Текст книги "Белые генералы"

Автор книги: Алексей Шишов

Соавторы: Андрей Венков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Для придания этим формированиям авторитета Краснов предлагал принять командование над ними видным русским военачальникам, известным своими подвигами на фронтах мировой войны, но все эти оставшиеся не у дел полководцы оглядывались на Деникина, который считал все эти формирования происками немцев во вред «добровольцам», и отказывались. Согласился возглавить Южную армию лишь генерал Николай Иудович Иванов, тот самый, что пытался подавить выступления в Петрограде в феврале 1917 года. Крушение империи, которой Иванов был верен всей душой, сильно подействовало на него, настолько, что Краснов сомневался в его душевном здоровье. Иванов жил в Новочеркасске и бедствовал. Армию он возглавил, но ясно было, что хозяин в ней не Н. И. Иванов, человек с «несколько расстроенными умственными способностями», а атаман Краснов.

К началу ноября 1918 года Краснов располагал достаточно внушительными неказачьими монархическими силами. Одна Южная армия состояла формально из 20—30 тысяч бойцов.

Гораздо меньше по численности, но более боеспособной была Русская народная армия, именовавшаяся изначально Саратовским корпусом. По количеству реальных бойцов она равнялась обычной пехотной бригаде, но состояла из саратовских крестьян, сознательно выступивших против большевиков (нашлись и такие). Командовал «армией» полковник Манакин. В одном интервью он высказал «кредо» своей «армии». Манакин был «без ориентации», цель – восстановление русского государства, Земский Собор, наилучшие отношения с Добровольческой, Южной и Астраханской армиями; с немцами, французами, чехами отношения строго корректные, как с временными гостями России; «армия Донская является матерью Русской народной армии».

Астраханская армия имела около трех тысяч пехоты и тысячу всадников, командовал ею князь Тундутов, который, как писал Краснов, «оказался пустым и недалеким человеком, готовым на всяческую интригу, и очень плохим организатором». У калмыков он играл роль не то царя, не то полубога, но для верных ему людей ничего сделать не мог или не хотел. Его калмыки были босы и оборваны, большинство не имело седел и оружия. Но в целом и эта «армия» дралась неплохо.

Располагая такими силами, Краснов не побоялся взять на себя задачу освобождения России от большевиков и занятия Москвы, о чем сообщил, выступая в г. Таганроге в начале ноября 1918 года.

Ему надо было спешить. Немцы были на краю пропасти, австрийцы уже просили мира. Пока они не ушли и не пришли союзники, англичане и французы, атаман мог перехватить инициативу у «добровольцев» и первым двинуться в поход на Москву. Он автоматически становился тогда первым лицом в антибольшевистском лагере, что обеспечивало совершенно иное отношение к нему и «своих» победителей-союзников, которые рано или поздно вмешаются в российские дела и станут искать, на кого делать ставку.

Первые же вторжения на территорию великорусских губерний русских монархических и казачьих частей – своего рода генеральная репетиция будущего деникинского похода – показали обреченность этой идеи. В обращении к «русским людям Воронежской, Тамбовской и Саратовской губерний» донское командование заявляло: «Мы идем не для насилий, мы только хотим, сбросив власть комиссаров окончательно, помочь вам сделать то же... На Дону мы сами решаем свои дела, а большевики разогнали ваших и наших выборных в Учредительное собрание и до сих пор не созывают его». Генерал Семенов, военный губернатор Богучарского и Новохоперского уездов Воронежской губернии, руководствовался при управлении законами Всевеликого Войска Донского, как «наиболее отвечающими укладу русской жизни». Однако жизнь все ставила на свои места. Южная монархическая армия, сформированная на немецкие деньги, привлекавшая неказачье офицерство монархическими лозунгами и хорошими окладами, оказалась совершенно небоеспособной, так как к Иванову шли те, кто не хотел ехать к Деникину, «опасаясь попасть в бой». В Богучарском уезде Южная армия восстановила старшин и старост и стала взимать земские налоги за 1917 и 1918 годы. Сами белые характеризовали отношение Южной армии к крестьянам как «ужасное». Дружины воронежских крестьян, выступившие было против Советской власти, при вступлении в их места монархических отрядов Южной армии разбегались.

Что касается донских казаков, то они, заболев «пограничной болезнью», если и переходили границы области, то только с целью грабежа.

