Текст книги "Эмиль XIX века"

Автор книги: Альфонс Эскирос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

XIII
Докторъ Эразмъ женѣ,

18 апрѣля 185…

Я былъ счастливъ получивъ рисунокъ Эмиля. Благодаря ключу которыя ты была такъ добра приложить къ тексту, я могъ разобрать смыслъ гіероглифовъ. Это большое пятно тѣни изображаетъ вѣроятно бурю, взволнованное море – небо затемненное тучами. Хоть законы перспективы не совсѣмъ вѣрно соблюдены, но я бьюсь объ закладъ что это разбитый корабль, а эта плавающая фигура должна быть спасительная лодка.

А вотъ эта замазанная чернилами фигура, безъ всякаго сомнѣнія Купидонъ. Въ этомъ ребенкѣ, лежащемъ на землѣ, я съ небольшимъ усиліемъ воображенія узнаю спасенную дѣвочку, безъ чувствъ. Ты видишь что я совершенно понялъ смыслъ. Этотъ рисунокъ да портретъ моего сына вотъ все, что я имѣю отъ него. Они оба прибиты на стѣнѣ въ моей тюрьмѣ.

Искуство дѣтей всегда напоминаетъ дѣтство искуства. Воспроизводить нѣкоторыя черты внѣшняго міра прирожденная способность нашей расы, и можетъ быть она-то и есть черта отдѣляющая насъ отъ другихъ животныхъ. Человѣкъ живущій въ берлогахъ, дикарь, языкъ и исторія котораго неизвѣстны, въ эпоху, отдаленность которой невозможно опредѣлить, забавлялся вырѣзываніемъ на камнѣ или на рогѣ сѣвернаго оленя грубыя изображенія. Остріемъ кремня, служившаго ему для выдѣлки оружія, онъ начертилъ мамонта и нѣкоторыхъ изъ странныхъ дикихъ звѣрей, у которыхъ онъ оспаривалъ владычество надъ лѣсами.

Первыя общества, занимались искуствомъ подражанія, прежде нежели установили твердые законы и обезпечили себѣ первыя необходимости жизни; я заключаю изъ этого, что преподаваніе должно бы начинаться съ рисованія. При томъ же это и есть то средство, которое ты ищешь, чтобы привести ребенка отъ изображенія къ письму.

Такъ какъ ты совершенно вѣрно замѣтила, наши печатныя буквы изображаютъ знаки, весь смыслъ которыхъ въ условномъ значеніи. Дитя никогда не видало въ природѣ ни А ни Б. Изобрѣтеніе буквъ было безъ сомнѣнія однимъ изъ величайшихъ усилій въ исторіи человѣческаго ума и достопамятнѣйшихъ пріобрѣтеній его. Не должно терять изъ вида что народи древности были издавна подготовлены къ изобрѣтенію письма упражненіемъ въ рисованіи. Финикійцы взяли свои буквы изъ гіероглифическаго письма древнихъ египтянъ. У насъ же для ребенка, который учится читать и писать потеряна эта связь. Его вдругъ переносятъ безъ малѣйшаго приготовленія въ міръ отвлеченностей, гдѣ у него нѣтъ никакой руководящей нити. И послѣ того удивляются что его отталкиваютъ трудностями ученія. Не онъ, а сама логика протестуетъ противъ безтолковой системы.

Все заводитъ на мысль, что первыя буквы были изображеніемъ извѣстныхъ предметовъ и что письмо возникло посредствомъ измѣненій первобытнаго способа изображенія предметовъ, Эти гіероглифическіе слѣды изчезли ли совершенно изъ азбуки новѣйшихъ языковъ? На это нельзя отвѣчать положительно. Одинъ мой знакомый, очень умный человѣкъ, сравнивалъ наши буквы съ нѣкоторыми предметами въ природѣ. Я долженъ признаться что его сближенія были иногда нѣсколько натянуты, но я охотно прибѣгнулъ бы къ его методѣ чтобы примирить въ умѣ Эмиля два разряда знаковъ, которые для него при первомъ взглядѣ должны быть раздѣлены пропастью.

Еслибы онъ, напримѣръ, нарисовалъ кругъ съ намѣреніемъ изобразить солнце, я написалъ бы подъ его изображеніемъ имя свѣтила, стараясь особенно дѣлать удареніе на букву О. Если бы дѣло шло о домѣ, о змѣѣ, объ извилистой дорогѣ, о глазѣ я указалъ бы ему какъ умѣлъ черту сходства могущую существовать между начальными буквами этихъ словъ и предметами, которые они изображаютъ. Такимъ образомъ, Эмиль понялъ бы что письмо есть только другая форма, посредствомъ которой можно сказать лучше и скорѣе то, что онъ хочетъ сказать посредствомъ рисунка.

