Текст книги "Отступления и наказания (СИ)"
Автор книги: Алиса Джемм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Пошлые звуки горячего секса заполнили маленькую парную. Нетерпеливые, жадные ласки, шлепки голой кожи тела о тело, хлюпанье члена по выделившейся у Сони смазке, слипающиеся от невыносимой жары мокрые руки и ноги, сплетающиеся в объятиях, срывающиеся от нехватки кислорода голоса, выстанывающие имена друг друга, ритмичные толчки и просьбы-приказы: ещё, сильнее, вот так, ну же, давай ещё раз, перевернись, вот здесь, повтори, Боже! Боже! Господи, да! Да-а-а!!!
Как двое подростков, не спрашивая, не предлагая, просто чувствуя, что сейчас только так и правильно, получив свой крышесносный кайф, Сонечка и Родик, с трудом дыша, откинулись на твёрдой, деревянной банной полке, пытаясь восстановить пульс.
– Надо выйти, Сонечка. Мы сдохнем сейчас с тобой, и никто нас тут не найдёт.
– Ну и пусть. Я не могу, – Соня упёрлась лбом в плечо Родиона, не открывая глаз, – пусть я умру, но я не в силах подняться.
– Я спасу тебя, Мармеладова! – Михайлов поднялся и, весело поклонившись, протянул Соне руку, помогая встать.
– Придурок! – шлёпнула она его по ладони. Родик всё же потянул её на себя и, взяв на руки, вынес в предбанник.
От свежего воздуха закружилась голова, пришлось обоим присесть. Завернувшись в полотенца, они сидели, глупо улыбаясь своим мыслям, собираясь с духом и силами, чтобы подняться и всё же сходить в душ, для чего сюда и приезжали.
Головы были пусты, а души переполняли нежданные, непрошенные чувства.
Всё это ещё надо будет как-то переварить, осмыслить, но сейчас это было неактуально.
Сейчас только кайф, только нежность, только они, остановившееся время и невесомость.
========== Часть 7 ==========
На следующий день после спонтанного дружеского секса с Евсеевой Михайлов появился в офисе в приподнятом настроении. Они с Сонечкой отлично провели время, с ней было легко, не нужно было что-то доказывать или казаться лучше, чем ты есть на самом деле. Его статус и деловая хватка не имели никакого значения в тот момент. Им просто было хорошо вместе, никаких обязательств, обещаний, требований.
В последнее время Родик редко ощущал себя так свободно и расслабленно, ему даже казалось, что он стал себя чувствовать немного моложе и сильнее. И он наконец-то понял, чего ему так не хватало в постели со своими красивыми молоденькими зайками. Послевкусия.
Когда замечательный, порой даже крышесносный трах, во время которого Родион был конечно же чертовски хорош, заканчивался, ощущение эйфории быстро сходило на нет. Гасли яркие огни, стихали звуки, убирались декорации, и актёры разъезжались по своим домам. С Сонечкой было не так. Осталось ощущение внутреннего тепла, которое не прошло сразу, как только всё закончилось.
Они с Сонечкой как-то уж слишком переплелись во времени. У них даже было общее прошлое. Да и настоящее Родику было близко. Взять хотя бы их совместные посиделки за чашкой чая, когда не нужно никуда спешить. Эти мальчишки её непутёвые, для которых почему-то хотелось что-нибудь сделать, чтобы им жилось полегче. Да и Евсееву разве можно без присмотра оставлять, если она даже от отсутствия воды может впасть в истерику. Как она вообще жила раньше?
Кстати, тренажёрный зал, который открыл Родион, был неплох. И даже начал уже завоёвывать популярность. Родик нанял хорошего специалиста, имеющего большой опыт в реабилитации больных после повреждений позвоночника. Вместе с тренером они разработали специальную программу для Макса, выполнять которую надо было трижды в неделю при помощи всё того же спеца. Чтобы пацан не отлынивал, Родион подарил абонемент и Сониному приёмышу, Олегу. Тоже заодно подкачается, а то тощий, как жердь, обнять и плакать. Парни потихоньку втягивались, и то хлеб.
