Текст книги "Гадалка. Карта Смерти (СИ)"

Автор книги: Алина Жигулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Алина Жигулина
Гадалка. Карта Смерти

Глава 1

– Всего доброго, госпожа Итиль, – сказал клиент и, накинув капюшон плаща, вышел в дождь.

Я побыстрее захлопнула дверь. С улицы в теплое нутро салона пробралась волна холода, принося с собой запах сырости и свежести. Где-то далеко заворчал гром, в слюдяное окно сверкнула молния. Поплотнее закутавшись в шерстяную шаль, я пошла к столу. Чем ближе к печке, тем теплее и уютнее.

На столе, около свечи, лежала солидная кучка денег. Расклад вышел удачным как для гадалки, так и для клиента, поэтому последний расщедрился. Посчитав монетки, я сгребла их в кошель и дунула на свечу. Та обиженно погасла, в последний раз блеснув искрой на фитиле. Я сформировала белый магический огонек и отпустила наверх. Он птицей скользнул к середине потолка, освещая и выдавая все изъяны гадательного салона. Тяжелые шторы, при приглушенном свете казавшиеся роскошными, на самом деле были изрядно поедены молью. Потолок «причудливо» украшен паутиной, а сами пауки пару раз спускались вниз над столом, пугая клиенток. Печь была закопченной и давно требовала побелки, о чем я неоднократно говорила приказчику. Лысый потливый мужик, разжиревший на должности, лишь отмахивался, а тратить свои деньги на нужды чужого салона душила жаба – ни за ремонт, ни за уборку мне никто не платил. За полтора года, что я здесь работала, убираться по велению приказчика приходили раза четыре от силы.

Я вынула свечу из подсвечника и бережно положила его на полку. Руны, вписанные внутрь стекла, потихоньку стали принимать из зеленого черный цвет. Магическая сила внутри подсвечника вновь заснула. Мурлыкая под нос песенку, я в последний раз прошлась взглядом по раскладу – карты все так же лежали на столе, высвечивая судьбу клиента. «Барышня», «разлука», «любовь», «ненависть», «месть», «подарок». Ничего особенного, зато мужчине в эльфийском плаще с надвинутой на брови шляпой такой расклад пришелся по душе. Я усмехнулась и сгребла карты в колоду, перемешивая их.

Колода была старой, она досталась мне еще от матери. Та особо не любила заглядывать в будущее, поэтому карты попали в мои руки почти новыми. Сейчас их углы были разлохмачены, а картинки потускнели от времени. Я бережно тасовала колоду, думая о чем-то своем, как неожиданно из нее на стол выпали две карты. Одна, лежавшая рубашкой вниз, была мне уже хорошо знакома. Багровый демон с ехидным оскалом. «Опасность».

Положив оставшуюся колоду на стол, я перевернула вторую карту, выпавшую рубашкой вверх. На картинке была нарисована закутанная в темный плащ человеческая фигура. Лица видно не было, в руке неизвестный держал скромную синюю гвоздику. «Смерть».

Я несколько мгновений смотрела на выпавшие карты и сунула их обратно в колоду. Перетасовав еще несколько раз, положила в серый бархатный мешочек и потуже затянула тесемки. А потом взяла плащ и, уже не обращая внимания на грозу и проливной дождь, побежала на соседнюю улицу, к дому приказчика.

Это был третий вечер, когда из колоды выпадала одна и та же карта. Только теперь вместе с ней выпала ее товарка – смерть.

* * *

– Ты точно решила уехать?

Старая хозяйка мяла в руках передник, заляпанный пятнами. В ее глазах читались растерянность, удивление и немного обида. За полтора года она успела ко мне привязаться и посчитала отъезд за предательство.

– Точно.

В узкой прямоугольной комнатке с низким потолком были разбросаны вещи: книги, свечи, сургучные печати, оторванные от писем и листы бумаги, смятые в неаккуратные комки. Я выкладывала одежду из большого деревянного сундука на кровать, предварительно встряхивая от пыли. Что-то я привезла еще из Леввы, что-то купила уже здесь, в Тасшобе. Но тащить с собой целый сундук тряпок мне не хотелось. Поэтому кое-что, самое необходимое, выуживалось из кучи и складывалось в легкую походную сумку, которая на глазах становилась все более пухлой. Я встряхнула кожаную осеннюю куртку и последней, кое-как, впихнула в горловину сумки и затянула тесемки.

