Текст книги "Литература русского зарубежья (1920-1990): учебное пособие"

Автор книги: Альфия Смирнова

После большевистского переворота в 1917 г. («октябрьского веселья – похмелья») Зинаида Николаевна Гиппиус (1869–1945), равно как и Д. Мережковский, не могла больше оставаться в России: и хотя у нее возникает чувство, что «бежать некуда» и «родины нет», писательница эмигрирует¹. Лучший знаток творчества Гиппиус и хранительница ее архива Т. Пахмусс отмечает: «Не желая приспосабливаться к большевистскому режиму, они решили “искать в Европе ту свободу, которая была попрана на родине”»². Некоторое время Мережковские живут в Минске и Варшаве, а затем (как выяснилось позже – навсегда) поселяются в Париже. Восстановив знакомство с другими писателями-эмигрантами из России, они становятся активными участниками культурной и общественной жизни русской диаспоры.

Литературную деятельность в эмиграции Гиппиус начинает с того, что переиздает свои прежние произведения, в частности сборник рассказов «Небесные слова» (Париж, 1921). В 1922 г. в Берлине публикуется ее сборник «Стихи: Дневник 1911–1921». Помимо новых произведений, в него вошли и написанные прежде: почти все тексты (кроме трех) из «Последних стихов» (1918). Преобладает антибольшевистская тональность помещенных в берлинский сборник стихов, что вызвало неоднозначные суждения среди эмигрантской критики. Ряд рецензентов (И. Василевский, А. Бахрах, Р. Гуль) высказались об этой старой-новой книге Гиппиус отрицательно. Другие же (В. Амфитеатров, С. Черный), напротив, оценили ее в целом положительно³. Думается, вполне справедлива в отношении «Дневника» мысль, высказанная Н. Слонимским в рецензии на «Последние стихи»: «Как ни различны были времена, как ни разнородны события – вера автора оставалась неизменной, воля – непоколебимой»⁴. Более того, эта характеристика Гиппиус точно выражает самую суть всей ее литературной деятельности за рубежом.

«В эмиграции, – отмечает современная исследовательница, – Гиппиус стала чуть ли не символом идейной человеческой непримиримости. В 1922 г. вокруг Гиппиус сгруппировался парижский “Орден непримиримых”»⁵. Но не только «непримиримых» сумели привлечь к себе Мережковские. По словам Н. Берберовой, «к ним ходили все или почти все»⁶. Говоря иначе, дом Мережковских стал одним из центров литературной и культурной жизни русского Парижа.

Среди самых заметных событий в культурной жизни эмиграции, следует назвать создание Мережковскими литературно-философского общества «Зеленая лампа» (1927–1939). На первом заседании «Зеленой лампы» Гиппиус был прочитан доклад «Русская литература в изгнании», главным в котором была мысль о «правде изгнанничества», ставшей основной темой всей русской литературы «первой волны» эмиграции. Между тем отношения с бывшими соотечественниками, особенно с младшим поколением, у Гиппиус были не всегда ровные. Возникшие разногласия со временем лишь усилились, что косвенно отразил выпущенный Мережковскими в 1939 г. сборник «Литературный смотр». Кроме их собственных текстов, в него вошли произведения тех русских писателей-эмигрантов, у которых по каким-либо причинам возникли проблемы с их опубликованием.

Для этого сборника Гиппиус написала статью «Опыт свободы», содержавшую критику эмигрантской литературной жизни; ее не устраивала якобы неправомерно большая роль, играемая цензурой. Характерно, что и эта «акция» Гиппиус вызвала, мягко говоря, сдержанно-критические отклики: большинству из активных участников литературного процесса не по душе пришлись поучительная интонация и вождистский настрой Мережковских.

Среди других произведений, написанных Гиппиус в эмиграции, – книга воспоминаний «Дм. Мережковский» (Париж, 1952) и поэма «Последний круг» (Париж, 1968). Однако самым значимым ее творением стал сборник стихотворений «Сияния» (Париж, 1938), в котором «было много горечи, одиночества и разочарования», и где «Гиппиус стремилась понять новый мир и нового человека»⁷.

