Текст книги "Голем 100"

Автор книги: Альфред Бестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Нельзя ли поподробнее, госпожа Нунн? Все это для нас трудновато.

– Конечно, прошу. Лучшим примером языка феромонов служит поведение муравьев. Положите неподалеку от муравейника кусочек сахара. Муравей-работ– ник наткнется на него, поест и двинется домой. И часу не пройдет, как весь муравейник будет непрерывной цепочкой сновать к сахару и обратно – в точности по феромоновому пути, проложенному первооткрывателем.

– Сознательно?

– Неизвестно. Возможно, что, как пчелиный танец, рассказывающий о том, где и в каком направлении еда, это делается намеренно, а может, и нет. Но точно известно, что феромон – мощный возбудитель.

– Поразительно! И наш доктор Шима?..

– Вынужден идти по следу притягивающих его человеческих феромонов.

– Что такое? Хотите сказать, что мы их тоже оставляем?

– Ну конечно. Уже доказано, что женщина бессознательно оставляет за собой след феромона, который возбуждает и привлекает мужчин.

– Поразительно!

– Это известно уже довольно давно. Ну так вам теперь, надеюсь, понятно, что ваш доктор Шима впадает в фугу и идет по феромоновым следам.

– Так-так, outre[5]5
  Причудливый, извращенный (фр.}.


[Закрыть] поворот у нашего Носа. В этом что-то есть, госпожа Нунн. Есть смысл. Ну и какие следы так манят его? Женщины?

– Нет. Жажда смерти.

– Что такое?

– Жажда смерти.

– Госпожа Нунн!

– Ну что вы, право, сударь! Неужели вам неизвестно о таком слагаемом человеческой психики? Многие люди страдают от неосознанной, но мощной тяги к саморазрушению. Некоторые психиатры даже считают, что у всех нас это есть. Очевидно, такое желание оставляет феромоновый след, который и чует Шима... полагаю, что лишь в некоторых особых случаях... и он вынужден идти по следу.

– А потом?

– Очевидно, он удовлетворяет желание...

– Невозможно!

– Чудовищно!

– Что там она болтает!

– Наш чувачок удовлетворяет жажду смерти! Кокает тех, кто хочет помереть. Летальный-Один.

– Именно так, господа.

– Очевидно! Очевидно! – бушевал председатель. – Доктор Шима? Убийство? Чушь! Я требую неопровержимых доказательств при таком дичайшем обвинении!

– Очень хорошо, сударь, вы их получите. Мне еще один-два вопроса нужно окончательно прояснить, прежде чем я выполню соглашение, но боюсь, что при

этом он испытает глубокое потрясение.

* * *

– Это жестокое и непривычное наказание для моих рук, – жаловалась Мери Наобум. – Им в старину что – действительно приходилось проталкивать иголки пальцами?

– Именно так! «Рука чувствительна, пока ее не натрудишь» – «Гамлет», Акт V, сцена 1.

Давайте покончим с этим.

– Я с тобой, Сара. Мне это дело обрыдло.

– И мне, Ента. Голосуем: кто за то, чтобы похерить стегальные посиделки? Прошу поднять руки. Да не ты, Пи. Шесть из восьми. Принято.

Нелл Гвин с усмешкой отметила, что Угадай и Откатай как всегда вносят раскол.

– Не раскол, а разлад.

– Что теперь, Реджина? – спросила Гули.

– Ах ты, Господи, у меня просто иссякает воображение. Что, если снова позвать Люцифера?

– Не возражаю, – буркнула Ента. – Может, его хватит на то, чтобы закончить это паршивое покрывало.

– Реджина, дамы, внимание! Новости – с пылу, с жару! Мой Нудник сказал, что мы вовсе не как надо вызываем Дьявола.

– Да ну? Говори же, Нелл!

– Нудник говорит, что мы живем в двадцать втором веке, поэтому нам не годятся все эти средневековые штуки, а говорить надо на обычном языке.

– Ох, сколько труда зря! Но почему?

– Он сказал, что Люцифер нас, наверное, слышит, но когда он хочет ответить, то попадает в то время.

– Это мысль. Наверное, и демоны могут ошибаться.

– Ясное дело, ведь в них так много человеческого.

– А что он предлагает, Нелл?

– Двоичный код, как в компьютерах. Нудник нам составил программу. Вот, я ее захватила с собой:

– Да что же это! Он над нами смеется, точно.

