Текст книги "Брат, Брат-2 и другие фильмы"

Автор книги: Алексей Балабанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Счастливые дни

Из темноты доносится ЕГО голос: «Темно. А вчера было светло. Мама держит тебя за руку. В конце улицы солнце. Оно красное и очень большое. Нас обгоняет трамвай. Кажется, что он въедет в солнце, но он сворачивает. „А солнце не дальше, чем кажется?“ – спрашиваешь ты. Мама не отвечает. Ты считаешь ступеньки и не можешь сосчитать, потому что не знаешь, считается ли тротуар и верхняя ступенька. Потом заглядываешь маме в лицо и спрашиваешь: „А может оно просто казаться больше?“ Она отшвыривает твою руку резко, обидно, так что невозможно забыть. „Ты плохо кончишь, – говорит она. – Плохо кончишь“».

Вспыхнул яркий свет. ОН сел в кровати. Голова была забинтована. Кровати стояли в ряд. Врачи подошли.

– Развяжите повязку, – сказал один.

ОН смотрел на них, щуря глаза, еще не привыкшие к свету, и молчал. Врачи переглянулись.

– Покажите, пожалуйста, темя, – вежливо попросил другой.

ОН довольно улыбнулся гнилыми зубами и снял повязку.

Врачи осмотрели голову и снова переглянулись.

– Эй, покойник был ниже меня, – обратился ОН к двум здоровым парням в халатах, разбиравшим кровать.

Он стоял посередине палаты и примерял пиджак. Парни промолчали.

– Отдавайте мои пальто и шляпу, – возмутился ОН.

– Их сожгли со всеми вещами, – сказал один, вынося остатки кровати.

– Скоро конец, – пробормотал ОН и надел чужую шляпу.

В палату вошла женщина и поставила белый стул. ОН пнул его ногой. Стул упал.

– Пойдемте, – сказал человек в халате.

– Это что, справка? – спросил ОН седого мужчину в тяжелых очках.

– Это расписка в получении одежды и денег, – вежливо сказал мужчина.

– Денег? Очень вам обязан.

– Когда они кончатся, вам придется зарабатывать, если пожелаете продолжать. У вас есть родственники?

– Есть. А нельзя ли мне как-нибудь тут еще продержаться? Уж я приносил бы пользу…

– Если бы вам поверили, что вы желаете приносить пользу, вас бы оставили, – перебил седой.

– А может, я верну эти деньги, и вы меня еще немного подержите? – попросил ОН.

Но седой, выдвинув ящик стола, уже выкладывал бумагу и древнюю шкатулку с непонятным рисунком на крышке.

– Ваши бумаги и вещи, – сказал он. – Сюда не возвращайтесь, вас все равно не пустят.

– Хотите взглянуть на мое темя? – предложил ОН.

ОН вошел в дверь старого, облупившегося дома, прошел по коридору, остановился перед дверью возле непрозрачного от пыли окна и постучал. Дверь открыла отекшая старуха.

– Здравствуйте, – сказал ОН как можно более галантно и улыбнулся закрытым ртом, – сдаете комнату одинокому мужчине?

Дверь закрылась. ОН пошел обратно.

Дверь открыла сухая уставшая женщина. По косяку пробежал таракан.

– Здравствуйте… – начал ОН, улыбаясь.

– Вити нет, – сказала она и закрыла дверь.

– Я насчет комнаты! – крикнул Он, но крикнул зря.

ОН сидел на лужайке перед некогда роскошным дворцом. На траве стояла шкатулка. ОН осторожно погладил ее и открыл крышку. Брызнула мелодия. ОН поднес шкатулку к уху и отрешенно улыбнулся. Внутри стоял маленький фарфоровый слоник.

– Че надо? – спросила здоровая баба.

– Комнату сдаете?

Выглядел ОН неважно. Редкая щетина, мятое пальто в пятнах, сырая шляпа с обвислыми полями.

