Текст книги "Моя цель — звезды"

Автор книги: Альфред Бестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Если они ее убили, подумал Фойл, мне кранты. Я же собирался ее использовать. Если она мертва…

Квартиру Робин разгромили и обнесли, как и все остальные в этом доме. Главная комната, как и заметил Фойл снизу, была разгромлена, и в центре ее в полу зияло овальное отверстие с иззубренными краями. Фойл обыскал квартиру в поисках трупа хозяйки. В спальне обнаружились двое мужчин и женщина: они валялись на кровати. Мужчины чертыхнулись. Женщина взвизгнула. Ее партнеры пошли на Фойла. Тот отступил на шаг и прижал языком верхние резцы. Заработали нейронные цепи. Все чувства и ощущения его организма пятикратно ускорились.

Внешний мир он теперь воспринимал записанным на пленку и прокрученным в замедленном повторе. Звуки превратились в низкое рычание. Цветовая гамма покраснела. Двое нападавших, казалось, мечтательно парили в воздухе перед Фойлом, будто их внезапно сковала дрема. С точки же зрения нападавших и остального мира, это сам Фойл стал размытым вихрем. Он отступил-скользнул в сторону, обошел нападавших, поднял одного из них за шкирку и вышвырнул в зиявшее посреди соседней комнаты кратерообразное отверстие. Второй шакал улетел вслед за первым долей секунды позже. Фойлу, в его ускоренном восприятии, казалось, что те плывут к дыре очень медленно, все еще согнутые в примитивной боевой стойке, выставив кулаки и оскалив рты, откуда неслось низкое тяжелое фырчание.

Фойл склонился над женщиной, которая в панике прикрывалась какими-то лохмотьями.

– Здблтл? – вопросил размытый вихрь.

Женщина завизжала.

Фойл снова нажал языком на передние резцы, и ускорение прекратилось. Пленка внешнего мира вместо замедленного повтора закрутилась с нормальной скоростью. Цвета и звуки вернулись в обычные области спектра. Парочка шакалов улетела в дыру, исчезла в ней и грянулась на нижнем этаже.

– Здесь было тело? – повторил Фойл разборчиво. – Тело молодой негритянки?

Женщина не отвечала.

Он поднял ее за волосы, тряхнул напоследок и вышвырнул следом за шакалами.

Тут поиски Робин пришлось прервать: из вестибюля здания повалила целая толпа ночных мародеров. У них были факелы и переделанное из домашних инструментов оружие. Впрочем, джек-джонтерам далеко было до профессиональных киллеров: они умели только загонять и убивать беззащитную перепуганную добычу.

– Не трогайте меня, – вежливо сказал Фойл, продолжая шарить в шкафах и переворачивать растерзанную мебель.

Шакалы приближались. Их направлял какой-то бандюк в норковой шубе и треуголке. Снизу доносились подбадривающие проклятия. Человек в треуголке швырнул в Фойла факел. Того обожгло. Фойл снова ускорился. Джек-джонтеры застыли живыми статуями. Фойл подобрал с пола полуразломанный стул и по очереди стукнул им шакалов. Те остались стоять. Человека в норковой шубе и треуголке Фойл повалил на пол и опустился коленями ему на грудь. Затем отключил ускорение.

Внешний мир снова возвратился к жизни. Шакалы попадали, где стояли, побросав оружие. Человек в норковой шубе и треуголке захрипел.

– Тут было тело? – спросил его Фойл. – Негритянка. Очень высокая. Очень красивая.

Человек извивался, пытаясь выцарапать Фойлу глаза.

– Вы присматриваете за трупами, – сказал Фойл спокойно. – Некоторые твои шакалы предпочитают мертвых девушек живым. Вы нашли здесь ее тело?

Не получив внятного ответа, он поднял факел и поджег им норковую шубу. Потом отпустил джек-джонтера и принялся с отвлеченным интересом наблюдать за его действиями. Вожак шакалов взвыл, завертелся колесом, споткнулся на краю кратера и провалился во тьму, подсвечивая ее своим горящим телом.

– Эй, – негромко позвал Фойл. – Тут было тело?

Ответа не было. Он покачал головой.

– Грязная работка, – пробормотал он. – Пора бы мне научиться выбивать инфу. Дагенхэм мог бы меня кое-чему научить.

Он выключил электронные системы тела и джонтировал.

