Текст книги "Дорога пыльной смерти"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

– Я вижу. И как долго она будет…

– Две недели. Возможно, три. Не больше.

– Еще вопрос, доктор Шолле. Почему ее нога не на вытяжке?

– Думается, мистер Мак-Элпайн, вы не из тех людей, кто боится правды.

– Почему ее нога не на вытяжке?

– Вытяжку применяют при переломах, мистер Мак-Элпайн. Ваша дочь не просто сломала лодыжку левой ноги, а – как это сказать по-английски? – лодыжка у нее раздроблена, да, размолота в порошок, и придется собирать и соединять осколки кости.

– Значит, она больше никогда не согнет лодыжку. – Шолле утвердительно кивнул. – Всегдашняя хромота? На всю жизнь?

– Вы можете созвать консилиум, мистер Мак-Элпайн. Вызвать лучшего специалиста-ортопеда из Парижа. Вы имеете право…

– Нет. Все это ни к чему. Все и так ясно, доктор Шолле. От правды никуда не денешься.

– Я глубоко сочувствую вам, мистер Мак-Элпайн. Она прекрасная девушка. Но я только хирург. Увы, чудес не бывает.

– Благодарю, доктор. Вы очень добры. Часа через два я приду снова?

– Лучше не надо. Она проспит по меньшей мере двенадцать часов. Возможно, шестнадцать.

Мак-Элпайн понимающе кивнул.

Даннет отодвинул тарелку, так и не притронувшись к еде, взглянул на тарелку Мак-Элпайна, тоже нетронутую, затем посмотрел на самого задумавшегося Мак-Элпайна и сказал:

– Да, Джеймс, видимо мы с тобой не такие крепкие парни, какими себя считали.

– Возраст, Алекс. Он дает о себе знать.

– Да. И, кажется, очень сильно. – Даннет, придвинув тарелку, сокрушенно поглядел на еду и опять решительно отодвинул ее. – Ладно, я думаю, что это, черт возьми, все-таки лучше ампутации.

– Это так. Это так. – Мак-Элпайн поднялся. – Давай-ка пройдемся, Алекс.

– Для аппетита? Не поможет. Мне, во всяком случае.

– И мне не поможет. Я просто подумал: стоит поинтересоваться, не нашел ли Джекобсон что-нибудь.

Гараж был длинный, низкий, со стеклянным потолком, сияющий от света висящих ламп, очень чистый и опрятный. Джекобсон возился в дальнем углу над изувеченным «коронадо» Харлоу, они увидели его сразу, как только со скрежетом открыли металлическую дверь. Он выпрямился, поднял руку, показывая, что заметил Мак-Элпайна и Даннета, и снова занялся осмотром машины. Даннет притворил дверь и спросил спокойно:

– Где же остальные механики?

– Тебе пора бы уже знать, что Джекобсон занимается работой над пострадавшими машинами всегда только в одиночку. Слишком низок уровень остальных механиков, считает он. Говорит, что они не заметят причину аварии или, еще хуже, уничтожат ее своей грубой работой.

Оба прошли вперед и стали молча наблюдать, как Джекобсон возится с поврежденной тормозной гидравлической системой. Но не только они наблюдали за ним. В открытом окне крыши, прямо над ними, незаметный для находящихся внизу, поблескивал отраженным светом мощных ламп некий металлический предмет. Это была восьмимиллиметровая кинокамера. Держащие эту камеру руки сейчас вовсе не тряслись. Это были руки Джонни Харлоу. Лицо его было бесстрастное и совершенно трезвое.

– Итак? – спросил Мак-Элпайн. Джекобсон выпрямился, потирая поясницу.

– Ничего. Ничего нет. Подвеска, тормоза, двигатель, трансмиссия, шины, рулевое управление – все в порядке, все о'кей!

– Но руль…

– Срезан при ударе, когда Харлоу загородил дорогу Джету. И не говорите, что у него отказало рулевое управление и именно из-за этого все произошло, мистер Мак-Элпайн. Совпадение совпадением, но это было бы уже чересчур.

– Значит, мы блуждаем впотьмах? – спросил Даннет.

– Все ясно как божий день, я настаиваю на этом. Водительский просчет. Старейшая причина.

