Текст книги "Подземный мир и живая вода (СИ)"

Автор книги: Алексей Зубков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

3. Глава. Жалованная грамота

От Вены до Кракова Ласка и Вольф, отягощенные обозом из телеги и беременной кобылы, плелись почти десять дней. В столицу Польши въехали во второй половине дня пятницы, двадцать девятого ноября. Первого декабря начинался Адвент – католический Рождественский пост, включающий в себя четыре воскресенья до Рождества.

От Кракова до Чорторыльского, как запомнил Ласка, три недели пути. Через Сандомир, Люблин, Берестье и Минск. Чтобы прибыть самое позднее, днем в сочельник, двадцать четвертого, надо выехать из Кракова не позднее третьего. Запаса времени совсем нет, а гнать без отдыха нельзя. Хотя, когда ехали в ту сторону, тоже особо не гнали.

На постоялом дворе нашли место, хотя и не без труда.

– Зачем ты тащишь все эти посудины? – недовольно сказал Вольф, наконец-то сев за стол, – Из-за них телегу пришлось нанять. Из-за телеги встали на постоялом дворе в три раза дороже, чем в ту сторону ехали.

– Доминго мерзнет, – ответил Ласка.

– Толстушка пустая идет. Сообразил бы ему гнездо на лошади какое-нибудь.

– С чем я домой приеду? С одним пузырьком за год в пути?

– Еще кобыла с приплодом. И золото останется.

– Мало. Я еще в Кракове посчитаю, сколько золота до дома отложить, а на остальное сукна куплю. Тогда будет в самый раз.

– Как хочешь.

Неспешно поели-попили, поглядели по сторонам, послушали соседей по столу.

– Я тебя, получается, зря за телегу журил, – сказал Вольф и сыто рыгнул.

– Почему? Правда же телега. И постоялый двор не тот.

– Вокруг смотри. И слушай. Туда, где селятся люди, которые верхом и без телег, мы бы не влезли. Видел, сколько нарядных шляхтичей на улицах?

– Столица же.

– Соседи говорят, что перед Адвентом молодой король Сигизмунд Август решил дать пир. Вроде как Масленица перед постом, чтобы скоромного обожраться на месяц вперед и успокоиться. И со всей округи съехались шляхтичи, от магнатов до худородных. Чтобы отобедать за казенный кошт.

– Может, чтобы Его Величеству свое почтение выразить?

– Или так.

– И немцы будут?

– Благородные будут.

– Думаю, что и мне, московскому дворянину, невежливо будет не засвидетельствовать свое почтение Его Величеству, – сказал Ласка, – Я же не мужик какой, чтобы мимо пройти, когда всех дворян за открытый стол зовут. Переоденусь в чистое и пойду. Ты со мной?

– По материнской линии я происхожу из литовского бедного, но шляхетского рода, – сказал Вольф, – И с моей стороны тоже бы было невежливо проигнорировать открытое приглашение короля для всех шляхтичей. Воровать я там ничего не собираюсь, и в волка оборачиваться тоже.

– Возьмите меня, – сказал Доминго, – Я тоже хотел бы посмотреть на королей Старого Света.

– Как мы тебя возьмем?

– Посади на луку седла перед собой. Вы сами по себе недостаточно нарядные для того, чтобы ехать к королю в столице, а со мной будете в самый раз.

– Там же и Твардовского встретим, раз уж он пан, – сказал Вольф.

– Поехали, – согласился Ласка.

Пир начался торжественным шествием, или процессией, к которой на ходу присоединялись все новые гости. Ласка с Вольфом удачно заняли место в переулке, и мимо них проследовала вся процессия.

Впереди шли все музыканты, каких только можно было достать в Кракове, которые играли поочередно. За ними ехали верхом герольды и знаменосцы с гербовыми знаменами. За герольдами следовали оба короля на лучших в Польше конях.

Сигизмунд Старый выглядел действительно старым. И не особенно здоровым. И любителем выпить. Но на коне сидел не хуже многих молодых.

Сигизмунд Август выглядел на свои двадцать лет. Темноволосый, стройный, по-королевски статный. На лицо умный, но как-то несколько нерешительный.

