверняка надежная крыша.

– Мы можем сократить список. Для начала, это должна быть большая группа, сравнительно новая, возникшая с какой-нибудь целью где-то в пределах последнего года.

– Придется уточнить численность и даты. – Данн безропотно сделал еще одну пометку. – Видите, как дотошно мы работаем? Ну а теперь о нашем друге Моро. Как ни удивительно, ни нам, ни полиции ничего не известно об одноглазом преступнике с изувеченными руками.

Джефф посмотрел на отца.

– Помнишь записку Сьюзен? Она написала "американец" и поставила знак вопроса.

– И ведь правда. Да, майор, сделайте себе еще пометку. Необходимо связаться с Парижем, с Интерполом.

– Ага, уже понадобился Интерпол. Теперь о записях, которые вы изъяли у Донахью. Выяснить было нетрудно. Пришлось, правда, разбудить чуть ли не половину банкиров и банковских кассиров нашего штата. Местное отделение банка Америки. Счет закрыт четыре дня назад молодой длинноволосой блондинкой в темных очках с толстыми стеклами.

– То есть с нормальным зрением и в парике.

– Похоже на то. Некая миссис Джин Харт, проживающая на Кромвелл-бридж, восемьсот. По этому адресу действительно проживает миссис Джин Харт. Но ей уже за семьдесят, и никакого счета в банке у нее нет. Банковский кассир не стал считать банкноты, просто протянул запечатанную пачку с десятью тысячами.

– Которые Донахью разделил на восемь частей, чтобы вложить в восемь банков. Нам нужны его отпечатки пальцев.

– Мы их раздобыли. Один из моих парней с помощью вашего друга, сержанта Паркера, который, как и вы, терпеть не может Донахью, залезли к нему в кабинет в три часа утра и сняли отпечатки пальцев.

– Вы действительно были очень заняты.

– Я тут ни при чем. Все время сидел здесь и отвечал на телефонные звонки. Но под моим началом четырнадцать человек, и они на самом деле работали всю ночь напропалую. Короче, на банкнотах мы нашли чудесные четкие отпечатки, принадлежащие Донахью. Что самое интересное, там обнаружились и отпечатки пальцев Левинтера.

– Того, кто платит. Что-нибудь выяснилось по поводу его пистолета?

– Ничего. Не зарегистрирован, но в этом ничего подозрительного: судьям постоянно угрожают. Кстати, он им давно не пользовался. В стволе обнаружена пыль. Глушитель, наверное, свидетельствует о том, что это за человек, но нельзя же его повесить на этом основании.

– У ФБР есть на него дело. Все еще не хотите показать мне его?

– На данный момент не хочу. Ничего хорошего в нем нет, но и плохого тоже. Связи с преступниками не установлены. Имеющийся список его телефонных звонков подтверждает это. Судя по списку, он знаком чуть ли не с каждым политиком и мэром в штате.

– А вы говорите, что никаких связей с преступниками не установлено! Что еще?

– Ни мы, ни полиция не удовлетворены некоторыми приговорами, которые он вынес за последние годы. – Данн заглянул в лежащий перед ним документ. Враги его закадычных друзей получили незаслуженно серьезное наказание, а преступники, связанные с этими друзьями – повторяю, его личные связи с преступным миром не выявлены, – отделались легкими, на удивление легкими приговорами.

– Вероятно, ему за это отстегнули?

– Доказательств нет, но что еще можно подумать? Как бы то ни было, он не столь наивен, как его любимец Донахью. Никаких счетов под фальшивыми именами в местных банках. По крайней мере, известных нам. Но время от времени мы проверяем его корреспонденцию, не вскрывая, конечно.

– Вы такие же мерзавцы, как и КГБ.

Данн проигнорировал это замечание.

– Иногда он получает письма из Цюриха, хотя сам никогда туда не пишет. Наш приятель-законник хорошо заметает следы.

– Действует через посредников? С их помощью делает вклады на номерной счет?