– Водительский просчет. – Даннет покачал головой. – Джонни Харлоу не допустил бы этого ни за что в жизни.

Джекобсон улыбнулся, но глаза его оставались холодными:

– Хотел бы я знать, что сказал бы на этот счет дух Джету.

– Это едва ли что-нибудь прояснило, – проговорил Мак-Элпайн. – Пошли-ка в гостиницу. Вы еще даже не поели, Джекобсон. – Он взглянул на Даннета. – Стаканчик в баре перед сном, думаю, нам не помешает, потом наведаемся к Джонни.

– И только напрасно потеряете время, сэр. К вашему приходу он уже будет пьян в стельку. – Уверенно сказал Джекобсон.

Мак-Элпайн внимательно посмотрел на него, потом очень медленно, после долгой паузы произнес:

– Он еще чемпион мира. Он еще номер первый в команде «Коронадо».

– Так… значит, это все еще так?

– А вы хотите, чтобы было иначе?

Джекобсон направился к умывальнику, чтобы вымыть руки, и не оборачиваясь, сказал:

– Вы здесь босс, мистер Мак-Элпайн.

Мак-Элпайн ничего не ответил. Наконец Джекобсон вытер руки, все трое вышли в полном молчании из гаража и закрыли тяжелую металлическую дверь за собой.

Наполовину высунув голову из-за конька двускатной крыши, Харлоу видел, как трое мужчин шагают по ярко освещенной дорожке. Как только они скрылись за углом, он сразу же осторожно скользнул к раскрытому окну и протиснулся внутрь, нащупывая ногой металлическую балку фермы гаража. Балансируя на балке, он вынул из внутреннего кармана электрический фонарик (Джекобсон, уходя, выключил свет) и направил луч вниз. До бетонированного пола было около трех метров.

Харлоу присел, ухватился руками за балку, повис на ней и разжал руки. Приземлился он легко и бесшумно, потом подошел к распределительному щиту, врубил освещение и направился к своему «коронадо». Он имел с собой не только восьмимиллиметровую кинокамеру, но и миниатюрный фотоаппарат со вспышкой.

Джонни взял ветошь, начисто протер подвеску, систему подачи горючего, карбюратор и гидравлическую систему управления. Несколько раз сфотографировал каждую протертую деталь, потом вымазал тряпку маслом и грязью и быстро измазал ею все поверхности, которые им были протерты, а тряпку бросил в металлическое ведро для мусора.

Подойдя к двери, он подергал ручку. – Дверь была закрыта на замок, и взламывать ее в планы Харлоу не входило, он не желал оставлять следы своего посещения. Он еще раз быстро осмотрел гараж.

Слева от него на стене на двух прямоугольных кронштейнах висела легкая деревянная лестница, которая, по всей видимости, предназначалась для мытья окон. Под ней в углу он обнаружил моток веревки.

Харлоу снял лестницу, прислонил ее к металлической балке, потом вернулся к двери и выключил свет. Подсвечивая себе карманным фонариком, он, взяв с собой веревку,  взобрался по лестнице на балку. Оттуда после нескольких попыток, поднимая лестницу руками, ему удалось зацепить за кронштейн на стене низ лестницы. Затем, перекинув конец веревки вокруг верхней перекладины лестницы,  он опустил верхний конец лестницы на нужную высоту, затем аккуратно раскачивал его, до тех пор, пока ему с большим трудом не удалось забросить верхний конец лестницы на другой кронштейн. Освободив конец веревки, смотав ее в бухту, Харлоу бросил ее на прежнее место. Добравшись по балке до открытого окна, он, балансируя, поднялся на балке во весь рост, дотянулся до открытой рамы, просунул голову и плечи в окно, подтянулся и растворился в ночной темноте.

Мак-Элпайн и Даннет долго сидели за столом в опустевшем баре, молча потягивая шотландское виски. Мак-Элпайн поднял свой стакан и улыбнувшись невесело, произнес:

– Вот и подошел к концу этот прекрасный день. Господи, как же я устал.

– Значит, вы окончательно решили, Джеймс. Харлоу остается. Это не из-за того, что Джекобсон уж слишком безапелляционно настаивает, что отказа техники не было?

