Текст книги "Ее друг (СИ)"
Автор книги: Алена Февраль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Глава 36
Миша выходит из тени и свет фонаря ложится на его лицо. Я еле сдерживаюсь, чтобы не ахнуть, настолько я шокирована его внешним видом. Ошалело-распахнутые глаза сразу отмечают продолговатую ссадину на щеке, синяк на скуле, а его губы были настолько сильно разбиты, что распухли.
Я еле сдерживаю внутренний порыв броситься к бывшему другу на шею и пожалеть. Мне его жалко до одури.., до мурашек. Тело так и тянется к Медведю, требуя согреть его раненую кожу тёплым дыханием.
Нет-нет. И ещё раз нет. К чему это всё?! Тебе не должно быть дела до его жизни. Он по твоей душе прошелся грязной обувью, а ты о теле его печёшься. Хватит.
– Значит мой вопрос останется без ответа.., – первым нарушает молчание Миша, – ты как? Совсем говорить не хочешь или я могу украсть несколько твоих минут?
– Нет, – хрипло отвечаю я и пытаюсь обойти молодого человека.
Свернув с тропинки, я упираюсь в ряды ёлок, которые живыми столбами отделяют аллею от дороги.
– Погоди, – тихо цедит Миша и успевает перехватить мой локоть.
Парень тут же легонько толкает меня в тень ёлок, но я всё равно успеваю разглядеть его руки: казанки разбиты, а пальцы покрыты мелкими царапинами и порезами.
– Я спешу. Отпусти меня.
Мой голос вибрирует от дикого волнения, но сдаваться и пасовать перед Решетниковым, я просто не имею право.
– Стой, – чуть громче командует Миша.
Я не успеваю опомниться, как его руки переплетают мою талию и прижимают к себе. Я оказываюсь в его крепких, слишком тугих объятиях.
До боли знакомый запах лавиной врывается в рецепторы и я на несколько секунд просто стою и нюхаю аромат прошлой жизни. Там Миша был другой и окружающие люди не были такими злыми... Впрочем, мне могло все это лишь казаться.
– Как же я соскучился по тебе.., Машка… Всё время думал – увижу тебя и больше никогда не отпущу. Ты моя, Маша! Несмотря ни на что… Ты моя.
– Нет-нет-нет.., – без перерыва шепчу я и уворачиваюсь от горячих Мишиных губ.
Несмотря на холод, мне становится очень жарко. Сильные руки Решетникова, сжимающие моё тело в тиски, причиняют легкую боль.
– Нет! Миша! Отпусти меня или я буду кричать. Я сейчас стану очень громко звать на помощь.
– Кого звать то будешь? – по тихоньку разжимая объятия, бормочет парень, – половине людей пох..р на нас, а остальные будут очень рады представлению. Более того, они мне даже аплодировать будут. Они все, Маша, словно голодные звери, готовые при первой возможности содрать с жертвы кожу… Люди-звери, любимая, я теперь это знаю наверняка.
– Ты тоже зверь, – спешно говорю я и облизываю кончиком языка замёрзшие губы, – волк в овечьей шкуре. Это хуже, Миша. Зверь, спрятавшийся под маской добрых дел и слов, ранит намного сильнее. После таких ран живое существо может сломаться или погибнуть… Дикого зверя знаешь, от него хорошего не ждёшь, инстинктивно его опасаешься, а тут...
Миша не дает мне договорить. Он обхватывает мой подбородок ладонью и сипло выдавливает в самые губы.
– Ты ещё не знаешь настоящих зверей, Маша, и я сделаю всё, чтобы ты их не узнала… Чтобы тебе в этом городе жилось хорошо, любимая. Вот для них я буду зверем. Не для тебя…
Я поднимаю глаза, чтобы посмотреть в глаза Решетникову, но в такой темнноте и при такой близости, я ничего не могу рассмотреть.
– Пошли в машину, дрожишь вся.
Решетников снова хватает мой локоть и утягивает за собой.
