Текст книги "Олег Рязанский"

Автор книги: Алексей Хлуденёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Чтобы не оставить свои доводы голословными, Олег Иванович рассказал, как лет тридцать назад, потеряв свой престол, отнятый у него Москвой и переданный Владимиру Пронскому, он, Олег, смертельно возненавидел пронского князя. Не раз говорил себе – как только вернет себе престол – казнит Владимира. Но, победив и взяв его в полон, казнить не стал – Господь избавил от такого страшного искуса – а наказание ограничил лишь тем, что посадил его в темницу. Да и то позднее пожалел о том – в темнице сиделец заболел, видно, не выдержал скверных условий и умер. И, кто знает, не затаил ли недоброе мстительное чувство к нему, Олегу, пронский князь Иван, сын Владимира? Не отыграется ли после смерти Олега на его сыновьях?1

Слушая, Юрий Святославич мычал и мотал головой. Он был несогласен. Для того, чтобы принять доводы тестя, надо было избавиться от злобства и ненависти, которыми была переполнена его душа. Злобы в нем было с избытком. Да и закваски он был иной. Старому князю Олегу была известна такая порода людей – в них сильно начало от Диониса, этого греческого бога земли и плодородия, вина и опьянения, плотской любви. Юрий – сын как бы самой природы, и то, что в нем заложено природой – не поддается переделке. Ему не хватает гармонии, соразмерности и самоограничения. Он не в состоянии держать себя в ежовых рукавицах – жизненная сила плещется из него через край. Не он правит своей жизненной силой, а она – им. Тем не менее, Олег Иванович продолжал убеждать зятя одуматься, охолонуть, покаяться и усмирить себя.

– Пойми, зять, без этого нельзя. Это – наш путь, русский путь спасения.

Юрий Святославич перестал мычать.

– Что ж, отец, по-твоему, и князя Романа Брянского не стоило казнить?

– И православного Романа Михайловича Брянского не стоило казнить, твердо сказал Олег Иванович. – Он не виноват, что его предшественники уступили Брянск литовскому князю Ольгерду и признали себя подданными Литвы. Как подданный, он счел себя обязанным исполнить поручение Витовта – быть его наместником в Смоленске. Ему ничего не оставалось, как соглашаться.

– Ты говоришь – Роман не виноват, – возразил Юрий Святославич. – А я виноват, что оказался в изгнании? Что на мой стол сел брянский князь? Я ведь не полез и не лезу на чужой стол. Не лезу, например, на тот же брянский стол. А если бы сел там – пусть покарал бы меня сам Господь.

Олег Иванович сказал:

– Но теперь справедливость восстановлена. Ты в силах и вправе прощать. И я бы хотел, чтобы ты, зять мой, не убивал не только невинных, но и тех, кто поневоле оказались виновными. Таких немало, и великодушие по отношению к ним поднимет тебя в твоих собственных глазах и в глазах своего народа.

Исполненному жаждой мщения Юрию Святославичу трудно было согласиться с такими доводами, но во всем свете не было такого человека, которого он почитал и уважал бы так, как князя Олега Рязанского. И он ответил:

– Я поумерю свой пыл, отец. Даю тебе слово.

Удовлетворясь этим обещанием, князь Олег сообщил, что завтра он с войском уйдет на Литву, а, возвращаясь домой, возможно, минует Смоленск. Так пусть он, Юрий, помнит, – Витовт не оставит его в покое. Надо быть наготове. И коль придется невмоготу – пусть даст весть. Рязань придет на выручку.

Юрий поблагодарил. Как бы между прочим Олег Иванович спросил:

– До меня дошел слушок, что ты воспылал страстишкой к некоей Ульяне Вяземской. Это что – сплетни?

Застигнутый врасплох таким вопросом, Юрий Святославич слегка даже смутился. Затем, со свойственной ему прямотой, ответил:

– Признаться, отец, мне люба та женщина. Что со мной поделать – охоч до женок. Но со страстишкой я справлюсь. Обуздаю себя, даю тебе слово.