Харлоу бежал по ярко освещенной улице. Внезапно он остановился. – Двое высоких человека шли ему навстречу. Он заколебался, потом быстро огляделся и нырнул в нишу перед входом в магазин. Он стоял неподвижно, прижавшись к зданию, пока те двое проходили мимо: это были Николо Траккиа и Вилли Нойбауэр, поглощенные серьезным и важным разговором. Как только они прошли мимо, Харлоу вышел из своего укрытия, осторожно огляделся по сторонам, подождал, пока Траккиа и Нойбауэр не скрылись за углом, и снова бросился бежать..

Мак-Элпайн допил стакан и вопросительно взглянул на Даннета:

– Ты считаешь, что я не прав?

– Не знаю, но полагаю, что всем придется с этим смириться.

– Придется.

Они поднялись и, кивнув на прощание бармену, вышли.

Харлоу бежал в направлении неоновой рекламы отеля. Перейдя на шаг, он миновал главный вход, свернул вправо на аллейку, прошел по ней до пожарной лестницы и начал быстро подниматься. Его движения были твердыми и уверенными с хорошей координацией, а лицо совершенно бесстрастным, лишь глаза блестели, выражая удовлетворение. В них светилась решимость все предусмотревшего человека, знающего, что ему следует делать.

Мак-Элпайн и Даннет остановились перед дверью с номером 412. Лицо Мак-Элпайна выражало тревогу и озабоченность одновременно. Лицо Даннета, как ни странно, было спокойно. Костяшками пальцев Мак-Элпайн громко постучал в дверь. Никакого ответа. Мак-Элпайн со злостью посмотрел на занывшие суставы, взглянул на Даннета и еще яростнее забарабанил в дверь. Даннет воздержался от комментариев, слова в данном случае были излишни.

Добравшись до четвертого этажа, Харлоу перемахнул через перила и влез в открытое окно. Номер был маленьким. На полу валялся брошенный им открытый чемодан и разбросано почти все его содержимое. Возле кровати на тумбочке стояла настольная лампа, тускло освещавшая комнату, и наполовину пустая бутылка виски. Харлоу закрыл окно под аккомпанемент непрекращающегося стука в дверь. Голос Мак-Элпайна был высоким и злым:

– Открой! Джонни! Открой, или я разнесу эту чертову дверь!

Харлоу сунул обе камеры под кровать. Сорвав с себя черную кожаную куртку и черный пуловер, отправил их следом за камерами, глотнув виски, плеснул его на ладонь и протер лицо.

Мак-Элпайн ударом ноги вышиб замок. Дверь распахнулась, Мак-Элпайн с Даннетом вошли и замерли. Харлоу в сорочке, брюках и ботинках валялся на кровати, растянувшись во весь рост, находясь, по всей видимости, в стадии совершенного опьянения. Его левая рука свешивалась с кровати, а правой он сжимал горлышко бутылки с виски. Мак-Элпайн с мрачным лицом, словно не веря глазам, подошел к кровати, склонился над Харлоу, с отвращением принюхался и вырвал бутылку из бесчувственной руки Харлоу. Он посмотрел на Даннета, тот ответил ему бесстрастным взглядом.

– И это величайший гонщик мира! – произнес Мак-Элпайн.

– Извините, Джеймс, но вы же сами говорили: все они приходят к этому. Помните? Рано или поздно их всех ожидает это.

– Но ведь это Джонни Харлоу!

– Да… Джонни Харлоу.

Постояв, они вышли из номера, кое-как притворив за собой сломанную дверь. Тогда Харлоу открыл глаза, задумчиво потер подбородок и, понюхав свою ладонь, передернулся от отвращения.

Глава 3

Недели после гонок в Клермон-Ферране, на первый взгляд, не внесли ни малейших изменений в жизнь Джонни Харлоу. Всегда собранный, сдержанный и замкнутый, он таким и остался, разве только стал еще больше одиноким и отчужденным. В лучшие его дни, когда он находился в полном расцвете сил и купался в лучах славы, его отличали исключительное, железное самообладание и почти немыслимое спокойствие, так и сейчас он  на все глядел ясными, бесстрастными глазами. Руки у него больше не дрожали, как бы подтверждая, что человек находится в мире с самим собой.  Но, скорее всего, руки лгали. По видимому смерть Джету и трагедия с Мэри сильно его подкосили, лишили уверенности в себе. Так думало большинство его друзей, знакомых и поклонников.

