Текст книги "Самый мрачный рассвет (СИ)"

Автор книги: Али Мартинес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Али Мартинес
Самый мрачный рассвет

Пролог.

Шарлотта

Палками и камнями можно поломать мне кости, но слова мне боли никогда не причинят.

Тот, кто придумал эту фразу – лжец. Слова очень часто являются сильным оружием для всех, взывая к самым сильным эмоциям, которые только может испытать человек.

– Вы беременны, – не те слова, которые я хотела услышать, когда начался мой первый учебный год в медицинской школе.

Да, я была очень хорошо знакома, как работает репродуктивная система, но ночное рандеву на стойке с пьяным мужчиной, которого я встретила всего час назад, не должно было закончиться порванным презервативом и беременностью.

– Это мальчик, – сказал доктор, положив мне на грудь окровавленный, прекрасный сверток девять месяцев спустя.

Я была уверена, что тот захлебывающийся звук можно было считать словом, но он изменил всю мою жизнь. Один взгляд в эти серые, рассеянные глаза и я стала не просто женщиной, которою принудили родить ребёнка. Во мне зародился первобытный материнский инстинкт.

Сердце. Душа. Навечно.

– Лукас, – прошептала я, в то время как держала в руках семь фунтов и две унции моего маленького мальчика, которого я всегда буду защищать. Одна мысль въелась в мозг до костей – я сделаю для него всё, что смогу. Но, поскольку я очень много училась за последние годы, то не всё могла держать под контролем.

– Со временем вашему сыну нужна пересадка сердца, – сказал доктор, когда мы в тревожном ожидании сидели в кабинете кардиолога, после долгой ночи, проведённой в реанимации. В этот момент я хотела отдать Лукасу своё, казалось, что после этих слов в груди моё сердце разорвалось пополам. Я хорошо осознавала тот факт, что не каждый ребенок – образец совершенного здоровья. Но он был моим. Он вырос у меня внутри из ничего, превратившись из не более чем зародыша, в невероятный крохотный комочек, который однажды протопчет свой собственный путь через этот сумасшедший мир.

Десять пальчиков на руке. Десять – на ноге. Волосы, как у меня, цвета вороньего крыла. Подбородок с ямочкой, как у отца. Этот ребёнок превратился из ничего, чего я никогда не хотела, в самое важное и необходимое для меня. Я отказывалась принять факт, что он болен.

После того как доктор ушёл, Брэди уставился на меня через всю комнату, наш сын был прижат к его груди, и набросился на меня вопросами.

– Они смогут спасти его, правильно?

Мой ответ был резким и шёл из глубины души.

– Нет.

Я знала слишком много о диагнозе Лукаса, чтобы поверить в то, что кто-то сможет его спасти. Однажды, возможно, до того как ему исполнится восемнадцать, его хрупкое сердечко остановится, и я буду беспомощно наблюдать, как единственный смысл моей жизни борется, чтобы выжить. Его добавят в регистр, длиною в мили доноров, и начнутся наши мучения, изнуряющие психику, по ожиданию, когда кто-то умрёт, чтобы наш ребёнок имел возможность жить.

Знание не обладало в данной ситуации силой. Я бы отдала всё на свете, чтобы не знать, что означают слова доктора, сказанные нам.

Сотни людей в регистре доноров умрут прежде, чем показатели моего сына с кем-либо совпадут. Это не говоря уже о тех, кто умирает на операционных столах, или тех, у кого началось отторжение пересаженного органа и в течение часа после пересадки умрёт. В медицинской школе мы гордились статистикой людей, которых мы спасли. Но это мой сын. У него была только одна жизнь. Я не могла рисковать, чтобы он упустил её.

Я не могла потерять и его.

Несмотря на опустошение, я пытаюсь быть счастливой. Я фальшиво улыбаюсь, притворяясь, когда получаю слова ободрения от наших друзей и членов семьи, и мне даже удалось сказать несколько ободряющих слов, чтобы поддержать Брэди. В ответ он ничего не сказал. У нас были не те отношения. Оказывается у нас мало общего, когда мы полностью одеты. Однако после рождения Лукаса мы стали друг другу чем-то большим, чем просто друзьями. А из-за того, что большую часть времени мы проводим в и за пределами больницы рука об руку, наша связь становится всё сильнее.

