Текст книги "Голем 100"

Автор книги: Альфред Бестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Да нет, Реджина. Я хотела извиниться и расплатиться с музеем за беспорядки, которые я у них вчера учинила, но вижу, что сегодня это невозможно. А вы?

– Ах! Я надеюсь заполучить один неведомый никому клад.

– А мне можете сказать?

– Ну разумеется, моя милая, вы же все-таки одна из нас. – Реджина понизила голос. – У них в углу пылится механическое пианино. Каждый год я надеюсь, что оно им уже надоело и они его выбросят.

– Но в вашей изумительной коммунистической квартире уже есть одно, Реджина!

– Да, ЧК, и я не стремлюсь завладеть той рухлядью, что стоит в музее. Мне нужно то, что внутри их пианолы. Об этом известно только мне – первый восковой валик с «Интернационалом» Потье и Дегейтера, 1871 года издания. Это стало бы жемчужиной моего декора! Только послушайте! – Реджина запела так же мелодично, как и говорила: – «Вставай, проклятьем заклейменный!..» – и оборвала пение смешком. – Наверное, это пустая мечта, но все равно я трогаю землю на счастье. Мы увидим вас сегодня в нашей компании, не так ли, милочка ЧК? Изю-юмительная Опс-вечеринка для развлечения наших мужчин. Опс благослови.

* * *

На сливе дамбы Гудзон-Адовы Врата устроили бесплатную общественную купальню. Пресная вода, нагревшаяся после системы охлаждения реактора. Чуток радиоактивная, ну да какого черта! Опсдень! Поживи всласть, дотронься до земли на удачу, и пошло оно все!..

Огромный водосток кишел голыми, раскрасневшимися от жара телами, пузырящимися мыльной пеной, ныряющими, выпрыгивающими, как дельфины; в еди-

ную рапсодию сливались хохот, вопли, бульканье и фырканье.

– Рано или поздно должна появиться утопленница, – шепнул стоявший рядом с Шимой мужчина. – Неважно, сама по себе или ей помогут. Так что я не теряю надежды. Опс благослови.

– Опс благослови, – ответил Шима, обозревая незнакомца.

Зрелище ему представилось поразительное: высокий, лицом и фигурой угловатый, как Линкольн, заметно пегий. Волосы белые, как у альбиноса, борода черная, глаза красные, а на коже беспорядочно чередовались белые и черные участки.

– Я гаплоид, – механически уронил незнакомец, словно непроизвольное вздрагивание Шимы было чем– то тысячекратно встречавшимся. – Хромосомы только от одного из родителей.

– Но вы альбинос, кажется, или что-то вроде? – заинтересовался Шима.

– Альбинос-гаплоид, – безучастно откликнулся незнакомец. – Остановимся на этом, доктор. Не надо исследований.

– Как? Что? Вы сказали «доктор»?.. Неужели вы?..

– Да, разумеется. А вы, кажется, ничего не помните. Можно узнать, чем вы так наширялись тогда?

– Прометий. РтНг – гидрид прометия.

– Никогда не слышал. Надо будет запомнить. Так вот что, доктор, если одна из них утонет, – неважно, помогу я ей в этом или нет, – будьте так любезны, не вмешивайтесь. Никакой попытки оживления. Никакого искусственного дыхания. Если понадобится дыхание «рот в рот», то я проведу его на свой манер.

– Господи, меня от вас тошнит!

– Не черните то, чего не пробовали.

– Да, Боже мой, я бы раньше умер!

– Извините, я не тащусь от мальчиков.

Шима сделал глубокий вдох.

– Нет-нет, простите меня. Я очень, очень сожалею. Извините, что я потерял голову. Я пришел вовсе не для того, чтобы спорить или ссориться с кем-то, и уж безусловно не мне осуждать чьи-то моральные установки. Умоляю вас простить меня.

– Вы хорошо это сказали.

– Поэтому, если позволите...

– А куда вы направляетесь?

– Пытаюсь увидеться с управляющим плотиной.

– Ах вот как? В самом деле?

– Да-да. Извините, вы случайно не знаете, где я могу его (или ее?) разыскать?

– Я чем-то вам обязан?

– Нет, я ваш должник.

– Мило сказано. Управляющий плотиной – господин Лафферти.

– Благодарю вас! А где я могу увидеть господина Лафферти?

– Здесь. Я – Лафферти.

Шима снова утратил душевное равновесие. Он беззвучно разинул рот, потом выдавил:

– Но... но... но...

– Но как? – усмехнулся Лафферти. – Просто. Одаренность. Усердный труд. И тот простенький факт, что я унаследовал пятьдесят один процент акций плотины Гудзон-Адовы Врата.