Баба подозрительно оглядела ЕГО и сухо сказала:

– Заходи.

Дверь за ними закрылась, но через несколько секунд открылась, и ОН поспешно вышел.

– Купи на эти деньги полкило дерьма и поешь! – неслось ЕМУ вслед.

Изрядно потрепанный, ОН сидел на табурете в пустой комнате. Над головой в верхней части никогда не мытого окошка прошли ноги.

– Ваши странности меня не смущают, – сказала хозяйка, крепкая татарка лет тридцати пяти. – Я буду прибирать у вас раз в неделю.

– В месяц, – попросил ОН.

Она внимательно оглядела ЕГО и спросила:

– Как вас зовут?

– Я не знаю. – ОН посмотрел на железную кровать в углу.

– Ничего, я буду называть вас Сергей Степанович, – сказала она грустно.

ОН невпопад улыбнулся гнилыми зубами.

– А убирать раз в неделю, – добавила она.

Утреннее солнце с трудом пробивалось сквозь вековую пыль, ОН спал в костюме и шляпе, судорожно вцепившись в спинку старой кровати с начинающими ржаветь набалдашниками.

– Сергей Степанович, завтрак готов, – сказала хозяйка и поставила поднос на стул. Затем сняла с руки чистый ночной горшок с большой ручкой и поставила рядом с кроватью.

ОН открыл глаза и, все еще держась за спинку, спросил:

– А суп?

– Супа нет, – сказала хозяйка, забрала грязный горшок и пошла к двери.

– Значит, скоро конец, – пробормотал ОН.

Она резко обернулась:

– Что вы сказали?

ОН виновато опустил голову. Она вышла. Наверху кто-то запел женским, а может быть, детским голосом. ОН сидел и слушал, глядя на поднос.

ОН стоял у окна и смотрел на ноги, проходившие мимо. На другой стороне улицы стоял дом, похожий на посылочный ящик. Из верхнего окна выходила труба.

У хозяйки был деловой вид.

– Сергей Степанович, – сказала она, – мне нужны деньги. Вы платите мне за полгода вперед, а я на четверть сбавляю плату за этот период.

ОН повернулся. Наверху кто-то запел. ОН достал деньги и принялся мусолить. Она терпеливо ждала, потом взяла и пересчитала.

– Не хватает, – сказала она и посмотрела на НЕГО.

– Я могу показать вам темя, – сказал ОН робко.

– Ну да ладно.

Она положила деньги в сумку и вышла. Песня смолкла. ОН повернулся. За окном проходили ноги.

ОН спал как обычно, вцепившись в спинку кровати, когда ЕГО растолкал мужчина.

– Вы кто? – резким голосом спросил он.

– Сергей Степанович, – ответил ОН, поправляя шляпу.

– Убирайтесь-ка побыстрее, – брезгливо сказал мужчина.

ОН выбрался из-под одеяла, сел, поправил галстук, одернул пиджак и как можно солиднее произнес:

– Я здесь живу.

– Что? Это мой дом. Ясно? Здесь живу я! – тихо сказал мужчина.

– А где татарка? – испугался ОН.

– Она съехала три дня назад.

– Я заплатил ей за полгода вперед! – возмутился ОН.

– Потребуйте деньги обратно, – резонно заметил мужчина.

– Но я о ней ничего не знаю, кроме того, что она татарка, – растерянно сказал ОН.

– Она не татарка, – резко сказал мужчина.

– Я болен, – сконфузился ОН. – И как же так…

– Не так уж вы больны, – нетерпеливо прервал мужчина.

– А не можете ли вы меня оставить тут где-нибудь в углу? – попросил ОН.

– Комната нужна мне для больной мамы.

– Я бы за ней приглядывал…

– Приглядите за собой.