До тех пор, спустя шесть месяцев, пока одно невинное слово не разрушило нас всех.

Палками и камнями можно поломать мне кости, но слова мне боли никогда не причинят.

Вранье.

Мы не чувствуем слоги и буквы, но они всё равно могут уничтожить всю нашу жизнь быстрей, чем пуля, вылетевшая из пистолета.

Одно слово.

Этого было достаточно, чтобы затмить солнце на моём небе.

– Шшш, – прохрипела я, хватаясь за ручку коляски, чтобы поймать соску, повисшую на атласной голубой ленте с монограммой моего сына, и вложить её обратно в его ротик.

У него всю ночь было хорошее настроение. Кажется, что в шестимесячном возрасте это было невозможно. Я не могла бы себе представить наисладчайшей пытки набега на молочку с девизом все-это-ты-можешь-съесть и группы людей, которые поддерживают подобные капризы – включая те капризы, которые состояли не более чем из отрыжки или мочеиспускания на вышеупомянутых людей.

Это было первое утро осени, но жаркое атлантическое лето ещё витало в воздухе. Между консультациями и несуществующим режимом сна Лукаса я едва оставалась в сознании.

Мой мальчик любил проводить время на улице, а мне нравилось, что он становился сонным, независимо от того, как сильно он с ним боролся. Поэтому надеясь, что мы оба сможем вздремнуть сегодня утром, я пристегнула его к непозволительно дорогой коляске, которую мама Брэди купила в день рождения малыша, и отправилась вместе с ним гулять по местному парку.

Необычная детская площадка, расположенная менее чем в полумили от нашего дома, была одной из моих любимых мест в мире, может быть, поэтому я останавливалась здесь на пятнадцать минут после школы каждый день. Я наслаждалась игрой детей, воображая, как это было бы, когда Лукас достигнет их возраста. Изображения его, перепрыгивающего через ограждения, как обезьянка, спасаясь от орды хихикающих девчонок, промелькнули в моём сознании, вызывая на лице улыбку. Будет ли он таким же общительным, как я? Тихим и сдержанным как Брэди? Или больным, застрявшим в больнице, ожидающим своё сердце, которое так никогда и не придёт? Мысли вылетели из моей головы, когда я услышала отчаянный крик женщины, заставивший меня застыть.

– Помогите!

Одно слово.

Я нажала на тормоз коляски и повернула лицо к звуку, в горле образовался ком, когда она подняла с земли малыша. Взрыв адреналина прошёл сквозь меня, и, следуя инстинкту, я бросилась на несколько ярдов к ней.

– Он не дышит! – закричала женщина, в ужасе передавая мне в открытые руки безжизненного малыша.

– Звоните 911, – приказала я. Мой пульс ускорился, когда я положила маленькое тело на столик для пикника, годы обучения смешались в моей голове в беспорядочную массу. – Что произошло? – спросила я, опрокинув его голову назад, чтобы проверить дыхательные пути и открыть их, но малыш так и не задышал.

– Я… я не знаю, – пробормотала она. – Он просто упал… О, Боже! Он не дышит!

–Успокойтесь, – рявкнула я. Хотя и не была уверена кому конкретно это говорила. Это была моя первая чрезвычайная ситуация, и хоть я была намного лучше всех, кто сейчас был в парке, но если бы я оказалась в такой ситуации, то хотела бы получить более квалифицированную помощь, чтобы помочь Лукасу.

Но, поскольку нас окружила группа мамочек, ни одна из которых не подошла и не предложила руку помощи, я – это всё, что было у неё сейчас. Итак, с бьющимся где-то в горле сердцем я взялась за работу, молясь, чтобы этого было достаточно.

После нескольких минут из посиневших губ мальчика вылетел слабый стон.

Звук рыданий от облегчения его матери стал звуком, который я никогда не забуду. Глубоко внутри, как будто зародившийся в её душе, выскользнул из её рта.

– О боже! – закричала она, её руки дрожали, когда она наклонилась над дрожащим телом, чтобы прижать лицо мальчика к своей шее.

