Текст книги "Война всех против всех (СИ)"

Автор книги: Алим Тыналин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Пожалуйста, сколько угодно, – я налил ей вина и дал выпить. – Послушай, если все так плохо, давай я снова верну тебя на место телохранителя, а дуксом назначу кого-нибудь другого. Того же Тукара или Залмоксиса, например. Они живо скрутят остготов в бараний рог.

Девушка присела на краешек клинии, опустила голову и покачала ею, держа в руках кубок с недопитым вином.

– Я не знаю, Моммилус. Если честно, сначала ты мне понравился, я так и подумала, такой хорошенький и нуждается в защите. А потом, узнав тебя получше, я тебя какое-то время ненавидела и жалела, что согласилась на твое предложение. Ты ведь такой подонок, откровенно говоря. Ну, а сейчас я не знаю, что и думать. После смерти твоей матери ты очень изменился и я хочу тебе помочь, но опасаюсь, что ты снова станешь мерзким ублюдком, из-за которого погибли твои родные. В то же время я вижу, как ты стараешься на благо народа и страны, и как они все тебе мешают, и не знаю, надолго ли тебя хватит!

Я потихоньку уселся рядом и сказал:

– Лаэлия, если ты будешь находиться рядом и прикроешь мне спину, то я обещаю, что буду работать во славу Рима до самого своего последнего вздоха.

Я старался быть как можно искренним, говоря эти пафосные слова, но в то мгновение я действительно верил в это. Во всяком случае, хотел в это верить. Лаэлия повернулась ко мне и я с изумлением заметил слезы, катящиеся по ее смуглому личику. Неужели даже такая железная девушка, как Лаэлия, умеет плакать?

Все, что я мог сделать, так это порывисто обнять девушку и поцеловать в губы. И что самое удивительное, она ответила мне с поразительно неистовой силой.

Глава 19
Приручение свирепой львицы

Поцеловать Лаэлию я мечтал еще со времен первого знакомства с ней, а уж запустить руку под тунику и вообще никогда не рассчитывал. Что вы, это была уже цель запредельного уровня.

Поэтому теперь, когда я все-таки решился сделать это и не получил тут же между ног, для меня было так необычно, что я не мог первое время поверить в это. Я имею ввиду, конечно же, поцелуй, а не лапанье девушки, похабные вы мои.

Кроме того, еще одним обстоятельством, сильно изумившим меня, был тот факт, что Лаэлия, оказывается, умела отлично целоваться. Я, как и все окружающие ее мужики, видели в ней в первую очередь крикливую и свирепую бабу, которая умело обращается с мечом и щитом, никогда не прикасается к косметике и благовониям. А на самом деле моя телохранительница, оказывается, умеет целоваться так страстно, что с нею можно позабыть обо всем на свете.

Нашу идиллию прервал идиот Евсений, вошедший в мой шатер с криком:

– Я нашел их, доминус!

Ох нет, что же ты делаешь, тупица, подумал я, с неохотой отрываясь от Лаэлии. Сама же девушка опомнилась и толкнула меня в грудь, а сама отскочила в сторону, будто бы целовалась только что с ядовитой змеей.

Увидев нас, Евсений понял, что совершил ошибку и будто бы поперхнулся дальнейшими словами, но уже было поздно. Кроме того, его глаза даже как-то злорадно, как мне показалось, блестели, когда он обратился ко мне.

– Доминус, я нашел их! Нашел следы вашего дяди. Он отправился на север по одной тайной тропе.

– Хорошо, тогда найди Парсания и отправляйся туда вместе с ним, – приказал я. – А мы утром отправимся следом за вами. Если обнаружите дядю, не надо к нему лезть, просто отправьте к нам гонца, а сами продолжайте наблюдать за ним.

– А как же вы? – Евсению явно не хотелось оставлять меня наедине с Лаэлией.

– А мы отправимся за вами на рассвете. Вы, главное, отправьте к на гонца, – сказал я и добавил: – Ну, чего стоишь, давай, пошевеливайся.

Подождав некоторое время, Евсений вышел из шатра. Мне кажется, он порывался сказать мне что-то, но так и не решился. И хорошо, что не решился, потому что я в это мгновение был уже близок к тому, чтобы приказать увести его и распять на ближайшей скале.