***
Михайлов забегал в квартиру этажом выше пару раз в неделю, и это уже вошло в привычку. Узнать у Макса, как продвигаются тренировки, или просто посидеть на кухне с Сонечкой за чашкой душистого чая. Иногда приносил бутылку хорошего вина, подаренного кем-нибудь из благодарных клиентов фирмы. Они, вдоволь наболтавшись, навспоминавшись прошлого или поделившись планами на будущее, возвращались каждый к своим привычным будням, текущим в абсолютно разных плоскостях, никак друг с другом не соприкасающихся.
То, что в тот вечер в бане их как-то ошалело бросило друг к другу, они не обсуждали, но иногда лёгкого касания руки Родиона или случайного взгляда Сонечки из-под длинных ресниц хватало, чтобы напомнить им, что это всё же было, и тогда предательский жар поднимался откуда-то изнутри тел и заставлял сесть ближе, обнять, коснуться губами. А Родику не хотелось портить такую хрупкую гармонию дружеского общения. Переходить на другой уровень значило всё усложнить и постепенно свести к нулю, как бывало со всеми предыдущими подругами, да как было, собственно, и с той же Сонечкой в далёкой юности. Она тоже испарилась из его жизни после их единственной ночи.
Но вот врос Михайлов уже в этот уютный мирок, где существовали маленькая женщина и два парня, которых Родику было так трудно понять, а всё же тянуло видеть почаще, иногда помогать по возможности, не задевая жалостью. Родик подсел как на наркотик на это странное чувство – чувство нужности кому-то. И с каждой дозой ситуация осложнялась: хотелось ещё и ещё.
***
Имея много свободного времени, Максим часто думал о Стефане. Он до сих пор так и не узнал, действительно ли тот вычеркнул его из своей жизни, как огромную ошибку, или Инга солгала тогда. Но ведь Стеф так и не связался больше с ним, не ответил ни на один звонок, ни на одно сообщение. Наверное, это всё же было правдой, блудный муж одумался и вернулся к семье.
Как это ни странно, но Макс не мог ненавидеть Ингу. Не мог и всё. Он был действительно виноват перед ней. Они со Стефаном оба виноваты. Женщина просто боролась за своё счастье как могла. Наверное он, Макс, заслужил наказание. Он ведь действительно эгоистично, со всем присущим ему юношеским максимализмом мечтал отнять у неё мужа, а у дочери – отца. Всё или ничего, думалось ему тогда, и никак иначе. Это мучило его, но ни одной минуты, ни единой секундочки он не изменил бы в их отношениях ради успокоения своей совести или чтобы избежать печальных последствий, даже если бы ему была дана такая возможность. Потому что ЭТО теперь было частью его жизни, потому что воспоминания – это то, что никто не в силах был у него отобрать. Стефан застрял в его сердце, и ему никогда уже оттуда не выбраться.
Максим посмотрел на часы. Девять вечера. Олег должен прийти с минуты на минуту. У него тренировка по хип-хопу сразу после смены. А Сонечка сегодня в ночь. Мамулю заставили вкалывать на благо родного магазина до самого утра, а завтра она опять будет глотать таблетки от головной боли. Всегда у неё так, когда день с ночью попутает.
Макс свернул окно на компе со своей работой над новой коллекцией верхней одежды и устало потянулся. В наушниках играла музыка, создавая подходящую для работы атмосферу. Некоторое время назад он понял, что у него в голове появилось слишком много идей, и их очень хотелось реализовать. Как ни крути, это было его профессией. Возможно он даже найдёт способ зарабатывать. А может и нет, но попытаться стоит.
Открыв ящик стола, Макс вынул из-под кучи журналов небольшой флакончик. Это Олег всё-таки нашёл ему те самые духи с запахом пиона, о которых он его просил. Конечно, это был дешёвый аналог, и аромат очень быстро выветривался, но всё же…
Макс вынул овальную золотистую крышечку и мазнул духами по кончику носа. Волной запаха его тотчас же вынесло из реальности. Стало трудно дышать, сердце забилось как сумасшедшее, и перед глазами возник такой яркий, хранимый памятью образ, что внутри начал зарождаться огненный смерч, как всегда и случалось в присутствии Стефана. Неконтролируемое возбуждение, жгучее и требующее немедленной разрядки. Порой за себя бывало даже стыдно, но Макс не мог с этим бороться, да и не хотел. Так произошло и теперь. Член дернулся, пытаясь вырваться из домашних штанов, и, сжав его ладонью поверх ткани и судорожно дыша, Макс откинулся на спинку кресла, закрыв глаза.
