Текст книги "Моя цель — звезды"

Автор книги: Альфред Бестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Клан Кока-Кола прибыл на грузовике. Семейство Эссо (шестеро сыновей, три дочери) во всем своем великолепии явилось на автобусе «Грейхаунд» с прозрачной застекленной крышей. Сами же Грейхаунды притащились на какой-то таратайке с эдисоновским электромотором и тем вызвали бурные аплодисменты развеселившейся публики. А когда Эдисон из Вестингаузов выбрался из заправленного бензином от Эссо «жука» и тем замкнул круг, смех на крыльце особняка перерос в громогласный хохот.

Когда очередная группка гостей повернулась заходить в дом, внимание присутствующих отвлек далекий звук – частое пневматическое клацанье и металлический скрежет. Источник звука стремительно приближался. По ту сторону толпы зевак простиралась широкая лужайка, и по этой-то лужайке к дому подъехал тяжелый грузовик. Шестеро человек сноровисто выгрузили из кузова рельсы и шпалы. Двенадцать помогли их уложить ровными рядами.

Престейн и его гости завороженно наблюдали за происходящим. По рельсам к особняку подползала огромная машина, пыхая и ворча, и за ней вдаль уходили параллельные свежесваренные рельсы. Рабочие с пневматическими молотами для забивки свай орудовали вдоль линии. Полотно сноровисто протянули к дому Престейна. Заложив разворот, фырчащий поезд описал изящную дугу и уехал обратно, растворившись меж деревьев. Рабочие убыли вместе с ним.

– Господи ты боже мой! – сорвалось с губ Престейна отчетливое восклицание. Гости высыпали из дома поглядеть на невиданное зрелище.

Издалека донеслось конское ржание, и по рельсам приехал человек на белом коне с большим красным флагом. За ним катился паровоз с единственной обзорной платформой. Локомотив остановился у самых дверей Престейна. Кондуктор и проводник пульмановского вагона выскочили из него, проводник вытянул лесенку. По лесенке спустились леди в вечернем платье и джентльмен в костюме.

– Надолго не задержимся, – сказал кондуктору джентльмен. – Через час возвращайтесь забрать меня.

– Господи ты боже мой! – снова воскликнул Престейн.

Поезд отбыл. Пара поднялась на крыльцо.

– Добрый вечер, Престейн, – сказал джентльмен. – Мне ужасно жаль, что эта кобылка топчет вашу землю, но в старом добром Нью-Йорке все еще настаивают, чтобы перед поездами был установлен красный флаг.

– Формайл! – заревели гости.

– Формайл с Цереры! – подхватили зеваки. Теперь вечеринке у Престейна был гарантирован впечатляющий успех.

В отделанной плюшем и бархатом приемной Престейн внимательно изучал Формайла. Фойл встретил взгляд его стальных глаз и выдержал его, продолжая обмениваться кивками и приветствиями с оравой своих почитателей – от Канберры до Нью-Йорка их уже развелось предостаточно. Робин Уэнсбери весело болтала с женской половиной публики.

Самоконтроль, подумал он. Кровеносная система, внутренности, мозг. Этот человек допрашивал меня в своем кабинете через час после той сумасбродной попытки уничтожить «Воргу». Узнает ли он меня теперь?

– Ваше лицо мне знакомо, Престейн, – сказал Формайл. – Мы не встречались раньше?

– Я прежде не имел чести встречаться с Формайлом, – ответил Престейн по возможности двусмысленно. Фойл научился читать по людским лицам, но уверенное, красивое лицо Престейна ничего не выражало. Стоя лицом к лицу, один – собранный и напряженный, другой – сдержанный и непроницаемый, они напоминали пару бронзовых статуй, нагретых до белого накала: вот-вот, и начнут плавиться.

– Мне сообщили, что вы во всеуслышание называете себя выскочкой, Формайл.

– Да. Я взял пример с первого Престейна.

– В самом деле?

– Вы же помните, как он нажил первоначальный семейный капитал, спекулируя на черном рынке плазмой крови во время Третьей мировой?

– Второй мировой, Формайл. Но такие лицемеры, как наш клан, никогда бы его не признали. Его имя тогда было Пэйн^[38].

– Я не знал этого.

– А как же звали вас, прежде чем вы предпочли сменить то несчастливое имя на Формайла?

– Меня звали Престейн.