– Что-то я совсем потеряла голову с тобой, Моммилус, – сказала Лаэлия, обмахиваясь ладонью. – Весь день не жрала, а теперь еще и вина выпила. Что ни говори, а ты умеешь свести женщину с ума. Чуть было не воспользовался моей минутой душевной слабости, паршивец.

Я еще не терял надежды.

– Послушай, почему ты всегда зовешь меня обидным прозвищем? – спросил я, наливая ей еще вина и подталкивая тарелку с закусками. – И никогда не называешь «императором»?

Девушка отпила из кубка, осмотрела свои спутанные кудри естественным, чисто женским движением и рассеянно ответила:

– Потому что ты пока что еще не сделал ничего такого, чтобы называть тебя императором. Еще ни один правитель из знакомых мне не сделал ничего выдающегося. Хотя в последнее время ты начал двигаться в правильном направлении. Может быть, скоро я и в самом деле смогу назвать тебя своим императором без зазрения совести.

– Хм, весьма поучительно с тобой общаться, – ответил я и тоже отпил из кубка.

На мгновение наступила тишина и неловкое молчание, а мы посмотрели друг другу в глаза. Я потянулся к ней, чтобы снова поцеловать, но Лаэлия отстранилась и погрозила мне пальчиком.

– Ай-яй-яй, Моммилус, я же говорила тебе, чтобы ты не лез ко мне, не то отрежу член и скормлю собакам.

Но поскольку я уже не мог с собой совладать, то отчаянно продолжил движение вперед, чтобы поцеловать девушку. Она снова подалась назад, но дальше уже было некуда и она вынуждена была остановиться.

Тогда я настиг ее наконец и снова пытался поцеловать, но Лаэлия отворачивалась и толкала меня в грудь. Я схватил ее за руки и навалился сверху, пытаясь прижать к ложу, но тут моя воительница пихнула меня коленом в живот и сама опрокинула на ложе, а затем придавила сверху.

Ее искаженное яростью лицо оказалось напротив моего. Девушка сердито пыхтела, а я чувствовал ее стройное и крепкое тело, плотно прижавшееся ко мне. Крепкие бедра придавили меня внизу, а налитая грудь сильно вздымалась. При этом надо не забывать, что она была одета в кожаные доспехи, а еще сверху был пристегнут красный плащ. То есть, для обороны против чересчур страстных мужчин у нее все было приготовлено.

У римлян не принято носить штанов, что лично я считаю очень удобным в таких случаях. Доспехи Лаэлии прикрывали только верхнюю часть ее туловища, внизу, ниже пояса, была только перехваченная ремнем туника. Под нею, как я понял, у нее ничего не было.

При этом так получилось, что мои обнаженные ноги соприкасались теперь с ногами девушки и это дико возбудило меня, особенно если учесть, как долго я добивался, чтобы оказаться с ней в такой позиции. Почувствовав, как мой член вздымается у нее между ног, Лаэлия поморщилась и сказала:

– Нет, только не это.

Она попыталась отодвинуться от меня и оставить распростертым на ложе, но теперь уже я плотно обхватил ее ногами и прижал к себе.

– Отпусти меня, Моммилус, – не попросила, а отрывисто приказала Лаэлия. – Ты хочешь, чтобы я сломала тебе ноги?

Я внимательно поглядел ей в глаза и вдруг понял, что не вижу в них настоящей злости. Интересно, сколько она уже была без мужчины, наверное, успела затосковать без крепких объятий?

– Можешь сломать мне и руки, и ноги, и голову, но я ни за что не отпущу тебя, – сказал я.

Яростно зарычав, девушка рванулась в сторону и упала с клинии на пол шатра. Я повалился на нее и теперь в очередной раз оказался сверху.

– Уйди, мерзкий ублюдок, – проворчал она и попыталась спихнуть меня, но я уже не дался.

И не сказать, что в этот раз она особенно сильно сопротивлялась. Я буду оценивать свои возможности трезво, при желании Лаэлия в два счета скинула бы меня и отбила бы все внутренности. Но сейчас, как ни странно, когда я прижал ее руки к полу и поглядел на нее, она просто повернула голову чуть в сторону и явила мне свой точеный профиль.