Вначале я очень активно сопротивляюсь, несколько раз даже успеваю стукнуть парня по ноге, а потом… снег сливается с тёмной дорогой и сознание уплывает прочь от меня.
Сильные щлепки по лицу не сразу, но возвращают меня в действительность. Тревожно оглядевшись, я понимаю, что больше не нахожусь на улице. Теперь я сижу в тёплом кресле на переднем сидении Мишиной машины. Бывший друг сидит рядом и внимательно наблюдает за мной. Миша снял с головы капюшон и теперь при горящем в салоне свете, я более четко могу рассмотреть его израненное лицо.
– Кто тебя побил? – неожиданно, даже для себя, спрашиваю у парня.
В ответ Решетников криво усмехается.
– Ты считаешь, что меня – такого несчастного – побили плохие дикие звери-мальчики, которые никогда не притворяются хорошими? А я – зверь, скрывающийся под маской добряка, спокойно всё стерпел и к тому же успел причинить им добро во время очередной порции пинков? А потом, при максимально удобном случае, моя добрая шкура слетает и я становлюсь чуть ли не дьяволом. Прекрасный портрет, ничего не скажешь, Маша. Знаешь только, что не сходится? Как такой злобный притворщик как я, полжизни любил тебя и даже не попытался силой требовать от тебя ответной любви? Не знаешь? А я знаю. Потому что он не волк в овечьей шкуре, как ты выразилась. Он влюблённый лох, которому с…ка-ревность беспрерывно изъедает душу и сердце. А ещё, он самый настоящий глупец, потому что всегда думал, что слова любви, которые он дарил своей любимой, доходят до адресата, а не осаждаются в френд зоне. А ещё, бл...ть, он думал, что между ним и девочкой нет секретов. Ты принимала мою любовь и заботу, Маша, а сама все время мечтала о брате. Любой зверь сожрал бы вас обоих, и не подавился. Я не сожрал. Покусал, о чём сильно жалею, но не сожрал.
Глава 37
Отвернувшись к окну, я молча перевариваю словесные обороты Решетникова. В который раз я не знаю, что ответить на Мишин монолог. В прошлой жизни, я бы точно посочувствовала бывшому другу, который озвучил подобные вещи мне… И меня прежнюю ещё больше бы поглотило чувство вины и растерянности. Но сегодня, в этот миг, я даже внутренне не пошла по такому пути. Более того, в голове заскреблись совершенно иные мысли.
Я не обладала способностями к молниеносным умозаключениям, но сейчас мне в голову пришли сразу несколько значимых мыслей. Я подумала, что не виновата в том, что «не так как нужно любила Мишу». А ещё я не виновата в том, что Миша, когда оказывал мне помощь, рассчитывал на что-то большее, чем дружеская благодарность и любовь. Я совсем неивиновата, что не оправдала его ожиданий и надежд. Но главное, я точно не виновата в том, что Решетников мне не верит. Да, я наделала много глупостей, но я была честна с ним. Значит я не виновата!
Я устала, меня подташнивает, голова гудит, я хочу покоя и я не виновата!
Возможно Миша считает, что я ему должна? Я бы с удовольствием с ним рассчиталась, но нечем. Я пустая везде – физически, душевно и материально.
– Маша! Маш, – хрипло говорит парень и касается ладонью моей спины, – поехали ко мне… На хер всё и всех. Я тебя люблю и готов.., вернее я очень скоро буду готов забыть всё. Я не могу без тебя… Меня словно воздуха лишили, а тело погрузилось в дикую ломку… по тебе. Поехали?
Я не отрываю взгляда от созерцания темноты за окном и не поворачиваю голову, потому что не хочу чтобы Миша видел тоненькие струйки слёз, которые покатились по щекам. Я очень хочу ответить отказом на его предложение, но внутри разрастается уверенность, что парень опять воспримет это как очередную «неблагодарность».
Как же всё сложно! А сложнее всего осознавать, что я продолжаю испытывать к бывшему другу привязанность и любовь. Я скучала по Мише, часто думала о нём, вспоминала наши встречи, но… Но в тоже время я, словно садистка, воскрешала в памяти его обидные слова и обвинения.
