Текст книги "Опасное влечение"
Автор книги: Алисса Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– Он мне не нравится, – сказал Хантер сам себе. – Абсолютно ничем не нравится.
Хантеру не нравился его темный цвет, не нравилась тяжеловатая на вид мансарда, он не понимал, для чего из крыши торчит так много труб. Конечно, в его доме не было столько каминов. Зачем кому-то столько каминов? Дом выглядел так, как будто у него была чертова оспа.
– Прошу прощения, сэр, с вами все в порядке?
– Что? – Он изумился, когда, переведя взгляд с крыши вниз, увидел служанку, которая ждала у открытой парадной двери с обеспокоенным выражением на юном лице. – Да. Да, все хорошо, Энн.
«Не считая того, что все очень плохо», – мрачно подумал он и поднялся по ступенькам, чтобы войти вслед за Энн внутрь. Он рассеянно протянул ей свои перчатки и шляпу, рассеянно отказался от закуски, которую принес лакей, и потом рассеянно принял приветствия прислуги, которая собралась в фойе, чтобы поздороваться с возвратившимся домой хозяином. У него было огромное количество прислуги, понял он спустя некоторое время. Возможно, чтобы управляться со всеми этими каминами.
Когда последний слуга наконец ушел, Хантер остался стоять в гигантском фойе своего громадного, покрытого оспинами дома, и размышлял, что ему с собой делать.
Впервые за всю свою взрослую жизнь у него не было никакого плана. И это было, по его мнению, нелепо. У него было состояние, которое следовало приумножать, предприятия, которыми нужно было управлять, и Кейт, которую он хотел снова завоевать при помощи шарма, полезных подарков и… Проклятье, он все-таки был пьян в стельку, раз думал, что эта стратегия сработает. Это была та же стратегия, которую он использовал в Поллтон-Хаусе. И что из этого вышло? Ничего, кроме того, что ему отказали, кроме ужасной головной боли и ноющей боли в груди.
Он потер грудь. Боль не оставляла его с тех пор, как он протрезвел, он ее ощущал, когда ехал в Лондон и когда говорил с Уильямом. Но теперь его ничто не отвлекало, и она начала превращаться в крепкий, очень болезненный узел.
Возможно, чтобы облегчить ее, нужно просто отвлечь себя чем-то… но чем? Преумножением своего состояния? Своими инвестициями и заманчивыми предприятиями? Разве это могло сработать, если не вызывало у него ни капельки энтузиазма?
В этот момент ничто не могло вызвать у него энтузиазма. Ничто и никто, кроме Кейт, у которой, несомненно, мысли о нем не вызывали никакого энтузиазма.
Он не винил ее. Спустя какое-то время и благодаря огромному количеству кофе его мысли немного прояснились, и вместе с тем он погрузился в океан раскаяния.
Ты мне очень нравишься.
Как яблочный пирог.
О чем он, черт возьми, думал? Он должен был помнить, что пошутил предыдущим вечером по поводу яблочных пирогов. Он должен был помнить множество вещей. Он должен был помнить, что романы, которые она читала, были и про любовь, а не только о приключениях. Он должен был помнить, что все ее подруги и родственницы вышли замуж по любви. Он должен был помнить, как загорелись ее глаза, когда она наблюдала за тем, как Эви танцевала со своим мужем на балу леди Терстон.
Но он был слишком сконцентрирован на том, чтобы получить ее. Он добивался ее руки, а с ней и всего, что Кейт представляла в глазах общества, так же, как он добивался своего состояния, – со слепой решимостью.
Ни разу, ни единого раза с тех пор, как она уехала из Поллтон-Хаус, он не подумал о том, что для него значит этот брак. Для него уже многое было неважно. Она могла быть дочерью рыбака, швеи, посудомойки, и он бы не хотел ее меньше. Он бы не скучал по ней меньше. Он бы не раскаивался меньше в том, что разбил ее сердце. И, разбив, потерял его.
Боль усиливалась.
Проклятье, больно! Ему было так же больно, когда он потерял своих родителей и кузена. Так же больно, как когда тетя бросила его. И так же, как когда ушла Лиззи.
Так же, как было каждый раз, когда он терял того, кого любил.
Он закрыл глаза со стоном:
– О, черт побери.