– Очень похоже на Ильдефонсу, – пробормотал Шима.

– Так ли уж надо ее впутывать к нашему fete[62]62
  Празднество (фр.).


[Закрыть], доктор?

– Простите меня еще раз. Снова приношу извинения. Я сегодня дурак дураком.

– Принимаю без оговорок.

– Господин Лафферти...

– Нудник, Опс благослови.

– Нудник. Благодарю. Опс благослови. Я... Я хотел бы попросить об одолжении управляющего ГАВ...

– Просите.

– Я нуждаюсь в совершенно необычном месте для постановки необычного сенсорного эксперимента. Место это должно быть полностью экранировано от зрительных и звуковых воздействий. Я надеялся, что помещения глубоко под плотиной...

– Ничуть, – оборвал его Лафферти. – Если бы вы не захлопотались там внизу со своими дурацкими петардами, то заметили бы, что там внизу постоянно слышен гул и плеск воды. Кстати о воде – очаровательная девочка погружается уже в третий раз. Она явно нуждается в моей нежной опеке. Извините меня.

Шима был не в состоянии отвечать.

Некрофил-знаменитость одарил его улыбкой.

– Мы на досуге еще обсудим, как вы натравили на меня субадара Индъдни. – Он бросился в водосброс, выкликая: – Силен как ястреб! Стремителен как коршун! Вперед! Во славу некро-культуры!

* * *

Татуировочный салон Джанни Ики – это вам не какая-то дыра. Предприятие напоминало клинику. Стены громадной приемной увешаны плакатами; по сторонам – двери, ведущие в десяток отделений с десятком суетящихся операторов. Дело было поставлено на поток. Если, к примеру, пижон из Гили захотел бы высоко ценившуюся (и весьма дорогую) татуированную кобру, то в первом кабинете ему контуром наносили рисунок змеи вокруг талии; в следующем – прорисовывали детали; в третьем – раскрашивали, а в четвертом – изображали голову с оскаленной ядовитой пастью, предварительно со всем почтением и тактом вызвав эрекцию. Дама, пожелавшая, чтобы ее labia majora[63]63
   Большие половые губы (лат.).


[Закрыть] превратили в веки зазывно подмигивающего глаза, подвергалась на этой поточной линии такому же почтительному и тактичному обращению.

Но сегодня, в первый день праздника Опс, салон не работал как обычно – в нем гуляли нищие. Джанни Ики занимался не только декоративной или эротической татуировкой – ему прекрасно удавались разные увечья: синяки, ушибы, свежие шрамы, разверстые раны и злокачественные поражения кожи – для вороватых «жертв» транспортных происшествий, попрошаек-вы-

могателей и всякого разного отребья. Потому-то его клиника и служила неафишируемым клубом профессиональных мошенников Гили.

Когда Гретхен Нунн вошла в приемную, она застала там развеселую пляску протезов. Вопили синтезаторы. Попрошайки-калеки сняли свои искусственные руки, ноги, ладони, ступни, даже полшеи. Они сидели кружком, манипулируя крошечными системами управления, и покатывались со смеху, глядя, как их отсоединенные протезы скакали и вертелись, подчиняясь радиокомандам. Ноги самостоятельно притоптывали, взбрыкивали и отбивали чечетку. Отсоединенные руки переплетались с другими такими же, изображая протезную кадриль.

А некоторым хозяевам удавалось так ловко управлять своими искусственными кистями рук, что у них пальцы изображали вереницу исполняющих канкан – как в варьете.

Добродушный коренастый (что вдоль, что поперек) толстяк, совершенно голый, если не считать покрывавших его с головы до пят татуировок, подошел к Гретхен, расплываясь в приветственной улыбке.

– Buon giorno[64]64
   Добрый день (шпал.).


[Закрыть]. Опс благослови. Никогда, думал я, mai[65]65
   Никогда (шпал.).


[Закрыть] вы не вернетесь сюда.

– Опс благослови, – отозвалась Гретхен. – Вы... Вы, должно быть, и есть господин Ики?

– Si, Джанни. Вы прошлой ночью были pazza[66]66
   Не в себе, в отключке ( шпал.).


[Закрыть], а? Слишком много винца?

– Я пришла извиниться и возместить урон, Джанни.

– Извиниться? Grazie. Очень gentile. Grazie[67]67
   Благодарю. Очень мило. Благодарю (шпал.).


[Закрыть]. Но что возмещать? За что? Шутка, верно? Molto cattiva[68]68
   Довольно злобная (шпал.).