Две недели спустя после гибели Джету, Харлоу в своей родной Британии на глазах явившихся во множестве зрителей, готовых вдохновить своего кумира, опороченного французской прессой, на новые победы у себя дома, пережил тяжкое унижение – вылетел с трассы и сошел с дистанции в самом первом заезде. Сам он отделался легко, но «коронадо» разбил основательно. Лопнули обе передние шины, и многие считали, что одна из них лопнула до того как машина Харлоу вылетела с трассы, но другие подобного мнения не разделяли. Джекобсон в застолье энергично высказывал близким ему людям свое объяснение происшедшего, слишком часто повторяя при этом излюбленную фразу про «водительский просчет».

Еще две недели спустя на гонках «Гран-при» в Германии – пожалуй, самых трудных из всех гонок в Европе, на которых Харлоу был общепризнанным лидером, – настроение уныния и подавленности, словно грозовая туча, окутало бокс «Коронадо». Это было почти физически ощутимо – будто эту атмосферу можно было пощупать руками.

Гонки уже заканчивались, и последний их участник исчез за поворотом, уходя на последний круг. Мак-Элпайн глядел куда-то сквозь Даннета и о чем-то тягостно размышлял. Даннет, почувствовав этот взгляд, опустил глаза и прикусил нижнюю губу. Мэри сидела рядом на легком складном стульчике. Ее левая нога была в гипсе, к спинке стула стояли прислоненные костыли. Она сжимала в руке блокнот и секундомер и, едва сдерживая слезы, покусывала карандаш от досады, не умея скрыть обуревавших ее эмоций. Позади выстроились Джекобсон, два механика и Рори. Джекобсон, должно быть, прилагал немало усилий, чтобы придать своему лицу безразличное выражение, и тем не менее оно то и дело искажалось злобной гримасой. На лицах рыжих близнецов Рэфферти –  смесь покорности судьбе и отчаяния. Рори, на лице которого застыла маска холодного презрения, произнес:

– Одиннадцатое место из двенадцати финишировавших! Боже, какой гонщик. Наш чемпион мира, я полагаю, совершает круг почета.

Джекобсон поглядел на него задумчиво:

– Месяц назад он был для вас кумиром, Рори.

Рори глянул искоса на сестру. Она, все такая же поникшая, покусывала карандаш. Слезы застилали ее глаза. Рори перевел взгляд на Джекобсона и произнес:

– Так это было месяц назад.

Светло-зеленый «коронадо» подкатил к боксу, затормозил и остановился, двигатель смолк. Николо Траккиа снял шлем, достал большой шелковый платок, вытер им свое рекламно-красивое лицо и принялся снимать перчатки. Он выглядел, и вполне резонно, довольным собой, потому что финишировал вторым, уступив всего корпус лидирующей машине. Мак-Элпайн подошел к нему, одобрительно похлопал по спине:

– Прекрасный заезд, Никки. Лучший в твоей карьере – и еще на таком тяжелом кольце. За последние пять этапов приходишь вторым уже третий раз. – Он улыбнулся. – Подозреваю, из тебя может получиться хороший гонщик.

– Дайте мне время! Уверяю, Николо Траккиа не гонялся еще по-настоящему, сегодня он просто попытался улучшить характеристики машины, которые наш шеф-механик портит между гонками. – Он улыбнулся Джекобсону, и тот ответил ему тем же: несмотря на разницу натур и интересов, между этими двумя людьми существовало что-то вроде дружбы. – Шеф, когда мы через пару недель доберемся до «Гран-при» Австрии, я рассчитываю разорить вас на пару бутылок шампанского.

Мак-Элпайн опять улыбнулся, и было видно, что это далось ему с трудом. За прошедший месяц Мак-Элпайн, который был всегда представительным человеком, заметно сдал, похудел, лицо его осунулось, морщины стали глубже, в импозантной его шевелюре прибавилось серебра. Трудно было представить, что такая драматическая перемена произошла с ним только из-за внезапного и неожиданного падения его суперзвезды, но в существование других причин поверить было еще труднее.

– Ты,  надеюсь, не забыл, – сказал Мак-Элпайн, – что в Австрии в гонках на «Гран-при» будет выступать и настоящий австриец. Я имею в виду Вилли Нойбауэра?