ОН брел по старому перенаселенному кладбищу, пробираясь между запущенными могилами. На одной из ухоженных поверх стакана лежал кусок хлеба. ОН сунул его в карман и вышел на заросшую травой аллею, как ее некогда называли. В конце аллеи стояла уютная скамейка. Хлеб зачерствел, и ЕМУ трудно было кусать больными зубами. ОН лег на скамейку и принялся сосать хлеб, затем достал шкатулку, открыл крышку и уставился на слоника. Тут появилась она. У нее были неправильные черты лица, но «некрасивая» сказать было нельзя. Что-то робко-девическое стояло в глазах. Она подошла и с акцентом сказала:

– Подвиньтесь.

ОН растерялся и подобрал ноги. Она села. Вместе со шкатулкой ОН спрятал и хлеб, но теперь достал и принялся сосать. Она молча смотрела перед собой, потом тихо запела какие-то старые песни, но бессвязно, перескакивая с одной на другую. ОН слушал, грызя обсосанный хлеб. Вдруг она встала и пошла. ОН вытянул ноги и посмотрел ей вслед.

ОН сидел на ящике возле небольшой кладбищенской церквушки. Самые удобные места заняли старушки и безногий с орденами. Старушки протягивали руки, перед безногим лежала кепка, а ОН нашел где-то жестяную тарелку. ОН по-прежнему носил шляпу и пальто, из-под которого виднелась рубашка неопределенного цвета и галстук. На дорожке появился слепой с осликом-поводырем. Слепой остановился, прислушался и робко крикнул:

– Петр!

– Я здесь, – сказал ОН.

Слепой подошел и встал рядом. Ослик принялся щипать траву.

– Холодает, – сказал слепой.

ОН промолчал. Прошел человек, звякнул медяк.

– Скоро зима, – сказал слепой.

ОН промолчал.

– Петр, – позвал слепой.

– Что?

Слепой успокоился и осторожно спросил:

– Ты любишь консервы?

– Какие?

– А разве бывают разные?

– Не знаю.

– У меня есть еще картошка…

Прошел человек. Звякнул медяк.

– Как ты считаешь, могли бы мы жить вместе теперь, когда ты начал узнавать меня? – спросил слепой.

– Не знаю, – сказал ОН, нагнулся и ссыпал медяки в ладонь.

Слепой услышал и улыбнулся:

– Если подойти с умом, нам хватило бы до лета…

Ослик вел их мимо некогда прекрасных, а теперь полуразвалившихся домов.

– Почему ты решил продолжать? – спросил слепой.

– Везло, – ответил ОН.

– Допустим, но почему ты не дошел до конца?

– Я не был до конца несчастен.

– Однако с каждым днем ты должен был становиться чуточку несчастнее, – настаивал слепой.

– Я не до конца несчастен, – тихо сказал ОН.

– Если хочешь знать, мы созданы друг для друга, – торжественно сказал слепой.

– Сукин сын, – сказал ОН, заметив молодого человека на другой стороне улицы.

Молодой человек кивнул и отвернулся.

– Кто? – испугался слепой.

– Мой сын.

– А… – успокоился слепой.

Они вошли во двор ветхого дома, где слепой привязал ослика, и спустились по узкой прогнившей лестнице в подвал.

– Чья это лодка во дворе? – спросил ОН.

– А, это папаша приготовил для себя. Последнее плавание. – Рот слепого скривился в подобии усмешки.

Комнате была сырая, уже без штукатурки. В углу стояли топчан и кресло. По комнате были разбросаны доски. У двери в каморку стоял ящик, на котором лежал керогаз. Из каморки вышел худой старик в рванье на полусогнутых трясущихся ногах и сказал:

– Дай же супу.

– Мой производитель, – сказал слепой.

– Где мой суп? – повторил старик.

– Вот такое теперь старичье пошло! Жрать, жрать, больше ни о чем не думают! – сказал слепой раздраженно и прислушался. – Петр! – испуганно позвал он.

– Что?

– Я думал, ты ушел, – успокоился слепой и сел в кресло.

– Нет еще, – сказал ОН и потрогал стену.

– Где мой суп? – настаивал старик.