[Закрыть], но всего только шутка. Вы пришли – вот и мой праздник в честь Опс. Этого достаточно,

– Но я должна что-нибудь для вас сделать!

– Должна, да? Так-так. – Джанни задумался, потом расплылся в еще более щедрой улыбке. – Bene[69]69
  Отлично (шпал.).


[Закрыть]! Вы потянцуете с нами.

Гретхен ошарашенно воззрилась на него. Он ответил на ее вопрошающий взгляд, кивнув в сторону танцоров.

– Выбирайте себе партнера, gentile signorina[70]70
   Милостивая барышня (шпал.).


[Закрыть].

Не в ее характере было испугаться или заколебаться. Гретхен шагнула в круг, одним взглядом оценила пляску протезов и похлопала по плечу протез плеча и руки.

– Зигфрид, – обратился Джанни к трем четвертям нищего. – La signora приглашает тебя на вальс.

Гретхен кружилась в танце под пение Джанни Ики:

«Gualtiero! Gualtiero! Condurre mi per altare...»[71]71
   «Гуалтьеро! Гуалтьеро! Веди меня к алтарю...» (шпал.).


[Закрыть]

* * *

Под прогулочную баржу использовали вдребезги разбитый колесный пароходик с Миссисипи. Там собрались члены ККК на барбекью. Шима с трудом верил своим глазам: углубление, заполненное полыхающими углями, над ямой поворачивается гигантский вертел. А на сам массивный стальной вертел, связанное по рукам и ногам, насажено нечто безусловно человекообразное.

– Господи помилуй! – Губы Шимы еле шевелились. – Жаркое людоедов!

Вождь племени ватусси, семи футов ростом, украшенный всеми атрибутами африканского царька, приветствовал Шиму:

– Опс благослови, доктор Шима, добро пожаловать на наш пир с Бледнолицым.

– Опс благослови, – непослушными губами отозвался Шима. – Так вы меня запомнили?

– Кто же забудет ваше и госпожи Нунн выступление в эдакой странной «Порги и Бесс»? Подобные воспоминания хранят вечно.

– Я пришел, чтобы загладить содеянное. Мне очень бы хотелось уладить с вами это дело: оказанием любезности, деньгами, чем скажете.

– В день Опс? Ни за что! Забудьте об этом, доктор. Мы уже забыли. Пойдемте, присоединитесь к нам – вот-вот подадут ужин.

– И все же, – продолжал настаивать Шима, – я хотел бы чем-нибудь быть вам полезным, потому что пришел просить вас об услуге.

– Ах так! О какой же?

– О смете на строительство.

– Да? И чего?

– Мне необходимо поставить опыт по сенсорному восприятию. Для этого нужна полная изоляция объекта – что-то вроде небольшого толстостенного бетонированного бункера.

– Понятно. И что же?

– У ваших ребят в руках все строительство. Как скоро вы могли бы соорудить такой бункер и во сколько это обойдется – могли бы вы дать мне график и смету?

Вождь ватусси уныло покачал головой.

– Очень жаль, но мы не можем удовлетворить вашу просьбу, доктор Шима. Мы бастуем в знак протеста против решения дирекции принять боевиков ООП в охрану. Что бы там ни заявляли в ООП, они – не настоящие черные. Протянется это еще месяца три, и мы готовимся к бойне. Очень сожалею. А теперь пойдемте, откушайте с нами.

У Шимы подступило к горлу.

– Простите, сегодня я не в настроении отведать длинной свиньи[72]72
   Так каннибалы южных морей называли мясо белого человека.


[Закрыть].

Ватусси понизил голос до заговорщицкого шепота:

– Прошу вас, доктор, не разочаровывайте наших гостей! Но мы не стали позорить ККК, подавая жаркое

всего лишь из бледнолицего. Мы отмечаем праздник гораздо более редким и дорогим деликатесом.

– Чем человек? О Господи, что же это?

– Горилла.

* * *

Опсдень! Опсдень! Опсдень! В церкви Всех Атеистов сардонические раскаты органа сопровождали увенчание Христа дурацким колпаком. Музыка была настоящей, а не в записи, с удивлением отметила Гретхен. На скамье органиста метался бушующий маньяк, топочущий по педалям басов, колошматящий по всем четырем клавиатурам разом... Своей сатанинской музыке он непрерывно вторил зывываниями, стонами и рычаньем.

Он был в обычных для Опсдня лохмотьях, поэтому Гретхен никак не могла определить его общественного положения, но чисто по внешности – индеец-ирокез с головы до пят: смуглое лицо, орлиный нос, большой тонкогубый рот, мясистые уши. Череп выбрит наголо – лишь ото лба к затылку топорщился жесткий гребень черных волос.