За королями ехала королева Бона с тремя дочерьми на выданье в открытой карете. Вот королева – тетка строгая и решительная. Она на четверть века моложе старого короля и наверняка займет после его смерти при младшем то же место, которое заняла во Франции Луиза Савойская при своем сыне Франциске.

У Старого и Боны Сфорца четыре дочери. Три золотоволосые красавицы пока ждут своих женихов, а старшая, Изабелла, в прошлом году выдана за венгерского короля Яноша Запольяи, а сейчас уже вдова и сидит с младенцем Яношем Вторым в осаде в Буде.

За королевской семьей ехали представители знатнейших родов Польши, иноземные послы, придворные от старших к младшим, а далее к процессии присоединялись конные шляхтичи. Так, длиннющей колонной, высшее общество Кракова въехало в замок Вавель. Придворные бросили поводья конюхам, которые отвели коней в замковые конюшни. У прочих же гостей лошадей приняли заранее посланные к замку слуги, а у кого слуг не нашлось, у тех стражники. Слуги и стражники вывели лошадей к устроенной за стенами замка коновязи.

Крепость на Вавельском холме как укрепление на господствующей высоте стояла с незапамятных времен. Казимир Великий в середине XIV века достроил крепость до замка и добавил к архитектурному ансамблю Вавельский собор. Лет сорок назад замок сильно пострадал от пожара и стоял обгорелым, пока Сигизмунд Старый не поручил его восстановление итальянским архитекторам. Начал работы Франческо Флорентино, его сменил польский мастер Бенедикт Сандомирский, а закончил строительство Бартоломео Береччи. Общими усилиями мастера создали достойный короля трёхэтажный дворец.

Как и в Истанбуле, дворец предназначался не только для отдыха правителя, но и для работы. На первом этаже находились канцелярия, судебная палата и королевская сокровищница. В подземелье – арсенал. На втором этаже – Тронный зал, который называли залом «Под головами». Краснодеревщик Себастьян Тауэрбах увековечил память королевских придворных в резных деревянных головах, которые разместил на потолке тронного зала строго смотрящими вниз.

Внутри периметра появился прекрасный внутренний двор, подходящий, чтобы принимать больше гостей, чем влезает в самые просторные палаты.

Стена к стене с замком стоял собор святых Станислава и Вацлава, где короли короновались и где они находили свой последний приют. С Часовой башни собора строго смотрели механические часы с двадцатичетырехчасовым циферблатом, а в башне Серебряных Колоколов находилась звонница с пятью большими колоколами, включая огромный «Сигизмунд», от густого баса которого разбегались тучи на небе.

С утра армия слуг накрыла столы. Замковая кухня и подрядчики наготовили скоромных кушаний из нескольких десятков свиней, быков и баранов и множества домашней птицы и дичи. Испекли несколько телег пирогов и хлебов. Привезли и расставили бочки с вином, медом и более крепкими напитками. Простому же народу молодой король распорядился раздавать выпивку и закуску на других городских площадях.

Шляхтичей рассадили за столы. Королевская семья – за королевский стол. Магнаты со свитами – за отдельные длинные столы. Шляхтичи, которые на ступеньку уступают магнатам, отдельно. Богемцы и моравцы отдельно. Немцы отдельно. Вольф нашел знакомых и посадил Ласку к ним за немецкий стол.

Епископ прочитал молитву, гости перекрестились, выпили по первой и взялись за кушанья.

Вот пяток разновидностей колбасок. Вот тушеные свиные ребра, судя по запаху, предварительно замаринованные. Печено вепрево колено, которое чехи тушат в пиве. Свинина, которую тут же жарят в кипящем масле и разносят по столам еще горячими кусками.

Цыплята по-польски, фаршированные потрохами и белым хлебом. Гуси в яблоках. Свиные языки в тесте. Зразы из говядины с грибами.

Кому тяжко питаться одним мясом, для тех стоят котлы с тушеной капустой, соленые огурчики, сладкие пироги и блины. Однако же, пост начнется завтра, а сегодня на столах мясное практически все.