– Супа больше нет, – вдруг сказал ОН.

– Слыхал? Супа больше нет! – закричал слепой. – Не видать тебе больше супа.

– Возьми, – сказал ОН и протянул старику каменный пряник, который не мог съесть сам.

Старик взял пряник и исчез в каморке.

– Что ты дал ему? – испуганно спросил слепой.

– Прошлогодний пряник.

– А… – успокоился слепой.

– Здесь всегда так темно? – спросил ОН и лег на доски.

– Всегда, – сказал слепой, – ведь солнца больше нет.

– Уйду я от тебя, – пробормотал ОН, кутаясь в пальто.

ОН лежал на своей скамейке в конце аллеи, когда появилась она. Накрапывал дождь. Как обычно ОН подобрал ноги, и она села. ОН собрался с духом и сказал:

– Вы будете мешать мне каждый день?

– Я вам мешаю? – спросила она и посмотрела на НЕГО. – А мне казалось, нам с вами хорошо. – Сильный акцент сделал ее слова беспомощными.

– Я из-за вас не могу ноги протянуть, – пробурчал ОН в воротник.

– Вам так уж хочется протянуть ноги? – спросила она.

ОН промолчал.

– А вы кладите ноги ко мне на колени, – предложила она и приподняла руки.

ОН положил. Она опустила руки ЕМУ на щиколотки. ОН поправил пальто и натянул шляпу.

– Вы не хотите, чтобы я приходила? – спросила она.

– Приходите, – смутился ОН и поправился: – Иногда.

– А что, по-вашему, «иногда»? Раз в неделю, в десять дней, в месяц? – спросила она.

– Реже, гораздо реже. Если удастся – никогда!

Из темноты доносится ЕГО голос: «Снова темно. И это было вчера. Ты раскачиваешься, стоя на ногах. Качели уходят вниз. Удар по спине, потом по голове, но уже не больно. Только не можешь вдохнуть и очень страшно. Кто-то хрипит. Это хрипишь ты и смотришь, как лежишь и хрипишь. Ты думаешь – это конец. Мама тянет за руку, и ты идешь. Она бьет по заду, по голове. Ты закрываешься, но совсем не больно. „Ты плохо кончишь, – повторяет она. – Плохо кончишь“. – „Я плохо кончу?“ – спрашиваешь ты. „Ты кончишь таким, как ты есть“, – смеется тетя Катя».

– Петр! – испуганно крикнул слепой.

– Что?

– Как там папаша? Еще продолжает? – успокоился слепой.

– Не знаю, – сказал ОН и зажег керогаз.

– Папаша! – крикнул слепой. Из каморки вышел старик. – Тянешь еще?

– Дай мне пряник, – сказал старик.

– Дай ему пряник, – сказал слепой.

– Пряников больше нет, – сказал ОН.

– Слыхал? – заорал слепой. – Нет больше пряников! Нет!

Старик пошел к двери, потом остановился и сказал:

– Когда ты был маленьким и боялся темноты, ты звал меня. Я спал, а ты меня разбудил, чтоб я тебя слушал. Тебе не нужно было, чтоб я тебя слушал. Да я и не слушал. Но настанет день, когда тебе будет нужно, чтоб я тебя слушал, нужно будет услышать мой голос. Надеюсь, я доживу до того, чтоб услышать, как ты зовешь меня, как тогда, когда ты был маленьким и боялся темноты.

Старик вошел в каморку.

– Посмотри на слоника, мне нравится, когда ты смотришь.

ОН достал шкатулку и открыл крышку. Брызнула чистая мелодия. Слепой напряженно слушал, потом пробормотал:

– Скоро конец.

ОН закрыл крышку.

– Как там ослик? – Слепой повернул голову.

– Уйду я от тебя, – сказал ОН и спрятал шкатулку.

– А как я узнаю, что ты ушел? – спросил слепой.

– Ты крикнешь, а я не отвечу, – оживился ОН.