Объявился он в Грин-Бэй. От его подгоревших волос и опаленной кожи так воняло, что волей-неволей пришлось заглянуть в ближайший магазин Престейна, где продавались драгоценности, духи, косметика, ионные освежители и суррогаты. Оказалось, что местный мистер Престо уже прослышал о появлении Четырехмильного цирка и не замедлил приветствовать важного гостя. Фойл мигом сбросил с себя хищную целеустремленность и снова стал буффоном с Цереры по имени Джеффри Формайл. Он вытанцовывал и кривлялся перед зеркалом, купил флакон Euge No. 1 по сто долларов^[25] за унцию общей вместимостью двенадцать унций, обрызгал себя так, что дышать стало невозможно, и, к восхищению мистера Престо, швырнул собравшимся на улице зевакам опустевший флакон.

В статуправлении округа клерк Фойла не узнал, а потому повел себя как обычно: угрюмо и неприступно.

– Нет, сэр. Без судебного ордера или прочей уважительной причины я не могу открыть вам доступ к окружным архивам. Это не обсуждается.

Фойл внимательно и беззлобно присмотрелся к нему.

Астеник, подумал он, тонкий, долговязый, слабый. Эпилептоидного толка. Эгоцентричный, педантичный, самоуверенный, невеликого ума. Слишком ценит свою работу и задавлен окружением, чтобы принять взятку. Но есть в его броне и слабые места.

Часом позже в офис клерка ввалились шестеро гостей из Четырехмильного цирка. Гости были женского пола, не лишенные внешней приятственности. Двумя часами позже, одурманенный соблазнами плоти, клерк выдал нужную информацию. Оказалось, что вторжение джек-джонтеров вызвано разрушившим дом две недели назад взрывом бытового газа. Всех обитателей здания вынудили переселиться. Что касается Робин Уэнсбери, то ее поместили в терапевтическое заключение Госпиталя Милосердия под прикрытием кольца ПВО Айрон-Маунтин.

– Терапевтическое заключение? – поразился Фойл. – За что? Что она такого учудила?

Тридцать минут ушло у него, чтобы организовать рождественскую вечеринку Четырехмильного цирка. Участвовали музыканты, певцы, актеры и вообще все, кто знал джонт-координаты Айрон-Маунтин.

Ведомые своим хозяином-буффоном, они явились туда под музыку и фейерверки, с подарками и немалым запасом огненной воды. Под всеобщее веселье и радостный смех они промаршировали по городу праздничным парадом. Они влезли в радарное поле систем ПВО, и охрана, улыбаясь, пропустила их. Формайл с Цереры, одетый Санта-Клаусом, разбрасывал окрест крупные банкноты из заплечного мешка и весело приплясывал, стараясь скрыть боль, возникавшую от соприкосновения радарного поля с электронной начинкой его усовершенствованного тела.

Зрелище было еще то.

Они нагрянули в Госпиталь Милосердия, ведомые Санта-Клаусом, который распевал во весь голос и с грацией слона в посудной лавке выделывал головокружительные курбеты. Он целовал сиделок и медсестер, пил с посетителями, раздавал пациентам подарки, забрасывал коридоры банкнотами, а когда всеобщее веселье достигло такого размаха, что потребовалось вызывать полицию, внезапно улетучился. Много позже обнаружили, что вместе с ним улетучилась и одна из пациенток, хотя ее обкололи успокоительным и джонтировать она была неспособна. Санта-Клаус унес ее из госпиталя в заплечном мешке.

Перекинув девушку через плечо, Фойл джонтировал за пределы госпиталя. Там, на тихой опушке соснового леска под морозным небом, он помог ей вылезти из мешка. На ней была белая унылая госпитальная пижама, но красоты девушки это одеяние не скрывало. Он снял костюм Санты и принялся внимательно оглядывать девушку – узнает ли та его?

Мыслепоток перепуганной и смущенной Робин был как яркий свет прожектора:

Господи! Кто это? Что случилось? Была музыка. Рев. Зачем засовывать меня в мешок? Пьяницы на тромбонах. О Дева Мария, это Санта-Клаус! Adeste Fidelis^[26]. Чего он от меня хочет? Кто он?

– Я Формайл с Цереры, – сказал Фойл.

Кто? Что? Формайл с?.. Ах, ну да. Буффон. Баснословно богат. Вульгарен. Придурковат. Омерзителен. Четырехмильный цирк. Господи, я что, опять телепередатчик врубила? Вы меня слышите?