Когда его крики стали громче, я медленно отодвинулась, чтобы дать ему немного пространства. Я не могла оторвать глаз от чуда, которое произошло с этим ребёнком, минуту назад лежавшего бездыханным телом. Теперь же он цеплялся за шею своей матери.

С дрожащим подбородком и слезами, застывшими в уголках глаз я улыбнулась самой себе. Я боролась. Балансировать между строгими мерами в мед. школе и неуверенностью в себе, в качестве матери-одиночки, было достаточно сложно, но сочетать двенадцатичасовые дни, только чтобы вернуться домой, с шестичасовой учёбой – было слишком, я сгорала. Я дошла до того, что размышляла о тех годах, когда Лукас будет уже старше, чем сейчас.

Когда появились парамедики, я была счастлива обладать теми знаниями, которые помогли мне подарить маленькому мальчику еще один шанс жить. В этот момент все причины, по которым я хотела стать доктором, заполнили меня.

Однажды, Пабло Пикассо сказал: «Смысл жизни – найти свой подарок. Цель жизни – отдать его».

Я знала об этом с нежного семилетнего возраста, когда соседка ободрала кожу с колена, и я наложила шину, прежде чем её мама догадалась, что медицина и была моим подарком, даром.

Пришло время мне применить этот дар, чтобы помочь другим нуждающимся.

– Спасибо, – воскликнула мне измученная мама, полная решимости подбодрить меня, когда я отступила назад.

Я просто кивнула и приложила руку к бешено бьющемуся сердцу, чувствуя, что это я должна была поблагодарить её.

Когда я потеряла женщину из виду за спинами парамедиков и любопытной толпы, то повернулась на пятках и направилась к коляске с Лукасом.

Теперь осталось только дойти до поскрипывающей вещицы меньше, чем за секунду.

Его там не было.

Я осмотрелась вокруг, предполагая, что вовремя хаоса слегка сбилось чувство пространства. Но через несколько минут что-то ударило меня. Всё было неправильно.

Ужасно, земля разверзлась подо мной.

– Лукас, – позвала я, как будто шестимесячный малыш смог ответить мне.

Он не смог.

На самом деле никто не смог.

Волосы на затылке встали дыбом, а частота пульса взлетела. Мир, казалось, вращался вокруг меня в замедленном режиме, пока я осматривалась вокруг. Мой разум взорвался от возможностей того, где бы он мог. Но даже в этот момент ужаса я осознавала, что абсолютно точно оставила его здесь, благополучно пристегнув, в несколько ярдов.

– Лукас! – закричала я, беспокойство развило обороты до неизмеримых высот.

Хаотично передвигаясь, я побежала к уже рассеивающейся толпе.

Я поймала руку женщины, прежде чем она успела пройти мимо меня:

– Вы видели моего сына?

Её глаза расширились от испуга, но она покачала головой.

Я схватила другую женщину:

– Вы видели моего сына?

Она тоже покачала головой, поэтому я продолжала двигаться, хватая людей и умоляя их, наконец-то кивнуть.

– Зелёная коляска от Navy Trim?

Ещё одно покачивание головой.

Моё зрение расфокусировалось, горло горело, но я никогда не остановлюсь.

Он был здесь. Где-то. Он должен быть.

Моё сердце билось о рёбра, когда меня накрыла ещё одна волна адреналина – и я боялась, что это всё было реально – уничтожая моё тело.

– Лукас! – закричала я.

Мои мысли спутались, и я потеряла всякое чувство разумности. Я помчалась к первой же увиденной мной коляске. Она была розовой в белый горошек, но он мог быть внутри.

– Эй! – возмутилась женщина, когда я приподняла одеяльце над её ребенком.

Её ребенок. Не мой.

– Лукас!

Желчь грозила сжечь моё горло. С каждой проходящей секундой мой ужас усиливался. Я зарылась рукой в волосы, когда парализующая беспомощность когтями впилась в меня, угрожая поставить на колени. Я заставила себя удержаться на ногах.

Ради него я сделаю все.

– Лукас! – захлебнулась я криком в последний раз, волна дрожи прошла сквозь меня.

Одно слово.

Я помогла ей. Той женщине.

