Текст книги "Отступления и наказания (СИ)"
Автор книги: Алиса Джемм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
========== Часть 1 ==========
«Встреча одноклассников» удалась на славу. Под «встречей» старые школьные приятели Родик Михайлов, Славик Смирнов и братья Жоховы, Стас и Павел, подразумевали свои ежемесячные посиделки в каком-нибудь злачном месте на предмет выпить и пообщаться. Они были друзьями ещё с начальной школы. Сейчас им было по сорок – самый критический возраст для мужчин. У каждого куча своих проблем и такие разные жизни, но эти посиделки оставались некой постоянной величиной. Как регулярный поход к психотерапевту. Мозги, если что, прочищались на раз.
Родион только что расстался со своей девушкой. Красивой, надо сказать, девушкой. Умной. Но не срослось.
Сам он был неплох собой, старался поддерживать фигуру, ходил в качалку и был вполне доволен своей внешностью. Да и, вообще, своей жизнью, материальным положением и успешной карьерой в целом.
Девушке было двадцать пять, и, вполне резонно, она хотела домик побольше, машинку покрасивше, шмотки помоднее. И желательно детей и замуж. Вполне обычные женские мечты. Да вот только Родик этого всего не хотел. Или не только этого хотел. Или не с этим человеком. Вообще-то, он сам не знал, чего именно он хотел. Вот всё было, а драйва какого-то, высоты, к которой бы хотелось стремиться, которую хотелось бы достичь любым путём – этого не было.
Поэтому сегодня на повестке дня была его личная жизнь, плюс, Жоховы проставлялись за днюху. Одну на двоих.
Более разных близнецов ещё надо было поискать. В детстве их мало кто мог отличить. Но теперь всё изменилось. Павел был старше на несколько минут, широк в плечах, имел короткую стильную стрижку и предпочитал классический деловой стиль в одежде. Рядом с ним субтильный Стасик, вечно сидевший на каких-то новомодных диетах, одевающийся в яркие цвета и драные джинсы и потрясающий своей шикарной светлой гривой, свежим маникюром и кольцами пирсинга над правой бровью выглядел лет на десять младше брата.
Славик Смирнов… был просто Славиком Смирновым. Не было в нём ничего особенного. Он никогда не менялся. Всегда был прост и постоянен. Только волос на голове со времён школы поубавилось.
Клуб, в котором они зависали сегодня, был новым. Посетители пока присматривались, и заведение, стараясь не упасть в грязь лицом, держало высокий уровень кухни и развлечений.
Друзья уже были изрядно навеселе.
– Ох, да найдите вы мне уже бабу, что ли, хорошую. Что ж я вечно в какое-то дерьмо вляпываюсь!
– У-у-у… – в унисон прогундосили приятели, – наш Родя в депрессии! Нашего Родю надо пожалеть-приласкать!
– А кто это нашего мальчика обидел? А-та-та! Надо Нонне Викторовне сказать, она-то быстро с гадкими людишками разберётся!
Все весело заржали, а Михайлов только беззлобно выругался:
– Пошли вы, придурки!
Славик Смирнов, скосив пьяные глаза к переносице и поправив пальцем воображаемые очки, придавая себе умный вид, произнёс:
– А давайте уточним. Какие параметры ты хотел бы видеть в искомой модели?
– Ой, да закройся уже, умник! – Родион хлопнул очередную рюмку водки и засобирался на выход.
– Нет, ты подожди, – братья Жоховы схватили его под локти и усадили обратно за стол, – Славик ведь прав, хоть и бухой в хламину.
Славик при этом икнул и, подняв кверху указательный палец, многозначительно кивнул лысоватой головой.
– От того, что именно ты хочешь получить, и должны зависеть твои поиски, – начал свою привычную проповедь Жохов старший, – вот ты жалуешься, что бабам от тебя только бабло и нужно. А где ты этих самых баб находишь? Правильно. На приёмах, в ресторанах, в клубах. Так они туда изначально приходят, чтобы подороже себя продать, Родик. Что купил, то и хавай. А вот если тебе нужны три классических немецких К…
– Киндерр, к-кюхе, кирхе*, – снова встрял, грассируя заплетающимся языком, уже почти заикающийся Смирнов.
– Вот-вот. Дети, кухня, ну ты понял. Так вот это совсем из другой оперы. Такие женщины по клубам не ходят, Родя. Им некогда. Они дома борщ варят.