При этом ее нежная шея и ушко, наполовину прикрытые чудесными кудрями, остались соблазнительно незащищенными передо мной и я, конечно же, не стал терять время. Наклонившись, я поцеловал ее в шею, потом в ушко, отодвигая волосы носом, потому что мои руки изо всех сил держали ее.

– Отпусти меня, жалкий урод, – сказала Лаэлия, но сама вдруг подняла бедра и недвусмысленно прижалась ими к моим. – Ненавижу тебя, ненавижу. Если ты сейчас же не отпустишь меня, я тебе яйца оторву.

Угроза, конечно же, существенная, и исходила от девушки, которая вполне могла привести ее в исполнение. Но разве мог я уже остановиться, даже под угрозой потери своих яиц? Я продолжал ласкать шею девушки, затем снова поцеловал ухо и Лаэлия вдруг громко задышала, начала извиваться подо мной и снова прижалась бедрами.

Когда она повернулась ко мне лицом, я поцеловал ее в губы, глядя в ее прекрасные полузакрытые глаза. На этот раз девушка опять страстно ответила мне, причем, когда я осмелел и засунул ей в рот язык, она опять-таки не стала его откусывать, а легонько коснулась своим язычком.

Я уже ликовал победу, но совсем забыл, что подо мною не обычная девушка, а львица. Я продолжал ее целовать, отпустил одну руку и уже начал расстегивать завязки доспехов, но тут Лаэлия снова оттолкнула меня, быстро вскочила и закричала:

– Я тебе сказала, чтобы ты не приближался ко мне, мерзкий уродец! Ненавижу тебя! Не подходи, иначе я убью тебя и не посмотрю, что ты император.

При этом она достала меч, который положила на клинию, когда вошла в шатер, и направила его острие на меня.

– Ты, наверное, думаешь, что я шучу, Моммилус? – спросила она. – Так вот попробуй подойди и ты узнаешь, насколько я зла на тебя. Я выпущу твои кишки на пол этого шатра, я обещаю тебе, попробуй только подойди.

Я поглядел на нее и увидел, что сейчас она нисколько не шутит. Девушка пришла в бешенство от того, что ее защита чуть было не пала под моим натиском. Для того, чтобы это не произошло окончательно, она готова была пойти на самые отчаянные меры, вплоть до убийства.

Я ясно видел, что сейчас она совершенно не в себе и если приближаясь к ней, то вполне может ткнуть мечом мне в живот. В то же время сейчас, с клинком в руках, с растрепанной гривой волос и со сверкающими от ярости глазами Лаэлия была диво как хороша.

И еще я понял, что должен сейчас решиться. Недаром существует поговорка, что трус не завоюет сердце девушки. Она полностью подходила под мою нынешнюю ситуацию, потому что если я сейчас дрогну и отступлю, то уже никогда не смогу стать для нее настоящим императором и господином. Ну и, конечно же, никогда не узнаю, каково это, заниматься любовью с самой настоящей львицей.

Поэтому я, продолжая смотреть ей в глаза, сделал два шага вперед. Если Лаэлия сейчас вытянет руку, то вонзит меч мне прямо в живот. Но я решил рискнуть и поставить на кон все, в том числе и свою глупую распутную жизнь, о которой, собственно говоря, действительно, нечего было жалеть. Потому что, как и говорила недавно девушка, меня еще не за что было любить и уважать, поскольку я так и не сделал еще ничего выдающегося и полезного для других людей.

– Я тебя предупреждаю, Моммилус, – яростно сказала Лаэлия. – Я это не твои доступные шлюшки, готовые прыгнуть в твою постель по первому щелчку пальцев. Еще один шаг и я вспорю твое брюхо. Не доводи меня до греха.

– Если хочешь, сделай это, – сказал я. – Если ты не признаешь во мне человека, который пытается улучшить свою жизнь и жизнь своих подданных, если ты вообще не видишь во мне человека, достойного твоей любви, то ни о чем не волнуйся и просто возьми и вспори мне брюхо. Я только прошу после этого еще отрубить мне голову, чтобы я не мучился так долго. Впрочем, если ты хочешь насладиться зрелищем моих страданий, то отрубать ничего не надо.

