Текст книги "Подземный мир и живая вода (СИ)"

Автор книги: Алексей Зубков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

22. Глава. Разведка боем

Усадьба Чорторыльского имела традиционную планировку европейских дворянских усадеб. Конечно же, паны не ставили свои дома на деревенских улочках с видом на халупу напротив и лужу со свиньями. Господский дом и прочие постройки стояли на огороженном невысоким забором участке. От ворот к крыльцу, украшенному навесом с колоннами, вела приличная дорога, по краям которой росли невысокие деревья и кусты.Наверное, летом это все красиво цвело. Никакие хозяйственные строения на переднем дворе пейзаж не портили. Летом перед домом могли пастись красивые породистые кони, но никак не коровы или свиньи. Может быть, луг просто скашивали на сено.

Зимой же, а зима в этом году выдалась снежная, к Рождеству на лугу лежал снег выше пояса, мало не по плечи. Последнюю неделю снег валил, не переставая, как будто какие-то ведьмы выпросили у небес высыпать на Белую Русь весь зимний запас снега до Рождества. Только на дороге толстый слой снега утоптался, по нему ходко шли лошади и легко катились сани. Также и на внутреннем дворе. Душегубы гоняли там лошадей, чтобы не застаивались в стойлах, или практиковались в фехтовании.

Сам дом был каменным, в два этажа. Планировка прямоугольником, но по двум диагональным углам за габарит прямоугольника выступали флигели с узкими окнами, которые, как башни в крепостной стене, давали прострел вдоль стен. Наверное, у архитектора были основания ожидать штурма или осады. В дом вели три двери. Парадный вход в зал. Напротив него выход из зала во двор. Маленькое крылечко из кухни во двор. Архитектура не очень типичная для Белой Руси, но главным архитектором, скорее всего, поработал черт. Черти в то время частенько помогали на стройках католического мира. Своими руками, конечно, камни не таскали, но способствовали ускорению процесса.

Подъездная дорога вела от ворот через луг к парадному крыльцу с колоннами господского дома. На половине пути дорога раздваивалась, и вторая ветка огибала дом справа, выходя на внутренний двор.

За господским домом и на заметном расстоянии от него стояли хозяйственные постройки, вместе с господским домом образуя четырехугольный внутренний двор внутри огороженной территории усадьбы. Между постройками не было ни стен, ни заборов. Этим подворье пана отличалось от подворья русского дворянина, где все строения и пристройки собирались в один контур как крепость. У кого-то на Руси двор частично ограждался забором, а не постройками, у кого-то пристройки складывались в восьмерку, но все склонялись к замкнутому контуру.

Объехав справа господский дом, всадник сразу же подъезжал к стоявшей по правую руку углом к углу дома конюшне. Конюшня большая, стойл на тридцать в два ряда, с высокими воротами в обоих торцах. Вдоль стены снаружи – открытая коновязь. Мало ли, гости к пану пожалуют.

С остальных двух сторон внутренний двор ограничивали хозяйственные постройки. Людская, где живет прислуга, – одноэтажный дом с маленькими окнами. Дровяной сарай. Псарня. Вот какой-то амбар с сеновалом наверху. Вот, наверное, баня. Вот колодец. Дальше всего, похоже, свинарник с курятником.

На внутреннем дворе была устроена бойцовая яма и навес рядом с ней, а также пустая площадка, где в апреле Анджей бился с Богданом, и виселица, которую Ласка в прошлый раз не заметил. На внутреннем дворе душегубы часто пьянствовали под открытым небом, глядя от столов на казни или бои в яме. Только что сюда выносили столы, чтобы отпраздновать свадьбу, и из-за свадьбы окончательно утоптали весь снег.

У коновязи сейчас стояли лошади Службы Обеспечения, которые не влезли в конюшню. Конюхи периодически заводили одних лошадей погреться внутрь, а на их место выставляли согревшихся. Рядом с конюшней во дворе оставались четыре полуразгруженных фургона на полозьях.