«Ему только военного оперения не хватает», – подумала она, забираясь на хоры, чтобы лучше видеть.

У него, наверное, было отличное боковое зрение.

– Какого рожна тебе здесь понадобилось? Опс благослови.

– Опс благослови, – попыталась Гретхен перекрыть рык органа. – Я пришла, чтобы замять скандал, который вчера учинила в церкви.

– А! Понял. И угу. Ты и есть та подруга, что спела Catulli Carmina[73]73
   Цикл песен на слова Катулла.


[Закрыть]? Забудь. Церковь уже. Есть своя кредитка?

– Кредитка?

– Очнись, детка. Кредитка. Ксива. Имя.

– О! Гретхен Нунн.

– А я Маниту-Вин-На-Мис-Ма-Баго.

– К-как?

– По-вашему, Тот-Кто-Может-Улестить-Мани– ту-Спуститься-На-Землю.

– Вы индеец?

– По большей части.

– Ну и дела, Опс благослови! А как к вам обращаться? Манни? Господин Баго?

– Какого черта! Это не катит. Зови меня Финкель.

– Финкель?

– Сечешь! Скрябин-Финкель.

* * *

В роддоме Равных Прав двадцать голых лилипутов исполняли балет нерожденных младенцев – «Право на Жизнь». Каждого из них пуповина соединяла с фаллическим майским шестом в центре; они вякали хор эмбрионов под приглушенное сопровождение оркестра, которым дирижировал зверского вида казак, зарычавший на Шиму в си-миноре:

– Ты, фраер, пошел вон со сцены! Опс благослови.

– Опс благослови. Прошу прощения. Не хотел мешать. Я ищу кого-нибудь из начальства.

– Я здесь начальство.

– Хочу извиниться за причиненное мною вчера беспокойство и уладить дело.

– А, усек. Ты и есть тот придурок, который заявил, что его трахнул слон?

– Да.

– Имя?

– Шима. Блэз Шима. А ваше?

– Аврора.

– Как?

– Угу. Меня назвали в честь крейсера, который встал на сторону Красной Революции. Лады. Извинения приняты. Все спокойно и Опс благослови. А теперь катитесь отсюда к черту, Шима. У нас нелады с аранжировкой – эти выродки ничего не рубят.

– Нашевам, господин... как мне к вам обращаться? Аврора? Орри?

– Какого черта! Финкель. Скрябин-Финкель.

– Неужели! Так это вы написали великий гимн Армии Оледенения «Как Ему пчела...». Я потрясен!

– Мы все его написали, кореш... ЛЯ-МИНОР, ПОГАНЫЕ УРОДЫ! ЛЯ-МИНОР! Вся упряжка Финкеля.

* [74]74
  * *
  Черт возьми, да почти все они вырядились как на своей рекламе земляных орешков – вплоть до моноклей и цилиндров! Управляющий по рекламе тоже был в маскарадном одеянии, что не помешало ему принять извинения и чек у Шимы. После этого он сопроводил Шиму к невероятных размеров прозрачному цилиндру, наполненному ярко-малиновой адской смесью. Цилиндр был в три раза больше того бронзового, который они с Гретхен свистнули. Управляющий гордо ткнул пальцем.


[Закрыть] *

Есть среди отходов ювелирной промышленности те, которые называются «налет». На полу мастерской за год оседает слой пыли от работы с драгоценными камнями и металлами. В Опс день Пассаж распахивает двери своих мастерских перед алчными ордами, вооруженными метлами, коробками, щетками и совками. К тому моменту, как я все это пишу, никто не знает, получил ли хоть один из этих стервятников прибыль от своих «налетов».

Неизбежным было, что Гретхен, проходившая по Пассажу, извиняясь и пробивая чеки в компенсацию за разгромленные витрицы – ювелирная братия не склонна к всепрощению, – так вот, было неизбежным, что в толпе запыхавшихся хищников-подметальщиков она разглядела знакомую солидную фигуру. Ента Калента, вооруженная пылесосом на батарейках! Ента поровну распределяла свое внимание между пылью, которую собирала пылесосом, и обороной последнего от посягательств обозлившихся владельцев метел.

– Квадратный метр лучшего рома. Пятьдесят литров гренадина. Сок из сотни восстановленных лимонов. Пятьдесят фунтов лепесткового сахара. Тысяча пьяных вишен. Плантаторский пунш, доктор. Угощайтесь. Опс благослови.

И неверной походкой удалился.