Он любил ее. Несмотря на то, что поклялся, что никогда никого не полюбит, несмотря на то, что принял все возможные меры, чтобы гарантировать это, он был сильно, безнадежно и бесповоротно влюблен.
И сейчас он платил за это так же, как и в прошлом.
Нет, не так. Это было совсем не похоже на то, что происходило раньше. Кейт не умерла, слава богу. Она не ушла в другую жизнь. Она не бросила и не забыла его, не отказалась от него. Она бы так не поступила. Это было бы против ее природы. Разве не это привлекало его в ней в первую очередь – ее абсолютная преданность тем, кого она любила?
Она просто… немного отстранилась, что было понятно. И ей хватило мужества предложить ему последовать за ней, понял он, вспоминая ее приглашение посетить Хэлдон.
Тогда он не умолял. Он отвернулся.
Но теперь, подумал Хантер со всевозрастающей надеждой и нетерпением, он не был беспомощным маленьким мальчиком, который не знал, как все исправить.
– Снова прошу прощения, сэр, но…
– Нет. – Не поворачивая головы, он погрозил пальцем в направлении голоса Энн. – Больше не нужно просить.
– Э… Да, сэр. Вы просто стоите здесь…
– Не обращайте внимания. Мне нужны мои шляпа и перчатки. Где… – Он посмотрел вокруг, не осознавая, что ухмылка сделала его похожим на простого деревенского парня. – Как, черт возьми, вы находите что-нибудь в этом уродстве? – Он повернулся и снова погрозил пальцем Энн. – Мы купим дом поменьше.
– Я… Да, сэр. – Она медленно отошла. – Очень хорошо, сэр. Я сейчас принесу ваши вещи.
– Мои вещи, да, – рассеянно сказал он и крикнул ей вслед, когда она повернулась и убежала: – И пусть кто-нибудь запряжет моего коня!
Он собирался все исправить.
25
Симфония была закончена.
Кейт откинулась на спинку стула и смотрела на кипы бумаги на письменном столе.
Наконец она закончила ее, наконец она поняла, почему не могла закончить ее раньше. Гнева, скорби и сердечной боли – вот чего не хватало в недостающем отрывке ее симфонии. Она не могла услышать их раньше, потому что не чувствовала этого. Что ж, теперь она испытывала все эти чувства, и не только во время поездки в Хэлдон. Ей казалось, что она тонет в этих чувствах.
Отчаявшись сделать хоть что-нибудь, на самом деле, что угодно, с этими чувствами, кроме как утонуть в них, она ушла в свою комнату сразу же, как только вернулась в Хэлдон, взяла свои письменные принадлежности и начала сочинять. Она работала до тех пор, пока в глазах не начало жечь, а пальцы не стало сводить, пока розоватый рассвет не просочился в окно, вскоре превратившись в золотой свет раннего утра. Тогда она поела, поспала несколько часов и принялась сочинять снова.
Сколько сейчас времени, гадала она. Семь часов вечера? Неужели она только вчера уехала из Поллтон-Хауса? Казалось странным, что она встала только несколько часов назад.
– У вас есть минутка, леди Кейт?
Она подняла глаза и увидела Лиззи, которая стояла на пороге двери, соединяющей их комнаты. Она выглядела обеспокоенной, это Кейт сразу отметила. Она кусала губы, а под глазами у нее были круги. Волнение и чувство вины, а плюс к тому головная боль. Что-то случилось, пока Кейт никого не впускала к себе, чтобы зализать раны?
– В чем дело, Лиззи? Что случилось?
– Ни в чем, собственно. Ничего не случилось. Я не хотела мешать. – Лиззи поколебалась, потом прошла в комнату и посмотрела на листы, разбросанные по письменному столу. – Ваша симфония, не так ли?
– Ты не мешаешь, – заверила ее Кейт, – Я закончила.
– Правда? – Лицо Лиззи просветлело. – Закончили? Вы полностью закончили ее?
– Да.
– Это замечательно! – прошептала Лиззи. – Целая симфония! Я не могу себе представить. Это… ну, это замечательно, не так ли? Вы, должно быть, очень взволнованы.