Для обороны поместья у душегубов осталось четырнадцать «рядовых» и Кшиштоф. Обычно тут толпилось больше клиентов, но к Рождеству многие разъехались кто к родственникам, кто на гулянку в большом городе. Еще день – и уехала бы еще половина оставшихся. По некоторым причинам, теперь уже всем понятным, пан не планировал на Рождество большую радостную пьянку как в прошлые года.

На огненный бой душегубы не особенно полагались. Хороших стрелков среди них было всего трое. Но в арсенале пана, расположенном в подвале, хватало и аркебуз, и пороха, и пуль. В том числе, стрелки вытащили ящик заговоренных пуль с вырезанными по бокам закорючками. Именно такими пулями они зарядились перед турниром, удивив даже Кощея.

Стараниями Кшиштофа разнородный арсенал душегубов придерживался всего трех разных калибров. Много это или мало? Нидерклаузиц предпочитал, чтобы возимый запас пуль подходил ко всем стволам в отряде. Стволы Службе Обеспечения исправно поставляла принадлежавшая Фуггерам мастерская в Аугсбурге. В остальном мире про стандартизацию вовсе не задумывались. Владельцы аркебуз и пистолей лили пули каждый для себя, не рассчитывая одолжиться у соседа.

Слуги у пана были как на подбор небоевые и трусливые. В окружении заносчивых душегубов любой холоп, не лишенный чувства собственного достоинства в той мере, в какой оно может присутствовать у крестьянина, рано или поздно вставал перед выбором, или оного чувства лишиться, или бежать, или умереть.

Спешно свернув свадебный пир, Фредерик приказал унести столы и еду в дом. Теперь в зале стоял стол, уставленный блюдами, и на кухне приготовленного, но не вынесенного, осталось столько, что хоть в осаде сиди. Не получив дальнейших указаний на фоне подготовки к штурму, все слуги куда-то подевались. Кто в людскую, кто в деревню, а кто и вовсе смазал лыжи в сторону Полоцка.

В отряд Службы Обеспечения входили двенадцать рейтар, каждый в доспехах, с двумя двуствольными пистолетами и с аркебузой. Четыре повозки, с ними шесть возчиков, двое из них – оружейники, они же расчет пушки. Другие четверо – бывалые солдаты, пусть они и числятся возчиками, поварами и санитаром.

Сам Фредерик, рыцарь в полном расцвете сил, вооруженный кроме всего прочего еще и той самой мортиркой с разными алхимическими гранатами. Рафаэлла, экипированная как рейтар и умеющая стрелять. Марта, инструктор по стрельбе с уникальной нарезной аркебузой, заряжающейся с казенной части. Алхимик Симон, полагающийся не только на Бога и алхимию, а еще на добрый меч. Но и боевой алхимии из фургона в турнирный зал вынесли несколько сундуков.

Пушка на колесном лафете и широкий выбор боеприпасов. Включая ядра, картечь, соль, снова картечь, только серебряную, какие-то гранаты с фитилями и совсем уж секретную алхимию, сундук с которой пока даже не открывали.

Главный козырь против колдовского мира – фея Фьорелла, чьи возможности все могли оценить на турнире.

Из свиты Армана де Виллара остались два человека. Первый – священник отец Филипп, который сейчас старательно освящал дом. Второй – солдат по прозвищу Уныние, который грустно согласился повоевать за безумные деньги в десять золотых.

Также в боевое расписание встроились Ласка Умной, Вольф Стопиус и Бенвенуто Белледонне. И ведьма Оксана Воронич. Поскольку на турнире погиб дипломированный врач Антонио Бонакорси, известный тем, что резал людей не только на операционном столе, обязанности главного военного хирурга гарнизона принял на себя Симон. Оксану Симон пригласил в помощницы как раз за то, что она ведьма, значит, умеет заговорить боль и остановить кровь. Со стороны клиентов пана Чорторыльского носителей каких-нибудь медицинских знаний не нашлось ни одного. По-видимому, душегубов лечил черт.

Отдельную задачу получили Гаэтано Косса и Доминго. Красавец-граф надел сапоги-скороходы и пообещал обежать окрестности к северу от Волыни. Доминго сел ему на плечо, чтобы на каждой остановке взлетать повыше и смотреть, не идет ли там стая оборотней.