– Угу, – Михайлов снова налил и выпил в одно лицо, – как будто сейчас кто-то умеет борщ варить…
– Умеют, Родик, умеют. Просто до сих пор ты женщин для другого выбирал. Моя Лизка не только борщ, она всю поваренную книгу изобразит влёгкую.
– Знаешь, ну ты, давай, не ровняй хрен с картошкой. Твоя Лизка деревенская. Там все это умеют.
Жохов моментально завёлся:
– Может, Лизка и картошка, но не тебе, хрен с понтами, её судить. Ни одна из твоих шмар длинноногих из-под тебя дерьмо выгребать не станет, случись что! А меня, когда я после аварии под себя ходил и мычал как даун, кто вытащил? Никак не Анжела моя, которую я по заграницам катал и брюлики дарил, а Лизка. А что фигура уже не та, так красота в глазах смотрящего. Я её ни на какую модель не променяю, потому что смотрю на дочек своих, а вижу её – молодую, стройную, какой она у меня всегда в голове остаётся.
– Паш, ну чего ты разошёлся? – Родион легонько ткнул Жохова кулаком под ребро, – я ж ничего, я не про Лизку вообще, просто поговорка такая. Я, может, наоборот, тебе завидую. И жену я твою люблю, и дочек твоих.
Жохов-младший, откинувшись на стуле и картинно тряхнув шикарной светлой шевелюрой, мечтательно прикрыл глаза и протянул:
– А, между прочим, мой Масик так борщ варит, м-м-м-м… закачаешься!
– Заткнись уже, Стасик, со своим Масиком! – одновременно заорали на мужчину приятели, – чокнулся под сраку лет! Всю жизнь баб ебал, а тут на тебе – любо-овь у него образовалась!
В это время вокруг раздались аплодисменты, и на небольшую сцену с установленным на ней пилоном вышел молодой парень в красных штанах-султанках и с голым торсом. Под музыку сделал первые па, поиграл мышцами и красиво, на зрителя, распустил свои, стянутые до этого в хвост, длинные чёрные волосы.
– Но хоро-о-ш-ш, чёрт! – улыбнулся, глядя на парня на сцене, оживившийся Смирнов.
– Тьфу, и этот туда же! – заржали друзья, – уймись, а то всё Лерке доложим, и она тебя, гомика, от тела отлучит!
– Вот-вот! – Жохов-младший не отрывал глаз от выступления своего Масика, но нить беседы не терял, – челюсть подбери, Славик. Занят он! За-а-а-нят!
– Ой, да кому он нужен, твой Масик! – Михайлов потянулся за бутылкой и разлил водку по рюмкам.
– Не скажи, Михайлов. Много кому, – не сводил влюблённых глаз со сцены Стасик Жохов, – а ты ищи, Родик, ищи. И тебе когда-нибудь повезёт.
* Kinder, Küche, Kirche (киндер, кюхе, кирхе) с нем. – «дети, кухня, церковь», или 3 K, – немецкое устойчивое выражение, описывающее основные представления о социальной роли женщины в германской консервативной системе ценностей.
***
Было одиннадцать часов вечера, и смена Сонечки Евсеевой подходила к концу. Жутко болела спина и ныли набегавшиеся за день ноги. Через пятнадцать минут их гипермаркет закрывался, но последние посетители всё ещё болтались по залу, как говно в проруби, по обыкновению ничего не покупая, а просто действуя персоналу на нервы.
Вцепившись в рохлю* из последних сил, Сонечка повезла тяжеленный поддон с лишним товаром на склад. Кое-как припарковавшись и бросив рохлю там же, где остановилась, Соня присела на коробку перевести дух и закрыла на некоторое время глаза, наслаждаясь тишиной после шумного торгового зала.
Пара минут отдыха – это непередаваемое удовольствие.
Из дальнего угла склада раздался какой-то шорох. Странно. Вроде, нет никого. Может мышь? Фи-и! Гадость какая. Софья встала, чтобы уже уйти наконец домой, как вдруг снова услышала звук. На этот раз не показалось, это точно. Любопытство пересилило усталость, и Софья решила посмотреть, что там. Подкралась тихонько и обомлела. Забившись в самый угол, между коробками сидел парнишка. Продавец соседнего отдела, Олег, новенький. И двух недель ещё не работает.
