Текст книги "Жданов"

Автор книги: Алексей Волынец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 51 страниц)

6 августа 1940 года Верховный Совет СССР издаёт постановление о принятии в состав союзного государства Эстонской ССР

В ходе этого исторического процесса Жданов был щепетилен в формулировках. Выдвинутый им министром Ниголь Андрезен вспоминал: «…Я был у Жданова и, покончив с неотложными делами, сказал ему, что мне необходима долгосрочная ориентация, например, в течение какого времени мы должны подготовить вхождение Эстонии в Советский Союз. Жданов поправил меня, не столько в языке, сколько по существу, вместо "вхождение" сказав "присоединение", и тем самым сделал ударение на методах этого присоединения» ^{365} . Действительно, с юридической точки зрения Эстония, как и другие прибалтийские республики, добровольно присоединилась к СССР с соблюдением необходимых демократических процедур. Современные претензии к тому, что эта демократичность была сугубо формальна и лишь прикрывала советское давление, вырваны из исторического контекста – достаточно вспомнить мир 1940 года, состоявший в основном из колониальных держав и провинциальных диктатур разной степени фашизации…

Глава 21.
«ГИТЛЕРУ НЕЛЬЗЯ ВЕРИТЬ НИ В ЧЁМ»

На протяжении всех лет работы между Кремлём и Смольным Андрей Жданов оставался близким приятелем советского вождя. Сталин в своём стиле даже интересовался жизнью его семьи. Вспоминает Юрий Жданов: «Где-то летом 1940 года на отцовской даче в Волынском под Москвой я играл в волейбол. Смотрю, бежит запыхавшийся чекист и срочно приглашает в дежурку к телефону: „Вас товарищ Сталин“. Бросаюсь к трубке и слышу: „Говорят, вы много занимаетесь общественной работой. Политика – грязное дело. Нам химики нужны“. Ни „здравствуйте“, ни „прощайте“. Было над чем задуматься…» ^{366}

Сталин явно благоволил сыну нашего героя – мальчик, с которым он познакомился ещё летом 1934 года на даче в Сочи, теперь был двадцатилетним студентом химфака МГУ, спортсменом, комсомольцем и отличником, не замеченным в каких-либо шалостях «золотой молодёжи». Сам же Андрей Жданов теперь был далёк от скромности прежнего быта. Когда-то первый секретарь Нижегородского крайкома жил в коммунальной квартире и на лето снимал дачу в пригороде. Через десятилетие член политбюро, секретарь ЦК и первый секретарь Ленинградского обкома и горкома жил в плотном окружении охраны, переселившись из Дома на набережной в Кремль, в старое здание Оружейной палаты, где тогда размещались жилые квартиры всех членов политбюро. Даже его государственная дача теперь находилась в Волынском, рядом с «ближней дачей» Сталина.

На первом этаже сталинской дачи, в столовой, служившей и залом собраний для ближнего круга высших руководителей СССР, стоял небольшой рояль красного дерева. Этот инструмент ведущей музыкальной фирмы мира «Steinway & Sons» появился у вождя СССР именно благодаря Жданову. Об этом рассказывает в воспоминаниях Артём Сергеев, сын близкого друга Сталина старого большевика Ф.А. Сергеева, воспитывавшийся в семье Сталина и часто бывавший на «ближней даче». Он же рассказал, что у Сталина была большая коллекция пластинок Александра Вертинского, которого ценил и наш герой. Под аккомпанемент Жданова собравшиеся члены политбюро и ЦК порой пели романсы популярного певца-эмигранта.

Второй секретарь Московского городского комитета ВКП(б) Георгий Попов позднее вспоминал об одном из типичных вечеров на сталинской даче: «Сталин любил русские народные песни. Он подошёл к радиоле и начал проигрывать песни в исполнении Лидии Руслановой. После этого А. Жданов сел за рояль и начал исполнять классику. Наигравшись за роялем, он взял в руки гармошку и выдал русскую. Кто-то ударился в пляс…» ^{367}

Из всего ближнего круга Жданов был едва ли не единственным, кто после сталинских посиделок, подвыпив, мог заночевать на даче вождя. Наш герой, вероятно, побаивался возвращаться домой под хмельком – его жена Зинаида была женщиной с сильным характером и, судя по всему, лидером во внутрисемейных отношениях, а Жданову с его больным сердцем пить было нельзя.

Сталин всегда спал в своей комнате на первом этаже, а Жданов в таком случае располагался в гостевой комнате на втором. Позднее здесь будут останавливаться наиболее важные дипломатические гости Сталина: в 1944 году – Черчилль, в 1950-м – Мао Цзэдун.

Все участники того ближнего круга, кто оставил воспоминания, не без некоторой ревности отмечают особо приятельские отношения Сталина и Жданова. Анастас Микоян через многие десятилетия напишет: «Что касается Жданова, то Сталин особенно перед войной стал к нему хорошо относиться… Сталин питал какую-то слабость к Жданову, не спаивал его, поскольку знал, что тот склонен к алкоголизму, жена и сын удерживают его часто» ^{368} .

