Текст книги "Персидский фронт (1909-1918) Незаслуженно забытые победы"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Охранявшие караван миссии триста с лишним шахских казаков после короткого боя с жандармами частью рассеялись, то есть бежали, а частью сложили оружие и сдались в плен нападавшим. Барон Черкасов со своими сотрудниками был вынужден спешно возвратиться в Хамадан. Вскоре он вернется в этот город вместе с полком казаков-кубанцев из экспедиционного корпуса и будет исполнять свои консульские обязанности.

Ситуацию внутри и вокруг Персии решили «выправить немалой суммой в английских фунтах стерлингов и золотых русских рублях». Великобритания и Россия официально «заявили о намерениях оказать Тегерану значительную финансовую помощь, сначала в виде единовременных авансов, а затем ежемесячными субсидиями, начиная с 8 сентября 1915 года».

Заявления о такой финансовой помощи подействовали на персидские правящие круги, на шахский двор. Но каким образом? Шах по мотивам личных взаимоотношений уволил церемониймейстера двора Эхтесаболь-Молька, человека влиятельного и хорошо осведомленного. Тот по спорным по сей день побуждениям (не только из чувства мести) довел до сведения посланников России и Британии подробности двуличной игры главы правительства Мустоуфи-эль-Мемалека.

И фон Эттер, и Чарлз Марлинг поняли, что глава Кабинета министров делает все от него возможное, чтобы дать германцам и туркам выигрыш во времени. Для первых – закончить формирование отрядов своих сторонников в самой Персии. Для вторых – перебросить из Месопотамии в Персию регулярные войска. И тогда два союзных по Антанте государства в противодействии таким замыслам оказались бы застигнутыми врасплох.

Теперь фон Эттер и Марлин имели полное право потребовать объяснений, что они и незамедлительно сделали. Министрам Мустоуфи-эль-Мемалека пришлось оправдываться и пытаться убедить посланников России и Англии в том, что они здесь ни при чем. Что якобы в иранском Курдистане, в Керманшахе мятеж против шахской власти подняли расквартированные здесь отряды жандармерии во главе со шведскими, немецкими и турецкими офицерами. И что жандармов поддержали вооруженные отряды «борцов за веру» – муджахидов.

Министры доказывали, что против мятежников уже посылались отряды шахских казаков, но все безуспешно. Они или разбегались в начале боевых столкновений. Или, как правоверные мусульмане, «садились в бест», то есть укрывались от преследователей, тоже правоверных мусульман, в святых местах – мечетях, мавзолеях. А в святых местах оружие не обнажалось.

Члены правящего кабинета говорили фон Эттеру и Чарлзу Марлингу слова вполне правдоподобные, но дипломаты имели совсем иную достоверную информацию. И не только высказанную им бывшим церемониймейстером шахского двора, но и полученную ими по другим каналам.

Само собой разумеется, что посланники сразу же доложили о признаниях Эхтесаболь-Молька в Лондон и Петроград. Реакция оттуда не заставила себя ждать. Министры иностранных дел Великобритании и России Эдуард Грей и Сергей Сазонов выступили с резкими официальными заявлениями, которые сразу же стали известны властным структурам шахской Персии.

Их суть сводилась к тому, что заключенный тегеранским кабинетом тайный союз с противниками Антанты развязывает ее державам руки в отношении нейтральной Персии, вплоть до оккупации ее своими войсками и последующего раздела страны. О разделе персидской территории на зоны влияния речь уже не шла.

В условиях идущей Великой войны это были не пустые слова: Антанта не могла допустить того, чтобы Персия оказалась на стороне кайзеровской Германии и султанской Турции. Тогда большая война пришла бы на границы российского Туркестана и британской Индии и свою роль в ней мог бы сказать «мусульманский фактор Востока».

Угрозы, которые прозвучали в адрес Персии из уст глав МИДов двух держав Антанты, заставили официальный Тегеран предпринять ряд шагов в «обратном направлении». Но таких шагов от правительства Мустоуфи-эль-Мемалека в Берлине и Стамбуле вряд ли могли ожидать. Персидскую столицу пришлось покинуть германскому послу принцу Генриху Рейсскому с его дипломатическим аппаратом, а также послам Австро-Венгерской империи и Турции. Из Тегерана пришлось уехать и наиболее одиозным сторонникам персидского-германского сближения.