Кейт кивнула и пожалела, что на самом деле не ощущала никакого волнения. Она бы предпочла, чтобы симфония осталась незаконченной, чем чувствовать ту боль, которая вдохновила ее на ее завершение.
– Я рада, что она закончена, – сказала она уклончиво. – О чем ты хотела поговорить со мной?
– О, действительно! – Лиззи опустила глаза и начала теребить край своего передника. – От лорда Терстона пришло письмо вашей матери час назад. Мистер Хантер вернулся в Лондон.
– Понятно, – сказала Кейт осторожно.
Она знала, что Лиззи говорила с Хантером об их общем прошлом, но она с Лиззи не обсуждала настоящую причину своего отъезда из Поллтон-Хауса.
Чувство вины усилилось. Лиззи и Хантеру нужно было обсудить гораздо больше, чем они успели за тот короткий промежуток времени, который у них был. И хотя Кейт предлагала Лиззи остаться с миссис Саммерс, Мирабель и Уитом, чтобы она могла наладить дружеские отношения с Хантером, Лиззи категорически отказалась. Кейт не сомневалась, что это было свидетельством преданности Лиззи своей подруге и госпоже.
– Ты бы хотела поехать в Лондон, Лиззи?
– Нет. – Она поморщилась. – Зачем мне ехать в Лондон? Вы знаете, что мне там нечего делать.
– Тебе разве не хочется снова поговорить с мистером Хантером?
– Я поговорю с ним, когда он приедет в Хэлдон-холл, и… – Лиззи замолчала и поморщилась. – Извините, я знаю, что вы не хотели бы видеть его.
– Не то чтобы не хотела видеть, просто… – На самом деле она хотела видеть его так сильно, что это вызывало боль. Она покачала головой. – Неважно. Если ты переживаешь не из-за мистера Хантера, то из-за чего?
– В каком-то смысле из-за мистера Хантера. – Лиззи снова закусила губу. – Из-за того, о чем мы говорили. Ну, из-за одной из тем нашего разговора. Мы не говорили только об этом. Он упомянул об этом мимоходом, хотя выразился достаточно ясно…
– О чем, Лиззи?
– Он хочет позаботиться обо мне.
– Вот как?
Лиззи кивнула:
– Он пообещал мне собственный дом в Бэнтоне и приличное годовое содержание.
– Я думала, сделает ли он это. – Они с Эви планировали предложить ей то же самое через несколько лет. – Ты согласишься?
– Я не знаю. То, что он предложил… это нелепо, вот что! – Лиззи фыркнула. – Он сказал, что Бэтел Мэнор может быть моим. Сказал, что купил его год назад для меня и…
– Бэтел Мэнор? Господи! – Это поместье было огромным. Ни она, ни Эви не могли себе позволить что-нибудь подобное. Она бы выбрала небольшой коттедж недалеко от городской площади, и ей при этом пришлось бы занимать деньги у Уита. – И годовое содержание?
– Пятьсот фунтов плюс зарплата прислуге.
– Пятьсот фунтов и Бэтел Мэнор? – Кейт почувствовала, что улыбается. – Ты теперь богаче меня.
Брови Лиззи взлетели:
– Правда?
– У меня ведь нет пятиста фунтов в год и собственного особняка.
– У меня пока тоже. – Нахмурив брови, Лиззи подошла к кровати и присела на ее край. – Я не знаю, что делать. Я всегда была камеристкой. Я не знаю, как быть кем-то еще.
– Ты никогда не была просто камеристкой, – заявила Кейт, поворачиваясь к ней. – Ты моя подруга. И всегда будешь ею.
– Я чувствую себя неловко – ни служанка, ни леди.
– Тогда будь кем-то еще, – предложила Кейт. – Ты могла бы открыть магазин. Книжный магазин. О, это было бы чудесно!
– В Бэнтоне уже есть книжный магазин.
– Да, но мистер Киркленд обслуживает джентльменов. И в городе никогда не бывает слишком много книжных магазинов. – Она улыбнулась, заметив страдальческое выражение лица Лиззи. – Тогда что-нибудь другое. Ателье, булочная, кузница, если захочешь. Все, что тебе нравится.
– Это будет не кузница, – сухо сказала Лиззи. – И я не буду жить в таком большом доме, как Бэтел Мэнор.