– Что же еще? Но тут глухо. Швейцарские банки раскрывают свои секреты только в тех случаях, когда их вкладчик признан преступником по суду.

– Как насчет книги "Айвенго" и записной книжки с шифровками, которые я нашел в его сейфе?

– Судя по всему, это разные телефонные номера, главным образом в Калифорнии и Техасе. Кое-какие записи похожи на метеорологические сводки. В этом направлении наметился прогресс. По крайней мере, в Вашингтоне. В Калифорнии нет дешифровщиков, специализирующихся на русских шифрах.

– Русских?

– Вне всякого сомнения. Простой вариант – простой для них, разумеется, – хорошо известного русского шифра. Неужели снова красные прячутся в кустах? Записи, возможно, что-то значат, а может быть, и нет. Еще одна причина, чтобы этим делом заинтересовалось ЦРУ. Могу предположить, что основная масса вашингтонских дешифровщиков так или иначе находится на содержании у ЦРУ.

– А секретарша Левинтера – русская. Точнее, русская по происхождению. Может, она шифровальщик?

– Если бы здесь была одна из десятка известных стран в мире, то я доставил бы сюда красотку Беттину и через десять минут выбил бы из нее правду. К сожалению, здесь у нас не одна из этих десяти стран. – Он помолчал. – Кстати, у Донахью ведь были русские автоматы.

– Ну да. Автоматы Калашникова. Разрешение на ввоз...

– Отсутствует. Официально в нашей стране таких автоматов нет. У Пентагона они, конечно, имеются, но вот откуда – они нам не скажут. Думаю, у британцев они тоже есть: в Северной Ирландии удалось захватить несколько складов оружия, принадлежащего ИРА.

– А Донахью к тому же ирландец во втором поколении.

– Господи, у меня и без того голова трещит! – Чтобы продемонстрировать свои мучения, Данн на мгновение уронил голову на руки, затем снова поднял ее. – Кстати, что мог искать Донахью в вашем доме?

– Я догадался. – Судя по всему, эта мысль не доставила Райдеру никакого удовольствия. – Достаточно сложить дважды два, чтобы сделать правильный вывод. Он заявился к нам не потому, что мы с Джеффом были невежливы по отношению к нему и даже нанесли определенный урон его собственности, включая фургон, предназначенный для слежки. Нет, в этом он никогда бы не признался. И конечно, не потому, что нам удалось раздобыть в Сан-Руфино какие-то вещественные доказательства. Он понятия не имел о том, что я нашел, у него даже не было времени съездить в Сан-Руфино. Но это лишний раз доказывает, что он не успел съездить и к Левинтеру за ордером на обыск. Да и вряд ли он осмелился бы на это: если бы Левинтер узнал, зачем на самом деле необходим обыск, он посчитал бы самого Донахью угрозой и не только не подписал бы ордер, но и разделался бы с Донахью.

Данн давно утратил свою первоначальную живость и бодрость.

– Я же сказал вам, у меня болит голова, – жалобно произнес он.

– По-моему, если тщательнее обыскать дом Донахью или его рабочий кабинет, то обнаружится целая пачка ордеров, уже подписанных Левинтером. Донахью оставалось только заполнять их. Я сказал ему, что у меня есть на него досье. Вот он и пришел за ним. Факт настолько очевидный, что вначале я упустил его из виду. А ведь я говорил Донахью, что он слишком туп и действует от себя лично. Так и есть, тем более что происшедшее касается его особы.

– Убедительно, ничего не скажешь. Им обоим понадобится прикрытие.