Мальчик с самого первого дня вызывал у Софьи какие-то материнские чувства. Ей было сорок, её собственный сын Максим был немного постарше паренька. Сонечка слишком рано его родила, и сейчас Максу было уже двадцать два.
А этому мальчику, наверное, восемнадцать.
Он был худ, даже слишком. Обтягивающие шмотки, которые он носил, не скрывали ни одной косточки. Волосы парнишка, видимо, красил, так как такого огненно-рыжего цвета, какого была его причёска с пышнючей, уложенной на бок чёлкой, в природе не существовало.
Мальчик постоянно был заторможенным, плохо схватывал задания, вечно всё путал и забывал. Коллеги жаловались на него. У него же всё валилось из рук, а взгляд постоянно был таким отсутствующим, что хотелось встряхнуть его, разбудить, что ли, чтобы он вышел уже из этого странного состояния.
А сейчас он сидел между коробками, обхватив себя руками, и как-то нервно вздрагивал, смотря пустыми глазами в пространство. Увидев внезапно материализовавшуюся рядом с ним Евсееву, парень дёрнулся, но бежать ему было некуда: сзади стена, впереди Сонечка. Несколько мгновений он просто молча смотрел на неё, а потом часто-часто задышал, как делают малыши, когда собираются заплакать, как бы заводятся, готовятся и потом уже, начиная с тихой ноты, и всё громче и громче начинают орать. Олег не заорал. Он зажал рот ладонью, а из его глаз потекли слёзы.
Это было так страшно – такая молчаливая истерика – что Софья кинулась к мальчику и, обняв его, начала гладить по голове, как маленького.
– Тш-ш-ш! Тише, тише! Ну что ты? Всё хорошо! Слышишь? Всё хорошо! Успокойся! Всё наладится, что бы ни случилось.
Постепенно худое мальчишеское тельце перестало содрогаться в её руках, и Софья рискнула посмотреть ему в глаза.
– Мы сейчас вытрем слёзы, выйдем из магазина и выпьем чаю в кафе на углу, хорошо?
Олег смотрел мимо неё и молчал. Она встряхнула его за плечи, повторив вопрос:
– Хорошо?
Парень кивнул, так и не посмотрев ей в лицо.
Софья ковырнула ногтем упаковку столовых салфеток (ой, да мало ли их покупатели рвут, а парню сейчас нужнее), выудила пару штук и протянула мальчишке. Он вытер лицо, высморкался и они отправились переодеваться.
Боясь упустить мальчика из виду, Софья переоделась быстрее, чем обычно и теперь ждала Олега у двери мужской раздевалки. Не дождавшись и зная, что других сотрудников в помещении уже не осталось, она заглянула внутрь. Олег сидел на лавке, на полу у его ног валялся рюкзак.
– Ты чего застрял?
– Да я не пойду, наверное.
– В смысле?
– Я здесь переночую. Мне всё равно идти некуда, – его голос звучал безразлично, как у робота.
Быстро обдумав его слова, Софья схватила парня за локоть и потащила к выходу со словами:
– Ещё чего не хватало. Ко мне пойдёшь. У меня раскладушка есть и подушка лишняя найдётся.
***
Как разошлись после «встречи одноклассников», Родик не помнил. Проснулся утром с больной головой и на чужой кровати. Огляделся. Ага. Приволокся к Стасику, оказывается. Ну, это предсказуемо. Оба были холостыми. А вот чего домой не поехал, непонятно. Прислушался. В кухне гремели посудой.
– Жо-о-хов! – заорал Родик, ленясь вставать.
В дверь заглянула кудлатая со сна голова приятеля.
– Проснулся, пьянь? Пошли завтракать, что ли, а то на работу опаздываю уже.
– Какая работа? Я сдохну сейчас.
– Ну, знаешь, это ты у нас сам себе начальник. А я птица подневольная. Мой головняк нашему боссу не интересен.
Михайлов посмотрел на Стасика одним еле открытым глазом и хмыкнул.
– Как тебя такого вообще в офис пускают? Я б выгнал нахер.
– Слушай, Михайлов, – вытаскивая на ходу колечки пирсинга из брови и собирая разбросанные по комнате клубные шмотки, – гундел через нос ещё не протрезвевший Стасик, – я, конечно, понимаю, что ты нас, педиков, не очень-то…, но ты совсем уж в придурки-то меня не записывай. Само собой, на работу в таком виде я не хожу. Одно дело – клуб, другое – офис.