– А вдруг ты просто умер?

– Я заведу будильник. Ты кричишь. Я не отвечаю. Звонит будильник. Я ушел. Будильник не звонит. Я умер.

– А он ходит? – с надеждой спросил слепой.

– Не знаю, – заволновался ОН и достал старый будильник.

Скрипнув от натуги, будильник громко затикал. ОН улыбнулся. Слепой напряженно слушал.

– Это мой будильник, – сказал старик.

Смеркалось. ОН шел проходным двором и смотрел на темные окна. В одном из открытых окон первого этажа горел свет. ОН подошел и прислонился к решетке. В безвкусно обставленной комнате за столом сидел человек и ел колбасу. Время от времени он что-то записывал. Громко играла музыка.

– Скоро конец, – прошептал ОН.

Было уже поздно. ОН спешил по аллее, натянув шляпу по самые уши и кутаясь в пальто. Сквозь желтые кусты ОН пытался разглядеть свою скамейку. Она была уже там. Заметив ее дорогую, но облезлую шубу и старомодную объеденную молью шляпку, он успокоился и замедлил шаг. Она сидела, сжавшись от холода, спрятав руки в смешную, когда-то модную муфту. Ноги не доставали до земли. ОН сел рядом и спрятал руки в рукава как в муфту.

– Зачем вы преследуете меня? – спросил ОН.

– Я не знаю, – ответила она.

– Вы можете объяснить мне, что вы нашли во мне? – спросил ОН с пафосом.

– Не могу.

ОН встал и принялся прохаживаться перед ней.

– Вы ради меня пришли? – спросил ОН.

– Да, – сказала она и опустила глаза.

– Ну вот, я тут, – сказал ОН просто, смутился и сел рядом.

Они помолчали.

– Я принесла вам ежика.

– Спасибо, – сказал ОН, взял ежика и неожиданно для себя попросил: – Спойте песенку.

Она запела. ОН встал и пошел, не оглядываясь. Она продолжала петь, и ОН еще долго слышал ее голос.

– Если бы ты мог видеть, я показал бы тебе темя, – сказал ОН. На коленях у НЕГО лежал ежик, свернувшись от страха. ОН ласково трогал его колючки.

– Уснуть бы, – сказал слепой, – я бы занимался любовью… Бежал бы… За мной бы гнались… Не догнали бы… Петр!

– Что?

– Ты помнишь?..

– Нет, – сказал ОН, трогая ежика.

– Это было, когда тебя еще на свете не было…

– Славное было времечко.

– Им всем я мог бы помочь. Помочь? Спасти. Спасти? Сколько их тут было. Пораскиньте мозгами, пораскиньте мозгами, вы же на земле, и тут ничего не попишешь. Подите прочь и любите друг друга. Лижите друг друга! Когда нет хлеба, сойдут и пряники! – прокричал слепой и позвал: – Петр!

– Что?

– Как там ослик?

– Ослика больше нет, – сказал ОН.

Слепой сник и тихо сказал:

– В самом начале конец, и все равно продолжаешь.

ОН осторожно сунул ежика под пальто и тихонько пошел к двери.

– Петр! – позвал слепой.

– Что?

– Мне говорили: это и есть любовь, ну да, уж поверь мне, ты же видишь, как все просто. Мне говорили: это дружба, ну да, я тебя уверяю, к чему еще что-то искать. Мне говорили: вот оно, стой, выше голову, полюбуйся на эту красоту. На этот порядок! Мне говорили: ну вот, ты же не грязное животное, пораскинь-ка мозгами, и сам убедишься, как все станет ясно и просто.

ОН вышел и поднялся по лесенке во двор. Из подвала доносился голос слепого.

ОН посмотрел на лодку возле сарая и спустился вниз.

– …А потом в один прекрасный день все кончается, или это я сам… не пойму. Я их спрашиваю, я выговариваю слова, какие еще остались… – замолчал и прислушался. – Петр! – позвал слепой.

