Текст книги "В начале было воспитание"

Автор книги: Алис Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

«Застигнутого за совершением известного неблаговидного деяния ребенка нетрудно заставить признаться во всем – ведь его видели за совершением этого деяния. Но я бы предложил предпринять несколько обходных маневров.

Например, скрыв то, что вы знаете, расспросить ребенка о его болезненном состоянии, а затем обратиться к нему со следующими словами: „Теперь ты видишь, дитя мое, что мне известны твои страдания. Скажу больше, мне даже известно, что в дальнейшем они умножатся. И потому слушай меня внимательно. Кожа на твоем лице станет дряблой и приобретет коричневый оттенок, на лице появятся нарывы. Руки у тебя будут дрожать, глаза потускнеют, рассудок и память ослабеют, ты потеряешь сон и аппетит, забудешь, что такое радость жизни“.

Вряд ли хоть один ребенок не испугается таких речей. Далее: „А знаешь ли ты, откуда проистекают твои страдания? Безусловно, нет, но зато я знаю. Ты сам в них виноват! Я знаю, что ты хотел от меня скрыть“.

И если ребенок не сделался совсем уж упрямым, он непременно расплачется и признает свою вину.

Есть еще один способ заставить ребенка говорить правду. Я почерпнул его из собрания педагогических трактатов.

Я обращаюсь к мальчику, страдающему эпилепсией: – Эй, Генрих, твои припадки меня очень тревожат. Не могу понять, в чем их причина. Можешь ты мне ответить?

Генрих: – Нет, я тоже не знаю. (Конечно, он не знает, ведь во время припадка он теряет сознание.)

Я: – Странно. Может быть, ты, перегревшись на солнышке, сразу выпил холодной воды?

Генрих: – Нет, Вы же знаете, что я уже давно не хожу гулять самостоятельно, а только с Вами.

Я: – Странно. Мне, правда, известна грустная история об одном двенадцатилетнем мальчике (Генриху столько же). Представляешь, он так же бился в судорогах, как и ты, и в конце концов умер. (Я описываю при этом внешность „другого мальчика“, такую же как у Генриха.) У него были такие же припадки, как у тебя, кроме этого, ему казалось, что его кто-то щекочет.

Генрих: – Боже мой! Но ведь я не умру? Ведь у меня такие же ощущения.

Я: – Время от времени у него от щекотки захватывало дух.

Генрих: – У меня тоже так бывает. Разве Вы не видели? (По этой реплике видно, что ребенок действительно не понимает, в чем причина его страданий.)

Я: – От щекотки он просто покатывался со смеха.

Генрих: – Мне так страшно... Впору бежать от самого себя. (Этот смех воспитатель придумал, по-видимому, чтобы скрыть свои намерения. По-моему, этого ему делать не следовало бы. – Прим. П.Вильома.)

Я: – Это продолжалось некоторое время, затем у него начался такой сильный припадок смеха, что он задохнулся и умер. (На протяжении всего разговора я сохраняю полнейшее спокойствие, мое лицо и жесты выражают дружеское участие.)

Г.: – Он умер от смеха? Но ведь так не бывает?

Я: – Почему же? Бывает. Разве у тебя от сильного смеха не щемит в груди и не выступают слезы на глазах?

Г.: – Да, так оно и есть.

Я: – Ну а если это состояние продолжалось бы достаточно долго, ты уверен, что ты бы его выдержал? Тебе не приходилось выдерживать это состояние достаточно долго, т.к. твой смех был вызван внешним раздражителем. Как только человек, предмет или ситуация, вызвавшие твой смех, переставали казаться тебе смешными или просто исчезали, ты мог прекратить смеяться. С несчастным мальчиком дело обстояло совершенно по-иному, будто ему кто-то теребил или щекотал нервы. Поэтому он не мог прекратить смеяться. Вот истинная причина его смерти.

Г.: – Бедный мальчик! Как его звали?