– Нет, сударыни, это, изволите видеть, самоновейшее волшебство. Компьютер сам переводит десяти-

чные в двоичные и нолики, а уже из них образуется крест – такой зловещий, злокозненный, злопакостный, что ни один черт не устоит, если он себя уважает.

– Как ты, Реджина?

– Стоит попытаться, но и сами мы не будем сидеть, сложа руки. Возьмемся за дело как следует! Принесем кухонный компьютер, поставим его в пентакль, станем вокруг на колени и так захотим, чтобы это случилось! Изо всех сил!.. Пи-девка, неси свечи, вонизмы и компьютер!

* * *

– Пречистая сила! Поглядите на эту перфоленту!

– Лучше сказать «нечистая сила», Гули.

– Но там только единички и нули.

– Ну да, это двоичный код, Мери. Хотя погляди, какой из ноликов рисунок получается!

– Ой, это нехороший крест из Соломоновой Печати! Точно как мы пытались сделать на покрывале!

– Вот именно! Мой Нудник – гений!

– И Сатана действительно явится?

– Если уж и компьютер его не вызовет, тогда ничто не поможет.

– Тихо, дамы. Мы должны молиться, а не шептаться. Прошу вас!

– Компьютер нас не слышит, Реджина.

– Но Люцифер, возможно, слышит. Предайтесь молитве, вы, ведьмы! Хотите! Взалкайте! Возжелайте свершения!

Глава 6

Когда Гретхен Нунн сказала правлению «ффф», что к Блэзу Шиме есть еще один-два вопроса, которые нужно прояснить, прежде чем соглашение может считаться выполненным, это была полуправда, естественная для женщины, уже наполовину влюбленной. Она знала, что ей необходимо с ним увидеться, но сама не до конца разобралась, зачем.

Вопрос: Может ли она все же полюбить его, несмотря на то, что она о нем знает?

Вопрос: Любит ли он ее на самом деле или просто развлекается с цветочком из Гили?

Вопрос: Рассказать ли ему правду о себе самой?

Вопрос: Рассказать ли ему правду о себе самом?

Вопрос: Закрыть соглашение с господином Стеклодувом, проявив спокойный профессионализм и послав к черту все сопутствующие личные моменты?

Ответ: Она не знала ответа.

И уж точно не знала, что, пока она готовилась нанести удар господину Хочу, ее ждала мина, небрежно подложенная Шимой.

– Твоя слепота врожденная? – тихо спросил он этой же ночью.

Она рывком приподнялась в постели:

– Что? Что такое?

– Ты меня слышала, Гретхен.

– Слепота? Какая слепота? У меня единицы в обоих глазах! Как у орла!

– Ах, значит, ты и не знаешь. Я подозревал что-то в этом роде.

– Я не понимаю тебя, Блэз.

– Ну, ты действительно слепая, – спокойно произнес он, – только никогда об этом не подозревала, потому что твой благословенный дар затмевает любое зрение – ты в высшей степени восприимчива к ощущениям других людей. Ты видишь чужими глазами. Не уверен, но, возможно, ты глухая, а слышишь тоже чужими ушами. Может быть, у тебя так и со всеми остальными чувствами. Потрясающая способность. Совершенно потрясающая. Нам надо как-то это исследовать.

– Ничего более нелепого в жизни не слыхала! – разозлилась Нунн.

– Если ты настаиваешь, я могу доказать тебе, милая.

– Давай, доказывай.

– Пошли в гостиную.

Они вышли в большую комнату, и Блэз указал ей на вазу:

– Какого цвета эта ваза?

– Жемчужно-серая, разумеется.

– Ковер. Какого он цвета?

– Темно-серого.

– А эта лампа?

– Льдисто-серая, и черный абажур.

– Q.E.D.[6]6
   Quod erat demonstrandum – Что и требовалось доказать (лат.).


[Закрыть] – ухмыльнулся Шима. – Как я и говорил.

– Что – как ты говорил?

– Ты видишь моими глазами.

– Ну зачем ты несешь такую чушь?

– Потому что у меня цветовая слепота. Из-за этого меня и осенило.

– Нет!

– Да.

– Блэз, если ты меня дурачишь, то я тебя...

– Не дурачу, любовь моя, это правда.

– Нет!

– Да и еще раз да, – он крепко обнял ее, стараясь унять сотрясавшую Гретхен дрожь. – Все так и есть. Ваза эта – зеленая. Ковер – янтарно-желтый с золотом, лампа – алая с темно-красным абажуром. Я сам не различаю этих цветов, но запомнил, что мне сказал декоратор.