Изменилось и «лицо» шахского Кабинета министров. В его состав были введены три сторонника сближения Персии с Россией и Англией, то есть с воюющей Антантой. Это были престарелый принц Сапехдар (или Сепехдар), получивший портфель военного министра, представитель Каджарской династии Ферман-Ферма, ставший министром внутренних дел. То есть эти два человека возглавили силовые структуры нейтральной страны. Третий русофил и англофил стал министром без портфеля.

Пока шли эти перестановки и уменьшалось количество дипломатов, аккредитованных в Тегеране, противники Антанты на персидской территории не теряли времени даром. То есть за какие-то считаные дни внутриполитическая обстановка в стране накалилась до предела, когда могли вспыхнуть боевые столкновения в жизненно важных центрах Персии.

В непосредственную близость от столицы стали сходится немалые числом вооруженные отряды кочевых племен, в первую очередь воинственных бахтиаров, обитавших западнее Исфахана. Кочевники «подбадривали друг друга» призывами истребить русскую казачью бригаду, стоявшую в Казвине. Съехавшиеся туда беглецы из различных городов страны являли собой богатую военную добычу, взятие которой всегда являлось «делом жизни» кочевых племен, где каждый дееспособный мужчина имел оружие и коня.

Вокруг города Хамадана и на перевале Султанбулаг полным ходом началось возведение различных оборонительных сооружений. Полевыми фортификационными работами руководили опытные немецкие и турецкие офицеры. Такое строительство всегда требовало больших средств и много рабочих рук, но в данном случае деньги были.

В священном для мусульман-шиитов городе Кум (к югу от Тегерана) с легкой руки графа Каница было создано два прогерманских комитета. Один – «национальной обороны», другой – «защиты ислама». И тот, и другой комитеты выпускали воззвания с призывом к правоверным взяться за оружие.

Глава персидского правительства Мустоуфи-эль-Мемалек, внешняя политика которого отличалась известным двуличием, в стороне от этих событий не был. Он стал настойчиво уговаривать правителя юного Султан-Ахмед-шаха покинуть столицу и перебраться в священный Кум. Появление там шаха могло консолидировать силы, которые выступали против держав Антанты.

В своей книге «Персидский фронт. 1915–1918» свидетель тех событий А.Г. Емельянов так описывал возможный сценарий последующих событий. С прибытием шаха в город Кум ожидалось объявление антирусского джихада, то есть священной войны против России. После этого по всей стране начались бы истребление иноверцев (не только российскоподданных) и грабеж их имущества, нападения на русские казачьи отряды, инциденты на государственной границе и тому подобное.

Фигура шаха могла стать действительно «козырной» в том противостоянии, учитывая значимость восточного монарха из династии Каджаров в умах большинства его верноподданных, прежде всего этнических персов. Белоэмигрант Ю.Н. Данилов так описывал ту ситуацию вокруг юного Султан-Ахмед-шаха:

«…Угроза беззащитному Тегерану заставила германцев подумать об оставлении этого пункта. Новым центром для продолжения из него своей агитационной деятельности был избран германцами г. Исфахан.

Германский посланник принц Генрих XXXI Рейсский употреблял все усилия, чтобы настоять на переезде в этот пункт шаха, дабы не потерять над ним своего влияния. Шах колебался, учитывая значение русских побед.

Чтобы склонить повелителя Персии на сторону немцев, император Вильгельм особой телеграммой предлагал обеспечить шаху при всяких условиях убежище и обеспеченные средства к жизни. Но телеграмма эта пришла уже тогда, когда немцы фактически покинули город (Тегеран. – А.Ш. ) и ушли на юг. Шах остался в районе столицы.

Таким образом, благодаря наступлению русских войск под начальством генерала Баратова авторитет германцев (в Персии. – А.Ш. ) был сильно поколеблен…»

Если бы события в нейтральной, но крайне неустойчивой внутри Персии развернулись таким образом, то, вне всякого сомнения, страна могла быть автоматически втянутой в Первую мировую войну на стороне Германии и Турции. Такой прогноз развития событий по сценарию графа Каница и принца Генриха Рейсского, однако, не оправдался. Да и не мог оправдаться: в Берлине и Стамбуле «востоковеды» и «специалисты по Персии» явно преувеличивали свои возможности и способности.

