Текст книги "Опасна для себя и окружающих"

Автор книги: Алисса Шайнмел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

двадцать

Проснувшись на следующее утро, я вслух говорю:

– Сегодня девятое сентября. – Нельзя снова потерять счет дням, по крайней мере до шестнадцатого числа. Если я хочу, чтобы мой план сработал.

Вчера перед сном я спросила Люси:

– Ты знаешь наизусть номер Хоакина?

– Ну еще бы, – горячо ответила она, будто ей даже в голову не приходило доверить такую важную информацию телефону.

Я закатила глаза. Все равно было слишком темно, чтобы Люси заметила.

– Продиктуй мне его.

Я заставила ее повторять номер раз за разом, пока я не смогла правильно назвать его Люси. Как малыш, который пытается запомнить собственное имя.

Эти цифры – второе, что я произношу вслух, проснувшись утром:

– Номер Хоакина – пятьсот десять, пять-пять-пять, ноль-один, двадцать пять.

Так я и провожу дни.

«Десятое сентября, номер Хоакина – пятьсот десять, пять-пять-пять, ноль-один, двадцать пять».

«Одиннадцатое сентября, номер Хоакина – пятьсот десять, пять-пять-пять, ноль-один, двадцать пять».

«Двенадцатое сентября, номер Хоакина – пятьсот десять, пять-пять-пять, ноль-один, двадцать пять».

«Тринадцатое сентября, номер Хоакина – пятьсот десять, пять-пять-пять, ноль-один, двадцать пять».

«Четырнадцатое сентября, номер Хоакина – пятьсот десять, пять-пять-пять, ноль-один, двадцать пять».

Нынешним утром я просыпаюсь и говорю себе:

– Сегодня пятнадцатое сентября, номер Хоакина – пятьсот десять, пять-пять-пять, ноль-один, двадцать пять.

Сегодня мы приводим в действие этап четвертый.

Мы не собирались затягивать. Вдруг о нашем плане узнают? Вдруг у Хоакина будет слишком много времени на раздумья и он струсит? («Такого не случится, – настаивала Люси. – Он ради меня на все готов». Пока она не видела, я снова закатила глаза.) А вдруг у нас будет слишком много времени на раздумья и мы сами струсим?

Вдруг что-нибудь сорвется?

Чем скорее, тем лучше, решили мы.

Так что все случится сегодня. Пятнадцатого сентября. За день до проб Люси. Их назначили задолго до того, как Люси сюда попала: 16:00 16 сентября.

– Времени навалом, – заявила я вчера, когда Люси уселась в идеальный шпагат в проходе между нашими кроватями. – Отсюда ехать всего пару часов, верно?

– Зависит от пробок.

– Пусть, но даже с пробками ты легко успеешь к назначенному часу.

– Мы не знаем, когда точно заканчивается обед.

– Уж точно после полудня, но до двух, так?

– Так.

Сейчас я напоминаю:

– Не забудь, мне некогда дожидаться ответа Хоакина. Ты уверена, что он выполнит все наши указания, хоть они и посланы с незнакомого номера?

– Он ради меня на все готов.

(Я гляжу в потолок, чтобы Люси не заметила, как я снова закатываю глаза. Когда она говорит о Хоакине, голос у нее становится до нелепости серьезным и медоточивым.)

* * *

Четвертый этап проходит за обедом в столовой. (Мы вели себя идеально, чтобы наверняка не лишиться привилегий.) Здесь придется действовать мне, потому что Люси сидит в другом конце зала, с остальными эрпэпэшницами.

Когда санитар жестом показывает, что я могу садиться, я не иду к своему обычному месту с тормозными девочками и Рядом-со-мной-Анни.

Сегодня я направляюсь к столу Королевы и ее подпевал.

Школьные заводилы меня никогда особо не интересовали. Все они одинаковые: наслаждаются своим клочком власти и похваляются им перед приспешницами. Королевы скучны, потому что они уже заняли подобающее им место: на самой верхушке пищевой цепочки школы (или психбольницы).