Я шагнул вперед и взялся за острый, как бритва клинок обеими руками, затем приблизил его к своей груди и прошептал, глядя Лаэлии в глаза:

– А еще ты можешь просто вонзить этот меч мне в грудь и покончить со мной раз и навсегда. Мерзкий Момиллус больше никогда не будет мозолить тебе глаза.

Я почувствовал, как по моим рукам течет кровь, но не опускал взгляда, пронзая девушку пристальным взором. Она тоже в бешенстве глядела на меня и какое-то время я и вправду был уверен, что мой жизненный путь будет окончен сейчас вот здесь. А затем она вдруг отвела взгляд, обмякла, опустила меч к земле и пробормотала:

– Не могу… Не могу тебя убить, мерзкий ты уродец.

Я подошел к ней вплотную и прошептал:

– Если не можешь убить, тогда люби, – схватил за руку и снова полез целоваться.

Поначалу Лаэлия снова с удовольствием ответила на мои жаркие поцелуи. Она тоже схватила меня свободной рукой и прижала к себе, а затем даже еще немного задрожала от нетерпения.

Я провел руками у нее под туникой, задрал нижние края и коснулся бархатистой кожи на поясе и упругих ягодицах, задел внутреннюю часть бедер, отчего Лаэлия задрожала еще больше. Я задрал и свою тунику тоже, заткнув нижние края за пояс и оставшись, таким образом, голым ниже пояса. Затем я снова совершил ошибку, попытавшись снять с нее доспехи.

Не знаю почему, но она снова превратилась в разъяренную фурию. Засверкала глазами, прорычала:

– Я же предупреждала тебя, что отрежу член, если полезешь!

Меч так и остался у нее в руке и в то же мгновение она ловко схватила мой восставший детородный орган, как раз удобно поместившийся ей в ладонь, и быстро замахнулась, намереваясь его отрубить. Тоненько взвизгнув:

– Только не это! – я хотел вырваться из ее хватки, но это оказалось невозможно.

Меч неуклонно опускался вниз, а остаться евнухом для меня было бы хуже смерти. Поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как подставить свою левую руку в отчаянной попытке предотвратить кастрацию.

Лезвие обрушилось на мою руку и сначала я услышал хруст и стук, и только затем почувствовал дикую боль. Глянув вниз, я увидел, что меч ударил мне по предплечью сверху, но, кажется, не перерубил мою руку, а только сломал кость. Впрочем, боль все равно была жесточайшая.

Лаэлия, однако, на этом не угомонилась. Закричав:

– Я же предупреждала тебя, урод! – она вырвала меч из раны на руке и снова занесла его, продолжая при этом удерживать мое изрядно уменьшившееся в размерах мужское достоинство в другой руке.

Я тоже закричал и попытался заслониться от нее, уворачиваясь в сторону, но это было бесполезно и Лаэлия ударила меня по бедру. На этот раз боли было меньше, все-таки моя туника несколько смягчила удар и он пришелся по касательной.

– Ведь я предупреждала тебя, Моммилус, что убью, как бешеную собаку! – снова зарычала девушка и опять замахнулась мечом.

Да сколько можно, в конце-то концов. Хорошо еще, что уворачиваясь от нее во время второго удара, я успел вытащить свой член из ее руки и теперь можно сказать, освободился. Но уйти от девушки с таким большим боевым опытом было непросто и она опять достала меня, на этот раз по ноге, продолжая все также метить мне ниже пояса.

Хорошо, раз так, я должен попробовать вывести ее из строя, решил я и развернувшись к ней лицом, все также с задранной туникой и болтающимся достоинством, бросился навстречу.

Мой маневр оказался для Лаэлии чуточку неожиданным, потому что она ожидала, моего бегства от нее и не думала, что я пойду в контратаку. Это дало мне пару драгоценных мгновений, во время которых я успел добежать до сумасшедшей девушки и столкнуться с ней, причем Лаэлия как раз снова замахнулась мечом и угодила мне по лбу рукоятью.

Перед глазами у меня сначала разлетелись желтые круги, а затем настала сплошная темнота.