– Я слышу вас, мисс Уэнсбери, – тихо сказал Фойл.

– Что вы со мной сделали? Зачем? Чего вам надо? Я…

– Я хочу, чтоб вы на меня посмотрели.

– Bon jour, Madame. Залезайте в мой мешок, мадам. Посмотрите на меня, мадам! Ну что, я смотрю, – сказала Робин, пытаясь контролировать свои мысли. Без всякого выражения взглянула ему в лицо. – Ну, лицо как лицо. Я много таких лиц видела. Мужских лиц в том числе… Господи! Ох уж мне эти маскулинные фенечки. У всех у них на нас встает. Господи, почему Ты не мог спасти нас от брутальной мужской хотелки?

– Я вас уже перехотел, мисс Уэнсбери.

– Простите. Я не хотела. Я правда напугана. Вы меня знаете?

– Я вас знаю.

– Мы раньше уже встречались?

Она внимательно пригляделась к нему, все еще не узнавая. Глубоко внутри у Фойла поднималось триумфальное возбуждение. Если эта женщина, которая видела его ближе всех остальных, не узнаёт его, значит, он наконец научился ментально контролировать кровеносные сосуды кожи лица.

– Мы никогда не встречались, – сказал он. – Но я о вас слышал. Мне от вас кое-что надо. Поэтому мы здесь. Поговорить о том, что мне нужно. Если мое предложение покажется вам неприемлемым, вы вольны будете вернуться в госпиталь.

– Вы чего-то от меня хотите? Но у меня ничего нет… ничего. Я опозорена и… Господи! Ну почему мне так и не удалось покончить с собой? Почему я…

– Так вот оно что, – мягко прервал ее Фойл. – Вы пытались совершить самоубийство, не так ли? Записи чрезвычайников о взрыве бытового газа, разрушившем здание… И ваше терапевтическое заключение. Попытка самоубийства. Но почему вы не пострадали при взрыве?

– Пострадало много других. Погибло много других… А я – нет. Подозреваю, мне не повезло. Мне всю жизнь не везло.

– Зачем было убивать себя?

– Я устала. Я выдохлась. Я все потеряла… я в сером списке военных… я под подозрением, под колпаком, под наблюдением. Ни работы, ни семьи… почему самоубийство? Господи, а что еще мне оставалось?

– Я предлагаю вам работу.

– Я… Что вы сказали?

– Я предлагаю вам работу, мисс Уэнсбери.

Она ударилась в истерический смех.

– Работу? В цирке шапито? Вы сдурели, Формайл?

– Вам все мозги перетрахали, дорогая моя, – любезно произнес он. – Я не заглядываюсь на других. Обычно заглядываются на меня.

– Простите. Я совсем одержима тем мерзавцем, который меня погубил… Я… Я сейчас попробую подумать. – Робин насилу успокоилась. – Давайте так. Вы меня утащили из госпиталя, чтобы предложить работу. Вы меня знаете. Это означает, что вам от меня нужно нечто особенное. То есть телепередача.

– И обаяние.

– Чего?

– Я хотел бы купить ваше обаяние, мисс Уэнсбери.

– Я не понимаю.

– Ну почему же, – мягко настаивал Фойл. – Для вас это не особенно трудно. Я же буффон. Я вульгарен, придурковат, омерзителен. С этим пора кончать. Я хочу сделать вас своей пиарщицей.

– И вы думаете, я на это клюну? Да вы можете нанять себе сотню пиарщиков… Тысячу, с вашими-то деньжищами. Вы думаете, я поверю, что я для вас одна такая особенная? Чтобы вы ради этого похищали меня из терапевтического заключения?

Фойл кивнул.

– Именно. Есть тысячи пиарщиков, но только вы способны к телепередаче.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы станете моим чревовещателем. Я буду вашей куклой. Я не знаю, как все устроено в высших слоях общества. Вы – знаете. У них свой язык, своя манера одеваться, свои шуточки. Если кто-то хочет проникнуть в эти круги, он обязан выучить их язык. Я не могу. Вы – можете. Вы станете говорить за меня. Будете моей говорящей головой. Так понятно?

– Но вы же сами можете этому научиться.

– Нет. Слишком долго. Обаянию невозможно научиться. Я хочу купить ваше обаяние, мисс Уэнсбери. Я предлагаю вам зарплату: тысячу кредитов в месяц.

Глаза ее полезли из орбит.

– Вы очень щедры, Формайл!