– Ну, что бы это ни было, чем бы ты ни решила заниматься, ты можешь рассчитывать на поддержку всех Коулов.
Легкий румянец окрасил щеки Лиззи:
– Спасибо.
Полагая, что Лиззи не решается принять помощь Хантера из-за нее, Кейт добавила:
– Хотя я должна сказать тебе, что буду помогать тебе очень неохотно, если ты откажешься от того, что предложил тебе Хантер. Я не хочу поддерживать твое решение быть дурочкой.
– Я предполагаю, что я бы ею и была, если бы отказалась от неожиданного богатства, – сказала Лиззи со смехом. – Спасибо. Я хочу еще немного подумать об этом, но чувствую себя намного лучше, поговорив с вами.
– Не стоит благодарности.
Лиззи наклонила голову, потом окинула взглядом комнату:
– Я буду чувствовать себя лучше, сказав еще и это: вам не годится проводить так много времени взаперти.
– Да, я знаю.
Она тронула рукой бумаги на своем письменном столе. Сейчас, закончив симфонию, она не знала, что делать с собой. Встав со стула, она сдвинула бумаги на центр стола и подняла крышку, чтобы положить их внутрь.
– Я думаю, что уже хватит сочинять. Возможно, я пойду прогуляюсь.
Она помедлила и, прежде чем успела отговорить себя от этого, потешила свое самолюбие тем, что взяла карманные часы, которые подарил ей Хантер. Прогулка в саду, решила она, вполне может отвлечь ее и умерить сердечную боль, которую теперь, когда она закончила симфонию, ей больше не на что было изливать.
Минут двадцать Кейт бесцельно бродила по дорожкам, покрытым гравием, не обращая никакого внимания на цветы, деревья и кусты. Ей пришлось признать, что прогулка в саду оказалась совершенно неэффективным средством отвлечься.
Боль не ослабевала. Кейт боялась, что она никогда не ослабнет, хотя знала, что время лечит. В тот момент ей казалось невозможным, что она когда-нибудь снова будет чувствовать себя по-настоящему счастливой. Она остро нуждалась в Хантере. Она любила его так сильно, что даже самые трогательные любовные истории, о которых она читала в романах, теперь казались ей весьма поверхностными. И она, безусловно, будет всегда любить его так же сильно.
Если бы она несколько лет назад заявила Эви и Мирабель, что такая любовь существует, они бы стали добродушно поддразнивать ее и утверждать, что это плод ее воображения. Еще совсем недавно она бы посмеялась над своими фантазиями и признала бы – хотя и неохотно, – что ее подруги правы.
Она не воображала сейчас. Она не считала, что любит Хантера всеми фибрами своей души, но она хотела любить Хантера всеми фибрами души. В этот момент она бы отдала почти все, чтобы это чувство было не таким сильным. Как же иначе, если он не был готов отдать ей даже толику своей любви?
Борясь со слезами, она остановилась, намереваясь присесть на каменную скамью, и сунула руку в карман, чтобы достать часы. Она провела большим пальцем по золотой инкрустации и ощутила кожей тиканье часов, размеренное и надежное. Она не смогла бы объяснить, почему взяла их. Чтобы потешить свое самолюбие? Они не нужны были ей для того, чтобы сохранять постоянный музыкальный ритм. Она просто хотела, чтобы они были с ней. Ей необходимо было ощущение стабильности.
«Этого хотел и Хантер, – подумала она, хмурясь, – стабильности, уверенности, постоянства». Ему не хватало этого в детстве, и ему это было нужно сейчас.
Она предложила ему незыблемую любовь. Она умоляла его! Кейт закрыла глаза, чувствуя себя униженной. И о чем она тогда думала?
«О том, что я люблю его.
О том, что я все бы сделала ради него.
О том, что я хотела бы, чтобы он никогда не сомневался».
Безусловно, он не мог сомневаться после этого. Однако же она… ушла. Она ушла, когда он стоял там, наблюдая за ней со ступенек. Она не остановилась даже после того, как он попросил ее – хотя и не прямо – не уходить. Она бросила его, так же как его тетя и Лиззи.
Конечно, это были разные ситуации. Он не любил ее так, как любил свою тётю и Лиззи. Но ведь она должна была стать тем, кто любит его, а она ушла.