– В самом деле? – Усмешка василиска подчеркивала, что удар попал в цель. – Вы утверждаете, что вы родич нашему клану?

– Со временем я заявлю об этом публично.

– Какова степень родства?

– Скажем так, кровная.

– Как интересно. Вы положительно увлечены кровью, Формайл.

– Нет сомнения, что это и ваша семейная слабость, Престейн.

– Вы наслаждаетесь собственным цинизмом, – сказал Престейн не без цинизма, – но говорите чистую правду. Нам всегда были присущи две роковых слабости: страсть к крови и деньгам. Это наследственный порок. Я признаю его.

– А я его разделяю.

– Страсть к крови и деньгам?

– Именно. И всего более.

– Никакой жалости, никакого снисхождения, никакого лицемерия?

– Никакой жалости, никакого снисхождения, никакого лицемерия.

– Формайл, я узнаю себя в молодости. Если бы вы не заявили о родстве с нашим кланом, пришлось бы мне вас приручить.

– Вы опоздали, Престейн. Это я вас приручил.

Престейн взял Фойла за руку.

– Вас нужно представить моей дочери, леди Оливии. Позвольте мне?

Они пошли через приемную. Фойл колебался, прикидывая, сможет ли в случае чего послать телепатему Робин, но он уже был опьянен успехом. Он не знает. И не узнает. Потом его взяло сомнение. Но я в любом случае не узнаю, догадался ли он. Он словно из тигельной стали. Он может меня кое-чему научить в плане самоконтроля.

Формайла осыпали поздравлениями.

– Чудесную шутку вы откололи в Шанхае!

– Отличный карнавал был в Риме, просто отличный! А, кстати, вы слышали про горящего человека, который появился на «испанской лестнице»?

– Мы вас в Лондоне ждали.

– Вы как с небес к нам снизошли, – заметил Гарри Шервин-Уильямс^[39]. – Вы нас всех сделали, Формайл. Мы рядом с вами, черт подери, деревенские пацанята.

– Ты забываешься, Гарри, – холодно осадил его Престейн. – Ты же знаешь: в моем доме богохульство недопустимо.

– Простите, Престейн. Формайл, а где сейчас ваш цирк?

– Не знаю, – пожал плечами Фойл. – Но постойте…

Толпа с жадным интересом выжидала, что еще Формайл отчебучит. Он вытащил из кармана платиновый хронометр и откинул крышку. На экранчике появилось лицо лакея^[40].

– Э… как тебя там… где мы остановились сейчас?

Ответ прозвучал глухо, с металлическим призвуком.

– Вы приказали сделать Нью-Йорк своей постоянной резиденцией, Формайл.

– Что, правда? И?

– Мы купили собор Святого Патрика, Формайл.

– А где это?

– Старый собор Святого Патрика, Формайл. На пересечении Пятой авеню и бывшей 50-й улицы. Мы внутри.

– Спасибо.

Формайл закрыл крышку платинового «хантера».

– Мой новый адрес – старый собор Святого Патрика, Нью-Йорк. Должен заметить, у запрещенных ныне культов была одна полезная черта: церкви они сооружали такие просторные, что даже цирк поместится.

Оливия Престейн восседала на своем троне в окружении почитателей и подхалимов, составлявших свиту прекрасной альбиноски, дочери главы клана Престейнов. Она была слепа, но не как обычные слепцы, а поразительным образом: она видела в инфракрасном свете, от семи с половиной тысяч ангстрем до миллиметровых волн, то есть далеко за пределами обычного спектра. Ей были доступны тепловые колебания, магнитные поля, радиоволны. Свою свиту она воспринимала в странном свете органических эманаций на красном фоне.

Она была Снежной Девой, ледяной принцессой с коралловыми глазами и губами, величественной, высокомерной, таинственной, недоступной. Фойл один раз глянул на нее и в смущении опустил голову, прежде чем вспомнил, что слепые глаза ее способны видеть его только в электромагнитном спектре да инфракрасном свете.

Пульс его участился. Ум и сердце наполнила сотня мимолетных фантазий об Оливии.

Не тупи! – в отчаянии подумал он.

Контролируй себя. Брось мечтать. Это опасно.

Его представили девушке. Он услышал ее суховатый серебряный голос, ощутил ее тонкую холодную руку, и его будто электрошоком оглушило.

Это было что-то вроде мгновенного узнавания, почти эмоционального единства.

Безумие какое-то. Она же просто символ. Принцесса из грез… Недоступная… желанная… Контролируй себя!