Всего болѣе ребенка сбиваетъ съ толку, когда вмѣсто того чтобы вести его по ровнымъ ступенямъ отъ извѣстнаго къ неизвѣстному, мы хотимъ ежеминутно навязать ему наши взгляды на вещи. Онъ не пріобрѣлъ еще способности распознавать черты видимыхъ предметовъ, какъ мы уже стараемся втолковать ему знаки идей. Благодаря большей или меньшей степени нашего нравственнаго авторитета, мы принуждаемъ его учиться; но, къ сожалѣнію, мы тѣмъ самымъ оставляемъ въ умѣ его пробѣлы. Желая научить читать его во что бы то ни стало, мы отнимаемъ у него большею частью способность къ наблюденію и охоту учиться собственнымъ опытомъ. Произволъ столько-же вредитъ человѣчеству въ семьѣ, какъ и въ государствѣ.

Моя мысль та, что рисованіе, письмо и чтеніе – три упражненія до того тѣсно связанные между собою, что ихъ не должно ни какимъ образомъ. раздѣлять въ первоначальномъ обученіи. Нужно начинать съ рисованія, это представляетъ много выгодъ. Во первыхъ ученикъ избавился бы отъ первоначальной скучной стороны ученья. Большая часть дѣтей не терпятъ книгъ; но ни одинъ изъ нихъ не бываетъ равнодушенъ къ картинкамъ. Это вполнѣ естественная склонность побуждаетъ ихъ часто воспроизводить самимъ то, что они видѣли. Рисованіе для нихъ забава, особенно когда они занимаются ямъ инстинктивно, стараясь изобразить сами тѣ предметы которые ихъ наиболѣе интересуютъ. Эта способность къ воспроизведенію видѣннаго не одинаково развита у всѣхъ, но почти всегда достаточно примѣра для возбужденія ея.

Родится ли человѣкъ художникомъ? Не знаю; исторія удостовѣряетъ насъ по крайней мѣрѣ въ томъ, что искуство рисованія предшествовало развитію словесности и наукъ у всѣхъ народовъ. A исторія развитія человѣчества каждый день повторяется на глазахъ нашихъ въ лицѣ ребенка. Упражненіе это, сверхъ того способствовало бы развитію въ немъ соображенію. Открытъ ребенку природу прежде нежели книгу, значитъ вести его прямо къ источнику познаній. А подражаніе предмету или живому существу, какъ бы несовершенно оно ни было, всегда привлекаетъ вниманіе къ главнымъ чертамъ образца. Рисовать значитъ изобразить посредствомъ линій форму и абрисъ вещей; для этого нужно разсмотрѣть ихъ, и составить себѣ какое-нибудь понятіе объ ихъ главнѣйшихъ отличительныхъ чертахъ. Наши писанныя слова не вызываютъ нисколько наблюдательность ребенка и умѣй онъ только назвать и складывать свои буквы, онъ можетъ называть безчисленное множество предметовъ одушевленныхъ и неодушевленныхъ, о которыхъ онъ не имѣетъ ни малѣйшаго понятія. Обманчивая способность, которая закрѣпленная привычкой, лишаетъ умъ основательности. Вотъ отчего у васъ такъ много поверхностныхъ умовъ. Глубина ума выказывается въ способности дѣлать сравненія, и дитя, не привыкшее давать себѣ отчетъ въ томъ что видѣло, будетъ очень мало или вовсе не будетъ стараться понимать что читаетъ.

Наконецъ, какъ бы ни былъ несовершененъ дѣтскій рисунокъ онъ прекрасная подготовка къ письму. Эмиль набрасывая худо ли хорошо ли фигуры предметовъ, привлекшихъ его вниманіе подготовляетъ свои пальцы и пріобрѣтаетъ извѣстную ловкость, необходимую для начертанія линій – вотъ начало письма. Но дѣло не въ механизмѣ письма, а въ томъ чтобы приготовить умъ его къ переходу отъ его гіероглифическаго способа письма рисунками къ каллиграфическому письму – знаковъ идей. Я думаю, что намъ удастся перекинуть мостъ черезъ эту пропасть если мы успѣемъ связать въ умѣ Эмила изображеніе посредствомъ линій видимыхъ предметовъ съ отвлеченными знаками замѣняющими ихъ. Эту задачу легко выполнитъ. Всякій разъ какъ ребенокъ изображаетъ на бумагѣ фигуры дерева, плода, животнаго, я сказалъ бы ему, что онъ, самъ того не зная, написалъ буквы; но что есть другія буквы которыя труднѣе написать и прочитать, буквы образованныхъ людей. Задѣвъ такимъ образомъ за живое его самолюбіе и любопытство, я написалъ бы ему слово соотвѣтствующее нарисованному предмету и подстрекнулъ бы Эмиля срисовать его. Все это шутя.