– О господи!
Но что еще она могла сделать – остаться в Поллтон-Хаусе, притворяясь, что наслаждается домашним приемом, как будто ничего не случилось? Как будто он не разбил ей сердце? Кроме того, она уехала в Хэлдон, а не в Австралию. Он должен был понять, что она сбежала только потому, что он сделал ей больно.
Она закатила глаза, сочтя эти отговорки нелепыми. Сбежала? Какое это теперь имеет значение? Какое значение имеет то, что причина ее отъезда была веской? Она призналась ему в любви и через минуту бросила его. Как он мог поверить в то, что любовь, которую она предлагала, незыблема, если она так повела себя?
Она должна была подождать немного, должна была убедиться, что он не сомневается в том, что она всегда будет любить его.
Возможно, ей нужно объясниться, написав ему письмо. Нет, это не годится. Она не была уверена, что сможет передать то, что чувствует, на бумаге. И, вполне вероятно, письмо от нее только подчеркнет то, что она не рядом.
Возможно, она могла бы поговорить с ним, когда мать возьмет ее в Лондон на Малый сезон. Но эго будет лишь через несколько месяцев. Она не сможет ждать так долго. Она должна поехать в Лондон раньше. И Кейт решила: она должна поехать сегодня ночью.
Она закусила губу, обдумывая риск и преимущества этого предприятия. До Лондона было недалеко. Она вполне могла бы совершить эту поездку, поговорить с ним и вернуться в Хэлдон к утру. Она дождется полуночи и возьмет с собой по крайней мере двух лакеев, которым она могла доверить свой секрет. Уит и Мирабель еще в Поллтон-Хаусе, а ее мама и Лиззи к этому времени будут спать. Итак, она сможет съездить в Лондон, поговорить с Хантером и вернуться в Хэлдон, и никто из членов ее семьи не узнает об этом.
Возможно, это ничего не изменит. Возможно, ее отчитают за то, что она действовала импульсивно. Безусловно, она не заслуживает этого. Она действует не импульсивно, решила Кейт и встала со скамьи. Она шла на обдуманный риск.
26
Хантер посмотрел на стену и на окно комнаты Кейт и резко выдохнул.
Можно было предположить, учитывая романтичность натуры этой женщины, что на ее окнах должны быть решетки или что-то подобное, ну или хотя бы балкон, чтобы ее принц мог взобраться наверх. Но, возможно, решетки и балконы предназначались только для белых рыцарей и обреченных возлюбленных. Вероятно, принцы должны пользоваться парадной дверью. Однако же принцы не должны пользоваться парадной дверью в полночь. И это означало, что он полезет по стене.
Ничего, у него было больше практики прокрадываться через окно, чем у большинства людей. Кроме того, стены Хэлдона были выложены из грубо обтесанного камня. Ему будет легко найти опору для рук и ног… относительно легко. Правда, Хантеру всегда лучше удавалось открывать запертые двери, чем забираться в помещение через окно.
Он изучал стену еще пару минут, потом резко выдохнул и нашел выступ для руки. Подниматься, как он вскоре обнаружил, было не таким простым делом, как ему казалось вначале. Камень местами откалывался и царапался или был абсолютно гладким, так что у Хантера возникало ощущение, как будто он то пытается взобраться, на розовый куст, то ползет вверх по водопаду.
К тому времени, когда он преодолел две трети стены, он уже тяжело дышал и сердился на себя за то, что не додумался поискать лестницу в конюшне. Конечно, взбираться по лестнице – не такой романтический жест, как лезть по стене, но Кейт, возможно, предпочла бы первое, обнаружив его с поломанными костями и в крови под своим окном. Хотя, если она была очень сердита на него…
Он отбросил эту мысль и сконцентрировался на продвижении вверх. Когда он наконец достиг окна, то с облегчением вздохнул, обнаружив, что оно не только не заперто, но и широко распахнуто. Он отодвинул в сторону штору, тихо скользнул через подоконник, выпрямился, а потом, шокированный тем, что увидел, замер на месте, не в состоянии даже пошевелиться.