Он так сражался с собой, что едва услышал, как его отпускают – вежливо и равнодушно. Он сперва не поверил. Он стоял и глазел на девушку, как идиот.

– Что там? Формайл, вы, что ли, еще здесь?

– Не могу поверить, что уже настало время прощаться с вами, леди Оливия.

– Едва ли. Боюсь, что друзьями нам стать не суждено.

– Не привык я, чтобы меня так резко отпускали. Да нет же, нет! Все не так! По крайней мере… те, кому я бы с удовольствием стал другом.

– Формайл, не надоедайте. Уходите себе.

– Чем я оскорбил вас?

– Оскорбили меня? А теперь вы становитесь назойливы.

– Леди Оливия… Ты хоть два слова связать в состоянии? Черт, где Робин? Можем ли мы еще поговорить?

– Формайл, если вы решили изобразить передо мной шута, то добились своей цели и даже превзошли ее.

– По крайней мере, позвольте мне снова коснуться вашей руки. О, благодарю вас. Я Формайл с Цереры.

– Да полноте, – рассмеялась девушка. – Я запомню, что вы шут. А теперь уходите. Уверена, вы здесь найдете кого повеселить.

– А теперь-то что не так?

– Сэр, вы на самом деле хотите меня разозлить?

– Нет. Да. Хочу. Я хочу хоть как-то до тебя достучаться… пробиться сквозь этот лед… Сперва, отсылая меня, вы хлопнули в ладоши… намеренно громко. Теперь же – совершенно равнодушно. Что произошло?

– Формайл, – устало сказала Оливия, – я запомню вас восхитительным, чарующим, оригинальным, остроумным. Каким хотите. Только покиньте меня. Сейчас же.

Он спустился по ступеням трона.

Сука. Сука. Сука. Нет. Она моя мечта. Я всегда грезил о такой. Ледяная горная вершина, которую нужно покорить и завоевать. Крепость, которую нужно осадить… вторгнуться… разграбить… принудить… пасть на колени перед…

Тут он столкнулся лицом к лицу с Солом Дагенхэмом.

Он застыл как вкопанный. Кровь заледенела в жилах. Внутренности свело судорогой.

– А, Формайл! – сказал Престейн. – Это Сол Дагенхэм. Он может уделить нам всего тридцать минут. И настаивает, чтобы ему дали провести одну из них с вами.

Знает ли он? Послал ли он Дагенхэма, чтоб увериться? Атакуй. Toujours de l’audace.

– Что случилось с вашим лицом, Дагенхэм? – спросил Формайл, изображая любопытство.

Мертвая голова усмехнулась.

– А я-то мнил себя известным человеком. Радиационное отравление. Я «горячий». Говорили раньше: «горячей пистолета». Теперь говорят: «горячей Дагенхэма».

Устрашающие глаза изучали Фойла.

– А что скрывается за вашим цирком?

– Стремление сделать себя известным человеком.

– Я стреляный камуфляжный воробей. Я чую неладное. Вы где-то лукавите.

– Разве Диллинджер честно отвечал на расспросы Капоне? – вернул усмешку Фойл, начиная расслабляться. Он как мог сдерживал торжество. Я перехитрил их обоих. – А вы кажетесь счастливей, Дагенхэм. – Не успели эти слова сорваться с его губ, как он понял, что допустил ошибку. Дагенхэм коршуном нырнул на добычу.

– Счастливей, чем когда? Мы где-то встречались раньше?

– Я не сказал: счастливей, чем «когда». Я сказал: счастливей, чем «кто». Счастливей, чем я. – Фойл развернулся к Престейну. – Я без памяти влюбился в леди Оливию.

– Сол! Твои полчаса вышли.

Дагенхэм и Престейн, стоявшие по обе стороны от Фойла, разом повернулись. К ним приближалась высокая женщина в изумрудном вечернем платье. Рыжие волосы ее блестели в свете ламп. Это была Джизбелла Маккуин.

Их взгляды пересеклись. Не позволяя шоку отобразить стигматы на своем лице, Фойл повернулся, прошел шесть шагов к первой попавшейся двери, открыл ее и ввалился внутрь. Дверь захлопнулась за ним. Он очутился в коротком тупиковом коридоре. Щелчок, пауза, и механический голос вежливо сообщил:

– Вы вторглись в частное помещение этой резиденции. Пожалуйста, покиньте его.