Все равно, удастся ли ему хорошо или худо списать буквы; пусть только попробуетъ, а ужъ онъ непремѣнно попробуетъ если ловко взяться за дѣло. Безъ сомнѣнія, покуда онъ не пріобрѣтетъ нѣкоторую опытность, придется нѣсколько разъ повторять опытъ; но главное дѣло въ томъ, что принципъ письма будетъ имъ усвоенъ вполнѣ. Эмиль будетъ съ этихъ поръ знать, для чего пишутъ, и какимъ образомъ рисунки предметовъ замѣняютъ условными знаками, которые выражаютъ тоже самое, занимаютъ меньше мѣста на бумагѣ и чертятся гораздо скорѣе. Вотъ единственныя выгоды письма, которыя я объяснилъ бы ему, потому что единственно онѣ доступны его пониманію.

У насъ вообще ребенокъ который учится писать буквы, превращается въ машину: какое прекрасное вступленіе въ царство мысли!

Правда я зналъ нѣкоторыхъ живописцевъ, которые вовсе не одобряли методу давать полную свободу подражательной способности въ первые годы жизни ребенка. По ихъ мнѣнію, дитя, воображая что рисуетъ съ натуры, рисуетъ большею частью изъ своей фантазіи и такимъ образомъ портитъ руку.

Если вѣрить имъ, то и въ преподаваніи изящныхъ искуствъ нужна власть, дисциплина. Объ этомъ предметѣ, равно какъ и о многихъ другихъ, можно держаться разнаго мнѣнія; но, меня занимаетъ не вопросъ объ искуствѣ. Я не мечтаю чтобы Эмиль когда нибудь могъ имѣть претензію на первый призъ живописи въ Римѣ. Я хочу одного чтобы онъ былъ человѣкомъ, а сознаніе того что существуетъ въ природѣ болѣе всего способствуетъ развитію ума и характера.

Какъ бы дурны ни были рисунки Эмиля, они свидѣтельствуютъ тѣмъ не менѣе о внимательности его къ окружающимъ его образамъ. Этого довольно въ настоящемъ. Если бы у него былъ истинный талантъ къ художествамъ, талантъ этотъ всегда найдетъ случай выказаться. Примѣръ молодаго пастуха, который пася овецъ самъ самоучкой выучился рисовать, и со временемъ, усовершенствовавшись уроками, сталъ учителемъ Рафаэля, подтверждаетъ справедливость моихъ словъ.

Я также думаю, что ребенку слѣдовало бы начать писать прежде нежели читать; или по крайней мѣрѣ чтобы эти оба упражненія шли вмѣстѣ. Одинъ очень развитой человѣкъ, Андрю Белль, о которомъ ты конечно слыхала въ Англіи, отыскивалъ уже много лѣтъ раціональный методъ для обученія письму и чтенію. Когда онъ былъ въ Индіи, онъ встрѣтилъ въ окрестностяхъ Мадраса толпу юношей индѣйцевъ выходившихъ изъ школы; она чертили пальцами буквы на пескѣ. Онъ остановился, посмотрѣлъ на нихъ внимательно и понявъ ихъ систему воскликнулъ, ударивъ себя въ лобъ: – Нашелъ! – Что же эта была система? Простая какъ нельзя болѣе, Дѣти туземцевъ ближе къ природѣ чѣмъ мы и потому логичнѣе насъ, они списываютъ сначала слово, которое видѣли написаннымъ, потомъ ищутъ названія буквъ, читаютъ сначала по складамъ, и затѣмъ все слово.

Я вижу въ этой методѣ особенную выгоду – одновременнаго упражненія руки и головы. Пассивное вниманіе, которое требуется отъ ребенка засаженнаго за книгу, утомляетъ его. При этой методѣ онъ работаетъ самъ, угадываетъ, идетъ отъ извѣстнаго къ неизвѣстному. Здѣсь не можетъ быть мѣста скуки.

Признаюсь тебѣ что я далеко не поклонникъ методовъ преподаванія. Ихъ слишкомъ много, и большая часть ихъ составлена для какого-то фантастическаго существа, котораго нѣтъ въ природѣ. Это мнѣ напоминаетъ одного голландца, котораго я знавалъ когда-то, и который забралъ себѣ въ голову составить коллекцію обуви. Странная мысль, скажешь ты. На то онъ и былъ голландецъ. Въ шкапахъ его подъ стекломъ, я видѣлъ много интересныхъ экземпляровъ. Тамъ находилась обувь всѣхъ временъ, отъ сандаліи и котурна до туфли китаянокъ, отъ мокассина краснокожихъ до турецкихъ бабушей. Въ этой коллеціи образцовъ, принадлежащихъ ко всѣмъ эпохамъ исторіи, одна вещь была забыта – форма человѣческой ноги.