Искренний ответ зятя, даже и не попытавшегося оправдаться, пришелся по душе тестю. Князь Олег охотно поверил ему, хотя, как покажут дальнейшие события, Юрий сдержит лишь первое слово – прекратит казни, но другое слово, в отношении Ульяны... впрочем, об этом ещё будет сказано.

Глава девятая

Враги остаются врагами

Они были смертельными врагами – Витовт Кейстутьевич и Юрий Святославич, за спиной которого стоял ещё один смертельный враг Витовта Олег Рязанский.

Испытавший позор поражения на Ворскле, Витовт никак не мог смириться с потерей Смоленска, этого лакомого кусочка, который открывал двери и на Рязань, и на Москву. Осенью 1401 года он встал под Смоленском с большим войском, хорошо оснащенным пушками. Юрий Святославич предпринял все необходимые меры для обороны города. Приказал раздать оружие всем горожанам, способным встать на защиту города. Велел сложить возле мощных крепостных стен поленницы дров и разместить котлы с водой – для приготовления кипятка – ошпаривать противника со стен. Распорядился обложить крыши домов дерном.

Объезжая со свитой город на коне, Витовт видел и знал о приготовлениях города к обороне. Но он знал также и то, что должен взять этот город. Нельзя было ему возвращаться в Литву ни с чем. Он вернется в Литву победителем, и женщины встретят победителей песнями и будут бить в ладоши, как это было в обычае с древних лет.

За всю свою ещё недолгую, но бурную жизнь, порой висевшую на волоске, Витовт имел дело со многими врагами. То его врагом был магистр Тевтонского ордена, который ставил своей целью окатоличивание Литвы; то, примирясь с немцами, схватился с Ягайлом, на совести которого была насильственно оборванная жизнь Кэйстута – отца Витовта. То врагом своим считал Железного Хромца вкупе с Темир-Кутлугом и Едигеем...

Но, кажется, никто из перечисленных врагов не был столь им ненавидим, как Юрий Смоленский, да, пожалуй, ещё и Олег Рязанский.

Эти два князя, сильные своим единачеством, не пускают его дальше в Русь. Ломают его планы. Перечеркивают его мечты.

Теперь один из них, Юрий, сидит в этом городе, за мощными стенами, в надежде – литовцам не взять крепости. Конечно же, он уже послал к Олегу за помощью. Витовту надо успеть управиться до прихода рязанского войска. Как это сделать? Да, конечно, он применит тюфяки, попытается взять Смоленск штурмом. Но, прежде чем лезть его воинам на стены, не попробовать ли применить какую-нибудь хитрость? Один раз ему уже удалось облапошить братьев Святославичей, сыграв на их доверии, но Юрия таким приемом ему не обмануть. Нужен другой прием. Какой? Не попытаться ли склонить к измене Юрию его ближайших соратников?

И потом – надо проверить, верно ли, что народ смоленский хочет правления Юрия? Ведь правление Юрия ненадежно, в то время как сильный Витовт обеспечит Смоленской земле куда большее спокойствие.

Как-то, проезжая по окрестностям города, Витовт остановился возле одной из смолокурен на дне оврага. Посмотрел, как один из смолокуров раскалывал топором сосновые пни и корни, другой стойком укладывал колоть в несколько рядов, по лубкам, которыми была устлана яма с подкопом и установленной бочкой в том подкопе. Когда смоляную колоть обвалят щепой и подожгут и потом, загоревшуюся, обвалят землей, от жара начнет вытапливаться смола и стекать в яму, в бочку.

Смолокуры, в холщовых одевах и лаптях, упали ниц перед суровым Витовтом. Он, довольный уж одним тем, что перед ним трепещут, поменял суровый вид на ласковый и милостиво велел им встать на ноги. Один из смолокуров был мелкорослый мужичонка с гноившимися глазами – он явно оробел при виде великого литовского князя; другой, молодой, в плечах косая сажень, глаза разноцветные, на лбу жировая шишка – смотрел куда смелее, куда независимее.