Фойл перевел дух и попытался собраться с мыслями.

– Вы вторглись в частное помещение этой резиденции. Пожалуйста, покиньте его.

Я не знал… Я никогда бы не подумал… Решил, что она погибла там… Она узнала меня!

– Вы вторглись в частное помещение этой резиденции. Пожалуйста, покиньте его.

Мне конец. Она никогда меня не простит. Она, наверное, прямо сейчас рассказывает Дагенхэму и Престейну…

Дверь распахнулась. На миг Фойлу померещился собственный пылающий двойник. Но потом он сообразил, что смотрит на подсвеченную сзади копну рыжих волос Джизбеллы. Она не двигалась, только стояла и с яростным наслаждением разглядывала его. Он выпрямился.

Клянусь богом, я не позволю им себя унизить.

Без промедления Фойл высунулся в коридор, взял Джизбеллу за руку и отвел в гостиную. На Дагенхэма с Престейном он даже не взглянул. В скором времени они сами дадут о себе знать: силой и оружием. Он улыбнулся Джизбелле. Та торжествующе вернула улыбку.

– Спасибо, что сбежал, Гулли. Я и не мечтала о таком воздаянии.

– Сбежал? Да что ты, дорогая моя Джиз!

– Да-а?

– Я собирался с мыслями, чтобы отвесить тебе великолепный комплимент, дорогая! Мы вместе прошли долгий путь из Гуфр-Мартеля, разве не так?

Фойл потянул ее в танцзал.

– Потанцуем?

Глаза ее удивленно расширились от его напора. Она позволила ему проводить себя в танцзал и закружилась с ним.

– Кстати, Джиз, а как ты ухитрилась снова выбраться из Гуфр-Мартеля?

– Это устроил Дагенхэм. Так ты научился танцевать, Гулли?

– Я танцую, прескверно говорю на четырех языках, изучаю науки и философию, сочиняю прискорбно бесталанные стихи, развлекаю себя идиотскими взрывоопасными экспериментами, фехтую, как идиот, боксирую, как буффон… В общем, я стал знаменитым Формайлом с Цереры.

– И Гулли Фойла больше нет?

– Отчего же, дорогая, он есть. Для тебя и тех, кому ты о нем рассказала.

– Только Дагенхэму. Ты огорчился, что я выдала тебя?

– Как и я, ты не сумела с собой совладать.

– Не сумела. Твое имя просто вырвалось у меня. Сколько бы ты мне заплатил за молчание?

– Не будь дурой, Джиз. Эта досадная обмолвка обошлась тебе в семнадцать миллионов девятьсот восемьдесят тысяч кредитов.

– Что ты имеешь в виду?

– Я же тебе обещал, что отдам тебе остаток сокровищ, когда закончу дела с «Воргой».

– А что, ты закончил? – удивилась она.

– Нет, дорогая, это ты со мной покончила. Но я сдержу свое обещание.

Она рассмеялась.

– Щедрая душа, Гулли Фойл. Прояви истинную щедрость, Гулли. Устрой побег. Повесели меня.

– Сбежать, как крыса? Я не знаю, как, Джиз. Меня учили охотиться. Больше ничему.

– А я убила тигра. Доставь мне радость, Гулли. Скажи, что ты был близок к «Ворге». Что я уничтожила тебя в полушаге от возмездия. Так ли это?

– Вынужден тебя разочаровать, Джиз. Я забрел в тупик. Я пытался нащупать какой-то след этой ночью.

– Бедняжка Гулли. Может, я попробую что-нибудь сделать. Я скажу… скажу, что обозналась, или пошутила… что на самом деле ты вовсе не Гулли Фойл. Я-то знаю, как заморочить голову Солу. Я это могу, Гулли. Если ты все еще любишь меня.

Он поглядел на нее сверху вниз и покачал головой.

– Между нами никогда не было любви, Джиз, тебе это известно. Я слишком увлеченный охотник. Односторонне развит.

– Ты слишком односторонне развит, чтобы стать кем-то, кроме идиота!

– Что ты имела в виду, Джиз, когда сказала – Дагенхэм устроил тебе освобождение из Гуфр-Мартеля? Что ты знаешь, как заморочить голову Солу Дагенхэму? Что ты с ним хочешь сделать?

– Я на него работаю. Я его курьер.