ОН стоял в дверях и смотрел.

– Петр! – позвал слепой, напряженно вслушиваясь, затем встал и пошел к противоположной стене.

Зазвенел будильник. Слепой застыл посередине комнаты и слушал длинный звонок. ОН тихо вышел.

Снег еще не выпал, но лужи замерзли. ОН ехал на ослике по безлюдной набережной мимо красивых домов с черными пустыми окнами. Впереди подростки кого-то били. Человек остался лежать. Один из подростков вернулся и ударил еще несколько раз. ОН свернул под арку с колоннами и попал в грязный двор.

ОН привязал ослика к своей скамейке и сел. Она появилась неожиданно и молча села рядом.

– Может быть, вы хотите, чтобы я спела? – застенчиво спросила она.

– Нет, лучше скажите что-нибудь.

– У меня есть комната, – вдруг сказала она.

– Комната? – заволновался ОН.

– У меня две комнаты, – смутилась она.

– Так сколько же у вас комнат? – раздраженно спросил ОН.

– Две комнаты и кухня.

– Смежные?

– Изолированные.

– Что же вы сразу не сказали? – ОН взволнованно встал и заходил взад-вперед, повторяя: «Две комнаты и кухня…»

– Пойдемте, – просто сказала она и взяла его за руку.

ОН высвободил руку и пошел рядом, потом повернулся, подбежал к привязанному ослику, достал из сумки ежика и догнал ее.

Действительно, комнат оказалось две, а в конце громадного коридора кухня. Она зажгла керосиновую лампу, и они вошли в уютную комнату.

– У вас нет электричества? – спросил ОН.

– Да, я не плачу за свет. Зато есть вода и газ.

– Ах, так у вас есть газ… – глупо сказал ОН.

– Да, – улыбнулась она и начала раздеваться.

ОН стоял и смотрел, пока она не осталась в одних чулках. Она смущенно подняла глаза и улыбнулась.

– Я хотел бы посмотреть другую комнату, – сказал ОН.

– А вы не разденетесь? – спросила она.

– Мм… видите ли, я редко когда раздеваюсь…

Она накинула какой-то платок и пошла с лампой впереди. Комната была очень большая. Такая большая, что лампа не освещала дальней ее части. Мебель была старинная, изысканная, но сильно потрепанная.

– Что же это такое? – возмутился ОН.

– Гостиная, – сказала она.

ОН достал из кармана пальто ежика и выпустил его на пол. Ежик шмыгнул в темноту. ОН взял ближайший стул и вынес в коридор.

– Меня зовут Анна, – сказала она. ОН кивнул, взял еще два стула и вынес. – А вас как зовут?

– Я не знаю, – сказал ОН.

– Я буду звать вас Боря, – сказала она.

ОН кивнул и потащил стол. Она держала лампу и смотрела.

Анна курила на кухне, кутаясь в платок. Из коридора время от времени доносился грохот. Когда он стих, Анна встала и пошла в гостиную. ОН вынес всю мебель и теперь разворачивал тяжелый диван так, чтобы поставить его спинкой не к стене, а наоборот.

– Боря! – позвала Анна.

– А? – ОН удивленно оглянулся.

– Вы бы шляпу сняли.

– А… – ОН отвернулся и продолжил перестановку. Закончив, ОН сразу же забрался внутрь, как в ящик, и затих.

– Я вам простыни принесу и одеяло, – сказала Анна.

– Лучше шторы задерните, – раздраженно сказал ОН и глубже натянул шляпу.

– Я вам лампу оставлю.

– Нет-нет! – испугался ОН.

Анна повернулась и пошла к двери. Дойдя до середины комнаты, она спросила:

– Вы хоть знаете, где уборная?

– Дайте мне ночной горшок, – пробурчал ОН из темноты.

– А горшка у меня нет, – грустно сказала Анна, – зато есть стульчак с дыркой.