– Чего ты заробел? – отечески обратился Витовт к мелкорослому. – Я не тать с большой дороги. Я – великий литовско-русский князь.

Мужичонка ногтем мизинца сколупнул с уголка глаза скопившуюся гноинку. Лаптенки на его ногах были аккуратны и чисты, в отличие от разбитых и донельзя заляпанных смолой головастых лаптей напарника.

– Их тут всех застращал князь Юрий Святославич, – усмешливо заметил сопровождавший литовского князя боярин Василий Борейков, один из давних противников Юрия, – тучный, короткошеий, с оплывшими умными глазками. – Все крепостные стены обставил виселицами. Так ай нет?

Мужичонка молчал.

– Скажи-ка ты, парень, – обратился Витовт к молодому смолокуру. Кого смоляне хотят видеть на престоле – князя Юрия или моего наместника?

– Юрий Святославич не трогает простых людей, – ответил молодой, – он вешает лишь изменников из бояр...

– Стало быть, ты – за Юрия?

– А за кого же? – Разноцветные глаза парня смотрели нагло.

Витовту подумалось – не приказать ли выпороть наглеца? Нет, не для того выехал на люди.

– Ну, а чем тебе не пришелся мой прежний наместник? Что он тебе плохого сделал? Притеснял? Обижал? Держал в темнице?

– Зачем обижал? Не обижал он меня. Он и знать меня не знал – простого человека.

– Так почему ж он тебе не люб был? – допытывался Витовт. Он был любезен, даже слегка улыбнулся, приоткрыв иссиня-белые мелкие зубы, которыми без труда разгрызал воловьи кости.

Парень ответил:

– Он служил католикам... – и при этом вновь смотрел нагло.

Витовт строго свел брови. Понимал ли молодой смолокур, что этими словами задел больную струнку в душе Витовта? Ведь он, Витовт, несколько раз менял вероисповедание – в зависимости от обстоятельств. То он был язычником, то православным, то католиком. В те времена, когда он воевал против немецких крестоносцев, защищая свою страну от католицизма, который несли с собой крестоносцы, Витовт был православным. Но стоило ему завраждовать с Ягайлом, он, чтобы обеспечить себе поддержку немцев, принял от них католическое вероисповедание. Чуть позже вновь вернулся в православие. Когда же помирился с Ягайлом и получил от него великое литовское княжение, принял католичество уже от поляков. Витовт легко менял веру лишь из соображений властолюбия и честолюбия.

Народ Смоленской земли, может быть, и не знал о превращениях Витовта, однако ему было хорошо ведомо о том, что Литва ныне насильственно окатоличена. Не угрожает ли окатоличивание и Смоленской земле? Об этой угрозе смоленские люди с тревогой говорили всюду – и на торговых площадях, и на улицах, и в домах. Они опасались, что, пусть и не сразу, а по истечении какого-то времени, их будут вынуждать отказаться от православия во имя католицизма.

Витовт был не столь глуп, чтобы навязывать смоленскому народу католичество уже сейчас. Это было невозможно. Смена вероисповедания не может произойти в одночасье. Однако, при случае, он не прочь был прощупать простого человека на прочность его веры. Вот и теперь он сказал:

– Экая важность – служил католикам! Католики – такие же люди, как и православные. Возьми – и стань католиком сам!

В глазах парня сверкнул огонек:

– Нет уж! Как мои деды были православными, таковым буду и я!

Тот робковатый мужичонка, ободренный смелостью напарника, вдруг тоже осмелел:

– Не обессудь, великий князь, за прямоту – князей и наместников, которые служат иноверцам, у нас – ну, хоть режь! – сроду не признают...

Борейков схватился за плеть:

– Ну, ты! Всыплю плетей – признаешь!

Витовт цыкнул на боярина и тронул коня дальше. Он пытался заговорить ещё с несколькими встречными, но те избегали с ним откровенного разговора, уклонялись от ответов на прямые вопросы. Витовт чувствовал – смоленский народ его чуждался.