Я сажусь рядом с Королевой, чтобы подчеркнуть свое отличие от тех четырех девчонок, которые каждый день едят напротив нее. Хотя нет, не четырех. Сегодня их только трое.

– А что случилось с… – Тут я неопределенно машу рукой, поскольку не знаю их имен.

Девочки напротив молчат. Одна рыженькая, одна блондинка, а у последней волосы кудрявые и темные, даже темнее, чем у Люси. Отсутствующая тоже была блондинкой, но очень светлой, почти пепельной – даже светлее Агнес, – без пшеничного оттенка, как у той, что сидит сейчас по другую сторону стола. Каждая из подпевал очень хороша собой, совсем как девочки в свите школьных Королев внешнего мира.

Но глаза у них мутные, расплывшиеся, как нечеткая фотография. Несмотря на яркий свет флуоресцентных ламп, зрачки огромные из-за таблеток.

– Кару вчера отправили домой.

Голос у Королевы глубокий, на несколько октав ниже, чем у меня или Люси. Даже когда она сидит, заметно, что она выше меня. Похоже, раньше Королева серьезно занималась спортом. Но сейчас ее заперли здесь, где нет возможности тренироваться, – и мышцы размякли.

Ничего общего с фильмами про тюрьму, где заключенные неустанно тренируются во дворе, считая дни до освобождения, когда бывшие арестанты смогут отомстить тем, кто отправил их за решетку.

Каштановые волосы Королевы заплетены в дреды; интересно, когда она в последний раз мылась. Запах от нее исходит могучий. Может, поэтому подпевалы сидят не рядом, а напротив.

Глаза у Королевы пронзительные – и кристально чистые.

– Повезло Каре, – наконец отвечаю я, как будто с самого начала знала ее имя. Королевы класса считают, что окружающие знают по имени не только их самих, но и их друзей, поскольку друзья королев играют роли второго плана в реалити-шоу их жизни.

Королева пожимает плечами:

– Не сказать чтобы ее вылечили.

– А не вылечили?

– Да ни разу. Ее просто нагрузили лекарствами и отправили восвояси.

У меня мелькает вопрос, почему доктор Легконожка не поступила так со мной. Может – несмотря на почти одиночное заключение и строго дозированные привилегии, – ей хватает врачебной этики не пичкать лекарствами абсолютно здорового человека.

Конечно, сама она сказала бы, что не назначила мне медикаменты потому, что еще не уверена в диагнозе.

Но Королева здесь уже довольно долго, и не похоже, чтобы она принимала лекарства.

Я говорю:

– Так или иначе всё лучше, чем торчать здесь.

Королева поднимает брови:

– Разве?

– Может, снаружи она найдет нормального врача, который подберет ей подходящие таблетки, вместо того чтобы просто накачивать ее успокоительными, пока не заткнется.

Вот еще один момент, который объединяет всех королев: они презирают тех, у кого над ними есть власть. Во внешнем мире это может быть завуч, который поймал их за курением, или друг детства, который в курсе, кто писался в постель до одиннадцати лет.

Здесь это врачи.

– Ага, – соглашается Королева. – Им лишь бы держать нас под контролем.

– Похоже, тебе все-таки удалось их обойти. – Любая королева жаждет признания.

– Типа того, хотя они старались изо всех сил. Но диагноз у меня не из тех, которые лечатся таблетками. – Она со значением смотрит на меня, и я, хоть ни капли не смущена, отвожу взгляд. Она дает мне понять: чем бы она ни болела, это серьезно, куда серьезнее моего случая. Она дает мне понять, что ее следует бояться. Как будто серьезность заболевания делает ее сильнее.

Впрочем, здесь, возможно, так и есть.

Я оглядываюсь по сторонам, кусая губы, чтобы изобразить тревожное состояние.

– Не волнуйся, – говорит Королева. – За этим столом санитары особо не следят.

Я выдыхаю с притворным облегчением.