Последние годы жизни Гиппиус отмечены рядом тяжелых потерь (в 1940 г. умирает старый друг Философов, в 1941 г. – Мережковский, в 1942 г. – сестра Анна). 9 сентября 1945 г. покидает земной мир и сама Гиппиус, которую с полным на то основанием Г.П. Струве назвал «одним из умнейших и даровитейших писателей своего времени»⁸.

В эмиграции, по мнению Г. Адамовича, З. Гиппиус закономерно могла претендовать на роль «мэтра». Критик, как ранее Блок, подчеркивал исключительность ее личности и творчества: «В небесной мастерской своей Господь Бог как будто удостоил ее “ручной выделки”, выпуская огромное большинство других людей пачками и сериями без особых индивидуальных различий»⁹. На его взгляд, особенно удачным у Гиппиус был сборник очерков «Живые лица» (Прага, 1925), где «много очень тонкого, очень своеобразного, очень проницательного…». Говоря о поэтическом творчестве Гиппиус, в котором ему мало что нравилось, Адамович тем не менее признавался: «Стихи ее – область особая: пройти мимо гиппиусовской поэзии невозможно»¹⁰, потому что «есть в них одна бесспорная, неотъемлемая черта: их нельзя спутать ни с какими другими»¹¹.

Принято считать, что стихов в эмиграции Гиппиус писала мало. Так, секретарь Мережковских В. Злобин, хорошо знавший все подробности жизни и творчества писательницы за рубежом, считал, что «для Зинаиды Гиппиус – это эпоха упадка. На нее точно находит какое-то затмение. Она погружается в полную безнадежность, на самое дно “ледяного озера”»¹². Вне всякого сомнения, эти слова, вызванные осложнением их взаимоотношений (под самый конец жизни Гиппиус), не соответствуют действительности. В эмигрантском периоде жизни и творчества Гиппиус, конечно, были кризисные моменты, но всегда она была деятельно занята: писала стихи и прозу, занималась общественно-политическими вопросами, организовывала литературные кружки, выступала как критик.

Сборник «Стихи: Дневник 1911–1921», как уже упоминалось, составили произведения, написанные в разные годы, в России и за ее пределами. Что касается эмигрантской части, то существенное ее отличие от всего прежде написанного заключается в новом качестве сознания лирического героя, который четко разделяет свою жизнь на два периода: до отъезда и после отъезда из России. В стихотворении «Там и здесь», открывающем одноименный цикл, в типично «резкой» манере (на принципиальном противопоставлении) передается драматизм жизни и судьбы изгнанника: «Там – я люблю или ненавижу, – / Но понимаю всех равно»; «А здесь – я никого не вижу. / Мне все равны. И все равно»¹³.

Публицистическая заостренность позиции Гиппиус, отчетливо выражаемая и соотносимая с современностью, дала критикам основание назвать ее стихи 20-х годов агитационными, что не совсем верно. Даже в «Походных песнях» (Варшава, 1920; под псевдонимом Антон Кирша) не все стихи таковы. На специфически новое качество стихотворчества Гиппиус точно указал современный исследователь: «Ее стихи этого времени словно выходят за пределы собственно поэзии, приобретая особую интонацию, притягательную и отталкивающую одновременно»¹⁴.

В «Походных песнях», также вошедших в «Дневник», самым значительным бесспорно является стихотворение «Родине»; в нем Гиппиус «развивает образ любви-ненависти к матери-России, горящей в “неочищающем огне” гражданской войны вместе со своими детьми, у которых от всех этих раздоров душа разрывается на части»¹⁵:

 
Не знаю, плакать иль молиться,
Дождаться дня, уйти ли в ночь,
Какою верой укрепиться,
Каким неверием помочь?
 
 
И пусть вины своей не знаем,
Она в тебе, она во мне;
И мы горим и не сгораем
В неочищающем огне.
 

И все же, несмотря ни на что, герой не мыслит себя без России:

 
Повелишь умереть – умрем.
Жить прикажешь – спорить не станем.
Как один, за тебя пойдем,
За тебя на тебя восстанем (С. 257).
 