– Не думаю. Они же не знают, что у нас в руках имеются доказательства. Донахью, сам вор по натуре, автоматически придет к выводу, что только воры могли украсть его деньги и оружие, и не станет афишировать это происшествие. То же самое можно сказать и в отношении Левинтера. Конечно, сперва при мысли о похищенной шифровальной книжке и снятых отпечатках пальцев ему придется немало поволноваться, но затем он узнает, если уже не узнал, что его фотография, где он снят в весьма пикантной ситуации со своей секретаршей, в "Глоб" опубликована не будет. Левинтер тихо наведет справки, поймет, что сфотографировавшие его люди не имеют никакого отношения к журналу, и вынужден будет прийти к заключению, что имеет место шантаж с целью помешать его назначению руководителем Верховного суда штата. Вы же сами говорили, что у него влиятельные друзья. Следовательно, не может не быть влиятельных и сильных врагов. Какой бы ни была причина, шантажистов он не боится. Шантажистам русские шифры неизвестны. Правда, у него взяли отпечатки пальцев, но полицейские в масках не ходят и отпечатки в постели не снимают сперва они вас арестовывают. А о шантажистах позаботиться он может. Калифорнийский закон безжалостен по отношению к их племени, а Левинтер и есть закон.

– Ты мог сказать мне обо всем раньше, – с укором произнес Джефф.

– Мне казалось, ты и так понял.

– Вы все рассчитали заранее? До того, как отправились к ним? – спросил Данн.

Райдер кивнул.

– Вы намного умнее любого полицейского. И даже работника ФБР. Есть какие-нибудь предложения?

– Прослушивать телефон Левинтера.

– Незаконно. Члены конгресса в наши дни настроены против прослушивания – видимо, сами опасаются, как бы их не стали прослушивать. Это можно устроить за час или два.

– Вы понимаете, конечно, что это будет второй жучок на его линии.

– Второй?

– А как вы думаете, почему шериф Хартман мертв?

– Наверное, слишком много болтал. Новый человек, еще глубоко не увяз и решил выйти из дела, пока не поздно.

– Это, конечно, тоже. Но как все произошло? Вероятно, Моро прослушивал разговоры Левинтера. А я ночью звонил из его дома на телефонную станцию с просьбой дать мне адрес Хартмана. Кто-то подслушал наш разговор и добрался до Хартмана раньше нас. Кстати, бесполезно искать пулю, убившую его. Это была разрывная пуля, и она непригодна для опознания из-за первичной деформации и дальнейшего расплющивания о кирпичную стену. Баллистическая экспертиза тут бессильна.

– Вы сказали "кто-то"?

– Возможно, Донахью – он уже приходил в сознание, когда мы ушли из его дома – или кто-нибудь из его криминальных подручных. Раминов не единственный.

– Вы называли себя, когда звонили?

– Мне пришлось это сделать, чтобы получить нужную информацию.

– Значит, Донахью известно, что вы были у Левинтера. Тогда и судья это знает.

– Не обязательно. Сообщив Левинтеру о моем звонке, Донахью практически признается, что прослушивал его. Точно так же, если Донахью или кто-то другой подслушал мой разговор с Аароном из "Экземинера", то все равно не сможет сказать об этом Левинтеру. Правда, я очень сомневаюсь, что мой второй разговор по телефону прослушивался. Наш любитель подслушивать, услышав имя Хартмана и упоминание его адреса, сломя голову должен был броситься к нему домой.

Данн посмотрел на сержанта с любопытством, можно даже сказать, с некоторым уважением.

– Короче, вы учли все возможности.

– Надеюсь, что да. Но сомневаюсь.

Один из стоявших на столе телефонов зазвонил. Данн молча выслушал сообщение. Его губы сжались, с лица исчезло всякое выражение. Несколько раз он кивнул головой, сказал: "Я это сделаю", положил трубку и посмотрел на Райдера.

Без каких-либо заметных изменений в голосе Райдер произнес:

– Я говорил вам, что невозможно учесть все. Они схватили Пегги?

– Да.

Стул, на котором сидел Джефф, грохнулся на пол. Юноша вскочил на ноги, его лицо мгновенно утратило свои краски.

– Пегги! Что с ней случилось?

– Они схватили ее. Как заложницу.

– Заложницу! Вы же вчера вечером обещали... Будь проклято ваше чертово ФБР!

– Два работника этого проклятого, как вы говорите, ФБР, – тихо произнес Данн, – находятся сейчас в больнице. Один в критическом состоянии. Пегги, по крайней мере, не пострадала.