Предположим поеду я к нему, а дальше что? Он явно рассчитывает на нечто большее, чем ночёвка по разным спальным местам. А об... этом страшно вспомнить. Снова будет больно! Физически, потом душевно. В который раз отщипну ломоть от израненного куска сердца и нещадно потреплю душу.
Миша обхватывает мои плечи и разворачивает к себе.
– Почему плачешь? – сощурившись, спрашивает парень.
Я поднимаю глаза на лицо бывшего друга и честно отвечаю.
– Я ехать не хочу. Совсем. Если я откажусь, ты посчитаешь меня неблагодарной и снова начнешь стыдить и обвинять… Я не хочу. Я покоя хочу, Миша.
Решетников откидывает голову на спинку кресла и закрывает лицо ладонями.
Он долго молчит, а потом сипло выговаривает.
– Я тебя понял. Не буду больше навязываться… Куда ехать? Отвезу тебя.
– Нет. Я сама, – торопливо бормочу я.
Миша поворачивает голову в мою сторону и пытается словить мой взгляд.
– Понял… Поцеловать то хоть можно? На прощание.
– Нет, – ещё быстрее отвечаю я и хватаюсь за ручку, чтобы открыть дверь.
Руки дрожат настолько сильно, что я впервые в жизни не могу самостоятельно открыть автомобильную дверь.
Миша наклоняется, чтобы мне помочь, и даже приоткрывает дверь, но тут же снова её захлопывает. Сжав мои плечи, он вдавливает меня в кресло и тихо говорит.
– Тридцать секунд украду у тебя, любимая. В последний раз коснусь твоих губ, потерпи…
Горячие губы помечают мой рот поверхностным поцелуями и спускаются к подбородку. Серия коротких поцелуев обжигают вначале щёки и висок, а потом он медленно спускаются к губам. Я приоткрываю рот, чтобы попросить Мишу остановиться, но не успеваю сказать даже слово. Решетников набрасывается на мои губы словно сумасшедший. Металлический привкус постепенно распространяется по рту и я не сразу могу определить его происхождение. Горячие и твердые губы не дают мне опомниться: темп глубокого и настырного поцелуя всё усиливается и нарастает.
И вдруг всё резко прекращается. Миша возвращается на место и хрипло говорит.
– Извини. По другому я просто не смог.
– Дурной, – дрожащим голосом выдавливаю я и инстинктивно облизываю губы.
Выскочив из машины, я оглядываюсь и попытаюсь вспомнить в какой стороне находится остановка. Надо скорее определить эту чертову сторону, чтобы перестать плавиться под пронзительным взглядом Решетникова. В том, что он смотрит, я была уверена. Чувствовала его...
Ну где же эта остановка?!
Глава 38
Около месяца спустя
Яна
Я ещё не вошла в дом, а уже почувствовала, что что-то произошло. В последние два-три месяца это «что-то» обязательно было связано с Мишей. Жизнь младшего брата пошла по пиз…де и всё благодаря этой девчонке…
Как только я захлопнула дверь, в прихожую вбежала обычно спокойная домработница Снежана. Обычно, потому что сейчас на женщине не было лица: волосы взъерошены, лицо бледное, а губы некрасиво кривились.
– Приведи себя в порядок, – стараясь «держать лицо», выдавила я, – мать увидит и премиальных тебя лишит. Что там случилось?
Этот вопрос был основным, но я не хотела показывать свой истинный интерес кому бы то ни было, особенно обслуживающему персоналу. Я всегда должна быть сдержанной! Эмоции, чувства и в особенности любовь, привносят в жизнь много дер*ма, от которого потом очень тяжело отмыться.
Снежана поправила волосы, причем поправила мокрой тряпкой, которую сжимала в руках, и именно в этот момент я услышала мамин крик.
– Я тебя заклинаю, Миша! Пожалуйста!
Снежана вздрогнула, а я, стерев с лица истинные эмоции, пошла на голос хозяйки дома.