Я: – Генрих... (Он замирает, я продолжаю равнодушным тоном.) Сын купца из Лейпцига.

Г.: – Да-а... А в чем была причина этого? (Вот этого-то вопроса я и ждал! До сих пор я ходил по комнате взад-вперед, а теперь я останавливаюсь и смотрю ему прямо в лицо, чтобы видеть все, что с ним происходит.)

Я: – А как ты сам думаешь, Генрих?

Г.: – Не знаю.

Я: – Вот что я скажу тебе. (Стараюсь говорить медленно, выделяя каждый слог.) Генрих видел, как другой мальчик сознательно щекотал свои чувствительные нервы, делая при этом странные гримасы. Не зная, что этим он вредит себе, он стал подражать ему, испытывая при этом необычайное наслаждение. Постоянно щекоча свои нервы, он ослабил их, что и должно было привести к смерти. В итоге он сам убил себя. (На щеках Генриха выступает багровый румянец, он явно растерян.) Что с тобой, Генрих?

Г.: – Нет, ничего.

Я: – Опять приступ?

Г.: – Нет-нет! (После паузы.) Можно я пойду?

Я: – Но почему, Генрих? Разве тебе со мной плохо?

Г.: – Нет, нет, что Вы! Но...

Я: – Что?

Г.: – Ничего.

Я: – Послушай, Генрих, я твой друг, не так ли? Тогда говори правду и ничего не скрывай от меня. Почему история про несчастного мальчика тебя так встревожила? Почему ты так покраснел?

Г.: – Я? Нет, не знаю... Мне просто стало жаль его.

Я: – И все? Нет, Генрих, твое лицо выдает тебя. Скажи лучше правду. И тогда ты станешь угоден Господу Богу, отцу нашему, и всем людям на Земле.

Г.: – Боже мой... (Начинает громко плакать, я, не выдержав, всхлипываю, он хватает меня за руку и целует ее.)

Я: – Ты плачешь. Хочешь, объясню, почему ты плачешь? Ты понял, что вел себя, как тот несчастный мальчик, верно?

Г.: – Да-да-да, истинно так!

Второй метод предпочтительнее при воспитании детей с мягким податливым характером, первый же более жесток, агрессивен» (P. Villaume, 1787, цит. по: Rutschky, S.19).

В данной ситуации ребенок не испытывает возмущения и не приходит в ярость, т.к. не понимает истинного предназначения педагогических действий. Зато в его душе зарождаются страх, стыд и ощущение полной беспомощности. Может быть, эти ощущения будут забыты, как только ребенок найдет жертву, на которую можно излить накопившиеся эмоции. Как и другие воспитатели, Вильом заботится о том, чтобы дети не разгадали сути его методов:

«Нужно иметь постоянный надзор за ребенком, но он не должен замечать этого надзора. Иначе он замкнется в себе, станет недоверчивым, и вам будет сложно что-либо с ним сделать. Деяние интимного свойства, о которых идет речь, детьми обычно скрываются из чувства стыда. Так что задача воспитателя отнюдь не проста.

Если за ребенком наблюдать (всегда незаметно!) в особенности в укромных местах, т.е. шанс застать его за совершением этого деяния.

Например, можно заставить ребенка лечь спать раньше, чем обычно. Как только он заснет, можно осторожно снять одеяло, чтобы посмотреть, как лежат руки – иногда положения рук вполне достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы. Так же можно поступить и утром, пока ребенок еще спит.