Юрий Святославич, сын Федор, Симеон Вяземский стояли на одной из башен крепости, снаружи обмазанной глиной. В минуты затишья был слышен неутомимый скрип жуков-короедов. Заборолы – подвижные заборы для защиты от стрел и камней – были приподняты. С высоты башни было видно, как литовины, оцепив со всех сторон город без шума и криков, несуетливо готовились к штурму.

– Ишь, не пущают стрел, – сказал Вяземский. – Не спешат зачинать. Знают – с наскоку крепость им не взять.

– Витовт не безрассуден в таких делах, – отозвался Юрий Святославич. – Вон, тюфяки привезли. Будут огнестрельными снарядами кидать. Постараются устроить пожар, а уж потом сыпанут стрелами и полезут на штурм. Федор! – обратился к сыну. – Пойди-ка, присмотри, проверь – достаточно ли приготовлено бочек с водой...

Юный Федор с прискоком сбежал с крутой лестницы с верхней площадки башни в сопровождении нескольких воинов. Князь обратился к Вяземскому со словами, чтобы тот не забывал о ранее данном ему поручении – следить за поведением смоленских бояр. Юрий Святославич не опасался за прочность крепостных стен и не сомневался в мужестве защитников города – он опасался измены некоторых бояр.

Накануне Вяземский уже взял двоих из тех, кто подбивал народ к бунту против Юрия Святославича; и он ответил, что измены не предвидится: все, кто мог изменить, убежали, и теперь в Смоленске остались лишь доброхоты Юрия.

– Но все же будем держать ухо востро, – сказал Юрий Святославич. Прохитренный Витовт всеми способами станет добиваться своего... Он, я думаю, рассчитывает не только на свои силы, но и на измену мне иных бояр, в особенности тех, кто озлоблен или недоволен казнью их близких.

– Ты прав, государь, – согласился Вяземский. – Не исключено, что некоторые из мужей затаили неприязнь к тебе. Надо быть бдительными.

В это время от Витовтова шатра отделились несколько конников и приблизились к проездной башне крепости, в некотором отдалении от той башни, где находился князь Юрий.

– Эй, сторожевые! – крикнул один из них. – Доведите своему князю Юрию Святославичу, что литовский господарь Александр желает послать к нему посольников. Согласен ли князь Юрий Святославич принять посольников?

Зычный голос начальника сторожевой охраны ответил со стены:

– Мы не слышали о таком господаре литовском под именем Александр.

– Как это не слышали? Великий литовский князь Витовт по-православному именуется Александром.

– Витовт изменил православной вере – стало быть, он теперь не Александр! – прозвучал тот же зычный голос.

Всадники настаивали:

– Витовт, он же Александр, предлагает через своих послов переговорить с князем Юрием Святославичем. Передайте вашему господину – не примет ли он посольство?

Вскоре начальник сторожевой охраны подошел к Юрию Святославичу и передал ему просьбу литовинов. Князь сказал, что примет их завтра. Оговорил, в каком часу и в каком количестве примет послов. Потом отправился во дворец, размышляя, к чему бы вдруг Витовту пришло в голову начать переговоры с осажденными.

Обитые железом дубовые ворота были распахнуты – пожалуйте, господа Витовтовы посольники! Впереди, в нарядном кафтане, ехал на богато убранном коне Василий Борейков – тучный, голова, как бы вдавленная в тело, недвижна, глаза смотрят зорко. Юрий Святославич принял посольство вежливо, но суховато, несколько даже и холодно. Втянув голову в плечи и глядя куда-то в сторону, Василий Борейков от имени Витовта предложил заключить мир, но при условии, если Юрий Святославич признает себя подручником литовского господаря. Для князя Юрия это предложение было неприемлемо, он ответил решительным отказом. Ввиду этой решительности Юрия переговоры длились недолго, между тем Василий Борейков имел наказ от Витовта втайне переговорить с Симеоном Вяземским – подбить его на измену Юрию. Переход такого важного вельможи, каким был Вяземский, на сторону Литвы увлек бы за собой и других колеблющихся бояр.