– Безумие какое-то! – прошептал он, медленно наглаживая рукой область паха, с его губ сорвался сдавленный стон.
Вернувшись с тренировки, Олег сразу отправился в душ, так как летняя жара и интенсивные нагрузки выжали из него все соки, и одежда липла к телу, превращаясь во вторую кожу. Водные процедуры привели его в чувство, и, замотавшись полотенцем и растрепав рукой мокрую рыжую шевелюру, Олег ввалился в комнату Макса, где стояла его раскладушка.
Макс не слышал, как он вошёл, Он был без футболки, но зато в наушниках, сидел у стола вполоборота к двери. Увидев его, Олег замер.
Конечно, он клялся себе не торопить события, сдерживаться, потерпеть, пока Максим хоть немного оттает, может быть, привыкнет к нему, и вот тогда… Но лицо дрочившего Макса, искажённое возбуждением, его тяжёлое, прерывистое дыхание и тихий стон, вырвавшийся из приоткрытого рта, снесли ему крышу. Олег рванул к нему не думая больше ни о чём и обхватив его сзади вместе со спинкой кресла, провёл ладонями по голому торсу, по бусинкам сосков, выдохнул ему прямо в седьмой шейный. Макс вздрогнул и обернулся.
– Тс-с-с… – прошептал Олег, стягивая с Макса наушники, – Молчи. Не думай ни о чём! – Он повернул кресло Макса к себе и тихонько, кончиками пальцев прикрыл ему веки, – Не говори ничего, просто чувствуй…
Его горячее дыхание коснулось уха Максима, потом щеки, затем губ. Кончиком языка по ним, так сладко, нежно…
И Макс отдался этому дыханию, перетекающему по нервам прямо в пах, притянул Олега ближе к себе и крепко обнял за шею.
Сжав невысокого Макса руками, подхватив ладонями под бёдра, Олег поднял его, и, сделав пару шагов, положил стройное, худое тело парня на кровать. Стянуть его брюки и скинуть с себя полотенце не заняло и пары секунд. Опустившись сверху и всей кожей прижавшись к Максу, Олег смял его губы поцелуем, с жадностью вдохнув вырвавшийся у парня сдавленный стон. Максим нетерпеливо подался ему навстречу, обнимая руками за плечи, шею, путая пальцами и без того растрёпанные волосы, исследуя языком рот партнёра, дыша с ним одним воздухом на двоих.
Казалось, что жар их покрытых бисеринками пота тел, смешиваясь с горячим летним воздухом, может спровоцировать возгорание в постели.
– И ради Бога, не придумывай ничего лишнего, – шептал Олег в перерывах между поцелуями, – мы ничего не должны друг другу. Всё просто. Я этого хочу, ты этого хочешь. Значит это и есть правильно.
Они обнимались и целовались неистово, жадно, впиваясь друг в друга пальцами, прикусывая зубами и засасывая кожу до отметин.
Когда возбуждение уже стало почти болезненным, Олег оторвался от губ Максима и вопросительно посмотрел ему в глаза. Макс пальцем указал на ящик стола. Дотянувшись до него и открыв, Олег нашарил там тюбик смазки. Протянув его Максу, он сделал реверс и оказался лицом как раз над возбуждённым органом Максима, предоставив тому полный доступ к своей пятой точке.
Макс растягивал его нежно и тщательно, лаская и целуя предоставленное ему отверстие, массируя края, проникая внутрь пальцами, скользкими от смазки, вызывая этими плавными движениями жаркие стоны. С члена Олега ему на грудь капнула вязкая капля. Макс, не в силах терпеть сладкую пытку, устроенную ему порхающим по его головке языком, позвал парня:
– Олег, перевернись.