Шима с сомнением оглядел устрашающий цилиндр, потом все же полез по сходням, которые вели к полям шляпы, возвышавшимся на три метра над ним. Он получил по дороге керамическую кружку – ему сказали, что это подарок и он может забрать ее домой. Занял очередь и обратился к стройной яркой девушке перед ним. Кружка в ее руках уже явно побывала в употреблении.

– Опс благослови. Я вижу, вы уже попробовали пунш. Ну и как он вам?

Девушка повернулась и смерила его внимательным взглядом умных глаз.

– Опс благослови. Я уже в пятый раз в очереди.

– Что, так вкусно?

– Какое это имеет значение? Фирма – мой клиент, и в мои обязанности входит угождать им.

Она зачерпнула полную кружку пунша и посторонилась, пропуская Шиму. Когда он перегнулся через край, чтобы наполнить кружку, девушка внезапно схватила его за лодыжки и опрокинула в пунш.

– Сукин ты сын! Вот тебе за термокупальню!

Он нырнул головой в пунш, присоединяясь к букету из рома, гренадина, лимонного сока, сахара и тысячи вишенок. Девушка продолжала крепко держать его за ноги, пока он бился и захлебывался в Пунше. Когда он уже был на грани потери сознания, его отпустили. Ему удалось извернуться и подняться на ноги. У полей цилиндра девушка пыталась вырваться из рук управляющего по рекламе, гневно сверкая на Шиму глазами.

– Это не был я, в термокупальне, – выдохнул Шима.

– Черта с два! Я-то тебя везде узнаю!

– Тем не менее наше вам с кисточкой, мадам. Вы решили для меня проблему изоляции. Опс благослови.

* * *

Когда измученная Гретхен добралась наконец до своих дверей, то обнаружила на посту лишь нескольких стражей цитадели. Она невольно улыбнулась, увидев их колоритные лохмотья – дань Опс. Шима? Ни малейшего признака.

«Не случилось ли чего? Может быть, снова приступ нападения и бегства?»

Однако рассыльный только что передал запись от Шимы.

«Из пентхауза?»

Нет, из Управления Полиции.

«Ох ты, Господи! Идиот снова влип!» Однако она включила запись твердой рукой.

* * *

Я наговорил эту пленку для тебя, Гретхен, любимая, потому что я полностью выжат. Я не в состоянии видеть никого, даже тебя.

Случайно, когда я рассчитывался за тот краденый бронзовый цилиндр, меня натолкнули на финал Голема, на решение проблемы с твоей изоляцией для опыта. Батисфера. В ней смонтированы системы связи, жизнеобеспечения и подачи энергии – то, что смущало нас в проблеме полной изоляции. Кроме того, океанские глубины недоступны для внешних помех – разве что просочится легкая радиация от земной мантии да один-другой заблудившийся нейтрино.

Я отправился в Институт Океанографии, чтобы договориться с Люси Лейц, приятелем по МТИ, о батисфере. Люси – это Фридрих Гумбольдт Лейц, доктор философии, и ДОДО (большими буквами). Нет, не ископаемая птица, а Директор Общих Донных Операций. Я знал, что у них есть маленькая батисфера.

Они отмечали Празднество Опс пиршеством из сырой рыбы, поедая избыток живности из собственного аквариума. Ты не представляешь, Гретхен, какой стыд за человечество испытываешь, глядя в глаза гигантскому крабу, когда ты отламываешь ему клеш-

ню... Короче говоря, я получил благословение One от Люси и полное добро на батисферу, поэтому настраивайся на завтра – и постараемся не сорвать дело, потому что теперь я знаю, что Индъдни прав. Наше время действительно истекает. Когда я закончу, то ты, думаю, со мной согласишься.

Оттуда я пошел в штаб-квартиру Армии Оледенения, надеясь, что перехвачу там тебя – утрясающую свое выступление из «Паяцев». Тебя не было, и я все уладил сам – ну и акулы эти святоши! Они бились в истерике на молитвенном сборище по случаю начала Опснедели. Ясное дело, Армия на дух не переносит ложную богиню One и ее грязные, порочные, греховные Опалии.

Их там было, наверное, с тысячу, во главе с очередным Скрябин-Финкелевским фигляром, ошизевшей кокни, называвшей себя Сабрина Финкель. Выли «Как Ем у пчела...», крушили все подряд, дергал ись в экстазе —• ну прямо толпа линчевателей. За моей спиной спряталась девушка, и неудивитепльно, что она была испугана – я сам дрожал от страха.