В цикл «Там и здесь» вошли и стихотворения, где главным является прошлая жизнь, близкие поэту люди («Оттуда?», «Глаза из тьмы»). Однако цикл, несмотря на минорный и даже трагический тон, завершается оптимистической нотой (что вообще характерно для поэзии Гиппиус). В стихотворении «Будет» (1922) жизнь лирического героя – alter ego Гиппиус – держится неиссякаемой верой в лучшую будущность:

 
Ничто не сбывается.
А я верю.
Везде разрушение,
А я надеюсь.
Все обманывают,
А я люблю.
Кругом несчастие,
Но радость будет.
Близкая радость,
Нездешняя – здесь.
 

В 1925 г. в Праге была издана книга Гиппиус «Живые лица» – «одна из первых книг литературных воспоминаний в эмиграции»¹⁶. Мемуары Гиппиус, как правило, вызывали достаточно однородную реакцию современников, и не случайно. «“Живые лица”, – отмечал В. Ходасевич, – написаны в литературном смысле блестяще. Это и сейчас уже – чтение, увлекательное, как роман»¹⁷. Единственное возражение вызвала та ее часть, где речь шла о Горьком (в очерке о Розанове «Задумчивый странник»). Обвинения в некорректности, в частности, высказала Н. Мельникова-Папоушек, посчитавшая, что «нельзя же в самом деле плевать и при этом оговариваться: не помню точно… быть может, было иначе»¹⁸. И все же реакция на эти мемуары, пожалуй, стала счастливым исключением из привычного и почти всеобщего неприятия прозы Гиппиус.

«Живые лица» были восприняты положительно еще и потому, что они «не просто и не только воспоминания, а еще и книга портретов психологически убедительных и художественно достоверных»¹⁹. Автора интересовали не столько события, сколько «личности – яркие, неповторимые и в то же время сфокусировавшие в себе важные черты и тенденции того катастрофического времени»²⁰. Гиппиус привлекает в героях очерков то, что в первую очередь интересовало и высоко ценилось современниками в ней самой – своеобразие личности («Зинаида Гиппиус, как личность, была больше, значительнее, человечнее и даже сложнее всего, что удалось ей написать»²¹). Во многом благодаря именно этому обстоятельству салон Мережковских стал притягательным местом для большинства литераторов, в первую очередь для молодых, которым Гиппиус могла помочь и действительно не раз помогала дельным советом.

В 30-е годы поэзия Гиппиус приобретает новые черты: публицистическая острота постепенно сходит на нет. Но в целом ее творчество не претерпевает существенных изменений. Лучше всего об этой своей особенности «быть прежней» (еще задолго до эмиграции) сказала сама Гиппиус:

 
И лишь в одном душа моя тверда.
Я изменяюсь, – но не изменяю.
 

«Улыбка», 1897 (С. 100)

Последний стихотворный сборник Гиппиус «Сияния» вышел в свет в Париже в 1938 г., подтвердив верность автора некогда избранному поэтическому пути. Основные темы и образы остались прежними, но в отличие от пореволюционных стихов здесь отсутствуют апокалипсические образы революции и Гражданской войны. Как и прежде, в центре поэтического сознания Гиппиус – образ России, ставший главным во всей ее литературной деятельности за рубежом. В сборник «Сияния» вошли стихотворения, написанные в 20—30-е годы, по замечанию современного исследователя, он стал ее «лебединой песнью»²².

В самом деле, многое в этой книге связано с предыдущей поэзией Гиппиус. Не случайно Г. Адамович, в рецензии на сборник «Сияния», подчеркивал: «К забаве, к веселой игре в “эпатирование” примешивалась и исключительность подлинная… Острое ощущение раздвоенности бытия… Ее трезвый, логический ум, ее готовность в чем угодно усомниться сочетаются с тягой ко всему метафизическому или даже потустороннему»²³. Таким образом, амбивалентность, внутренняя раздвоенность и одновременно удивительная цельность мировосприятия по-прежнему составляют главную особенность поэтического творчества Гиппиус.