– Сядь, Джефф, – все так же бесстрастно приказал Райдер и посмотрел на Данна. – Меня уверяли, что беспокоиться не о чем.

– Увы. Вы сможете узнать кольцо с аметистом, который она носит на мизинце левой руки? – Глаза Данна мрачно сверкнули. – Особенно если, по их словам, оно останется на пальце?

Джефф в это время как раз поднимал свой стул. Он застыл на месте, судорожно сжав руками перекладины спинки, словно собираясь сломать их.

– Господи, папа! – хрипло произнес он. – Ну что ты здесь сидишь? Это же... это же не по-людски. Ведь это Пегги! Наша Пегги! Мы не можем больше оставаться здесь. Пошли. Мы быстро туда доберемся.

– Тише, Джефф, тише. И куда же это мы быстро доберемся?

– В Сан-Диего.

Райдер заговорил намеренно холодным голосом:

– Ты никогда не станешь хорошим полицейским, пока не научишься думать как полицейский. Пегги, Сан-Диего – это же только часть огромной паутины. Надо найти самого паука в центре его паутины. Найти и убить его. А искать надо не в Сан-Диего.

– Тогда я пойду сам! Ты меня не остановишь. Если тебе нравится просто сидеть и...

– Заткнись! – Голос Данна был настолько же резок, насколько голос Райдера холоден. Но он тут же смягчил свой тон. – Послушай, Джефф, нам известно, что она твоя сестра. Твоя единственная и любимая сестра. Но Сан-Диего не захолустный городишко, а второй по величине город штата. Там сотни полицейских, десятки опытных детективов, ФБР. Там есть все необходимые специалисты. А ты таковым не являешься, ты даже города не знаешь. Сейчас, наверное, уже десятки людей ее ищут. Чем ты можешь помочь? – Данн пытался взывать к разуму молодого человека. – Твой отец прав. Лучше убить паука в его логове.

– Да, наверное, так лучше. – Джефф опустился на стул, но слабая дрожь в руках показывала, что слепая ярость и страх за сестру еще не покинули его. Да, наверное, так лучше. Но почему именно ты, папа? Почему? Ведь, схватив Пегги, они нацелились на тебя?

– Потому что они боятся его, – ответил Данн. – Потому что им хорошо известна его репутация, его решительность, то, что он никогда не сдается. А больше всего они боятся его потому, что он действует вне рамок закона. Левинтер, Донахью, Хартман – три винтика из одной машины, а если учитывать Раминова, то четыре, и он раскрыл их за считанные часы. Человек, действующий по указанию, по закону, никогда бы не добрался ни до одного из них.

– Да, но как им удалось...

– Теперь мне все ясно, – перебил его Райдер. – Я говорил, что Донахью никогда не осмелится сказать судье, что мы с тобой были у него в доме. Но он сообщил это тому, кто приказал ему установить прослушивание. Только теперь, когда уже слишком поздно, я вдруг понял, что сам Донахью нипочем бы не догадался поставить жучок.

– И кто же этот неизвестный?

– Скорее всего, просто голос по телефону. Связующее звено. Посредник между Донахью и Моро. А я еще называл Донахью тупицей! Как такое могло со мною произойти? – Он закурил "Голуаз" и уставился на голубоватый дым. Старый добрый сержант Райдер учел все возможности...

Глава 6

Золотистые утра совсем не редкость в "золотом" штате, и это утро выдалось как раз таким – спокойным, чистым и прекрасным. Горячие лучи солнца пронзали синеву безоблачного неба. Вид, открывающийся с вершин Сьерры на затянутую туманом долину Сан-Хоакина, на залитые солнцем пики и долины прибрежной горной цепи, не мог не приводить в восхищение и вызывал душевный подъем у любого, за исключением, пожалуй, лишь очень больных людей, близоруких слепцов, безнадежных мизантропов, а также преступников, которые держали заложников за мрачными стенами Аолерхейма. Следует добавить, что вид, открывающийся с западной стены замка, высоко возвышающейся над внутренним двором, портила, если не эстетически, то психологически, трехрядная колючая проволока, по которой был пропущен ток в две тысячи вольт.