У нее вырвался стон.

– Но почему ты так страшно испугалась, милая? Ты слепая, однако вместо зрения тебе дан гораздо более чудесный дар. Ты видишь то, что видят все люди на свете. Я тебе завидую. Поменялся бы с тобой в любую секунду.

– Этого не может быть! – разрыдаХась она. – Это так ужасно! Слепая? Калека? Урод? Нет!

– Это правда, любимая, но ты вовсе не калека.

– Я ведь вижу, когда я одна.

– Когда ты одна? А кто из нас бывает совсем один? Кто во всем этом битком набитом Коридоре?

Гретхен вырвалась из его рук, схватила платье и выбежала из пентхауза, захлебываясь истерическими рыданиями. В свой собственный Оазис она вернулась с пошатнувшимся от ужаса и отчаяния рассудком. В знакомой обстановке она немножко успокоилась и решила проверить, прав ли Шима – тогда ее постигло крушение всего. Но, может быть, Шима зачем-то пытается погубить ее? Просто потому, что она – уличный цветок и ее можно терзать для развлечения?

Гретхен отпустила всю прислугу, бросив отрывистое приказание убираться и переночевать, где хотят. Стоя в дверях, она по головам считала, когда они выходили, недоумевающие и глубоко огорченные. Она захлопнула дверь и огляделась: видела она так же хорошо, как и всегда.

– Лживый ублюдок, – гневно прошипела госпожа Нунн и принялась метаться по квартире: что же, урок получен и усвоен – личные отношения всегда подведут. Она вела себя как сущая дура. Но почему, во имя всего святого, Блэзу понадобилось Пустить ей кровь? Милосерднее было бы просто убить ее. Не пытается ли он довести ее до самоубий...

Она ударилась обо что-то с такой силой, что ее отбросило. Еле удержавшись на ногах, уставилась на ту

3 Миры Альфреда Бестера, т. 3

преграду, которую не заметила в ослепляющей ярости, – это был позолоченный клавесин.

– Что это... У меня нет никакого клавесина, – изумленно прошептала Гретхен, – откуда он тут...

Она шагнула к инструменту, чтобы потрогать его и убедиться, что ей не померещилось; на ходу снова врезалась во что-то, пошатнулась и вцепилась в это «что– то». Это была спинка ее собственной кушетки с пушистой обивкой. Гретхен в смятении озиралась – у нее не было такой комнаты в квартире. Позолоченный клавесин? Яркие полотна Брейгеля на стенах? Резная дубовая мебель? Двери с готической резьбой? Ворсистые шелковые занавеси на окнах?

– Это же квартира Раксонов, этажом ниже. Я знаю ее, я там бывала. Значит, я вижу то, что сейчас видят они... Выходит, это правда? Боже мой! Неужели он не обманывал меня?!

Она закрыла глаза, но как сквозь дымку продолжала видеть квартиру Раксонов. А позади теснились все более смутные, уходящие вдаль картины других жизней: комнаты, улицы, люди, сумбур движений, форм, цветовых пятен. Раньше ей тоже показывали это кино при закрытых глазах, но она всегда считала свои видения абсолютной зрительной памятью – весьма полезным качеством, необходимым при ее блестящей работе с психодинамикой реального мира. Теперь же она узнала правду.

Ее снова начали сотрясать рыдания. Она ощупью добралась до кушетки и в отчаянии рухнула на нее.

– Боже, Боже мой! Боже мой! Я урод! Лучше бы мне умереть...

В конце концов истерика отпустила, Гретхен вытерла глаза, к ней вернулась отвага, и она решила, что справится с осознанием своего уродства. Трусихой она никогда не была. Но когда она открыла глаза, ее ждало новое потрясение: она ясно увидела свою гостиную – только все предметы в ней были теперь в серых тонах. А еще она увидела господина Хоча, который стоял в дверях, приветствуя ее стеклянной улыбкой.

– Блэз?..

– Мое имя Хоч. Можешь называть меня господин Хоч, крошка.

– Блэз! Бога ради! Не меня! Ты не мог выследить меня! Я не оставляла за собой запаха смерти!

– Я помню, дорогая моя, что мы уже встречались, но боюсь, что позабыл, как тебя зовут. Меня занимали более важные материи, сама понимаешь. Довольно неожиданно – вдруг ты тоже преисполнилась важности для меня.

