Текст книги "Белые генералы"

Автор книги: Алексей Шишов

Соавторы: Андрей Венков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

3. РЕВОЛЮЦИЯ

Февральская революция выплеснулась на улицы и площади столицы морем алых флагов и бантов, кровью на истоптанном снегу, пламенем, пожиравшим здание Петроградского окружного суда и полицейские участки. Во Временном правительстве забили тревогу – беспорядки в Петрограде перекинулись на многотысячный столичный гарнизон. Последствия могли оказаться самыми непредсказуемыми.

Думские руководители М. В. Родзянко и А. И. Гучков пожелали увидеть на посту командующего Петроградским военным округом популярного среди солдат боевого генерала. Кандидатуры на эту должность лучше Лавра Георгиевича Корнилова просто не оказалось. Думских деятелей привлекала, кроме того, легендарная храбрость этого военного, по-восточному вежливого человека.

Деятельность нового командующего столичным военным округом началась с того, что он с группой офицеров по указанию военного министра Гучкова арестовал в Царском Селе императрицу Александру Федоровну. Дальше у генерал-лейтенанта начались серьезные осложнения с выполнением возложенных на него задач.

Знаменитый «Приказ № 1» Петроградского Совета, который в самое короткое время разложил не только тыловые воинские части, но и фронт, связал по рукам и ногам Корнилова. Командующий столичным военным округом оказался в положении начальствующего человека, который нес за все личную ответственность, но не мог принять какого-либо самостоятельного решения.

«Приказ № 1» отменял отдание воинской чести младших старшим по званию. Отменялось и титулование. Генерал перестал быть «вашим превосходительством». Солдат не являлся больше нижним чином и получал все гражданские права, которым февральская революция наделила население Российского государства. Наконец, «... в своих политических выступлениях воинские части подчиняются Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам».

Начался развал русской армии как воинского боеспособного организма. Резко упала воинская дисциплина, особенно в тыловых и запасных частях. Участились случаи коллективного неповиновения при получении приказа отправки на фронт резервных войск. Неповиновение офицерам охватило даже фронтовиков.

На фоне всех этих событий сформировались политические устремления генерала Л. Г. Корнилова, с болью в сердце видевшего развал не только государства, но и ее армии. Его современник В. Б. Станкевич отмечал в воспоминаниях: «В исполнительном комитете он говорил, что против царского режима. Я не думаю, чтобы Корнилов унизился до притворства. Несомненно, он сочувствовал реформаторским стремлениям. Но также несомненно, что он не был демократом, в смысле предоставить власть народу: как всякий старый военный, он всегда был подозрительно настороже по отношению к солдату и «народу» вообще: народ славный, что и говорить, но надо за ним присматривать, не то он избалуется, распустится. Против царского строя он был именно потому, что власть стала терять свой серьезный, деловитый характер. Хозяин был из рук вон плох и нужен был новый хозяин, более толковый и практичный».

Генерал Корнилов на новой своей должности сразу ощутил двоевластие в стране – Временного правительства и Петроградского Совета, рассылавших свои резолюции по всей России и фронтам. Он воочию убедился, что тот и другой путаются в собственных распоряжениях. Никто их не исполнял и даже не собирался исполнять, кругом царила настоящая анархия, грозившая захлестнуть собой фронт.

В воинских частях Петроградского округа дисциплина упала до нуля. Никто не желал нести службу должным образом, офицерам за требовательность грозила смерть от своих же подчиненных солдат. Весь быт столичного гарнизона олицетворяли беспрестанные митинги и пьянство.

Теперь гарнизонным офицерам, в своем большинстве прошедшим через фронтовую жизнь, да и самому командующему округом, было очень трудно подчинить своей командирской воле и держать в повиновении массу вооруженных людей. Когда Корнилов попытался навести порядок в гарнизоне, используя для этого юнкеров Михайловского артиллерийского училища против разгулявшихся тыловиков, его одернули: «Нельзя – ведь у нас свобода!»

На пути от февраля к Октябрю Россия теряла свою армию и неумолимо скатывалась в пропасть. 23 апреля генерал-лейтенант Корнилов направляет военному министру рапорт с настоятельной просьбой вернуть его в действующую армию. Гучков счел целесообразным назначить его на должность командующего Северным фронтом, освободившуюся после увольнения генерала от инфантерии Н. В.Рузского.