В последнее время я видела мать всякой. Холодная, высокомерная женщина, коей всегда была Людмила Леопольдовна, постепенно исчезала, а на ее месте появлялись другие воплощения.
Женщина-мать, которая любила младшего сына больше всех своих детей и мужа, но всегда это тщательно скрывала. Женщина-страдалица, которая по ночам рыдала в подушку, стараясь скрыть от домочадцев свои истинные переживания. Женщина-тревога, которая при каждом звонке в дверь или телефонном звонке, вздрагивала и напряжённо ждала плохих новостей. Похоже сегодня родилась ещё одна сущность – женщина-истеричка. Именно этим определением я могу объяснить, материнские крики, которые переодически доносились из гостиной.
При входе в гостиную я ожидала всего, но только не того, что увидела. Увиденная картина поразила меня настолько, что моя маска стремительно слетела…
А всего этого могло бы и не произойти, если бы мать, много лет назад, послушала меня и запретила Мише общаться с этой убогой… Но меня ведь никто не слушал. Железная Люда тогда очень холодно мне сказала.
– Не лезь. Она – еще одна Мишина игрушка, наиграется и выбросит. Я не буду травмировать подростка всякими запретами.
Я тогда рассмеялась матери прямо в лицо. Слишком горько мне было слушать такое от человека, который запрещал мне, Арсению и Владимиру практически все. Мы росли как в концлагере – везде и во всём должен быть порядок. Запрещались любые проявления чувств. Арсений брыкался, а мы с Вовкой-дураки, слушались железную Люду беспрекословно.
Но Миша не бросал свою игрушку. Играл до изжоги. Шагу без нее не делал. Кругом Маша-Маша-Маша. Несколько раз, обманом, Арсений вывозил Мишку на свои потрахушки и что толку. Этот лох посылал всех на хер и уезжал. А мы ещё потом выговоры от матери получили. За самодеятельность, если можно было так выразиться.
Мать даже разрешила Мишке притащить эту клушу на семейный новогодний ужин. Я была против, но железная Люда сказала, что Мишка увидит позор девчонки и откажется от неё. Я знала, что этого не произойдет, но и тут меня никто не послушал.
И тогда мы с Арсением решили девчонку соблазнить и очень обрадовались, когда она заглотила приманку. Я тогда попросила брата не трогать клушу, а создать видимость, но он похоже переборщил и попал в Мишкин чёрный список.
Поначалу я вздохнула с облегчением. Теперь точно девчонка улетит в утиль. При всей дурости брата, измену он точно не мог простить, но… Но все пошло совершенно не туда, куда планировалось…
Девчонка опозорила себя на весь город. Каких только историй не гуляло в местных соцсетях и пабликах о жизни Семеновой Марии. Она была и проституткой, и алкоголичкой, и дебоширкой, и наркоманкой… Фотографии и видео с её участием с удовольствием мусолились и передавались из гаджета в гаджет.
Именно с этого времени Миша слетел с катушек…
Драки, скандалы, приводы в полицию… Все это пазлы одного сплошного кошмара, который ворвался в нашу семью подобно торнадо.
Мишка практически сразу переехал на квартиру, которую ему недавно купил дед. Пару месяцев он только и делал, что бухал и дрался. Учебу брат оставил, на работу ходил, но с отцом старался не встречаться. Дома бывал редко, только тогда, когда отец или братья забирали Мишку из полиции и в бессознательном состоянии провозили домой. На утро он спешно уходил и не с кем из семьи не перекидывался даже словом.
Одно было точно – девчонки с ним не было, а это значит своей цели мы добились, но какой ценой. Мне такая цена вскрывала вены и заставляла ночами и днями искать выход из сложившейся ситуации.
Очередной крик матери вытащил меня из воспоминаний и я торопливо бросилась вперёд…
Глава 39
Яна
Надо успокоиться! – фоновым шумом звучало в голове, пока бежала в центр гостиной.
– Скорую вызвали? – рявкнула я и опустилась на колени перед распластанным на полу и не подающим признаков жизни, телом Миши
Приложила голову к грудной клетке брата и облегчённо выдохнула. Жив! Это главное. Я было подумала о самом страшном...