– Вы, похоже, джентльмен, даже несмотря на ваш ужасный вид, – сказала она (я был весь в Плантаторском пунше – потом объясню). – Бога ради, заберите меня отсюда. Какая мерзость!

Ну, мы оттуда быстренько смылись, схватили тачку и направились ко мне в Оазис. Каждый сидел в своем углу и молчал. По пути пришлось вести себя как джентльмен и предложить на выбор: или она едет дальше к себе, куда ей надо (за мой счет, разумеется), или предварительно поднимется на минутку в пент– хауз выпить на посошок.

– Я бы, конечно, сейчас выпила. В проклятой Армии сухо, как в пустыне. Только чур не приставать!

– Боже упаси! – Меня аж передернуло. – Что я, Казакова? Пойдем скорее, чертовски холодно.

Мы поднялись в комнаты, и я стал разжигать камин.

– У тебя за воротником рубашки торчат вишенки, – заметила она, внимательно за мной наблюдая. – Ты в курсе?

– Не мудрено. Я недавно столкнулся с большим котлом Плантаторского пунша.

Девушка бродила по комнатам, с любопытством глазея по сторонам.

– Ух ты, никогда не была в таких роскошных квартирах. Да, ты парень в порядке, я сразу поняла, несмотря на твою грязную одежду и эти тряханутые вишни.

– Не обращай внимания, просто я ходячий коктейль. Ладно, сейчас я дам выпить, и подумаем, как переправить тебя домой.

Мы посидели у камина и выпили немного. Она говорила – но не о том, как попасть к себе домой, а об Армии Оледенения, где работала, похоже, курьером. Простушка с хорошей здоровой кожей, но никак не красавица.

– Нужно поговорить с Филли, – внезапно заявила она.

– С Филли? Твоя подружка?

– Филадельфия. Я живу там вместе с родителями.

– Зачем звонить? Пневмотруба домчит тебя за двадцать минут.

– Знаю. Я должна предупредить, что сегодня не приду.

Только этого мне не хватало!

– Телефон не работает.

– Брось заливать! Думаешь, я тебя обдеру? Не боись, от тебя звонить не буду.

– А может, лучше вернуться домой, э-э... —Я до сих пор не знал, как ее зовут.

– Решено, я остаюсь. Не бойся, это не больно. А телефон у тебя в спальне, исправный, я пробовала. Ладно, позвоню из автомата в фойе. Не бойся, чува– чок, ничего мне от тебя не надо, кроме тебя самого. Представь себе, бывают и такие девушки.

Она удалилась, а я сидел у камина и размышлял, как меня угораздило угодить в этот цимес и как из него выбраться, никого не обидев. В голову ничего не шло, оставалось молиться. И вдруг раздался стук в дверь.

– Открыто, – сказал я.

Дверь открылась. На пороге стоял Индъдни. Таки Бог есть.

– Какая радость, субадар!

– Дурные новости, доктор Шима.

– Меня, полагаю, задерживают?

– Попрошу пройти со мной, доктор.

– Я не сопротивляюсь, но...

– Вниз, прошу вас.

И я пошел вниз, пожалуйста. Индъдни погрузился в тихое отчаяние. Я ничего не понимал.

В вестибюле группа по расследованию убийств сгрудилась вокруг стеклянной будки телефона-автомата. Вокруг толпились зеваки, кого-то уже рвало. Стеклянная дверь была наглухо закрыта. В будку было втиснуто тело, головой вниз, с разорванными венами – она захлебнулась в собственной крови, как раз к праздничку для меня.

Они вышли в море на атомном траулере «Драга III», оставив далеко позади берег вместе с вонью Коридора. Стрела лебедки была вынесена за левый борт, и по блокам медленно скользил тяжелый, во множество сплетений кабель, опуская батисферу с Гретхен Нунн. Гретхен сидела внутри кокона из проводков и электродов.

Доктора Блэз (Шим) Шима и Фридрих Гумбольдт (Люси) Лейц находились в кабине управления, напоминавшей командный мостик космического корабля: по четырем стенам светились контрольные панели, циферблаты, мигали обзорные экраны.

Люси Лейц являл собой мощь, преобразованную в сало. Среднего роста, чудовищного обхвата, с руками и ногами толщиной с девичью талию. Когда он принимал

ванну, то, кроме него самого, там едва помещалось пять литров воды. Такая грозная туша говорила на удивление мягким и нежным голосом, смягчавшим все гласные: вместо «луна» он выговаривал «люна», а вместо «правда» – почти «прявда».

– Она уже достаточно глубоко, Люси? – спросил Шима.

Лейц внимательно наблюдал за шкалой глубокомера.