3. БЕЗ СОЮЗНИКОВ

Начало революции в Германии и восстание петлюровцев против гетмана на Украине оставили Краснова без союзников. Положение изменилось радикально. Немцев приходилось опасаться, так как сразу же после начала революции в Германии, 9 ноября 1918 г., Ленин предписал Курскому и Орловскому губкомам склонять немецких «революционных» солдат на Украине «ударить на красновские войска, ибо тогда мы вместе завоюем десятки миллионов пудов хлеба для немецких рабочих и отразим нашествие англичан, которые теперь подходят эскадрой к Новороссийску». Но немецкие солдаты, утомленные годами войны, думали лишь о том, как быстрее добраться до дому...

Вся западная граница Войска осталась без прикрытия, вместо надежных немецких гарнизонов в пограничных пунктах появились петлюровцы и махновцы. Гетман взывал о помощи. Краснов договорился с ним о занятии донскими войсками Луганска, Дебальцево, Юзовки, Мариуполя и Беловодска. «Ждем от вас ласкового «Добро пожаловать», – обратился Краснов к украинцам и ввел на Украину казачьи части. В украинские уезды назначались донские генерал-губернаторы; местное население успокаивали, что это временно, «до создания на Украине прочной и всеми признанной власти». 24 ноября (7 декабря) в сводках Всевеликого Войска Донского появились первые сообщения о боях с петлюровцами и махновцами на территории Украины.

В целом после ухода немцев настроение красновских войск упало. «Донские войска стали испытывать жуткое чувство одиночества в борьбе, – вспоминали донские офицеры. – Начался душевный надлом, сдвиг в пользу «примиренчества», «соглашательства», сдачи без боя, прямого перехода на сторону противника». Буйство и драки офицеров в нетрезвом виде стали обычным явлением.

Силы Донской армии были надорваны. В октябрьских боях, когда «ходили за границу» и в очередной раз осаждали Царицын, из ее рядов выбыли 40 % казаков и 80 % офицеров. «Молодая армия» оказалась раздерганной. Из трех ее дивизий одна уже сражалась под Царицыном, другая была введена на украинскую территорию, и лишь 1-я (два гвардейских полка, Калмыцкий и 4-й Донской) все еще стояла в резерве в Ростове, Таганроге и Новочеркасске, но это был последний резерв.

В Новочеркасске подняла голову проденикинская оппозиция. Силы ее оказались велики. Стали собираться съезды партии кадетов, съезды монархистов. Все осуждали Краснова за прошлый союз с немцами. Крупные финансисты открыто побежали с Дона к Деникину. Так, управляющий отделом торговли и промышленности (министр) Донского правительства Лебедев ушел в отставку по болезни и вскоре был зачислен в деникинский административный аппарат. Еще раньше там появился миллионер и видный кадетский лидер из донских казаков Н. Е. Парамонов. Вдохновленный этими событиями, один из руководителей деникинской армии генерал Лукомский грозился свергнуть Краснова через 24 часа после крушения немцев.

Немцы ушли, на горизонте в Черном море показались английские и французские корабли. Деникин, верный этим союзникам России по мировой войне, чувствовал себя хозяином положения.

Чтобы спасти свое пошатнувшееся положение, Краснов начал политический маневр, имеющий целью самому установить контакт со странами Антанты. В сентябре, когда немцы еще господствовали на Украине, представитель Краснова барон Майдель ездил в Румынию и вел переговоры с англо-французским командованием. Но переговоры развития не получили, так как союзники считали Войско Донское «полубольшевистским государством, руководимым немцами».

И все же Краснов не сомневался, что союзники вынуждены будут считаться с Донским войском, контролирующим бОльшую часть Донецкого бассейна и имеющим самые большие среди антибольшевистских государственных образований вооруженные силы. Более того, донской атаман склонен был поторговаться и в первых числах ноября, говоря о возможном приходе союзников, заявил: «Довольно иноземной силы на нашей земле!».