Против такого решения категорически воспротивился Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев. Он ссылался на недостаточный командный стаж Корнилова: «... Неудобство обходить старших начальников – более опытных и знакомых с фронтом, как, например, генерал А. Драгомиров». Временное правительство приняло во внимание мнение Верховного главнокомандующего.

Поэтому в начале мая 1917 года генерал-лейтенант Л. Г. Корнилов получил назначение только на должность командующего 8-й армией Юго-Западного фронта. К этому времени у него появился 42-летний ординарец доброволец Василий Завойко, сын известного адмирала В. С. Завойко, закончивший в свое время Царскосельский лицей, ставший в ходе земельных махинаций по продаже польских земель крупным помещиком в Подольской губернии.

Завойко-младший, получивший известность еще тем, что однажды попытался вместе с женой записаться в крестьянское сословие, отлично владел пером. После февральской революции он начал издавать в Петрограде еженедельный журнал «Свобода в борьбе». Корнилову нравились его публикации, и он нашел в литераторе своего единомышленника в определении будущего России.

Лавр Георгиевич поручил своему ординарцу составление тех служебных документов, которые требовали литературного изложения. Естественно, что Завойко определял и их политическое содержание. Вскоре он стал в буквальном смысле слова правой рукой генерала, начав рекламу Корнилова по всей стране и особенно в армии.

«Знакомство нового командующего с личным составом началось с того, что построенные части резерва устроили митинг и на все доводы о необходимости наступления указывали на ненужность продолжения «буржуазной» войны, ведомой «милитарищиками»... Когда генерал Корнилов после двухчасовой бесплодной беседы, измученный нравственно и физически, отправился в окопы, здесь ему представилась картина, какую вряд ли мог предвидеть воин любой эпохи. Мы вошли в систему укреплений, где линии окопов обеих сторон разъединялись, или вернее сказать, были связаны проволочными заграждениями...

Появление генерала Корнилова было приветствуемо... группой германских офицеров, нагло рассматривавших командующего русской армией. За ними стояло несколько прусских солдат... Генерал взял у меня бинокль и, выйдя на бруствер, начал рассматривать район будущих боевых столкновений. На чье-то замечание, как бы пруссаки не застрелили русского командующего, последний ответил: «Я был бы бесконечно счастлив – быть может, хоть это отрезвило бы наших солдат и прервало постыдное братание».

На участке соседнего полка командующий армией был встречен... бравурным маршем германского егерского полка, к оркестру которого потянулись наши «браталыцки» – солдаты. Генерал со словами «Это измена!» повернулся к стоящему рядом офицеру, приказав передать «браталыцикам» обеих сторон, что если немедленно не прекратится позорнейшее явление, он откроет огонь из орудий. Дисциплинированные германцы прекратили игру... и пошли к своей линии окопов, по-видимому, устыдившись мерзкого зрелища. А наши солдаты – о, они долго еще митинговали, жалуясь на «притеснения контрреволюционными начальниками их свободы».

На фронте имелось немало офицеров, которые противились его развалу. Через несколько дней после вступления Корнилова на должность командующего армией на его рабочий стол легла записка капитана М. О. Неженцева, помощника старшего адъютанта разведывательного отделения штаба армии. В рапорте военный разведчик предлагал сформировать ударные отряды из добровольцев для пресечения случаев мародерства и неповиновения солдатских масс командованию.

Командующий вызвал офицера на беседу и выслушал его планы спасения армии. Корнилова захватили идеи фронтового офицера: главное – решительные меры, исходящие от «верховной власти», и разумное проявление инициативы «снизу».

В конце мая Неженцев приступил к формированию 1-го ударного Славянского полка, названного Корниловским. Ему предстояло, по замыслу командующего армией, внести перелом в настроение на фронте. В стальных касках, с черно-красными погонами, с эмблемой на рукаве, изображавшей череп над скрещенными мечами, корниловцы одним своим видом должны были наводить страх на тех, кто подвергся влиянию анархии и разложения.