Когда она была в отчаянии и рисковала потерять своего сына, я отдала его ей.

Кто-то сможет помочь мне.

Они должны.

– Помогите! – закричала я из последних сил.

Одно слово.

А потом весь мой мир потемнел.

Глава первая.

Портер

– Папочка?

«Да», – подумал я, но слишком сладко спал, чтобы эти слова смогли вырваться наружу. Прошло несколько недель, пока я не получил настоящий отдых. Мотаясь между работой и детьми, я находился на грани истощения.

– Папочка?

Я здесь, малыш.

– Папочка! – закричала она.

Я вскочил с кровати, пошатываясь и оглядывая комнату.

Она стояла в дверном проеме, её длинные каштановые волосы были спутаны, а глупая ночная сорочка «Hello Kitty», которую она надевала, настояв на том, чтобы спать в ней каждый день на прошлой неделе, волочилась по полу.

– Что случилось, Ханна? – спросил я, тыльной стороной ладони стирая остатки сна из глаз.

– Трэвис не может дышать.

Три слова, порождающие мои кошмары, преследующие мои сны и живущие со мной в реальности.

Отбросив одеяло назад, я вылетел из кровати. Мои босые ноги стучали о пол, когда я бежал по коридору в сторону его спальни.

Ханна начала спать с ним несколько недель назад. Её старший брат реагировал на это так, будто это было сродни жестокой и необычной форме пыток, но втайне я думал, что ему это нравилось.

И хотя ей было три с половиной, мне было комфортнее чувствовать себя в этом мире, зная, что с ним кто-то был в ночное время суток.

Широко распахнув дверь, осторожно, чтобы не порвать плакат Minecraft, который мы повесили чуть раньше сегодня, я поспешил к его кровати, чтобы обнаружить, что она пуста.

– Трэв? – позвал я.

Мне ответила Ханна.

– Он в ванной.

Я ударился о коробку с лего и открыл нижний ящик тумбочки, чтобы достать ингалятор. Неожиданно, груда пустых бутылок из-под Gatorade упала с кровати.

Когда я выбежал из комнаты, меня пронзила гордость. Это мой мальчик. Чёрт возьми, больным застрял в постели всю прошлую неделю, но каким-то образом, найдя в себе силы, смастерил ловушки в своей комнате.

– Эй, – прошептал я, когда повернул за угол в ванную комнату.

Тугой комок образовался в животе. Его тоненькое тело сидело на краю ванны, его плечи сгорбились, а локтями он упирался в бёдра. Пот залил его бледное тело. Глубокие, тяжелые вдохи, не доходящие до лёгких, с каждым разом выгибали его спину назад.

– Пожалуйста… нет, – вздохнул он.

Я знал, о чём он просил, но я не мог обещать ему этого.

– Шшш, я понял.

Я погладил его тёмные коротко стриженые волосы и сделал всё возможное, чтобы замаскировать своё беспокойство. Я всегда так делал, когда ехал на работу, сажая его в машину.

Всю неделю он был на антибиотиках, но инфекция так и не покидала его лёгкие. Месяцы назад ингалятор Трэвиса был не более чем дорогой картонной упаковкой, собирающей пыль. Но за последние несколько недель всё стало так плохо, что пришлось купить запасной, чтобы держать его в своей комнате.

Я думал, что это плохо, когда и дня не проходило без этого дыхательного аппарата, но теперь нам нужно было три.

Моему сыну было одиннадцать. Он должен был играть в футбол и быть маленьким шалуном, поддразнивая девочек, которые ему нравились, а не просыпаться в три часа ночи, борясь за выживание. С каждым днём, когда он всё больше и больше погружался в это, я испытывал страх, что однажды потеряю его.

Его лёгкие завибрировали, когда он с силой втянул в себя воздух так, что хрипы были слышны по всему дому.

Знакомое шипение заполнило комнату, когда активировался ингалятор.

– Успокойся и постарайся дышать, – прошептал я, моё сердце разрывалось, когда я просунул палочку между его сжатых губ, его бледная и трясущаяся рука поднялась, чтобы удержать её на месте.

Иисус. Это было плохо.