За немецким столом огромная яркая птица сразу оказалась в середине всеобщего внимания. Доминго поддерживал светскую беседу совершенно как человек. Даже как благородный человек. Как образованный благородный человек. Поминал Господа, рассказывал забавные истории, смеялся над чужими шутками и шутил сам.

– Господа! Чья это удивительная птица? – спросил нарядно одетый шляхтич.

– Наша, – ответил Ласка.

– Ясновельможный пан Юрий Радзивилл приглашает вас с птицей к себе за стол.

– Покорнейше благодарю.

Ласка и Вольф поднялись, Доминго сел Ласке на плечо, и так они подошли к столу клиентов Радзивилла. Как раз наступило время панам поговорить со своими верными сподвижниками, и король отпустил их от своего стола.

Юрий Радзивилл по прозвищу Геркулес в то время служил каштеляном виленским. Крепкий шестидесятилетний старик с роскошными для своего возраста белыми волосами и длинной белой бородой. С ним за стол к гостям из далекого Вильно сели новогрудский воевода Станислав Гаштольд с красавицей женой Барбарой Радзивилл, дочерью Юрия.

Доминго очаровал и представителей высшего света.

– Сколько стоит эта птица? – спросил Юрий.

– Не в обиду вам будет сказано, но где вы ее взяли? – спросила Барбара.

– Птицу мне пожаловал император Карл, – гордо ответил немного выпивший Ласка, – За то, что я пригнал ему из Франции вороного дестрие.

– Ха-ха-ха! – низким басом засмеялся Радзивилл, – Не пришлось табличку над стойлом снимать!

– Зачем тебе такая птица? – спросила Барбара, – Ведь такие диковины содержать очень дорого.

– Я привез певчую птицу попугая к пану Твардовскому.

– Зачем ему?

– Долг чести, ясновельможный пан. До Рождества обещал отдать ему птицу, а не птицу, так саблю.

– Какую саблю?

– Вот эту, – Ласка повернулся и немного выдвинул клинок из ножен.

– Так отдай ему саблю, а птицу мы у тебя купим, – предложила Барбара, – Зачем ему в глуши такая птица?

Ласка сжался, поняв, что попал в глупое положение. Спорить с Радзивиллами, будучи по сути никем, очень сложно.

Выручил лакей в королевской ливрее.

– Пана Юрияи пана с птицей Его Величество просит к столу.

Раздивилл встал. Ласка подивился, какие у него широкие плечи. И правда, Геркулес. Хотя уже сохнет от возраста, но еще должен быть очень силен. Вдвоем они подошли к королевскому столу и поприветствовали обоих королей, королеву и принцесс. Даже Доминго раскланялся, сидя на плече.

Рядом с королевским столом сидел пожилой мужчина в колпаке с тремя хвостами и пел, аккомпанируя себе на лютне.

Искренне прошу – смейтесь надо мной,

Если это вам поможет!

Да, я с виду шут, но в душе король,

И никто как я не может!

Я всех высмеивать вокруг

Имею право!

И моя слава

Всегда со мной, всегда со мной!

Пускай все чаще угрожают мне расправой,

Но я и в драке хорош собой! Хорош собой!

Как, голова, ты горяча!

Не стань трофеем палача! [1]

Сигизмунд Старый поднял палец, намекая, что надо подождать окончания песни. Шут допел, улыбавшиеся королева и принцессы только сейчас рассмеялись в голос.

– Прекрасно! Прекрасно!

– Подожди, Станчик, у нас гости, – сказал старый король.

– Смоленск ждет, и я подожду, – ответил шут.

Ласка поклонился и поздоровался, подражая Радзивиллу.

– Я смотрю, ты привез птицу Твардовскому, – улыбнулся Сигизмунд Август.

– Да, Ваше Величество.

– Я смотрю, – молодой король бросил взгляд на Радзивилла, – Мой возможный тесть Фердинанд решил поссориться с королем Польши и пойти войной на его дочь и внука.

– Стоило ожидать, Ваше Величество, – ответил Радзивилл, – Никогда не любил этих немцев.