Как бы то ни было, Сьюзен Райдер не чувствовала никакого душевного подъема. Конечно, ничто не могло бы лишить ее привлекательности, но она была бледной и усталой, а под глазами появилась сумеречная синева, отнюдь не из-за использования косметики. Ночью она спала не более четверти часа и проснулась с глубоким убеждением, что произошло нечто даже более страшное, чем их заточение в столь мрачном месте. Сьюзен, чья мать была шотландкой, часто – и лишь наполовину в шутку – утверждала, что обладает даром ясновидения, потому что всегда знает, в какой момент где-то в другом месте происходит что-то ужасное. Она действительно проснулась в тот самый момент, когда два фэбээровца, охранявших ее дочь, были ранены в Сан-Диего. Тяжесть на сердце была скорее физическим, нежели душевным ощущением, и она не могла объяснить свое состояние. "Да, – угрюмо думала она, – сейчас я совсем не похожа на ту жизнерадостную и улыбающуюся женщину, которая всегда оказывалась в центре внимания, где бы ни появлялась. Я отдала бы все на свете, лишь бы взглянуть в уверенное лицо мужа, почувствовать прикосновение его руки, прижаться к его надежному плечу".

И тут чья-то рука коснулась ее плеча. Это была Джулия Джонсон. Ее глаза потускнели и стали красными, будто она всю ночь не отходила от бара, предусмотрительно установленного Моро в каждом номере. Сьюзен обняла девушку за узкие плечи и прижала ее к себе. Никто не произнес ни слова. Тут нечего было сказать.

Лишь они двое оставались в своем заточении. Все остальные пятеро узников бесцельно бродили по двору замка, избегая разговоров друг с другом. Видимо, каждому из них хотелось оказаться наедине со своими горькими мыслями. Только сейчас они начали осознавать всю сложность своего положения. Впрочем, одних этих зловещих массивных стен было вполне достаточно, чтобы погрузить в мрачное настроение самых легкомысленных и общительных людей.

Удар гонга, раздавшийся со стороны огромного зала, вызвал у всех чуть ли не чувство облегчения. Сьюзен и Джулия осторожно спустились по каменным ступенькам – перил здесь не было – и присоединились к остальным, которые уже сидели за длинными столами, на которых был сервирован завтрак. Он состоял из первоклассного мясного блюда, которое сделало бы честь любой гостинице. Но за исключением доктора Хили и доктора Брамуэлла, поглощавших еду с аппетитом бывалых постояльцев, все лишь потихоньку пили кофе и гоняли по столу кусочки хлеба. В зале царила тревожная атмосфера.

Они уже заканчивали трапезу (которую многие из них и не начинали), когда в зал вошли Моро и Дюбуа, улыбающиеся, приветливые, любезные, щедро рассыпающие налево и направо пожелания доброго утра и выражения надежды, что все хорошо выспались и отдохнули ночью. Покончив с этим, Моро в удивлении поднял брови.

– Насколько я вижу, двое наших новых гостей, профессор Барнетт и доктор Шмидт, отсутствуют. Ахмед, – обратился к одному из своих помощников в белых одеждах. – Спроси у них, не будут ли они так любезны присоединиться к нашему обществу.

Прошло пять минут, и в зале появились ученые – оба в помятой одежде, будто они в ней и спали (что, собственно говоря, соответствовало истине), оба небритые и осоловелые, в чем Моро мог винить только самого себя, ибо это по его указу в их номерах выпивки было в избытке. Возможно, ему просто не было известно, что громкая научная известность, которой пользовались эти двое физиков в Сан-Диего и в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, могла соперничать только с их громкой известностью в области вакхического застолья.

Моро выдержал довольно продолжительную паузу и наконец заговорил:

– Одно небольшое дельце. Я попросил бы вас всех поставить свои подписи. Абрахам, будь любезен.