– Если хотите, я сделаю так, чтобы из вашей биографии пропали все следы попытки самоубийства.

– Если вас не затруднит.

– Я гарантирую также, что вас вычеркнут из серых списков армии. Вы вернетесь в белый список и останетесь там, когда закончите работать на меня. Вы начнете с чистого листа, разжившись немалыми бонусами. Вся жизнь сначала.

Губы Робин дрогнули. Было похоже, что девушка вот-вот заплачет навзрыд. Она всхлипнула, задрожала. Фойлу пришлось ее успокаивать.

– Итак, – мягко напомнил он, – вы согласны?

Она кивнула.

– Я… вы так добры ко мне… я отвыкла, чтобы ко мне так…

Фойл напружинился, как струна, от далекого хлопка, похожего на взрыв.

– Иисусе! – в неожиданной панике вскричал он. – Еще один джонт в синь? Я…

– Нет, – сказала Робин. – Я, правда, не знаю, что такое джонт в синь, но это совершенно точно пэвэошники, они…

Она подняла глаза на Фойла и вскрикнула. Неожиданный взрыв – и оживившая воспоминания ассоциативная цепочка поколебала его железную выдержку. Под кожей проявилась кроваво-красная татуировка. Не переставая визжать от страха, девушка уставилась на него.

Он поднял руку, коснулся лица, потом нагнулся и сгреб ее в охапку. С трудом овладел собой.

– Она показалась, а? – пробормотал он с жуткой усмешкой. – Я на минутку потерял самоконтроль. Татуировка. Мне почудилось, что я снова в Гуфр-Мартеле и прислушиваюсь к джонтам в синь. Да-да, я Фойл. Тот самый мерзавец, который тебя погубил. Ты бы рано или поздно догадалась, но я предпочел бы, чтоб это случилось попозже. Я Фойл. Я вернулся. Сделай милость, прекрати вопить и послушай меня.

Она яростно затрясла головой, пытаясь вырваться из его хватки. С рассчитанным усилием он ударил ее в челюсть. Робин обмякла. Фойл подтянул ее, накрыл плащом и стал баюкать на руках, дожидаясь, пока к девушке вернется сознание. Заметив, что у нее дрожат веки, он заговорил:

– Не шевелись, а то худо будет. Надеюсь, мне не придется повторять этот удар.

– Тварь… сволочь…

– Можно по-хорошему, – сказал он, – а можно по-плохому. Хочешь, я стану тебя шантажировать? Твоя мать и сестры на Каллисто. Тем самым ты автоматически попадаешь под подозрение как потенциальная коллаборантка врага. Тебя заносят в черный список. Тем самым. Ipso facto, на латыни. Поганая гипнопедия… Все, что мне нужно, – так это послать анонимный донос в ЦР, и тебя просто не станет. Из тебя выжмут любую инфу за двенадцать часов. Любую, какую захотят.

Он чувствовал ее трепет.

– Но я этого не сделаю. Я собираюсь сделать тебя своей равноправной партнершей, и поэтому я расскажу тебе правду. Твоя мать на Внутренних Планетах. Слышишь? На Внутренних Планетах, – повторил он. – Возможно, даже на Терре.

– Она в безопасности? – прошептала девушка.

– Этого я не знаю.

– Отпусти.

– Ты замерзнешь.

– Отпусти.

Он поставил ее на ноги.

– Ты меня уже однажды погубил, – прохрипела она. – Хочешь снова?

– Нет. Будешь слушать?

Она кивнула.

– Я оказался один в космосе. Я гнил и подыхал шесть месяцев. Был корабль, который мог меня спасти. Он прошел мимо. Он оставил меня умирать. Этот корабль зовется «Ворга». «Ворга-Т:1339». Тебе это имя о чем-нибудь говорит?

– Нет.

– Была у меня подруга, Джиз Маккуин. Теперь она мертва. Она подала мне идею. Нужно выяснить, почему меня бросили подыхать. Надо узнать, кто отдал такой приказ. Я начал скупать всю инфу насчет «Ворги». Любую инфу.

– Какое это имеет отношение к моей матери?

– Заткнись и слушай. Инфу эту добывать нелегко. Все записи о «Ворге» изъяты из судовых журналов страховщика, Бонесса – Уига. Я сумел нашарить только три имени. Три. А ведь обычный экипаж насчитывает двенадцать человек плюс еще четыре офицера. Никто ничего не знает. Никто ничего не говорит. Я нашел также вот это. – Фойл извлек из кармана серебристый медальон и протянул его Робин. – Какой-то человек обронил его на «Ворге». Это всё, что мне удалось отыскать.