Этотъ же самый упрекъ я дѣлаю всѣмъ изобрѣтателямъ методъ преподаванія. Они разсуждаютъ отлично; нѣкоторые изъ нихъ отличаются изобрѣтательностью, но всѣ они упускаютъ изъ виду одну подробность, бездѣлицу, а именно форму, въ которой выражается человѣческій умъ въ различные возрасты жизни.

Мнѣ кажется что единственная метода, соотвѣтствующая потребностямъ ученика, это – здравый смыслъ учителя.

Но что же это значитъ? Неужли нѣтъ путеводной нити въ лабиринтѣ воспитанія? Я не такъ думаю. Я убѣжденъ напротивъ, что много способовъ обученія, употреблявшихся, да и теперь употребляемыхъ первобытными племенами, могли бы быть успѣшно приложены къ обученію дѣтей. Ты конечно слыхала о механическихъ счетахъ; я не знаю навѣрное въ чемъ состоитъ суть этого пособія – снаряда введеннаго въ нѣкоторыхъ школахъ, но оно облегчаетъ ученикамъ, посредствомъ передвиженія костяныхъ шариковъ, изученіе ариѳметическихъ дѣйствій; знаю очень хорошо, что мы его заимствовали отъ китайцевъ. Это пособіе называется въ небесной имперіи зуанъ-рань.

Я не только не осуждаю такое заимствованіе, но жалѣю что мы не чаще обращаемся къ способамъ и обычаямъ народовъ стоящихъ на высшихъ ступеняхъ развитія, чтобы облегчить для начинающихъ переходъ по этимъ ступенямъ отъ первоначальныхъ познаній къ высшимъ.

Эти народы дѣти исторіи. Въ наше время открыли нѣкоторые законы, управлявшіе образованіемъ языковъ, письма, искуствъ, религій, промышленности у всѣхъ народовъ. Намъ извѣстно не только основаніе наукъ, но и смыслъ знаковъ, которыми выражалась человѣческая мысль въ первые вѣка цивилизаціи, въ ея послѣдовательномъ ходѣ развитія.

Или я жестоко ошибаюсь, или это естественный ходъ развитія, по которому должно вести юношество.

Методы, которые для отставшихъ народовъ составляютъ постоянную систему, опредѣленный законченный пріемъ, проходящій черезъ весь ихъ бытъ, должны служить для ребенка цивилизованныхъ расъ не болѣе какъ переходнымъ средствомъ. Хотя столь же невѣжественный въ началѣ, какъ и они, онъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе удаляется отъ дикаря и отъ варвара въ силу той способности къ развитію, которая, такъ сказать, присуща всему его организму. Онъ быстро превозмогаетъ трудности, представляющія для низшихъ расъ впродолженіи цѣлыхъ вѣковъ не преодолимое препятствіе, и переходя отъ одного успѣха къ другому, онъ останавливается только передъ границей, начертанной его личными способностями, характеромъ общества, въ которомъ онъ живетъ и вліяніемъ своего времени. Методы для воспитанія тоже, что учрежденія для общества: они отвѣчаютъ только минутной потребноcти ума и слѣдовательно, должны быть временами. Заключить понятіе ученика въ извѣстныя педагогическія формы было бы столь же нелѣпымъ предпріятіемъ, какъ пытатся удержать въ XIX вѣкѣ народы въ политическихъ учрежденіяхъ и вѣрованіяхъ среднихъ вѣковъ.

22 Апрѣля 185..

Судя по нарисованному тобой портрету Эмиля, я вижу, что въ немъ есть наклонность къ чудесному. Я скорѣе радъ этому, потому что не люблю дѣтей-скептиковъ: это признакъ сухости воображенія. Не знаю достоинство или недостатокъ въ человѣкѣ наклонность къ сверхъ-естественному; но какое намъ до этого дѣло, если она возвышаетъ душу.

Такъ же какъ и ты, я жалѣю о той поэзіи дѣтства, которая помогала уму ребенка переходить пропасти неизвѣстнаго, держась за волосокъ волшебницы, Я не думаю чтобы рука природы дала имъ напрасно даже и самые опасные дары. Имѣемъ ли мы право уничтожать ту или другую способность подъ тѣмъ предлогомъ, что мы находимъ ее безполезной? Мнѣ кажется, лучше найти ей противовѣсъ. Такъ напримѣръ: наклонности къ чудесному слѣдуетъ современемъ противоположить наблюденіе фактовъ, разсужденіе. Во имя жизни не будемъ ничего сдавливать, ничего уничтожать – и такъ уже человѣкъ не очень богатъ.

Для примѣра посмотримъ на вселенную: въ ней все волнуется, борется, развивается я порядокъ вытекаетъ изъ антагонизма силъ. Я не вижу ни какой бѣды, если внутренній человѣкъ будетъ слагаться по этому образу.