Дюбуа добродушно кивнул, взял целую пачку бумаг и обошел стол, положив перед каждым из девяти заложников отпечатанное письмо, конверт и ручку.

– Что все это значит, вы, безмозглый ублюдок? – Знаменитый темперамент профессора Барнетта вследствие чудовищного похмелья стал еще более взрывным. – Это же копия письма, которое я вчера написал своей жене!

– Слово в слово, уверяю вас. Вам остается только расписаться.

– Провалиться мне на месте, если я это сделаю!

– Лично мне все равно, – отозвался Моро. – Я попросил вас подписаться под письмами только для того, чтобы ваши близкие знали – вы здоровы и находитесь в безопасности. Подписывать письма будете по очереди, начиная с того конца стола. Ручку сразу же отдаете Абрахаму. Благодарю вас. Миссис Райдер, вы, наверное, сошли с ума.

– Сошла с ума, мистер Моро? – переспросила она с натянутой улыбкой. Почему вы так решили?

– А вот почему. – Он положил перед ней конверт адресом вверх. – Это вы писали?

– Да, конечно. Мой почерк.

– Очень хорошо.

Моро перевернул конверт, и Сьюзен увидела, что он разрезан с трех сторон. У нее во рту сразу же пересохло. Моро раскрыл конверт, разгладил его и показал на маленькое сероватое пятнышко в центре внутренней стороны.

– Эта бумага первоначально быта совершенно чистой, но существуют химические составы, которые делают видимым любой текст, чем бы он ни был написан. Конечно, даже самая предусмотрительная жена полицейского не станет носить с собой симпатические чернила. Это небольшое пятнышко оставлено уксусной кислотой, которая входит в состав аспирина и в некоторые виды лака для ногтей. Насколько я заметил, вы пользуетесь бесцветным лаком. Ваш муж очень опытный, я бы даже сказал, блестящий детектив. Наверняка и жена у него достаточно умна. Как только он получит письмо, естественно, сразу же отнесет его в полицейскую лабораторию. Вы, я вижу, воспользовались стенографией. И что же тут написано, миссис Райдер?

– Адлерхейм, – тусклым голосом произнесла она.

– Очень, очень дерзко, миссис Райдер. Предприимчиво, умно, изобретательно, называйте как хотите, но дерзко.

Сьюзен уставилась взглядом в стол.

– Что вы собираетесь сделать со мной?

– Сделать с вами? Посадить на две недели на хлеб и воду? Нет, конечно. Я не воюю с женщинами. Ваше разочарование будет достаточным наказанием. – Он огляделся по сторонам. – Профессор Барнетт, доктор Шмидт, доктор Хили, доктор Брамуэлл, буду рад, если вы составите мне компанию.

Моро провел всех четверых в большую комнату, расположенную рядом с его кабинетом. Она отличалась тем, что в ней отсутствовали окна и вдоль трех стен вплотную стояли шкафы с документами. На оставшейся свободной стене висели совершенно неуместные здесь картины эпохи барокко в золоченых рамах, по всей видимости некогда бывшие ядром знаменитой художественной коллекции фон Штрайхера. Тут же висело зеркало в позолоченной раме. В центре комнаты стоял большой стол, вокруг него – с полдюжины стульев. На столе лежала стопка больших листов бумаги, на самом верхнем из которых был какой-то чертеж. Рядом со столом стоял сервировочный столик с разнообразными напитками.

– Так вот, господа, – сказал Моро. – Я буду рад, если вы окажете мне одну любезность. Уверяю вас, это никоим образом не затронет вашу честь. Будьте любезны, просмотрите эти бумаги и скажите, что вы об этом думаете.

– Будь я проклят, если мы станем хоть что-нибудь делать, – заявил Барнетт своим обычным язвительным тоном. – Конечно, я говорю только за себя.

Моро улыбнулся:

– Вот именно.

– И что вы будете делать? Применять силу? Пытать нас?