Робин испустила сдавленный крик и трясущимися пальцами открыла медальон. Внутри оказалась ее собственная трехмерная фотография, а также снимки двух других девушек. Когда медальон открылся, фотографии ожили и зашептали:

– С любовью от Робин маме… С любовью от Холли маме… С любовью от Венди маме…

– Это мамин! – расплакалась Робин. – Она… Это… Господи, где она? Что с ней?

– Не знаю, – спокойно отвечал Фойл, – но у меня есть некоторые догадки. Я полагаю, что твоя мать так или иначе выбралась из того концлагеря.

– И сестрички тоже. Она бы их ни за что не оставила.

– Возможно, что и твои сестры тоже. Я думаю, «Ворга» перевозила беженцев с Каллисто. Твоя семья наскребла достаточно – деньгами и драгоценностями, – чтобы их забрали на Внутренние Планеты. Вот поэтому кто-то из экипажа «Ворги» завладел этим медальоном, а впоследствии обронил его.

– Тогда где они?

– Понятия не имею. Может, их высадили на Марсе или Венере. Более вероятно, что продали работать на Луну. Если так, это объясняет, почему они до сих пор не сумели с тобой связаться. Не знаю, где они. Но «Ворга» нам это откроет.

– Ты не лжешь? Ты не обманываешь меня?

– А что, медальон тебе лжет? Я тебе правду говорю. Правду, какой сам ее знаю. Я хочу понять, почему меня оставили подыхать и какой сукин сын отдал такой приказ. Этот сукин сын должен знать, где твои мать и сестры. Он нам скажет, прежде чем я его убью. У него будет вдоволь времени подумать. Он будет подыхать очень, очень долго.

Робин в ужасе смотрела на него. Завладевшая Фойлом страсть выступила на лице кровавыми стигматами. Он был похож на тигра в засаде.

– У меня целое состояние… неважно, откуда… которое надо потратить. За три месяца я должен с этим разобраться. Я достаточно овладел математикой, чтобы просчитать вероятности. Не больше трех месяцев, прежде чем они сообразят, что Формайл с Цереры – это Гулли Фойл. Девяносто дней. От Нового года до Дня смеха. Ты со мной?

– С тобой? – разрыдалась от омерзения Робин. – С тобой?

– Четырехмильный цирк – всего-навсего камуфляж. Никто не заподозрит клоуна. Я учился, готовился, строил планы. Я почти готов. Мне нужна ты.

– Зачем?

– Я не знаю, куда приведет моя охота. В высшие круги общества или на самое дно. Я должен быть как рыба в воде и там, и там. На дне я сам управлюсь: я не забыл языка помоек. Для высшего общества мне нужна ты. Ты со мной?

– Мне больно!

Робин вырвала руку у Фойла.

– Извини. Когда я думаю о «Ворге», то теряю самообладание. Ты мне поможешь найти «Воргу» и отыскать твою семью?

– Я тебя ненавижу! – взорвалась Робин. – Я тебя презираю! Ты весь прогнил изнутри, ты разрушаешь все, к чему прикасаешься! Настанет день, и я тебе за все отомщу!

– Ладно-ладно. А от Нового года до Дня смеха – поработаем вместе?

– Поработаем вместе.

Глава 9

В канун Нового года Джеффри Формайл с Цереры предпринял наступление на высшие круги общества. Начал он с того, что объявился в Канберре на балу в Доме правительства, за полчаса до полуночи. Мероприятие было до крайности формальное, но красочное и великолепное: на формальных собраниях было принято облачаться в вечерние костюмы и платья, соответствующие эпохе учреждения торговой марки или основания бизнес-клана.

Итак, Морзе (потомки изобретателей телефона и телеграфа) надели сюртуки в стиле девятнадцатого века, а их женщины – викторианские блузы с кринолиновыми юбками. Шкоды (порох и пушки)^[27] остановили свой выбор на позднем периоде восемнадцатого столетия, облачившись в узкие сюртуки и кринолиновые юбки времен Регентства. Смельчаки-Пенемюнде (ракеты и реакторы), возводившие свою историю к 1920-м, предстали в смокингах, а женщины их, бесстыдно обнажая ноги, руки и шеи, – в платьях с глубокими декольте, словно бы от Уорта и Мэйнбокера^[28].