– А остальное? – жалобно спросила Аритта. – Ты что, вернешься?

– Не знаю, – пожала плечами я.

– Останься. Прошу тебя! Итиль, ну что за глупость – уезжать из-за того, что из колоды выпали две карты с плохими картинками!

– Из моей колоды ничего просто так не выпадает. Тем более три вечера подряд.

– Ну это же не означает, что тебе нужно уезжать!

Я кинула сумку на пол и вздохнула. Аритта была права. Карты не говорили мне о том, что нужно уезжать. Уехать мне хотелось самой, причем уже давно. Что-то подсказывало мне, что надо бежать из Тасшобы как можно быстрее и как можно дальше. Как крыса бежит с корабля, чуя крушение – так и я бежала из степного города, чтобы спасти свою шкуру. Только от чего?

Иногда мне казалось, что я хочу убежать от рутины, наполнившей жизнь. Работа-лавка-дом-работа – один и тот же маршрут приелся настолько, что от одного вида вывески гадательного салона во рту становилась кисло.

Когда, закончив Академию и немного поработав на нудной бумажной работе, я ушла из дома, то мечтала о странствиях и приключениях. Но реальность оказалась иной. Спустя два месяца бессмысленных скитаний по Лефии я остановилась в Тасшобе и нашла работу. Гадательный салон работал каждый день с полудня и до захода солнца, а в праздничные дни и по утрам – горожане, отстояв молебен в храме, косяком тянулись к гадалке за очередным предсказанием. Каждый второй день недели, а также день после праздника, был выходным. В первое время я страшно уставала. Карты, подсвечник и клиенты тянули из молодой неопытной гадалки все силы, а я только через полгода стала понимать, что к чему.

Хозяйка вздохнула и, отпустив передник, ушла куда-то вглубь дома. Оторвавшись от воспоминаний, я решила воспользоваться моментом и вытащила кошель. Положила на тумбочку четыре золотых эгля. Тускло поблескивающие квадратики с профилем короля Аруана прикрыла чистым листком бумаги. Аритта сразу найдет, когда я уеду.

– Вот! – влетела в комнату запыхавшаяся хозяйка. – Это тебе!

В ее руках была стопка белья горчичного цвета. Она аккуратно положила ее на кровать, разгладила складки.

– Что это? – спросила я.

– Белье. В приданое, сама шила, вышивала, – улыбнулась она и забеспокоилась, увидев мое растерянное лицо: – Тебе не нравится?

В ответ я подошла к ней и крепко обняла. От Аритты пахло свежими булочками с корицей, которые она испекла мне в дорогу.

– Ну что ты, детка. Мне правда было несложно!

Но щеки все равно горели от стыда. Хозяйка считала меня сиротой, поэтому и готовила приданое – думала, что больше некому. Я сама соврала ей об этом в первый день, как поселилась в ее доме. Потому, что не хотела разговоров о родителях.

– Вышивка на удачу, традиционная фринтинская.

Аритта принадлежала к почти растворившемуся среди лефийцев народу фринт. Те когда-то жили в среднем течении реки Яньки, одного из крупнейших притоков Триньи. Фринтийцы поклонялись смерти и на белье, подаренной хозяйкой, красными и черными нитками были вышиты традиционные народные черепа и цветы вишни. Когда-то Аритта объясняла мне, что эти знаки считаются у фринтийцев знаками смерти. Будто бы Темная Стражница благоволит тем, кто ими обладает.

Я рассмотрела подарок и положила в одну из сумок. Тесемки еле-еле сошлись на горловине, швы угрожающе затрещали, но выдержали. Будь белье не подарком – ни за что бы не взяла с собой лишнюю тяжесть.

– Ты пиши, не забывай. Приезжай, я тебя всегда буду ждать, – прошептала хозяйка. – И работа магичке всегда найдется.

Робко кивнув в ответ, я подхватила сумки и пошла к выходу. Аритта зашаркала следом, то и дело норовя выхватить у меня поклажу.

– Тяжело ведь.