Конечно, один пехотный полк, готовый пойти в атаку на вражеские позиции по первому приказу, не мог «оздоровить» армию на фронте. Но Корниловский полк вместе с Текинским конным полком, состоявшим главным образом из туркмен, стали личной охраной решительного на поступки генерала. Текинцы были лично преданы Корнилову, хорошо говорившему на их языке, и его слово было для них законом. В белых папахах и малиновых халатах, с кривыми кинжалами у пояса, они производили грозное впечатление.

Как опытный военачальник, воочию видевший состояние фронта и тыла, Корнилов не ожидал от формирований ударников-добровольцев многого – они просто не могли восстановить боеспособность распропагандированных воинских частей. Поэтому приходилось рассчитывать только на одно средство – кропотливую воспитательную работу с солдатскими массами. Командующий армией почти ежедневно бывал в полках, разъяснял солдатам необходимость дисциплины и организованности, готовил их к предстоящим боевым операциям. Среди личного состава армии его личный авторитет заметно возрос, чего нельзя было сказать о многих фронтовых генералах.

В отношении солдатских комитетов, которые нарушили стержень любой армии – единоначалие, подчиненность командирам, Корнилов занял твердую позицию. Он постепенно вводил их в рамки законной деятельности, внушая, что главнейшая задача – подъем наступательного духа войск, а не вмешательство в вопросы перемещения офицерских кадров.

Генерал-лейтенант Л. Г. Корнилов сумел во многом восстановить вверенную ему армию. И это выявилось довольно скоро. 18 июня 1917 года Юго-Западный фронт перешел в наступление. На направлении главного удара наступали 7-я и 11-я армии, но они смогли продвинуться на глубину всего два километра и после этого стали топтаться на месте. Солдаты замитинговали и не желали выполнять приказы командования.

Спустя три дня в наступление пошла 8-я армия, которая по плану июньского наступления наносила лишь вспомогательный удар. Ее полки и дивизии в той ситуации действовали просто отлично. Преодолевая сильное сопротивление неприятеля, корниловская армия за шесть дней наступления углубилась в месте прорыва вражеского фронта на 18—20 километров и овладела городом Калушом. В плен было взято 800 офицеров и 36 тысяч солдат противника, захвачено 127 орудий и минометов, 403 пулемета. Потери русской армии убитыми, ранеными и без вести пропавшими составили 352 офицера и 14 456 солдат.

Действия 8-й армии генерал-лейтенанта Л. Г. Корнилова в июньском наступлении Юго-Западного фронта вошли в летопись первой мировой войны как последний яркий след разрушающейся старой армии России.

Юго-Западный фронт, как и другие фронты, разваливался, но не под ударами германских и австрийских войск. Военный совет фронта доносил Временному правительству: «Начавшееся 6 июля немецкое наступление на участке 11-й армии разрастается в неизмеримое бедствие, угрожающее, может быть, гибелью революционной России. В настроении частей, двинутых недавно вперед героическими усилиями меньшинства, определился резкий и гибельный перелом. Наступательный порыв быстро исчерпался. Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении не может быть и речи, уговоры и убеждения потеряли силу – на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом. Были случаи, что отданное приказание спешно выступить на поддержку обсуждалось часами, почему поддержка опаздывала на сутки. Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника...

На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них – здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Иногда так отходят целые части... Положение требует самых крайних мер... Пусть вся страна узнает правду... содрогнется и найдет в себе решимость беспощадно обрушиться на всех, кто малодушием губит и продает и Россию, и революцию».

На этом фоне состояние 8-й армии генерала Корнилова выглядело не просто впечатляюще. Летом 1917 года многие увидели в нем человека, способного уберечь русскую армию от развала, а государство – от военного краха.

Положение на Юго-Западном фронте, по оценке Верховного главнокомандующего генерала от кавалерии А. А Брусилова, становилось катастрофическим. Командующий фронтом генерал А Е. Гутор был уже не в состоянии изменить обстановку к лучшему. В подобных ситуациях высшее руководство шло по накатанному пути, ставя нового руководителя войсками.

Ни Временному правительству, ни Ставке верховного главнокомандующего выбирать не приходилось. Выбор пал на генерала Корнилова. За него говорило главное: в последние недели лишь он один проявил способность управлять войсками в сложных ситуациях и ему подчинялись.