– То есть он тебя шантажирует? Угрожает засадить тебя обратно в тюрьму, если ты не…

– Нет. Мы отбросили эту возможность в первый же миг, как повстречались. Он начал с позиции силы. Потом в ней оказалась я.

– Ты о чем?

– А то ты не догадываешься.

Он уставился на нее. Глаза ее были непроницаемы, но он понял.

– Джиз! С ним?

– С ним.

– Но как?! Он…

– Я предохраняюсь. Он… Я не хочу об этом говорить, Гулли.

– Прости. Чего-то он запаздывает.

– Запаздывает?

– Дагенхэм со своей армией.

– А, это. Ну да, конечно. – Джизбелла снова засмеялась, потом продолжила изменившимся, низким, яростным голосом: – Ты даже не знаешь, Гулли, как близко от края пропасти прошел. Если бы ты принялся умолять, запугивать, подкупать, очаровывать меня… то, клянусь, я бы тебя выдала. Я бы тебя уничтожила. Я бы всему свету открыла, кем ты был… я бы кричала об этом со всех крыш…

– О чем ты?

– Сол не запаздывает. Он не знает. Ты волен катиться к черту. Своей дорогой.

– Не верю.

– Ты думаешь, он бы так медлил? Это Сол-то Дагенхэм?

– Почему ты ему не открылась? После того, как я от тебя сбежал?

– Потому что я не хочу, чтобы ты и его уволок за собой в преисподнюю. Дело не в «Ворге». Дело кое в чем другом. ПирЕ. Вот за этим ты им и понадобился. Вот поэтому они за тобой гоняются. Двадцать фунтов ПирЕ.

– Что это такое?

– Когда ты отпер сейф, то обнаружил там ящичек? Из ИСИ? Инертсвинецизомера?

– Да.

– Что было в ящичке из ИСИ?

– Двадцать пулек какого-то вещества. Вроде кристалликов йода.

– Что ты сделал с этими пульками?

– Две отослал на анализ. Никто не смог установить, что они собой представляют. Третью я пытаюсь проанализировать сам, в лаборатории, в свободное от клоунских выходок время.

– Ты пытаешься проанализировать их? Ты? Зачем?

– Потому что я поумнел, Джиз, – вежливо ответил Фойл. – И я намерен установить, что это за штука, за которой гоняются Престейн и Дагенхэм.

– Где ты держишь остальные пульки?

– В безопасном месте.

– Это место нельзя считать безопасным. Они нигде не будут в безопасности. Я не знаю, что такое ПирЕ, но им усыпана дорога в ад, и я не хочу, чтобы Сол прошел ею.

– Ты его так любишь?

– Я его так уважаю. Он первый, кто сумел простить мне двойные стандарты.

– Джиз, что такое ПирЕ? Ты знаешь.

– Я догадываюсь. Я сумела сложить воедино те обрывки информации, которые мне достались. У меня есть одна идейка. Я могла бы с тобой поделиться, Гулли, но не стану.

Ее лицо засияло от гнева.

– На сей раз я от тебя сбегу. Я брошу тебя подыхать во мраке. И посмотришь, каково это, подонок! Хапнешь полный половник…

Тут она осеклась на полуфразе и уставилась мимо него через танцзал. И в этот момент полетели первые бомбы.

Они были как метеоритный дождь: их долетело не так много, но тем смертоносней они оказались. Они ударили по утреннему квадранту, четвертушке земного шара, где царила тьма от полуночи до рассвета. Они столкнулись с планетой у переднего края тенефронта, отступавшего по мере поворота к Солнцу. Они преодолели расстояние в четыреста миллионов миль.

Исключительная скорость их почти уравновешивалась оперативностью, с какой компьютеры терранских оборонительных систем отслеживали и перехватывали эти новогодние подарки от Внешних Спутников. Каждый перехват длился, может быть, микросекунды. В небе на краткий миг зажглись и тут же погасли мириады новых ярких звезд. То были бомбы, перехваченные и взорванные в пятистах милях над планетой. Но окно возможностей для перехвата так быстро закрывалось, что многим бомбам удалось уйти от защитных установок и осуществить атаку. Они пронеслись через уровень полярного сияния, уровень метеоров, уровень утренней зари, стратосферу и, наконец, устремились к земле. Незримые траектории их оканчивались титаническими конвульсиями.