Я опустился на холодную плитку у ног сына, моё сердце билось где-то на уровне горла, и я обхватил его бедро рукой. Мой мальчик был бойцом, поэтому я не был уверен, что своим присутствием чем-то помогал ему, но наша связь творила чудеса.

Мы начали дышать вместе, и через несколько минут я почувствовал головокружение. Я не мог представить, как он мог до сих пор оставаться в вертикальном положении.

Пожалуйста, Боже. Сколько раз за последние три года я торговался с Богом о здоровье Трэвиса, наверное, я уже должен был стать священником.

Тиски сдавили мою грудь. Ингалятор не помогал. По крайней мере, не так быстро действовал.

Волна страха нахлынула в животе. Он будет ненавидеть меня. Но я его родитель; это моя работа принимать трудные решения – даже если они уничтожат меня. Его боль и борьба бежали по моим венам тоже. Это была не только его битва. Это влияло на нас всех. Если с ним что-то случится, мне придётся всю жизнь нести эту дыру в сердце.

Я обещал ему, что буду о нём заботиться. Я не обещал ему, что буду его другом, пока у меня есть подобные обязанности.

– Ханна, не могла бы ты взять папин сотовый?

– Нет! – подавился Трэвис.

Я закрыл глаза и прислонил голову к его плечу.

– Приятель, мне жаль.

– Я… не … поеду, – прохрипел он.

Я с трудом сглотнул, чтобы подавить эмоции. Я должен быть сильным за всех нас – независимо от того, что сердце разрывалось на части.

Я не смогу снова пережить это.

Но я должен пройти через это снова.

– Ты должен, Трэв.

Сын вскочил на слабые ноги, но его чувство равновесия было нарушено, и он, споткнувшись, начал падать вперёд.

Поднявшись, я поймал его за талию, прежде чем он проломил бы себе череп из-за суеты. Ингалятор с грохотом упал на пол, хрипы усилились, когда Трэвис начал бороться со мной.

Его движения были вялыми, руки медленными, но всё равно каждый удар убивал меня, возможно, он бы смог стать чемпионом по боксу. Бог знал, что я смог бы отправить его в нокаут, успокоив его тем самым.

– Извини, – пробормотал я, потянув его к себе на грудь.

– Я ненавижу тебя, – воскликнул он, отказываясь сдаваться.

Это не так. Трэвис любил меня. Я знал, что это было такой же правдой, как небо являлось синим. Но если ему нужен был выход для его гнева, то я был бы весь в его распоряжении дни напролёт.

Я мягко сжал его.

– Прости меня.

Он не обнял меня в ответ, но мне это и не было нужно. Я просто хотел, чтобы он продолжал дышать.

Когда Ханна появилась с моим телефоном, я направил Трэвиса, чтобы усадить его на бок.

Как я и ожидал, он плакал. Я не мог винить его. Я тоже, чёрт возьми, хотел кричать.

Это было несправедливо. Ничего из этого.

Подняв телефон к уху, я нажал «звонок». Когда послышались гудки, я наклонился и подхватил ингалятор, чтобы передать его моему сыну.

– Закончи его, а потом мы поедем в больницу.

Он уставился на меня, испепеляя взглядом, но он был слишком слаб, чтобы иметь возможность вырвать телефон из моей руки.

Сонное «Хэлло?» раздалось из телефона.

– Мама. Эй, ты можешь встретить нас в больнице, чтобы забрать Ханну?

Её кровать заскрипела, видимо, она начала выбираться из неё.

– Насколько плохо?

Я взглянул на Трэвиса, наблюдая, как его покачивает при каждом вдохе. Он не посмотрел на меня в ответ, но он слушал.

– Ханна, будь со своим братом, – приказал я, выходя из ванной.

Я не отвечал на вопрос матери, пока не оказался в своей комнате. Я прошёл прямо к своему шкафу, переоделся в джинсы и рубашку, а потом скользнул в кроссовки.

– Очень плохо.

– О Боже, – прошептала она. – Да. Хорошо. Я в пути. Поторопись, но веди машину осторожно.

Затем я подошёл к комоду, чтобы забрать оттуда кошелёк и ключи. Закрыв глаза, я ущипнул себя за кончик носа.

– Да. И тебе того же.