На глазах князя Василий Борейков не решился подойти к Вяземскому, но, уже в сенях, когда вышли из повалуши, он все же улучил момент. Некогда они были в приятельских отношениях, и это помогло Борейкову провести разговор безо всякой раскачки.

– Послушай, Симеон Мстиславич, – сказал Борейков, глядя в сторону. Неужто ты думаешь, что князь Юрий удержится на престоле? Витовт его раздавит... Вся надежда князя Юрия – на помогу рязанского тестя. Но тот не успеет с помогой...

Вяземский ответил с легкой усмешкой:

– Ты хочешь, чтобы я продался за тридцать сребреников?

– Я хочу, чтобы ты трезво оценил обстановку и сделал разумный выбор. Дело князя Юрия проиграно. Он – на краю пропасти и тянет за собой в пропасть своих сторонников. Помоги Олега Рязанского ему не хватит, а на Москву он напрасно надеется – князь Василий Дмитриевич не пойдет на своего литовского тестя.

– Князя Юрия Святославича поддерживает народ.

– Не весь же народ встанет за него грудью.

Вяземскому неприятно было само предложение, неприятен был и Борейков, видно, возомнивший, что ему удастся подбить его на измену князю Юрию Святославичу, и он отрезал:

– Народ горой встанет за нашего князя!

Витовту ничего не оставалось, как предпринять штурм города. Выстрелы грозных тюфяков поначалу ввергли защитников Смоленска в некоторое замешательство, но вскоре они увидели, что, на вид такие страшные, эти тюфяки не причиняют большого вреда стенам крепости и зданиям. Обилие воды в бочках позволяло быстро гасить пламя зажженных снарядами домов. Горожане при очередном выстреле тюфяков перестали падать ниц, и даже грозили кулаками в сторону противника. Когда же пришельцы из Литвы полезли на стены, пущенные в них стрелы из луков и "болты" из арбалетов, а также сбрасываемые камни и опрокидываемая из ведер и котлов кипящая вода сделали свое дело – несколько попыток взять город штурмом не удались.

Защитники изъявляли большую выдумку и ловкость против осаждавших. Они расставляли по рвам и оврагам сети для ловли птиц и рыбы, и в те сети попадались отважившиеся на ночные вылазки литовины. В одну из ночей с помощью тенет было выловлено шестьдесят воинов Витовта.

Один раз из ворот города выскочил мощный конный отряд, напал на литовинов и произвел в их рядах большой переполох.

Витовт понял – город ему не взять и лучше уйти в Литву, прежде чем придет на помощь зятю князь Олег Рязанский.

Витовт и Василий Борейков стоят на конях на безопасном от стен Смоленска расстоянии – стрела не достанет. Накрапывает осенний дождик. Литовцы в островерхих шапках разбирают поспешно палатки, приторачивают к седлам коней сумы, изредка огрызаясь на улюлюканье защитников города. На стенах крепости уже не раскачиваются трупы повешенных – казни прекратились. И Витовт, и Василий Борейков смотрят на город молча и зло. Вдруг Витовт тычет пальцем в сторону кремника – и в разверстом рту его, как бы вдавленном меж волевым подбородком и носом, хищно высверкивают мелкие зубы:

– Жалко – этот Юрий перестал вешать своих людей. Видно, тесть внушил ему. Не то народ отвернулся бы от него...

После четырехнедельного стояния под Смоленском Витовт уводит полки со злой мыслью – он ещё вернется, но вернется с удвоенной силой и сгонит со смоленского стола проклятого врага.

Глава десятая

Витовту советует мать

В Вильну, столицу Литвы, Витовт вернулся в мрачном настроении – он не взял Смоленска, не покорил его жителей, не прогнал князя Юрия. И хотя литовское войско вернулось почти в целости, потеряв в дни осады небольшое количество воинов, жители Вильны встретили Витовта как неудачника. Не слышно было ни восторженных приветственных криков, ни песен, ни хлопков в ладоши. Многие решили, что после поражения на Ворскле новая неудача Витовта была знаком окончательного угасания его звезды. То было ошибочное мнение: княжение Витовта ознаменуется новыми удачами, впереди у него ещё будут блестящие победы, но теперь он удручен. Ибо слишком многое значил для него Смоленск. Не утвердясь в нем, невозможно было решить главную задачу покорить всю Русь.