Корнилов оправдал возложенные на него надежды: он сумел спасти положение и остановить бегство с фронта. Наследство ему от генерала Гутора досталось, как командующему фронтом, самое плачевное. 11-я армия, имея превосходство в силах и средствах перед атакующими ее германцами, отступала в беспорядке. Водоворот вражеского прорыва захватил и правый фланг соседней, 7-й армии.

Но для того чтобы приостановить отступление и уйти от трагедии, генералу Корнилову пришлось пойти на самые крайние меры. Он понял, что в данный момент от него требуются только твердое слово начальника и жестокие меры. Ему казалось, что этого ожидают от него не только в Петрограде и Ставке, но и сами солдаты и офицеры, уставшие от анархии и митингования.

Командующий фронтом в приказе от 8 июля потребовал от командиров всех рангов самых решительных действий, вплоть до расстрела дезертиров и грабителей. Уже первые расстрелы перед строем сослуживцев паникеров и мародеров подействовали отрезвляюще на многие разложившиеся полки и батальоны.

Чтобы обосновать необходимость применения исключительных мер на фронте, генерал Корнилов послал Верховному главнокомандующему, председателю совета министров и военному министру телеграммы следующего содержания: «... Вся ответственность ляжет на тех, кто словами думают править на тех полях, где царит смерть и позор предательства, малодушия и себялюбия».

Корнилов ищет любые пути для наведения порядка на фронте. Из юнкеров создаются особые отряды для борьбы с дезертирством и мародерством. От правительства требуется немедленное восстановление смертной казни на фронте, отмененной указом от 12 марта 1917 года. При этом делается ссылка на один из пунктов «Декларации прав солдата».

В нем говорилось: «... в боевой обстановке начальник имеет право под свою личную ответственность применять все меры против не исполняющих его приказания подчиненных, до вооруженной силы включительно». Такую личную ответственность и взял на себя командующий отступающего Юго-Западного фронта. Его войска, оставив к 21 июля Галицию и Буковину, вернулись на государственную границу России.

Многие исследователи первой мировой войны и биографы Л. Г. Корнилова отказывают ему в полководческих дарованиях. При этом обычно ссылаются на мемуары А. А Брусилова, написанные уже в советское время. Думается, что такая оценка личности будущего вождя белого движения далека от истины.

Во-первых, генерал Корнилов принял под свое командование Юго-Западный фронт, который отступал. Во-вторых, новый командующий сразу же увидел выход из стремительно надвигающейся катастрофы в отступлении войск. Проявив личную волю и высокие организаторские способности, пойдя на крайние меры, он сохранил прежде всего 11-ю армию как боевую единицу. И в-третьих, определенный им конечный рубеж отхода фронта стал в последующем рубежом стабилизации положения.

4. МЯТЕЖНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ

Состояние дел на фронте было лишь зеркальным отражением того, что творилось в тылу, в самой России. Либерально-демократическое правительство, возглавляемое А. Ф. Керенским, зашло в тупик, тщетно ища выхода из него. Многие его министры все явственнее сознавали, что «держат руль мертвыми руками». В правящих верхах сознавали необходимость поиска сильных личностей, способных навести порядок не только на фронте, но и в самой России, которая была объявлена республикой.

Керенский решил сменить Верховного главнокомандующего А. А. Брусилова. На этот пост он присмотрел генерала Корнилова, у которого были опыт, сила духа, авторитет в войсках. В своих воспоминаниях Б. С. Станкевич писал о Лавре Георгиевиче: «Смелый в бою, честный в долге, правдивый в жизни и еще десяток подобных эпитетов: так говорили и так воспринимали его все. Все эти качества в их гармоничном сочетании, соединенные с серьезностью и даже некоторой торжественностью его духовного склада, придавали ему обаяние и непререкаемый личный авторитет, привлекали всеобщее внимание и доверие».

Со столь высоким и лестным предложением занять высший пост в русской армии Лавр Георгиевич согласился не сразу. Это он сделал лишь только тогда, когда Временное правительство дало заверение, что оно не будет вмешиваться в его оперативные распоряжения, в назначения высшего военного командования, и подтвердило право на проведение жесткой линии на фронте и в тылу для наведения там должного порядка.