С глубоким вдохом, который, как я надеялся, поможет облегчить мою боль, не оставляющей меня долгое время, я открыл глаза.

На меня смотрела Кэтрин.

Я не был уверен, почему я оставил её фото на комоде. Я говорил себе, что это для детей. Таким образом, они чувствовали, что она по-прежнему является частью их жизни, несмотря на то, что нас теперь осталось только трое.

Я поднял фотографию. Она улыбалась на камеру, её карие глаза блестели от не нашедших выхода эмоций, Трэвис, завёрнутый в пеленальное одеяльце всего лишь несколько часов назад, спрятался в её руках. Я провёл пальцами по его тёмным непослушным волосам, как будто расчёсывая их, но мой взгляд не отрывался от его матери. Прошло всего три года с её смерти, но многое изменилось.

Она бы знала, что делать с Трэвисом. Как исцелить его. Может не физически, хотя бы эмоционально. Я вспомнил тот первый раз. Я мчался к дому, как безумный, вызывая 911, пока она спокойно сидела рядом с ним, потирая спину и нашёптывая успокаивающие слова. Агония была внутри неё, но она держала себя в руках ради него, умение, которому я учился более трёх лет. Она всегда была хороша в том, чтобы читать настроение сына и оптимизировать вместе с ним дозу медикаментов. Если он в чём-то нуждался, она инстинктивно это знала. Я часто думал, что одной из самых красивых вещей, когда-либо виденных мной, было наблюдение за этими двумя.

Она не заикалась. Или колебалась. Она была как кремень.

Я не был похож на Кэтрин.

Я был слабым.

И измученным.

И таким, чёрт возьми, испуганным.

Но даже если бы это уничтожило меня, я всё равно был бы с ним. Это одна из вещей, которая никогда не изменится.

Итак, нет. Я совсем не был похож на Кэтрин.

Когда я услышал, как снова заработал ингалятор, то поставил фотографию обратно на комод и уставился прямо в глаза моей жены, прошептав:

– Я так сильно, черт возьми, тебя ненавижу.

Глава вторая.

Шарлотта

– Я отправлю её сразу же, мистер Кларк, – сказала я, отступая от двери, растягивая губы от широкой улыбки.

Это было неправдой: и обещание, и улыбка. Я была измотана. Я находилась в больнице уже около двадцати четыёх часов, а сон, растянувшись на двух стульях на колесиках, был таким же спокойным, как в моих несуществующих мечтах.

– Привет, Дениз, – ответила я, проходя мимо стойки с медсёстрами, мои уставшие ноги гудели с каждым шагом. – Мистеру Кларку нужна помощь в ванной.

Она хмуро уставилась на экран компьютера.

– Ты, чёрт возьми, сошла с ума.

Я заставила себя улыбнуться, положив свою папку-планшет на стол, и плюхнулась в кресло рядом с ней. Зевая, я стянула свои растрёпанные волосы в конский хвост.

Мне нужно было постричься. Ах, нет. Больше мне нужен был душ, массаж, еда, которая не была приготовлена в микроволновке, отгул длиной в неделю, чтобы распрощаться со своими синяками под глазами, а потом уже стрижка.

Но с моим графиком увидеть единорога было более вероятно.

– Извини, – пробормотала я, снова зевнув. Она так сильно закатила глаза, что её зрачки полностью исчезли за веками. – Если я вернусь в палату этого мужчины, то придётся наложить ему на руку хирургическую повязку. – Она откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. – Я понимаю ту ситуацию, когда старички со слабоумием поступают к нам. Они не могут помочь себе сами. Но этому мужчине – сорок, и его единственной болезнью является астма, вызванная из-за того, что он скурил две пачки в один день. Вроде бы, до этих пор лёгкие никак не влияли на умственные способности.

Она застыла и повернулась обратно к компьютеру, бормоча:

– Если он снова позволит себе схватить меня за задницу, то заработает сотрясение.

Звучало как шутка, поэтому я позволила себе усмехнуться, надеясь такую же ответную реакцию.

Рассуждая, я взглянула на часы.

Час.

Минутная стрелка, наконец, достигла нужного места.

Когда я получила звонок, что мистера Кларка нужно осмотреть, то большая часть меня надеялась, что я не ввязалась во что-то и не потеряю попусту время.