– Я Гретхен. Гретхен Нунн. И у меня нет жажды смерти.

– Приятно возобновить наше знакомство, Гретхен! – Его учтивость отдавала хрустальным звоном. Он сделал один шаг по направлению к ней, потом другой.

Она вскочила и заслонилась кушеткой.

– Послушай же, Блэз, ты вовсе не господин Хоч. Нет никакого Хоча – ты доктор Блэз Шима, знаменитый ученый. «Ароматические углеводороды» и... и... Ты главный химик-парфюмер компании «ФФФ», создатель множества самых модных духов...

Продолжая отвечать ей морозной улыбкой, господин Хоч начал опустошать свои карманы: вынул веревку со скользящей петлей, лазерный резак, маленький распылитель с ярлычком CN[7]7
   Формула циана – сильнейшего яда.


[Закрыть], блеснувший скальпель, старинный пистолет калибра восемь миллиметров, помещающийся в ладони. Аккуратно разложил все это на журнальном столике возле кушетки.

– Блэз, – умоляла она, – я Гретхен, твоя Гретхен из Гили. Мы уже два месяца любовники, ну вспомни же. Ты сегодня сказал мне о глазах. О том, что я слепая. Ты же не мог это забыть!

– Разные люди хотят умереть по-разному, – задушевно сообщил господин Хоч. – Это в конце концов, последнее з их жизнях решение, и они имеют право на некоторую разборчивость. Я и пытаюсь предоставить обилие возможностей. Посмотри, дорогая моя, что тебе больше нравится? Можешь не торопиться. Не бойся. Я помогу тебе расстаться с жизнью. Возьму все хлопоты на себя.

– Езус-Мария, Блэз! У тебя в голове помутилось! Ты в отключке, в фуге! Раздвоение личности...

– Если предпочтешь веревку, то мы найдем, куда ее понадежней прицепить, что-то способное выдержать... около пятидесяти пяти килограммов, верно? Если хочешь свернуть себе шею, я подставлю стул, чтобы ты могла с него спрыгнуть, А если тебе по душе медленное удушье, то я помогу тебе – свяжу руки. Я исполню любое твое желание.

– Блэз, ты одержим безумцем, которого неудержимо влечет феромон, но я не оставляла запаха самоубийцы! Как я могла!

– Если больше нравится газ, то вот цианид – нажми на кнопку и разок вдохни. Некоторым нравится выпить глоток яда. Мы можем насифонить газа в стакан воды, синильная кислота валит, как удар молнии. Один глоток – и твое желание исполнится. А здорово я придумал, правда? Два вида смерти в одной таре.

– Блэз, о Господи! Я вовсе не хочу умирать!

– Нет, хочешь. Рад выполнить твое желание. А как насчет симпатичной теплой ванны и вот этого? – Он рассек воздух сверкающим скальпелем. – Запястья или сонная артерия на твоем горлышке? Подумай только, последняя ванна в жизни – никогда больше не беспокоиться, есть ли вода! А вот, гляди, два пистолета! Выстрели или сожги себя. Просто нечего больше желать, ведь правда? Господин Хоч пришел помочь!

– Не-ет!

– Ты позвала.

– Нет!

– И я пришел к тебе.

Она пятилась прочь от его завораживающей улыбки. Господин Хоч стоял на месте, совершенно неподвижный, и его уверенность была исполнена жути. В ней была неумолимость. Он знал, что Гретхен хочет умереть. Он знал, что она не может не соблазниться одним из орудий самоубийства. Он знал, что немножко терпения – ион поможет ей умереть и будет наблюдать за ее агонией. Он стоял совершенно неподвижно, с неколебимой уверенностью самой смерти.

– Иисусе! – воззвала она. Шагнула вперед, помедлила и кинулась мимо него к двери. Почти проскочила, но врезалась в двух ухмыляющихся мордоворотов, плечом к плечу загородивших проход.

Вдруг Гретхен поняла, что все цвета в комнате стали яркими. Бандиты вцепились в нее и крепко держали, пока она беспомощно отбивалась, пытаясь вырваться.

Они обратились к господину Хочу на говорке Гили, поверх ее головы:

– Нашевам парень привет мужикты приятель.

– Блэз! Помоги мне!

Господин Хоч словно не слышал.