– Говорят, у тебя… есть разные штуки.

– Какие именно?

– Связь с внешним миром. – Я поднимаю брови и понижаю голос до шепота: – Мобильник.

Она фыркает:

– У меня еще и не такое найдется.

Мне приходят на ум все запрещенные здесь вещи: не сигареты и пиво, которые взрослые прячут от подростков и во внешнем мире, а, например, жвачка и хорошие книги, карандаши, ручки, бумага и пособия по поступлению в университет.

Но отвлекаться нельзя. Я здесь ради Люси, а не ради себя.

– Мне нужно послать кое-кому сообщение. Конечно, если у тебя и правда есть мобильник.

Во внешнем мире королевы исповедуют равноценный обмен: око за око, зуб за зуб, билеты на эксклюзивный концерт за приглашение на именинную вечеринку королевы. Иногда достаточно всего лишь признаться, почему тебе нужна помощь: хорошая королева собирает информацию, чтобы в будущем использовать ее против тебя, если потребуется подняться.

Я надеюсь, что здесь ей хватит возможности доказать мне свой королевский статус.

И я не ошибаюсь.

двадцать один

Я чувствую вес мобильника, когда Королева роняет его мне на колени. Она отворачивается от меня к своему супу комнатной температуры и начинает громко его прихлебывать.

Я смотрю вниз.

Экран светится, подтверждая дату: пятнадцатое сентября.

Там указано время: 11:48. (Нас кормят обедом в полдвенадцатого? Мы что, детсадовцы? Это ланч, а не обед. Не важно. Для Люси так даже лучше. Теперь она точно успеет попасть на пробы.)

Я открываю сообщения. Папка пуста. Королева удаляет все, что получает или отправляет. Умная девочка.

Можно отправить сообщение родителям. (Сейчас они, наверное, уже вернулись из Европы.) Или Джоне.

Я вдруг понимаю, что не знаю его номера. И дело не в забывчивости: я вообще не знала его номер, поскольку Джона мне его и не давал. Не было нужды. Мы жили в одном общежитии. Он всегда был рядом.

Можно отправить сообщение Агнес. (Пусть она в коме, но вдруг ее родители держат телефон поблизости, чтобы семья и друзья могли связаться с ними, спросить, как дела. Если только она снова не в реанимации. В реанимацию же не пускают с телефоном, так? В любом случае я не помню ее номер наизусть; он тихо-мирно хранится в памяти моего телефона, который я не видела с тех пор, как меня сюда упрятали.) Можно отправить сообщение моему адвокату. (Но его номера я тоже не знаю.)

Я встряхиваюсь. Надо написать Хоакину. Таков план. Ради него я и пришла.

Я прячу руки под столом и наклоняюсь, будто собираюсь есть суп. Осторожно набираю номер Хоакина: 510-555-01-25.

«Привет, Хоакин. Я соседка Люси по палате в клинике». (Я уточнила у Люси, не лучше ли использовать эвфемизм вместо прямого указания, но она лишь пожала плечами: «Он знает, где я. И его это не смущает».)

Может, Хоакина заинтересует причина, по которой я сама оказалась здесь. Может, стоит объяснить, что у меня нет РПП, в отличие от Люси.

– Ты там роман сочиняешь? – шипит Королева. – Не копайся.

Я поднимаю голову и отслеживаю взгляд Королевы. К нам направляется санитар. Видимо, совсем игнорировать столик Королевы они не могут.

«Люси еще может успеть на пробы. Ей нужна твоя помощь». Отправить.

«Забери ее завтра в 12:15». Отправить.

«Отвечать не надо». Отправить.

Королева тянется забрать мобильник, но я его не выпускаю. Сначала нужно все удалить, пока она не увидела.

– Сюда идут, – шипит Королева.

Она пытается под столом выдернуть мобильник у меня из рук. Ладони у нее горячие.

Я трясу головой. Школьные заводилы держат учителей и администрацию в кулаке. Если Королева разгадает наш план, она запросто сдаст нас с Люси, только чтобы выслужиться.