Кшиштоф сказал, что оборона силами до полусотни бойцов не предполагает ни охрану большого периметра, то есть, по внешнему забору, ни малого, то есть, по постройкам внутреннего двора. Обороняться надо в господском доме и желательно выставить отдельный гарнизон в конюшню. Конюшня построена так, что по внешней стене у нее окошки-бойницы, а окна для освещения по внутренней. Внутренняя стена и торец с воротами простреливаются из господского дома, а из конюшни, как и из дома перекрестно простреливается внутренний двор. Слабое место в конюшне – ворота с дальнего от дома торца. Но они крепкие, дубовые, с массивным засовом.

Защищать конюшню вызвался Ласка с друзьями. Если что, там будет расколдованный огнедышащий Элефант, который больше никого не послушается. И других лошадей можно заставить делать то, что надо, если правильно говорить. Если совсем перепугаются, то Вольф завоет и направит испуганный табун в нужную сторону. Бенвенуто в плане работы с лошадьми ничего не обещал, но верный меч везде пригодится. Кшиштоф спросил, кто умеет стрелять из аркебуз, удовлетворился ответом, что все трое, и выдал целых шесть стволов из панского арсенала, а еще пули и порох. Ласке и Бенвенуто дали по кольчуге, предложили и Вольфу, но он отказался.

В доме расставили стрелков у основных окон первого и второго этажа. Окон было больше, чем стрелков, поэтому на второй этаж отправили всего троих душегубов. Они и планировку здания знали, и местность вокруг. К ним в помощь придали одного из возчиков-немцев, который неплохо стрелял и отлично умел заряжать аркебузы.

Вряд ли враги попытаются штурмовать через узкие окна-бойницы. Конечно, дом не крепость, и пропихнуться через окно смогут многие. Но не настолько быстро, чтобы лезущего не стукнули по голове топором. После этого он повиснет на подоконнике, а вторым ярусом никто не сунется.

Кухонный вход заперли на засов и заколотили большими гвоздями. Очень неудобное место для массовой атаки. Два входа в зал тоже заперли, но заколачивать не стали. Оставили возможность вылазки или отступления.

Пушку поставили у главного входа, чтобы при необходимости выкатить ее на крыльцо заряженную, повернуть в нужную сторону, выстрелить и спрятаться обратно за двери. При необходимости пушку могли бы развернуть и выкатить к дверям напротив.

При одновременной атаке со всех сторон стрелки очевидно не успеют выбить всех врагов, и без рукопашной не обойдется. При массированной атаке со стороны какого-нибудь угла тоже. Поэтому все остальные душегубы во главе с Кшиштофом остались в зале. Посередине дома, чтобы не маячить без толку в окнах и успеть помочь с любой стороны.

Богатые владельцы собственных доспехов сразу надели кольчуги или кирасы, поставили на стол шлемы. Остальных Кшиштоф экипировал из панского арсенала. Только на Богдана не нашлось кольчуги по размеру. Он было плюнул, но Оксана заставила привязать ему на грудь кольчугу «какую нашли». Рукава закинули на плечи и сцепили ремешками сзади. Голова же у человека от хорошего питания не разрастается, как мускулы или пузо, поэтому шлем Богдану подобрали без труда. Шишак с козырьком и нащечниками.

Симон перебазировал лазарет из угла зала на кухню. Особого простора там не было, но все лучше, чем путаться под ногами бойцов.

– Дом только что освящен, – сказала Фьорелла, – Я не могу колдовать.

– Отведи им глаза и колдуй перед домом, – сказала Марта, – Если не замерзнешь.

– Феи не мерзнут. Пожалуй, так и сделаю.

– А я? – спросил единорог.

– Посиди тут, мой хороший. Я тебя позову, если надо будет.

Мыши обнаружили противников на дальних рубежах. С первого доклада «разведчика» до появления первых врагов прошло больше двух часов. Солнце перекатилось через зенит, и зимний день пошел на убыль. День выдался относительно теплый для зимы и относительно солнечный для теплого зимнего дня.