– Бля, нас! Да ты в педиках без году неделя. Вот как Масика своего встретил, так и чокнулся. И то, он у тебя на бабу больше похож.
Михайлов стянул с себя одеяло, собираясь встать с кровати, и тут увидел, что спал голышом. С противным таким подозрением потянулся рукой к своей филейной части, как бы проверяя, всё ли там в порядке.
– Э-э-э, Стас, а мы с тобой не…
– Да пошёл ты, придурок, – беззлобно огрызнулся Стасик, расчёсывая перед зеркалом свою блондинистую гриву и стягивая волосы во вполне презентабельный хвост, – на хрен мне твоя старая задница, когда у меня Масик есть.
– Не такая уж она и старая, – пробурчал Родион, вылезая из постели, одеваясь и перебираясь на кухню.
Жохов, дефилируя по помещению в своей шикарной розовой футболочке, наверное, Масиковой, и старых вылинявших джинсах, включил кофемашину, достал зерновой хлеб и масло из холодильника, положил на стол перед Родионом.
– Давай, намазывай. Меня-то обычно Дима кормит, а ты уж сам, сам.
– Какой ещё Дима?
– Ну так Масик же. Дима. Димасик. Чего неясно-то?
– Так вы что, живёте вместе, что ли? – Михайлов аж нож уронил от удивления.
– Три месяца уже. С того самого дня, как он меня из клуба бухого домой на себе приволок, больше и не уходил. А я бы и не отпустил, если б он вдруг засобирался. А нету его просто потому, что он сегодня работал всю ночь, а сейчас к родителям поехал зачем-то. Не знаю, не спрашивал.
Стасик поставил на стол две чашки кофе и сел.
– Ты знаешь, Родь, никогда у меня отношения с девушками не получались. Потому что они всегда хотели от меня того, чего на самом деле я хотел для себя. Защиты. Крепкого плеча. Нежности. И он дал мне это, понимаешь?
Михайлов поморщился.
– Ох и баба же ты в сущности, Стасик.
– Пусть так. Пусть. Уж какой есть. И я никогда не смогу отказаться от этого. Да и не хочу. А Масик… Я люблю его, Родь. Не могу без него. И если бы ты только знал, какой у нас крышесносный секс!
– Вот не надо! – Родион замахал руками в воздухе, отгораживаясь от ненужной для уставшего мозга информации, – только без подробностей! Давай уже на романтике и остановимся.
Жохов заулыбался и, демонстративно сложив губки трубочкой, как для поцелуя, часто захлопал ресницами:
– Ну не бойся, милый, я тебя не обижу!
– Клоун!
В Стасика полетела пачка масла.
Кухню наполнил дружный мужской ржач.
* Гидравлическая тележка (на жаргоне – «рокла», «рохла», «рохля») – транспортировщик поддонов, используемый для перемещения грузов вручную, преимущественно на поддонах (палетах). От обычных тележек отличается наличием гидравлического домкрата, который с помощью тяг и рычагов поднимает и опускает вилы тележки.
========== Часть 2 ==========
Сегодня у Сонечки был выходной, но она всё равно по привычке проснулась в раннюю рань. В незашторенное с вечера окно светило летнее солнце. Соня немного полежала, послушала тишину. Потом встала, подошла к окну и открыла его. Внутрь ворвалось щебетание птиц. Ранние пташки радовались утру, солнышку, зелени, жизни. Сонечка вдохнула полной грудью свежий июньский воздух. Как хорошо! Ну и хватит. Пора к реальности.
Накинув лёгкий ситцевый халатик, Софья вышла из комнаты и, на цыпочках прокравшись по коридору мимо раскладушки с сопящим под простынёй парнишкой, заперлась в ванной. Пока чистила зубы и расчёсывала короткие тёмные волосы, она разглядывала себя в зеркало.
Ничего особенного. Стрижка, правда, классная, под мальчика. На этот раз попался хороший мастер. Седых волос нет пока, слава богу. Хотя это странно, с их-то с Максом жизнью. Глаза карие, губы припухлые со сна, симпатичные, вроде. И ботокса не надо. Невысокая, не сильно худая, но, кажется, ничего так. Грудь вот маловата немного. Как подросток, короче. Никто её никогда за взрослую тётку не держал. И на работе вечно: Сонечка, да Сонечка.