– Как пан Юрий относится к Люциусу Чорторыльскому? – спросил Сигизмунд Старый.

– Чарторыйскому? – переспросила королева Бона, – Его же не так зовут.

– Нет, Чорторыльскому, – ответил Юрий Радзивилл, скривившись, – Мяснику Стародуба.

– Отправьте его Смоленск брать, – предложил Станчик.

– Под Стародубом, я слышал, все были хороши, – сказал Сигизмунд Старый, – Дадим ему виленское воеводство?

– А потом Смоленск? – спросил шут тонким голоском, присев перед королем и застенчиво наклонив голову.

– А потом Смоленск, – ответил король.

Радзивилл поджал губы, но не возразил. Чорторыльский не его человек, но, во всяком случае, не ставленник королевы, раз она путает его с Чарторыйским.

Королева поджала губы, но не возразила. Чорторыльский не ее человек, но, во всяком случае, не ставленник Радзивиллов, если Геркулес морщится при его упоминании.

– Передай ему жалованную грамоту на виленское воеводство, – сказал Сигизмунд Август Ласке и повернулся к Радзивиллу, – Присяга и вступление в должность до Великого Поста.

– Как угодно Вашему Величеству, – протокольно ответил Радзивилл.

Он уже просчитал последствия, и его устроило, что воеводой станет пусть не друг, но человек из литовской шляхты, который уже воевал под его началом, а не какой-нибудь краковский подхалим.

Тут же появился лакей с серебряным блюдом, на котором лежал красиво перевязанный пергаментный свиток. Сигизмунд взял свиток и протянул Ласке. Ласка принял грамоту двумя руками с глубоким поклоном.

– Спой, птичка! – сказала одна из принцесс.

Доминго спрыгнул на освободившийся поднос, и лакей чуть не упал, но удержался. Королевские слуги хорошо питаются и много тренируются, чтобы не ронять предметы с подносов.

– Bogurodzica dziewica Bogiem slawiena Marya…

Попугай неплохо подготовился. Выучил польский гимн, под который славные предки присутствующих разнесли огромную армию разных немцев под Грюнвальдом.

– Kyrie Eleison! – завершил Доминго, кашлянул и сделал жест крыльями, будто кутается в плащ. Все-таки, декабрь на дворе. Слушатели благочестиво перекрестились.

– Идите, грейтесь, – сказал Сигизмунд Старый.

– Твардовский-то не скукожится от такой благочестивой птицы? – спросил Станчик.

– Я ее выкуплю, – ответил Август, – Такая редкость заслуживает королевского двора, а не каморки ученого.

– Не хочу видеть в своем дома ничего, связанного с колдунами и нечистью, – строго заявила королева.

– Этак Вашему Величеству половину башен в Вавельском замке снести придется, – сказал Станчик.

Ласка с Доминго отправились обратно за немецкий стол. По пути столкнулись с Вольфом.

– Слушай, а что, Чарторыйский и Чорторыльский это разные люди? – спросил Ласка.

– Даже не родственники, – ответил Вольф.

– Да? – удивился Ласка, – А что ты мне раньше не сказал?

– Какое нам дело, кто кому на Литве не родственник, хотя прозвания похожие.

– Тоже верно.

– Будь у тебя какое дело к Ча, я бы, конечно, напомнил, что он не Чо. А нет дела, так я и не сказал.

– Так погоди-ка, а Чорторыльский он кто?

– Претендует, что как бы тоже магнат, но при настоящих магнатах такого не говорит и на глаза старается не попадаться.

– А тут нормально, что магнат в сортах нечисти разбирается и что у него в сундуке дубинка заговоренная?

– В нечисти разбираться это на любителя, хотя страшные истории и в самом высшем обществе ценят. Что дубинка, так все магнаты охочие до диковин. У Ча может и не такое в сундуке, я уж про Радзивилла молчу. Вот, кстати, и душегубы, легки на помине. Может и сам Люциус тут, тогда сегодня все и закончим.

– Где?

– Пан Кшиштоф! – крикнул Вольф.