23 Апрѣля 185…

Прилагаемую яри этомъ записку передай Эмилю.

Твое письмо, мой милый сынъ, доставило мнѣ большое удовольствіе; но есть другой способъ писать, который больше походитъ на разговоръ. Научись ему скорѣе и спроси у мамы, какъ она читаетъ мои рисунки перомъ, которые нѣсколько отличаются отъ твоихъ. Мнѣ многое надо сказать тебѣ, навѣрно и тебѣ есть что сообщить мнѣ. Мы никогда не видѣли другъ друга, не смотря на это, я думаю о тебѣ, я тебя люблю. Для меня было бы уже большимъ счастьемъ получить отъ тебя хоть одну строчку. О, еслибъ я могъ прижать тебя къ моему сердцу.

Твой отецъ.

XVI
Отъ Елены къ Эразму

20 Іюня 185…

Эмиль былъ боленъ. Я было боялась скарлатины, но дѣло ограничилось корью. Я не писала тебѣ потому что докторъ самъ взялся извѣстить тебя о ходѣ болѣзни, но потомъ, не видя никакой опасности, онъ счелъ не нужнымъ пугать тебя. Выздоровленіе шло быстро и недѣли черезъ двѣ, Эмиль уже совершенно оправился. Что же касается меня, то тревога и безсонныя ночи растроили немного мое здоровье. Въ этихъ случаяхъ англійская медицина предлагаетъ лекарство, какъ кажется самое дѣйствительное если судить по увѣренности, съ какой его прописываютъ и по охотѣ съ какой ему подчиняются.

Это лекарство состоитъ въ перемѣнѣ климата.

Воздухъ, которымъ мы дышимъ въ Маразьонѣ – превосходенъ, но я думаю, что англійскіе доктора преимущественно расчитываютъ для возстановленія силъ своихъ паціентовъ на перемѣну обстановки и привычекъ, на видъ новой природы. Я не хочу отъ тебя скрывать, что мысль о путешествіи, или лучше сказать о прогулкѣ, сильно улыбалась мнѣ; я знала что наши окрестности часто посѣщаемыя туристами, отличаются необыкновенной живописностью. Итакъ я приняла на себя видъ покорной жертвы, исполняющей приказанія оракула науки. Наши сборы были не долги. Г-жа Уарингтонъ начертила намъ маршрутъ съ тѣмъ авторитетомъ, который давало ей знаніе страны. Купидонъ отыскалъ гдѣ-то старую коляску, видавшую лучшіе дни и старую лошадь, которая подъ угрюмымъ видомъ сохранила еще достаточно силы чтобъ выдержать путешествіе по этой гористой мѣстности. Все это было нанято за небольшую плату изъ день нашего отъѣзда добрый негръ гордо помѣстился на козлахъ въ качествѣ кучера.

Эмиль, щеки котораго уже успѣли снова зарумяниться, сіялъ счастьемъ; дѣти ничего такъ не любятъ какъ ожиданіе приключеній. До правдѣ сказать, ожиданія его не сбылись.

Хотя намъ и пришлось проѣзжать по пустыннымъ мѣстностямъ и пробираться вдоль угрюмыхъ береговъ, о которые яростно плещутся морскія волны, мы не встрѣтили на пути ни разбойниковъ, ни чудовищъ, ни плѣнницъ, заточенныхъ въ пещерахъ,

Я расчитывала, что видъ мѣстности, отличающейся рѣзкими своебытными красотами, произведетъ сильное впечатленіе на умъ Эмиля. Говорятъ, что видъ озеръ и дикихъ хребтовъ горной Шотландіи внушили Байрону его первые порывы энтузіазма. Я не думаю, чтобы Эмиль сдѣлался когда нибудь Байрономъ, и не имѣю никакого основанія желать этого, но мнѣ было бы больно, если бы онъ, выроши, остался безчувственнымъ къ великой поэзіи природы.

Но возлагая такія больныя надежды на это путешествіе для возбужденія его воспріимчивости, я ошиблась и скромно сознаюсь тебѣ въ этой ошибкѣ. Время еще не пришло для этого. Эмиль съ любопытствомъ смотритъ на подробности, но онъ еще слишкомъ малъ, чтобъ охватить цѣлое.