Фредерик и Кшиштоф опасались, что противник подтянет силы по максимуму и пойдет в атаку после заката. Нечисть отлично видит ночью, а вот люди стреляют не в пример хуже. Кшиштоф предложил с закатом поджечь хотя бы деревню, потому что зимний лес гореть точно не будет. Фредерик отказался. Оба подумали, не поджечь ли постройки внутреннего двора и решили, что не стоит без особой необходимости ссориться с Люциусом, который обещал вернуться. Но на случай особой необходимости в сундуках Симона лежали зажигательные алхимические пули.

Противник, как ни странно, дожидаться заката не стал. Через забор «большого периметра», почти полностью заваленный снегом, перевалились первые незваные гости. И сразу выяснилось, что толстенный слой снега их не задержит. Кто-то умный на той стороне начал колдовать с погодой заранее, и к началу атаки верхний слой снега уже превратился в толстый наст, который без труда удерживал даже тяжелых на вид чудищ. Впрочем, говорят, что чудища, подобно ведьмам, бывают тяжелые только на вид, а взвешивать их на весах у монстрописцев почему-то постоянно руки не доходят. Ни один автор бестиариев не указывал вес чудовищ. Как сговорились.

Через забор перетекла длинная змея толщиной с человека и с человеческой головой. Марта выстрелила пару раз и не попала.

– Рафи, что такое змея с головой человека, глупо улыбается и пускает слюни? – крикнула Марта, – Верткий, попасть не могу.

– Вынзезбошек! – выглянул в окно Анджей и усмехнулся.

Что может быть смешного в змее?

– Нашла! – почти сразу же отозвалась Рафаэлла.

Остается только стать на колени, снять штаны и уткнуться лицом в болото. Вынзезбошек сделает, что хочет, и людына останется живу. И после того тоже всегда будет улыбаться и пускать слюни.

Душегубы расхохотались.

– Это кто написал? – возмутилась Рафаэлла, – И мы за это еще деньги платили?

Марта еще раз выстрелила по хорошо приблизившейся змее.

– Попала! Но его ни свинец, ни серебро, как и не берет.

– Его все берет, но он слишком тупой, чтобы чувствовать раны, – сказал Анджей.

– Гранату ему бросьте, – сказал из кухни Симон, – Если он крепок на рану, его надо бить по месту, а не знаешь, где место, повышай плотность огня.

Пушкарь перекинул Марте шарообразную гранату. Марта зажгла фитиль от фитиля своей аркебузы и бросила гранату к змее, приблизившейся настолько, что стали видны текущие изо рта слюни. Вынзезбошек проводил шарик взглядом, но никак не отреагировал. По-видимому, его лицо достаточно точно выражало его интеллект.

За окном грянул взрыв.

– Отлично, Симон! – воскликнула Марта, – Оторвало хвост по самую голову!

Похоже, первым враги пустили кого не жалко. Узнали, что в доме есть не меньше одного хорошего стрелка и гранаты.

Теперь на снегу появились черные тени, будто отброшенные невидимыми существами.

– Не стрелять! – сказала Марта, – Серебра много, но оно не лишнее. Сначала я даю пристрелку. Рафи, сразу ищи в книгах.

Стрелки распределились у окон, а за столом сидели готовые к рукопашной душегубы, отец Филипп и штаб, состоящий из Фредерика, Кшиштофа и Рафаэллы. Перед немцами лежала стопка рукописных книг, и отец с дочерью сразу же принялись листать в ответ на запрос Марты.

Сверху все-таки выстрелил кто-то из душегубов. Пули взметнули фонтанчики снега, но тени не остановились.

Потом Марта прикинула, где должен находиться хозяин тени, и выстрелила. Безрезультатно.

– Давайте быстрее, кто это? – поторопила Марта, – Тень вижу, не вижу, откуда она. Тень очень темная. Пули проходят через место, где должен быть хозяин тени.

– Тень, тень, тень… – Рафи шелестела страницами.

Полевик принимает вид чудовищной тени, которая то гонится за человеком, то уходит от него, заманивая жертву.

– Полевик. Он не отбрасывает тень, он и есть тень. Стреляй в нее.

Бабах! Одна из теней на снегу разлетелась в клочья. Бах! Бах! Бах! – загремели выстрелы.