Подошли Кшиштоф и Богдан, которых Ласка видел у пана Люциуса. Поздоровались вежливо, без подколок. Последний раз виделись в бойцовой яме, но разошлись миром, и этот русский остался в долгу перед паном.

– Пан Люциус с вами? – спросил Ласка.

– Нет, мы здесь без пана, по другому делу, – ответил Кшиштоф, – А это что у тебя за птица?

– Птицу я сейчас передам из рук в руки пану Твардовскому.

– Что же ты для Твардовского диковины достаешь, а для нашего пана не хочешь? Мы тебя уж и ждать заждались.

– Передайте пану, коли его раньше меня увидите, что я везу ему королевскую жалованную грамоту на Виленское воеводство, – сказал Ласка и показал свиток, – Как раз до Рождества успеваю.

– Это ты молодец, – ответил Кшиштоф, – Только что так долго?

– Быстро только сказка сказывается, – Ласка пожал плечами, – Серьезные дела долго делаются.

– Но делаются, – согласился Кшиштоф, – Не ожидал, что ты с самим королем договоришься. Слушай, а Ян-мельник тут не пробегал?

– Нет, – удивился Ласка, – Если увижу, скажу, что вы его ищете.

– Как раз, если увидишь, то про нас не говори.

– Тогда не скажу.

Кшиштоф отошел, а Ласка сделал еще шаг в сторону немецкого стола и снова встретил знакомого.

– Я знаю этого пана! – раздалось слева.

Ласка повернулся и увидел славного рыцаря Станислава Болцевича из Гродно герба Погоня. Его висячие усы поседели совсем добела, и из-под шапки выбивались белые пряди того же благородного оттенка, как у Радзивилла. Тяжелый попугай перелетел за какой-то другой стол, и Вольф поспешно отошел за ним.

– Ну-ка налейте нам по чарке! – крикнул рыцарь.

Откуда-то взялся слуга с подносом и чарками. Станислав залпом хлопнул одну, а Ласка вторую. Крепкое, аж зашатало.

– Смотри, Радуня. Смотри, Бронислав. Этот пан спас мою грешную душу, – Станислав повернулся к сопровождавшей его счастливой парочке.

Совсем молодая блондинка и высокий шляхтич чуть постарше нее.

– Ласка Умной, сын боярский из Москвы, – представился Ласка.

– Когда бы не твой мудрый совет, я бы доехал до черта и продал ему душу в обмен на свободу доченьки, – сказал Станислав, – Но за те мало не полгода, пока мы ждали Радуню, я чуть не спился, а Бронислав собрался геройски погибнуть на первой же войне.

– Мы поехали в Краков, потому что думали, что старый король начнет войну с Фердинандом из-за прав внука на венгерскую корону. И вдруг нам говорят, что Радуню видели здесь, в Кракове, у Гаштольдов, – сказал Бронислав.

– Я аж протрезвел, – кивнул старый рыцарь.

– Неделю назад мы сыграли свадьбу, а сейчас поедем вместе с Радзивиллами на север в наше поместье под Варшавой, – продолжил Бронислав.

– Войны не будет? – спросил Ласка.

– Говорят, что нет. Король венгерский – вассал султана, а Сигизмунд Старый не желает ни воевать с султаном из-за Венгрии, ни давать ему вассальную присягу. Но говорят, что наш король крепко поругался с Фердинандом в письмах и чуть ли не разорвал помолвку Сигизмунда Августа.

– Фердинанд разве желает давать вассальную присягу султану?

– Фердинанд давно уже данник султана по венгерским делам.

– Что вы все о войне, да о войне? – сказала скромная Радуня, – Дай, обниму тебя, мудрый человек.

Девушка обняла Ласку и поцеловала в щеку.

– Пан сейчас куда? – спросил Бронислав, – Не на север?

– На север. Надо вот эту грамоту отвезти к пану Люциусу Чорторыльскому.

– Что за дела у тебя с ним? – недовольно спросил Станислав.

– Так дела все те же, – ответил Ласка, – Только затянулись. Ехал к нему за живой водой, договорились, что отдаст склянку живой воды в обмен на жалованную грамоту на Виленское воеводство.