– Мне их потом до Айянькела тащить.

– Так ты же на лошади будешь! – не сдавалась хозяйка, но я упорно не отпускала сумки.

На крыльце сидел внук Аритты, Ерька. Он задумчиво ковырялся в носу, не иначе как выискивая там клад. Увидев непотребство, женщина грозно глянула на него и попыталась схватить за руку, но мальчик увернулся и с ловкостью обезьяны залез на растущую у крыльца сливу.

– Я тебе руки оторву! – «ласково» крикнула ему Аритта, грозя кулаком.

Мальчишка проказливо ухмыльнулся и показал бабушке язык.

Засмеявшись, я потащила сумки к лошади, привязанной у забора. Как бы хозяйка не жаловалась на одиночество, она никогда не будет одна. Дети, внуки – они любят ее и постоянно помогают с домом и большим садом. В этой семье я чувствовала себя как в своей тарелке, хотя и понимала, что когда-нибудь мне придется уехать.

– Итка! А ты еще приедешь? – крикнул мне с дерева Ерька.

– Может быть, – улыбнулась я.

– Тогда привези мне пряник! Ну, такой большой, за четыре медяка!

– Это будет не скоро.

– Ну, все равно привези! – заканючил мальчишка, спрыгивая с дерева.

– Хорошо, обязательно привезу.

Пока я разговаривала с Ерькой, Аритта уже успела поднять брошенные мной на землю сумки и навьючить их на лошадь. Та даже не обратила внимания на поклажу, продолжая хрупать сено из кормушки.

Серую кобылку зять хозяйки вместе с седлом купил вчера у знакомого текстильщика. Спокойная выносливая трехлетка понравилась мне сразу, хотя в лошадях я ничего не понимала. Кони воспринимались мной только как удобное и относительно безопасное средство передвижения.

– Хорошая Бретта, хорошая, – вспомнила я имя лошади и вынула из кармана припасенный кусок хлеба.

Бретта сжевала хлеб и равнодушно фыркнула. Я осторожно погладила ее по морде и глубоко вздохнула.

– Может, останешься? – в последний раз спросила Аритта.

– Нет. Нужно ехать, – покачала головой я и похлопала себя по карманам, проверяя, все ли на месте.

– Ну, удачи тебе!

– Пока, Итка! – уже с другого дерева заорал Ерька.

Я взобралась в седло и помахала им рукой.

Широкая улица, бурно поросшая подорожником по обочинам, мерно стелилась под копытами лошади. Я проходила, проезжала эту дорогу много раз, но сейчас наступил последний. Хотелось ехать медленно, чтобы напоследок запомнить все до мельчайших частей. И старые деревянные заборы, кое-где сломанные, кое-где подновленные светлыми досками. И сады, в которых по весне распускались яблони и вишни; с белыми лепестками ветер потом еще долго игрался, осыпая ими округу. И низкие, больше – двухэтажные, деревянные дома. Юго-западный пригород Тасшобы напоминал большое село. Все здесь знали друг друга в лицо. Пока ехала до южных ворот, со мной то и дело здоровались люди и желали доброго пути.

За крепостными стенами вовсю бурлила жизнь. Около таверны, в обнимку лежа в луже, досыпали два собутыльника. Кто-то уже успел их ограбить: обуви на них не было, кошели неаккуратно распороты. Сонные стражники, то и дело зевая, лениво оглядывали толпу. Меня они хорошо знали, поэтому просто кивнули, едва наградив взглядом.

Тасшобу называли жемчужиной степей. Шумный, вечно пыльный южный город казался мне светлым и нарядным. Дома здесь в основном строились из желтого камня, добывавшегося на плоскогорье Фарт по ту сторону Триньи. У более-менее зажиточных людей они были украшены причудливой мозаикой – красной, зеленой, белой, коричневой.

Когда-то степной город манил меня. Небольшой, в три раза меньше Леввы, он казался мне словно нисшедшим из другого мира. После чванливой столицы с ледяными зимами и коротким летом я в первые месяцы наслаждалась мягким климатом.