Софья вздохнула. Надо впрягаться в обычную домашнюю суету.
Из ванной она зашла в комнату к сыну. Он не спал. Софья подошла к нему и поцеловала в щёку.
– Доброе утро, сынок.
В ответ, как всегда, тишина. Софья провела ладонью по тёплой, слегка колючей коже щеки.
– Максик, милый. У нас в коридоре мальчик спит. Я к тебе его не стала, а ко мне он сам не захотел, конечно же. Он с нами поживёт пока, ты не против?
На удивление, сын отреагировал на её слова, и повернул лицо в её сторону, прислушиваясь.
– Почему? – спросил шёпотом. Софья вздрогнула, так давно она не слышала родного голоса. С тех самых пор, как он сорвал его, крича по ночам. После того страшного дня.
– Почему поживёт? – Софья улыбнулась, тихо радуясь перемене в состоянии сына. Ночной гость немножко всколыхнул их устоявшийся, тихий мирок, нарушив обычный режим. Даже Макс отреагировал на то, что в доме появился чужой.
– Ему негде пока, он так сказал. Я не знаю, почему. Вот сядем завтракать и спросим.
– Нет.
– Что нет?
– Я не хочу, чтобы он здесь был.
– Прости, сыночек. Я не могу его выгнать, мне жаль.
Софья вышла из комнаты и направилась готовить завтрак. Через некоторое время на кухню заглянул Олег.
– Э-э…
– Зови меня Софья Игоревна.
– Хорошо. Можно я схожу в душ?
– Конечно. Можешь не спрашивать. Я дам тебе футболку сына и шорты какие-нибудь. Подожди минутку. – Софья вышла и через минуту вернулась, протягивая вещи.
– У вас есть сын?
– Да. Он у себя в комнате, – Сонечка помолчала и нехотя добавила, – он болен и не очень рад, что ты здесь. Но это ничего, переживёт. Иди в душ, будем завтракать.
А Максим, подумала Соня, если захочет, должен будет взять себя в руки, и появиться на кухне сам. Нельзя ему потакать. Он должен выбраться из своей скорлупы. Так сказал его врач. Нельзя создавать ему тепличные условия, чтобы он совсем не опустил руки. Он должен бороться. Но только как его заставить?
Когда Олег вернулся на кухню, на столе уже стояла большая стопка блинчиков и две чашки с дымящимся чаем.
– Может, тебе чего-нибудь посущественнее?
– Нет, спасибо. Я люблю блинчики. Моя мама часто готовит. Готовила…
Глаза парнишки наполнились влагой, которая, дрожа на ресницах, грозилась вот-вот выплеснуться через край и понестись по щекам предательскими ручейками.
– Не бойся своих слёз, малыш. Поплачь, если хочется, – улыбнулась ему Соня, садясь напротив.
Олег отвернул лицо в сторону и попытался закрыться от Сонечки длинной рыжей чёлкой, но большая прозрачная капля, ползущая по щеке, говорила сама за себя.
– Они меня выгнали. Родители. Сказали: «Возвращайся, когда прекратишь дурью маяться». Только я не могу. Как я могу, если я такой, какой есть? Как?
– Какой такой?
Олег резко повернулся и с вызовом посмотрел в лицо Сонечки.
– Голубой!
– Да ты на меня не зыркай, ты меня не удивил. Я, если честно, так и думала.
– Почему? Это что, так очевидно?
– Мне – да. У меня сын – гей. А ты, если не хочешь, чтобы другие догадывались, зачем волосы выкрасил? Если честно, мужчины-натуралы волосы редко красят. Я, по крайней мере, не встречала таких.
– Отцу назло! Заладил одно – одеваюсь, как баба, веду себя, как баба, танцами занимаюсь, ещё бы краситься начал. Ну я и начал.
– Дурачок ты, Олежка, глупый совсем. Назло кондуктору – возьму билет и пойду пешком. А в магазине как оказался?
– Я у друга жил, хотел квартиру снять. Деньги же нужны. Вот и устроился. Только я не умею ничего. Никогда ничего не делал. Мне не нужно было. Родители всегда держали домработницу.
– Да это видно сразу, что руки у тебя дырявые, – Сонечка засмеялась и потрепала Олега по мокрым волосам.
– А вчера родители друга вернулись из отпуска, и мне теперь некуда. Зарплата у меня не скоро, чтобы жильё снять.