Краснов считал, что после поражения Германии все государственные образования на территории бывшей Российской империи должны участвовать в работе мирной конференции, он предлагал послать на мирные переговоры представителей от Украины, Дона, Кубани, Польши, Добровольческой армии, Белоруссии, Сибири, но не отдельно, а предварительно всем собраться и выделить 2—3 человека. Но прежде надо было решить: монархией или республикой будет Россия? Из каких частей? Каковы границы? Кто поможет освободиться от большевиков: союзники, которые в «неоплатном долгу», поскольку Россия спасла их от разгрома в мировой войне, или центральные державы, которые «заинтересованы больше других»?

Предварительно Краснов высказал «точку зрения Дона» на будущие взаимоотношения с Россией: Всевеликое Войско Донское входит как часть неразрывного целого в будущую Россию (за исключением «Советской»), сохраняет автономию, Войсковой Круг и атамана, внутренние законы устанавливаются Кругом, Дон сохраняет свое войско, вывод которого за пределы Войска области в мирное время будет возможен только с разрешения Круга; оговаривалось, что и Войсковой Круг и отделы ведомств будут зависеть от российских министерств «лишь в известной степени».

Краснов предлагал собраться на предварительную конференцию в Таганроге, прислать по два представителя от Украины, Польши, Прибалтийского края, Финляндии, Белоруссии, Крыма, Кубани, Добровольческой армии, Грузии, Уфимской директории и прочих свободных частей России.

Предложение было послано Деникину, но еще до того, как его получили, деникинское Особое совещание высказалось за единство представительства России на мирной конференции, за исключением большевиков и тех территориальных образований, которые в своих основных принципах расходятся с целями Добровольческой армии, то есть наряду с большевиками отмели Грузию, Крым, Прибалтику и других «националов».

Краснову Деникин ответил корректно, что конференцию предлагает провести в Екатеринодаре, но общее представительство от всех территорий не удастся, надо послать людей, которые были бы известны союзникам и известны в России (союзникам были известны либо царские министры, либо царские генералы). Кроме того, Деникин предлагал Краснову обсудить вопрос об общем командовании. Это должно было стать «первым шагом к собиранию земли русской».

Соглашение достигнуто не было, и к союзникам в Яссы донская и «добровольческая» делегации поехали порознь. Помимо просьбы прислать войска донцы повезли меморандум, что до образования в той или иной форме единой России Войско Донское составляет самостоятельную демократическую республику. Помимо донцов и «добровольцев» Яссы посетил добрый десяток делегаций, и каждая предлагала французам и англичанам поддержку в обмен на признание и военную помощь. Донцы на совещание, которое проводили в Яссах союзники, опоздали, но все-таки встретились с французским генералом Бертелло. Принципиальные вопросы о статусе и признании Войска Донского в Яссах решены не были. Французское командование не имело таких полномочий от своего правительства. Бертелло лишь передал донцам 5,5 тысячи винтовок, 47 пулеметов и 2 млн. патронов.

Главное, что уяснила себе в Яссах донская делегации, была общая позиция Франции. Французы были кровно заинтересованы в восстановлении единой России как будущего союзника против разбитой, но могущей возродиться Германии. Кроме того, Франция была заинтересована в оплате кем-то долгов старого российского правительства, а французы вложили в Россию немало. Кто возьмется отвечать за всю Россию и оплатит все ее старые долги, того Франция и поддержит. Пока что этот неподъемный груз на Юге России брал на себя Деникин.

Позиция Деникина, который выступал от имени всей России, а не от Дона, Кубани или Ставрополья (хотя войска его были именно там), стала решающим фактором. Глава англо-французской миссии генерал Пуль направился к Деникину. Краснов же довольствовался офицерами с миноносцев, вошедших в Азовское море.

По донесению английского капитана Бонда, миссия не входила в его задание, он должен был зайти в Мариуполь и Таганрог и выяснить там ситуацию, но русский адмирал Кононов (сам донской казак) организовал поездку английских и французских офицеров на Дон, чтобы усилить позиции Краснова.

Тем не менее миссия была встречена с большим почетом. Вино лилось рекой, гремела музыка. Донские генералы пили за здоровье союзников, а союзники просили исполнить старый русский гимн «Боже, царя храни!».