Наличие старого и нового в сборнике «Сияния» зачастую порождало взаимоисключающие оценки критиков. По мнению М. Цетлина, стихи из последнего сборника Гиппиус «не очень отличаются от тех, которые в прошлом создали ей славу. Меньше, может быть, остроты и “игры”, больше горечи и сильнее зазвучали мотивы разочарования, почти отчаянья в жизни. <…> Больше стало в них сдержанности, меньше изысканности. <… > Все главное осталось»²⁴. Других критиков эта приверженность Гиппиус своему поэтическому кредо явно раздражала. К примеру, В. Мирный в сборнике «Сияния» смог обнаружить лишь привычный «набор символистических отмычек», к тому же «слегка ржавчиной покрытый»²⁵. Более основательными и точными выглядят суждения Ходасевича и Адамовича. Для первого сборник «Сияния» подтвердил связанность гиппиусовской стилистики не только с символистской эстетикой, но и с тем поэтическим искусством, что существовало прежде. Критик пришел к выводу, что «если мысль Гиппиус далеко не всегда верна и порой погрешает напрасной прихотливостью, то она всегда тонка, изящна, заострена»²⁶. С точки зрения Адамовича, сборник «Сияния» «не слабее и не лучше других ее книг», однако в нем «заметнее, чем прежде у Гиппиус, стремление к простоте и чистоте»²⁷.

Сборник открывает стихотворение с почти аналогичным заглавием – «Сиянья». В нем, как и во многих других своих текстах, Гиппиус, отодвинув в сторону все наносное и случайное, говорит о самом главном – о вечном; одним словом, вновь пишет стихи на метафизическую тему:

 
Сиянье слов? О, повторять ли снова
Тебе, мой бедный человек-поэт,
Что говорю я о сияньи Слова,
Что на земле других сияний нет? (С. 263).
 

В книге почти нет произведений, напрямую отражающих конкретный духовно-психологический опыт жизни на чужбине, но главные модусы ее жизни и творчества сохраняются. Так, в стихотворении «Прорезы» лирический герой делает характерное признание:

 
И я люблю мою родную Землю
Как мост, как путь в зазвездную страну (С. 270).
 

«Здесь» и «там» в данном произведении означают уже не «на чужбине» и «в России», а, скорее, «на земле, в реальном бытии» и «вне земли, в идеальном бытии». В этом же стихотворении герой подтверждает верность своему пути: «Люблю мое высокое окно».

Вне всякого сомнения, Гиппиус весьма обдуманно подошла к формированию сборника «Сияния», словно подводя итог всем своим прежним лирическим медитациям о свободе и гармонии. «Сияния» отмечены «волевой устремленностью к миру непреходящих ценностей. В этом смысле образ-камертон, вынесенный в заглавие… адекватно соответствует и непосредственному содержанию книги, подчеркивает усиление в ней сакрального начала»²⁸.

Известно, что окружающий мир в поэзии Гиппиус обычно воспринимается через призму религиозного сознания. Сборник «Сияния» не стал исключением; более того, в нем появляются новые религиозные темы и образы. Центральный здесь образ св. Терезы Лизьеской («Вечноженственное», «Св. Тереза Младенца Иисуса»). Подчеркнем, что образ «маленькой Терезы», французской монахини-кармелитки, канонизированной в 1925 г., был крайне важен для мирочувствования Мережковских, был особо им близок и дорог. С ним, в частности, они связывали свою метафизическую концепцию любви-«влюбленности». Для Гиппиус, у которой и вера, и творчество, и в целом жизнь во многом выстраивались и определялись посредством разума, интеллекта, некоторая наивная простота и «детскость» веры св. Терезы была исключительно притягательна. Через ее опыт Гиппиус постепенно приходила к выводу: при наличии такой веры, такой любви разрыв между «здесь» (земным, практическим, дольним) и «там» (сверхреальным, метафизическим, горним) не только может, но и должен быть преодолен. А именно к этому Гиппиус-поэт и человек всю жизнь и стремилась:

 
Она не судит, она простая,
Желанье сердца она услышит,
Розы ее такою чистотою,
Такой нежной радостью дышат…
 

«St. Therese de l’Enfant Jesus» (С. 274)

Некоторые изменения коснулись хронотопа поэтического мира Гиппиус. И хотя в 1920—1930-е годы основной его приметой по-прежнему остается беспредельность, все же он заметно конкретизируется («Пapa», «Прорезы», «8 ноября»). Так, в стихотворении «8 ноября», пронизанном философской грустью, говорится о беспредельности, беспрерывности и, к сожалению, неизменности жизни и судьбы лирического героя, что подчеркивает и состояние окружающего его мира:

 
Тихие сумерки… И разноцветная
медленно меркнущая морская даль.
Тоже тихая и безответная,
розово-серая во мне печаль.
Пахнет розами и неизбежностью,
Кто поможет, и как помочь?
Вечные смены, вечные смежности,
лето и осень – день и ночь… (С. 276).
 