– Почти. Терпение, Шима, малыш. Терпение. Твоя сенсорная программа настроена?

– Угу. Все пять датчиков уже ведут отсчет.

Пять? Для пяти чувств? Но субадар Индъдни,

кажется, сказал...

– К черту субадара. Я проверяю все: зрение, слух, осязание, обоняние, вкус. Нас в Техноложке учили, помнишь? Ничего не принимать на веру.

– Весьма болезненное воспоминание. А электроды закреплены надежно, я хочу сказать – накрепко?

– Ей их ни за что не сбросить.

– А она знает программу? Не впадет в панику при толчке?

– Я предупредил. Она все знает. Не волнуйся... Гретхен могла бы породить новое оледенение своим несокрушимым хладнокровием...

– Лады. – Лейц нажал на клавишу. – Останавливаем погружение. Больше трехсот метров.

– Хорошо, хоть море спокойное.

– На этой глубине твоя девочка не поняла бы, если бы наверху бушевал тайфун.

– Неплохо устроились вы, пижоны из ДОДО.

– Хочешь дать ей знать, что начинаешь, Шима?

– Нет, это не предусмотрено программой. Она там, в глубоких синих водах, сама по себе.

– Там, где она сейчас, глубокие черные воды. Девочка так отрезана от всего сейчас, как никогда.

Шима кивнул, перекинул рычажок, и по экрану пошли данные, исчерпывающе описывающие состояние Гретхен.

– Шима, что это за фигня?

– Распечатка данных о метаболизме, Люси. Пульс. Температура. Дыхание. Напряжение. Тонус. И т. д. И т. п.

– В десятичном коде? Десятичном! Вот это рухлядь!

– Да, это старая-престарая программа, которую я откопал в библиотеке «ФФФ». Ее легче и быстрее всего было приспособить под эти испытания. Любой уважающий себя компьютер может перевести десятичный код в двоичный, если мне потребуется.

– А старая программа тоже была сделана под сенсорный эксперимент? Определяли, как и почему покупатели нюхают духи «ффф»

– Да нет же, ее делали под расчет вероятности появления двой-, трой– и вообще п-няшек – заказ отдела сбыта. Если написать дельную программу, Люси, то ее можно приспособить почти подо все. Ты же это знаешь. Из мышей, и ракушек, и зеленых лягушек – вот из этого сделан компьютер!

– Как вам ученым чудакам весело живется!

– Ах вот как, ученым! А вы, извиняюсь, кем будете, доктор Фридрих Гумбольдт Лейц?

– Я, сударь... простой Untersee Forshcungsreisen– de[75]75
   Глубоководный исследователь (нем.).


[Закрыть]. И, кстати, знаю, как это пишется.

– А вам зиг-хайль от всей души!.. Для начала я врежу по ней звуком – нужно проверить, возможно, слух у нее тоже из вторых рук. Индъдни считает, что это важно, хотя и не сказал, почему...

Шима с недоумением глядел на распечатанные результаты проверки реакции Гретхен на звуковые раздражители.

Наконец Лейц не выдержал:

– Ну что?

– Черт знает что, – медленно заговорил Шима. – Слышать-то она слышит, но у нее очень низкий количественный порог. Другими словами, она услышит отдаленный гром, но ничего не услышит, если громыхнет у нее над головой. Услышит шепоток канарейки, но не рев морского слона. Прямая противоположность обычной глухоте.

– Поразительно. А знаешь, Шим, возможно, госпожа Нунн – это новый скачок эволюции.

– Как так?

– Соль выживания вида – в умении приспособиться. Почему проиграли борьбу инстинкты? Из-за неподатливости натиску перемен.

– Не спорю.

– Среда нашего обитания радикально изменилась, – продолжал Лейц. – Одно из изменений – постоянные ударные воздействия на наши органы непереносимых зрелищ и звуков. Потому так много шизиков в психушках – тысячи и тысячи людей, отвергших невероятную реальность происходящего. – Лейц задумался. – Иногда мне приходит в голову, что психи не они, а мы – кто продолжает все это терпеть.

– А Гретхен из отвергших?

– Нет, она из приспосабливающихся. Матушка– Природа постоянно подталкивает все виды к высшему пику их развития, и человека в том числе. Сожалею, но мы с тобой еще далеко от вершины.

– Эй, Люси, полегче по части клеветы. Я тут все записываю на пленку.

– Мать-Природа, блестящий импровизатор, старается породить улучшенный человеческий вид, причудливо приспособив его к меняющемуся окружению. Еще толчок к вершине – и вот вам твоя девочка, Гретхен Нунн. Она научилась противостоять воздействию разрушительных зрелищ и звуков.