Траккиа остался невозмутимым:

– Возможно, Вилли и австриец, но гонки на «Гран-при» в Австрии не для него. Его лучший результат там – четвертое место. Я же второе место держу уже два последних года. – Он взглянул на еще один подошедший к станции обслуживания «коронадо», затем снова посмотрел на Мак-Элпайна. – И вы знаете, кто оба раза пришел первым.

– Да, знаю. – Мак-Элпайн не спеша повернулся и пошел осматривать другую машину, из которой вылез Харлоу. Держа шлем в руках, Харлоу смотрел на болид и огорченно качал головой. Когда Мак-Элпайн заговорил, то в голосе и в лице его не было ни горечи, ни гнева, ни осуждения.

– Ну, ладно, Джонни, не можешь же ты всегда выигрывать.

– Могу, но не с такой машиной, – сказал Харлоу.

– Что ты имеешь в виду?

– Не тянет двигатель.

Подошедший Джекобсон с бесстрастным лицом выслушал претензии Харлоу.

– Прямо со старта? – спросил он.

– Нет. Ни в коем случае не принимайте это на свой счет, Джек. Знаю, что вы тут ни при чем. Чертовски странно: мощность то появляется, то исчезает. В какие-то моменты мне удавалось выжать максимум, но это продолжалось не долго. – Он повернулся и снова мрачно-изучающе уставился на машину. Джекобсон глянул на Мак-Элпайна и увидел, что тот все очень хорошо понимает.

Уже в сумерках на опустевшем гоночном треке возле бокса «Коронадо» стоял Мак-Элпайн. Стоял одиноко и отрешенно в глубокой задумчивости, засунув руки глубоко в карманы коричневого габардинового костюма. Однако он не был так одинок, как ему могло показаться. В стороне за боксом «Гальяри», притаилась еще одна фигура, в черном обтянутом пуловере и черной кожаной куртке. Джонни Харлоу обладал исключительной способностью оставаться неподвижным  и в тот момент он использовал эту способность в полной мере. Сейчас на треке все казалось безжизненным.

И вдруг послышался рокот мотора гоночной машины. С включенными фарами она,  сбросила скорость, проезжая бокс «Гальяри» и остановилась возле бокса «Коронадо». Джекобсон выбрался наружу и снял шлем.

– Итак? – спросил Мак-Элпайн.

– Чертовщина все, что было сказано о машине. – Тон Джекобсона был безразличным, но в глазах светилась ярость. – Она летит птицей. Ваш Джонни слишком впечатлительный человек. Здесь нечто другое, чем просто водительский просчет, мистер Мак-Элпайн.

Мак-Элпайн колебался. Тот факт, что Джекобсон отлично, с прекрасной профессиональной сноровкой прошел круг, еще ни о чем не говорил, ведь скорость при этом была гораздо меньше той, какую развивают пилоты. Мотор мог также давать сбои только тогда, когда сильно нагревался, а сейчас такого не было, ибо Джекобсон сделал всего один круг. А может быть дело в том, что эти скоростные и очень капризные гоночные двигатели стоимостью до восьми тысяч фунтов вообще очень своенравные создания, которые по собственной прихоти могут приходить в расстройство и восстанавливаться без всякого вмешательства людей? Джекобсон посчитал молчание размышляющего Мак-Элпайна за полную солидарность с ним.

– Вы тоже пришли к такому выводу, мистер Мак-Элпайн? – спросил он.

Мак-Элпайн не ответил на его слова ни согласием, ни несогласием.

– Оставьте пока машину. Мы пошлем Генри и двух парней с трейлером забрать ее. А пока идемте-ка ужинать. Я думаю, мы его заслужили. И выпивку, я думаю, мы тоже заслужили. Да, пожалуй, у меня еще никогда не было столько  поводов для выпивки, как за прошедший месяц.

– Не могу с вами не согласиться, мистер Мак-Элпайн.

Голубой «остин-мартин» Мак-Элпайна был припаркован с задней стороны бокса. Молча сели они в него и уехали. Шум мотора постепенно стих.