Сколько я пробыл без сознания, не знаю, но, очевидно, не так уж и долго, всего пару минут, а то и меньше. Очнувшись, я думал, что уже попал в новое тело, но затем почувствовал, как мою руку туго стягивают перевязкой, а Лаэлия поспешно шепчет:

– Ромул, милый, любимый, пожалуйста, не умирай!

Сначала я не поверил своим ушам и так и продолжал лежать с закрытыми глазами, в то время как девушка тормошила меня, пыталась остановить кровь, отрывая куски своей туники, потому что я слышал треск ткани, а затем обняла меня и поцеловала в губы и снова зашептала:

– Ромул, миленький, пожалуйста, не умирай! Какая же я дура, великие боги, какая же я дура! Что я наделала! Как я могла ранить его!

И напоследок, ко всему тому невероятному безумству, что творилось в последние минуты, будто бы всего этого было мало, сверху на меня лежащего беспомощно и с закрытыми глазами, упали горячие соленые капли. Вот уж чего я действительно ожидал меньше всего, так это того, что Лаэлия заплачет при виде моего поверженного тела.

Тут надо признаться, что пытаясь привести меня в чувство и беспрестанно сокрушаясь о своей глупости, девушка сама не заметила, как прижалась ко мне обнаженными бедрами. Даже не открывая глаз, я ощущал ее голое бедро рядом со своей ногой, потому что она, как я уже сказал, видимо, отрывала куски своей туники прямо снизу, не снимая доспехов. Сейчас, получается, она сидела рядом со мной на коленях, почти обнаженная по пояс, также, как и я, обнимая при этом и прижимая к своей груди.

Чтобы проверить свою догадку, я чуточку приоткрыл глаза, стараясь не обращать внимания на дикую боль в ноге и руке и тут же убедился, что дело обстоит именно так, как я и предполагал. Более того, поскольку Лаэлия держала меня, как ребенка, прижимая к груди, я вдобавок к ее длинным обнаженным бедрам еще и заметил в прорези доспехов прекрасные полушария ее груди.

Короче говоря, все это божественное зрелище привело в движение всю мою мужскую силу, так и оставшуюся на всеобщее обозрение, а затем я вдруг услышал, как Лаэлия сначала причитает:

– Ромул, пожалуйста, не умирай, мой милый Ромул, прости меня! – замолкает, а потом удивленно говорит: – Ромул, что это значит?

Я открыл глаза, схватил ее за шею уцелевшей рукой и грубо сказал:

– Заткнись уже, сука, – а затем повернул к себе спиной, наклонил и вошел в нее сзади.

Глава 20
Раненый, но довольный, снова в погоню за сокровищами

Всю ночь мы с Лаэлией занимались любовью. Девушка так долго была обделена мужской лаской, что превратилась в фонтан страсти, бьющий через край.

Она настолько исступленно предавалась желаниям, что совсем потеряла голову и забыла, что я ранен в трех местах. При этом девушка расцарапала мне всю спину похлеще любой кошки. Мы заснули под утро, но спать довелось недолго.

Во-первых, несмотря на бурную ночь, большую часть которой, честно говоря, я продержался только благодаря силе воли, теперь я чувствовал себя прескверно. Раны дали о себе знать, снова обильно потекла кровь и вскоре я уже плохо соображал, что происходит вокруг меня, в то время как Лаэлия мирно спала рядом.

Во-вторых, я помнил слова Евсения о том, что ему удалось напасть на дядин след и хотел выехать как можно раньше, еще засветло.

Тем не менее, устав после ласк и ранений, я ненадолго забылся тяжелым сном, но вскоре проснулся с протяжным стоном. Лаэлия мгновенно проснулась и бросилась ко мне.

– Как ты себя чувствуешь, Ромул? – спросила она, осматривая мои раны. – О боже, да у тебя же горит лоб, прикоснуться больно. И кровь льет ручьем. Какая же я дура, что порезала тебя!

– Это точно, – пробормотал я и тут же получил тычок в бок, к счастью, не тот, что был ранен.

– Заткнулся бы уже, придурок, – попросила Лаэлия. – Ты же видел, в каком состоянии я находилась, зачем полез ко мне? Я и в самом деле могла тебя прикончить, особенно когда ты бросился на меня. Это надо же быть таким сумасшедшим придурком!