Первый ядерный взрыв, уничтоживший Ньюарк, отозвался в особняке Престейна невообразимой силы землетрясением. Стены и полы задрожали, вспучились, гости попадали кто куда, мебель и предметы сервировки полетели в разные стороны. Толчок следовал за толчком, ударная волна гуляла по Нью-Йорку. Удары ужасали, оглушали, повергали в немоту. Звуки, вспышки ослепительного света над горизонтом и сокрушительные толчки были так неожиданны и загадочны, что люди потеряли всякое подобие человеческого облика и обратились в перепуганных животных на скотобойне. Они вопили, убегали и искали укрытия. За пять секунд новогодняя вечеринка Престейна полностью лишилась светского лоска и была низринута в сущую анархию.

Фойл привстал с пола, поглядел на катавшиеся по полу танцзала тела, увидел, как пытается уцепиться за мебель Джизбелла, шагнул было к ней и замер. Повернул голову – медленно, настороженно, будто чужую. Толчки и грохот не прекращались. Он увидел в приемной Робин Уэнсбери. Та лежала на полу и слабо дергалась. Он сделал шаг в ее сторону и снова замер. Он понял, куда надо отправиться.

Он ускорился. Гром и молния спустились по спектру, превратившись в стук мельничных жерновов и слабые вспышки. Устрашающие взрывы стали далекими ундуляциями. Фойл пронесся через огромный дом, порыскал и наконец обнаружил ее. Девушка стояла в саду на цыпочках, подобная в его ускоренном восприятии мраморной статуе. Так могла бы выглядеть богиня экзальтации.

Он замедлился. Все чувства рывком подскочили вверх по спектру. Он снова поразился масштабу бомбардировок. Последствия могли оказаться хуже смерти.

– Леди Оливия? – позвал он.

– Кто это?

– Ваш придворный шут.

– Формайл?

– Да.

– Вы явились меня искать? Я тронута. Я в самом деле тронута.

– Безумство – стоять здесь в такое время. Молю, позвольте мне…

– О нет, нет, нет! Прекрасное зрелище. Великолепное!

– Позвольте, я джонтирую с вами в безопасное место.

– Хотите предстать рыцарем в сверкающих доспехах? Шевалье явился спасти даму… Не поможет, мой дорогой. У вас недостаточно рыцарственности. Лучше оставьте меня.

– Я постою здесь.

– Как поклонник?

– Как поклонник.

– Вы по-прежнему назойливы и скучны, Формайл. Ну придумайте же что-нибудь, напрягитесь. Это же катастрофа апокалиптических масштабов. Расскажите, что видите.

– Да ничего особенного, – сказал он, оглядываясь и щурясь на свет. – Над всем горизонтом завеса света. Быстро разбухают облака. Над ними что-то искрит, как огоньки на рождественской елке.

– Как мало доступно вашим глазам! Видели бы вы то, что вижу я! В небе раскинут купол – радужный купол. Он переливается всеми цветами от глубоко-загарного до алмазно-жаркого. Так называю я цвета, которые мне видны сейчас. Что бы это могло быть? Купол?

– Это радарный экран, – пробормотал Фойл.

– Над ним стремительно приплясывают, извиваются, корчатся, танцуют вспышки пламени. Что это такое?

– Лучи системы перехвата. Вы наблюдаете работу электронной обороны.

– А еще я вижу, как несутся вниз бомбы… быстрые сполохи цвета, который вы называете красным. Но он не для вас красный, а для меня. Почему я их вижу?

– Они разогреты трением о воздух, но инертная свинцовая оболочка не позволяет наблюдать их цвет невооруженным глазом.

– Вот видите, Галилей из вас куда лучший, чем сэр Галахад. О! Еще одна бомба падает на востоке. Гляньте! Она приближается, приближается, приближается… Сейчас!

Над восточным горизонтом полыхнуло пламя, засвидетельствовав правоту Оливии.

– Теперь еще, на севере, совсем близко. Очень. Сейчас!

С севера пришла ударная волна.

– А эти взрывы, Формайл? Это же не просто облака света. Там тонкая структура, как у кисейной ткани, паутины или разноцветного гобелена. Как красиво! Похоже на искусно сотканный саван.

– Леди Оливия, но так и есть, в общем-то.

– Вы напуганы?

– Да.

– Тогда бегите.

– Ах, вы глухи к моим мольбам.

– Я понятия не имею, чего вы от меня ждете. Я тоже напугана, но бежать не стану.

– В таком случае и вы проявляете напускную смелость, а рыцаря за нее вините.