Он знал, что сила князя Юрия Святославича невелика – тот мог удержаться на престоле лишь героическими усилиями. Но за его спиной – Олег Рязанский, который в свою очередь в союзе с Василием Московским – одно цеплялось за другое, и это вязкое сцепление не разорвать. Даже своего московского зятя Витовт не мог подбить себе на помощь – зять оказался очень и очень осторожным.

И если прежде, даже и после Ворсклы, Витовт верил в себя и все ещё рассчитывал на завоевание Восточной Руси, которое сполна бы искупило позор на Ворскле, то теперь, после неудачи в Смоленске, он был поколеблен в успехе своих притязаний, хотя и мог собрать большое войско – ведь под его рукой и собственно Литва, и юго-западная Русь, включая Киев.

Впав в полосу сомнений, он поутих, как бы оцепенел. В такие нелегкие для него времена ему на помощь приходила жена Анна, которой удавалась роль утешительницы и вдохновительницы.

Под стать мужу энергичная и отважная Анна никогда не сомневалась в том, что её муж – самый умелый и крепкий полководец в мире. Эту веру она поддерживала и в нем. И помогала ему. Был случай, когда она спасла мужа от верной смерти. Лет двадцать назад, в разгар распрей с Ягайлом, Витовт был коварством заманен в его ставку, схвачен и брошен в тюрьму. Ягайла уже успел умертвить отца Витовта, князя Кейстута, который был заманен и так же коварно схвачен, и сомневаться не приходилось в том, что подобная же участь ожидала и Витовта. Анне разрешено было посещать мужа в тюрьме в дни его болезни, и она, рискуя своей жизнью, приняла непосредственное участие в его освобождении. Придя в тюрьму со служанкой, она попросила ту переодеться в платье мужа и лечь в его постель, изображая его самого; Витовт же, переодетый в платье служанки, вместе с Анной покинул тюрьму и ускакал на заранее приготовленной лошади. А убежав из тюрьмы и войдя в союз с немцами, смело начал воевать с Ягайлом и в конце концов добился желаемого – Ягайло уступил ему великое Литовское княжение.

Увидев, что её муж удручен неудачей под Смоленском, Анна настойчиво внушала ему мысль о его великом предназначении. Уютно ощущая в постели тепло её раздобревшего тела, он, обласкиваемый женой, с удовольствием выслушивал слова о том, что он самый умный, самый храбрый, самый отважный воин на всем белом свете. Такие слова, в конце концов, сделали свое дело Витовт поверил в себя, преобразился и готов был вновь ехать воевать Смоленск.

С целью подготовки к новой серьезной войне Витовт предпринял поездку по Литве, по её княжествам. Во время этой поездки он посетил свою мать Бируту, которая со своим двором жила в приморском городе Паланге.

Бирута была из племени жмудь, которое, исповедуя язычество, отчаяннее всех других племен Литвы сопротивлялось попыткам обращения их в католичество. Жмудь не поддавалась никаким проповедям многочисленных католических проповедников. Не прельщалась на дары. И запугать этот народ было невозможно – ни угрозами, ни силой. И самой стойкой, самой упорной язычницей была Бирута, вдова Кейстута, мать Витовта.