– Ну-ка все соберитесь! Скорую вызвали?
Арсений поднялся с колен и нервно ответил.
– Вызвал. Хрен пойми сколько времени назад.
Мать завыла и я шикнула.
– Прекрати! Объясните, что произошло.
Я снова склонилась к Мишке и ещё раз прослушала сердцебиение. Стучит. На всякий случай прощупала пульс на запястье и поразилась насколько сильно разбиты казанки на пальцах брата.
– Мы с отцом его из ментовки вчера забрали, – начал Арсений, опускаясь на колени рядом с плачущей матерью, – когда приехали домой, Мишка будто с цепи сорвался. Начал на меня орать, обвинять, в общем провоцировал на драку…
– И они подрались, – перебила сына мать, – ты избил его-о…
– Я? Да я его пальцем не тронул. Зато он мне зуб сломал и ухо разбил. Ты посмотри на его рожу – там только старые желтые синяки.
– Ближе к делу! – поторопила я брата и крикнула Снежане, – повтори вызов в скорую – скажи, что станции придет конец, если они сейчас же не приедут.
Когда Снежана выбежала из гостиной, я выжидающе посмотрела на Арсения. Было видно, что он тоже находится на грани срыва, но держится. Мишка для всех был «младшим», и мы – «старшие» – всегда были «начеку». Поначалу из-за влияния матери и её приказов. А потом мы настолько сжились с ролью воспитателей-надзирателей, что стали своеобразными родителями Мишке: я – в большей степени, а Вовка с Арсением в меньшей.
– Отец оттащил от меня Мишку и я пошёл на кухню за аптечкой. Когда вернулся, никого уже не было.
– С утра Миша куда-то уехал и только полчаса назад вернулся. Трезвый, – вступила в беседу мать, – позвал меня на разговор. Я обрадовалась… Снежанку за его любимыми кексами отправила.., а он… он даже сказать ничего не успел – прижал руку к груди и упа-а-а-а-ал…
Мать снова зарыдала, а я взяла стакан с водой, стоящий на столике, и подала ей.
– Выпей и успокойся наконец.
И вдруг в прихожей раздался топот и голоса, а уже через секунду в гостиную вошла бригада врачей.
Я отошла сама и отогнала маму с братом от Миши. Мы ушли к дивану и стали молча наблюдать за манипуляциями докторов…
Когда через час я вошла в свою спальню, мои нервы уже были на пределе. Казалось еще одна капля и я разрыдаюсь сильнее матери.
Он не поехал! Миша-говнюк отказался ехать в больницу и никто и ничего не смог с этим сделать. Брат даже отказ не смог толком подписать, несколько раз расписывался не в том месте, но упрямо настаивал, что с ним уже всё хорошо.
Хорошо – это полчаса в отключке.
Хорошо – это плохая кардиограмма.
Хорошо – это подозрение на инфаркт в двадцать лет.
Ааааа. Я готова была его разорвать. У матери у самой чуть сердце не остановилось, а ему хоть бы что. Не поедет и всё.
Кое как дойдя до ванной комнаты, я облилась холодной водой и стянула платье. На белой ткани тут же расплылись разводы от потекшей туши, но мне впервые было похер на беспорядок.
Что делать? Что мне сделать?
Вынув из комода полотенце, я задерживаю взгляд на белом конверте, лежащем на дне ящика. Этот конверт попал в мои руки месяц назад. Чисто случайно попал. Снежана разбирала почту и по привычке отдала мне все судебные извещения, а среди них оказался этот конверт из полиции. Он предназначался Мише, но я его вскрыла. Я тогда жутко боялась, что на брата завели уголовное дело и он захочет утаить это факт от семьи. Но там оказались совсем иные сведения.