– Опять вы! – фыркнул он,

– Ну ты ваще парень приветмужик тыприятель ва– ще оторвал телку впорядке тыпарень ваще.

– Да все при ней ну ваще как упакована мы такое уважаем ты парень мужик ваще.

– Не то что три пустышки парень ваще мы зря тебе спасибо сказали так что вали теперь из Гили парень спасибо мужик и чеши домой ваще.

– Ну почему мне даже не посмотреть, как она умирает, – обиженно заныл господин Хоч. – Они меня зовут. Я прихожу. Я приношу все, что им только может понадобиться. Я делаю всю черную работу, – а потом вы всегда меня отсылаете. Это нечестно! – Он, казалось, вот-вот заплачет.

– Не бухти мужик ваще нам тебя беречь надо ищейка ты наша кто еще нас наведет на такие цацки и ваще.

– Это нечестно!

– Ну ежели нас сцапают то ваще конечно ты потянешь за всех как ты наводчик ваще мужик.

– И все равно, это нечестно.

– Домой вали парень тут весь хабар наш так что не чалься мужчик а то мы тебя отчалим ваще.

– Мы тебя знаем в натуре а ты ваще о нас ни разу так мы на тебя стукнем и хана а ты никак нас не заложишь понял.

– Я знаю, кто я, – напыщенно произнес господин Хоч. – Я – господин Хоч, податель смерти, и полагаю, что вправе смотреть, как они себя убивают. – Его начало распирать от искреннего негодования.

– Ну все ну ваще ну ясно же вдругорядь все твое ну ты мужик ваще.

– Вы всегда так говорите.

– Вот жопу в заклад не свистим нет не свистим ваще точно вдругорядь ну все вали парень гуляй домой береги башку.

– Вы мне не нравитесь, ну вот нисколько, – обиженно бросил господин Хоч и двинулся к двери, не обращая ровно никакого внимания на корчащуюся Гретхен, пытавшуюся кричать из-под чугунной ладони, закрывавшей ей рот.

Громилы сорвали с Гретхен одежду и завопили на радостях, увидев бриллиант в ее пупке.

Господин Хоч обернулся в дверях и тоже увидел сверкающий камень.

– Но... это ведь мой, – озадаченно сказал он высоким срывающимся голосом. – Это зрелище – для меня одного, так мне... Гретхен обещала, что она... – Туман внезапно рассеялся, и доктор Блэз Шима заговорил тоном человека, привычно отдающего приказания: – Гретхен! Какого черта ты тут делаешь, Гретхен? Где мы? Кто эти... а ну уберите свои лапы от нее!

Салем Жгун верно угадал насчет каратэ. Шима пошел в бой как крепостной таран, но оба громилы обладали обширным нечестивым опытом драк в Гили, и положение было весьма опасным, пока из тех двоих вдруг с шумом не вышел воздух и они, обмякнув, не повалились на пол один за другим.

Не в силах сдержать дрожь, задыхаясь, Шима смотрел на них. Они были мертвы. Он поглядел на Гретхен Нунн. Она стояла полунагая в своей разорванной рубахе, сжимая в руке замолкший лазерный резак.

Он пытался что-то сказать:

– Я...

– Спасибо тебе, Блэз. Привет, кстати.

– Привет, Грет... милая... – Он попытался перевести дух. – Ян-не знаю, где я... Я... я не привык к такому.

– Иди сядь.

– Они мертвы, да?

– У каждого в спине прожжено по дырке. Иди ко мне.

– Чертовски подходящее время, чтобы оттянуться.

– Садись!

– Да, сударыня. Я... Спасибо тебе. Я... Ты знаешь, я никогда не видел Летального. Это... не так страшно, как мне представлялось.

– Нет, так. Повернись, чтобы мы их не видели. Нам надо торопиться, Блэз. Тебя нужно защитить.

– Защитить? Мне грозят неприятности?

– И очень крупные. Я тебе сейчас расскажу. Ты слушаешь?

Он кивнул.

– Тогда слушай. Никаких вопросов. – Гретхен все быстро рассказала, и его недоумение уступило место ужасу и растерянности. – Теперь тебе понятно, – закончила она, – что не должно быть ни малейшей связи между господином Хочем и доктором Шимой.

– Но... но связь непременно есть. Если я убил ко– го-ни...