Во время поездки из Лондона он бесчисленное количество раз воображал, чем может закончиться его проделка. Он воображал, что найдет Кейт крепко спящей в своей постели, укрытой одеялом до подбородка, с разметавшимися по подушке белокурыми волосами. Он представлял себе, как тихо прокрадется к ней и разбудит ее поцелуем. Он представлял, как она откроет свои голубые глаза, и дымка сна, затуманивающая взгляд, медленно растает.
Но ни разу в его мечтах Кейт не стояла посреди комнаты, в накидке, перчатках и шляпке и не смотрела на него так, как будто у него было две головы и хвост.
Также в своих мечтах он не задавал ей вопрос:
– Куда ты, черт возьми, собралась?
Но это слетело с его языка, потому что это была середина чертовой ночи. Куда, черт возьми, она собралась?
Ее рука взлетела к сердцу:
– Хантер? Что ты здесь делаешь? Что-то случилось? Мисс Уиллори…
– Нет, нет. Мы схватили и ее, и ее сообщника. Все кончено. Я… – Она была прекрасна в лунном свете, струящемся из окна. – Я…О, черт!
Он пересек комнату в три шага, чтобы обнять ее.
– Я скучал по тебе, – отрывисто прошептал он за секунду до того, как наклонил голову и стал целовать ее – в губы, щеки, лоб, нос.
Он даже снял ее шляпку, чтобы коснуться губами ее волос. Он не мог совладать с собой. Волна паники, угрожавшая захлестнуть его с тех пор, как он уехал из своего дома, теперь накрыла его. Он был так близок к тому, чтобы получить то, чего искренне хотел! Кейт была рядом, в его объятиях. Но если он сделает ошибку, если он сделает еще что-нибудь не так, если он не сможет убедить ее, если она уйдет от него…
– Все хорошо, Хантер.
Он дрожал. Он чувствовал, что его руки дрожат так же, как и после того, как он стащил ее с Уистлера у обрыва. Но он не собирался обманывать себя, сочтя это следствием физической нагрузки. Не в этот раз. Не тогда, когда его ноги подгибались, а его дыхание было неровным, как будто весь путь из Лондона он проделал бегом.
Кейт медленно провела руками вверх по его спине, потом вниз:
– Все хорошо, – повторила она.
Нет. И не будет хорошо, если он ошибался и бессилен все исправить.
– Я хочу все исправить.
Она немного отстранилась, чтобы видеть его лицо.
– Я уверена, тебе это удастся, – мягко сказала она.
«Не только абсолютная преданность тем, кого она любит, – понял он, когда паника начала рассеиваться, – но абсолютная вера». Хантер не был убежден, что сможет оправдать ее доверие, и точно знал, что не сделал ничего, чтобы заслужить его. Но будь он проклят, если у него не хватит мужества попытаться удержать ее сейчас!
Немного успокоившись, но не чувствуя себя увереннее, он взял Кейт за руку и повел к стульям, стоявшим перед камином. Он усадил ее и сам сел рядом. А потом резко поднялся и стал расхаживать по комнате.
–Хантер?
– Минуту.
Слишком поздно он понял, что, пока ехал в Хэлдон, должен был не мечтать о том, как разбудит Кейт поцелуем, а поразмышлять над тем, что скажет ей, когда она проснется. Потому что знать, что он должен попытаться заслужить ее любовь и веру, и знать, как попытаться, – совершенно разные вещи. Он просто хотел сказать ей, что любит ее. Но теперь ему было необходимо рассказать ей все. Ему было необходимо, чтобы она знала, каким человеком он был.
Эта мысль испугала его. Мало того, что он влюбился и готов отдать ей свое сердце, так ему еще понадобилось открыть Кейт, почему ей следует отказаться от него. Этому противились его инстинкты, которые он начал оттачивать еще будучи мальчиком. И хотя чтобы получить возможность жить с женщиной, которую он любил, а не ради самосохранения, Хантер приехал в Хэлдон, он не мог не потянуть время, прежде чем приступить к осуществлению этой цели.
Он остановился, чтобы зажечь несколько свечей, а потом кивнул в сторону шляпки, которую он отбросил:
– Куда ты собиралась?