Но англичане, люди практичные, за пышностью встречи заметили и относительный порядок в Войске, и то напряжение, с которым держался весь казачий антибольшевистский фронт. «Мы видели всюду руку сильного человека, и мы почтем за счастье передать нашему командованию все то, что видели здесь», – сказал Краснову капитал Бонд. «Здесь за полгода сделано то, что сделало бы честь любому государству за десять лет работы», – подтвердил его коллега капитан Ошен. Приезд союзников на какое-то время вдохновил казаков на фронте. «Из разговоров казаков видно, что они питают надежды на союзников, которых они ожидают со дня на день, они придут и предложат обеим сторонам сложить оружие, т. е. кадетам и большевикам», – доносила советская разведка. А Краснов уже издал обращение «Граждане Российские! Что несут вам союзники и донские казаки», где обещал Учредительное собрание, которое решит вопрос о власти и земле («по справедливой оценке»).

Кроме того, Краснов, обычно в таких ситуациях игравший на обострение, попытался вырвать из-под влияния Деникина кубанских казаков. Пока на Кубани шла борьба с большевиками, кубанские казаки, составлявшие до 70 % Добровольческой армии, беспрекословно подчинялись Деникину в военном отношении. Но, вытеснив большевиков, они стали тяготиться властью «русских генералов». Лидеры украиноязычной Нижней Кубани постоянно оглядывались на Украину, поддерживали контакты с гетманом. Между кубанцами и «добровольцами» начались трения. Военные кубанские власти были безусловно за Деникина, а вот Кубанская Рада вела «самостийную» политику. Как раз в это время делегация Кубанской рады во главе с П. Л. Макаренко прибыла на Дон, встревоженная усилением позиций Деникина в связи с прибытием союзных кораблей. Кубанцы хотели выяснить взгляды «донских кругов» на трения между кубанцами и «добровольцами», на диктатуру, на всероссийскую государственную власть, единое командование, представительство на мирной конференции, текущие переговоры с союзниками, отношение к Украине.

Краснов заявил, что «не может признать диктатуру полезной для дела всероссийского и донского», отказался признать Особое совещание при Деникине «всероссийской властью» (оно, кстати, и само себя таковой не считало): «В настоящее время, принимая во внимание свободу Дона и Кубани, где успешно работают собственные правительства, не может быть стремления к другой общегосударственной власти. Я удивляюсь, чем собственно будет ведать эта власть, существующая на территории, где имеются свои управления». Об общероссийской власти можно было бы говорить в случае, если бы «добровольцы» освободили область, большую, чем непосредственно Дон и Кубань, так же как и единое командование было бы немедленно признано в случае похода на Москву, но пока что единое командование возможно, если ему будут в равной степени подчинены все армии и оно будет признано донской и кубанской властями.

Краснов высказался за немедленный «сговор» Дона и Кубани, чтобы в будущем все переговоры велись «единым казачьим фронтом». Что касается союзников, то лучшие союзники друг другу – сами казаки. По вопросу о представительстве на мирной конференции Краснов заявил: «Я ничего не имею против того, чтобы от имени России говорил один представитель, например, Сазонов, но категорически буду настаивать на том, чтобы там были советники Дона и Кубани». Что касается Украины, то в ее внутренние дела Дон не вмешивается, только защищает западную границу.

Кубанская делегация была полностью удовлетворена такой постановкой проблем, и, возвратившись в Екатеринодар, Макаренко заявил, что при виде всего, что сделано на Дону, слезы радости сжимали ему горло.

Игра Краснова поначалу имела успех. Большую роль сыграло то, что донские войска контролировали Донецкий бассейн, куда Франция в свое время вложила огромные деньги. Вторая сила, формально контролирующая бассейн – гетман, – еле держалась в Киеве под ударами петлюровцев. Обеспокоенные ситуацией в Донбассе французы все же заявили, что собираются вести переговоры с Доном. Предварительно глава союзнической миссии генерал Пуль написал Краснову, что союзникам выгодно единство среди русских генералов и подчинение Краснова Деникину. В ответ донские власти заявили, что Пулю «будет оказан чисто деловой прием».

Встреча Краснова и Пуля произошла 12 (23) декабря в Кущевке, на границе Донской и Кубанской областей. Краснов поставил перед союзниками альтернативу: либо Дон заключает мир с большевиками, либо организуется совместный с союзниками поход на Москву. Говоря о «казачьем народе», Краснов сказал: «Он имеет все свое и он удалил от себя большевиков. Завтра он заключит мир с большевиками и будет жить отлично. Но нам нужно спасти Россию и вот для этого-то нам необходима помощь союзников, и они обязаны ее оказать». В это же время официоз «Донские ведомости» заявил: «Для дальнейшей борьбы с большевиками Дон не может нести тяготы в прежнем 100 %-ном масштабе и может уделить на эту борьбу во всяком случае не больше 25 % своей силы, ибо 75 % бое– и работоспособных казаков нужно обратить на восстановление разрушенного хозяйства. С этим должны считаться и союзники и Добровольческая армия».