Формайл с Цереры явился в вечернем костюме, очень современном и крайне черном, и лишь ослепительно-белый протуберанец на лацкане, логотип церерского клана, оживлял его одеяние. При нем была Робин Уэнсбери в сверкающем жемчужинами белом платье, перехваченном в осиной талии китовым усом, и ниспадавшее до пола платье это выгодно подчеркивало ее стан, осанку и грациозную походку.

Контраст белой и черной фигур был настолько необычен, что распорядители торжества приказали на всякий случай проверить эмблему в альманахе дворянских титулов и торговых марок. Посланный вернулся с известием, что протуберанец действительно атрибутирован с Церерской компанией рудных разработок, созданной в 2250 году для эксплуатации природных ресурсов астероидов Цереры, Паллады и Весты. Особых природных ресурсов там не обнаружилось, вследствие чего Дом Цереры мало-помалу сошел со сцены, но официально так и не исчез. По всей видимости, нынче для него настали добрые времена.

– Формайл? Этот клоун?

– Именно. Из Четырехмильного цирка. Все только о нем и судачат.

– Это он самый?

– Да не может быть! Он похож на человека.

Заинтригованные, однако настороженные, сливки общества кучковались вокруг Формайла.

– Ну вот и они, – пробормотал Фойл в сторону Робин.

– Расслабься. Они тебя только потрогают. Если ты их сумеешь развлечь, они примут тебя любым. Оставайся на моей волне.

– Вы тот самый устрашающий человек с цирком, Формайл?

Кто же еще? Улыбнись.

– Именно я, мадам. Если не верите, прикоснитесь ко мне.

– Вы, кажется, искренне гордитесь собой. Разве можно гордиться дурновкусием?

Трудность в том, что нынче вкуса как такового почти ни у кого нет.

– Трудность в том, что нынче вкуса как такового почти ни у кого нет. Я полагаю, мне повезло.

– Он счастливчик. Но при этом ужасно неприлично себя ведет.

– Неприлично. Он же не дурак.

– Он ужасен, но обаятелен. А почему вы сейчас не кривляетесь?

– Я под чужим влиянием, мадам.

– О, дорогой мой, вы что, пьяны? Я леди Шрапнель. Вы когда заплачете?

– Я под вашим влиянием, леди Шрапнель.

– Ах вы проказник. Чарльз! Чарльз, поспеши сюда и спаси Формайла. Я на него плохо влияю.

Виктор из RCA Victor^[29].

– Формайл, это вы? Я впечатлен! Во сколько вам обходится подобный антураж?

Отвечай искренне.

– В сорок тысяч, Виктор.

– О Боже! Еженедельно?

– Ежедневно.

– Ежедневно?! Зачем же вы тратите такую уйму денег?

Искренне!

– Я стремлюсь добиться известности, Виктор.

– Ха! Вы серьезно?

– Я тебе говорила, Чарльз, он проказник.

– Черт побери, такой подход действует освежающе! Клаус! А подойди-ка сюда. Вот этот бестактный юнец тратит сорок тысяч в день… добиваясь известности, можешь себе такое представить?

Шкода из Шкоды.

– Добрый вечер, Формайл! Меня весьма заинтересовало таинственное возрождение вашего родового имени. Вы случайно не дальний потомок председателя изначального совета директоров Церерской компании?

Искренне.

– Нет, Шкода. Титул стал моим за деньги. Я купил компанию. Я выскочка.

– Отлично. Toujours de l’audace!^[30]

– Клянусь, Формайл, вы устрашающе откровенны!

– Я тебе говорил, что он бестактен. Это так освежает. Вокруг полно выскочек, молодой человек, но никто из них не осмеливается этого признать! Элизабет, снизойдите своим вниманием к нам и Формайлу с Цереры.

– О, Формайл! Умираю от любопытства.

Леди Элизабет Ситроен.

– Это правда, что вы таскаете за собой передвижной колледж?

Тебя слегка прощупывают.

– Передвижной университет, леди Элизабет.

– Но зачем, Формайл?

– О, мадам, в наши дни так нелегко тратить деньги. Приходится выдумывать самые что ни на есть дурацкие предлоги. Если бы кому-то вдруг удалось изобрести новый экстравагантный способ…

– Вам бы следовало возить за собой изобретателя, Формайл.