– Э… – Она заерзала на стуле, сильно покраснев. – В Лондон. Чтобы увидеть тебя. Я была… Я шла на обдуманный риск. Я хотела… сказать тебе, что я люблю тебя. Несмотря на то, что я уехала из Поллтон-Хауса. Я хотела, чтобы ты знал, что я всегда буду любить тебя.
Хантер глубоко вздохнул и почувствовал, что паника больше не сковывает его.
– Прекрасно! – воскликнул он.
– Да, действительно. Я рада, что ты так думаешь. – Румянец с ее щек довольно быстро исчез. – Ты сказал, что хочешь все исправить? – подсказала она.
– Точно. Точно. Я… – Проблема постоянного самосовершенствования, понял он с отвращением, состоит в том, что человек не может отвечать за того, каким он был раньше. – Я хороший человек, – попытался он начать и кивнул, как будто чтобы убедить в этом их обоих. – Я, возможно, не великий человек, но я хороший человек.
Она, в свою очередь, кивнула, явно пребывая в замешательстве:
– Да, я знаю. Почему…
– Есть кое-что, некоторые моменты моего прошлого, о которых ты не знаешь. Были в моей жизни периоды, когда я был… менее хорошим.
– Это неважно, главное – какой ты сейчас.
– Нет, это важно. – Для него было невероятным то, что он смог сказать это и сам в это поверить. – Это может повлиять на твое отношение ко мне, что…
– Нет, – решительно прервала она его. – Не может. Ничто не может повлиять.
– Я был лжецом, жуликом и вором.
Он быстро произнес эти слова, боясь, что ему не хватит мужества.
– Я понимаю, – медленно сказала она. – Что ты делал?
– Я лгал, я жульничал, я воровал, – ответил он сухо, и в то же время осторожно. – Преимущественно я воровал. В буквальном смысле.
– О! – Она нахмурилась. – Что ты крал?
– Еду, деньги, все, что мог. Все, что мне было нужно. – Раз или два это было просто то, чего ему очень захотелось, но не было необходимости признаваться сразу во всех грехах. – Жизнь у меня была тяжелая в течение некоторого времени, а после того, как я ушел из Бэнтона, в течение долгого времени я делал то, что мне было нужно… что, как я чувствовал, было необходимо для выживания. Потом и для процветания. Я обчищал карманы, прокрадывался в дома, брал…
– Ты забирался в дома людей?
– Да.
– Господи! – прошептала она. – Как часто?
Хантер искренне надеялся, что она не стремилась узнать, сколько именно раз. Ему как-то не очень хотелось подсчитывать в этот момент:
– Настолько часто, насколько мне было нужно, пока я не стал достаточно взрослым, чтобы получать то, что мне было нужно, другими путями.
– Какими другими путями? – спросила Кейт таким тоном, который говорил, что она не была вполне уверена, что хотела это знать.
– Я занимался легальной работой, – заверил он ее, – Я также жульничал, играя в карты, и использовал выигранные нечестным путем деньги, чтобы финансировать различные предприятия. Некоторые из них были уважаемыми, а некоторые – менее уважаемыми, но преимущественно более прибыльными, такие как контрабанда, например.
– Ты был контрабандистом.
– Был, пока Уильям не схватил меня.
– Поэтому ты пошел работать в Военное министерство? Поэтому тебя могли повесить? – Она вздохнула. – Что же ты перевозил?
– Вывозил шерсть и ввозил бренди, этим занимается большинство контрабандистов. Еще несколько часов назад я думал, что случайно доставлял сообщения шпионов. На самом деле… я просто не так все понимал.
– Это существенное непонимание.
– Да. Но все… прояснилось.
Почти. Оставалось только придумать, каким должно быть возмездие.
– Ну… хорошо. – Она покачала головой, явно пребывая в замешательстве. – Есть еще что-то, что ты хотел бы рассказать мне?
Он почти жалел, что ему больше нечего сказать, так ему хотелось продолжать говорить. Он бы говорил и говорил, чтобы отсрочить момент вынесения приговора. Хотя чем дольше он говорил, тем меньше была вероятность того, что решение будет в его пользу.
Он покачал головой.
Она молчала несколько секунд – несколько мучительно долгих секунд, как ему показалось, – как будто переваривая услышанное.
– Ты чувствуешь себя лучше, рассказав мне все это? – наконец спросила она.
– Я не знаю.