– Ну хоть какой-нибудь старый сосуд у вас есть? – закричал ОН.

Анна поставила лампу на камин и принесла старинный золоченый стульчак. В другой руке она держала великолепную фарфоровую супницу с крышкой.

– Не нужна мне крышка, – сказал ОН.

– Вам не нужна крышка? – спросила она.

ОН молча отложил крышку, взял супницу и положил рядом с собой, крепко держа за обе ручки. Анна наклонилась над НИМ и накрыла одеялом.

– Это все фамильные вещи, – сказала она.

– Попробуйте теперь меня вытолкать, – сказал ОН.

Анна улыбнулась.

В комнате было много окон, но лишь на ближайшем к дивану штора оказалась задернутой. Через остальные проникал серый свет пасмурного дня. Он падал на громадную хрустальную люстру с амурами и на золоченый стульчак возле дивана. По паркету пробежал ежик. ОН проснулся и удивленно огляделся. Голова ЕГО в немножко съехавшей шляпе лежала на подушке. Простыня, которой вечером не было, сбилась. Рядом под одеялом лежала Анна. В руках ОН по-прежнему крепко сжимал пустую супницу. ОН заглянул в супницу, затем под одеяло, поправил шляпу и спросил:

– Я тебя трахнул, да?

Анна смущенно ткнулась лицом в подушку, сдерживая счастливый смех.

– Гы-гы, гы-гы, – смеялся ОН.

Шел снег. ОН сидел на полу и кормил ежика молоком. Это занятие увлекало ЕГО. На лице застыла радость. Где-то за стеной заиграла музыка. ОН забеспокоился, но ежика кормить не перестал. Музыка прекратилась, и послышалось женское хихиканье, прерываемое мужскими стонами и охами. ОН прислушался, подошел к двери и выглянул в коридор. Затем подошел к камину и приставил ухо к стенке. Стоны и оханье продолжались.

Снег таял. По карнизу часто барабанили капли. Когда вошла Анна, ОН сидел в центре залы на золоченом стульчаке. Супница без крышки стояла рядом. Ежик спал, свернувшись клубком.

– Вы знаете, Боря, у нас будет сын, – тихо сказала Анна, улыбаясь в себя.

ОН помолчал и спросил:

– Зачем?

– Вот уже и живот заметен, – сказала она и расстегнула кофту, чтобы ЕМУ было виднее.

– Видимо, простое вздутие, – с видом знатока сказал ОН.

– …И соски потемнели, – сказала она, доставая грудь.

– Вы сделайте аборт, и они опять посветлеют, – забеспокоился ОН.

ОН старался не смотреть в ее сторону и, чтобы отвлечься, принялся покачивать стульчак. Она молчала, склонившись над своей грудью. Стучали капли, и гремел стульчак. Во входную дверь громко постучали. ОН перестал раскачиваться и сказал:

– У ежиков очень мягкий живот.

– Да, – сказала она и вышла.

За стеной зазвучала музыка. ОН встал и принялся ходить взад-вперед по комнате. Музыка прекратилась, и послышалось женское хихиканье вперемежку с мужскими стонами и охами. ОН остановился и зажал уши ладонями.

– Молока больше нет, Боря, – сказала Анна печально. Она держала веер.

ОН сидел на полу спиной к двери с ежиком в руках. Зеркало над камином было завешено тряпкой. Наступила неловкая пауза.

– Вы живете проституцией? – спросил ОН.

– Да, мы живем проституцией, – сказала она просто.

– А вы не могли бы их попросить, чтобы чуть поменьше шумели? – раздраженно сказал ОН.

– Они не могут не стонать, – ласково сказала она, как будто вспомнив что-то.

– Уйду я от вас, – сказал ОН.

– «Руди, руди, руди, рип, а по-русски рыжик», – спела Анна. – Ты обещал показать мне темя, – игриво сказала она.