Вскоре я дошла до главной улицы, самой широкой в Тасшобе. И самой красивой: улица была мощена гранитной брусчаткой и украшена высокими бронзовыми фонарями. Около одного фонаря кучкой толпились студенты местного училища Колдунов и Ведьм (сокращенно – КиВ). Обычно в сумерках фонари зажигали городские маги, но раз-два в году, обычно по случаю праздника, это дело доверяли студентам.

Послезавтра должна была начаться ежегодная ярмарка, поэтому на главной улице и царило оживление. Даже подметальщики усиленно елозили метлами по брусчатке, угрюмо перебрасываясь друг с другом последними сплетнями – про то, что кто-то воровал да убивал младенцев в приморском городке Плоне.

Мой уже бывший салон был открыт. Тарина, сменщица, лениво сидела за столом, пытаясь разглядеть судьбу толстоносого крестьянина, одну за другой выкладывая карты кругом. Ее колода – старая, засаленная, внушала уважение. Толстые псевдозолотые перстни с крупными стекляшками, густо подведенные глаза, черный балахон, притушенный свет – буффонада давалась ей с легкостью старой актрисы, из года в год игравшей одни и те же роли.

– А жена, жена-то кого родит? – суетился клиент. – Мальчика?

– Жена родит… – положила на стол карту Тарина, которая, как на грех, оказалась «барышней», – девочку.

Крестьянин издал разочарованный стон. Сменщица занервничала, не иначе как интуицией почуяв, что дополнительных чаевых не будет, и выдала:

– Хотя еще остается возможность, что будет двойня. И тогда второй – мальчик.

Я вытаращила глаза и медленно пошла к столу, пока обрадованный клиент платил гадалке. Судя по звону монет, желанных чаевых было оставлено даже больше, чем обычно.

– Ты за картами? – спросила Тарина. – Я все твое в кладовку положила.

Отодвинув занавеску, я прошла в кладовку. Тут лежал ненужный хлам – большое старое зеркало, чуть мутноватое, в кованой раме; дубовый шкаф, набитый магическим инвентарем; коробки с благовониями, которые обожала жечь одна из моих предшественниц. Бархатный серый мешочек с картами, четки да заговоренный стеклянный подсвечник – вот и все мое имущество. Я провела пальцем по пыльной поверхности зеркала. Уезжать не хотелось. Я поймала себя на мысли, что несмотря на рутину мне нравилось работать гадалкой в маленьком салоне, хоть эта работа явно не для мага с дипломом Высшей Академии.

В мутном зеркале отражалось мое лицо. Высокие скулы, широкие брови, слишком тонкие, ниточкой, губы. Серые, всегда казавшиеся мне невыразительными глаза. Светло-русые волосы были заплетены в косу, свисающую чуть ниже лопаток. На левой щеке три крупные коричневые родинки образуют ровный треугольник – фамильная черта Квизов, ныне почти исчезнувшего рода мамы.

– Ну что, собрала? – послышался голос Тарины.

– Да, – оторвалась я от зеркала.

Мысленно попрощавшись с салоном, я сгребла четки, мешок с картами и подсвечник. Первые рассовала по карманам, с последним пришлось идти в руках. Подсвечник был массивным и тяжелым, пожалуй, стоило бы оставить его здесь, но я не могла – это был подарок от одного из наставников. Стоило зажечь в подсвечнике свечу, как линия судьбы прорисовывалась четче, чем обычно.

Напротив Тарины уже сидел новый клиент, прыщавый юноша лет шестнадцати. Сменщица гадала на «барышню», выкладывая карты с таким обреченным видом, будто ее ведут на эшафот.

– Не вернешься? – спросила она, оторвавшись от гадания.

– Нет. Может, буду проездом.

– Ну, заглядывай.

Я вяло кивнула и вышла из салона.

У коновязи меня ожидал сюрприз. Рядом с моей серой лошадкой, меланхолично махавшей хвостом, сидел мужичок плутоватого вида и глухо стонал. Его левая рука на глазах из пунцово-красной принимала благородный синевато-фиолетовый оттенок. Размашистая руна на поклаже имела тот же цвет. Охранное заклинание, простое, но вместе с тем очень действенное, сработало на ура.

– Простите, госпожа ведьма, – через силу буркнул мужик и на четвереньках отполз к стене.

– Я маг, – прошипела я и, отвязав повод, взобралась в седло.