Если дети чувствуют или подозревают, что их действие предосудительно, то они испытывают стыд и обычно прячутся от взрослых. Поэтому целесообразно поручить наблюдение другу этого мальчика, а если речь идет о девочке, то подруге или проверенной прислуге. Естественно, однако, что наблюдающие должны знать суть порока, о котором идет речь, либо должны находиться в таком возрасте, что о сути этого порока их можно просветить без ущерба для их нравственности. Итак, наблюдающие должны имитировать дружелюбное отношение к ребенку (а, по сути, это и есть дружелюбное отношение, ибо невозможно оказать ребенку большей услуги, чем это наблюдение). Я бы порекомендовал, если вы вполне уверены в ваших помощниках и если это представляется целесообразным, устроить так, чтобы они спали с ребенком в одной кровати. В постели стыд и негодование быстро улетучиваются. Во всяком случае, ребенок быстро выдаст себя словами или делами» (P. Villaume, 1787, цит. по: Rutschky, S.316).

Намеренное унижение, удовлетворяющее тайные потребности воспитателя, разрушает самосознание ребенка и замедляет его развитие, однако превозносится как благодеяние:

«Всем известно, что нередко воспитатели, выделяя подлинные или мнимые достоинства ребенка, зарождают и усиливают в нем излишнюю гордость за самого себя. Происходит это по очень простой причине: зачастую сами они, в сущности, просто большие дети, и души их переполнены такой же гордостью. [...] Необходимо избавить ребенка от нее, ибо как и другие формы себялюбия, надменность несовместима с нравственным образом жизни, не говоря уже о том, что такая манера поведения, несомненно, покажется другим неприятной или смешной. Кроме того, себялюбие ограничивает возможности воспитания, ибо ребенок полагает, что воспитатель ему совсем не нужен: ведь он же уже имеет те добродетели, которые ему стремятся привить. Принуждения будут истолкованы ребенком как признак чрезмерной тревоги воспитателя за него, порицания – как свидетельство излишней жестокости. Помочь здесь может только приучение к смирению. Но как можно добиться смирения? В первую очередь, конечно не словами. С помощью слов невозможно утвердить мораль, изжить аморальность; они лишь вспомогательный инструмент. Ни длинные назидательные речи, ни яростная брань, ни откровенные едкие насмешки не приведут к достижению цели. Чрезмерная назидательность скучна и действует отупляюще, а все другое способно лишь обозлить и подавить ребенка. Следует помнить, что жизнь наилучший учитель. Поэтому переполненному гордыней ребенку нужно создавать жизненные условия, дающие возможность почувствовать собственное несовершенство. Ребенку, который слишком гордится своими знаниями, следует дать задание, с которым он пока еще не может справиться, и пусть он пытается его выполнить – не нужно ему ни помогать, ни мешать; однако следует всячески пресекать его попытки решить задачу поверхностно, не докапываясь до сути. Тому, кто чрезмерно гордится своим прилежанием, не следует спускать никакой мелочи, даже пропущенного или неправильно написанного слова в домашней работе; однако важно, чтобы ученик не заподозрил вас в излишней пристрастности, не разгадал вашу цель. Не менее действенны примеры из великого прошлого или из области изящных искусств, когда воспитатель рассказами о выдающихся деятелях заставляет своего подопечного сравнивать себя с ними. Талантливому ребенку следует привести примеры, из которых явствовало бы, что другие имели еще больший талант или даже, не имея никакого таланта, упорным трудом добились гораздо большего, чем их одаренные, но недостаточно прилежные товарищи. Не следует открыто проводить параллель между этими великими людьми и вашим воспитанником – пусть он это сделает сам. Сравнение, наверняка, будет не в его пользу. Наконец, хорошо бы ненавязчиво постоянно напоминать ребенку о бренности всего земного, чтобы удержать его от погони за материальными благами. Полезно иногда подвести ребенка к гробу с телом усопшего юноши, чаще рассказывать о крахе торговых домов и т.д. Такие наглядные примеры куда более эффективны, чем простые напоминания и упреки» (K.G. Hergang, Pädagogische Realenzyklopädie, 1851, цит. по: Rutschky, S.412).