– Если он тень, то он дневная нечисть, – сказал Фредерик, – Они бы все равно не смогли использовать полевиков ночью.

– Следующие пошли! – крикнула Марта, – Много!

23. Глава. Первый приступ

Наверное, неизвестные враги подгадали начать атаку во второй половине короткого зимнего дня, чтобы задействовать и дневную, и сразу же ночную нечисть.

Марта выстрелила еще несколько раз. Остальные стрелки только подавали ей заряженные аркебузы и сразу принимались заряжать отстрелянные.

– Что такое хромой старик? – спросила Марта, – И второй, похожий на него, только волосатый. В первого попасть не могу, через второго пули насквозь проходят.

– У хромого зипун запахнут левой полой наверх, – сказала стоявшая у окна кухни любопытная Оксана раньше, чем Рафаэлла нашла описание, – Это леший.

– Леший, леший…

Хотя леший способен принимать разные образы, становиться любым предметом своей области, но он чаще всего показывается людям в образе старика, с белым, как береста, или как воск, никогда не загорающим лицом, с непомерно большими, тусклыми глазами свинцово-синего цвета, которые неподвижны, никогда не смыкаются. По отдельным сказаниям, леший имеет сплющенное, ребром вперед, длинное лицо, длинную бороду, один глаз и одну ногу пяткою вперед. Когда же он превращается в заурядного человека. то может быть узнан только по тому, что левая пола одежды у него будет запахнута поверх правой, т.е. совершенно иначе, чем у людей крещеных, а правый глаз будет неподвижным и всегда больше левого.

– Точно, он!

Бабах!

– Не могу в него попасть. Уже третий раз, – пожаловалась Марта.

– Помолись перед выстрелом, – сказал отец Филипп и перекрестил ее.

– Спаси, Господи, и помилуй нас, грешных.

Бабах!

– Ага, готов.

Пока копались, леших прибавилось, но когда по ним застучали пули со звуками попадания в дерево, задние отступили обратно за забор, оставив только тех стариков, которые оказались неуязвимы для пуль.

Вслед за неспешно бредущими волосатыми дедами из-за забора появились голые бабы и краснорожие мужики в обносках.

– Русалки и упыри, – сказала Оксана. – У баб длинные волосы, русые с зеленым, у мужиков красные рожи и языки острые торчат.

– Это не те упыри, которые стрыги, – сказал Фредерик, – Восточнее Польши упырями называют другую нечисть. Кто говорил, что упыри ночные?

– Сейчас. Вот у меня книга про Литву и Русь, – ответила Рафаэлла, закопавшись в желтые страницы, – Должны быть ночные.

Русалки – существа исключительно женского пола, юные красавицы с чарующим и обаятельным обликом. Они есть или выродки людских дочерей, или дочери, проклятые родителями еще в материнской утробе, умершие неокрещенными, загубленные своими матерями вскоре после рождения, непременно в воде, или же молодые утопленницы, покончившие жизнь самоубийством.

Упыри – мужчины, погибшие неестественной смертью и похороненые неотпетыми, чьи душе не могут успокоиться после смерти. Или же умершие колдуны и оборотни. Глаза красные, лица белые, на щеках красный румянец от выпитой крови. Изо рта торчит острый язык. Чтобы такой покойник не поднялся, надо ему приколотить голову к гробу. Ежели поднялся, то поймать и в сердце забить осиновый кол. Тако же и серебро поможет, но сказано в Писании, не мечите бисер перед свиньями.

Бабах! Бабах!

– Русалок свинец берет, а упырей нет, – сказала Марта, – Серебро на баб не тратить, только на мужиков.

– Есть!

Бабах! Бабах!

Русалки и упыри беспорядочно отступили за забор, а по окнам прошелся град стрел. Стрелки из окон слишком небрежно высовывались, пытаясь уязвить то баб с мужиками у забора, то стариков, которые уже входили в мертвую зону.

На Марте звякнули амулеты. Один из рейтар упал замертво со стрелой, пробившей горло. Еще один бросил оружие и побежал к Симону, держась за левую руку. Перед стрельбой рейтары сняли шлемы и защиту рук, оставили только кирасы.