Обращает на себя внимание то, что новый Верховный главнокомандующий отвечал теперь за свои действия не перед правительством, которое его назначило во главе Ставки, а «... перед собственной совестью и всем народом».

3 августа генерал Корнилов встретился в Зимнем дворце с Керенским. Лавр Георгиевич передал министру-председателю доклад, в котором излагал первостепенные, на его взгляд, законодательные меры, выполнение которых считалось незамедлительным. Однако новый Верховный главнокомандующий не встретил в Петрограде взаимопонимания и уехал в Могилев, в Ставку.

Требования Корнилова не стали секретом ни для правой, ни для левой прессы. Во-первых, генерал требовал от Временного правительства признания его вины в унижении, оскорблении, сознательном лишении прав и значимости офицерского состава. Во-вторых, он требовал передачи в свои руки военного законотворчества. В-третьих, «... изгнать из армии всякую политику, уничтожить право митингов...», отменить «Декларацию прав солдата», распустить войсковые комитеты, убрать правительственных комиссаров.

Органы печати левых социалистических партий – большевиков, меньшевиков, социалистов-революционеров (эсеров) и других – развернули против генерала Корнилова шумную кампанию. Его, среди прочего, обвиняли в диктаторских замашках и стремлении уничтожить демократию в армии.

В Могилев Корнилов держал путь через первопрестольную Москву. 13 августа генерала встречали на Александровском (ныне Белорусском. – А. Ш.)вокзале. Приезд Верховного главнокомандующего был обставлен для военного времени торжественно. На перроне выстроился с развернутым знаменем почетный караул от Александровского военного училища. На левом его фланге встала команда девушек-юнкеров. Далее расположились депутации Союза офицеров армии и флота, Союза георгиевских кавалеров, Союза казачьих войск, Союза воинов, бежавших из плена, 6-й Московской школы прапорщиков, женского ударного батальона смерти. Среди встречавших были атаман Донского казачьего войска Каледин, городской голова Руднев, генералы и депутаты Государственной думы.

В Москве в те дни проходило Государственное совещание. На нем дали выступить Лавру Георгиевичу Корнилову – «первому солдату революции». Он раскрыл перед собравшимися содержание требований, изложенных в докладе Керенскому. Свою речь генерал закончил словами: «Я верю в гений русского народа, я верю в разум русского народа и я верю в спасение страны. Я верю в светлое будущее нашей Родины и я верю в то, что боеспособность нашей армии, ее былая слава будут восстановлены. Но я заявляю, что времени терять нельзя, что нельзя терять ни одной минуты. Нужны решимость и твердое, непреклонное проведение намеченных мер».

Корнилов становился кумиром русского офицерства, вся судьба которого была связана с армией России. Но на его глазах разваливалась и армия, и само государство. Корнилова теперь нередко встречали возгласами «Ура Корнилову!» Популярность генерала, стремившегося навести порядок, необычайно выросла. Но, разумеется, не в массе трудового народа, не первый год испытывавшей на себе все тяготы и невзгоды большой, затянувшейся войны.

В Ставке вернувшегося из Москвы Верховного главнокомандующего ожидали безрадостные известия. 20 августа германские войска взяли Ригу. В Казани взлетел на воздух огромный оружейный склад. Был заколот штыками своих же солдат командир одного из армейских корпусов генерал Гиршфельд, у которого в результате ранения были ампутированы обе руки. Правительственный комиссар Линде, призывавший солдат к выполнению боевых приказов, был также убит...

Корнилов понял, что ждать поддержки от Временного правительства ему не приходится. И тогда он отважился на военный переворот в России. Вокруг Верховного главнокомандующего сгруппировались люди, которые без сомнений поддержали идею государственного переворота: генералы Романовский, Лукомский, полковники Лебедев, Плющевский-Плющик, князь Голицын, Сахаров, подполковник Пронин, капитан Роженко. Они начали под руководством самого Корнилова разрабатывать детали будущей операции по захвату власти в столице.

Среди прочего в Ставке заблаговременно отпечатали воззвания, с которыми генерал Корнилов предполагал обратиться к населению и армии, извещая их о смене власти в России. Автором его был адъютант Завойко, который пекся об авторитетности своего кумира, в чем немало преуспел.