Обходительность – это лишь маска, призванная скрыть холодный расчет и жестокость:

«Когда я однажды спросил школьного учителя, как ему удается заставить детей слушаться, не прибегая к побоям, он ответил: я стремлюсь всем своим поведением убедить учеников в моем хорошем к ним отношении и, приводя наглядные примеры и рассказывая притчи, показываю, что от непослушания один только вред. Далее, я стараюсь поощрять наиболее послушного, наиболее усердного тем, что на уроках отдаю ему предпочтение, позволяя зачитывать вслух свое сочинение, спрашиваю чаще, чем других, прошу за меня сделать записи на доске. Таким образом я развиваю в других детях стремление к усердию, к послушанию: ведь каждому хочется, чтобы его выделяли. Провинившимся же я не даю возможности отличиться, не спрашиваю их и делаю вид, будто вообще их нет в классе, Дети воспринимают такое обращение настолько болезненно, что порой даже плачут навзрыд. Если же кто-либо окажется невосприимчив к столь мягкому наказанию, я, разумеется, бью его. Но сама подготовка к экзекуции продолжается долго, что оказывается гораздо болезненнее самих побоев. Я наказываю не тогда, когда ребенок провинился, а переношу кару на второй или даже третий день, получая тем самым целых два преимущества. Во-первых, я успеваю успокоиться и наказываю с холодной головой, и, во-вторых, провинившийся испытывает десятикратно большую боль, ибо страдает не только его спина, но и душа, терзаемая муками ожидания.

В назначенный день я сразу после утренней молитвы обращаюсь с проникновенной речью к детям и говорю, что с горечью в сердце вынужден причинить боль одному из своих любимых учеников. И тут на глазах у многих (не только провинившихся) выступают слезы. По окончании речи я вновь усаживаю детей и начинаю урок. Лишь после окончания занятий я приказываю юному грешнику встать перед классом, объявляю приговор и спрашиваю мальчика сознает ли он свою вину? Если он говорит „да“, я считаю в присутствии всего класса удары, а затем говорю всем ученикам: „Как бы мне хотелось, чтобы мне никогда больше не приходилось бить ребенка“» (C.G. Salzmann, 1796, цит. по: Rutschky, S.392).

В результате ребенок, чтобы выжить в этом мире, приспосабливается к нему, запоминает внешне любезную и даже дружелюбную манеру обращения взрослых с ним. Кроме этого, наступает полное смирение и «маленьким преступником» утрачивается способность спонтанно выражать свои естественные ощущения.

«Благословенны те родители и учителя, которые благодаря правильному воспитанию своих детей добились того, что их совет воспринимается как приказ. В этом случае крайне редко приходится прибегать к наказанию, а если уж оно неизбежно, то в качестве самых строгих мер наказания можно применить лишение ребенка каких-либо приятных вещей (без которых он и так может обойтись), отказ от общения с ним, рассказ о его недостойном поведении тем людям, мнением которых ребенок дорожит и т.д. Но, к сожалению, так обстоит дело лишь в некоторых семьях. В остальных родителям приходится прибегать время от времени к более суровым наказаниям. Однако если вы хотите добиться от детей истинного послушания, наказывая их, вы должны следить за тем, чтобы выражение вашего лица и ваши слова были серьезными, но ни в коем случае не злыми и недружелюбными.

Наказывая ребенка, нужно быть серьезным и сосредоточенным. Сначала нужно объявить о предстоящей экзекуции, затем приступить к ней и не разговаривать с ребенком, пока не закончено наказание. По его окончании также не следует говорить с маленьким преступником, ибо пока он еще не в состоянии воспринимать новые советы и приказы. [...]

После телесного наказания боль продолжается, как правило, еще некоторое время. Естественно, что ребенку, ее испытавшему, нельзя запретить плач и стоны. Если же дети прибегают к плачу и крикам, чтобы отомстить вам, следует после наказания им предложить какое-нибудь занятие, чтобы они рассеялись. Если же и это не помогает, им надо запретить плакать после наказания и наказывать за слезы дополнительно, пока вы не добьетесь желаемого результата» (J.B. Basedow, Methodenbuch für Väter und Mütter der Familien und Völker. 1773-(3), цит. no: Rutschky, S.391).