Мнѣ кажется, что лучшій способъ добиться вниманія отъ дѣтей это не показывать, что добиваешься его. Въ отношеніи къ Эмилю я только разъ отступила отъ этого правила. Мы были на мысѣ Лизардѣ: какое собраніе чудесъ! Представь себѣ массы скалъ всевозможныхъ формъ, однѣ поднимаются въ высь, другія валяются въ какомъ-то поэтическомъ безпорядкѣ, а между ними волнуется море. У нѣкоторыхъ изъ кольца окружающей ихъ пѣны высовывается только вершина – гладкій и лощеный конусъ, вѣчно омываемый волнами. Взглядъ далеко можетъ прослѣдить извивающуюся линію береговъ, ежеминутно перерѣзываемую широкими пропастями и мрачными пещерами, въ которыя съ ревомъ врывается вода, Посреди этихъ величавыхъ чудесъ очень трудно выбрать точку, откуда удобнѣе было бы обнять картину однимъ взглядомъ. Я встала съ Эмилемъ противъ Кинанскова, одного изъ мысовъ, гдѣ море всего живописнѣе обрисовывается среди развалинъ я, взявъ его за руку сказала: «Быть можетъ, ты никогда болѣе не увидишь подобнаго зрѣлища, посмотри же хорошенько и запомни это мѣсто.»

Судя по опыту я имѣю нѣкоторое основаніе полагать, что иногда можно приказывать памяти. Я была почти одного возраста съ Эмилемъ, когда мои родители взяли меня съ собою въ Овернъ.

Однажды, когда мы взобрались на одну изъ вершинъ Мондора, мой отецъ торжественно заклиналъ меня незабывать никогда того, что я видѣла въ эту минуту. И, повѣришь ли? – панорама горъ, уступовъ и долинъ, которая тогда открывалась у меня передъ глазами, еще и до сихъ поръ такъ живо сохранилась въ моей памяти, что я какъ будто вижу ее передъ собою. Теперь ты поймешь, что заставило меня поступить такимъ образомъ съ Эмилемъ. Правда что въ другой разъ меня хотѣли заставить подобнымъ же образомъ запомнить какую то другую картину природы и на этотъ разъ попытка не удалась. Изъ этого можно заключить, что если, въ данную минуту, и можно имѣть вліяніе на память ребенка – это во всякомъ случаѣ героическое средство, которымъ не надо злоупотреблять.

Предоставленный самому себѣ, Эмиль болѣе удивляется, чѣмъ восхищается. Мнѣ кажется, что для того, чтобъ вполнѣ воспринимать дѣйствительность, нужна извѣстная доля идеальныхъ представленій. Такъ, напримѣръ, ребенокъ знаетъ море лишь какъ извѣстную часть горизонта, обнимаемую взглядомъ и этотъ горизонтъ сравнительно узокъ. Разстояніе скрываетъ отъ него остальное. Поэтъ мечтаетъ и восторгается передъ величественнымъ зрѣлищемъ водъ, потому что мыслью онъ видитъ дальше. Восторжествовавъ на минуту надъ несовершенствомъ чувствъ, онъ расширяетъ доступныя зрѣнію границы этой волнующейся массы, небольшую часть которой онъ видитъ, онъ придаетъ образъ безконечнаго, необъятнаго, а безконечность и необъятность суть ничто иное, какъ представленія ума. Словомъ, для него велико не море, а идея моря.

Отсутствіе размышленія – способность эта конечно разовьется со временемъ – объясняетъ мнѣ равнодушіе Эмиля, или по крайней мѣрѣ его совершенно пассивное удивленіе въ виду нѣкоторыхъ картинъ природы. Между тѣмъ, нѣкоторыя подробности, на которыя я и нерасчитывала, сильно возбуждаютъ его любопытство. Почти всѣ скалы составляющія Лизардъ и Ландесендъ, носятъ имена, которыя до нѣкоторой степени говорятъ воображенію. Такъ напримѣръ, вамъ показываютъ «колонну», «логовище лѣса», «кухню», «мѣхи», «жаровню», «лошадь», «голову доктора Джонсона», «фигуру доктора Синтакса» и пр. пр.

Между этими именами многія, разумѣется, основаніи на совершенно фиктивномъ сходствѣ, за то сходство другихъ бросается въ глаза. Не эта ли игра природы, случайныя изображенія, камни не видавшіе рѣзца и похожіе на живыя существа или на какіе нибудь предметы, не эта ли игра природы говорю я, внушила первобытнымъ людямъ мысль о скульптурѣ? Какъ бы то ни было, но это безсознательное искуство, начертанное на гранитѣ мощною рукой природы, всего болѣе возбуждало любопытство Эмиля. Онъ самъ старался найти сходство между скалами и извѣстными предметани, сходство, которое, впрочемъ, не ускользнуло (какъ то доказываютъ самыя названія скалъ) отъ простыхъ береговыхъ рыбаковъ.

Самъ ли человѣкъ изобрѣлъ архитектуру? Признаюсь тебѣ, я сомнѣваюсь въ этомъ, съ тѣхъ поръ какъ я увидѣла главные типы этого искусства, намѣченные въ пещерахъ и горныхъ цѣпяхъ. Тутъ ты находишь въ зародышѣ и аркаду, и сводъ, и тяжелые столбы, и стройную колонну, и длинныя стрѣльчатыя окна Если хоть немного дать волю воображенію, то въ этихъ массахъ гранита тотчасъ различишь модели древнихъ храмовъ, рядъ колональныхъ статуй, съ неокоченными фигурами, символическія украшенія и баснословныя чудовища, которыя, кажется, вотъ – вотъ выступятъ изъ безформенной глыбы.