– Ничего. У нас поживёшь. Ешь пока. Мне на рынок надо за продуктами. Можешь в моей комнате располагаться. Это у нас типа как гостинная и только по ночам – моя спальня. Телевизор смотри, если хочешь. Бери в холодильнике, что надо, не стесняйся.
– Спасибо вам, – мальчишка хлюпнул носом, но вполне ощутимо повеселел, – спасибо!
***
Оставшись в одиночестве, парень немного побродил по квартире, сходил на балкон покурить, потом допил холодный чай, подумал и, сделав ещё одну чашку и взяв в руку тарелку с оставшимися блинами, отправился к комнате сына Софьи знакомиться. Неудобно вывернув мизинец из-под тарелки с завтраком, постучал костяшкой в дверь и, не дождавшись ответа, вошёл.
От увиденного мальчишка испытал такой шок, что чашка выпала из его руки, заливая пол чаем вперемешку с разлетевшимися осколками.
– Бля, вот я безрукий! – выругался Олег, слегка придя в себя.
У окна, в инвалидном кресле сидел молодой парень. Неаккуратно отросшие светлые волосы, большие голубые глаза, красивые, чётко очерченные губы. Очень красивый. На нём были только домашние спортивные штаны. Олег задержался глазами на голом торсе. Залип ненадолго.
– Прости, я сейчас всё уберу.
– Что? – парень вынул из уха наушник.
– Я говорю, что не нарочно, я уберу сейчас. Твоя мать сказала что ты болен. Завтрак вот тебе нёс.
– Я не просил.
– Ну и что? Есть-то всё равно надо.
Олег сходил на кухню, нашёл веник с совком, тряпку, вернулся обратно в комнату и принялся убирать срач, который натворил. Парень сидел молча и недовольно поглядывал на суетящегося на полу худющего рыжего пацана. Зачем мать его притащила? Макс не хотел никого видеть. Нет, не так. Он не хотел, чтобы кто-то видел его. Такого. Он не хотел ни с кем общаться. И не общался. Вообще давно не произносил никаких слов, чтобы, не дай бог, из него не вырвались те, каких не стоило говорить никогда. Он их однажды уже произнёс, точнее – написал. И случилось то, что случилось.
А слов в нём было так много. Они распирали его изнутри. Жгли калёным железом, так сильно просились наружу. Именно поэтому Макс стал их иногда записывать. И выбрасывать. На некоторое время ему становилось легче.
Из задумчивости Макса вывел тычок рыжего в плечо.
– Ты заснул, что ли? Я долго поднос держать буду?
Парень и правда стоял рядом с цветастым подносом в руках, на котором располагалась тарелка с блинчиками и новая чашка с чаем.
– Чего ты ко мне привязался?
Парень плюхнул поднос Максу на колени, а сам устроился на кровати, потому что больше в комнате сесть было негде.
– Меня Олег зовут. Ты не волнуйся, я у вас ненадолго. Как только зарплату получу, я сразу комнату сниму.
– А с предыдущей чего съехал?
Парень сразу сник. Показалось даже, что его яркие рыжие волосы вмиг потускнели.
– Я у приятеля жил, после того как меня родаки выперли. А вчера утром он взял мой телефон позвонить и без спроса залез фотки посмотреть. А я там… в общем, с другом. Целуюсь. Ну и… он взбесился, орал, что меня в дом пустил, а я – пидор, ну… мы сцепились. Он-то здоровый, спортом занимается. Так что, вот, – Олег задрал футболку, и стали видны багровые синяки, – ну, а потом я ушёл. Маме я твоей не сказал. Она и так меня пожалела, что я сопли распустил. Не знал, куда податься после работы.
Макс внимательно разглядывал рыжего.
– Значит, ты гей?
– Ну да. Тебя напрягает?
– С чего бы? Я и сам, собственно… А, да ладно. Я теперь вообще никто. Кому я нужен? Свали, а? Мне лечь надо.
– А как ты? Ну, то есть, ты сам? Тебе помощь не нужна?
– Не нужна! – вспылил Макс, – забери ты эту посуду!
Макс вдруг с удивлением заметил, что всё съел. Этот приставучий рыжий его заболтал так, что он и не обратил внимание, когда.
– У меня руки есть. Сам лягу.
Олег спрыгнул с кровати, молча забрал поднос и вышел, тихо притворив за собой дверь.