ОН приоткрыл дверь гостиной и осторожно вышел в коридор. Прошел на цыпочках до Анниной комнаты, приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. На столе стоял граммофон с огромной трубой. ОН тронул рычажок, диск завертелся. ОН сидел и смотрел на вращающуюся пластинку. Потом потрогал тяжелую головку и осторожно приподнял иглу.

– Боря, – позвала Анна.

ОН испугался и выронил головку. Грянула музыка.

– Вы не могли бы давать мне немного петрушки? – закричал ОН.

– Петрушки? – крикнула она.

– Петрушка на вкус напоминает фиалки! – крикнул ОН.

– Вы любите фиалки? – закричала она.

– Да, они пахнут петрушкой! – крикнул ОН и испугался. Последнее слово прозвучало очень громко, потому что Анна подняла граммофонную головку. У нее был большой живот.

– Разве ежики едят петрушку? – спросила она.

– Ежика больше нет, – сказал ОН.

Тихо шуршал диск граммофона.

– Спойте мне, – попросил ОН.

– Нет, – сказала она.

Падали листья, но было тепло. Как каменный, ОН сидел на стульчаке в центре гостиной, вцепившись пальцами в сиденье, и смотрел на собственные колени.

За стеной кричала Анна. Кричала дико и очень глухо. ОН не шевелился. В коридоре кто-то ходил. В паузах между криками ОН слышал голоса. Вдруг закричал кто-то другой, не менее дико и еще более надрывно. Анна больше не кричала.

В коридоре засмеялись. Дверь открылась, и вошла пожилая женщина.

– Что тебе тут еще надо? – грозно спросила она. – Уходи отсюда.

ОН встал и вышел. До самого низа ОН слышал надрывный крик.

Во дворе ничего не изменилось. ОН спустился в подвал. В комнате стоял невыносимый запах. Все кишело мухами. На топчане лежал слепой, прикрытый шинелью, – вернее, то, что от него осталось. Рядом на полу сидел старик, тоже облепленный мухами. Старик посмотрел на НЕГО и отвернулся.

– Он звал меня, – гордо сказал он. – Совсем как тогда, когда был маленький. «Папа, папа!» – звал он и плакал. Совсем как тогда. Вот так вот: «Папа, папа, папа, папа!» – Старик засмеялся. – Маленьким он тоже пугался и звал меня. Он еще в детстве боялся темноты. «Папа!» – так он звал меня. – Старик замолчал. – В детстве, – тихо сказал он.

ОН сидел на полу, изредка отгоняя мух.

– Детства больше нет, – сказал ОН.

– А я знаю, – сказал старик.

Они молча сидели и смотрели в разные стороны. Теперь ОН тоже не отгонял мух.

ОН поднялся во двор, подошел к лодкам и потрогал давно не смоленные, но крепкие борта. Сверху лодка была покрыта хорошо подогнанной крышкой из разнокалиберных досок. Поверх крышки лежал кусок толя. ОН сдвинул крышку и заглянул внутрь. Дно было сухое. ОН забрался в лодку и лег на дно. Полежал немножко, закрыл глаза, затем снова открыл, поднял руки и задвинул крышку.

Из темноты доносится ЕГО голос: «Вот. Ты лежишь один в темноте. И ничего больше нет. Еще есть слоник. Вот он в коробочке. Когда его не будет, не станет и тебя. А может быть, тебя нет? И прежде не было? Нет, если бы не было тебя, не было бы слоника. (Звучит музыка из шкатулки.) Вчера. Еще светло. Тётя Катя прижимает тебя к мягкому телу. Хохочут румяные щеки. Близко-близко. „Вот тебе слоник“. – „Тетя Катя, я плохо кончу?“ – „Ты кончишь таким, как ты есть“, – тетя Катя смеется. Ты не веришь. Хочешь спросить папу. Но папы больше нет. Ты плачешь и думаешь, что когда-нибудь ты скажешь. Под конец. Под конец ты скажешь: „Да, я помню. Это был я. Это я тогда был“». (Музыка обрывается.)