– Живо, – твердо говорит Королева.

У меня начинают потеть ладони.

Если я уроню телефон, все услышат.

Санитар увидит.

Конфискует мобильник.

Прочитает сообщения.

Люси накажут.

Меня тоже накажут.

Королева – как всегда – выкрутится. Заявит, что телефон мой, а не ее.

Удалить.

Я роняю телефон Королеве на колени. Она сует его под рубашку и где-то прячет. Видимо, Королеве разрешено носить лифчик. Люси обзавидуется.

Санитар проходит мимо столика, оглядывая каждую из нас по очереди. Мы с Королевой держим руки на виду. Я крепко сжимаю ложку, чтобы санитар не заметил, как у меня трясутся пальцы.

– Почему он у тебя не разрядился? – шепчу я.

– Один из санитаров мне его заряжает.

– Ого, – говорю я. Вот это и правда впечатляет. Сердцебиение понемногу успокаивается.

Королева ухмыляется:

– Ты бы знала, сколько всего сходит с рук тем, кто посидит тут с мое.

Она реально гордится собой. Зубы у нее желтые; нам позволено чистить зубы, но она, похоже, пренебрегает этим правом. Я провожу языком по зубам.

Не хочу столько сидеть здесь, чтобы оказаться с ней на равных.

Девочки напротив поднимаются со скамейки. Обед окончен. Королева перекидывает ногу через скамейку. (Скамейки прибиты к столам, а столы привинчены к полу. А значит, в отличие от обычной столовой, здесь окончание обеда не сопровождается массовым скрежетом отодвигаемых стульев. Зато слышно, как сотни ног в дешевых тапочках шаркают по линолеуму.)

Руки по-прежнему дрожат. О чем я только думала? Надо было написать родителям. Надо было умолять их забрать меня отсюда.

Завтра можно попросить ее снова одолжить мне телефон.

Нет, не завтра. Завтра мы вызволяем Люси.

Ну, может, на следующий день.

– Пора идти, Ханна. – Надо мной стоит санитар, имени которого я не помню, хотя он (очевидно) знает мое имя. Я киваю и встаю, чуть не спотыкаясь о скамейку.

– Осторожнее, – говорит он, подхватывая меня. Мне хочется отшатнуться, но я сдерживаюсь. Еще доложит доктору Легконожке. Я представляю, как она заносит инцидент в мою историю болезни: «Ханна Голд избегает прикосновений безымянных незнакомцев».

Во внешнем мире это сочтут здравым смыслом. Здесь – симптомом.

Я смотрю в пол, хотя не сомневаюсь, что Люси сейчас пытается поймать мой взгляд через всю столовую. Она хочет знать, сработал ли наш план. Она хочет, чтобы я кивнула, подмигнула или улыбнулась ей.

Но мне неохота ни кивать, ни подмигивать, ни улыбаться.

Королева не даст мне снова воспользоваться телефоном, пока я не смогу предложить что-нибудь взамен.

«Бесплатно только первый раз».

Я достаточно знаю о королевах класса, чтобы это понимать.

двадцать два

Этап первый: принять решение вызволить Люси.

Этап второй: придумать план побега.

Этап третий: принять на веру, что верный поклонник Люси готов пойти на любой риск, чтобы вовремя отвезти ее на пробы.

Этап четвертый: убедить Королеву одолжить нам телефон, чтобы отправить сообщение вышеупомянутому поклоннику.

Этап пятый: помочь Люси сбежать.

Сегодня шестнадцатое сентября.

Наступает пятый этап.

По окончании обеда пациентки собираются у лестницы: половина поднимается в палаты, половина спускается на первый этаж. На лестнице свет тусклее, чем в столовой. Я так привыкла к ярким флуоресцентным лампам, что глаза адаптируются не сразу. Санитары называют имена девушек с территориальной привилегией.

Но тех, у кого привилегии нет, не перечисляют. Нас просто ведут вверх по лестнице.