========== Часть 3 ==========
Конец рабочего дня мог бы быть для Михайлова куда более приятным, если бы не необходимость ехать на ужин в родительский дом. Ну, раньше родительский, а теперь находящийся в полном и безраздельном владении у матушки Родиона, Нонны Викторовны.
Женщиной Нонна Викторовна была властной, местами даже перегибающей. Отец Родиона, прожив с ней без малого тридцать пять лет, обычно подчинявшийся её характеру и мирившийся с ним, однажды не выдержал, и, взбрыкнув немолодыми коленцами и оставив супруге всё, что было нажито, ушёл к другой, тоже немолодой, мудрой годами, мягкой, понимающей, не требующей от него невозможного.
Промаявшись с матерью пару лет и неся на себе бремя её вдруг проснувшейся всепоглощающей любви, Михайлов понял, что давно пора иметь собственное жильё. Раньше Нонна была занята мужем, и не сильно вникала в личную жизнь Родиона. Он и пользовался полной свободой. Но теперь под удушающим колпаком тотального контроля Родику стало слишком тесно, и он купил квартиру. В тихом спальном районе, не новую.
По каким-то неясным причинам с возрастом хотелось, чтобы за стенами были люди. Жившие своей размеренной, привычной жизнью, ходящие друг к другу в гости по праздникам. Вряд ли это было возможно в элитных новостройках, где соседи могли годами существовать рядом и ни разу не поздороваться. Не стильно это, вроде как, в гости на чай ходить. А почему-то хотелось.
Сам Родик временно съехал на съёмную жилплощадь, потому что находиться с матерью больше не было моральных сил.
Квартира была куплена несколько месяцев назад, и вчера Михайлов окончательно расплатился с бригадой, делавшей там ремонт. Заодно и посмотрел, что получилось в итоге. Понравилось. Уютно. Надо мебель завозить.
Мысли Родика вернулись к визиту в дом родительницы.
Пропустить запланированный маман ужин было себе дороже. Нонна, просто обожающая сына и давно уже мечтающая о внуках, поставила себе целью женить своего отпрыска в рекордные сроки, и поэтому каждую пятницу устраивала у себя приём гостей, в число которых обязательно входила какая-нибудь незамужняя дочка одной из её приятельниц, коих у Нонны было великое множество.
Родик уже давно вышел из того возраста, когда родителей слушаются и подчиняются их авторитету, но всё же мать он любил, и считал пару часов в её обществе минимальным злом, которое он может и потерпеть ради её, и главное, своего спокойствия.
***
После ставшего уже привычным сватовства у матери дома Родик поехал почему-то не на съёмную квартиру, где временно обитал, а туда, где теперь была его постоянная холостяцкая берлога.
Квартира стояла пустой, но хотелось хотя бы посидеть во дворе, осмотреться. Заодно обдумать прошедший день.
Вот и очередная девушка, с маминой подачи, прошла мимо Родика, даже не задев. Не оставив ни эмоций, ни желания встретиться снова. Красивая, горячая даже. Было бы классно, наверное, услышать, как она стонет, если закинуть её ноги себе на плечи. Но… Пусто как-то внутри. Очередная проходящая мимо…
А хотелось свою.
Вот как эта квартира. Пусть не новая, но со своей историей, живая, открытая всему, чем он готов и захочет её наполнить. И, главное, ждущая только его. Когда он и только он откроет своим ключом и войдёт, заполняя собой гулкую пустоту.
– Что-то ты Михайлов, совсем расклеился. Стареешь, бро, – пробормотал Родик, вылез из машины и, прикуривая сигарету, сел на лавочку у подъезда.
Было уже около двенадцати. Двор почти пуст. Разве что из самого тёмного его уголка доносились болтовня подростков, наслаждающихся теплом летней ночи и свободой от школьных будней.
Родику нравилось здесь. Было просто хорошо. Как дома. Да. Он чувствовал себя дома.
Закрыв глаза и откинувшись на спинку лавочки, Михайлов курил и балдел.
Неподалёку послышались приближающиеся шаги. Родик открыл глаза. Невысокая женщина с мальчишеской стрижкой и с большими пакетами из супермаркета в обеих руках медленно шла по тротуару к его подъезду.
«Одна из будущих соседей», – подумалось Родику.