Неизменные грусть и надежда – константы душевной жизни человека, разлученного с родиной, – составляют смысл и пафос миницикла «Южные стихи», включенного в сборник «Сияния». Четыре стихотворения миницикла («За что?», «Лягушка», «Жара» и «Дождь») раскрывают тоску по родине человека, для которого все яркие приметы жизни «здесь» [ «пальмовые перья», что «качаются на луне»; «светляки», пролетающие «ниткой золотой» («За что?»)] не более чем «мара ночи южной» («Лягушка»); и от сознания этого горечь разлуки с родиной только усиливается. Единственной и самой заветной мечтой лирического героя Гиппиус является желание видеть Россию свободной и счастливой, о чем с мольбою он обращается к Богу:

 
Не отступлю, не отступлю,
Стучу, зову Тебя без страха:
Отдай мне ту, кого люблю,
Восстанови ее из праха!
Верни ее под отчий кров,
Пускай виновна – отпусти ей!
Твой очистительный покров
Простри над грешною Россией!
 

«Неотступное» (С. 266)

В творчестве Гиппиус 20—30-х годов немало стихов о России и среди тех, что не вошли ни в один из ее сборников (см.: «Господи, дай увидеть!», «Рыдательное» и др.). Образ родины незримо присутствует и в стихотворениях, посвященных жизни на чужбине («Гурдон», «Лик», «Подожди», «Здесь»). Чужая страна воспринимается лирическим героем как место, где можно лишь «дремать», но «жить – нельзя» («Гурдон»); и где «родных берез апрельские одежды» не заменят «бесшелестных платанов тени» («Лик»), вообще не заменит ничто, поскольку все «здешнее» было и остается чужим:

 
Я равнодушен к золоту чужому,
Ко всем на свете светам – отраженным
 

«Отраженность» (С. 357).

Жизнь на чужбине в известном смысле даже обострила внимание Гиппиус к окружающему миру, но рождается он в ее стихах только в контексте утраты прежнего, привычного, родного. В стихотворениях «Бродячая собака» («Что ж? здесь каждый – бродяга-собака»), «На Croisette» («Зверенок на веревочке, с круглыми ушами / <…> За что тебя обидели чужие напрасно? / Заставили покинуть родину твою?») опосредованно, через образы животных, лирический герой выражает свое чувство одиночества и изгойства. В других случаях наблюдается нечто обратное: человек, лишенный родины, «приобретает» черты зооморфного существа. Так, в стихотворении «Подожди» подобная метаморфоза необходима Гиппиус для того, чтобы выразить свое негодование тем, кто лишает людей родины:

 
Ты мне заплатишь шкурой…
Дай отрастить клыки!
По ветру шерсти бурой
Я размечу клоки! (С. 351).
 

Но в целом такого ожесточения в поздних произведениях Гиппиус немного, преобладают более человечные, примиренные, спокойные интонации. Обрести внутренний покой герою-изгою помогает любовь к Богу («Сбудется», «Дар» и др.). Традиционная для поэзии Гиппиус тема смерти в поздний период творчества также решается иначе. Нет прежнего призыва к ней, смерть все чаще воспринимается как закономерное, естественное завершение земной жизни человека. Так, герой стихотворения «Когда?» готов принять смерть как неизбежность, и потому он не протестует:

 
Господи! Иду в неизвестное,
но пусть оно будет родное.
Пусть мне будет небесное
такое же, как земное… (С. 278).
 

Традиционный для символистской поэзии Гиппиус дуализм постепенно теряет свою былую остроту. Именно об этом свидетельствует прием иронии, к которому она прибегает (правда, чрезвычайно редко) при обращении к теме смерти в стихотворении «Домой»:

 
Когда предлагали мне родиться —
не говорили, что мир такой.
Как же я мог не согласиться?
Ну, а теперь – домой! домой! (С. 282).
 

Иронический настрой лирического героя не означает в данном случае душевной усталости и равнодушия (хотя стихотворений, выражающих подобные чувства, немало в позднем творчестве Гиппиус). Дело в другом: при помощи иронии автор сознательно оттеняет условность и относительность всего земного, поскольку главное в жизни человека он связывает со знанием Божественной мудрости и доброты:

 
Господь, от нежности и жалости,
Нам вечность – веером раскрыл.
 