– Нет! – резко перебила она. – Не думаю. Я и вправду так не думаю, Блэз. Но признаюсь, что я не знаю наверное. Полагаю, что Летальные – дело рук этих двоих, а ты был Иудой и козлом отпущения одновременно. Богу только известно, как они начали следить за тобой. Мы этого не узнаем никогда, но в Гили полным-полно непостижимого. Так что уходи отсюда и ступай домой. Мне нужно позвонить в участок.

– Гретхен...

– Нет. Уходи.

– Почему ты для меня?..

– Потому что я тебя люблю, пень ты безмозглый, и будь оно проклято, что именно сейчас я это поняла!

– Но ты будешь совсем одна. Слепая.

– Да, у нас у каждого свой крест. Ты несешь свой, я буду нести свой. Иди. Как только приедут из Отдела по расследованию убийств, я снова прозрею.

– Я...

– Блэз, если ты не уберешься, то я, ей-Богу, закричу. Забери весь этот мусор для самоубийц с собой. Оставь мне лазерный резак – он понадобится для разговора с полицией. Сейчас мне нужно несколько минут, чтобы составить легенду, поэтому, умоляю, иди вон!

– До завтра?

– Если хочешь.

– Хочу.

– Тогда до завтра, если я смогу нас вытянуть из этой каши.

– Когда-нибудь, – с расстановкой заговорил Блэз Шима, – когда-нибудь я придумаю, как мне отблагодарить... Сейчас я впервые чувствую, что кто-то превзошел меня... Не забудь запереть покрепче дверь за мной.

Он ушел, и его серое видение постепенно удалялось вместе с ним. Все же Гретхен смогла как следует закрыться и позвонить в участок. Потом она ощупью вернулась на мохнатую кушетку, тихонько села и сосредоточилась, начав подготавливать свой рассказ. Отдаленные шумы Оазиса и Гили успокаивали. Калейдоскоп образов перед ее внутренним взором перестал быть пугающим – ей даже стало интересно. Понять – это наполовину выиграть сражение.

«Блэз прав, – думала она. – Я просто никогда этого не замечала, потому что в Гили очень редко остаешься один... Вокруг меня всегда достаточно глаз, которыми я могу смотреть... Но если я наедине с кем-то в комнате, что тогда? Они-то себя не видят, как же я могла их видеть? Почему я ничего не замечала?»

Она задумалась. А, вот что!

«Наверное, отражения. Они-то себя раньше видели и передавали мне отражение... К тому же, при нашем энергетическом голоде, сейчас повсюду зеркала, чтобы усилить освещенность. А я, наверное, так же воспринимаю и звуки... Когда мы были в постели с Блэзом, я через него воспринимала звучание и осязала тоже... Поразительно, как можно заворожить себя до полного отторжения реальности... Эта консультация с Миллсом Ко– уплендом... Да, конечно, когда кто-то из персонала был в помещении, я видела его их глазами, но когда мы остались вдвоем? Ну-ка, вспоминай, Гретхен! Ага! Нет, я его на самом деле не видела – только проблески, когда ему на глаза попадалось собственное отражение... По большей части он был только голосом... Я не замечала, я никогда ничего этого не замечала, мне ведь казалось, что я так глубоко погружаюсь в обдумывание поставленной передо мной задачи... Так, наверное, происходило сотни раз и раньше, но я никогда не сознавала... Чертовский изъян, но теперь я все понимаю и могу с ним справляться и заставить его работать на себя...»

Теперь она не отрицала сама перед собой и того, что оставила феромоновый след – запах саморазрушения, по которому к ней пришел господин Хоч. Она приняла это как еще один факт. Ее постиг разрушительный удар, и сидевший в душе ребенок предпринял детскую попытку к бегству. Спрятаться – и конец всему. Смерть – самое простейшее решение, конечный предел всему.

– Да, но только для детей, – прошептала Гретхен. —Блэз в шутку сетовал, что ему не избавиться от своего образования, а я хочу избавиться от того ребенка, который кроется у меня внутри, но это вовсе не шутка.

Она вдруг снова испугалась.

«Что, если теперь, когда он узнал, кто я и что я, он переменится ко мне? То, что он сказал, как его «превзошли»... – Она задумалась еще на минутку. – Но кто же я? Да, это, должно быть, любовь, если перестаешь понимать, кто ты есть. Ну хоть на один вопрос нашелся ответ».

Ее зазнобило.

«Силы небесные! Как здесь стало вдруг холодно! Надо что-нибудь на себя накинуть. Нет, убийственники должны меня увидеть так, как есть, чтобы вся моя легенда не рухнула».