Бирута смолоду слыла ревнивой почитательницей древних верований и обычаев. Она глубоко веровала в небесных богов, главным из которых был Перкунас, олицетворявший явление грома; в земных и водяных божеств; в многочисленных домашних духов; в маленьких, величиной с ладонь, бородатых человечков, живущих в доме... Эти верования пропитывали исполненную многими трудами жизнь литовцев поэзией. В литовском народе глубоко почитались богослужители, и прежде всего жрецы, которым было позволено прикасаться к изображениям богов. Особенно почитался верховный жрец, редко показывающийся народу, таинственный, языческим обычаем обреченный на самосожжение на костре – без этого трагического акта он не мог оставить своего сана... В свои пожилые лета Бирута так много впитала в себя всего того, что положено знать служителям языческого культа и так умела пользоваться этими знаниями, что слыла одной из самых тонких прорицательниц. С её мнением считался и простой народ, и вельможи. Когда в Литве началось насильственное окатоличивание, Бирута встала на защиту языческих святынь со свойственной ей стойкостью и непреклонностью. Гневно сверкая глазами, она осыпала проклятиями тех, кому было поручено разрушать языческие храмы, низвергать Перкунаса и других языческих богов, гасить священный огонь в храмах. В Паланге ей удалось отстоять и языческих богов, и храм, и в нем священный огонь, без почитания которого нет и самого язычества.

Бирута по-матерински обрадовалась приезду сына, который был встречен ею с большим торжеством и почетом, и при первом же взгляде на него она увидела в его глазах лихорадочный блеск. По этому блеску в глазах, по привычке гордо выдвигать подбородок, по некоторым жестам и словам мать поняла, что сын её болен тщеславием. А тщеславие разжигает в нем воинственный дух. В первой же беседе с ним она узнала, что он снова хочет идти на Восточную Русь. Гордый Витовт не просил у матери прорицаний, он приехал к ней лишь для того, чтобы повидаться, но Бирута, как мать, желавшая любимому сыну удач и благополучия, втай от него поворожила несколькими способами. Гадание на узорчатых муравьиных палочках, а также на угольке и на воде ясно показало на тщетность предпринимаемых им усилий. За семейным обедом, как бы между прочим, ненавязчиво, мягко она посоветовала сыну быть пооглядчивее с русскими. На Руси, сказала она, следует действовать больше умом и хитростью, чем оружием, и не надо спешить с завоеваниями. И вообще ему, сыну, не худо было бы хорошенько передохнуть: уж очень часто он воюет, много тратит сил и теряет здоровье. Наверное, он плохо спит ночами и оттого в его глазах нездоровый блеск.

Витовт догадался, что мать, видимо, успела поворожить, и он недовольно, по-воински грубо, ответил:

– Насчет Руси, мать, ты, может быть, и права, но Олегу Рязанскому и его зятю Юрию Смоленскому я охотно сверну головы.

Бируте не понравился такой ответ, и она промолчала. Витовт пояснил:

– Юрий казнил моего наместника, и за это я его не прощу. А Олега не прощу за то, что он первый пособник Юрия и посадил его на Смоленске.

Тогда Бирута сказала:

– Разве ты на его месте не так бы поступил?

– Так, – сказал Витовт. – Но Олега я уберу с дороги.

– Не трогай его, – посоветовала Бирута.

Сын посмотрел на мать, старую и мудрую, с волевым подбородком, унаследованным от неё им самим. Она пояснила:

– Олег стал стар и скоро умрет. Своей смертью.

В самом деле, подумал Витовт, этому Олегу пора и на тот свет. До каких пор ему выезжать на поле брани? Не выждать ли, как советует мать, какое-то время? Когда он умрет, тогда и турнуть Юрия из Смоленска. Без поддержки он не усидит на столе. Правда, у Олега есть два сына, но навряд ли они с таким же успехом, как и отец, смогут держать Юрия на престоле.

Витовт чувствовал, что душа его тихо радуется такому ходу мыслей. В самом деле, как это просто – выждать какое-то время, пока Олег не уйдет на тот свет, и тогда куда легче управиться с Юрием.

Но Бирута, оказывается, ещё не все высказала. Чуть погодя она посоветовала сыну не навязывать Руси католической веры. Это было бы преступно по отношению к православным, как преступно навязывание католицизма Литве. Русские не примут чужой веры, а если они не примут чужой веры, то их не взять ничем, никакими мерами, никакой силой.