Лавр Георгиевич не скрывал своего замысла от А. Ф. Керенского, главы кабинета министров. Он сообщил ему о плане немедленной «расчистки» Петрограда. Речь в первую очередь шла о выводе из столицы запасных воинских частей, совершенно разложившихся даже не столько от большевистской пропаганды, сколько от «демократической» вседозволенности. Солдатские митинги заканчивались вынесением резолюций «Долой войну!», а отправка на фронт в маршевых ротах подготовленного пополнения зачастую производилась под угрозой применения вооруженной силы.

24 августа генерал Корнилов встретился в Ставке с представителями Керенского во главе с известным революционером-террористом Борисом Савинковым. На этом совещании было решено, что в Петроград будут переброшены 3-й конный корпус генерала Крымова и Кавказская Туземная дивизия, которую за глаза называли «Дикой». Эти дисциплинированные и боеспособные соединения в последующем становились основой Отдельной Петроградской армии, подчиненной непосредственно Ставке Верховного главнокомандующего.

Корнилов и его единомышленники не рассчитывали встретить серьезное сопротивление при выполнении своих замыслов. Генерал А. И. Деникин объяснял это опытом подавления предыдущих восстаний – «... с трусливой, распропагандированной толпой, которую представлял собой Петроградский гарнизон, и с неорганизованным городским пролетариатом может справиться очень небольшая дисциплинированная и понимающая ясно свои задачи часть».

Историки до сих пор не пришли к единому мнению о личной роли Корнилова в готовившемся военном перевороте. Одни утверждают, что он пытался установить военную диктатуру в России, став во главе верховной власти. Другие считают, что он задумал выступать в роли диктатора, оставаясь на посту Верховного главнокомандующего. Третьи видят в действиях Корнилова попытку утвердить власть правительства Керенского с применением военной силы. Есть и другие взгляды.

Один из лидеров партии большевиков В. И. Ленин (Ульянов) считал, что «корниловский мятеж» – это «...поддержанный помещиками и капиталистами, с партией конституционных демократов во главе, военный заговор, приведший уже к фактическому началу гражданской войны со стороны буржуазии».

Керенский одобрил план «расчистки» Петрограда. Испугался он его после того, когда к нему из Ставки вернулся личный посланец обер-прокурор Синода В. Н. Львов. Тот доложил Керенскому о требованиях Верховного главнокомандующего, который уже отдал распоряжения о снятии с фронта преданных ему войск и концентрации их в районе Луги.

Корнилов требовал объявить Петроград на военном положении, передачи в его руки всей полноты военной и гражданской власти, отставки всех министров, не исключая и самого министра-председателя. Теперь Керенский понял, какую ошибку он совершил, одобрив план решительного в действиях генерала. Корнилов, «расчистив» Петроград и введя в столицу верные ему войска, мог учредить военную диктатуру, в которой Керенскому места, со всей очевидностью, могло и не быть.

Следует приказание командующему Северным фронтом задерживать все воинские эшелоны, следующие в столицу. Содержание приказа стало известно Корнилову. На телеграмме он наложил резолюцию: «Приказания этого не исполнять – двигать войска к Петрограду».

Утром 27 августа в экстренных выпусках ряда столичных газет генерала Корнилова уже называли государственным изменником. На это Лавр Георгиевич ответил заявлением, которое было разослано циркулярной телеграммой по линиям железных дорог и всем начальствующим лицам и учреждениям. В воззвании Корнилов обращался от себя лично, как сына казака-крестьянина, к каждому, кому была дорога честь России.

На следующий день Корнилов получил от Керенского распоряжение немедленно сдать должность генералу Лукомскому и прибыть в Петроград. Верховный главнокомандующий отказался исполнить указание главы правительства. Тогда Корнилов объявляется мятежником. Левые партии, на помощь которых рассчитывал Керенский в борьбе с Корниловым, выдвинули лозунг: «Революция в опасности!» Рабочие отряды Петрограда получили боевые винтовки, а на улицах начали строить баррикады.