Подобная постановка вопроса охладила Пуля. Отныне его требования были не столь категоричны. Генерал Пуль, который видел многих белых генералов, считал впоследствии Краснова самым способным из всех встреченных, а организацию Донской армии – на более высоком уровне, чем где-либо еще в России. Но все это не отменяло главного: требование подчиниться Деникину оставалось. Даже белогвардейцам было ясно, что «политика союзников вызвана не «германофильством» донского атамана, а собственными выгодами Англии и Франции».

Оппозиция «справа» (председатель Войскового Круга Харламов) высказывалась за «единое командование в рамках оперативных». Оппозиция «слева» (социалист П. Агеев) заявляла: «Деникин – кристально чистый патриот великой России... Он не чужд идее демократии, он ей не враг».

Силы казачества и так были расколоты. Осенью 1918 г. 18 % боеспособных казаков оказались в рядах Красной Армии, 82 % – в Донской. Среди ушедших к большевикам ясно видно было преобладание бедноты. Там были свои герои (вроде Ф. К. Миронова), своя романтика, складывалась своя легенда, легенда «красных казаков», дожившая впоследствии до 90-х годов XX века...

Дон воевал, и правительство шло на непопулярные меры. 5 (18) октября 1918 года был издан приказ: «Все количество хлеба, продовольственного и кормового, урожая текущего 1918 года, прошлых лет и будущего урожая 1919 г. за вычетом запаса, необходимого для продовольствия и хозяйственных нужд владельца, поступает (со времени взятия на учет) в распоряжение Всевеликого Войска Донского и может быть отчуждаемо лишь при посредстве продовольственных органов». Казакам предлагалось самим сдавать урожай по цене 10 рублей за пуд до 15 мая 1919 года, тем, кто сдаст до 1 декабря 1918 года, полагалась премия – 50 % всей стоимости. Станицы были недовольны этим постановлением, этой «продразверсткой» в красновском варианте.

Последней каплей было наступление советских войск против Краснова на Южном фронте, начавшееся 4 января 1919 г., и начало развала Донской армии.

Южный фронт, отрезавший большевиков от хлеба и угля, фронт, где белые имели действительно массовую поддержку казачьего населения, можно смело назвать главным фронтом гражданской войны. «Может быть, здесь завязался роковой узел, от рассечения которого зависит судьба русской, а значит и мировой революции», – писали большевистские «Известия ВЦИК».

Вдохновленные революцией в Германии большевики начали два главных наступления: на Запад с целью ворваться в Европу вслед за уходящими немецкими войсками и на Юг, чтобы раз и навсегда разорить «гнездо несомненно контрреволюционного казачества» и, не отвлекаясь более на внутренние проблемы, все силы бросить на раздувание мирового пожара.

Лучшие силы Красной Армии, в том числе переброшенные с других фронтов, атаковали донцов по всей линии обороны. Лучшие агитаторы большевистской партии стали уговаривать казаков разойтись по домам, обещая мир и всеобщее братство и даже неприкосновенность донских границ, хотя в партийных верхах уже готовилась директива репрессировать всех казаков, кто прямо или косвенно принимал участие в борьбе с большевиками, а «прямо или косвенно» привлекалось Красновым все казачество... Утомленные борьбой, брошенные недавними союзниками-немцами, не дождавшиеся новых союзников, французов и англичан, казаки стали бросать свои полки и расходиться по домам.

Краснов ждал высадки союзного десанта. А союзники требовали объединения и единого командования, то есть подчинения Краснова Деникину. Настроены они были решительно. Обеспечивавший связь союзников и Деникина генерал Щербаков настоятельно рекомендовал Деникину надавить на Краснова и потребовать подчинения Дона «добровольцам»: «Для сего осталось сделать лишь небольшие дипломатические усилия, успех коих обеспечен, так как опирается на все могущество союзников».