Она сидела рядом со мной на клинии, полностью обнаженная и наблюдать за ее крепким мускулистым и в то же время удивительно грациозным телом было сплошным удовольствием в моей сегодняшней жизни, особенно сейчас, когда все мое собственное тело заполнила тупая и непрерывная боль.

– Но ведь это сработало, – все также слабо пробормотал я. – и вот теперь ты со мной, в одной постели.

– Не слишком на это рассчитывай, – тут же парировала Лаэлия. – То, что случилось между нами сегодня ночью, это просто так, сплошное недоразумение. Не думай, что тебе еще раз удастся заставить меня потерять голову. Я жалею, конечно, что так поранила тебя, но ты и сам виноват, что полез ко мне. Надо же быть таким отчаянным безумцем, полезть на меч с голыми руками!

Она сокрушенно покачала головой и повторила:

– Безумец, безумец, ты вообще самый сумасшедший из всех, кого я встречала. И да, я вынуждена признаться, оказывается, ты не такой уж и слабак, как я думала. Слабый мужчина просто не смог бы овладеть мною, это я тебе точно говорю.

– Ладно, сильная женщина, ты может быть снизойдешь до просьбы своего слабого императора и позовешь какого-нибудь архиатра из своего войска? – попросил я, кривясь от боли. – А то нам скоро выезжать в погоню за дядей, а я совсем разваливаюсь на части.

– Ничего, не сдохнешь, – безапелляционно заявила Лаэлия. – Я кое-что знаю в ранах и виде, что они у тебя не смертельные. Вот на руке, пожалуй, самая опасная, может пойти огненная болезнь и придется отрезать конечность, но ты сам говорил, что предпочитаешь работать головой, а не руками, так что для тебя это не такая уж и большая потеря. Ладно, не хмурься, милый, шучу, сейчас я пойду и приведу лекаря.

Она начала одеваться, а я наблюдал за ней при тусклом колышущемся огоньке светильника.

– Да, кстати, я тебе хотел предложить кое-что, – сказал я, пока она не ушла. – Я тут подумал на досуге о твоем рассказе, что тебе так тяжело командовать тупоголовыми варварами. Кажется, я нашел выход из положения.

– Только не говори, что ты опять хочешь мне предложить стать твоим телохранителем, – Лаэлия попробовала натянуть изорванную тунику и досадливо развела руками. – Я теперь не смогу наблюдать, как ты ведешь в постель очередную куртизанку. Я просто-напросто зарублю вас обоих и мне совершенно наплевать, что будет после этого.

– Нет, упаси меня боже брать тебя своей телохранительницей, – усмехнулся я. – Вместо того, чтобы защищать меня, ты наоборот меня убьешь в первую же ночь, это верно. Нет, я хочу предложить тебе кое-что другое.

– И что же это? – спросила Лаэлия, натягивая доспехи. Поверх своей изорванной туники она натянула мою и осталась довольна.

– Послушай, что, если ты создашь отряд амазонок? – спросил я. – Ты знаешь, что греки называли так женщин-воительниц? Вот и я предлагаю тебе найти и отобрать ко мне на службу подобных тебе, яростных и грозных в бою женщин. Создай отряд численностью хотя бы в центурию и принимай над ним командование.

Лаэлия на минутку остановилась, раздумывая. Поскольку чувства свои она скрывать не умела, то я сразу увидел, что ей идея пришлась по вкусу.

– Хм, я знаю, по меньшей мере, еще трех таких же девушек, которые владеют боевыми навыками ничуть не хуже меня, – задумчиво сказала она. – Женщин, которые смогут стрелять из лука или арбалета, я найду еще больше. Да, слушай, в твоем предложении есть отличная новость для меня. Я вполне согласна.

– Да, а еще ты можешь создать специальный отряд соблазнительниц, которых мы будем отправлять к моим врагам, чтобы они обезвреживали их, – мечтательно сказал я. – Я не имею в виду отравление или убийство, хотя это тоже не исключено, но вот если они полностью очаруют их и привлекут на мою сторону, это будет очень даже здорово.