– М-м-м... Пик творения... Может, ты и прав, Люси. Ты безусловно прав, что я и близко к нему не подобрался. Но Гретхен? Не знаю. Знаю лишь, что, близко или далеко от него, она единственная в своем роде.

– Полностью согласен. Вопрос лишь в том, подлинная ли это мутация, то есть передается ли по наследству. Ты что-нибудь делаешь, чтобы это выяснить?

– Меня отражают противозачаточной таблеткой, – засмеялся Шима. – Ладно, хватит трепаться. Нехорошо заставлять даму ждать. Проверю теперь вкус и обоняние... Вот это выброс! Индъдни прав. Малышка все может – и на нюх, и на вкус!

– Чем ты ее шарахнул, Шим?

–■ H2S. Сероводород.

– Что? Тухлыми яйцами?

– Ага.

—

– Это, сударь, составляет жестокое и выходящее за рамки общепринятого наказание, особо поставленное под запрет Конституцией Соединенных Штатов.

– Она подготовлена к тому, чтобы ожидать самого худшего.

– А это что за мерзость? – хмыкнул Лейц.

– Теперь бедняжку штурмуем грязным и подлым образом – страхом, который присущ всем.

– Денежными затруднениями?

Шима рассмеялся.

– Знаешь, Люси, твои Forschungsreisendes, думаю, иногда очень глубоки. Нет, это не деньги, а акорафо– бия[76]76
   Паническая боязнь насекомых, чего-то ползающего.


[Закрыть].

– Что такое?

– Мурашки.

– Что?

– Кокаиновые жучки, – Шима посмотрел на Лей– ца – тот явно ничего не понимал. – Все еще не рубишь?

– Нет, и не уверен, что хочу.

– Наверное, так лучше. Ты бы меня пристрелил, а присяжные бы тебя оправдали... Ладно, Гретхен. Мне очень жаль, но я должен проверить твое осязание.

Поглядев на экран, Шима повернул белое как мел лицо к Лейцу.

– Смотри, как кричит все ее тело! Прости, милая, прости меня. Все, уже все. Зато я теперь знаю, как сильно ты чувствуешь. Я ощутил то же самое – эмпатия.

– Что такое эти кокаиновые жучки? Что она чувствовала?

– Психиатры так называют симптомы отравления кокаином и еще чем-то – ощущение, что по коже ползают насекомые.

– Тьфу! А также бр-р-р! Ты был прав. Присяжные меня бы оправдали.

– Я же говорил тебе, что этот страх присущ всем. Посмотри на свои руки – у тебя гусиная кожа пошла.

Лейц энергично растер себе руки.

– Иногда у меня сомнения насчет энтомологов... или я хочу сказать об этимологах?

—

—

– Попробуй auf Deutsch.

– Wortableitung[77]77
   Этимология, происхождение слов (нем.).


[Закрыть]? Или нет, я хочу сказать – I nsektenkundefachmanns[78]78
   Энтомология, исследование насекомых (нем.).


[Закрыть].

– Попробуй сказать entomologie professeur[79]79
   Ученый-энтомолог (фр.).


[Закрыть].

– Спасибо тебе до полу! А теперь что?

– Зрение.

– Но ты уже знаешь, что в этом ее восприятие – из вторых рук.

– Знаю, но только для области видимого спектра. Искомое: видит ли она за пределами этого? В инфракрасном или в ультрафиолете? Поехали.

Шима негромко присвистнул, затем Пробормотал:

– Все ближе и ближе к вашей вершине, доктор. Просто огромный скачок вперед.

– Что? – не понял Лейц,

– Гретхен слепа, не так ли?

– По твоим словам, да – в видимом спектре.

– Так вот, она получувствует, полувидит в ультрафиолете.

– В ультрафиолете? Невозможно.

– Люси, она реагирует на ультрафиолетовое излучение. Такого слова у нас нет. Она... А, какого черта, давай изобретать! Она... видечувствует частицы с высокой энергией...

– Нет, поменяй местами, Шим. «Чуввидит» лучше.

– Ладно, пусть. Она чуввидит бомбардировку частиц из радиоактивной земной коры... посредством соматической пузырьковой камеры.

– Боже мой! Фантастика! Седьмое чувство?

– Вот именно. А только что нам чудовищно повезло. Один шанс из миллиона.

– То есть?

– Она зарегистрировала нейтрино.

– Нет!

– Да.

– Но нейтрино – нейтральная частица с нулевой массой покоя. Она вообще практически ни с чем не реагирует, – возразил Лейц.