С пошлым чмоком выпустив член Максима из опухших розовых губ, Олег развернулся и, приподнявшись на коленях, начал медленно садиться на ждущий его, блестевший от слюны орган. С некоторым усилием, дрожа и весь покрываясь каплями пота, он принял Макса на всю длину, и, задержав дыхание, дал себе время привыкнуть, стараясь расслабиться. Первое же пробное движение заставило обоих судорожно вдохнуть побольше воздуха, прогнувшись навстречу друг другу, а затем…
А затем они просто потерялись в ощущениях, захвативших их так стремительно, лишая мыслей и памяти. Время будто остановилось, звуки окружающего мира, цвета, запахи стали недоступны – был только горячий клубок из голых мальчишеских тел и сорванные от стонов голоса. Нетерпеливые, жадные до чувств, до ласк, желающие каждый своего счастья, они оба очень быстро достигли точки невозврата, и тогда маленький атомный взрыв выбросил их за грань реальности, заставляя только рвано дышать и держаться друг за друга, чтобы не потеряться на обратном пути.
***
Сонечка, работавшая в ночь, позвонила Максу перед сном, чтобы пожелать спокойной ночи, но он не взял трубку. Это было странно. Телефон Олега вообще был выключен. Перезвонив ещё пару раз, а через некоторое время снова, Соня взволновалась не на шутку. Набрав номер Михайлова, она уже с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься:
– Родик, прости, ради бога прости, что я так поздно, но я не могу дозвониться до сына. Пожалуйста, сходи к нему, я тебя умоляю! Вдруг что-то случилось. Он мог упасть, да что угодно могло… Пожалуйста!
– Сонь, успокойся. Конечно я схожу. Да спит он скорее всего, не волнуйся. Сейчас схожу и перезвоню тебе.
– Я хоть не отвлекаю тебя от чего-нибудь важного?
– Перестань извиняться, Мармеладова! Я уже в пути.
Родик снял с крючка запасные ключи от квартиры Сони, которые ему были вручены как близкому другу, и поднялся на этаж.
Войдя внутрь, Родион сразу понял, что он не вовремя. Звуки, которые раздавались из комнаты Макса, спутать ни с чем было нельзя. Парни, по всей видимости, были уже на финише. Родик никогда не был ханжой, много видел и ещё больше пробовал, но это… Это двойное сорванное дыхание, всхлипы, стоны, переходящие в крик, всё это было почти на грани… Настолько сильно, так невыносимо жарко!
Родион зашёл на кухню и трясущейся рукой зажёг сигарету. Чёртов член стоял колом. Адреналин так ударил в голову, что горело не только лицо и уши, но, кажется, даже волосы.
– Блядь! Никогда не думал, что порнографию можно не только смотреть, но ещё и слушать. Твою ж мать, а!
Сигарета закончилась, напоследок пыхнула красным в темноте кухни и погасла.
Звуков из спальни больше не доносилось. Успокоившись, Родион всё же включил свет и электрический чайник, решив подождать, пока кто-нибудь из этих кроликов выползет на огонёк.
Никого не дождавшись, спустя вежливые пятнадцать минут Михайлов уже стучал в дверь Макса.
– Эй, народ, не спите ещё? Я войду?
Парни лежали каждый на своём месте. В комнате густо пахло сексом.
– Хорош мёртвыми прикидываться, не дышат они. Зато как дышали! Максим, алло! Позвони матери, горе луковое, она извелась уже!
– Ох, ё! – Макс с пунцовым лицом дёрнулся из-под простыни за телефоном.
– Хос-спади! Вроде уже и европейское совершеннолетие справил, а краснеешь, как девочка. Да трахайтесь себе, кто вам мешает, только мать-то не пугай больше.
– Вообще-то, мне уже двадцать два, если что, – буркнул Макс, набирая номер Сонечки.
У Родика что-то громко щёлкнуло в голове. С цифрами у него всегда был полный порядок, сложить два плюс два и сделать выводы оказалось легче лёгкого. Ну никак не умещался в промежуток между школой и рождением Макса гипотетический мужчина, позиционируемый Сонечкой, как отец.
Получалось, что…
Внутри всё скрутило узлом, дышать стало нечем. Все слова враз вылетели из головы и, не прощаясь, Родик вышел из спальни и направился к выходу.
***
– Он мой сын! Понимаешь ты или нет? Сын! Двадцать два года… Молчать двадцать два года! Как она могла? – пьяный в дрова Михайлов, сидящий за кухонным столом в квартире Стасика Жохова, с размаху шарахнул кулаком по столешнице. Потом, перегнувшись через неё и вцепившись двумя руками в футболку приятеля, начал трясти его, пытаясь добиться ответа на вопрос, которого тот ему в принципе дать не мог.