Харлоу проводил машину взглядом. Если его и тревожили выводы Джекобсона или возможная поддержка этих соображений Мак-Элпайном, то это никак не отразилось на его поведении. Он спокойно подождал, пока машина скроется в сумерках, огляделся вокруг и, убедившись в полном безлюдье, направился к задней стороне бокса «Гальяри». Здесь он открыл парусиновую сумку, висевшую на плече, достал фонарь, молоток, отвертку, слесарное зубило и разложил все это на крышке на ближайшего ящика. Харлоу щелкнул кнопкой и яркий белый луч высветил окружающие предметы, еще щелчок – и белый свет сменился приглушенным  темно-красным. Харлоу взял в руки молоток, зубило и принялся за работу.

Большая часть ящиков и коробок не были закрыты, ибо в них не хранилось ничего из того, что могло заинтересовать случайного вора. Если бы вор и взял что-то из хранящихся здесь запасных частей для двигателей и шасси, то наверняка не смог бы это сбыть. Те же несколько ящиков, что Харлоу пришлось распечатать, он открывал чрезвычайно осторожно  с минимальным шумом.

Медлить было нельзя, и Харлоу осмотрел все за минимальное время. Тем более что он, очевидно, знал что ищет. В некоторые ящики и коробки он просто заглянул, на другие тратил не больше минуты, и через полчаса он уже закрывал все проверенные ящики и коробки, стараясь не оставлять при этом каких-либо следов. Потом он сложил в сумку молоток и другие инструменты, сунул туда же фонарь и растворился во тьме, покинув боксы. Харлоу редко проявлял эмоции, поэтому и сейчас невозможно было понять, удовлетворен ли он результатами своих поисков.

Четырнадцать дней спустя Николо Траккиа добился того, чего обещал Мак-Элпайну, сбылась мечта его жизни. Он выиграл «Гран-при» в Австрии. Харлоу даже и не добрался до финиша, он, можно сказать, лишь начал гонку, сделав на четыре круга больше, чем в Англии, где сошел с первого же круга.

Но начал Харлоу гонку хорошо. По любым стандартам, даже по его собственным, он блестяще провел старт и к концу пятого круга лидировал с явным отрывом. Но вдруг съехал с трассы и заехал в бокс. Когда Харлоу вылез из болида, то выглядел вполне нормально: ничего тревожного, никаких отклонений от нормы. Но руки у него были глубоко засунуты в карманы комбинезона и крепко сжаты в кулаки – в таком положении не определишь, дрожат они или нет. Он вытащил руку с раскрытой ладонью всего лишь на миг – чтобы отмахнуться от обслуживающего машину персонала, проявлявшего излишнее участие, отмахнулся от всех, кроме сидящей в кресле Мэри.

– Не надо паниковать. – Он тряхнул головой. – И торопиться не стоит, быстро это не исправишь. Четвертая передача накрылась медным тазом. – Он стоял, мрачно поглядывая на трек.

Мак-Элпайн внимательно посмотрел на него, потом на Даннета, который кивнул, будто не замечая этого взгляда Мак-Элпайна и не сводя глаз с рук Харлоу, спрятанных в карманах комбинезона.

– Мы попробуем снять Никки. Ты можешь взять его машину, – предложил Мак-Элпайн.

Харлоу медлил с ответом. Услышав рев приближающейся гоночной машины, кивнул в сторону трека. Другие тоже увидели машину на прямой. Светло-зеленый «коронадо» промчался мимо и устремился дальше по трассе. Харлоу все еще продолжал смотреть на трассу. Только через пятнадцать секунд появилась наконец голубая машина Нойбауэра, принадлежащая клубу «Гальяри». Харлоу повернулся и посмотрел на Мак-Элпайна. На обычно спокойном лице его было подобие удивления.

– Снять его? Боже мой, о чем вы говорите? Теперь, когда я сошел, он идет первым, опережает Нойбауэра на целых пятнадцать секунд. И своего не упустит. Вы подумайте, чего он лишится. Наш синьор Траккиа никогда не простит ни мне, ни вам, если вы его снимите с гонки именно сейчас. Ведь это будет его первый «Гран-при», о каком он так мечтал.

Харлоу повернулся и пошел прочь с таким видом, словно это обстоятельство вполне примирило его с собственным проигрышем. Мэри и Рори смотрели, как он уходит: она – со скрытым состраданием, а он – со злорадством и нескрываемым презрением. Мак-Элпайн хотел было окликнуть Харлоу, но передумал и, повернувшись, зашагал прочь, только в другом направлении. Даннет последовал за ним. Оба остановились немного не дойдя до угла бокса.