– Я не знал, – почему-то стал оправдываться мужик, баюкая поврежденную руку.

Фыркнув, я деактивировала заклятье на сумках. Руна тут же погасла, вор тихо охнул. Хватит с него, опухоль с руки все равно не сойдет как минимум неделю.

– Спасибо, госпожа маг!

Я поехала по улице, глуша в себе раздражение. В городе меня достаточно хорошо знали и никакое ворье и не думало обкрадывать гадалку, однако приближающаяся ярмарка путала все карты: приезжие и не думали соблюдать приличия.

Главная улица закончилась, гранитная брусчатка сменилась светло-серой, из песчаника. Я свернула на узкую улочку и через пятнадцать минут выехала к реке. Широкая Тринья несла седые воды на север, туда же направлялась и я. Только нам с рекой было не по пути. Никакие деньги не переубедят корабельщиков в том, что женщина на корабле не к несчастью, а к прибыли.

Улица долго вилась по берегу, пока наконец не вывела к северным воротам. Очереди из города почти не было и я на удивление быстро вышла в пригород. Здесь там и сям лепились низкие хибарки, крытые соломой, больше деревенские, чем городские.

За северными воротами начинался тракт. Ровный, как стрела и утопающий в пыли – по тракту шли обоз за обозом, дабы поспеть к ярмарке. Крестьяне, купцы, наемники… Потные, усталые. Я гадала, сколько денег огребет на ярмарке Тарина. Гадательных салонов в Тасшобе было два, приезжие на ярмарку гадалки не в счет. Мой бывший салон отличался хорошей репутацией, без диплома КиВа на работу туда не брали. Знай только карты раскладывай да не забывай брать деньги.

До Айянькела, в котором я на этот раз решила осесть, ехать было всего ничего. Уже послезавтра, к полудню должны показаться его величественные купола. К этому городу я питала нежные чувства, как к старому другу. Когда-то, будучи еще совсем малышкой, я провела в Айянькеле целых два месяца. Вместе с матерью гостила у ее подруги, старой Хамшабет. Ныне Хамшабет умерла, а память о солнечном городе осталась. Детство не вернешь, но мне так хотелось попытаться…

К вечеру первого дня поездки я сильно вымоталась. Лошадь тоже, хотя последние версты я вела ее поводу и вдобавок сгрузила на собственную спину половину поклажи. Мне самой было непонятно, куда я так спешила – ведь чем дальше я отходила от Тасшобы, тем тяжелее становилось на душе. Гладильники, небольшое село, в котором я хотела устроиться на ночлег, все никак не показывалось. Желтая, выжженная солнцем степь уже сменилась лугами и пролесками, в которых удобно было бы переночевать, но тело требовало нормального ложа, а не одеяла на голой земле. Особенно болели ляжки и отбитый зад – по ощущениям, пятая точка представляла собой один большой синяк.

Ругаясь сквозь зубы, я поднялась на горку и с облегчением увидела в низине разномастные избы. Ничем не огороженные – заходи, кто хочешь! – они теснились вокруг главной площади. Я сразу же заприметила покосившуюся на один бок избушку с крышей, покрытой мхом, стоявшую чуть в стороне, и замыслила попроситься туда на постой. Выпив воды из фляги, я повела лошадь вниз. Сельские улицы были практически безлюдны – наверное, сельчане еще не вернулись с уборки урожая на поле.

Уже у калитки от избушки доносился запах пирогов. Я принюхалась и облизнулась, мечтая о вкусной выпечке с капустой или, скажем, картошкой. Где-то за избой кололи дрова. Я уже хотела пойти на звук, как дверь распахнулась и во двор вышла дородная баба с коромыслом через плечо. При виде меня она опустила ношу на землю и, вытерев со лба пот, спросила:

– Что понадобилось, госпожа ведьма?

– Здравствуйте, госпожа. Не возьмете ли на ночлег странствующую магичку?

– Ну… – протянула баба, вглядываясь в мое лицо.

– Хорошо заплачу, – уверила я, отряхивая штаны от пыли. – Правда.

– Два серебряных, – деловито назначила цену селянка.