– Перестаньте ребячиться. Вы обязательно просмотрите все эти бумаги, по двум причинам: во-первых, из-за вполне естественного научного любопытства, а во-вторых, господа, разве вам не хочется узнать, почему вы здесь находитесь?

Он вышел, прикрыв за собой дверь. Не было слышно, чтобы в замке повернулся ключ, и это само по себе утешало. Впрочем, кнопочные замки с гидравлическим управлением никогда не производят шума.

Моро прошел в свой кабинет, освещенный только двумя красными лампами. Дюбуа сидел перед большим стеклянным экраном в стене. В сантиметре от экрана была задняя сторона зеркала, естественно одностороннего, которое висело в соседней комнате, где находились четверо ученых. Из зазора между зеркалом и экраном был выкачан воздух, чтобы обеспечить звукоизоляцию и не дать возможности ученым услышать то, что говорится за стеной. Те же, кто сидели в кабинете, прекрасно слышали разговор ученых благодаря четырем удачно расположенным скрытым микрофонам, подключенным к громкоговорителю над головой Дюбуа и стоявшему рядом с ним магнитофону.

– Только не записывай все подряд, – сказал Моро. – Большая часть их речей будет состоять из непечатных выражений.

– Понимаю. Но лучше все-таки подстраховаться. В конце концов, потом можно будет убрать лишнее.

Они стали наблюдать. Сначала ученые неуверенно осматривались по сторонам. Затем Барнетт и Шмидт переглянулись и решительно направились к сервировочному столику. Барнетт, как всегда, выбрал себе "Гленфиддиш", а Шмидт удовольствовался гордоновским джином. Последовало короткое молчание, во время которого эти двое привычным способом помогали себе обрести необходимое спокойствие и восстановить расшатанную нервную систему.

Хили, кисло наблюдая за ними, сделал в адрес Моро несколько весьма нелестных замечаний, которые пришлось бы вычеркнуть из окончательной расшифровки звукозаписи. Затем Хили продолжил:

– А ведь он прав, черт побери. Я только бросил взгляд на верхний чертеж, и, должен заметить, он меня заинтересовал, как это ни неприятно. Мне действительно захотелось знать, какого черта мы здесь делаем.

Барнетт молча изучал верхний чертеж в течение тридцати секунд и, несмотря на головную боль, на этот раз впитал большую часть информации. Ведущий физик оглядел своих собратьев, с легким удивлением заметил, что его стакан пуст, вернулся к заветному столику и, пополнив свои запасы солодового, вновь присоединился к остальным. Он поднял стакан на уровень глаз и, глядя сквозь него, сказал:

– Только не подумайте, господа, что это из-за похмелья, хотя оно все еще меня не отпускает. Просто я подбадриваю себя, чтобы набраться храбрости и посмотреть, что же мы здесь обнаружим или, вернее, что мы боимся здесь обнаружить. Ну так что, господа, рискнем?

В соседнем кабинете Моро похлопал Дюбуа по плечу и вышел из комнаты.

* * *

Своим круглым добродушно-умильным лицом и голубыми детскими глазами Барроу напоминал пастора, а точнее, епископа в мирской одежде. Он возглавлял ФБР, поэтому его опасались не только собственные агенты, но и преступники, охоту за которыми он считал целью всей своей жизни. Барроу старался засадить их за решетку на максимально возможный по закону срок, а если удастся, и того больше. Сассун, глава калифорнийского отделения ФБР, высокий, аскетического вида рассеянный человек, внешне был очень похож на вечного студента. В нужных случаях он еще играл эту роль, причем настолько убедительно, что немалое количество калифорнийских заключенных глубоко сожалели, что попались на эту удочку. И только внешность Кричтона, огромного, нескладного, с плотно сжатыми губами, орлиным носом и холодными серыми глазами, соответствовала занимаемой им должности заместителя директора ЦРУ. Ни он, ни Барроу не слишком симпатизировали друг другу, что достаточно хорошо символизировало характер отношений между двумя организациями, которые они представляли.