– У лохматых стариков тина, а не волосы, – присмотрелась Оксана, – Водяные.

– Во-дя-ник, – нашла страницу Рафаэлла.

По внешнему виду, водяник есть среднего роста глубокий старик, с длинною лопатистою бородою, с такими же длинными волосами из клиноподобной головы, с гладкою лоснящеюся кожею, расплывшимся лицом, одутловатым брюхом и непропорционально длинными ногами, имеющими между пальцев перепонки. Кроме того, и все тело водяника покрыто длинными волосами, которые, при ближайшем рассмотрении, есть тонкие струи воды, или тина и водоросли, приставшие к покрову его.

– Быстрее, водяные лезут толпой. Умели бы бегать, уже бы тут были. За ними другие твари, и пули тоже проходят насквозь. Что серебро, что свинец.

В третьих рядах водяного воинства тащили таран в виде толстого бревна. Ветки на бревне обрубили или обкусали, чтобы из них получились рукоятки. Люди бы не смогли нести такую массу вшестером, но сила чудищ не связана с их видимыми кондициями. Сверху к бревну была прибита человеческая голова. На лбу кто-то кровью написал «тук-тук».

– Когда они выбьют двери, остальные ломанутся бегом через поле. Им ждать под огнем резона нет, – сказал Кшиштоф, – Хлопцы, надевай шлемы.

– Через кого еще проходят пули? – спросила Рафаэлла, продолжая копаться в книге.

– Толстяк без глаз, оставляет грязный след на снегу.

– Ага, он в этой же главе.

Хотя никому из людей не приходилось видеть болотника таким, каков он есть на самом деле, однако, через косвенное посредство других нечистиков известно, что он непомерный толстяк, совершенно безглазый, весь в толстом слое грязи, к которой налипли в беспорядке водоросли, мшистые волокна, улитки, жуки и другие водяные насекомые. Все это делая болотника неповоротливым, в то же время ставит его в разряд наиболее отвратительных нечистиков.

– Делать-то что? – поторопила Марта.

– Погоди, ищу.

– Вот еще жирдяй на тонких ножках.

Как известно, оржавень представляет последыша между болотными топями, к которой не идут за кормом и питьем даже нуждающиеся животные. Каков же должен быть жилец ее? Грязно-рудый с непомерно толстым животом и тонкими, как стебель хвоща, ногами, непрестанно рыгающий.

– Нашла! Пули их не возьмут!

Остается прибавить, что болотники, багники, оржавенники и лозники неуязвимы от громовых стрел, теряющих губительную силу при первом соприкосновении с поверхностью их обиталищ.

– Симон! – громко крикнула Марта, чтобы слышно было на кухне.

– А?

– У нас есть что-то не на порохе?

– Зачем?

– От водяных чудищ.

– Да солью жахни!

Пушка стояла незаряженная в ожидании необходимого боеприпаса. Заряд суровой алхимии, удививший Кощея, оттуда вытащили, а порох оставили. Услышав про соль, пушкарь метнулся к сундукам, схватил подписанный мешочек и бросил товарищу, который молниеносно забил заряд в ствол.

– И мне! – крикнул Фредерик, поднимая мортирку.

Навстречу уже входящим на крыльцо водяным распахнулись двери и выстрелила пушка. Заряд соли пробил насквозь весь правый ряд у тарана. Таран упал, но не туда, где его несли, а вперед. По левому ряду, не дожидаясь, пока рассеется дым, выстрелил из мортирки Фредерик.

Как только открылись двери, упыри и русалки выскочили из-за забора и что есть сил побежали к дому.

– Входите! Все входите! – сказала голова, прибитая к тарану.

Нечисть не может войти в освященный дом без приглашения. И приглашение от другой нечисти, вроде домового, не считается. Но голова доброго христианина, мученика, выполнила необходимое условие.

– Пистоли! – скомандовала Марта.

Пистолеты – оружие для ближнего боя, на случай, когда враги подойдут почти вплотную. Они были сразу заряжены серебром, потому что в упор уже поздно выбирать, какого врага чем бить.