8 января 1919 года Краснов пошел на «оперативное объединение» с Деникиным. На станции Торговой донское и добровольческое командование обсуждало этот непростой вопрос весь день. Деникин, уверенный, что Донская армия стоит на грани катастрофы, предложил кроме единства военного еще и единство государственное на основе «полного признания автономии новых государственных образований». Предполагалось, что Донская армия в оперативном отношении подчинится Деникину, но ни одна часть не будет уведена с Дона, если Дону будет угрожать опасность. Дон также должен был платить углем за оружие, поставляемое союзниками.

Краснов был согласен на объединение почты, телеграфа и судебной системы, все это при наличии подготовленных местных кадров все равно осталось бы под контролем донцов, но отклонил государственное объединение и заявил, что гласное признание единого командования невозможно теперь, «ибо вслед за этим казаки уйдут по станицам». Командующий Донской армией, 34-летний генерал С. В. Денисов, предупреждал, что казаки не потерпят подчинения «русским генералам» и взбунтуются. Он предлагал объединиться формально, чтобы успокоить союзников. Деникин настаивал на полном и реальном подчинении и дважды порывался прекратить обсуждение и уехать. Генерал Щербачев настаивал:

– Предположим, что единое командование невозможно. Но союзники его требуют, и развал Дона им не страшен... Помощь союзников за нами, затягивая соглашение, мы рискуем ею.

Краснов намекал, что лучше бы назначить главнокомандующим какое-нибудь «третье» лицо, чтобы ему одинаково подчинялись и командующий Добровольческой армией Деникин и командующий Донской армией Денисов. Это мог быть либо французский ставленник Щербачев, либо адмирал Колчак, который незадолго до этого возглавил белые армии на Востоке. Но перерешать было поздно. Как заявил генерал Смагин, «соглашение ведь есть. Нужно только его оформить».

Как только Деникин в очередной раз попытался встать и уйти, Краснов сказал ему:

– Антон Иванович, ввиду сложившейся обстановки я считаю необходимым признать над собой ваше верховное командование, но при сохранении автономии Донской армии и подчинении ее вам через меня. Давайте составим об этом приказ.

Деникин сам написал и подписал приказ, а Краснов от себя добавил: «Объявляя этот приказ главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России Донским армиям, подтверждаю, что по соглашению моему с генералом Деникиным конституция Всевеликого войска Донского, Большим Войсковым Кругом утвержденная, нарушена не будет. Достояние Дона, вопросы о земле и недрах, условия быта и службы Донской армии этим командованием затронуты же будут, но делается это с весьма разумною целью достижения единства действий против большевиков».

«Добровольцы» были недовольны добавлением. Генерал Драгомиров считал, что им совершенно уничтожается весь смысл приказа о едином командовании. «Деникин махнул рукой: делайте, мол, как хотите». А командующий Донской армией генерал Денисов, наоборот, сказал Краснову:

– Вы подписываете себе и Войску смертный приговор...

В сознании современников это соглашение отразилось следующим образом: Краснова «удалось подчинить» «только благодаря поддержке союзников».

Краснов же считал, что он выполнил условие, поставленное союзниками, и теперь они окажут Дону и «добровольцам» военную помощь. Действительно, через два дня в Новочеркасск прибыл генерал Пуль. Краснов указал ему на «упущенные возможности»: «Вы не послушали тогда меня, старого солдата... Медленно и осторожно с большими разговорами и совещаниями приближались вы к этому гаду, на которого надо смело броситься и раздавить его». Генерал Пуль заверил, что союзники несомненно окажут помощь донскому казачеству. «Однако целый ряд технических трудностей не позволяет сделать это слишком быстро».

Но надежду на английский десант пришлось оставить. Посланец Дона в Париже генерал Свечин сообщал Краснову: «Нет ни одного солдата и даже офицера, который не только желал бы продлить войну, но даже и слышать об этом не может... Английский генерал Томсон (генерал-квартирмейстер при английском представительстве на мирной конференции) на завтраке сказал, что Англия не даст живой силы. Американский член конференции Сесиль (бывший член правительства) сказал при мне – снабжение дадим, живой силы нет».