В российском Министерстве иностранных дел с началом Великой войны сочли, что единственным выходом из создавшегося положения – то есть реалий появления враждебного Персидского фронта – может быть только посылка войск в шахские владения. То есть речь шла о применении открытой силы. Глава МИДа С.Д. Сазонов полагал, что достаточная численность экспедиционных войск была около 10 тысяч человек.

Необходимость решения такой проблемы министр иностранных дел поставил перед Ставкой Верховного главнокомандующего и штабом Отдельной Кавказской армии, то есть перед генералом от инфантерии Н.Н. Юденичем. По мнению Сазонова, главные силы экспедиционных войск должны были разместиться под Тегераном.

Ставка, в свою очередь, посчитала, что успокоение северной части Персии (зоны российского влияния) невозможно без «ареста главнейших агитаторов, не исключая германских и турецких дипломатических представителей». Был поставлен вопрос о пресечении вооруженной рукой караванной доставки оружия из сопредельной Турции, то есть из ее Месопотамии. Ставка предлагала выдвигать войска в виде походных колонн с одновременным установлением контроля («быстрого наблюдения») на заранее определенных территориях.

Для того чтобы обеспечить спокойствие в той части Персии, которая прилегала к Туркестану, Хорасанский отряд полковника Гущина усиливался вдвое. Теперь он состоял из 1-го и 2-го Семиреченских казачьих полков при 4 пулеметах (всего 1000 человек).

Семиреченские казаки, имевшие на своем счету захват нескольких караванов с оружием и боеприпасами, надежно прикрыли в Хорасане пустынную границу с Афганистаном.

У германцев и турок в этом северо-восточном остане Персии, самом огромном по территории, так и не нашлось надежных пособников, готовых взяться за оружие. Так что Хорасан в годы Первой мировой войны оказался одной из самых спокойных персидских провинций. И это несмотря на то что здесь проживали немало кочевых и полукочевых племен, имевших в достатке оружие для мужской половины.

Речь шла о племенах пуштунов (афганцев), джемшидов, теймуров, караях, хазарейцев, белуджей, гоударей. Почти все они имели соплеменников в соседнем Афганистане. То есть если бы эти племена в персидском Хорасане взялись за оружие против русских экспедиционных войск, то их выступление, вне всякого сомнение, имело бы отклик в соседней стране. Однако этого вопреки желаниям в далеких Берлине и Стамбуле так и не случилось.

Англичане, в свою очередь, ввели войска в Систан, заселенный преимущественно кочевниками-белуджами. Так была создана достаточно эффективная завеса от Каспия до Оманского залива против проникновения в Афганистан и Белуджистан германской и турецкой агентуры и доставки туда оружия. Более того, эта мера внесла известное успокоение в восточной, приграничной части Персии.

Вопрос о посылке в Персию значительных экспедиционных сил решался сложно. Отдельная Кавказская армия, немалая часть войск которой была отправлена на европейский Восточный фронт, в это время вела тяжелые бои на Алашкертском направлении. Резервов она почти не имела, равно как и достаточных запас патронов и снарядов (часть их запасов была отправлена с Кавказа), провианта и военного имущества.

Поэтому новый царский наместник в Тифлисе, он же главнокомандующий Отдельной Кавказской армией великий князь Николай Николаевич-младший (бывший Верховный главнокомандующий России) доносил в Могилевскую Ставку о том, что не в состоянии выделить в Персию 10-тысячный отряд, о необходимости которого говорил глава российского МИДа.

Но именно с прибытием великого князя в Тифлис штаб Кавказской армии вплотную начал разработку «секретной операции» по вводу в Персию экспедиционного кавалерийского корпуса. Николай Николаевич-младший, поддержавший предложение главы МИДа России, в телеграфных переговорах убедил Ставку в необходимости проведения операции без промедления.

Однако предложение министра иностранных дел Сазонова великий князь Николай Николаевич-младший и командующий Отдельной Кавказской армией генерал от инфантерии Н.Н. Юденич отклонили. Во-первых, это был пассивный вариант действий. Во-вторых, в военном отношении ошибочный, то есть он не решал стратегической задачи «секретной Персидской экспедиции».

И, наконец, в-третьих, размещение 10-тысячного корпуса в Тегеране для контроля за обстановкой в персидской столице не давало контроля над самой страной. В первую очередь в областях сосредоточения прогерманских сил и границы Персии с Турцией. То есть речь шла о западных, приграничных провинциях, в том числе о горном Иранском Курдистане.