– Ну, что скажешь? – произнес Мак-Элпайн.

– Вы о чем, Джеймс?

– Не надо. Ты прекрасно все понял.

– Вы интересуетесь, заметил ли я то же самое, что и вы? Его руки?

– Да, они дрожали… – Мак-Элпайн покачал сокрушенно головой и надолго умолк. Затем вздохнул и продолжил. – Я утверждаю: они к этому приходят все. Независимо от хладнокровия, отваги или таланта. Я утверждаю: они все кончают этим! А когда человек обладает хладнокровием и железной выдержкой нашего Джонни, то конец этот происходит очень резко.

– Резко? И когда же, по-вашему, это должно случиться окончательно?

– Довольно скоро, думаю. Но… пусть участвует еще в одной гонке на «Гран-при».

– А знаете ли вы, куда он пойдет ближе к ночи?

– Знаешь, этого я знать не хочу.

– Он пойдет к своей любимой бутылке.

Голос с сильным акцентом выходца из Глазго неожиданно прервал их разговор:

– Ходят слухи, что она и в самом деле стала его любимой подружкой.

Мак-Элпайн и Даннет обернулись. Из-за угла бокса вышел маленький человечек с очень морщинистым лицом и пышными седыми усами, которые странно контрастировали с его лысиной похожей на монашескую тонзуру. Еще более странной казалась длинная и тонкая сигара, торчащая в уголке добродушного беззубого рта. Человечка звали Генри, он был  водителем трейлера, человеком давно перешагнувшим рубеж пенсионного возраста. Сигара была его отличительной чертой. О нем говорили, что он и ест с сигарой во рту, и спит.

– Подслушиваем, да? – спросил, не повышая голоса, Мак-Элпайн.

– Подслушиваем?! – Трудно было определить по тону Генри, удивлен он или возмущен таким предположением. –  Вы прекрасно знаете, что я никогда бы не стал подслушивать, мистер Мак-Элпайн. Я просто случайно все слышал. А это совсем другое.

– И что же вы хотите нам сказать?

– Кроме того, что я вам уже сказал? – Генри был все так же олимпийски спокоен. – Знаете он гоняет машину как ненормальный и все другие гонщики как черта боятся его. Факт, боятся. Нельзя его выпускать на трассу. Он человек пришибленный, вы это видите. И в Глазго о таких пришибленных людях говорят…

– Ладно, мы это знаем, – перебил его Даннет. – Но, я думал, вы его друг, Генри?

– Ага, я им и остаюсь. Он самый замечательный джентльмен из всех, кого я знал, прошу прощения у обоих джентльменов. Я потому и не хочу ему смерти или судебного дела.

– Ты бы,  Генри, занимался своей работой, следил за трейлером, а мне позволь заниматься своей – руководить командой «Коронадо», – стараясь тоном смягчить слова,  произнес Мак-Элпайн.

Генри кивнул и пошел прочь, своей походкой говоря – я выполнил свой долг, и если мое пророческое предупреждение не приняли во внимание, то вина за последствия падет не на меня. Мак-Элпайн с таким же мрачным лицом потер щеку и произнес:

– Возможно, он прав. Возможно наш Джонни на грани срыва. Пришиблен, как сказал Генри. Я сильно подозреваю, Алекс, что его пришиб парень по имени Бахус.

– И у вас есть доказательства?

– Доказательств того, что он пьет нет, но нет и доказательств его трезвости.

– Простите, не понимаю. Сдается мне, что вы слишком мудрствуете, Джеймс. Может быть, вы что-то от меня скрываете?