Надежды на помощь союзников какое-то время удерживали казаков на белом фронте. Устойчиво держался слух, что союзники подойдут к 1 февраля. 15 (28) января 1919 г. Краснов писал Деникину и жаловался на разлагающую войска агитацию: «Главное, на чем они играют, – это отсутствие союзников. Они говорят, что казаков обманывают, и это в связи с утомлением, большими морозами и тяжелыми условиями борьбы на севере вне железных дорог разлагает северные станицы, и они очищают фронт». Краснов просил хотя бы 1 батальон иностранных войск для агитации. «Теперь можно отстоять Дон, через две недели Дон придется завоевывать, так же как Украину. Теперь достаточно 2—3 батальонов, тогда потребуются целые корпуса». Но помощь союзников не пришла, и после 1 февраля даже старики, добровольно сражавшиеся с большевиками, решили бросить фронт.

Донские части развалились. Первыми пошли по домам казаки Вёшенской станицы. Атаман сам ездил их уговаривать, грозил сравнять станицу с землей, но казаки его и слушать не стали, просто не пустили в Вёшенскую. Большинство казаков северных округов расходятся по домам, припрятав оружие. Ядро армии – в основном низовое казачество – уходит за Донец и Маныч. Строй сохраняют 15 тысяч отборных бойцов, столько же уходят от красных без всякого порядка и пытаются осесть в низовых станицах.

Мысль о возможном разрешении неравной борьбы миром начала зарождаться в голове некоторых интеллигентов. Некоторые шептались о возможности «замирения», большинство просто разбегалось, увозило из Новочеркасска семьи.

Лидеры донских кадетов видели спасение в полном подчинении Деникину и консолидации сил под знаменем «Единой и Неделимой России». Краснов же, уже допустивший «оперативное объединение» с Деникиным, предвидел в этом крах антибольшевистского движения на Дону, так как единственной идеей, способной сплотить народ против большевиков, считал национализм. Впоследствии он писал: «Как только война перестала быть национальной, народной – она стала классовой и как классовая не могла иметь успеха в беднейшем классе. Казаки и крестьяне отошли от Добровольческой армии, и Добровольческая армия погибла».

Последней попыткой было обращение к французам. Англичане в помощи живой силой отказали. Но тот же Свечин из Парижа докладывал: «Ллойд-Джордж и Вильсон решили всячески помочь русским армиям снабжением, снаряжением и вооружением, для чего каждому иметь свой район: французы – юг, англичане – север и Кавказ, американцы и японцы – восток». Из этого донесения трудно было понять, в чью зону влияния попадает Дон, но ясно было, что раздел Юга союзниками уже произошел, и традиционно казачьи территории (Кубань и Терек) попали в английскую зону. Такая же судьба, видимо, была предопределена и для Дона, доказательством тому стало появление 16 января 1919 года на Дону английской экономической миссии. Но в то же время Краснов знал, что французы претендуют на Донецкий бассейн – часть Донской области. А французы в отличие от англичан свои десанты высаживали. Греки, поляки, сенегальцы французской службы, сами французы наводнили Одессу. Что стоило им высадиться в Таганроге?

В ответ на предложения Краснова о совместных действиях французы выдвинули жесткие условия. Краснову на подпись была подана декларация, составленная за него и за Войсковой Круг самими французами, 2-й пункт которой между прочим гласил: «Как высшую над собою власть в военном, политическом, административном и внутреннем отношении признаем власть французского главнокомандующего генерала Франше д'Эспрэ». Кроме того, французы требовали оплатить убытки, которые понесли с 1914 года французские граждане, проживающие в районе «Донец». Французский представитель объявил Краснову: «Исполнение военной программы начнется не ранее того, как я буду иметь документы в руках. Капитан Фуке». Краснов отказался. Перегнувший палку французский представитель был отозван, но переговоры донцов с французами прекратились.

Положение казалось безвыходным. Попытка Краснова обратиться за помощью к кубанскому казачеству помимо Деникина также сорвалась. «Атаману Краснову. Просьба о помощи удовлетворена, но высылку частей предоставляю главкому», – ответил кубанский атаман Филимонов. Деникин, главнокомандующий Вооруженными силами Юга России, только что разбивший большевиков на Тереке и в калмыцких степях, не спешил «сбить спесь с молодой Донской армии». Условием прибытия «добровольческих» частей на Дон он поставил подчинение действующих на Царицынском направлении донских частей генералу Врангелю.