Великий князь и Юденич предложили Ставке Верховного главнокомандующего иной, свой план. Суть его состояла в следующем: с высадкой на каспийском берегу Каспия (в порту Энзели) экспедиционных войск предъявить шахскому правительству ультиматум об удалении с территории страны всей агентуры вражеских Антанте держав.

Одновременно экспедиционные войска составляли две сильные походные колонны на Хамаданском и Керманшахском направлениях. Тем самым прерывалось сообщение вражеской агентуры внутри страны с соседней Турцией. То есть прогерманские вооруженные отряды (жандармерия и конные племенные ополчения) лишались возможности получить поддержку извне.

В случае открытого вооруженного противодействия экспедиционным силам предусматривалось ведение активных действий против вражеских сил. То есть уничтожение прогерманских отрядов и действия по их интернированию (если это были турецкие и иные иностранные формирования на территории Персии).

В итоге с высочайшего волеизъявления нового Верховного главнокомандующего полковника Николая II Романова посылка экспедиционных войск стала делом решенным. Сила экспедиционного корпуса определялась в 2 пехотных батальона, 2 дружины государственного ополчения, 39 казачьих сотен и кавалерийских эскадронов при 20 конных и горных орудиях. Первоначальная численность корпуса составляла всего 8 тысяч человек.

Основу Кавказского экспедиционного корпуса кавалерийского (переименованного затем просто в Кавказский кавалерийский корпус) генерала от кавалерии Н.Н. Баратова в 1915–1918 годах составляла кавказская казачья конница. Она была хорошо приспособлена для действий в горной и пустынной местности, способна совершать в любое время года марш-броски, обладала высокими морально-боевыми качествами, отличалась в самую лучшую сторону своей организацией и высоким уровнем воинской дисциплины.

Была и другая веская причина того, что основу экспедиционных войск в Персии составила именно казачья иррегулярная конница. На обширном театре предстоящих военных действий, где хороших дорог было крайне мало, а расстояния огромны, жизнь воина зачастую зависела от его коня.

Первоначально состав Кавказского экспедиционного кавалерийского корпуса, организационно вошедшего в состав Отдельной Кавказской армии, был на 1 декабря 1915 года таков:

– 1-я Кавказская казачья дивизия (4 полка, 24 сотни);

– 2-я Кубанская и 1-я Терская казачьи батареи (12 конных орудий);

– взвод 2-й отдельной Кавказской мортирной батареи (2 гаубицы);

– 47-я саперная полурота с командой подрывников;

– 235-я Симбирская и 561-я Саратовская дружины Государственного ополчения;

– автомобильная команда.

1-я Кавказская казачья дивизия (командующий дивизией – генерал-майор Эрнест Раддац, командиры 1-й и 2-й бригад – полковники Александр Перепеловский и Николай Федюшкин) состояла на 1 декабря 1916 года из следующих четырех первоочередных полков:

Кубанского казачьего войска 1-й Запорожский Императрицы Екатерины Великой полк (6 сотен).

Кубанского казачьего войска 1-й Кубанский Генерал-Фельдмаршала Великого князя Михаила Николаевича полк (6 сотен).

(Полк особо отличился в ожесточенных боях за Сарыкамыш. Его казаки и офицеры за проявленную доблесть были представлены к почетному Георгиевскому шитью на мундиры. За отличия в октябрьских боях 1914 года полк был представлен к другой коллективной награде, существовавшей в старой русской армии, – Георгиевской ленте 1-й степени на полковое знамя.)

Кубанского казачьего войска 1-й Уманский Бригадира Головатого полк (6 сотен).

Терского казачьего войска 1-й Горско-Моздокский генерала Круковского полк (6 сотен).

1-й Кавказский казачий конно-артиллерийский дивизион (2-я Кубанская и 1-я Терская батареи), всего 12 конных орудий.

Дивизия имела две штатные казачьи команды – конно-пулеметную и конно-саперную, которые замыкались на дивизионный штаб.

В состав Кавказского кавалерийского корпуса с самого начала операции в Персии был включен Казвинский отряд, достаточно сильный по своему составу. Более того, в городе Казвине, древней столице династии Сефевидов, разместился корпусной штаб. В этот отряд входили:

– 4-й Кавказский пограничный полк (два батальона, 4 пулемета). Полк был составлен по случаю войны из пеших пограничных стражников преимущественно Закавказья.

– Сводно-Кубанская казачья дивизия (4 полка, 14 сотен).