Уйдя из квартиры Сонечки, Родик купил бутылку водки и отправился к Жохову-младшему.
Дома у Стасика пахло цветами и, несмотря на поздний час, свежей выпечкой. Семейным таким уютом.
На этот раз Жохов был не один. Его драгоценный, тьфу ты, господи, Масик, выглянул из кухни в цветастом переднике на голое тело, и, ойкнув, скрылся обратно за дверью, успев только поздороваться.
Через несколько минут он вернулся уже в более презентабельном виде, и, поставив на стол блюдо с дымящимися булочками, дико диссонирующими с притащенной Родиком водкой, присел Стасику на колени. Приобнял, вороша тому волосы пальцами, прикоснулся к губам, замер на пару секунд. Потом с сожалением встал. Видно было по лицу, что у них были другие планы на это время.
– Ладно, ребята, – Масик махнул им рукой, – Отдыхайте. А я отлучусь пока в клуб на пару часиков, – не особо весело улыбнулся и вышел.
Стасик застонал, откидываясь на спинку дивана.
– Бля, Родик, и откуда ты только взялся так не вовремя!
– Не ной, Жохов. У меня пиздец! У меня такой полный пиздец, что впору убить кого-нибудь. Мало того, что у меня есть сын двадцати двух лет, так он ещё и гей!
– Ага. И ты именно мне пришёл рассказать о том, как ты по этому поводу несчастен, я тебя правильно понимаю?
– Чёрт, нет! Я не то хотел сказать. И вообще, не о тебе речь. Я, если честно, до сих пор считаю, что ты дурака валяешь. Вот наиграешься, и всё будет как прежде. А Макс… Ну, ты понимаешь… Макс же мой сын! Как он может быть геем? Почему?
– Нет, Михайлов, я не понимаю. Я не понимаю, почему твой сын не может быть геем, не понимаю, почему гей не может быть чьим-то сыном, и в принципе не понимаю, почему ты берёшь на себя смелость решать, кем может или не может быть человек, вне зависимости от того, сын он тебе или нет.
– Слушай, Стас, прости, я… Всё не так.
– Да всё так, Родик. Ты просто не догоняешь, что это даже не его выбор. Это вообще не выбор. Это то, кто он есть. Он таким родился. И худо-бедно как-то прожил таким до этого возраста без тебя, тоже, кстати, не по своему желанию. Так сложилось. Вот у Сони твоей выбор был. Ставить тебя в известность или нет. И она его сделала и приняла все последствия. Это её решение, какова бы ни была причина. И вот теперь у тебя тоже есть выбор. Твой собственный. Простить ли Софью, принять ли своего сына. Тебя ведь никто не заставляет. Но учти, что у любого твоего решения будут последствия. И тебе с этим жить.
Михайлов сжал голову ладонями, прикрыв глаза. Потом тихо произнёс:
– Её простить я не смогу. Она отняла у меня то, что невозможно восполнить.
– Ну, Родик, понимать и принимать других с их мыслями, чувствами и делами – это не каждому дано.
– Знаешь, Стас, это чисто гипотетически легко сделать: понять и принять человека. Но вот только это какого-то чужого, абстрактного человека, не имеющего к тебе отношения. А тут… Если это твой ребёнок? Как ему жить? Как общаться с людьми? Да вот даже взять мою матушку. Как ей об этом сказать? Её удар хватит. А ведь это же больно, наверное, когда все так на тебя реагируют, а, Стасик? А если ты ещё и ограничен в своих возможностях, как Макс…
Жохов, подсев к Родику, приобнял его за плечо.
– Родик, Родик! А ведь ты уже думаешь о нём больше, чем о себе. Это хорошая тенденция. Может, ты всё же и не такой засранец, каким кажешься, и я даже прощу тебя за то, что ты, пьянь, испоганил нам с Масиком такой чудный вечер.
Родион ткнул Стаса кулаком в плечо, с трудом поднялся со стула и всё ещё пьяной походкой, покачиваясь, направился к выходу, бубня себе под нос театральным шёпотом:
– Ну что за жизнь пошла, один гее-фонд вокруг…
– Да чтоб тебе пропасть, – со смехом неслось ему в спину, когда он закрывал за собой дверь.