– За кого ты меня принимаешь, Моммилус, за хозяйку лупанария? – покраснев от ярости, закричала Лаэлия. – Да у тебя из головы все мозги вытекли, раз ты мне предлагаешь заняться таким позорным занятием? Ты совсем уже спятил, что ли? Видишь этот меч, еще одно слово и я сейчас же зарежу тебя им и закончу то, что начала сегодня ночью, понял?

– Ладно-ладно, я просто пошутил, – пробормотал я, стараясь ее успокоить. – Позови медика, пусть он сделает мне перевязки и мы отправимся в путь. А ты пока начинай собирать кандидаток в отряд амазонок, хорошо?

– Ладно, – буркнула Лаэлия и вышла из шатра.

Я на время забылся тяжким сном, а проснулся, когда полковой архиатр закончил перевязывать мою руку. Тогда я вызвал Лакому и приказал ему немедленно выступать за моим дядей по дороге, указанной Евсением.

– Да, кстати, с этого дня пусть командование над остготами примет Тукар, – приказал я. – Или ты хотел бы командовать ими?

– Ну уж нет, император, – ответил Красная Борода, глядя на меня, распростертого на клинии. – Я сейчас как раз начал набирать новые центурии из беглых рабов, как ты и говорил, поэтому пусть Тукар возится с этими строптивцами. Уж он-то сможет их укротить.

– Что говорят в лагере? – спросил я. – Насчет моих ранений?

Лакома ухмыльнулся.

– Весь лагерь уже говорит о том, что Лаэлия испортила тебе шкуру сегодня ночью, и обсуждает тот факт, что ты все равно сумел ее трахнуть.

– От людей все равно ничего не скрыть, – пожаловался я. – Ладно, давайте скорее выдвигаться в погоню, мы и так потеряли много времени.

Затем я снова забылся тяжким сном и проснулся уже в повозке, куда меня поместили, поскольку я не мог стоять на своих ногах. Несмотря на то, что это была императорская повозка и на колесах были надеты рессоры, я все равно ощущал жуткую тряску, от которой мои раны загорелись огнем.

Вокруг стояли скалы, и вместо дороги только подобие широкой толпы, по которой водил скот. И спереди и сзади шли люди, а именно остготы. Они очень странно посматривали на меня, как мне показалось. Или это уже мнительность из-за болезни, вызванной ранами?

Неподалеку шла центурия под командованием вестгота Аскалька, а позади повозки на конях ехали Лаэлия и Родерик. Девушка тревожно поглядывала на меня, а когда заметила, что я очнулся, радостно улыбнулась. Потом огляделась по сторонам и послала мне тайный поцелуй. Я улыбнулся в ответ, затем поискал Донатину.

Вскоре он подъехал, весь недовольный, будто съел ежа и до сих пор не сходил в туалет.

– От Евсения есть новости? – спросил я, морщась от тряски, потому что моя голова раскалывалась от боли, а из ран снова пошла кровь.

Донатина кивнул.

– Приезжал гонец. Он сказал, что Евсений преследует дядю почти по пятам и ждет, пока мы нагоним его. Обычными силами не справиться, у твоего дяди около двухсот воинов, надо привести, по меньшей мере, вдвое больше.

– Вот проклятье, мы сейчас уже должны были ехать обратно в город с казной, – простонал я. – Где архиатр, он может как-нибудь облегчить мне эту боль? Я сейчас рассыплюсь на кусочки, кто-нибудь сможет собрать меня после этого?

– Если ты передашь кому-нибудь командование, например, Лакоме, мы сможем отправиться туда четыремя центуриями и попробуем поймать твоего дядю, император, – предложил Донатина. – А ты пока поезжай потихоньку, чтобы не страдать от ран и высокой скорости. Вы вообще можете остановиться лагерем и дать нашего возвращения.

– Да, наверное, так и сделаем, – сказал я. – А вы не сбежите с казной? Такие деньги отличный куш для наших бывших разбойников.

– Обижаешь, император, – покачал головой бывший священнослужитель. – Меня интересует процветание нашей империи, а не деньги, ты об этом прекрасно знаешь. И я постараюсь проследить, чтобы твоя казна не пропала.