Итак, вслед за нормальной реакцией на боль – плачем – в ряде случаев следовало новое наказание. Для подавления чувств применялись разнообразные методы.

«Теперь давайте посмотрим, какие есть упражнения по подавлению эмоций. Каждый знает, как трудно противостоять выработавшейся вредной привычке: для этого нужны самопреодоление и упорство. Эмоции можно рассматривать как своего рода укоренившиеся привычки. Чем сильнее и настойчивее характер, тем упорнее человек будет преодолевать конкретные дурные привычки и наклонности. Таким образом, любые упражнения, заставляющие ребенка преодолевать себя, развивающие его упорство и настойчивость, могут использоваться для борьбы с его дурными наклонностями. Поэтому использование таких упражнений – первейшая задача любого воспитателя, что, к сожалению, еще мало кем осознается.

Подобных упражнений очень много. Дети часто выполняют их даже с охотой, если педагогу удается найти к ним правильный подход, например, можно предложить выполнить упражнение именно в тот момент, когда у ребенка хорошее настроение. В качестве такого упражнения можно предложить ему выдержать в течение некоторого времени молчание. Спросите ребенка: ты можешь несколько часов молчать, не говоря ни слова? Постарайтесь его заинтересовать в этом упражнении и сделайте так, чтобы оно ему в первый раз удалось. После этого пытайтесь его всячески убедить в том, что преодолевать себя – это хорошо. Повторите упражнение, усложняя его, например, требуя все более длительного молчания или задавая ребенку во время молчания вопросы. Или сделайте так, чтобы ребенок в это время ощущал потребность в какой-либо вещи, но, естественно, не мог об этом спросить. Продолжайте это упражнение до тех пор, пока не убедитесь, что у ребенка выработался навык молчания. После этого попробуйте посвятить его в какую-либо тайну и проверьте, сможет ли он молчать и в этом случае. Итак, ребенок научился держать язык за зубами, и это делает ему честь, ибо он сможет преодолеть себя и в других ситуациях. Осознание этого ему приятно, и он охотно будет подвергать себя другим испытаниям. Важно научиться отказываться от вещей, которые тебе нравятся. Детям особенно приятны чувственные удовольствия. Проверьте, может ли ребенок от них иногда отказаться. Дайте ему его любимые фрукты и, как только он соберется их с аппетитом съесть, спросите его: „А ты можешь эти фрукты съесть завтра? А можешь ли ты кому-нибудь их подарить?“ Далее усложняйте упражнение как описано выше. Дети любят движение, их трудно заставить сидеть на одном месте. Следовательно, их следует приучать и этому. Это тоже важное упражнение на самопреодоление. Если позволяет их здоровье, нужно подвергать испытаниям их тело: пусть они испытывают голод и жажду, переносят жару и холод, выполняют тяжелую физическую работу. Впрочем, к подобным испытаниям детей нельзя принуждать, они возможны только на основе добровольности, иначе они не дадут желаемого эффекта. Я гарантирую вам, что благодаря таким упражнениям дети станут сильными, мужественными, выносливыми, упорными и терпеливыми, готовыми настойчиво работать над преодолением своих дурных наклонностей. Допустим, ребенок грешит чрезмерной говорливостью: все, что ему приходит на ум, ему надо обязательно высказать другим. С этой дурной привычкой можно бороться следующим способом. Сначала необходимо разъяснить ребенку всю порочность его поведения. Затем следует сказать ему: „А теперь проверим, сможешь ли ты побороть свою говорливость. Я буду считать, сколько раз ты сегодня начнешь говорить, предварительно не подумав“. Таким образом, вам следует каждый день внимательно следить за ребенком, указывать ему на его прегрешения и тщательно подсчитывать их число. Если у ребенка хоть немного честолюбия, он приложит усилия, чтобы ему делали все меньше и меньше замечаний, и постепенно расстанется с дурной привычкой.