Следователи из Отдела по расследованию убийств увидели ее «так как есть» минут десять спустя: платье в клочьях, кожа в бороздах ссадин, резак в руке. Она испытывала благодарность к ним за яркий свет, увиденный их глазами. Она была благодарна за деликатную учтивость субадара, который, по отзывам, внушал трепет. Хотелось бы знать, неужели ненавязчивая рыцарственность господина Индъдни вселяла страх Божий в негодяев и бродяг Гили. Она знала, что его звали не Индъдни – это просто было сокращением семи непроизносимых слогов его настоящего имени.

Облик субадара воистину устрашал негодяев и бродяг Гили: высокий, худощавый, аскетичный, безусловно и очевидно неподкупный, кожа цвета старого янтаря, аккуратная смоляно-черная бородка, прямые черные волосы так странно, прядями, седеющие, глаза будто прожекторы, голос, созвучный гобою. Гретхен было чрезвычайно приятно беседовать с этим незаурядным

человеком, хотя она и понимала, что ее ждет непростое испытание.

– Я могу оставаться на этом месте, субадар?

– Где вам угодно, мадам.

– Я не хочу смотреть на них.

– Вполне понятно.

– Благодарю вас.

– Это приятный долг – быть полезным коллеге с такой высокой репутацией, мадам.

За их спинами переговаривались сотрудники бригады по расследованию убийств, раздавались восклицания. Гретхен слишком сосредоточилась на том вранье, которое ей предстояло, чтобы заметить отсутствие удивления в их возгласах.

– Что произошло, мадам?

– Эти громилы. Двое. Вломились сюда.

– Простите, мадам, поточнее. Хорошо известно, как вы осторожны. Вломились? Проникновение со взломом, говоря языком закона? Насильственно и с оружием? Vi et armis[8]8
   С применением силы и оружия (лат.).


[Закрыть], как сказали бы Законники. Верно?

– Вы совершенно правы, субадар Индъдни. Я должна быть профессионально точна. Не взлом и проникновение в юридическом смысле. Боюсь, что я не обезопасила дверь.

– Крайне необычно для вас, мадам. Так? При вашей профессии. Позвольте спросить, как это случилось?

– Я отослала прислугу на ночь.

– Всю прислугу? Весьма необычно.

– А в суматохе забыли о двери.

– Хотели сказать, забыли о замках?

– Да.

– Вы сама?

– Да.

– Если позволено спросить причину небывалого волнения?

– Я так никогда раньше не поступала.

– Да. Почему поступили, прошу вас?

– Я работаю над трудным и запутанным делом, капитан Индъдни. Мне было необходимо побыть одной и поразмыслить.

– В чем означенное дело?

– Простите, я не могу вам сказать.

– Разумеется. Профессиональная этика. Понимаю. И тогда вошли эти два? В незапертую дверь?

– Да.

– Время означенного вхождения?

– Тридцать—сорок минут назад.

– Вот вам и система. Сожалею узнать, что безопасность этого Оазиса не в надлежащем виде. Так, мотив?

– Разве он не очевиден, капитан Индъдни? Изнасилование и ограбление.

– В таком именно порядке? Чрезвычайно любопытно.

– Нет, я ошиблась. Простите меня, капитан. Я еще не пришла в себя.

– Само разумеется.

– Я полагаю, что задумана была кража. Когда они обнаружили меня, то решили к тому еще и изнасиловать.

– Гораздо более разумное предположение, мадам. И тогда?

– Я сопротивлялась.

– Свидетельства этому весьма наглядны.

– Да, мне повезло. Мне удалось остаться в живых.

– Одна против двоих?

– Да.

– А они были вооружены?

– Да, вот этим. Возьмите, прошу вас.

– Благодарю, мадам. Вы это у них выхватили?

– Мне повезло, или они утратили осторожность.

– И вы убили нападавших?

– В порядке самозащиты.

– Летальный-Законный, безусловно. Опишите их, пожалуйста.

– Это необходимо, капитан Индъдни? Вам стоит всего лишь на них посмотреть.

– Мадам, верно, изволит шутить. Мадам знает, что там не на что смотреть.

– Что?

– Мадам весьма удивлена? Крайне странно.

Гретхен вскочила с места и обернулась. Тесный

кружок сыщиков распался, позволяя ей заглянуть внутрь.