Торговаться сил не было, и я молча согласилась, хотя по виду домика рассчитывала на куда меньшую цену. Я взяла сумки и потащила их в избу. Баба оставила коромысло на пороге и, подхватив лошадь под уздцы, повела в сарай.

Вожделенные пироги лежали на столе у окна, бережно прикрытые чистым полотняным полотенцем. Рот наполнился слюной, но отрезать себе кусок без хозяйки было как-то неудобно. Я шепотом прокляла чертово воспитание и уселась на лавку, терпеливо дожидаясь, пока хозяйка выполнит мое поручение – накормит, напоит и почистит Бретту.

Вскоре в сенях послышался какой-то шум, странный и… тревожный. Голоса, чьи-то шаги. Меня тут же смело с лавки.

– Госпожа магичка, обжилися? – входя, спросила хозяйка. – Я тута пирогов напекла, поели уже?

– Да нет, не успела, – помотала головой я. – А что там за шум?

– Шу-у-ум? – переспросила баба. – А, да это к сыночку моему, Хольке, друзья пришли.

– Друзья, говорите?

Ее тон мне не понравился. Слишком приторно-сладкий, слишком обманчивый. Селянка лгала, только почему и зачем? Заподозрив что-то неладное, я вышла в сени и осторожно выглянула за входную дверь. Двор как двор, абсолютно пустой. Только вот дрова на заднем дворе больше никто не колол – стояла тишина.

В этот момент на голову обрушилось что-то тяжелое. Не успев толком понять, что случилось, я потеряла сознание.

* * *

.. – Ишь, пирогов ей моих захотелось!

– Так не съела же, теть Парин!

– Ты меня еще учить будешь, мелюзга?!

Я глухо застонала. В голове набатом билась боль, мешая думать, слушать, отбирая последние силы. Во рту было горько от какой-то тряпки или веревки – я не могла разобрать. Ноги кто-то связал, да крепко, на совесть. Судя по запаху, веревки зачем-то пропитали маслом зверобоя, прогоняющего злых духов. Руки за спиной тоже связали, на ощупь не только промасленной веревкой, но и чем-то металлическим. Должно быть, гномья проволока.

Разлепив глаза, я огляделась. Земляной пол, сено в углу и петух, недружелюбно прохаживающийся рядом. С улицы до меня доносились обрывки разговоров.

… – Сжечь паскуду, как стража велела, и вся недолга!..

… – Говорят, ее зомби деревню около Плона дочиста выжрали…

… – Да она сама мертвяков жрет!..

Я попыталась перевернуться с одного бока на другой, но в результате получилось лишь перевернуться на спину. Минут десять я пыталась хоть немного ослабить путы, но все было тщетно. Магия без пассов мне никогда не давалась, а сейчас тем более не дастся. Еще полчаса я все-таки попыталась прожечь веревку и проволоку наугад, пальцами пытаясь изобразить пассы, но в итоге получила ожог на спине. Зато через некоторое время удалось выплюнуть дурно пахнущую тряпку изо рта. Не успела я как следует отдышаться, как возникла новая проблема: теперь до смерти хотелось пить.

– Ко-ко-ко, – высказывал свое недовольство петух.

– Кыш отсюда, – прохрипела я.

Птица никак не отреагировала, зато совсем рядом, за стеной сарая, послышался звонкий мальчишечий голос:

– Дядь То-о-рь! Никомантка проснулась!!

«Никомантка»?!

Меня охватила настоящая паника. Обвинение в некромантии – это уже серьезно, за такое и на дыбу могут вздернуть, и колесовать. Ни первого, ни второго мне пробовать не хотелось. Только с чего они взяли, что я некромантка? Это какая-то ошибка. Да любой, самый завалящий ведьмак по ауре сразу поймет, что я обычная магичка.

Во дворе послышались шаги. Через пару мгновений дверь сарая распахнулась. В проеме показался толстый мужичок лет пятидесяти, с рыжими мохнатыми усами и большими залысинами на голове. В руках он зачем-то держал вилы. Из-за плеч выглядывала моя несостоявшаяся хозяйка и ушастый белобрысый парень.

– Тащи ее, Тор, – нервно приказала Парина и легонько толкнула его внутрь. – Связанная она ничего не сделает.