Но, несмотря на все мои отчаянные попытки, забыть этот день я никогда не смогу.

Ничего не осталось, чтобы отпраздновать, этот день послужил ещё одним напоминанием о том, что я пережила ещё один год в темноте, которую он оставил после себя.

– Слушай… я, эм, – остановилась я. – Мне нужно идти. Не могла бы ты убедиться, что кто-нибудь будет при нём, чтобы помочь?

Эффектно вздохнув, она схватилась за сердце:

– О, Боже, неужели это конец света? – Дениз оглядела сестринский пост, чтобы спросить каждого и никого: – Неужели, доктор Миллс, вы сказали, что вам нужно идти? Я в восторге. – Подняв руки к небу, она пропела: – Хвала Господу, не зря я ему молилась!

– Ха-ха, – невозмутимым тоном ответила я.

Хорошо. Можно утверждать, что работаю я много. Так, что в больнице насчёт меня сформировалась дежурная шутка: «я – вампир, поэтому мне не нужно спать, чтобы выжить». На мой последний день рождения персонал скинулся и купил мне вырезанную из картона фигуру Йена Сомерхолдера в полный рост. Вероятно, он сыграл вампира в каком-то телешоу или что-то вроде этого. Но, учитывая, что у меня не было телевизора, я не поняла юмора.

В то время как дни проходили за заботами о пациентах, в офисе на другом конце города, ночи я очень часто проводила в больнице. Я была одной из нескольких пульмонологов, которые появлялись на рабочем месте в любое время, когда были нужны пациентам. Дело не в том, что я не доверяла врачам со стороны, не совсем. Они были квалифицированными. (Ну, кроме Блайтона. Я не позволила бы этому идиоту лечить даже свою золотую рыбку. Которой, кстати, у меня и не было). Мои пациенты зависят от меня, и моё душевное спокойствие пришло с осознанием того, что они получат самую лучшую помощь, которую я могла бы им предложить. Если это значит, что я должна быть доступна двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, что ж, пусть будет так. Кроме того, в моей жизни всё равно не было ничего интересного.

Самой потрясающей вещью, которая произошла в прошлом году со мной, не связанная с медициной, было свидание вслепую с сыном парикмахера моей лучшей подруги, которая уломала меня на эту авантюру. Его звали Хэл, по профессии он бухгалтер. Несексуальный ботаник. Я говорю о лысом, скучном компьютерном гении. Тайком я прокралась из туалетной комнаты через столовую. В следующий понедельник Рите нужно будет подкрасить корни, к счастью, я не та, кто займётся этим, так как Рите не понравилось то, что я сделала с ней в прошлый раз, и она решила найти кого-нибудь другого.

Я взглянула на часы.

Пятьдесят девять минут.

После размышлений – походить ли мне около инфекционной лаборатории туда-сюда, чтобы понять, смогу ли я поймать страшную, но излечимую болезнь, я, наконец, сдалась и вскочила на ноги. Не было никакого обратного пути. И чем раньше я там появлюсь, тем скорее я смогу уйти и оставить этот день позади себя ещё на один год.

– Увидимся завтра, Дениз.

Краем глаза я увидела, как она сделала мне знак, а затем послышался её крик:

– Хорошего вечера, доктор Миллс!

Пока я ждала лифт, нервы и страх грозили захлестнуть меня.

Я смогу сделать это. Мне это было не впервой. Просто нужно вынуть голову из песка. Натянуть улыбку. Несколько раз кого-нибудь обнять. А потом к чёртовой матери убраться оттуда.

О, и ещё раз не сжечь себя дотла. Слишком просто. Застонав, я нажала на кнопку «автостоянка».

– Шарлотта, подожди! – закричал Грег, пытаясь проскользнуть внутрь ко мне. Он уже успел просунуть верхнюю часть своего тела, как двери закрылись. – Дерьмо! – воскликнул он, когда у лифта включился режим «аккордеона» – он непрерывно открывал и закрывал двери, зажимая его.

Я могла бы помочь ему, нажав на кнопку «Открыть двери», но я этого не сделала. Это было самое лучшее представление за весь этот день. Скрестив руки на груди, я пыталась всячески скрыть усмешку, пока он продолжал бороться с лифтом.