Мы рассказали об упражнениях общего характера, но кроме них необходимы и специальные, цель которых – научить ребенка подавлять свои эмоции и порывы. Впрочем, к ним следует переходить лишь после тех упражнений, о которых шла речь выше. Приведу лишь один пример таких упражнений, чтобы не утомлять читателя чрезмерным многословием. Допустим, что ребенок слишком мстителен, что мы ему в достаточной мере разъяснили, что мстительность – плохая черта характера, и он заверил нас, что готов с ней бороться. В этом случае его следует подвергнуть испытанию для того, чтобы проверить, готов ли он сдержать свое слово. Но сначала предупредите его, чтобы он был начеку и при появлении озлобленности был готов подавить ее. Затем найдите кого-нибудь, кто бы по вашей просьбе причинил ему душевную боль в самый неожиданный момент. Посмотрите, как он отреагирует на причиненную обиду. Если он докажет, что научился преодолевать себя, его следует похвалить, дав ему возможность почувствовать то громадное удовлетворение, которое дает человеку самопреодоление. После этого испытание следует повторить. Если же он не смог подняться над своими эмоциями, его следует с любовью наказать и дать ему наставление вести себя в следующий раз более достойно. Чрезмерная строгость не нужна. Можно использовать и поощрение того воспитанника, который справился с испытанием, в присутствии других детей.

Во время этих упражнений не нужно создавать детям чрезмерных трудностей: им нужно помогать, настраивая их соответствующим образом на предстоящее испытание. Их нужно мотивировать, чтобы они выполняли эти упражнения без внутреннего сопротивления, не боялись трудностей. Повторяю, что эти упражнения должны выполняться на основе добровольности, при наличии у детей соответствующего желания. В противном случае они не дадут результата» (J. Sulzer, 1748-(2); цит. по: Rutschky, S.362).

Воздействовать на ребенка начинали в младенческом возрасте, когда еще не начало формироваться его самосознание, что, естественно, роковым образом сказывалось на дальнейшем развитии.

«Есть еще одно важное правило, невыполнение которого приведет к плачевным последствиям. Даже оправданные желания ребенка следует выполнять только тогда, когда ребенок находится в хорошем расположении духа или хотя бы спокоен. Никогда не следует идти у него на поводу, если он кричит или каким-либо другим образом переходит в своем поведении границу дозволенного. Даже если, например, подошло время очередного кормления, подождите, пока он успокоится, выдержите затем еще небольшую паузу и лишь после этого приступайте к кормлению. Эта небольшая пауза необходима, ибо у ребенка не должно остаться и тени сомнения в том, что криком и неблаговидным поведением он от взрослых ничего не добьется. Наоборот, благодаря такой тактике ребенок уже в младенческом возрасте научится сдерживать (впрочем, пока еще бессознательно) свои эмоции и поймет, что лишь благодаря выдержке, самопреодолению можно чего-то добиться. Положительный стереотип поведения (как, впрочем, и отрицательный) вырабатывается на удивление быстро. И если он возник, то воспитателю удалось добиться уже весьма многого, ибо выработавшаяся в детстве привычка сохранится надолго и будет определять многие аспекты дальнейшей жизни ребенка. Очевидно, однако, что изложенные выше соображения (как и другие подобные крайне важные наставления) не могут быть применены на практике, если родители самоустраняются от воспитания ребенка, доверяя его прислуге (что чаще всего и случается). По понятным причинам слуги часто не могут постичь глубинный смысл подобных наставлений.

Итак, после того как, благодаря использованию описанной методики, ребенок научится терпеливо ждать, следует перейти к выработке умения спокойно реагировать на неосуществление своих желаний. Как вы наверняка уже поняли, воспитатель должен быть готов противопоставить недозволенным желаниям и требованиям ребенка свою железную волю независимо от того, будет ли исполнение этого желания иметь вредные последствия для ребенка. Никакие исключения недопустимы. Однако недостаточно просто отказаться выполнить просьбу. Необходимо, чтобы ребенок научился к этому спокойно относиться. В случае необходимости нужно воздействовать на ребенка с помощью убеждения или пригрозить ему. Опять же не стоит делать и малейших исключений (ибо они лишь разрушают систему воспитания); при этом выяснится, что формирование привычки пойдет легче и быстрее, чем полагает большинство воспитателей. Дозволенные желания ребенка, однако, следует выполнять с готовностью.

Лишь таким путем можно научить ребенка управлять своей волей, подчинять ее внешним обстоятельствам (что следует рассматривать как полезное, крайне необходимое умение), научить ребенка самостоятельно различать между дозволенным и недозволенным. Идти по пути устранения внешних соблазнов, могущих породить недозволенные желания, неверно, т.к. необходимо достаточно рано заложить основы сильного характера и постоянно укреплять его – а это возможно лишь через постоянное упражнение. Если начать эти воспитательные мероприятия позже, то достижение цели осложнится. Кроме того, ребенок, не знакомый с такими методами, может в этом случае не принять их и обидеться на педагога.

Другое подходящее для этого возраста упражнение, призванное приучить ребенка отказывать себе в выполнении своих желаний заключается в следующем. Необходимо создавать ситуации, когда другие люди едят и пьют на виду у ребенка, он же должен подавлять возникающее у него естественное желание присоединиться к ним» (D.G.M. Schreber, 1858, цит. по: Rutschky, S.354).

Ребенок должен с самого рождения учиться подавлять свое собственное Я. Цель – как можно раньше убить в нем все, что «не угодно Богу».

«В Писании сказано: „Преклоняю колена мои пред Отцом Господа нашего Иисуса Христа, от которого именуется всякое Отечество на небесах и на земле“ (Ефесянам 3,15). Поэтому любовь родителей к детям – подобие и отражение любви Спасителя к нам. Помыслы о Нем рождают и подпитывают родительскую любовь. Итак, любовь Всевышнего просветляет, очищает и усиливает естественную любовь родителей к своим детям. Цель этой освященной именем Господа любви – освободить маленького человечка от власти плоти, обеспечить ему душевную гармонию, возвысить его над суетой, сделать его внутренне независимым от окружающего мира. Поэтому родители с самого начала приучают ребенка к самопреодолению, подавлению своих порывов и самоконтролю, дабы он не следовал слепо требованиям плоти, а подчинялся бы велению духа. Нужно быть то мягким, то жестким, то проявлять щедрость, то накладывать ограничения. Здесь не обойтись без причинения боли ради священной любви. Воспитателя можно уподобить врачу, вынужденному прописывать наряду со сладкими также и горькие лекарства, или хирургу, знающему, что его действия вызывают боль, и, тем не менее, делающему разрез, чтобы спасти жизнь человеку. И как тут не вспомнить мудрые слова царя Соломона из Библии: „Ударив ребенка розгами, ты спасешь его душу от геенны огненной“. Строгость в воспитании ребенка – отнюдь не самоцель, она не имеет ничего общего ни с аскетизмом стоиков, ни с соблюдением буквы государственного закона. Нет! Из-под внешнего покрова суровости, подобно солнцу из-за облаков, просвечивают участие, доброжелательность, дружелюбность, снисхождение, терпение. Родители, обладающие истинной любовью, могут быть и строгими. Но они всегда свободны и твердо знают смысл всех своих поступков. Истинная любовь – любовь, твердо знающая смысл всех своих поступков» (Enzyklopädie des gesamten Erziehungs und Unterrichtswesens, под редакцией K.A. Schmid, 1887-(2), цит. no: Rutschky, S.25).