Мы с Люси примыкаем к группе привилегированных девочек и проталкиваемся в центр. Я считаю: их семеро.

– Мне страшно, – шепчет Люси.

– В худшем случае нас поймают и отправят обратно в палату. – Я пытаюсь говорить спокойно, но сердце колотится. Мы обе знаем, что есть сценарий и похуже: у нас отберут привилегию на обед. Запретят мыться в душе. Отнимут книги.

– Я о другом. Я не танцевала с тех самых пор, как попала сюда. Совсем расклеилась. Наверняка провалю пробы.

– Не провалишь.

Я тянусь к ней и беру ее за руку, переплетая пальцы. Я не ходила за руку с лучшей подругой с шестого класса. У Люси теплая ладонь. Я крепко ее сжимаю.

У подножия лестницы группа поворачивает налево. Дверь в конце глухого коридора открыта. Снаружи такое яркое солнце, что я даже не замечаю ламп над головой.

Мы идем следом. Вдруг Люси тянет меня назад.

– Ты куда? – шепчу я. Это против плана. Надо идти за привилегированными пациентками.

– Смотри, – показывает Люси.

Девушки по очереди выходят на улицу. У дверей стоит санитар и проверяет у каждой браслет, прежде чем выпустить наружу.

Так нам не выбраться.

Надо сваливать, пока нас не засекли.

Я беззвучно чертыхаюсь.

– Следующая, – говорит санитар. К счастью, он смотрит вниз на браслеты, которые сканирует. Но в группе осталась только одна девушка.

Без прикрытия становится очевидно, что мы с Люси находимся в неположенном месте.

Люси тянет меня за собой обратно.

Я хочу спросить, что она задумала, но санитар может услышать.

Поэтому я беспрекословно следую за ней.

Люси проводит меня по другому глухому коридору без окон, вдоль которого выстроились закрытые двери. В конце аварийный выход.

– Эту дверь нельзя открывать, – шепчу я. – Сработает сигнализация. – Я останавливаюсь и указываю на табличку, где это написано.

А вдруг Люси проигнорирует предупреждение? Рванет наружу, прежде чем ее хватятся, и спрячется в лесу, пока за ней не приедет Хоакин. Тогда поймают только меня, еще внутри. И накажут только меня, отобрав те права, которые я успела заслужить.

Я искоса оглядываю соседку. Бросит ли она меня тут?

Люси крепче сжимает мою ладонь.

Внезапно она тащит меня вбок. Из ближайшей двери, прямо перед нами, кто-то выходит. Мы изо всех сил прижимаемся к стене, будто стремясь с ней слиться.

Женщина в желтом халате – наверное, медсестра – закрывает за собой дверь и, даже не взглянув в нашу сторону, направляется к аварийному выходу. И открывает его.

Сигнализации нет.

Она тянется к карману халата и достает сигареты с зажигалкой. По воздуху разливается запах дыма.

Одну сигарету она курит чуть ли не целый час.

– На обратном пути она точно нас увидит, – шепчу я отчаянно.

Люси кивает, а затем тянет меня в обратную сторону, к лестнице. На секунду мне кажется, что она готова признать поражение и вернуться в палату, однако Люси садится на корточки у нижних ступенек. Медсестре придется хорошенько присмотреться, чтобы нас здесь заметить.

Мы выглядываем в коридор. Медсестра приканчивает сигарету, бросает окурок на землю и тушит носком черного ботинка.

Вернувшись в здание, она моргает. Готова поклясться, она нас заметила. Люси наклоняет голову, и темные волосы падают вниз, скрывая лицо.

Медсестра проходит по коридору. Я считаю шаги.

Раз, два, три, четыре.

Сестра останавливается. Вот сейчас сорвется с места и побежит к нам.

Вместо этого она заворачивает в ту же дверь, из которой вышла пять минут назад.

– Погнали. – Люси хватает меня за руку и бежит вперед. Наши тапочки шуршат и скользят по линолеуму.