– У меня один такой уже есть, не так ли, Робин? Увы, он увлечен вечными двигателями. А мне нужен постоянный мот. Может быть, кто-то из присутствующих согласится одолжить мне младшего сына клана?

– Согласится одолжить?! Да вам многие бы с радостью доплачивали за такую разгрузку!

– А что, Формайл, разработчика вечных двигателей вам недостаточно?

– Нет. Это шокирующая бессмыслица. Весь смысл экстравагантности в том, чтобы вести себя как дурак и чувствовать себя дураком, но наслаждаться этим! Какое наслаждение может принести вечный двигатель? В чем экстравагантность энтропии? Миллионы в мусорную корзину, ни цента энтропии – таково мое кредо!

Все рассмеялись. Собравшаяся вокруг Формайла толпа росла. Он их впечатлил и расположил к себе. Он стал их новой игрушкой. Потом настала полночь, большие часы пробили Новый год, и разномастная толпа приготовилась джонтировать по всем уголкам мира.

– Отправляйтесь с нами на Яву, Формайл! Там чудесная вечеринка законников у Региса Шеффилда. Мы собираемся разыграть пьеску о Жалостливом Судье.

– В Гонконг, Формайл!

– В Токио, Формайл! В Гонконге сейчас дождь. Давайте к нам в Токио. И цирк свой не забудьте.

– Благодарю вас, но – нет. Я отправляюсь в Шанхай, в Советский кафедральный собор. Я обещаю исключительное вознаграждение тому, кто первый найдет недостаток в моем костюме. Буду с вами через два часа. Робин, ты готова?

Не джонтируй с места: это считается дурным тоном. Выйди из зала. Медленно. С шиком. Обменяйся приветственными кивками с губернатором… комиссаром… их супругами… Отлично. Не забудь подбодрить помощников. Да не его, идиот! Это лейтенант-губернатор. Так, хорошо. Ты произвел фурор. Тебя приняли. А что дальше?

– Теперь то, зачем мы прибыли в Канберру.

– Я думала, мы на бал прибыли.

– На бал. И за человеком по имени Форрест.

– А кто это?

– Бен Форрест, из экипажа «Ворги». У меня три ниточки к человеку, который приказал, чтобы меня бросили подыхать. Три имени. Кок в Риме, его зовут Поджи. Костоправ в Шанхае, по имени Орел. И этот человек, Форрест. Комбинированная операция: их розыск, совмещенный с внедрением в высшие круги. Ясно?

– Ясно.

– У нас два часа, чтобы расшевелить Форреста. Ты помнишь координаты местного консервного завода? Где у них тут рабочий поселок?

– Я не участвую в твоем возмездии «Ворге». Я ищу свою семью.

– Это комбинированная операция, во всех смыслах, – проскрежетал Фойл с такой дикарской яростью, что девушка только моргнула и вмиг джонтировала. Когда он переместился в свою палатку посреди лагеря Четырехмильного цирка, раскинутого на Джервис-Бич, она уже переодевалась в дорожную одежду. Фойл оглядел ее. Он к ней больше не прикасался, хотя и приказал, по соображениям безопасности, чтобы она жила в его палатке. Робин перехватила его взгляд и остановилась в ожидании.

Он покачал головой.

– С этим покончено.

– Как интересно. Ты завершил карьеру насильника?

– Одевайся, – велел он, контролируя себя. – Скажи остальным, чтобы через два часа цирк был в Шанхае.

В двенадцать тридцать пополуночи Фойл и Робин явились в центральный офис рабочего городка Австралийской консервной компании. Они потребовали себе идентификаторы для прохода на территорию и были встречены лично мэром.

– С Новым годом, с Новым годом, – пропел тот. – Счастливого Нового года! Вы в гости? Как приятно вам помочь. Позвольте?

Он указал им на роскошный вертолет и сам сел в пилотское кресло.

– У нас нынче много гостей. У нас городок дружный. Самый дружный городок компании во всем мире. – Вертолет лавировал между небоскребов. – Вот ледовый дворец… слева центр плавания… вот под тем большим куполом – лыжный трамплин… там снег круглый год… Под той прозрачной крышей – тропические сады. Пальмы, орхидеи, фрукты, попугаи… А вот наш рынок. А вот театр. У нас своя служба вещания, трехмерка, все пять чувств. А взгляните только на футбольный стадион! Вы знаете, что двое наших ребят стали любимцами Америки? Тернер правым рокне, а Отис левым торпом^[31].