========== Часть 8 ==========
После ночи, проведённой с Олегом в одной постели, Макса начало терзать чувство вины. Рыжик был славным парнем. Открытым, всем на виду. Таким горячим, отзывчивым, он заводился с полоборота, они кончали одновременно и очень ярко, и Макс чувствовал, что небезразличен Олегу. Тем больше поводов было прекратить всё раз и навсегда. Потому что Максим не мог ответить ему взаимностью, а врать не хотел. В его душе всё ещё жил Стефан. Всегда Стефан. И только от воспоминаний о нём он горел живым факелом, и даже не хотел, чтобы эта боль прекращалась.
Открывший глаза Олег, уснувший ночью с Максом в обнимку, потянулся к парню рукой и, улыбнувшись, пригладил его растрепавшиеся светлые волосы. Максим коснулся губами его плеча, покрытого яркими веснушками и произнёс:
– Олег, мы не должны с тобой больше этого делать. Я не могу, прости.
– Ты и не обязан. Я ведь ещё вчера сказал тебе это, Макс.
– И всё же, это неправильно.
– Я тебя чем-то обидел? – глаза Олега подозрительно заблестели, – Если это так, то я…
– Нет, Олег! Нет. Мне было классно с тобой, очень. Но я… Я люблю другого человека.
– Макс, я просто хотел, чтобы тебе было хорошо. И мне тоже. Это ведь не преступление, правда?
– Да, наверное. Спасибо тебе. Я сегодня впервые за долгое время почувствовал себя живым.
Олег поднялся с кровати, напоследок чмокнув Макса в губы.
– Я рад. Обращайся, если что.
Они оба рассмеялись, и Олег, сверкая голой задницей, ушлёпал в ванную мыться.
Но на душе у обоих было совсем невесело.
***
Возвращающаяся утром со смены, Софья еле-еле держала глаза открытыми. Работа по ночам всегда давалась ей с большим трудом, и сейчас придётся глотать таблетки от головной боли, а на ночь что-нибудь снотворно-успокоительное, потому что подремав днём, заснуть вечером будет проблемой той ещё.
Громыхнув дверьми, лифт выпустил Соню на площадке её этажа. Повернув к своей квартире, она чуть не выронила из рук сумку, вздрогнув от неожиданности.
Привалившись спиной к стене, сидя на полу возле её двери спал Михайлов.
Соня уже так привыкла к его присутствию в своей жизни, такого сильного, надёжного, весёлого, всегда старающегося помочь хоть какой-нибудь мелочью. Она не надеялась ни на какие отношения, уж слишком сильно их развела по сторонам жизнь, да и виновата она была перед ним так, что простить нельзя. Но быть ему хотя бы другом она ведь могла, правда? И так болела душа за него, когда приходилось видеть уставшим, расстроенным, сердитым. Хотелось провести ладонью по щеке, утонуть в его крепких руках, забрать себе хоть немножко его проблем, сказать, что она так давно любит его. Всегда. С тех самых школьных лет. И если бы не их случайная встреча, продолжала бы любить на расстоянии. Но уж так сложилось, что она не могла этого сказать. Не имела права.
Вот и сейчас, видя его в таком состоянии, на полу под дверью, у Сони защемило внутри от тревоги за него.
Михайлов похрапывал, приоткрыв рот. На площадке стоял крепчайший запах перегара, и Соню резко затошнило.
– Твою ж мать, Родик! – это всё, что пришло в больную от бессонной ночи голову. Подойдя к мужчине и потрепав его за плечо, Соня попыталась его разбудить.
– Вставай, слышишь! Родик! Какого чёрта? Открой глаза!
Михайлов резко очнулся, будто и не он сейчас храпел на весь подъезд, и, увидев Софью, попытался подняться. Помощи от неё он не принял, и, отодвинув в сторону руку, которой Соня хотела его поддержать, встал сам.
Приняв наконец устойчивое вертикальное положение, Родик уставился в Сонины глаза не мигая, словно пытаясь увидеть её мысли. Соне стало не по себе.
Помолчав некоторое время, Михайлов наконец произнёс:
– Скажи мне, за что? За что, Сонечка? Что я сделал тебе такого плохого, что ты отняла у меня целую жизнь? Жизнь моего сына, которую я пропустил.