Бах! Бах! Бах! – загремели выстрелы. Вот это плотность огня, ведь каждый рейтар отстрелял по два двуствольных пистоля.

Водяные, которым не досталось солевого заряда, то есть, все, кроме тех, кто держал таран,прорвались к двери, где их встретили холодным железом. Впрочем, мечи точно так же проходили через водянистые тела. А вот не такие уж большие и заметные, но крепкие и острые когти до людей очень даже доставали.

Но у гарнизона и кроме соли нашлось, чем отбить атаку.

Фредерик после выстрела сразу отбросил мортирку и схватился за освященный клинок с всеченной серебром молитвой. От ударов им водяные превращались в лужи и облачка пара.

Отец Филипп окропил прорвавшегося к нему водяного святой водой.

Единорог с короткого разбега проткнул рогом толстого болотника, и тот лопнул, забрызгав всех вокруг грязной водой.

Пушка от отдачи отскочила назад, но пушкари не могли ее зарядить, пока вокруг шла яростная драка. Тот, что стоял у сундука, как раз держал в руках мешочек с солью и ударил оржавенника в грудь этим мешочком. Тут же схватил левой рукой чудище за шею и правой забил мешочек в пасть.

Вслед за вызвавшими замешательство водяными в дом уже врывались добежавшие под огнем русалки и упыри, за ними ковыляли не умеющие бегать лешие.

Божией милостию, водяных после двойного залпа солью не осталось много. Фредерик потратил по удару на каждого, да еще по одному убрали отец Филипп и пушкарь. Но неуязвимые твари успели кого-то убить или ранить, а вслед за ними в дом уже ворвались русалки и упыри, хотя их и хорошо проредило огнем.

В дверях атакующих встретили душегубы. Разрядив пистоли в окна, рейтары схватили мечи. Русалки и упыри, хотя и имеют колдовскую природу, но субстанция, из которой они состоят, это по сути мясо и кости, а не вода или древесина. И отлично рубится острой сталью.

Добив русалок и упырей, гарнизон встал вокруг входа полукругом. Лешие поднялись на крыльцо. Их бы серебряными пулями, но заряженного оружия не осталось.

– Они деревянные, – сказал Фредерик, – Сталь их возьмет, но слабо.

– Отойдите и отвернитесь, – сказал Симон, выходя из кухни в кожаном фартуке поверх докторского балахона, в маске чумного доктора и с колбой в руках.

– Напугаешь нас этой стекляшкой? – замогильным голосом сказал первый из леших.

Симон бросил колбу ему в лицо. Колба разбилась, разбрызгав на стариков, кожаных снаружи и деревянных по сути, раствор серебра в змеиной крови. Зал заволокло мерзким запахом, и не будь там высокого потолка, открытых дверей и окон и тяги через каминную трубу, могли бы и люди задохнуться. Леших же спецбоеприпас спалил всех до единого, невзирая на то, кому сколько досталось.

Остатки нападавших отступили за забор. Обожженный кислотой таран сгорел дотла вместе с лешими.

– Нам повезло, что одновременно не пошел такой же штурм со стороны двора, – сказал Нидерклаузиц, – Кстати, почему они прозевали двор?

В то время, как через забор со стороны фасада полезли первые чудища, началось подготовка к штурму и на внутреннем дворе. Пока одна нечисть отвлекала засевших в доме стрелков со стороны фасада, другая накапливалась в никем не обороняемых хозяйственных постройках.

На псарне залаяли собаки, потом заскулили и замолкли. В людской вскрикнул кто-то из слуг, кто оказался слишком глупый, чтобы сбежать. В стойлах бились лошади.

– Успокой коней, – недовольно сказал Вольф с чердака, – Я из-за их запаха не могу учуять чужие, а теперь еще и услышать ничего не могу.

Даже расколдованный Элефант беспокойно переступал в стойле.

– Что случилось? – спросил Ласка.

– Как ходит рядом кто-то злой и невидимый, – ответил конь, – Во Франции такие не водятся.