«Веер» (С. 280)

Это знание, и вера, и, главное, – любовь к Богу поддерживают в герое стихов Гиппиус надежду на то, что рано или поздно все будет хорошо на этой грешной земле, и в первую очередь – в многострадальной России. Своего рода итоговым произведением сборника «Сияния», а также всего эмигрантского поэтического творчества Гиппиус можно считать стихотворение «Трепещущая вечность»:

 
Увы, разделены они —
Безвременность и Человечность.
Но будет день: совьются дни
В одну – Трепещущую Вечность.
 

«Eternite fremissante» (С. 276).

«Случайно или нет, но “Сияния”, – пишет Н.А. Богомолов, – стали той последней книгой, которую Гиппиус выпустила при жизни, и сконцентрировали впечатление о ней как о поэте высокого философского таланта, в лучших произведениях достигающем той сложности и тонкости мысли, которая была доступна лишь немногим поэтам в истории русской литературы»²⁹.

_________________________________________________________________

¹ Цит. по: Русские писатели 20 века: Биографический словарь / Под ред. П.А. Николаева. М., 2000. С. 186.

² Там же.

³ См.: Аксенова А.А. З.Н. Гиппиус // Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918–1940). Т. 4. Ч. I. А – Д / ИНИОН РАН. М., 2001.

⁴ Цит. по: Гиппиус З.Н. Стихотворения / Примеч. А.В. Лаврова. СПб., 1999 («Б.П.»). С. 490.

⁵ Аксенова А.А. З.Н. Гиппиус… С. 188.

⁶ Берберова Н. Курсив мой (фрагмент) // Д.С. Мережковский: pro et contra / Сост., вступ. ст., коммент., библиогр. А.Н. Николюкина. СПб., 2001. С. 495.

⁷ Николюкин А.Н. Гиппиус З.Н. // Русские писатели 20 века. С. 187.

⁸ Струве Г.П. Русская литература в изгнании. Париж, 1984. С. 134.

⁹ Адамович Г. Одиночество и свобода. М., 1996. С. 61.

¹⁰ Там же. С. 62.

¹¹ Там же. С. 65.

¹² Злобин В. З.Н. Гиппиус. Ее судьба // Рос. литературоведческий журн. 1994. № 5–6. С. 341.

¹³ Гиппиус З.Н. Стихотворения / Вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. А.В. Лаврова. Л., 1999 («Новая библиотека поэта»). Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страницы.

¹⁴ Богомолов Н.А. Любовь – одна. О поэзии Зинаиды Гиппиус // Н.А. Богомолов. Русская литература первой трети XХ века: Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999. С. 16.

¹⁵ Захаров А.Н. О поэтическом мире Зинаиды Гиппиус (К 125-летию со дня рождения) // Рос. литературоведческий журн. 1994. № 5–6. С. 65.

¹⁶ Словарь поэтов Русского Зарубежья / Под ред. В. Крейда. СПб., 1999. С. 73.

¹⁷ Цит. по: Аксенова А.А. Указ. соч. С. 196.

¹⁸ Там же. С. 197.

¹⁹ Курганов В.Я. «Декадентская мадонна» // З.Н. Гиппиус. Живые лица: Стихи. Дневники. Кн. I. Тбилиси, 1991. С. 22.

²⁰ Там же.

²¹ Аксенова А.А. Указ. соч. С. 198.

²² Захаров А.Н. Указ. соч. С. 86.

²³ Цит. по: Аксенова А.А. Указ. соч. С. 183.

²⁴ Цит. по: Лавров А.В. Примечания // З.Н. Гиппиус. Стихотворения. СПб., 1999. С. 516.

²⁵ Там же.

²⁶ Там же. С. 517.

²⁷ Там же.

²⁸ Лавров А.В. З.Н. Гиппиус и ее поэтический дневник // З.Н. Гиппиус. Стихотворения. СПб., 1999. С. 65.

²⁹ Богомолов Н.А. Зинаида Гиппиус // Русская литература рубежа веков (1890-е – начало 1920-х годов). Кн. I. М., 2000. С. 876.