В конверте были результаты экспертизы Марии Семеновой, датированые концом января. Клуша была осмотрена в полиции врачом-экспертом, которая установила наличие у Семеновой девственной плевы и отсутствие заболеваний передающихся половым путем. Также у нее были взяты анализы на наличие в крови наркотиков и все они оказались отрицательными. Я не знаю почему эти результаты были высланы Мише, но я решила, на всякий случай, спрятать этот конверт. Мало ли…
Сейчас я была настолько злая и возбужденная, что решила разорвать эти чёртовы бумаги, но в последний момент остановилась. Пусть ещё полежат, разорвать я всегда их успею.
Раздавшийся стук в дверь, отвлек меня от конверта. Задвинув ящик комода, я подошла к двери и повернула ключ в замке. На пороге стояла мать.
– Янн, – прогнусавила бывшая железная Люда, – надо что-то срочно предпринять.
Я впустила её и сдавила пальцами разламывающиеся от боли виски.
– Я кое как уговорила Мишу отдохнуть, но он все равно собирается уехать ночевать на квартиру.
– Что ты предлагаешь? – сухо спросила я, но сама уже интуитивно догадывалась о её ответе.
Более того, я была практически уверена, что именно собирается предложить мать.
– Давай вернём эту девчонку к Мише. Денег ей предложим или ещё что-то. На её репутацию мне плевать, главное чтобы с Мишей все было хорошо… Он погибнет, понимаешь... Я вспомнила сегодня, когда врачи кариограмму Мише делали, что он до десяти лет стоял на учете у кардиолога. Он ведь родился с незначительным пороком…
– Поняла я всё. Не надо подробностей, – перебила я мать и жёстко сказала, – послушай меня, мама! Хотя бы сейчас! Я против твоего решения. С этой клушей у него жизни не будет, чтобы ты там не надумывала про «наиграется». Не наиграется. Однолюб он, понимаешь?! Его надо увезти из города. Отец хотел офис в столице открывать?! Пусть открывает и Мишку с собой заберёт. Брат не откажет ему по работе. Раньше ведь не отказывал. В будущем останется там управляющим и сюда уже не вернётся. Чувства притупятся и станет легче. Я это знаю. В одном городе с ней.б он не сможет жить. Надо его увезти.
Мать долго смотрела мне в глаза, а потом осторожно кивнула.
– Да. Да… Ты права. Надо только Саше сказать...
Глава 40
Конец марта выдался очень тяжелым для меня. Со здоровьем вроде наладилось – прошла тошнота и головокружение, зато по другим направлениям всё усложнилось…
Пётр Сергеевич с Татьяной вначале марта решили съехаться и с того момента женщина стала считать себя полноправной хозяйкой магазина. Теперь хозяин был всё время в разъездах и мне приходилась целый день терпеть придирки и обвинения Татьяны. Я чувствовала, что долго терпеть это не смогу и пожалуюсь Петру, но эта ведьма пригрозила, что в этом случае, повешает на меня недосдачу или обвинит в воровстве. Тогда я точно останусь без работы и денег.
– Ночная кукушка всегда перекукует дневную, поняла, Семёнова? – всё время повторяла Татьяна.
Я догадывалась о чём говорит эта ведьма, поэтому каждый раз пыталась сглатывать обиду, не доводить до скандала.
Петр Сергеевич немного расширил магазин и теперь кроме продуктов в магазине были и промышленные товары. Людей стало больше, товара тоже требовалась больше – вот он и мотался.
В итоге, в конце прошлой недели, я не выдержала и попросила перевести меня на короткий график работы – три часа в день. Татьяна обрадовалась, а Пётр промолчал, но я видела, что он расстроился. А вчера подозвал меня и, с разочарованием в голосе, сказал.
– Сейчас столько дел, а ты уходишь. Работать устала или надоело?
– Мне стало тяжело работать, – глядя в глаза хозяину, честно ответила я.
– Я пока не могу найти продавца, но к лету точно будут шабашники с дач. Легче станет.
– Она лентяйка, Петя. Вот и всё, – подключилась Татьяна и я не выдержала.
– Я не могу работать из-за нее.
Татьяна подлетела к Петру и затрещала, будто из автомата.
– Я ей воровать и бездельничать не даю, бессовестной. Взяли с улицы, пожалели, а она…
– Хватит, – поднял ладонь к верху Петр Сергеевич, – ещё причисляете себя к женскому роду. Устал от ваших ссор.