Соня ахнула. Внезапно стало очень мало воздуха. Пытаясь вдохнуть, она стала хватать его ртом, но он почему-то не хотел поступать в грудную клетку, и там закололо острой болью. Слёзы потекли из глаз. Ответить было нечего. В двух словах не объяснишься, да и зачем ему теперь её жалкие оправдания. А слушать в подробностях Родик, скорее всего, не станет. Уже вон стоит вполоборота. Шаг – и нет его в их с Максом жизни.
– Откуда ты узнал? – сорвалось с губ.
– Это всё, что тебя волнует сейчас? – презрение сквозило в каждом звуке голоса Михайлова.
Да, ей и вправду, совершенно нечего было ему ответить. Просто всё внезапно кончилось, даже не успев начаться.
– Прости меня… Если сможешь, прости! – развернувшись на ватных ногах, Соня открыла дверь в квартиру и войдя, захлопнула её перед носом у Родиона.
Всю следующую неделю Родик пытался смириться с мыслью, что половина его жизни прошла не по его правилам. Это не было его решением – расстаться с Соней после выпускного. Так она решила сама. Это не было его решением – иметь детей, не став прежде на ноги, не построив карьеру. Но сын, вопреки всему, родился. Это, блядь, не было его решением – оставить без помощи беременную от него девушку, повесив на неё все заботы о ребёнке. Не было, чёрт бы её подрал! Но так случилось! И кто он теперь? Всего лишь малолетний придурок, вовремя не надевший резинку, или последняя сволочь, оставившая сына и его мать без поддержки?
Но ведь он не знал! Ну не знал же! Почему ж так болит сердце, и кулаки сжимаются от бессилия? Это ведь её вина! Только её! Он ведь любил её и долго искал. До сих пор не прошла та давняя обида: за что она так с ним, почему ушла?
И стоял перед глазами этот мальчишка в инвалидном кресле. Макс. Это ведь его мальчик, его ребёнок, которому и так тяжело приходится, а тут ещё он как снег на голову. Что же делать? Что?
***
После разговора с Родионом Сонечка существовала как во сне. Она всегда знала, что однажды небо накажет её за то, что она скрыла правду от Родика. То, что она была молода и глупа, то, что боялась, то, что не смогла придумать ничего лучше, чем спрятаться ото всех, чтобы сохранить своего малыша, и даже то, что она просрала и свою жизнь тоже, совсем её не оправдывало. Можно было признаться Михайлову позже, но… Что сделано, то сделано.
От таких мыслей Сонечке делалось всё хуже и хуже, постоянно хотелось реветь, от бесконечных рыданий начинало тошнить, а обессилевшую от общения с унитазом Софью клонило в сон. Макс и Олежка нервничали, видя, что с ней что-то происходит, но ничего не могли от неё добиться. И этот замкнутый круг продолжался бы ещё неизвестно сколько времени, если бы однажды на работе одна из коллег по отделу не бросила ей в шутку:
– Что ж ты такая зелёная, Евсеева? Тебя на огурчики случайно не тянет, нет?
Похолодевшая от ужаса и внезапной догадки Соня потеряла дар речи, вспоминая в уме, когда у неё последний раз были месячные. Подсчёты её не обрадовали. Отпросившись в обеденный перерыв у начальства, она сбегала в аптеку и купила тест.
Попи́сав на злополучную полосочку прямо в туалете для сотрудников, Соня, дрожа и зажмурившись, отсчитывала минуты.
Всё. Больше тянуть было некуда. Открыв глаза, она взглянула на тест и обмерла. Две! Их две, чёрт побери! Две! Это был пиздец. Других подходящих к ситуации слов Евсеева не знала.
Едва дотерпев до выходных, в последней надежде, что она ошиблась, или тест попался бракованный, или вообще всё это страшный сон, Соня сходила на приём в женскую консультацию. Но судьба, как всегда, повернулась к ней не той частью тела, какой хотелось бы. Срок – шесть недель.
Придя домой, она долго слонялась, как приведение, из угла в угол, пыталась что-то делать, но всё валилось из рук. Решив хотя бы постирать рабочую форму, Соня вытряхнула вещи из сумки, и на них сверху мягко спланировала тестовая полоска с её приговором.