Мак-Элпайн кивнул и коротко рассказал, что уже на следующий день после гибели Джету, когда Харлоу потерял выдержку до того, что даже не смог справиться с бутылкой бренди, он, Мак-Элпайн, впервые заподозрил, что Харлоу  начал прикладываться к бутылке. И, в интересах команды, был нанят для слежки за Харлоу частный сыщик. И тому лишь три раза удалось заметить, как Харлоу употреблял алкоголь в винном погребке. Но и в этих тех случаях он лишь пристойно потягивал рейнвейн из маленького стакана – не та доза, чтобы притупить остроту реакции первоклассного гонщика. Конечно вполне возможно, что Харлоу, обнаружив слежку, вел себя соответствующим образом. К тому же, он не раз на своем огненно-красном «Феррари», пользуясь своим мастерством гонщика, уходил из-под наблюдения. Что является косвенным подтверждением пагубного пристрастия к алкоголю. А в последнее время появилось еще одно тревожное подтверждение этому.

– Подтверждение? Какое еще подтверждение?

– Запах.

– Я ни разу не чувствовал, что от него пахнет виски, – помолчав, сказал Даннет.

– Это потому, Алекс, – доброжелательно объяснил Мак-Элпайн, – что ты совершенно не чувствуешь запахов. Ты не чувствуешь запаха масла, не чувствуешь запаха горючего, не чувствуешь запаха горящих шин. Как же ты можете почувствовать запах шотландского виски?

Даннет склонил голову в знак полного согласия:

– А вы ощутили от него запах алкоголя хоть раз?

Мак-Элпайн отрицательно покачал головой.

– Вот видите!

– Но… он избегает меня теперь, – пожаловался Мак-Элпайн, – а ведь мы дружили с Джонни и довольно крепко. А когда он ко мне все-таки приближается, от него разит ментоловыми таблетками от кашля. Тебе это ни о чем не говорит?

– Ерунда, Джеймс. Это не доказательство.

– Возможно, и нет, но Траккиа, Джекобсон и Рори утверждают, что он закладывает за воротник.

– Тоже мне беспристрастные свидетели! Если Джонни уйдет, кто выдвинется в команде «Коронадо» в гонщики номер один с хорошими шансами вскоре выйти в чемпионы? Кто, как не наш Никки. Джекобсон и Джонни никогда не были приятелями и в хорошие времена, а нынче их отношения вообще ухудшились: Джекобсон недоволен, что ломают его машины, а еще более он недоволен заявлениями Харлоу, что он, как пилот, здесь ни при чем, что ставит под сомнение способность Джекобсона нормально подготовить машину. Ну а что касается Рори, так он возненавидел Джонни, если говорить откровенно, из-за несчастья с Мэри, из-за его отношения к ней, а больше оттого, что после всех событий она нисколько не изменила своего отношения к нему. Я подозреваю, Джеймс, что ваша дочь единственная из всех, кто безраздельно верит в Джонни Харлоу.

– Да, я знаю. – Мак-Элпайн помолчал, а затем глухо произнес. – Мэри мне об этом говорит постоянно.

– О Господи! – Даннет сокрушенно с несчастным видом глядя на трассу, и, не глядя на Мак-Элпайна, произнес. – Значит, выхода нет. Вам придется с ним расстаться и чем раньше, тем лучше будет для всех.

– Нет, Алекс. Разница между нами в том, что ты узнал все это только сегодня, а я уже какое-то время размышлял над этим. Так что имел время разобраться. Я дам ему еще одну попытку выступить на «Гран-при».

Парковка в сумерках походила на место последнего успокоения чудовищ доисторических времен. Огромные трейлеры для перевозки по всей Европе гоночных машин и запасных частей, передвижные ремонтные мастерские, припаркованные как попало, угрожающе вырисовывались из мрака. Безжизненное скопление неосвещенных машин. Одинокая человеческая фигура появилась из сгущающихся сумерек и прошла через въезд на парковку.

Джонни Харлоу, помахивая маленькой парусиновой сумкой, ни от кого не скрываясь, пересек парковку и остановился возле одного из огромных гигантов, на котором сзади и с боков было выведено слово «Феррари». Он даже не стал проверять, заперта дверь трейлера или нет, а сразу извлек из сумки связку ключей самой причудливой формы и через несколько секунд отомкнул замок. Он влез внутрь, и дверь за ним мгновенно закрылась. Минут пять Джонни терпеливо наблюдал в окошки, расположенные в боковых стенках трейлера друг против друга, не заметил ли кто-либо его незаконного вторжения. Судя по всему, его никто не видел. Убедившись в этом, Харлоу извлек из сумки фонарь, включил красный свет, и принялся внимательно обследовать гоночный автомобиль «Феррари».