Командир 3-го конного корпуса генерал Крымов, зная, что приказ о движении на Петроград согласован с Керенским, и ничего не подозревая, явился по вызову министра-председателя в Зимний дворец. Керенский обрушился на генерала с истерической бранью, оскорбил его, назвав мятежником и изменником Родины. Написав личное письмо Корнилову и отправив его в Ставку со своим адъютантом, генерал А. М. Крымов выстрелил из револьвера себе в сердце.

Содержание письма его так и осталось неизвестным, поскольку Корнилов после прочтения сжег послание.

Из Петрограда навстречу эшелонам с полками 3-го конного корпуса были высланы сотни большевиков-агитаторов. Они и сыграли главную роль в крушении корниловского выступления.

Керенский принимает лихорадочные действия, чтобы изолировать Корнилова от фронтов. Арестовываются командующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин, его начальник штаба генерал Марков, ряд старших офицеров, весь наличный состав Главного комитета союза офицеров армии и флота. Смещается командующий Северным фронтом генерал Клембовский.

Временное правительство решает ликвидировать Ставку; создается карательный отряд. Генерал Алексеев назначается начальником штаба Ставки вместо генерала Лукомского. Корнилову предлагается добровольно сдать пост. Тот соглашается на это только после совещания со своими единомышленниками. Сопротивление было бесполезно.

Пост Верховного главнокомандующего занял А. Ф. Керенский. По его приказу арестовываются генералы Корнилов, Лукомский, Романовский, полковник Плющевский-Плющик. Затем в Ставке последуют аресты еще ряда офицеров. Прибывшая 2 сентября в Могилев Чрезвычайная следственная комиссия во главе с главным военно-морским прокурором Н. М. Шабловским начала производить дознание.

Корнилова и других арестованных содержат под двойным караулом в гостинице «Метрополь». Лавру Георгиевичу предлагается дать письменные показания, и через четыре дня газета «Общее дело» напечатала «Объяснительную записку генерала Корнилова».

Уже 5 сентября Чрезвычайная следственная комиссия заканчивает доклад по делу генерала Корнилова. Действия бывшего Верховного главнокомандующего оцениваются как насильственное посягательство на изменение в России или какой-либо ее части установленного основными государственными законами образа правления. Высшая мера наказания в этом преступлении – бессрочная каторга.

Между тем пребывание арестованных в Могилеве стало тревожить Временное правительство. В городе находился Корниловский ударный полк. Ежедневно, возвращаясь с занятий, корниловцы проходили маршем перед гостиницей «Метрополь» и приветствовали криками «Ура» Корнилова, стоявшего у окна. Было ясно, что если генерал захочет уйти, то это он сможет сделать когда угодно и даже посадить вместо себя прибывшего в Ставку Керенского. Чтобы снять опасность, было решено убрать арестованных в другое место. А Корниловский ударный полк отправить на Юго-Западный фронт.

В ночь на 12 сентября арестованных перевезли по железной дороге в город Быхов, находившийся в 50 км к югу от Могилева. Тюрьмой им стало здание женской гимназии, а охраной служил конный Текинский полк (три сотни и пулеметная команда) и караул от Георгиевского батальона в количестве 50 человек.

Официально арестованным запрещалось общаться с кем-либо со стороны. Но фактически к ним допускали всех желающих, и Корнилов находился в курсе всех событий в стране, столице и на фронте.

25 октября Временное правительство было свергнуто. Обезглавив армию, Керенский лишился вооруженной поддержки. В день его устранения от государственной власти на защиту Зимнего дворца встали лишь столичные юнкера и женский батальон смерти. Да и то в самом малом числе. Когда на «исторический» штурм Зимнего пошли тысячи и тысячи вооруженных красногвардейцев, балтийских матросов и солдат столичного гарнизона, сопротивления они почти никакого не встретили.

Говорят, что после победы Октябрьской революции в Петрограде и Москве генерал Корнилов бежал из Быхова. Побега как такового не было. Накануне прибытия в Ставку отряда революционных балтийских матросов под командой прапорщика Н. В. Крыленко, назначенного Верховным главнокомандующим, исполняющий эту должность генерал Н. Н. Духонин послал в Быхов своего офицера, который прибыл в тюрьму и сообщил Корнилову, что тот свободен.