Никаких ведьмаков и магов среди них не было. Я ошалело взглянула на вилы и попыталась вразумить сельчан:

– Что вы делаете? Это какая-то ошибка, отпустите меня!

Усатый дядька тяжело вздохнул и, покрепче сжав рукоять вил, шагнул в сарай. Женщина и мальчика остались у проема. Много людей находилось у сарая, на улице – я слышала их голоса. Они совещались.

– Зачем везти куда-то, сожжем и все!

– Некр. ник. никмант… ведьм, короче, огонь не жрет!

– Кому ты говоришь?! Да я энтих ведьм…

Я лихорадочно переводила взгляд с одного человека на другого. Ненависть, ярость, презрение. Если бы они все еще не боялись страшную «некромантку», то давно бы разорвали меня на кусочки.

– Это ошибка… – все еще пыталась оправдаться я, но меня никто не слушал.

Тор кое-как справился с робостью и подошел ко мне. Рывком схватив за наполовину распустившуюся косу, поволок меня из сарая. Толпа, стоявшая на улице, взревела. Белобрысый мальчишка извернулся и у дверей со всей силы саданул мне в бок ногой, обутой в порядком изношенный грязный лапоть. Я охнула, Тор волок меня дальше. Спина и зад остро чувствовали каждую кочку. Волосы, казалось, сейчас оторвутся вместе со скальпом.

– Ведьма!! Чтоб ты вечно горела в огне!!

– Перебить ей все кости!

– Смолы, смолы в костер побольше!

Кто-то плюнул мне в лицо, да метко, прямо в нос. Приблизиться и убить меня на месте сельчане боялись. Про некромантов ходило много разных слухов, в числе которых – если дотронешься до кожи некроманта, то станешь нежитью. Бред, но распространенный миф сейчас спасал меня от толпы, которая наверняка забила бы «никомантку» до смерти прямо тут, у сарая.

– А Айянькел как же?..

– Пепел горожанам привезем, они и так довольны будут!!

– Смотрите, чтобы не вырвалась!..

Тут толпа, шедшая по обе стороны от нас, расступилась. Мужчина бросил меня посреди сельской площади и отошел. Я лежала на спине, смотря на небо. Только-только поднялось солнце. Значит, пробыла в забытье целую ночь. «Преступников лучше всего казнить по утрам», – вспомнилось мне цитата из недавно прочитанной книги, автором которой являлся бывший градоправитель города Тыри.

– Поднимите ее, – заорали где-то слева.

Ко мне подбежали двое крестьян. Уверившиеся в беззащитности «никомантки», они грубо подняли меня с земли и поставили на колени перед небольшой, наспех сколоченной трибуной. Я криво усмехнулась, все еще не понимая реальности происходящего. И тут же подумала, что если бы вместо слабенького мага в руках сельчан оказался настоящий некромант, село Гладильники уже существовало бы только на картах.

Я огляделась. Справа, шагах в пятнадцати, стоял большой столб, на какие обычно вешают указы правителей, как королей, так и тех, что помельче рангом. Сейчас на нем были налеплены две бумажки. Первая, из синей гербовой бумаги, явно была каким-нибудь очередным указом. Зато вторая вызвала во мне интерес. Еще бы! Не каждый день видишь свою физиономию с большой подписью наверху: «Внимание! Некромант! Особо опасна».

Бумаги на портрет не пожалели, чернил тоже, так что я в деталях смогла рассмотреть плакат. Лицо было сильно похоже на мое, хоть неизвестный художник и пририсовал некромантке зверский оскал, больше смахивающий на позевывание. Три родинки на щеке были нарисованы слишком ярко, видимо, как особая примета. Внизу было подписано: «известна как Майла». Я попыталась вспомнить, называла ли я когда-нибудь себя этим именем. Вроде нет. Имя было незнакомое, чужое, простолюдинское и походило на собачью кличку.

Тор на трибуне все мешкал, переговариваясь о чем-то с односельчанами и скребя пером по дешевой берестяной бумаге. Возле столба уже начали понемногу притаскивать дрова для будущего костра. Давешний белобрысый паренек пыхтя тащил ведро со смолой. Черноволосый крестьянин баюкал распухшую фиолетовую руку, волоча за тесемки одну из сумок. Шов на боку сумки разошелся, и из прорехи на площадь выпали подарки Аритты – пододеяльник и наволочка. Кто-то из сельчанок бросился поднимать белье, но тут же с криком откинул его обратно.