Как он мог ответить на этот вопрос утвердительно, пока Кейт не скажет, что она об этом думает?
– Ты рассказывал мне, думая, что тебе станет лучше?
Он взъерошил рукой волосы:
– Я не знаю.
– Ну, зачем ты рассказал мне?
– Я… я думал, что тебе следует знать. Мне нужно было, чтобы ты знала. И я предполагаю, мне нужно было произвести впечатление.
– Для этого ты и взобрался по стене и влез сюда через окно?
– Я боялся, что слов будет недостаточно.
– Это зависит от слов, – тихо сказала она.
Хантер пересек комнату, чтобы поставить Кейт на ноги и взять ее лицо в свои руки. Глубоко вздохнув, чтобы набраться мужества, он потом пошел на самый большой риск в своей жизни:
–Я влюблен в тебя. Я люблю тебя. Я обожаю тебя. Я мог бы произнести целую речь, если тебе это нужно. Что-то поэтическое, наподобие того, что ты читала в своих книгах…
– Нет. Нет, это необязательно, – сказала она срывающимся голосом.
Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, слегка дрожа, потом еще раз, дрожа уже сильнее.
Когда первая слеза покатилась по ее щеке, он обнял ее со стоном:
– Милая, не надо! Мне жаль. Мне так жаль!
Ему было больно видеть, как слезы ненадолго затуманили ее глаза, когда она разбила вазу лорда Брентворта, но ее сердечная боль, которая сейчас тихо изливалась со слезами, была его и только его виной. Он не мог вынести этой мысли. Он держал Кейт в своих объятиях, убаюкивал, хриплым голосом просил прощения и, вопреки собственному утверждению, что он больше не будет умолять, он как раз это и стал делать:
– Перестань, милая. Пожалуйста, перестань!
Она кивнула, прижимаясь к его груди, но прошла еще минута, прежде чем ее дыхание стало ровнее.
Хлюпая носом, она отстранилась, чтобы посмотреть на него:
– Ты уверен? Ты готов?
Он смотрел на ее лицо. Ее веки припухли, нос был красным, а щеки покрылись пятнами. Она была исключительной женщиной.
– Ради тебя, с тобой, я готов на что угодно.
– О! – Она снова закрыла глаза. – О, это прекрасно!
– Я рад, что ты тоже так думаешь. – Он поцеловал ее в лоб и нежно вытер пальцами слезы со щек. – Это значит, что ты прощаешь меня?
Она снова всхлипнула и открыла глаза:
– За то, что причинил боль нам обоим, – да. За то, что ты был тем человеком? Если тебе это нужно, я, безусловно, прощаю. Но я не знала того человека, так что… – Она замолчала, снова всхлипнула и посмотрела на него с любопытством. – А ты случайно не был пиратом на одном из этапов своего яркого прошлого?
– Пиратом? – переспросил он, придя в замешательство от этого странного вопроса.
Теперь Хантер испытывал невероятное облегчение и радость, которая переполняла его.
Кейт простила его. Она готова была простить его за все!
– Этот образ очень тебе идет, – пояснила она.
– Нет. – Он достал носовой платок из кармана и дал ей. – Пиратство – это грех, которым я не могу похвастаться.
– Жаль. – Она вытерла со щек оставшиеся следы слез и улыбнулась. – Я думаю, было бы здорово выйти замуж за пирата, пусть даже бывшего.
– Что ты думаешь о том, чтобы вместо этого выйти замуж за главу Военного министерства?
Медленно, очень медленно она опустила руку с носовым платком:
– Ну, э… Уильям Флетчер очень хороший человек, но…
– Я имел в виду себя, милая, – сказал он, усмехнувшись. – Уильям уходит в отставку. Он видит меня своим преемником.
Улыбка осветила ее лицо:
– Хороший и очень мудрый человек.
– Ты, пожалуй, изменишь свое мнение, когда я расскажу тебе о том, какую роль… – Хантер вспомнил, с каким отвращением Уильям упомянул о том, что уже устал рассказывать историю об обещании, данном им покойному герцогу Рокфорту, когда тот был на смертном ложе. – Нет, нет, я думаю, пусть лучше он сам расскажет о некоторых нюансах нашего задания. Я уже и так слишком много сказал.