Суховатый голос показался ему удивленным.

– Формайл, ну подумайте. Сколько времени уходит на джонт? Уже через несколько секунд вы будете в безопасности. В Мексике, Канаде. На Аляске. Где угодно. Так спасайте себя. Уже миллионы спаслись. Мы, наверное, одни из последних остаемся в городе.

– Не каждый умеет джонтировать так далеко и так быстро.

– Тогда мы последние, кто еще занят такими прикидками. Почему вы меня не покинете? Это для вашей же безопасности. Скоро меня убьет взрывом, и никто не узнает, как Ваша Претенциозность поджали хвост.

– Ах ты сука!

– О, вы разъярены. Как грубо! Первый признак слабости. Отчего бы вам не продолжить в том же духе и не уволочь меня под мышкой? Это будет вторым признаком слабости.

– Да пошла ты!

Он подступил к ней, сжав кулаки от ярости. Девушка с холодным спокойствием коснулась его щеки, и снова он почувствовал нечто вроде электрического разряда.

– Слишком поздно, мой дорогой, – сказала она тихо. – Нам конец. Вон летит целая стая красных полос. Всё ниже, и ниже, и ниже… Прямо на нас. Выхода нет. Беги сейчас же! Джонтируй, спасай себя! Забери меня с собой и джонтируй! Не медли!

Он подхватил ее со скамьи.

– Ни за что, ты, сучка!

Он сжал ее в объятиях, отыскал мягкие коралловые губы и поцеловал. Замер, прижавшись ртом к ее рту, в ожидании последней вспышки мрака.

Взрыва не последовало.

– Ты меня провела! – воскликнул он. Девушка рассмеялась. Он снова поцеловал ее и с трудом выпустил из объятий. Она перевела дух и опять засмеялась.

Коралловые глаза блестели.

– Все кончилось, – сказала она.

– Еще даже и не началось.

– Ты это о чем?

– Война между нами.

– Пускай это будет война двух людей, – жестко процедила она. – Ты первый, кого не обманывает моя внешность. Господи, как же меня достали рыцари, сосущие мамину сисю в мечтах о сказочной принцессе. А я не такова. Внутри я совсем другая. Не такая. Не такая. Никогда не буду принцессой. Никогда. Хорошо, устрой мне войну на истребление. Не смей меня брать в плен. Уничтожь меня!

И вдруг стала прежней леди Оливией, грациозной снежной девой.

– Боюсь, мой дорогой Формайл, что бомбардировка окончена. Шоу завершилось. Согласитесь, новогодний фейерверк вышел поистине впечатляющим. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи? – беспамятным эхом откликнулся он.

– Спокойной ночи, – повторила девушка. – Ну же, дорогой мой Формайл, неужели вам и вправду так трудно понять, что вас просят удалиться, а не корчить клоуна? Идите. Спокойной ночи.

Он помедлил, отыскивая нужные слова, не нашел, повернулся наконец и покинул дом. Его трясло от восторга и смятения. Он шел, как пьяный, едва осознавая размах катастрофы и разрушений. Горизонт затянуло сплошное красное зарево пожаров. Ударные волны от взрывов бомб настолько возмутили атмосферу, что ветра до сих пор налетали странными непредсказуемыми порывами. Город так растрясло, что кирпичи, нависающие архитектурные элементы, стекла и металлические балки то и дело обрушивались оземь и разбивались. А ведь прямого удара по Нью-Йорку нанесено не было.

Улицы пустовали, город обезлюдел. Все население Нью-Йорка, как и остальных городов в зоне поражения, джонтировало куда глаза глядят в безрассудной попытке спастись. До предела своих джонт-способностей: кто на пять миль, кто на пятьдесят, кто на пятьсот. Некоторые угодили прямо под удар. Тысячи погибли в джонт-взрывах: общественные платформы не были рассчитаны на такой массовый исход.

Фойл стал замечать команды чрезвычайников в белой униформе. Нацеленный на него предупредительный сигнал извещал, что Фойла по совокупности характеристик рекрутировали для восстановительных работ. В эпоху всеобщего джонта проблематично было не эвакуировать население города, а заставить его вернуться и навести порядок. У Фойла не было никакого желания проторчать тут неделю, сражаясь с пожарами и мародерами. Он ускорился и пронесся мимо команды чрезвычайников.