– Смерть! На них смерть! – тыкала пышногрудая толстуха в вышитые черепа. Видимо, о традициях народа фринт в селе даже не подозревали.

– Поделом тебе, нечего было зариться на некромантское! – огрызнулся мужик.

– Всем тихо!! – ожил на трибуне Тор. Голос его оказался очень громким. Слова эхом разошлись по площади.

Толпа затихла. Кое-где пробежал предвкушающий веселье шепоток. Я проглотила ком, вставший в горле, и посмотрела на трибуну. Сзади Тора, который, по-видимому, был старостой, люди не стояли и я могла видеть стену сарая. От выхода до того места, где я стояла, было всего шагов тридцать. Как же захотелось туда обратно!.

– Суд села Гладильники рассматривает дело некромантки, известной как Майла! Она обвиняется: в создании армии зомби в количестве тридцати тел и натравливание на село Баркасы, что в семидесяти верстах от Плона, что повлекло за собой гибель всех жителей…

Я нервно хихикнула. По толпе прошел осуждающий шепоток:

– У-у, некромантка, смешно ей!..

– Ведьма смеется!! А там девяносто душ погибло…

– Хорошо ей, когда другим плохо!..

– Тишина! – заорал Тор.

На площади вновь воцарилось молчание.

– А также в десяти убийствах в портовом пригороде города Плон, пяти убийствах младенцев…

Обвинения я уже не слушала. Кошмары, которые перечислял сельский староста, не лезли ни в какие рамки. Про младенцев я уже слышала в Тасшобе. Месяца три назад город был всерьез взволнован новостями с севера, однако преступников тогда не нашли. Про некромантию тоже не было ни слова, хотя некоторые и предполагали, что где младенцы, там и темная магия.

Значит, несколько месяцев спустя некромант все-таки выдал свое имя и внешность. Но, черт возьми, почему она так похожа на меня?!

– За сим четырнадцатого числа ябловня некромантка, известная под именем Майла, приговаривается к сожжению. Пепел же развеять в тот же день по ветру. В Айянькел отправить депешу со срочным сообщением о казни некромантки.

Сельчане одобрительно загудели. Я, стоявшая на коленях из последних сил, упала носом в утоптанную землю. Ко мне подбежали все те же двое мужиков и потащили к столбу, вокруг которого были уложены вязанки дров. Тор брезгливо кинул у будущего костра две мои целые сумки и одну – с разошедшимся швом. Остальные, со съестным и одеялом, наверняка кто-то присвоил. Как и лошадь.

Меня водрузили на самую вершину пока не зажженного костра и привязали к столбу. Поняв, что терять уже нечего, я сопротивлялась из последних сил. Даже плюнула в лицо Тору, получив в ответ удар увесистого кулака по лицу. В голове загудело. Несмотря на это, я плюнула повторно, кровью. Мне было уже нечего терять.

Кое-как, не развязывая руки, они за шею проволокой примотали меня к столбу, а потом принялись за остальное тело. Надо отдать сельчанам должное – весьма дорогой гномьей проволоки они не жалели, обматывая «никомантку» несколькими слоями и поливая сверху маслом зверобоя. До смерти хотелось спросить, для чего зверобой, но я полагала, что они вряд ли ответят.

Замотав меня до конца, сельчане принялись обкладывать дрова соломой и хворостом. Я теснее прижалась затылком к столбу, чтобы проволока сильно не давила на горло, и стала смотреть на толпу. Толпа заметно выросла; глаза людей горели предвкушением. Поглядеть на казнь некромантки собралась, наверно, все население от мала до велика. В сельской местности нет особых развлечений, а тут – такая забава.

Я покосилась на трибуну и в просвете толпы, у сарая, увидела двух всадников на белых лошадях. Они были не по-сельски одеты, у одного я заприметила ножны, на вид дорогие, украшенные драгоценными камнями, блестевшими в утреннем солнце. Неизвестные молча смотрели на дрова, которые вскоре должны были стать погребальным костром.