Татьяна демонстративно достала платок, которым стала вытирать несуществующие слёзы, а я домыла пол и молча ушла.
Когда я вчера шла до дачного посёлка, твердо решила, что нужно искать подработку.
Помимо нервотрёпки на работе, добавились ещё одни проблемы. Хотя проблемами это вряд ли можно было назвать. Это скорее были переживания, навязчивые мысли, воспоминания...
Я теперь всё время думала о Мише. Это стало настоящим безумием: по ночам я не могла нормально спать, днём не могла сосредоточиться. Меня преследовал его взгляд с нашей последней встречи. Я вспоминала Мишино побитое лицо, ссадины на казанках, во рту ощущался привкус металла от соприкосновения с его разбитыми губами… Меня штормило от ненависти до любви и обратно. Я путалась, терялась… Голова бунтовала и не хотела идти на поводу этого безумия, но тело упорно тащило мысли за собой и подкидывало голове новые образы…
Я либо сходила с ума, либо снова чем-то заболела. И скорее всего заболела психиатрическим заболеванием, так как помимо всего прочего я всё время хотела жрать. Не есть, нееет. Я всё время хотела жрать. Дома я доела всю картошку и теперь приходилось каждый день брать в магазине под зарплату пачку лапши.
Большую часть зарплаты я отвозила бабе Нюре – вначале отдала ей долг, потом рассчиталась с ней за дрова и картошку. Теперь надо было отдавать за свет… Она не хотела брать, но я настаивала. Пришлось ей сказать, что у меня остается еще очень много денег, а то бы Анна Ивановна не согласилась. На самом деле денег оставалось мало, но на проезд и на мелкие траты хватало. Вот и сегодня я уже съела две тарелки с макаронами, а живот продолжало ломить от голода.
Перемыв посуду, после обеда, я подготовила рюкзак и собралась в город. Сегодня поеду пораньше – забегу в аптеку за успокоительным и пойду неспешным шагом до колледжа. В прошлый раз куратор дал мне не так много заданий, поэтому вечером я точно успею на автобус. Главное никого не повстречать…
В автобусе было свободно. Днём маршрут не пользовался такой популярностью как в час пик, поэтому я заняла свободное кресло, вначале салона, и стала вглядываться в тусклые весенние пейзажи за окном. Снег таял быстро, а вот солнцем, первый месяц весны, совсем не радовал. Небо было низким и серым, как зимой. Благо температура не опускалась ниже нуля.
На подъезде к городу, автобус сделал очередную остановку и в салон вошла девушка. При виде знакомого лица, я насторожилась и подумывала отвернуться к окну, но было поздно... Меня тоже заметили и узнали.
Это была Оксана Стрелецкая – Мишкина одногруппница. Мы раньше гуляли в одной компании и отношения у нас были нормальные – не дружеские конечно, скорее приятельские.
В первые секунды взгляд Оксаны заметался из стороны в сторону – словно она решала узнать меня или не узнать, проигнорировать или подойти. В итоге победило «подойти» и она медленно направилась в мою сторону.
– Привет, Маша, – первой поздоровалась девушка и оглядела меня с головы до пят.
От нее явно не укрылись заплаты на моем пуховике, застиранные джинсы и ботинки которые я клеила уже третий раз, а они всё равно упрямо рвались. Я понимала, что напоминаю сейчас бродяжку, но другой одежды у меня не было. И купить что-то новое я смогу очень не скоро.
На моем фоне Оксана выглядела шикарно. Всё чистое, новое и модное. Симпатичная, светлая девушка в красивой одежде, стояла и обдумывала сесть к бродяжке на диван или нет. Я облегчила её выбор.
– Здравствуй, – тихо поздоровалась я и положила рюкзак на соседнее место, – выдыхай, Оксана. Теперь у тебя есть повод не садиться ко мне.
Я отвернулась к окну и сжала зубы до скрипа. Мне снова стало больно. И заглушить эту боль я была не в состоянии.