Ласка почувствовал, как пояс колется под рубашкой. Узнав от Яна, что пояс ведьмовской и заколдованный, он поленился снимать всю одежду до рубашки, чтобы избавиться от него. В других кармашках пояса лежали золотые монеты, и они, в отличие от перстня, никуда не делись до сегодняшнего дня. Сняв пояс, пришлось бы их куда-то переложить, а запасного тайника в одежде у Ласки не было.

Почему ведьмин подарок колется? Появилась какая-то опасность, которую пояс чует, а добрый молодец нет? Где? Наверное, совсем рядом. Что может в конюшне подобраться вплотную, чтобы люди не заметили, а лошади учуяли? Да что угодно, что отводит глаза, но не отводит уши и нос. Простая хлевная и конюшенная нечисть, которая по ночам гривы в косички заплетает? Но на дворе белый день.

– Вольф, ты что-то чуешь необычное?

Вольф принюхался.

– Лошади, сено, навоз и вы двое.

Краем уха Ласка услышал, как выругался сивый мерин. Краем глаза заметил подозрительное шевеление, обернулся и наудачу рубанул саблей кучку сена в проходе между стойлами. Разрубил ее насквозь, а с клинка слетели капли темной крови. Польская сабля из арсенала душегубов отличалась от привычной татарской, но сабля есть сабля.

– Началось! Вот они.

– Кто? – удивился Бенвенуто.

– Нечисть! Рубим пучки сена, на которые укажут кони! – крикнул Ласка.

Лошади, а их набралась полная конюшня, метались в стойлах и отчаянно ржали. Непросто было понять, на что они «указывают». Но из под ног как-то сами собой поднимались человекообразные фигуры, состоявшие из сена пополам со всяким конюшенным сором. Иногда из-под стеблей и пыли просвечивали сутулые серые тела, через которые клинок проходил то как сквозь воздух, то как сквозь плотный пучок соломы, то как сквозь струю воды.

Захватывать конюшню неведомые вражеские командиры отправили потусторонних спутников человеческого хозяйства – хлевников, банников, овинников, пунников, лазников. Должно быть, хорошо постарались, чтобы убедить в общем-то ночную и очень скрытную нечисть пошевелиться днем. И все зачем?

– Они идут на штурм! – крикнул Вольф, спрыгивая с чердака, – А у нас пожар!

Значит, Элефант все-таки не выдержал и пыхнул. Теперь надо спасать лошадей.

– Элефант, веди табун во двор! – крикнул Ласка, открывая стойла, – Топчите там всех!

Перед тем, как нечисть пошла на штурм, он специально поставил Элефанта в первое стойло у ворот и убрал все сено из этого стойла и из ближайших. Но не помогло, хлевники так выбесили непривычного к ним после Европы жеребца, что тот поджег не только сено, но и сами деревянные конструкции стойл, да еще и обжег до полусмерти стоявшую напротив кобылу.

– Вольф, гони их наружу, быстрее!

Элефант выбежал в ворота, а за ним парами выскакивали остальные лошади, обезумевшие от волчьего воя, который гнал их через огонь. Снаружи кони, привязанные к коновязи, яростно метались, пытаясь разорвать привязи, и половина уже освободилась.

Ласка выгнал коней из первой секции конюшни и понадеялся, что каменная стена сколько-то задержит огонь. Бенвенуто тем временем открыл ворота с другой стороны.

– К вторым воротам, брат! – крикнул Ласка, – Вольф, в окно прыгай!

Прежде, чем занялось сено и дерево в средней секции, Ласка и Бенвенуто выгнали оставшихся лошадей. Вольф прыгать в окно не стал, потому что он наблюдал не из крайней, горящей, секции, а из средней. Он пробежал по настилу до второй поперечной каменной стены, передал друзьям три заряженные аркебузы и слез сам. Заряженные аркебузы до поры, до времени лежали на настиле у чердачных окон под самым свесом крыши. Ласка ожидал, что какие-то пока невидимые враги побегут в атаку через двор, но противник для начала атаковал конюшню.

Втроем вслед за лошадьми выскочили наружу. С той стороны господского дома слышалась канонада. Во дворе носились лошади, не находя выхода, то есть утоптанного снега на фоне сугробов.