Поскольку воспитатель знает, что следует рассматривать как порок, а что – как добродетель, он борется с «пороками», в частности, со склонностью к бурному выражению чувств, свидетельствующей о внутренней силе, желая «обуздать вспыльчивость».

«Порождениями внутреннего мира ребенка являются вспыльчивость и вообще склонность к слишком бурной реакции на происходящее. Эти внутренние качества ребенка лежат на границе допустимого, проявляясь в самых разнообразных формах. Если желание ребенка не удовлетворено сразу и непосредственно, то он начинает выражать неудовольствие, приводя в действие свои мускулы либо крича и плача. Для младенца, еще не умеющего говорить, характерен хватательный рефлекс. Так вот, стоит ему не получить какую-либо вещь или стоит родителям отобрать у него какой-либо предмет, он поднимает страшный крик, дергает руками, ногами. Это свидетельствует о том, что он склонен к вспыльчивости, из которой естественным образом формируется злобность. (Злобность – это извращение, заключающееся в том, что человек не только потерял способность к участию в других людях, но и радуется их горю и их боли.) Кроме того, у таких детей часто развивается и мстительность. Причина этого заключается в том, что ребенок все чаще ощущает внутреннюю неудовлетворенность в связи с тем, что не все его желания в силу объективных причин могут быть удовлетворены. Эта неудовлетворенность и находит свое выражение в мести (то есть в причинении своему ближнему боли и горя). Чем чаще человек получает удовлетворение от акта мести, тем больше вероятность того, что у него выработается потребность мстить другим людям всегда и везде, используя любые средства и возможности. Напомним, что эта пагубная потребность развивается на основе вспыльчивости, склонности и бурному выражению эмоций и должна компенсировать ребенку потерю внутреннего удовлетворения от исполнения своих желаний. Ребенок боится наказания за свою мстительность, поэтому в нем, естественно, пробуждается лживость и хитрость. Достаточно, чтобы он несколько раз обманул других – и вот уже эти качества вошли в его плоть и кровь. (Впрочем, таким же образом развивается и патологическая злобность, о которой уже шла речь, и склонность к воровству.) Попутно развивается и упрямство, еще одна порочная черта характера.

[...] Матери часто не могут эффективно бороться со склонностью к чрезмерно бурным реакциям. Между тем, именно они, как правило, воспитывают детей в раннем возрасте.

[...] Болезнь, тем более серьезную, всегда легче предупредить, чем лечить. Поэтому необходимо сделать упор на тщательную профилактику. Необходимо лишить зло питательной среды. Поэтому необходимо руководствоваться следующим правилом, не терпящим исключений: следует по возможности не допускать влияния на ребенка любых обстоятельств, могущих привести к возникновению бурных эмоций, как положительных, так и отрицательных» (S.Landmann, Über den Kinderfehler der Heftigkeit, 1896, цит. no: Rutschky, S.364).

Здесь, как мы видим, автор перепутал причину и следствие: он предлагает бороться с тем, что вызвано применением его собственных педагогических методов. Подобные рассуждения встречаются не только на страницах трактатов по педагогике, ни и в трудах по психиатрии и криминалистике. На самом деле «пороки», которые предлагается выжигать каленым железом, есть не что иное, как реакция человеческой психики на подавление в ней эмоционального начала.

«[...] В школе главное не преподавание, а дисциплина. В педагогике есть незыблемый принцип: сперва воспитание, а уже потом обучение. Приучение к дисциплине без обучения, безусловно, возможно, но нет обучения без дисциплины.

Итак, мы придерживаемся следующей точки зрения. Обучение само по себе не есть приучение к дисциплине, не есть оно и нравственное стремление, но без дисциплины никакое обучение невозможно.

Средства обеспечения дисциплины должны быть соответствующими цели. Как мы уже отмечали, дисциплины можно добиться делом, а не словом, а уж если речь идет о слове, должна быть использована не форма наставления, а форма приказа.