На Пятой авеню он замедлился. Ускорение потребляло так много энергии, что истощенный организм уже не мог поддерживать себя в таком состоянии дольше нескольких минут. После долгих периодов ускорения пришлось бы восстанавливаться несколько дней.

На авеню уже появились мародеры и джек-джонтеры. Поодиночке и стаями, перепуганные и озверевшие, точно шакалы, что рвут тело еще живого, но беспомощного животного. Они обступили Фойла. Этой ночью им сгодится любая добыча.

– Я не в настроении, – сообщил он шакалам. – Поиграйте с кем-то другим.

Он вывернул карманы, полные денег, и бросил им банкноты. Те подхватили подачку, но не удовлетворились ею. Им нужно было повеселиться, а Фойл не казался способным себя защитить. Обычный растерянный джентльмен. Полдюжины шакалов отделились от стаи помучить его.

– Добрый джентльмен, – заухмылялись они. – А пригласи-ка нас на вечеринку?

Фойл уже видел как-то изувеченный труп одного из гостей их «вечеринки». Вздохнув, он отвлекся от видений Оливии Престейн.

– Ну ладно, шакалы, – сказал он. – Будет вам вечеринка.

Те приготовились к танцу смерти с добычей, но Фойл коснулся языком переключателя во рту и на двенадцать всеразрушающих секунд стал самой совершенной из когда-либо созданных машин для убийства – киллером-коммандо. Он действовал, не задумываясь и не рефлексируя. Тело попросту выполняло инструкции, записанные в мышечной и нервной ткани. На тротуаре остались валяться шесть изуродованных тел.

Собор Святого Патрика стоял, как и был, вечный и неизменный, ничуть не пострадавший от бомбежки, и на позеленевшей меди его кровли отсвечивало зарево далеких пожаров. Он оказался пуст. Палатки Четырехмильного цирка заполняли неф, подсвеченные и разукрашенные, однако цирковой люд скрылся. Слуги, повара, лакеи, атлеты, философы, приживалы и прочие зеваки сбежали.

– Но вскоре они возвратятся, – пробормотал Фойл. – Мародерствовать.

Он вошел в свою палатку. Первой, кого он там увидел, была фигура в белом, скорчившаяся в углу. Она лучезарно улыбалась собственным мыслям и напевала песенку без слов. Безумная Робин Уэнсбери в смятом платье.

– Робин!

Она продолжала что-то бессвязно мурлыкать себе под нос. Он поднял ее на ноги, встряхнул и закатил пощечину. Девушка тупо улыбалась и напевала. Фойл зарядил шприц и вкатил ей лошадиную дозу ниацина. Воздействие препарата на ее патетический улет от реальности оказалось очень убедительным. Атласная кожа Робин посерела, прекрасное лицо исказилось судорогой. Она узнала Фойла, вспомнила то, что пыталась забыть, вскрикнула и упала на колени, а потом расплакалась навзрыд.

– Так-то лучше, – сказал он. – Снова пытаешься удрать, н-да? Сначала попытка самоубийства, теперь это. Дальше что?

– Убирайся.

– Скорее всего, в религию ударишься. Я тебя так и вижу в какой-то подпольной секте с кодом доступа Pax Vobiscum^[41] или что-нибудь в этом роде. Библейский бубнеж, мученичество за веру и так далее. Ты хоть когда-нибудь повернешься лицом к реальности?

– А ты никогда не пытался от нее сбежать?

– Я? Нет. Сбежать пытаются сломленные невротики.

– Невротики. Ах, это любимое словечко столь поздно получившего достойное образование Джонни… или как тебя там? Джеффри? Ты ведь у нас такой образованный, такой самодовольный, такой уравновешенный. Ты всю свою жизнь драпал, точно кролик.

– Я? Нет. Я всю жизнь охотился.

– Ты спасался бегством. Никогда не слышал фразу «лучшее бегство – нападение»? Ты убегаешь от реальности, атакуя ее, разрушая, отрицая ее. Вот чем ты занят.

– Бегство-нападение? – Фойл был озадачен. – Ты хочешь сказать, что я от чего-то бегу?

– Это же очевидно.

– И от чего?

– От реальности. Ты не в состоянии признать жизнь такой, какая она есть. Ты отказник. Ты атакуешь реальность, пытаясь подогнать под свой шаблон. Ты атакуешь и уничтожаешь все, что находится в противоречии с твоим безумием. – Она подняла залитое слезами лицо. – Я больше не могу. Отпусти меня.