Не мѣтя ни въ ученые, ни въ антикваріи, я однако попробовала дать понятіе зашлю о кельтическихъ памятникахъ. Въ нихъ нѣтъ недостатка въ нѣкоторыхъ частяхъ Корнваллиса. Самые обыкновенные, какъ тебѣ извѣстно – друидическіе круги, продолговатые камни, поставленные на основаніе, въ видѣ обелисковъ гранитныя колонады, воздвигнутый самою природою и по которымъ лишь слегка прошла рука искуства, были первыми укрѣпленіями страны противъ морскихъ разбойниковъ. Болѣе всего меня интересовалъ амфитеатръ Белидена на мысѣ Лизардъ. Былъ ли онъ высѣченъ рукою человѣка? Кое гдѣ видны слѣды грубой работы, на половину изглаженной временемъ и мелкой травкой проростающей поверхность камня. Преданіе говоритъ, что большіе круги, образующіе выступы въ толщѣ камня были нѣкогда рядомъ ступеней. Утверждаютъ что кельты воспользовались природнымъ изгибомъ скалъ и пропастью, у подошвы которой пѣнится море, для устройства помѣщенія для зрителей. Но на какое же зрѣлище собирались они смотрѣть?

– На природу? Она стоитъ того, особенно въ этомъ мѣстѣ; но вѣроятнѣе, что тутъ происходили какіе нибудь религіозные обряды. Дѣйствительно, противъ этого амфитеатра возвышается надъ поверхностью волнъ группа черныхъ скалъ, которыя, говорятъ, служили алтаремъ друидамъ.

Да, въ этомъ богослуженіе было величіе.

Но какъ можно ожидать, чтобы Эмиль интересовался подобной древностію, когда онъ не имѣетъ еще понятія ни о скульптурѣ, ни объ исторіи? Впрочемъ, мнѣ кажется, что онъ вынесъ изъ своего путешествія дремлющія впечатлѣнія, которыя проснутся со временемъ. Знаешь ли на чемъ я основываю свое мнѣніе?

На обстоятельствѣ, безъ сомнѣнія пустомъ; но въ дѣтскомъ мірѣ все имѣетъ гораздо болѣе значенія, чѣмъ мы предполагаемъ

11-го іюня былъ день его рожденія. Согласно съ обычаемъ той страны, въ которой онъ живетъ, Эмиль непремѣнно настаиваетъ чтобъ этотъ торжественный день праздновался закуской, но, кромѣ того на этотъ разъ онъ прибѣгнулъ и къ собственному изобрѣтенію.

Взявъ меня за платье, онъ повелъ меня въ свой садъ, гдѣ къ моему великому удивленію, я увидѣла кучу камней, положенныхъ одинъ на другой съ нѣкоторымъ искуствомъ. Я начла ихъ семь и могла судить изъ этого, что примѣръ древнихъ кельтовъ не провалъ безслѣдно. Понявъ что сооруженія, которыя мы съ нимъ разсматривали на берегу, были воздвигнуты въ память какого нибудь событія, онъ приложилъ къ самому себѣ этотъ методъ. Ты видишь что теперь онъ можетъ сказать съ Гораціемъ: «я самъ воздвигъ себѣ памятникъ!»

Я часто спрашиваю себя, почему возрастъ Эмиля называютъ возрастомъ разсудка. О чемъ можетъ разсуждать семилѣтній ребенокъ? О фактахъ? но онъ еще не имѣлъ времени пріобрѣсти ихъ О принципахъ? Но для того, чтобы выводить ихъ нужна нѣкоторая зрѣлость ума. Если только я вывожу вѣрное заключеніе изъ своего опыта, Эмиль до сихъ поръ былъ болѣе склоненъ узнавать чѣмъ судить. Его интересуютъ видимыя свойства существъ и лишь нѣкоторые изъ признаковъ мысли. Примѣръ, взятый изъ нашихъ игръ всего лучше объяснитъ тебѣ то, что я хочу сказать.

2-го Іюля 185…

Наконецъ я открыла той маленькій театръ и безъ всякаго авторскаго самолюбія могу сказать что онъ имѣлъ успѣхъ.