– 1-я Туркестанская батарея (4 легких орудия).

– Одна конная сотня (Кавказской) пограничной стражи.

– Взвод 41-й ополченческой батареи (2 легких орудия).

– Взвод телефонистов и телеграфистов.

Сводно-Кубанская (затем 3-я Кубанская) казачья дивизия состояла из четырех полков, названия которых говорили о местах их формирования. В основу создания такой «сводной» дивизии было положено объединение в полноценные полки особых (ополченческих) конных сотен кубанского казачества непризывных возрастов. То есть это были добровольческие казачьи сотни. В состав дивизии (другой подобной в русской армии в годы Первой мировой войны не было) входили:

1-й Адагумо-Азовский сводно-кубанский казачий полк.

2-й Екатеринославский сводно-кубанский казачий полк.

3-й Ейский сводно-кубанский казачий полк.

4-й Ставропольский сводно-кубанский казачий полк.

В документах и литературе эти полки часто называются под своими номерами просто сводно-кубанскими полками. Но в действительности они были именными, как все полки Кубанского и Терского казачьих войск на начало XX века.

Сформирование такой добровольческой казачьей дивизии имело огромный моральный, патриотический резонанс. Поэтому не случайным стало то, что высочайшим указом государя императора Николая II полкам пожаловали не «новодельные» знамена, а старые, исторические, овеянные боевой славой Кавказского казачества во многих войнах, в том числе не в одной русско-турецкой.

На 1 декабря 1915 года Кавказский экспедиционный кавалерийский корпус (вместе с Казвинским отрядом) имел по списочному составу: генералов – 5, штаб-офицеров (старших офицеров) – 29, обер-офицеров (младших офицеров) – 261, строевых нижних чинов – 12 600, нестроевых нижних чинов – 980. Всего по списку, то есть на бумаге, – 13 875 человек, из них 295 офицеров и генералов.

Штаб и управление русского экспедиционного корпуса на территории нейтральной Персии были сформированы в Сарыкамыше с «пропиской» в прикаспийском городе Энзели. Основанием для этого стал приказ по Отдельной Кавказской армии от 24 октября 1915 года за № 9817. Приказ был подписан ее главнокомандующим, генерал-адъютантом, великим князем Николаем Николаевичем-младшим, царским наместником на Кавказе.

В действительности численность личного состава экспедиционных войск на ту дату была несколько меньшей, если учитывать раненых и контуженных, госпитализированных больных (которых в силу климата Персии становилось все больше) и откомандированных по разным причинам людей.

Поскольку главной тактической единицей баратовского корпуса являлся полк казачьей конницы, то следует уточнить его силу по штатам военного времени. Казачий полковник Ф.И. Елисеев так описал штат казачьего полка в Великой войне на Кавказе:

«Сила такого полка исчислялась в 1000 казаков и чуть более 1000 лошадей, включая обозы 1-го и 2-го разрядов. В мирное время каждая сотня имела в строю 120 казаков, а на время войны – 135. Ее составляли: вахмистры – 1; взводные урядники – 4; младшие урядники – 8; сотенные трубачи – 1; сотенные фельдшеры – 1; строевые казаки – 1.

Итого – 135.

А всего в шести сотнях – 810.

Кроме того, в каждом полку были следующие команды: трубаческая, команда связи, обозная, писарская, чины полкового околотка – медицинского и ветеринарного, полковые кузнецы, полковой каптенармус. В них числились около 100 казаков разных званий и рангов.

В полках было около 25 офицеров, 2–3 врача, 2–3 военных чиновника, полковой священник. Каждому из них по закону полагались один конный вестовой и один денщик. Итого, одних вестовых и денщиков свыше 60 казаков.

Каждая дивизия имела пулеметную (8 пулеметов) и конно-саперную команды, которые формировались казаками из всех четырех полков дивизии.

Писари, конные вестовые и денщики для всех офицеров и чиновников штаба дивизии набирались также из полков.

ГІо закону, изданному с начала войны, семьи офицеров могли также иметь при себе денщика из полка. Кроме тех казаков, которые полагались по штату штабу дивизии, все остальные числились по спискам полка и составляли на полк около 1000 казаков».

Особенностью первоначальных боевых действий Кавказского экспедиционного кавалерийского корпуса на территории сопредельного государство виделось три обстоятельства. Они определяли «лицо» вероятного противника.

Во-первых, открытых столкновений с шахской армией не предвиделось. Султан-Ахмед-шах и его правительство в той ситуации на военный конфликт с Россией и Антантой пойти не могли. В противном случае это стало бы быстрой военной катастрофой для Персии.

Во-вторых, прогерманские и протурецкие силы, значительные но численности, имели в своей основе иррегулярность. Если, разумеется, не считать отряды персидской жандармерии, обученные шведскими инструкторами на европейский лад.

И в-третьих, противостояние с турецкой армией могло начаться только после того, как русские экспедиционные силы вышли к границе Персии с турецкими Западной (Горной) Арменией и Месопотамией (современным Ираком).

Здесь следует отметить следующее. О численности германо-турецких вооруженных отрядов в Персии на конец 1915 года в источниках приводятся довольно противоречивые сведения. Но в любом случае экспедиционный корпус уступал им и в числе сабель, и в числе штыков. Имел он превосходство только в полевой артиллерии.

То есть, по сути дела, экспедиционный корпус был конным корпусом. Это давало ему большую маневренность в стране, в которой отсутствовали железные дороги, если не считать той, что связывала Россию от станции Джульфа со столицей Южного Азербайджана, городом Тавризом и Шериф-кале на берегу озера Урмия. Зато древних караванных дорог для вьючного транспорта здесь было много, в том числе и в горных районах.

Формирование экспедиционного корпуса для действий в нейтральной Персии началось в начале октября 1915 года. Этим делом занимались лично генерал от инфантерии Николай Николаевич Юденич и штаб Отдельной Кавказской армии.

Прибывший из Тегерана в Тифлис первый секретарь российской миссии доложил наместнику в присутствии начальника армейского штаба генерал-майора Л.М. Болховитинова о положении дел в Персии. Великий князь Романов приказал посланцу из персидской столицы передать посланнику фон Эттеру следующее:

«Уже собран отряд из отличнейших воинских частей, снабженный всем необходимым. Этим экспедиционным корпусом будет командовать генерал, недавно отличившийся на турецком фронте, хорошо знакомый с восточными народностями, умеющий с ними обходиться.

Войска немедленно начнут грузиться в Бакинском порту. Из Энзели они будут двинуты в Казвин, в 140 километрах от Тегерана, где и будет находиться ставка командира экспедиционного корпуса».

Собственно говоря, это были начальные действия отправляемого в Персию кавалерийского корпуса. Войска перебрасывались кратчайшим и скорейшим путем – морем, по Каспию. Энзелийский порт был способен одновременно принять немало транспортных (десантных) судов под разгрузку. Морским же путем можно было беспрепятственно и быстро осуществлять снабжение экспедиционных войск.

Вопрос о переброске войск по суше, по короткой железной дороге и походным порядком, не стоял, хотя и рассматривался.

Встал вопрос о командующем формирующегося экспедиционного корпуса. Успех предстоящей операции по ту сторону границы России с Персией во многом зависел от удачного, верного выбора кандидатуры такого человека в генеральских эполетах. Здесь великий князь Николай Николаевич-младший и Юденич были полностью солидарны во мнении, что «тут нужен генерал популярный и решительный, боевой и дипломат, знающий Восток и кавалерист».

То есть речь со всей вероятностью шла о военачальнике из состава Кавказских казачьих войск. После обсуждения ряда кандидатур во главе экспедиционного корпуса был поставлен генерал-лейтенант Николай Николаевич Баратов, начальник 1-й Кавказской казачьей дивизии, который лучше всего отвечал вышеизложенным требованиям.

Он вел свою родословную от грузинских князей Бараташвили, будучи сыном сотника-дворянина Терского казачьего войска. За его плечами была учеба во 2-м военном Константиновском и Николаевском инженерном училищах, Академии Генерального штаба, которую он закончил в 26 лет в 1891 году.

Баратов имел прекрасный боевой послужной список. Полковником участвовал в Русско-японской войне 1904–1905 годов, командуя 1-м Сунженско-Владикавказским полком Терского казачьего войска. На его счету были лихие конные рейды по неприятельским тылам в составе сводной группы генерала П.И. Мищенко. За боевые отличия получил производство в генерал-майоры Генерального штаба.

С 1907 года Н.Н. Баратов служил начальником штаба 2-го Кавказского армейского корпуса. В первую кампанию Великой войны, в 1914 году получил под свое командование первоочередную 1-ю Кавказскую казачью дивизию. Ее полки отличились в Сарыкамышской операции, в которой полному разгрому подверглась 3-я турецкая армия, во главе которой стоял султанский военный министр мушир Энвер-паша.