Люси на секунду замирает, когда мы достигаем двери, а затем рывком ее открывает. Переступив порог, она триумфально вскидывает руки вверх. Я зажимаю ей рот, пока она не заорала от восторга.

Солнце греет. Я смотрю вверх.

Свет ослепляет. Я моргаю, но глаза никак не привыкнут. Я опускаю взгляд к земле, гадая, привыкну ли снова к солнцу.

Нас обдувает ветерок. Настоящий, не кондиционированный.

По телу пробегает приятная дрожь.

– Давай быстрее. – Я держу дверь открытой, чтобы случайно не захлопнулась.

Люси медлит:

– А бежим со мной? Моральная поддержка мне не помешает.

Соблазнительно. Я вдыхаю запах травы, листьев и деревьев. Одной ногой переступаю порог. Земля под подошвой мягкая. Настоящая земля, не линолеум.

– Ну как, идешь? – настаивает Люси.

Я убираю ногу обратно:

– Лучше останусь. Сегодня после обеда у меня сеанс с Легконожкой. Надо держаться плана.

Мое присутствие – важная часть схемы. Легконожка, скорее всего, не обратит внимания, что Люси нет в комнате, когда придет ко мне на послеобеденный сеанс: обычно в это время у Люси арт-терапия. И, как мы надеемся, «преподавателей» арт-терапии не сильно встревожит отсутствие Люси. По ее словам, пациентки постоянно пропускают занятия – потому что потеряли привилегии или находятся на лечении. (Правда, она точно не знает, что подразумевается под «лечением».) Это так часто случается, что учитель даже не следит. Во всяком случае, так мне сказала Люси.

Но Легконожка точно заподозрит неладное, если меня не будет в палате во время сеанса.

– Иди, – шепчу я.

Люси больше не медлит.

Я стою в дверях, прикрыв глаза рукой, и провожаю ее взглядом. Люси мчится в сторону леса; длинные, почти черные волосы развеваются плащом у нее за спиной. Она скидывает тапочки и бежит босиком. (Люси уверяет, что Хоакин сам догадается захватить ей запасную обувь и сменную одежду.)

Даже бег у нее похож на танец. Она касается земли лишь кончиками пальцев, грациозно перетекая из одного шага в другой.

Зря она волновалась, что провалит пробы. Она готова.

Я улыбаюсь.

И делаю еще один шаг наружу. Не могу удержаться.

Потом еще один шаг, и еще один, и теперь дверь держится на самых кончиках пальцев.

По-моему, я чувствую запах океана за углом здания.

Сентябрь в горах Санта-Круз совсем не похож на сентябрь у нас дома, в Нью-Йорке. Солнце ярко светит над головой, воздух свежий и прозрачный, а не тяжелый от влажности, как бывает в такое время года в Нью-Йорке, где теплая погода держится почти весь сентябрь. В небе ни облачка, ни намека на дождь на горизонте.

Я не узнаю здешний сентябрь.

Если меня не будет на послеобеденном сеансе, Легконожка поднимет тревогу. Можно спрятаться в лесу, но родители Люси точно знают, куда отправится дочка.

В Академию танцев Сан-Франциско к 16:00. Ее поймают, прежде чем она доберется на пробы.

Я делаю шаг назад, потом еще один. Я снова внутри.

Еще один жадный глоток свежего воздуха, и я с величайшей осторожностью закрываю дверь. Коридор позади меня пуст, лестница тоже. Все остальные ровно там, где им полагается быть.

Мне достаточно того, что Люси вырвалась. Достаточно того, солнце греет ей лицо. Хотя я по-прежнему взаперти, я не могу сдержать улыбку. Ни разу так не радовалась с тех пор, как меня сюда привезли.

Видела бы меня сейчас Легконожка: я отказываюсь от побега, чтобы дать Люси возможность выбраться.

* * *

Этап шестой. Я совсем забыла продумать шестой этап.

Дверь в нашу палату заперта.