Докторъ Уарингтонъ выписалъ мнѣ изъ Лондона волшебный фонарь, прекрасный инструментъ приспособленный къ измѣненію свѣта и красокъ; онъ достаточно увеличиваетъ предметы и даетъ на полотнѣ совершенно отчетливыя отраженія. Какъ я обѣщала тебѣ, я сама разрисовала и раскрасила большую часть стеколъ. Потомъ я нашла полезнымъ соединить различныя картины посредствомъ маленькой драмы, которая придавала бы интересъ и единство зрѣлищу. Сдѣлавъ все это я пригласила къ себѣ человѣкъ 20 дѣвочекъ и мальчиковъ, не желая слѣдовать примѣру графиня Эскарбаньясъ, которая, когда у ней давалась комедія, приказывала своему швейцару не принимать никого. Мнѣ кажется что нельзя веселиться въ слишкомъ малочисленномъ обществѣ и что чѣмъ больше дѣтей собрались вмѣстѣ, тѣмъ лучше они научаются другъ отъ друга,

Я начала съ самыхъ простыхъ предметовъ: внутренность фермы, мельницы, сцены на кораблѣ. На другой день этотъ корабль привезъ васъ въ далекія страны. Между этими странами тѣ, которыя больше всего отличались отъ нашихъ, возбуждали наибольшее любопытство въ моихъ маленькихъ зрителяхъ. Имъ нравились дома иначе построенные чѣмъ ваши, улицы и площади съ мужчинами и женщинами въ странныхъ костюмахъ. Охота на дикихъ звѣрей, въ особенности на самыхъ большихъ и самыхъ опасныхъ, какъ-то словъ, гиппопотамъ, носорогъ, левъ и тигръ, не осталась безъ горячихъ поклонниковъ. А съ какимъ интересомъ смотрѣли они на движеніе каравана по пустынѣ. Этихъ опытовъ было достаточно чтобъ убѣдить меня, что въ моемъ волшебномъ фонарѣ заключался волшебный заговоръ: «Отопрись, Сезамъ!» и что моя вина будетъ если я не съумѣю отворить моимъ маленькимъ друзьямъ двери неизвѣстнаго.

Дѣти очень интересуются узнать, какъ образовались животныя, растенія, горы – однимъ словомъ предметы, которые они видятъ каждый день; и такъ я объявила съ нѣкоторой торжественностью, что въ скоромъ времени будетъ дано большое представленіе подъ названіемъ: «Исторія земли».

На этотъ вечеръ я пустила въ ходъ всѣ силы моего инструмента: рисунки были исполнены по совѣту англійскихъ геологовъ и съ помощью того небольшаго знанія, которое мнѣ самой удалось пріобрѣсти въ книгахъ. На генеральной репетиціи мы условились что стихіи и силы природы будутъ снабжены даромъ слова я думаю, что эта вольность дозволительна въ лирической драмѣ. Но впрочемъ, дѣло было не въ поэзіи, а въ томъ, чтобъ объяснить въ простыхъ словахъ то, что не достаточно ясно обрисовывалось на полотнѣ дѣйствіемъ свѣта и перемѣною красокъ. Я не помню хорошенько, что собственно говорилъ отецъ всего сущаго – океанъ обнимая поверхность міра, залитую водами; если не ошибаюсь, онъ пророческимъ голосомъ просилъ жизнь нарушить его однообразіе.

Но вотъ подъ лучемъ волшебнаго свѣта появились самыя древнія формы животнаго царства: odhamia, lingula, orthocératite тиранъ силурійскихъ морей, tribolite и другіе первенцы природы, портреты которыхъ были срисованы съ ископаемыхъ отпечатковъ.

Потомъ, надъ поверхностію водъ появилась первая земля. То была группа острововъ, на которыхъ съ помощью иллюзіи можно было видѣть, какъ росли папоротники, подобные деревьямъ, сигиларіи, стигмаріи и другіе главнѣйшіе типы этой первобытной флоры. Надо сознаться, что все это было весьма слабымъ миніатюромъ громадныхъ картинъ древняго міра и что, есля бы въ залѣ присутствовалъ духъ, свидѣтель происхожденія вещей, онъ разумѣется, посмѣялся бы надъ моими китайскими тѣнями; но не надо забывать, что это зрѣлище назначалось для дѣтей, которыхъ я хотѣла научить. Ради этой великой цѣли можно извинить недостаточность средствъ.

Между каждой эпохой исторіи земли промежутокъ тьмы и молчанія обозначалъ (я предупредила объ этомъ моихъ слушателей долгое и таинственное дѣйствіе времени.

Во второмъ актѣ рядъ измѣненій указывалъ на великіе перевороты совершившіеся на землѣ: поднявшіеся надъ водою и связанные между собою острова – зачатокъ будущихъ материковъ, новыя растенія, не виданныя до сихъ поръ животныя. Эпоха пресмыкающихся въ особенности привлекла любопытство зрителей. Ужъ не соотвѣтствовалъ ли младенческій возрастъ природы младенчеству воображенія. Право, я готова этому вѣрить; такъ сильно интересовали моихъ молодыхъ учениковъ исчезнувшія формы этого царства животныхъ.