– Мне говорили, – пробормотал Фойл.

– Дассэр, мы заботимся обо всем, абсолютно обо всем! Нет нужды джонтировать вокруг света в поисках развлечений: Австралийская консервная компания доставит их вам домой! Наш городок – Вселенная в миниатюре. Самая счастливая Вселенная на свете.

– Я так посмотрю, у вас проблемы с прогульщиками.

Мэр гнул свою линию, захлебываясь от восторга:

– Посмотрите на улицы. Видите эти велосипеды? Мотоциклы? Машины? Мы обеспечиваем больший достаток на душу населения, чем любой город на земле! Взгляните на эти дома! Это не дома, это дворцы! Наши рабочие счастливы и богаты! Именно мы обеспечиваем им богатую и счастливую жизнь!

– Но вы их удерживаете?

– Что вы имеете в виду? Разумеется, мы…

– Да полноте, с нами-то можно говорить начистоту. Мы ведь не наниматься прибыли. Вы их удерживаете силой?

– Да мы не в состоянии их удержать дольше, чем на шесть месяцев! – застонал мэр. – Это сущая головная боль. Мы их обеспечиваем всем, что им вздумается, а они не хотят оставаться! Шляются где попало и джонтируют! У нас двенадцатипроцентная недостача продукции из-за прогульщиков! Мы никак не можем приучить их к нормальному, размеренному труду!

– Так ведь никто не может.

– Значит, нужно принять какой-то закон! Вы сказали, Форрест? Это здесь.

Он посадил вертолет у шале в швейцарском стиле – рядом был разбит сад площадью не меньше акра – и улетел, продолжая жаловаться себе под нос. Фойл и Робин подошли было к дверям, ожидая, что им навстречу выйдет привратник. Однако двери полыхнули красным и отобразили белую эмблему черепа со скрещенными костями. Механический голос провозгласил:

ВНИМАНИЕ. ЭТА РЕЗИДЕНЦИЯ – ПОД ЗАЩИТОЙ ШВЕДСКОЙ КОРПОРАЦИИ СМЕРТЕЛЬНЫХ ОХРАННЫХ СИСТЕМ, КОД СИСТЕМЫ R:77–23. ВЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНЫ ПО ЗАКОНУ.

– Что это еще за херня? – поразился Фойл. – На Новый год? Дружелюбный паренек, нечего и сказать. Давай с черного хода.

Они обогнули шале, сопровождаемые загоравшимися с определенным интервалом эмблемами черепа и костей, под механические предупреждения. С одной стороны здания виднелась верхняя часть ярко подсвеченного изнутри подвального окна, откуда доносилось приглушенное пение: Господь – пастырь мой…

– Подпольные христиане! – воскликнул Фойл. Они с Робин заглянули в окошко. Тридцать приверженцев различных религий отмечали Новый год совместным, до крайности нелегальным богослужением. В двадцать четвертом^[32] веке веру в Бога еще не запретили, а вот организованные богослужения – таки да.

– Ничего странного, что этот дом так охраняется, – проворчал Фойл. – Грязные извращенцы. Ты только глянь, они привели священника и раввина, а вот эта хреновина у них за спинами – распятие!

– Тебе не приходило в голову, что это может иметь иной смысл? – тихо поинтересовалась Робин. – Ты вот часто говоришь «Господи» и «Иисусе». Ты знаешь, что означают эти слова?

– Просто междометия. Как «блин» и «черт».

– Нет. Это проявления религиозного культа. Тебе невдомек, но за такими словами двухтысячелетняя традиция.

– Нет времени тут сквернословить, – нетерпеливо оборвал ее Фойл. – Попозже. Давай.

Задняя стена шале оказалась полностью стеклянной. Это было панорамное окно слабо освещенной и пустой жилой комнаты.

– Ложись лицом вниз, – приказал Фойл. – Я пошел внутрь.

Робин опустилась на мраморный пол патио. Фойл активировал электронные системы тела, ускорился, как молния, и с размаху пробил дыру в стеклянной стене. Почти на нижнем пределе слышимости раздались слабые хлопки – выстрелы. В него полетели дротики. Фойл упал на пол, настроил слух, прошелся по спектру от низких басов до сверхзвука, пока наконец не уловил ворчание управляющего механизма охранной системы. Он осторожно повернул голову, определил триангуляцией местонахождение источника, пронесся через ливень снарядов и разрушил механизм. Потом замедлился.