Витовт вспомнил свое недавнее пребывание под Смоленском. Уже тогда он ощутил – путь на Восток ему преграждает не столько сила военная, сколько сила православия, незримая, обозначенная лишь храмами, куда стекался народ для молений, да крестами. Хотел того Витовт или нет, но, став католиком, он невольно настораживал православных, которые опасались, что если Смоленск отойдет к окатоличенной Литве, то это может обернуться для них попыткой отторжения их от предковской веры.

Все-таки мудра его матушка! И этот второй её совет Витовт запомнит и учтет в своих дальнейших планах и действиях.

Глава одиннадцатая

Младший сын

Когда Витовт стоял под Смоленском, князь Олег, получив об этом весть от зятя, просившего у него помогу, стал готовиться к походу. Выступить не успел – ему донесли, что Витовт, не взяв Смоленска, ушел восвояси. Князь Олег был рад успеху своего зятя, сумевшего отстоять свой город без его поддержки.

Однако, предвидя, что упорный Витовт будет вновь и вновь цепляться за Смоленск и не успокоится, пока не добудет его, решил готовить упреждающий удар. Совсем некстати стало ухудшаться его здоровье, стали выпадать зубы, заваливаться рот. Одолеваемый хворями, князь Олег все более стал ощущать потребность жизни внутренней, жизни покаянной ради спасения собственной души. Подумывал о том, чтобы до скончания дней своих заключить себя в монастырь и принять святую схиму. Внутренне он готов был предаться суровому аскетическому образу жизни для очищения своей души от страстей, порождаемых самолюбием и самоугодием. Готов был давать отпор даже и малым своим страстям – этому он изрядно научился в дни хотя и непродолжительных, но частых своих пребываний в Солотчинской обители.

В то же время что-то ещё удерживало его в миру, в своей должности, что-то не позволяло ему разом обрубить все. Все, к чему был привязан и призван, что имел, строил и созидал, за что страдал и платил кровью. Не так-то просто решиться в одночасье вручить великое княжение наследнику. Сможет ли Федор, старший сын, при помоге Родослава удержать великое рязанское княжение? Сможет ли постоять за свой народ? За свою отчину и дедину? Сможет ли поддержать в трудный час Юрия Смоленского?

Ох, Юрий, Юрий!.. Прямой, горячий, в чем-то непутевый, в чем-то незадачливый... Как ты там – вне ока тестева? Вне его крыла, которым он тебя охранял, как курушка охраняет цыплят от коршуна? Помни, Юрий, помни, зять мой, – спасение твое не во мне, твоем тесте, а в тебе самом, в твоем народе, а более всего, – в Господе Боге, заповеди которого, увы, ты предаешь забвению...

Часто Олег Иванович трогательно думал о дочери Анастасии, которая так неожиданно пришла к нему в Смоленске посетовать на супруга. И, сетуя, не себя она жалела, а его...

Нелегко, очень нелегко было князю Олегу вдруг взять и отмахнуться от всего, что приросло к нему, что было его заботой и болью. Не решаясь оставить навсегда мирскую жизнь и уйти в монастырь, князь Олег, при его-то здоровье, уже не мог позволить себе возглавить войско и отправиться на поле брани. Встал вопрос – кого из сыновей послать на Литву во главе войска? Если по старшинству, то уряжать старшим воеводой следовало Федора. Но Федор, в отличие от Родослава, в ратных делах был менее удачлив; ему куда лучше давались дела управленческие.

На великий пост, до разлива, князь Олег отбыл в Солотчинскую обитель – поговеть, помолиться, очиститься от грехов, сосредоточиться на Боге, ощутить, как в душу сладостно будет приливать покой, несущий с собой силу.

Той весной небеса дали тревожный знак. Случилось небесное знамение по небу, сияя, прошла комета. По преданиям, подобные знамения – не к добру. Князь-инок огорчился, связав явление кометы с предстоящим походом на Литву. Встал на молитву на всю ночь. Просил у Бога прощения за свои прегрешения, просил помоги в войне с Витовтовыми ратями, сокрушался, что немощь не позволяет ему самому сесть на конь – приходится посылать кого-то из сыновей, менее, чем он, искушенных в воинском деле.