Сначала Соне стало смешно.
– Ну как так можно, Евсеева, ответь? – спросила она у своего отражения в зеркале, начав глупо хихикать. – На одни и те же грабли, а? А точнее, на один и тот же х… Блин, ну нереально же! – смех уже душил её, переходя в рыдания.
Внезапная истерика накрыла Софью. Упав на диван, она заревела белугой, уткнувшись в подушку лицом,
– Какая же ду-у-у-ра! Романтики захотелось, идиотка! В твоём-то возрасте! Что же делать-то тепе-е-е-рь? Что-о-о-о?
Софья не услышала, как вернулись из тренажёрки Максим с Олегом. Макс въехал в дверной проём и замер, увидев валяющийся поверх брошенных кучей вещей тест на беременность и воющую на диване мать. Мысли в его голове даже не успели оформиться, как он оказался у её постели и, схватив за мелко подрагивающий локоть, очень тихо зашептал:
– Мамочка… мамочка, миленькая! Пожалуйста, не убивай его! Мамочка!
Софья с распахнувшимися от испуга глазами вскочила с дивана как подорванная.
– А? Что?
– Я прошу тебя, пусть он живёт, мам! – у Макса защипало в глазах. – Он же родной мне будет… Я любить его буду, а он меня, мам, – и совсем тихо, – я умоляю тебя!
Максим нервно дышал от волнения и непролитых пока ещё слёз, сжимая побелевшими пальцами ручки коляски, а Софья уже понимала, что решение принято. Только что. Бесповоротно.
И будь что будет.
========== Часть 9 ==========
Комментарий к
Дополнительное предупреждение к главе: слишком впечатлительным читать с осторожностью и, главное, веря в ХЭ.
Новый чел, Рэм, Роман Рогов.
http://photoshare.ru/data/97/97860/1/8p3hen-j6u.jpg
Конечно же, Сонечка рассказала всё сыну. Скрывать дальше не было никакого смысла. Она долго ревела, а Максим пытался её успокоить, гладя по волосам, по вздрагивающим от всхлипываний плечам, сам ещё не сильно понимая, как воспринимать всю свалившуюся на него информацию. Потом Олег, побаивающийся поначалу встревать в этот нелёгкий разговор, всё же не утерпел и пошёл их утешать свежезаваренным чаем с плюшками и конфетами. Соня вывалила на бедную Максову голову все подробности своей непутёвой молодости и, вцепившись в пальцы сына, умоляла простить её.
– Мальчик мой любимый, я не хотела, чтобы тебе было так больно. Я знала, что всё равно будет, но ничего не могла сделать, правда. Твой дед просто не позволил бы мне тебя оставить. Он мог. Он всё мог. Он и сейчас может, только теперь мы ему не нужны. А тогда я была его единственной гордостью и надеждой. Но я не могла лишиться тебя, слышишь! Не могла! Прости меня, маленький, прости! Я так боялась всегда, что ты меня возненавидишь за это, но…
– Мам, ну перестань, пожалуйста! Я никогда не смогу тебя ненавидеть, только… только объясни, почему ты не сказала отцу потом, позже?
– Потому, что я трусливая дура. Что бы я ему сказала спустя несколько лет? Здравствуй, Родик, познакомься со своим сыном? Это так глупо всё. Мне стыдно было, я никем не стала в этой жизни, с большим трудом получила заочное образование, ни дома, ни денег. Я свалилась бы ему и его богатым родителям на голову нищая, с ребёнком. Это даже звучит отвратительно, а уж чтобы так поступить…
– Ох, мама, мама! Что сделано, то сделано. Но теперь-то ты ему должна сказать, это точно.
– Ты с ума сошёл? Он меня ненавидит. Как я…
– Мама! Ну что за хрень ты несёшь, ничему тебя жизнь не учит! Он имеет право знать!
– Господи, ну как? Как? – Соня обхватила себя руками, сидя на диване перед креслом Максима, и раскачивалась из стороны в сторону, продолжая всхлипывать. Её трясло от нервов. Хлюпающий носом за компанию с Сонечкой чувствительный Олежка схватил лежавший на диване плед с яркими синими дельфинами и, укутав её плечи, прижал к себе поближе.