– Что за чёрт? – прорычал он.

Дверцы, наконец-то, сдались, и его тощее тело ввалилось внутрь, стукнувшись о стену.

Я задохнулась от смеха и едва успела перевести дыхание:

– Ты в порядке?

– Ты серьёзно? – он поправил воротнички на своём белом халате.

– Ты… э, – я прочистила горло, попытавшись остаться серьёзной, и продолжила: – может ты хотел о чём-то мне сообщить, я обязательно это учту. Какое-то нарушение техники безопасности.

Его глаза сузились, а моя улыбка стала ещё шире.

Ничто так не приносило мне удовольствие, как бесить Грега Лафлина. Это не всегда было так. Грег и я были близки ещё со времен медицинской школы. Он был умён, привлекателен и, в некотором смысле, даже забавен. Если бы я тогда интересовалась мужчинами, то я бы рассматривала его в качестве моего спутника на свидание. К счастью, это «счастье» пролетело мимо меня.

Он женился на нашей общей подруге, теперь офис-менеджере Рите, пока мы оба грызли гранит науки в нашем корпусе. Оба – Грег и я – специализировались на пульмонологии, и как только мы получили возможность – даже ёжику понятно, что мы её не упустили – поэтому вместе занялись частной практикой. Он был хорошим доктором, правда, муж из него вышел никудышный.

Меньше чем через неделю я узнала, что он спит со старшей медсестрой. Кто говорит тут о неловкости. Сердце Риты было разбито, медсестра уволилась, а моим единственным решением отомстить ему – дверцы неисправного туда-сюда открывающегося лифта.

– Рад, что тебе понравилось, – буркнул он, приглаживая пальцами свои тонкие коричневого оттенка волосы.

– О, это действительно так, – улыбнулась я.

– Я писал тебе весь день.

– Знаю. А я весь день тебя игнорирую.

Его губы скривились от сомнения.

– Ты не можешь игнорировать меня.

– Эм… Я почти уверена, что могу. Помнишь, я делала это почти весь день?

Лифт доехал до нужного мне места, и я вышла на автостоянку – неудивительно, что он пошёл следом.

– Это из-за Риты? – недоверчиво спросил он. – До сих пор?

Я остановилась и медленно повернулась к нему.

– А… ты обманул мою лучшую подругу. Переспав с медсестрой. Я почти уверена, что у подобного поступка нет срока давности. – Я ткнула пальцем в его сторону. – Особенно, учитывая, что прошла всего неделя.

Он откинул голову назад.

– Боже, у тебя сегодня плохое настроение.

Я отвернулась и крикнула через плечо:

– Привыкай! – мой голос эхом отразился от бетонных колонн.

– Я просто хотел убедиться, что ты будешь на Флинг в эти выходные.

Я резко затормозила и развернулась:

– Что?

– Флинг, – прояснил он, правда, мне это ничего не дало.

– Да. Я поняла, что ты сказал. Но что ты имеешь в виду, когда говоришь про эти выходные?

Каждый чёртов год Рита и Грег настаивают, чтобы все пациенты и их семьи провели выходные на «Весеннем празднике». Это был красивый жест, но Рита всё перевернула с ног на голову. Разукрашивание лиц, батуты, карнавальные игры.

Это означало: детей. Детей. Детей.

Это означало: избегать всего этого любой ценой.

– Я… я думала, что он был в конце месяца? – я помнила это, потому что специально взяла четырехдневный отпуск, только чтобы не участвовать во всем этом.

– Нет. Мы решили его отложить, после того, как было переоборудовано место встречи на тех выходных. Последнее что я слышал – Рита пыталась найти нового поставщика по общественному питанию, но у нас хотя бы появилось новое место для празднества.

Я моргнула, делая всё возможное, чтобы не дать моей тревоги вырваться наружу, которая так и бурлила во мне, делая выражение лица как можно безразличнее.

– Я не смогу.

– О, да ладно, Чэр. Мы потребовали, чтобы пришел весь персонал. Ты не можешь пропустить это событие. Тебя итак уже называют Снежной королевой.