– Извини, дружище, видимо, моя голова совсем не работает из-за ран, – простонал я. – Давайте, действуйте и поймайте уже этого Павла, наконец. Кстати, где Парсаний, куда пропал этот мерзавец?

Донатина нахмурился.

– Меня и самого беспокоит молчание этого паскуденыша. Куда он мог исчезнуть, уже со вчерашнего дня вестей нет?

Мы поговорили еще с полчаса и обсудили дальнейшие детали плана. Я то и дело морщился от боли, а потом и вовсе впал в беспамятство. Очнулся я уже под вечер, когда вокруг стало темно, на небе высыпали крупные звезды, а неподалеку шумел ручей.

Темнота и звезды виднелись мне через полог шатра, широко открытый, чтобы ко мне заходил свежий воздух. Рядом с клиникой, на которой я лежал, стоял столик, но сейчас он пустовал. На поверхности сиротливо стоял кувшин, но никаких бокалов рядом.

Мы уже опять остановились лагерем и я находился в своей табернакуле, походной палатке для офицеров. За стенами палатки слышались разговоры и громкий смех воинов, а также треск дров в кострах. Кроме того, издалека ржали лошади.

Я хотел, чтобы мне перевязали раны и позвал какого-нибудь на помощь, но никто не отозвался. Весьма удивительно, однако.

Вот же они, люди, сидят рядом с моим шатром, и наверняка слышат меня. Тогда почему не откликаются? Или от болезни мой голос совсем ослаб?

Я позвал громче, но все равно никто не отозвался. Чертовски странно, может быть, я нахожусь во сне и мне все это видится? Но нет, вроде бы я находился в самой настоящей реальности.

Скрипя зубами от боли, я заставил себя подняться и принял сидячее положение. Посидел, тяжело дыша и пытаясь утихомирить шум в голове, но это плохо получалось. Затем протянул руку и взял кувшин, поскольку меня мучила дьявольская жажда, но он оказался пустой. Я с досадой бросил его обратно и кувшин покатился по столу, остановившись на краю, так и не свалившись на пол.

Затем я заставил себя подняться и направился к выходу, едва не падая на каждом шагу. Эта дорога в шесть локтей до выхода из табернакулы показалась мне вечным путем, полняюым страданий и бед.

Пару раз я действительно чуть не упал и едва успел схватиться за стены палатки. Наконец, кое-как я выбрался на свежий воздух.

Едва перебирая ноги, я огляделся, не решаясь отойти далеко от своего убежища. Вокруг уже зажглись костры и стояла темень, а скалы чернели в ночи. Всюду сидели группки воинов-остготов, а вот моих солдат палатинов нигде не было видно.

Тупо поглядев на остготов некоторое время, я вспомнил, что сам же отправил всех своих солдат вместе с Лакомой и Донатиной в погоню за дядей. А ведь здесь, получается, остались одни только ненадежные остготы, готовые восстать в любое время, как говорила Лаэлия.

Кстати, где она, почему отсутствует? Где Родерик, мои слуги и рабы, куда все подевались? И где вестгот Аскальк, который должен был вступить в командование остготами после Лаэлии?

– Эй! – крикнул я, шатаясь на месте, будто пьяный. – Где вы? Почему оставили меня?

Остготы продолжали сидеть возле костров, не обращая на меня внимания. Некоторые оглянулись на мой голос, пренебрежительно улыбнулись, но даже не почесались, чтобы помочь мне. Что вообще происходит?

– Эй, – снова слабо запищал я. – Помогите, кто-нибудь!

– Конечно, доминус, позвольте мне оказать вам помощь, – сказал сзади знакомый голос.

Я с трудом обернулся и увидел Евсения. Мой слуга стоял сзади и низко кланялся мне. Он находился возле стенки шатра и, очевидно, оказался здесь совсем недавно. Единственный из этих бездельников, кто явился на мой зов, вот образец преданного человека.

– Мне нужен медик, Евсений, – жалобно попросил я, шатаясь, как дерево на ветру. – Мои раны истекают кровью. Я не знаю, выдержу ли эту ночь. Помоги мне, пожалуйста.

Слуга подошел ко мне и подставил плечо. Затем повел меня обратно в табернакулу, говоря по дороге: