Текст книги "Дар страны Мидос (СИ)"

Автор книги: Алексей Удалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

5

Он открыл глаза. На самом деле сон. Это был сон!

Чудо произошло…

Прозрачное небо сияло над головой и огромное ласковое солнце. Вокруг пели птицы, а он лежал на пахучей луговой траве. На его откинутой руке покоилась головка самого прекрасного существа на свете – Ланы. Глаза ее были закрыты, и грудь тихонько приподнималась в такт мерному сну.

– Господи! – крикнул Бережной, не помня себя от счастья.

Девушка встрепенулась, щурясь от света, удивленно взглянула на него.

– Ты чего?

– Ничего! – выдохнул он. – Приснилась жуть.

– Что тебе приснилось? – спросила она, как добрый детский врач, и погладила его по волосам.

– Да ужас. Даже рассказывать противно… И смешно. Представляешь, я попал в гестапо! И сейчас меня должны были пытать… Наверно я слабый духом – не смог выдержать даже начала пыток, проснулся…

Лана улыбнулась.

– Милый ты мой. Ты просто устал, – в глазах ее сверкнули огоньки. – Сейчас я тебя полечу! – и девушка перекатилась на него всем телом.

После виденного кошмара это было счастьем на грани абсолюта.

Ох, м-м!.. Так не вовремя сильный дискомфорт в счастье внесла оса, укусившая его в ногу. Макар дернулся и зашипел от боли. Еще одна оса впилась ему в ногу. Потом еще одна, после которой ничего уже его не занимало, кроме жестоко ноющего бедра.

Да и Лана преобразилась. Нежность сдуло с ее лица, в глазах сквозил хищный интерес. И лицо ее стало ужасным – мясистым, с красными прожилками на носу, с щербатым ртом, извергающим запах перегара…

– Что? – послышался голос издалека.

– Нормально, – ответил палач и рывком поставил Макара на ноги.

Бережной вскрикнул от боли в плече, но устоял на ногах. Бетонные стены в ярком свете снова окружали его. Чуда не случилось. Осы, кусавшие его, оказались вставленной в черную рукоятку длинной спицей с крючками, которую держал в руке красномордый гестаповец. Из рваных отверстий в ноге Макара сочилась кровь.

– Хорошо, – ответил главный, сидевший в кресле. – С чувствительными проще работать.

Он встал и подошел к Бережному. Громко сказал в лицо:

– Будешь отвечать на все мои вопросы, понял! Иначе будешь прямо здесь жрать ошметки своего вонючего тела. Ты понял меня, падаль?

Вытянувшийся перед ним Макар закивал головой.

Гестаповец успокоился и плюхнулся обратно в кресло.

– Я скоро с ними голос сорву… Запомни, всех, кто связан с покушением, приказано выворачивать наизнанку. А ты искал контактов с заговорщиками, имел при себе шифровку. Твое дело очень тухлое. Но если будешь сотрудничать – будешь жить.

А может и вправду – сдать их всех? Это же все высокопоставленные чины вермахта, враги. Подло было бы сдавать Штауффенберга, но он уже должен быть мертв, да еще его помощника – у которого жил, а до остальных какое дело? Пусть фашисты уничтожают друг друга – только своим польза… Но нет, так дело не пойдет. Враги врагам рознь. Если враг ополчился на еще более страшного врага, то он уже почти союзник. Уж лучше пусть будут нам противостоять вменяемые армейские офицеры и генералы, чем поставленные на их место, лишенные химеры совести эсэсовские отморозки. Так что сдавать заговорщиков – вредить своим.

– Твое полное имя, дата и место рождения?

Макар молчал, он не знал, что говорить. Кем представиться?

– Ну?

Бережной напрочь растерялся. Офицер кивнул своему подручному.

Тот медленно подошел к узнику и, поиграв желваками, как бы оценивая жертву, резко ударил ему кулаком точно в нос.

Камера перевернулась, Макар грохнулся на спину и от удара головой о бетонный пол снова потерял сознание. Пришел в себя оттого, что его слегка пинали по ребрам и приказывали встать.

Когда он поднялся и попытался дотронуться рукой до, скорее всего, сломанного носа, из которого хлестала кровь, красномордый заорал:

– Руки по швам!

Бережной снова вытянулся, чувствуя, как теплая кровь обильно течет по его голому торсу.

– Ну что, мозги прочистились? – невозмутимо спросил главный. – Я повторяю вопрос. Твое полное имя?

Макар действительно начал лихорадочно соображать. Главное – не расколоться, что он русский. Тогда начнутся лишние вопросы и лишние зверства. С немцем тоже церемониться не будут. Надо набивать себе цену. Лучше всего представиться англичанином, у них с немцами действует конвенция.

– Мое имя Джон Стоун, я английский разведчик.

– Вот как? – взметнул брови гестаповец. – Прямо так сразу? Давайте по порядку. Год рождения?

Макар замешкался, прикидывая в каком году он мог родиться.

– Что, забыли? – снова удивился следователь.

– Тысяча девятьсот шестнадцатый.

Секретарь писал в своем журнале.

– Место рождения?

– Лондон.

– Подробнее. Адрес.

– Э… – Макар понял, что и британское подданство его не спасет. – Я родился на… Даунинг-стрит, дом тридцать четыре.

Офицер прищурился. Он, похоже, тоже засомневался в успехе английской версии, нажал на кнопку в стене.

Дверь громыхнула, появился коридорный.

– Пусть пригласят сюда гауптштурмфюрера Майнлиц из западного сектора отдела контрразведки, – велел следователь, и парень, щелкнув каблуками, вышел.

Потом Макар по инерции врал – зная уже, что это бесполезно – сколько он служит в разведке (шесть лет), в каком чине (капитан), направление его деятельности (подрывная работа в Германии) и тому подобное. Наконец, был задан вопрос: какова его роль в подготовке государственного переворота и покушения на фюрера, кого из участников заговора он может назвать…

В этот момент дверь открылась и в камеру вошла стройная, средних лет женщина в черной приталенной форме.

– Хайль Гитлер! – приветствовала она офицера и покосилась на окровавленного Бережного. Никаких эмоций не проявила.

– Хайль Гитлер, – привстал гестаповец, – Фрау Майнлиц, я попрошу вас задать этому человеку несколько вопросов об Англии и деятельности английской разведки, и составить заключение о степени его осведомленности.

– Общих вопросов об Англии?

– Да, и о Лондоне, уроженцем которого он себя называет.

Фрау подумала пару секунд и, повернувшись к арестанту, заговорила по-английски.

Макар что-то отвечал, путался, выдумывал на ходу.

Наконец, сотрудница западного сектора, говорившая с Бережным спокойно и даже доброжелательно, отвернулась от него.

– Этот человек прекрасно владеет английским, но ни в Лондоне, ни вообще в Великобритании никогда не был. Также он не имеет представления о структуре и работе МИ-6… – она помолчала. – Или он профессионально пытается создать о себе такое впечатление.

Офицер покачал головой.

– Благодарю вас, фрау Майнлиц, вы свободны.

Когда дверь за знатоком Англии закрылась, гестаповец потянул ворот рубашки и сплюнул на пол.

По кивку его головы красномордый принялся за дело. Он крушил кулаками и ногами все тело Бережного, стараясь не трогать только челюсть – чтобы заключенный мог отвечать на вопросы. А Макар, как заевшая пластинка, повторял, что он англичанин и упрашивал поверить ему. Потом, когда он уже почти перестал шевелиться, главный гестаповец сказал:

– Хорош, а то подохнет. Уложи его в кровать.

Экзекутор ухватил тело жертвы и забросил на железную скамью. Потом он зафиксировал металлическими хомутами руки, ноги и голову арестанта.

Щедрым потоком в лицо Макару полилась холодная вода из ведра. Он чуть не захлебнулся и вполне пришел в себя.

Перед ним возникла физиономия следователя.

– Теперь, сучье семя, ты будешь говорить правду… Англичанин! Кого знаешь из участников заговора?

– Никого не знаю…

Потом над ним навис палач в резиновом фартуке.

Офицер, севший в кресло, отхлебнул уже совсем остывший кофе и спросил:

– Людвиг, какая у него рука-то болтается? Правая… Она ему все равно уже без надобности. Сломай ему палец. Медленно, чтоб прочувствовал.

Вопли, огласившие камеру, проникли далеко за ее мощные стены. Следователь и секретарь зажали уши пальцами, пока крики не перешли в стоны и хрипы.

– Что ж ты так орешь-то, мразь, – недовольно проговорил с кресла следователь. – Это только начало. Когда закончатся пальцы, мы тебе локоть разберем. Говори, кого знаешь из участников заговора!

– Ш-штауфенберга… – просипел Бережной. – Больше никого не знаю… имел дело только с ним…

– Врешь… Давай!

Снова вопли накрыли всех с головой.

Его мучили профессионально. Резали, дробили, увечили.

Молчать было невозможно. Сначала он называл по очереди тех, кого уже должны были расстрелять вместе с полковником, потом тех, про кого знал, что они уже должны быть арестованы.

Потом он обезумел от боли; он уже не сознавал, что говорит, выдал кого-либо еще или нет.

От диких страданий он взялся орать на всех известных ему языках. Видимо, когда в Мидосе ему уложили эти языки прямиком в мозг, русский перестал быть для него единственным своим, на котором только и возможно кричать в беспамятстве. Все языки стали для него своими, и он сильно шокировал полиглотскими воплями своих мучителей.

Следователь испугался: может он и впрямь сотрудник иностранных спецслужб, но потом понял: это просто совершенно безумная особь.

Арестант, вконец ошалев, нес полнейшую околесицу: орал, что 9 мая следующего года им всем придет полный капут, а могло бы это случиться еще вчера, потому что он – этот сумасшедший – специально для этого прилетел сюда из будущего, да еще и из другого измерения…

Секретарь поинтересовался – следует ли все это вносить в протокол?

– Давай мы из себя-то хоть идиотов делать не будем! – ответил следователь.

Потом этот шизофреник начал винить себя в том, что из-за его легкомыслия человечество в следующем веке ждет катастрофа. У людей отнимут чувства. А главным вершителем этого злодейства станет шеф гестапо Мюллер, омолодившийся с помощью пришельцев из надпространства…

– Все, хватит, – не выдержал следователь, поворачиваясь к палачу. – Успокой этого пришельца.

Красномордый покачал головой:

– Он свихнулся. Преодолел болевой порог.

– Ну заткни его как-нибудь! Ты слышал, в чей адрес он слюной брызнул? Ничего вразумительного он больше не скажет. Ты что, потерял квалификацию?

Ни слова больше не говоря, специалист в фартуке склонился над лицом заключенного. Тот задергался и, подавившись воплем, обмяк.

6

Серый бетонный потолок. Лампочка в решетке. Половину камеры видно, половина затемнена. И ужасная, дикая боль в голове, везде.

Мрак… Снова серый потолок. Потом опять мрак. И так много раз.

Однажды он смог повернуть голову. Он лежит на кровати с постельным бельем, в пижаме. Что это? Он же помнит, что был в гестапо. Он и сейчас в гестапо, ведь перед ним – тюремная камера. Но почему на кровати? Макар повернул голову в другую сторону и увидел возле кровати капельницу. Его лечат? Зачем? Чтобы снова пытать? – он содрогнулся и опять упал во мрак.

…Почему он видит только наполовину, что со вторым глазом?

Макар кое-как приподнял левую руку, дотянулся ею до правого глаза. Там была повязка. Он надавил пальцем, и тот не встретил привычного выпуклого препятствия. Там было пусто.

Вон оно что…

Бережной лежал и удивлялся, свыкался с наступившей реальностью. И что дальше?

Потом пришла мысль: а вот Штауффенберг с этим жил и еще стал героем своей страны…

Да, только разница есть. Макару в этих стенах не дадут стать героем. Только жалким стукачом. Если его начнут потрошить вторично – он в себе не уверен – скорее всего, выпотрошат до основания. А, может, теперь уже и нет… Если свыкнуться с мыслью, что все кончено…

Макара кормили бульонами, делали уколы, перевязки, примочки на вздутом, обезображенном лице. Он спрашивал их о смысле его лечения, но с ним не разговаривали.

Все стало ясно, когда в один из дней (третий или четвертый, как он пришел в себя на кровати) в камеру зашел гестаповец. Он осмотрел арестанта и спросил у санитарки:

– Говорить может?

– Да, может говорить, – встрепенулась кудрявая женщина в белом халате. – Но он еще очень слаб для допроса. Сердце может не выдержать.

– Это не ваше дело, – наставительно произнес офицер. – Понимает все? – и тут же решил сам удостовериться, повторил вопрос Макару. – Вы меня слышите? Понимаете, где находитесь? Готовы отвечать на вопросы?

Бережной в ужасе закрыл свой единственный глаз.

– Все понимает, – удовлетворенно констатировал гестаповец и вышел из камеры.

Макар обдумывал, как в его беспомощном состоянии можно раз и навсегда избежать будущих страданий, когда дверь открылась, и в камеру вошли два очень солидных офицера. Увидя лицо Макара, вернее, то, что было на его месте, они дружно поморщились. Потом у вошедшего следом врача поинтересовались – может ли заключенный стоять.

«Нет, – ответил тот, – он даже сидеть еще не может».

«Посадить его на кровати» – приказали начальники.

Санитарки аккуратно посадили Бережного, прислонив спиной к приставленной подушке. И тут же вышли. Потом охранник занес в камеру обитый коричневой кожей стул и тоже удалился.

В молчаливом ожидании прошло несколько минут.

Макар, с поднимающимся в груди волнением, затаил дыхание.

И вот в камеру к изувеченному не спеша зашел еще один гестаповец – небольшого роста, коренастый мужчина.

Присутствующие офицеры вытянулись по струнке.

Макар его сразу узнал, хотя он был намного моложе того старика, который великодушно распорядился «убить его достойно». Узнать – узнал, но уж никак не ожидал этого. Сам Мюллер!

– Это что такое? – раздраженно спросил шеф гестапо, указывая на арестанта.

Офицеры молчали.

– Как же вы непрофессионально работаете! – заворчал Мюллер. – У него не лицо – свиной рулет! Да еще без глаза что ли?.. Бездари! Разве можно так обращаться с информативным материалом? Вы еще убейте фигуранта на первом же допросе! Честь вам и хвала будет!

– Но кто же мог знать… – попытался оправдаться один из гестаповцев.

– Вы должны знать! Всё знать, и всё предвидеть. И вообще, учить вас что ли, как работать с контингентом? Максимум воздействия и минимум риска для жизни, пока есть хоть какие-то сомнения, что у него отобрана вся информация. И для этого у вас есть самые передовые методы… А потом, пожалуйста – если преступник заслуживает смерти – упражняйтесь с ним, как считаете нужным.

Мюллер утратил интерес к подчиненным, сел на стул и вбуравил глаза в Бережного.

– Вы можете говорить?

Макар закивал головой и ответил:

– Могу, только дикция не очень. Губы разбиты.

– Ничего, я вас понимаю, – ответил шеф гестапо. – Моя фамилия Мюллер… Поняли, да?.. Вы до сих пор живы потому, что я лично заинтересовался вами. Поэтому советую со мной быть предельно откровенным. Если мой интерес подтвердится, вы, очень возможно, останетесь живы. Так что вам следует постараться. В противном случае… с вами будут работать более тонкие специалисты, чем те, кто допрашивал вас раньше. Вам все ясно?

Макар снова закивал головой.

– Прекрасно. Мы не будем с вами отвлекаться на мелочи, перейдем сразу к фундаментальным сюрпризам, которые вы нам преподнесли. Записка, изъятая у вас, которая представляла собой якобы шифровку, была изучена нашими специалистами, прошла несколько лингвистических экспертиз, в результате чего установлено, что это именно текст, а не шифр. Только текст, написанный на несуществующем в мире языке… Кроме того, химические экспертизы показали, что бумага и чернила также произведены по неизвестной нам технологии. Как вы это объясните? Только сразу напоминаю о моем предупреждении…

Так вот оно что! Записка Ланы спасла ему жизнь. Ее исследовали, удивились и стали докладывать вверх по команде… А в это время его увечили как простого немца, участвовавшего в заговоре… А что же с кристаллом?

Но секунды шли, надо было что-то отвечать.

– Вы правы, – медленно начал Макар, давая себе время на раздумье. – Это текст… на языке, которого вы не знаете… – тут его осенило, и сверкнула искра надежды. – Я тоже его не знаю… Это искусственный язык. Но мне, как связному, было вручено считывающее устройство…

– Что? – спросил Мюллер. – Что значит «считывающее устройство»?

– С помощью него текст можно автоматически перевести на немецкий, – заспешил Бережной. – Оно представляет собой круглый кристалл, который, если им провести по записке, отсканирует, то есть прочитает текст и озвучит его голосом по-немецки, как магнитофон. Это сложная новая технология. Могу показать, как это сделать… Иначе невозможно прочитать сообщение.

Мюллер в раздумье смотрел на обезображенное лицо собеседника.

Потом он повернулся к подчиненным, и неожиданно весело сказал:

– Так вот что означает это прозрачное яйцо! А мы-то с вами, дурни, головы ломали! «Считывающее устройство» – куда же проще! – он посерьезнел и обратился к Макару. – Значит, предлагаете наглядную демонстрацию? Хорошо. Кое-чем вы нас уже серьезно удивили… Кстати, это сэкономит мое время, у меня сейчас много неотложных дел…

Мюллер повел пальцем, и офицер достал из кейса кристалл и листок бумаги.

Бережной боялся поверить своему счастью. Глаз его засветился как лампочка, во рту начисто пересохло.

Шеф гестапо спросил у подчиненного:

– Вы убеждены, что этот предмет безопасен?

Тот подтвердил:

– Полное отсутствие каких-либо взрывчатых веществ, механики, электрики. Вообще в нем нет… ничего. Некоторые сегменты его вращаются вокруг оси, правда, оси, как таковой, нет. Это можно будет прояснить только после демонтажа предмета, но, по вашему приказу, сначала был назначен этот допрос…

Мюллер кивнул и офицер продолжил.

– Непонятна и роль координатной разметки, нанесенной на поверхность предмета. И еще имеется одна скрытая кнопка, активизация которой не дает никаких видимых результатов…

Макар похолодел.

Как не дает? Кристалл не работает? Но почему? С виду он в целости…

Тут Макар начал быстро соображать. Кристалл не работает, сколько бы они ни жали на кнопку, потому что… они все мертвые. Он же в прошлом. Реально все эти люди давно уже умерли. Мертвые не могут перемещаться. Их время ушло, кристалл, который должен вернуться в Мидос XXI века, не воспринимает их как субъектов жизни. И даже единственный из них ныне здравствующий – сто с лишним летний старикан Мюллер – не может отсюда попасть в собственное будущее. Ведь Лана говорила, что готового будущего нет. Для каждого человека есть лишь постоянно длящееся во времени настоящее. Его можно куда угодно направлять, но перепрыгнуть вперед через самого себя нельзя.

Он здесь единственный, кто может воспользоваться кристаллом.

– Дайте мне прибор и документ, я его прочитаю.

Мюллер хмыкнул и кивнул подручному.

Гестаповец подал Бережному листок. Тот положил его левой рукой на одеяло. Потом, весь внутренне дрожа, взял кристалл.

Осмотрел его. Временную координату не собьешь – он вернется в Мидос ровно через столько дней после исчезновения, сколько провел здесь, это неизменяемая величина. А вот пространственная координата была сдвинута. Нажми он сейчас на кнопку, попал бы на территорию ноэлитов. Из огня да в полымя.

– Сейчас, – сказал он, – вы его немного сбили, я подстрою…

Превозмогая боль, Бережной зажал кристалл между коленей и с усилием повернул упругую поверхность по кругу. Вынул кристалл, убедился, что отметка находится где-то во владениях дарийцев (почти на самой границе, но времени дальше крутить сферу уже не было), крепко сжал кругляш в руке. Между пальцами зажал еще край листка.

– Auf Wiedersehen.

Нажал на кнопку и исчез.

Гестаповцы, включая шефа, застыли.

Один из офицеров резко нагнулся и сорвал опавшее на простыню одеяло.

Мятая простыня обнажилась, пестря кое-где следами засохшей крови.

Гестаповец медленно, бросая взгляды на шефа, заглянул под кровать. Молча выпрямился.

Еще постояли.

– Всех… под трибунал, – выдохнул Мюллер.

Подчиненные потрясенно молчали.

– Значит так… – собрался, наконец, с мыслями начальник. – Весь персонал, который работал с… арестованным – убрать отсюда, раскидать к чертовой матери. Все материалы на него: протоколы, сопроводительные, акты экспертиз и все прочее – изъять, представить лично мне. Записи в журналах уничтожить… Здесь ничего не было и не было никакого заключенного. Ясно вам! – повысил он голос, потом добавил тише. – Не дай бог…

Офицеры интенсивно закивали головами.

Мюллер махнул рукой и вышел из камеры.

Таких проколов с ним еще не случалось. С людьми работать он умел, а вот с оборотнями… Он поднялся на поверхность, рассеянно прошел мимо постов последовательно деревеневших при его виде часовых, и вышел во двор.

Потер грудь, вдохнул душный летний воздух и посмотрел на небо с редкими облачками.

IV. Линия жизни

1

Плачь от счастья, дурашка! – надрывался его внутренний голос. – Выжил, из могилы выскользнул!

Я плачу – мысленно соврал Макар своему внутреннему голосу.

На самом деле было оцепенение. Усталая безмятежность после барахтанья в смертельном водовороте, когда нет уже сил бороться, но невесть откуда взявшийся поток вытолкнул из воронки и выбросил на берег.

Чудо и Божий промысел – по-другому случившееся не объяснить.

Который уж раз Господь одаривает его своим высшим попечительством, подвергая суровым испытаниям, но позволяя и дальше нести жизненный крест. Значит, Макар Бережной нужен ему зачем-то на этой земле. Вернее, даже на двух землях – круглой и плоской.

После полезных, духоукрепляющих размышлений Макар ощутил прилив сил. Кое-как приподнялся на условно здоровой левой руке, огляделся.

Холмистый пейзаж был безлюден. Лицо обдал порыв полевого ветра, Бережной жадно вдохнул.

– Жизнь!.. Мать вашу… – прошептали опухшие губы.

Откинулся обратно на траву.

Лежал-лежал, и вот наконец сбоку от себя, метрах в тридцати, он заметил двух камуфлированных людей. Они смотрели на него и горячо что-то обсуждали; голосов их, правда, слышно не было.

– Сюда… – дрожащим хрипом попытался позвать их Бережной. – Сюда…

Они почему-то не подошли, а один вообще улетел.

«За помощью, – решил покалеченный. – А почему этот не подходит?»

Помощь не заставила себя ждать. Скоро на том месте собралось, наверное, два десятка военных. Из левиуса они выкатили нечто, похожее на маленькую, щетинистую антеннами пушку.

И направили ее на Макара.

Тут он понял. И почему к нему не подошли, и почему не слышно было их голосов. Все понял.

Между ними – граница.

Ноэлиты первыми его заметили. Сейчас они с помощью этой электронной каракатицы будут делать дырку в силовом поле. А потом брать его в плен, вместе с кристаллом.

Но пугаться или досадовать ему уже надоело. Устал. Видно, судьба такая.

Ноэлиты почему-то медлили. А потом и вовсе передумали. Отвернули пушку, стали просто смотреть. Ну, не совсем просто, еще они яростно что-то кричали и плевались.

В стороне, в небе слышался тонкий шелест. Извернув голову, Бережной увидел тройку левиусов, летящих вдоль границы. Пограничный патруль.

Когда над ним, заслоняя свет, выросли небоскребы в камуфляже, он, для очистки совести, спросил:

– Вы дарийцы?

– А ты кто?

Макар молча протянул вверх руку с кристаллом.

Драгоценную записку, спасшую ему жизнь, он еще загодя спрятал за пазуху.

– Лана! – прошептал Макар, когда стройная белокурая фигурка отразилась в его возникшем сознании. Позади нее мерцали бежевым блеском стены комнаты, в воздухе висело какое-то оборудование.

– Я не Лана… – донеслось в ответ. – Ла-а-на! Иди, твой шпион проснулся!

Послышался тонкий визг и быстрое шлепанье сандалий.

– Он не шпион! – на бегу грозно бросила Лана не-Лане.

Потом остановилась перед его кроватью, и встала.

Ее лицо и большие глаза выражали сейчас не то, что хотелось бы. В них была насмешка и снисходительность.

– Ты ужасен, – сказала она.

Макар подумал и, шлепая губами, ответил:

– Ты тоже.

– Что-о?.. – изумленно прыснула девушка. – Меня-то узнать можно! А вот тебя где так разукрасили?

– В гестапо.

– Да уж догадываюсь. Видели, что ты там из истории выискивал… И каким красавцем вернулся! – тут в ее голосе зазвучало что-то неподдельно злое и накипевшее. – Во-первых, ты идиот, безбашенный, инфантильный дурак! Самоубийца долбанный! Во-вторых, безответственный авантюрист – вместе с собой кристалл чуть не погубил… Как здесь всем из-за тебя досталось!.. В-третьих… В-третьих, ты просто подлец! – ее глаза блеснули влагой.

– Мне тоже очень приятно тебя видеть, – ответил Макар.

Гнев ее иссяк, она обиженно села на край кровати. В знак протеста еще и отвернула голову.

Помолчали.

– Я хотел как лучше, – прервал ее забастовку Бережной.

– Ты хоть понимаешь, куда ты полез? – она повернулась и осторожно провела рукой по его гипертрофированной буро-сизой щеке. – Что ты там перенес, господи! Мы уже не думали, что ты вернешься. Разве так можно…

– Меня восстановят? – спросил он.

Она легонько обняла его и поцеловала в лоб.

– Конечно, восстановят. Тебе уже сделали инъекции. Скоро будешь как огурчик. И вообще, теперь будешь жить сто двадцать лет! Скажи мне спасибо.

– Сто двадцать?

Макар заворочался.

– Тихо, тихо! – урезонила она его. – Лежи спокойно. У тебя ребра еще не срослись. И плечо не совсем схватилось.

Ближе к полудню Лана покормила пациента с ложечки наваристым мясным супом. На заявление потерпевшего, что он вполне может держать ложку сам, последовало строгое: «цыц, а то градусник поставлю!» Где она нахваталась таких выражений? Точно не из местных реалий.

Обнаружилось, что аппетит путешественника во времени возвращал свою завидную мощь. Когда, наконец, после второго блюда и стакана апельсинового фреша Лана вытерла ему рот платком, Макар мечтательно протянул:

– Сигаретку бы сейчас…

Брови сестры милосердия приняли форму явной и неприкрытой угрозы.

– Обойдешься! Ноэлиты вас приучили к этой дряни, а я тебя отучу.

Бережной вздохнул, а она спросила:

– Ты лучше скажи, зачем тебя в прошлое-то понесло?

– Что меня понесло?.. Нерешительность ваших рулатов и моя идея.

Он рассказал ей о своих приключениях. Рассказал в мужественно-сдержанных тонах, долженствовавших уверить, что это были именно приключения, а не злоключения. Особенно небрежно, вскользь упомянул свое посещение подвалов на Принцальбрехтштрассе. «Приятного мало, конечно. Садюги еще те. Пришлось силу воли проявить…» Подробности опустил – было бы верхом идиотизма нагружать ими девушку. Но если бы Макар и захотел, он вряд ли вспомнил бы тот допрос. Помнил только, как орал во всех октавах.

Закончил рассказчик тем, что это именно она спасла ему жизнь своей запиской. Ну а он лишь в самом конце чуть-чуть проявил находчивость. И, конечно, дико жалко, что у Штауффенберга что-то сорвалось…

Лана, не обращая внимания на его браваду, все качала головой.

– Как же тебе повезло… Боже мой. И, главное – все это изначально не имело никакого смысла.

– Что не имело?

– Всё. Ты никаким боком не смог бы убить ни Гитлера, ни Мюллера. Ноль шансов! Как вообще этот абсурд с прошлым мог придти тебе в голову?

– Ты натолкнула меня на мысль…

– Я?!

– Ну да, после возвращения с похорон, ты тогда сказала: в прошлое попасть легко – только придется сильно рисковать. Ну я и решил рискнуть.

Лана хлопнула себя по лбу.

– Ё-моё!.. Я ж… не договорила тогда! Это проклятый Манест меня перебил! Я же хотела сказать, что попасть в прошлое легко, и это очень большой риск для жизни, но изменить там ничего нельзя! Русло событий во времени уже проложено, и оно ни при каких обстоятельствах и вмешательствах не изменится. Что бы ты там ни делал, кого бы о чем ни предупреждал, а тот, в свою очередь, сколько бы ни поправлял свои действия – все равно произойдет что-то такое, что не позволит перенаправить ход истории. Ты можешь в прошлом совершать незначительные поступки, и они вольются в реку времени – как погрешность; но когда твой поступок меняет русло истории – обязательно сработает механизм нейтрализации: здесь у тебя что-то получилось – значит где-то в другом месте что-то сорвется – и направление потока истории не изменится. Это закон бытия! И это уже пройденный нами этап, где мы давно набили шишки.

– Вон оно что…

– Кошмар! – все не унималась знаток времени. – Из-за моей недоговорки ты пережил такое…

– А что же Штауффенберг? – перебил ее Бережной. – Как теперь узнать, что он сделал не так? Или, может, кто-то другой сделал не так?

– А этого мы уже никак не узнаем. У нас есть запись только классических, не модифицированных тобой событий. Но, скорее всего, насколько я знаю историю, а я ее неплохо знаю, ноэлиты подсуетились… Они же постоянно опекали Гитлера. На него и раньше готовилось много покушений, но все срывались. Всегда его спасала так называемая гениальная интуиция. Якобы он чувствовал неладное и вовремя менял свои планы. На самом деле Гитлер, конечно, не обладал никаким шестым чувством, его всегда предупреждали ноэлиты.

– Получается, не всегда, – возразил Бережной. – Взрыв-то состоялся.

– Взрыв был допущен намеренно, – сказала Лана. – Они решили встряхнуть впавшего в депрессию параноика, разжечь в нем ненависть и убедить в том, что это не его мудрое руководство привело к кризису, а проникшие повсюду щупальца ужасного заговора. Для верности Гитлера надо было смертельно напугать. Вот и не стали на этот раз срывать покушение.

– А если бы он погиб?

– Да нет. Интелло-системы просчитали все, за дубовой ножкой стола бомба была неопасна для Гитлера. Если бы офицер не задвинул туда портфель, это сделал бы ноэлит с помощью телекинеза.

– А он тоже там был?

– Конечно. В такие моменты они всегда были рядом. Он вышел из зала перед взрывом.

– А как кто он там был? Про них знало окружение Гитлера?

– Кое-кто, конечно, знал. Они считались тайными советниками фюрера.

Макар пошамкал пухлыми губами.

– Значит, когда по моему совету Штауффенберг поставил портфель к стене, ноэлит просто взглядом подвинул его за стол?

– Скорее всего. Или что-нибудь другое могло случиться… Вобщем, твоя героическая вылазка в прошлое не имела смысла. И мы, при всем желании, не могли тебя спасти: мы не видели – что с тобой, где ты… Как слепым котятам тыкаться в прошлое – это потерять последний кристалл. Оставалось только молиться…

Растроганному ее последними словами Макару захотелось сказать что-то приятное в ответ.

– Лана… Ты такая умница! Не просто красавица, а еще и умница-разумница! Ни одна девушка в твоем возрасте… э… м… – тут он, вспомнив, сколько ей лет, прикусил язык и совершенно по-идиотски смешался. Словесный казус превращался в неловкость. – То есть…

– Что – в моем возрасте? – холодно поинтересовалась она.

– Ну… я хотел сказать… То есть… ты выглядишь гораздо моложе… – тут же замотал головой, – не-не…

– Моложе, чем в мои двести с лишним лет? Ты это хотел сказать?

– Нет, ну… наоборот! – что я забываю про твой возраст… Тьфу!

– А я не стесняюсь! Это нормально. Это вы живете, как клопы, два дня! А нам стыдиться нечего…

– Вот женщины! – пришел, наконец, в себя Бережной. – Как что-нибудь о возрасте, или о внешности ляпнешь не то – всё – враг народа! Ну – не знаю я как говорить! Давай так: для меня тебе – двадцать лет. Только ты – очень образованная девочка. Идет?