Новым отличием генерала-генштабиста стала Алашкертская операция лета 1915 года. Тогда Баратов возглавил сводный отряд, которому была поставлена задача ликвидировать угрозу прорыва турецкого 4-го армейского корпуса в тыл главной (Карской) группировке сил Отдельной Кавказской армии. Баратовский отряд не только восстановил, казалось бы, безнадежно утраченное положение на угрожаемом участке фронта, но и нанес неприятелю серьезный урон.

В Баратове как в военачальнике подкупали не только его решительность и расчетливость в действиях. Он был способным кавалерийским генералом, полагавшимся на скрытность маневра и внезапность удара. На войне был удачлив, заботился о подчиненных ему людях, был прост в общении с ними.

Это дало ему большую популярность в кавказских войсках, прежде всего в казачестве. Не случайно казаки Терека и Кубани полюбили новую фронтовую песню безвестного для них автора, в которой были и такие незамысловатые слова:

«Наги Баратов бодр и весел,

Всех к победе он ведет.

Что ж, казак, ты нос повесил?

Веселей гляди вперед!»

В выборе начальника «секретной Персидской экспедиции» современников поражала одна деталь. Считалось, что великий князь Николай Николаевич-младший должен был относиться к генералу Баратову не самым благожелательным образом из-за одного, известного многим случая. Он касался малозначительного, но весьма красноречивого эпизода общения двух людей, которые на протяжении трех военных кампаний будут «заниматься» Персией. Об этом подробно рассказал в своей берлинской книге А.Г. Емельянов.

Случай состоял в следующем. Прибыв в 1915 году на Кавказ, бывший Верховный главнокомандующий России первым делом объехал фронтовые войска, чтобы вникнуть в обстановку, показать себя и людей посмотреть. Встречали великого князя всюду радушно. И потому что был из Романовых, и потому что имел несомненные боевые заслуги перед Отечеством. В полках и дивизиях в таких случаях накрывалось походное угощение («дастархан») в лучших традициях кавказского (горского) гостеприимства.

«Дастархан» был накрыт для Николая Николаевича младшего и в штабе 1-й Кавказской казачьей дивизии. Обязанности тамады («тулумбаша») на столь ответственном застолье взял на себя сам Баратов, тонкий знаток кавказских обычаев и неистощимый в застольных речах собеседник.

Посреди застолья великий князь, то ли забыв кавказский обычай, по которому без разрешения тамады никто не может обратиться к присутствующим с тостом, то ли не пожелав с ним считаться в силу своего положения, вдруг встал и начал говорить.

«Извините, Ваше Величество, – вежливо перебил его Баратов, – Вы оштрафованы!»

На недоуменный вопрос великого князя, в глазах которого зажглись недобрые огоньки, командир казачьей дивизии спокойно ответил лаконичным, но достаточно емким пояснением суть этого кавказского обычая и предложил подвергнуться штрафу – осушить большой кубок вина.

Сказано было так, что член семьи Романовых без малейших возражений покорился…

Перед генералом-генштабистом Н.Н. Баратовым командованием Отдельной Кавказской армии была поставлена задача «до объявления войны Персией России поднять престиж русского имени, а с момента объявления войны занять Тегеран с целью закрепления политического положения России в Персии».

Начальником корпусного штаба был назначен Генерального штаба полковник Николай Францевич Эрн, начальник штаба 1-й Кавказской казачьей дивизии. Баратов хорошо знал этого человека, своего подчиненного по началу Великой войны на Кавказе.

Это был опытный офицер-кавказец, за плечами которого была учеба в Елисаветградском кавалерийском училище, Академии Генерального штаба и Офицерской кавалерийской школе. Служил в Нижегородском драгунском полку. Участвовал в Гражданской войне на юге России на стороне Белого движения. Умер на 93-м году жизни в чине генерал-лейтенанта парагвайской армии в столице Парагвая, городе Асуньсьоне.

Корпусные войска стали сосредотачиваться в Баку и его окрестностях. Большая часть сил перебрасывалась в Персию морем, для чего были мобилизованы Каспийская военная флотилия и гражданские суда, приписанные к портам Каспия: Астрахани, Баку, Красноводску и другим. Часть этих судов самого различного предназначения в мирное время ходила и по Волге.