– Этот чернокнижник воеводой будет?

– За ним пан Геркулес Радзивилл присмотрит.

– За что же ему жалованную грамоту и причем здесь ты? – Станислав все еще хмурился, – В чем подвох?

– И что за птица была у пана на плече? – спросила Радуня.

– Ради грамоты я бил челом пану Твардовскому, чтобы тот ходатайствовал за Чорторыльского перед королем.

– И перед этим в долгу оказался, – недовольно сказал Станислав, – За тобой глаз да глаз нужен.

– И с этим расплачусь, – ответил Ласка, – Он с меня стребовал большую, красивую и певчую птицу, а я вот привез, хотя и не мастер птиц по миру искать.

– Вон оно что, – Станислав нахмурился, – Если кто обманет – зови, я перед тобой в долгу.

– Благодарю.

– Не позовешь ведь. Подумаешь, сам справишься.

– Не сам, а с Божьей помощью.

– Ну, Бог в помощь.

На том и расстались.

Такую птицу видно издалека, и Твардовский мог бы уже подойти, но до сих пор не подошел. Здесь ли он? И почему Вольфа с Доминго не видно за немецким столом?

– Ласка! – крикнул своим узнаваемым голосом Доминго совсем с другой стороны.

Ласка на крик пошел через толпу таких же молодых шляхтичей, бегавших между столами, разыскивая друзей, и вышел к надписи «Город Рим» на столе, где пахло вином и южными специями. С королевой в Краков приехала целая диаспора итальянцев. Не только дворян, но архитекторы и живописцы считаются благородными, даже если вышли из простолюдинов. В Польше водились деньги и потребность в творческих людях, а в Италии – творческие люди с потребностью в деньгах.

Вот Доминго декламирует Gaudeamus на латыни, вот подпевают носители языка, вот Вольф сидит довольный, как будто это его персональный попугай, а вот еще одно знакомое лицо.

– Бенвенуто!

– Ласка!

– Ух ты! Какими судьбами?

– Такие дела, брат. Велика Европа, а бежать особо и некуда.

– Бежать? Так ты в беде?

– Уже нет, но еле ноги унес.

– Рассказывай.

– Погоди, это к тебе?

Серый слуга подвел к столу пана Твардовского.

– Я слышал, пан получил жалованную грамоту? – спросил Твардовский.

– Да, благодарю за содействие, – ответил Ласка.

– Речь идет об этой птице?

– Да, – ответил Ласка.

– Птица попугай отличается умом и сообразительностью, – сказал Доминго.

– Разве попугай – певчая птица? – спросил Твардовский.

– Только что пел «Богородицу» их величествам.

Твардовский посмотрел на Доминго сквозь пальцы.

– Рад буду принять Ваше птическое высочество. Или величество, не могу разглядеть.

– Я скромная птица инкогнито, – поклонился Доминго.

– Пан, может, выпьете с нами? – предложил Бенвенуто.

– Благодарю.

Твардовский сел и выпил с итальянцами.

– Город Рим, пан, – стоявший у него за спиной Шарый указал на вывеску «Город Рим», стоявшую на столе, – И особо обращаю внимание пана, что это не я написал.

– Как Рим? – Твардовский вскочил, но слуга положил руку ему на левое плечо, – Какой еще Рим, Шарый, ты в своем уме?

– Рим, – подтвердили соседи по столу, – Самый настоящий Рим в Кракове. И вино с родины, и песни родные.

Твардовский повертел головой, как будто собирался убежать, но слуга крепко сжимал его плечо своими сильными пальцами.

– Последнее желание, – сказал Твардовский, повернувшись к слуге.

– Слушаю.

– Пройдем через рыночную площадь, я брошу прощальный взгляд на свой дом.

– Не возражаю.

– Прошу со мной, на место ангела, – Твардовский протянул правую руку Доминго, и попугай прошел по рукаву к нему на плечо.

Так втроем они и вышли из замка. Пан колдун, слева серый слуга, на правом плече ярко-красная птица.

[1] Король и шут – «Гимн шута».