Поравнявшись с ним, женщина устало подняла глаза и, вдруг резко охнув, выронила из рук свои покупки. В пакетах что-то звякнуло, хрустнуло и явно разбилось.
Внимательно вглядевшись в лицо женщины, от удивления прикрывшей свой рот ладошками, Михайлов наконец понял, кто перед ним стоит.
– Ну, Мармеладова, ты даёшь! Я понимаю, что нереально прекрасен, но зачем же при виде меня посуду бить?
***
Сонечка, едва справившись с шоком и тщетно пытаясь унять пустившийся вскачь пульс, криво улыбнулась.
– Очередное преступление на твоём счету, Раскольников! Откуда ты взялся на мою голову? Я последние деньги на вино потратила!
Красивый, как и прежде, стройный, дорого одетый, весело сверкающий на неё своими блядскими глазами на лавке у её подъезда расселся Родик Михайлов, радость и боль всей её жизни.
Раскольников и Мармеладова – приевшиеся благодаря Достоевскому дурацкие школьные прозвища всплыли из памяти, резко кольнув в области сердца.
– Чо, бухáешь, что ли, Сонюшка? Последние деньги на вино? – Родик откровенно глумился.
– Дурак был, дурак и остался! – Соня грустно посмотрела на мешки с продуктами и образовавшуюся вокруг них лужицу красного цвета.
– Блин, жалко-то как. Хорошее вино было, и по акции недорого. Сына в День Рождения хотела удивить. Ему нравится тушёное в вине мясо.
– Оу, у тебя сын? И муж имеется, конечно же? – Родик, улыбаясь, подвинулся к краю скамейки, жестом приглашая Сонечку присесть.
– Ну уж нет, одного мужчины в доме мне вполне хватает, – Соня села, прикрыла глаза и расслабилась. Ноги после работы гудели нещадно, а ещё, несмотря на позднее время, предстояло что-нибудь приготовить на завтра. Не оставлять же мальчиков голодными. Олежка, оставшийся пока у них, готовить не умел от слова совсем. А Макс… Душа снова заболела от мысли о своём мальчике…
***
Соня была не в силах вытащить сына из его непроходящей депрессии. День за днём, месяц за месяцем, вот уже полгода она пыталась всеми силами, таскала Макса по врачам, пытаясь выжать из реабилитации максимум, приглашала к нему психологов, но всё бесполезно. Макс не смог справиться с последствиями тех страшных событий. Ни физически, ни морально.
И самое отвратительное было в том, что Софья так до сих пор толком и не знала, что же тогда произошло…
***
В тот вечер Соне на работу позвонили с сотового её сына и сказали ехать в третью городскую хирургию.
Макса подобрал наряд полиции неподалёку от ночного клуба, где он отмечал день рождения приятеля. Парень был избит и находился без сознания. Приехавшие врачи скорой помощи даже не были уверены, довезут ли его живым.
Софья успела вовремя только чтобы взглядом проводить сына.
Её светлый добрый мальчик, весь в кровоподтёках и синяках, с абсолютно неживым лицом лежал на каталке, которую должны были вот-вот вкатить в операционную. У каких тварей поднялась рука на её Макса, который в своей жизни никому грубого слова не сказал? За что?
Софья не покидала неудобное сидение в больничном коридоре, пока совсем не потеряла счёт времени.
А потом ей сказали, что операция прошла успешно, все внутренние повреждения устранены. Но…
Голос врача, говорившего Софье страшные вещи, звучал как в тумане, половина слов ускользала от её понимания.
– После тяжелой травмы спинной мозг Макса находится в шоковом состоянии. Он попросту «отключился». И только когда пациент придет в полное сознание мы сможем объективно оценить его шансы на выздоровление. Наберитесь терпения. Нам остается только ждать, и обычно это занимает несколько недель. При положительной динамике со временем должны начаться восстановительные процессы нервных клеток в спинном мозге. Чтобы минимизировать последствия травмы, потребуется дальнейшее лечение и реабилитация. Понимаете, регенерация нервных клеток проходит крайне медленно, и лечение вашего сына будет длительным. Через несколько месяцев постепенно начнет возвращаться двигательная способность и чувствительность конечностей, наладится работа и контроль внутренних органов. Но на восстановительное лечение после прохождения спинального шока чаще всего требуется полтора года. И я не хочу Вас пугать, но те функции, которые не придут в норму после полутора лет лечения, можно будет считать утерянными навсегда.