На полу лежали два чистеньких скелета. Кости были сухие и отполированные. Нигде не видно было и ошметка плоти. Нигде не было ни единой капли крови.

Она лишилась дара речи.

– Как та женщина на свалке, – пробурчал один из сыщиков, – только на сей раз обошлось без жуков.

Субадар Индъдни резким жестом заставил его замолчать. И мягко продолжал, обращаясь к Гретхен:

– Безусловно, причина не этот резак, мадам? Сверла для плоти, да. Проникающие сверла, одно или несколько, да. Но полное уничтожение? И только плоти и крови? Вы поймете мое замешательство.

– Я... Да, капитан.

– Я знаком со всеми видами Летальных в результате насилия, мадам. Уверен, что вы тоже. Никогда ранее я не видел ничего подобного. А вы?

– Я... Никогда... До сих пор.

– Однако вы полагаете, что сделали это. У меня очень особая причина просить весьма обдумать ответ. Это ваша работа?

– Я... да.

– Позволено ли узнать, как добились? Это весьма важно, мадам; более важно, чем вы можете знать.

– Позволено.

– Благодарю вас. Итак?..

Он дал ей достаточно времени, чтобы собраться с мыслями. За эти несколько мгновений она подготовила импровизацию того, что будет говорить в ближайшие полчаса.

– Очень жаль, но я не могу вам ответить, капитан Индъдни.

– Нет? Но отчего, мадам? Снова я должен предупредить вас. Это хранит большую важность и опасность: больше опасности, чем вам известно.

– Я использовала новое и совершенно секретное оружие. Откровенно говоря, это и есть изюминка того дела, над которым я работаю. Никто его еще не видел и

никто не должен видеть. Вот почему мне пришлось отпустить сегодня всю прислугу.

– Ага. И вы применили это оружие из вашего дела против напавших? Не лазер, который вы передали мне?

– Да.

– И произвели такой эффект?

– Да.

– Вы никогда не пользовались им раньше? В другом месте? В другое время? Будьте очень точны, мадам.

– Никогда. Я как раз билась сегодня над этим тоже: как мне втайне его испытать.

– И случился очень своевременный грабеж. – Тон субадара Индъдни отдавал иронией. – Поздравляю и благодарю вас, мадам. Откровенно говоря, мне трудно было поверить, что вы отразили двоих нападавших, обезоружили их и убили из их собственного лазера. Вы весьма грозная дама, но не физически.

– Простите мне неловкое вранье, капитан Индъдни. Я только еще прихожу в себя и пытаюсь оберечь клиента.

– Весьма понятно, мадам. Увы, защита клиента уже не случится. Необходимо, чтобы мне отдали это оружие.

– Это совершенно невозможно.

– Это не мое требование, а Законников. Оружие должно быть предъявлено. Вы это знаете, мадам.

– Мне очень жаль.

– Вы тверды в этом, мадам?

– Таков мой долг.

– Вы делаете наше положение весьма затруднительным. Я имею дело с наиуважаемым коллегой, пользующимся великим почетом и уважением. Это – с одной стороны, но есть и другая. Законники требуют от меня, чтобы я собрал все имеющиеся улики и показания, чтобы оформить дело и передать его обвинению.

– Разумеется.

– Но вы же не сдали оружие, причинившее смерть.

– Я не могу.

– Тогда что же мне делать? Ваш отказ требует от меня следования процедуре дознания при убийстве.

– Я предлагаю, чтобы вы следовали требованиям процедуры.

– В таком случае вы арестованы, мадам.

– Летальный-Один? Летальный-Два? Летальный– Законный?

– Вы настоятельно превращаете трудное дело в еще более запутанное, мадам. Никогда раньше мне... Вы стоите выше подозрений, но все... Нет. Нет. Мы не предъявляем вам ни одно из этих обвинений. Я обвиню вас по вновь придуманной категории. Это... Как же его назвать? Ага. Да. Преступление-Пять.

Гретхен залилась смехом. Ей это удалось!

– Браво, капитан Индъдни! А вы придумали заодно и процессуальные моменты для Преступления– Пять? Меня поместят в тюрьму? Могу ли я выйти под залог?

– Я продолжаю изобретать даже под весьма немилосердный смех. Вы находитесь под распространенным домашним арестом. Назовем его Гиль-арест. Вы можете практиковать в вашей профессии, но ни при каких обстоятельствах не покинете Гиль без hukm[9]9
   Разрешение (хинди)..


[Закрыть] от меня.