Злой на язык Никита Хрущёв так вспоминает вечеринки на сталинской даче: «Когда Жданов стал вращаться в среде Политбюро, было видно, что Сталин к нему относится очень внимательно… Действительно, когда мы бывали у Сталина (в это время Сталин уже стал пить и спаивать других, Жданов же страдал такой слабостью), то, бывало, он бренчит на рояле и поёт, а Сталин ему подпевает. Эти песенки можно было петь только у Сталина, потому что нигде в другом месте повторить их было нельзя. Их могли лишь крючники в кабаках петь, а больше никто» ^{369} .

В 1975 году пенсионер Молотов выскажется кратко: «Сталин Жданова больше всех ценил. Просто великолепно к Жданову относился» ^{370} . Что же касается упомянутых Хрущёвым матерных частушек («крючниками» именовали в начале прошлого века артели грузчиков, понятно, какой репертуар они исполняли «в кабаках»), то интересно такое высказывание Молотова: «Ленин матом не ругался. Ворошилов – матерщинник. И Сталин – не прочь был… Жданов мог иногда так, под весёлую руку. От души. Душу отвести умеют люди именно таким образом. Но это так, незло» ^{371} .

В конце июля 1940 года Жданов становится членом Главного военного совета при Наркомате обороны СССР. В январе 1941 года высшее военное командование СССР проведёт большие командно-штабные игры, которые и поныне привлекают внимание военных историков. Целью этих штабных учений будет проверка основных положений плана стратегического развёртывания и действий войск в начальный период войны. «Играть» будут те, кому придётся управлять войсками в июне 1941-го: Тимошенко, Шапошников, Мерецков, Жуков, Ватутин, Павлов и др. Но среди тех, кто будет анализировать результаты штабных учений в кабинете Сталина, будет присутствовать и Андрей Жданов. По итогам этих событий у Генерального штаба РККА в феврале 1941 года появится новый начальник – Георгий Жуков.

10 апреля 1941 года Сталин собственноручно напишет решение политбюро: «Приказы Наркомата обороны, имеющие сколько-нибудь серьёзное значение, издавать за подписями наркома, члена Главвоенсовета т. Жданова или т. Маленкова и начальника Генштаба» ^{372} .

Константин Симонов в воспоминаниях приведёт такие слова начальника Генштаба Жукова о Жданове: «Единственный из ближайшего окружения Сталина, кто на моей памяти и в моём присутствии высказывал иную точку зрения о возможности нападения немцев, был Жданов. Он неизменно говорил о немцах очень резко и утверждал, что Гитлеру нельзя верить ни в чём» ^{373} .

В этом плане интересны воспоминания наркома ВМФ Николая Кузнецова: «Из последующих косвенных разговоров со Ждановым я мог вынести заключение, что договор (с Гитлером. – А. В.)ещё будет действовать долго, но не потому, что в него кто-то чрезмерно верит, а потому, что «война на Западе затягивается» и наши противники будут длительное время связаны борьбой, а нам предоставляется возможность заниматься своим мирным трудом и готовиться к войне» ^{374} .

Юрий Жданов отмечает следующее: «Со слов отца помню точно мысль Маркса, которую после заключения пакта специально приводили на закрытом совещании руководящих идеологических работников в ЦК ВКП(б): "В политике ради известной цели можно заключить союз даже с чёртом, – нужно только быть уверенным, что ты проведёшь чёрта, а не чёрт тебя". Эта мысль мне запомнилась с 1939 года, и лишь много позже я наткнулся на неё, читая Маркса» ^{375} .

За фасадом дипломатических улыбок иллюзий относительно Гитлера в окружении Сталина никто не питал. Юрий Жданов вспоминает, как отец рассказал ему грубоватую прибаутку, ходившую тогда в политбюро по поводу министра иностранных дел Германии, зачастую щеголявшего в мундире и внушительной фуражке группенфюрера СС: «Удивляется вся Европа, какая у Риббентропа широкая… шляпа».

Жданов всё же сомневался в возможности провести берлинского чёрта. Но соблазн достигнуть в большой политике своей цели, пока другие конфликтуют и выясняют отношения, был слишком велик. В ноябре 1940 года, выступая на закрытом заседании объединённого пленума Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), он так выскажет свои соображения на этот счёт: «…Тов. Сталин всячески рекомендует, чтобы мы тайники, связанные с механикой международной политики, знали, изучали, чтобы в этом отношении, как говорит тов. Сталин, не были вахлаками… Роль медведя заключается в том, что, пока дровосек дрова ломает, мы ходим по лесу и требуем попённую плату…» ^{376} Медведем в этом выступлении Жданова был СССР, который, пока «дровосек» Гитлер «ломал дрова» в европейском «лесу», собирал свою «попённую плату» в виде новых западных территорий. Избранная аудитория, высшие руководители второй столицы страны, встретили ждановское объяснение циничных законов большой политики с воодушевлением – как зафиксировала стенограмма: «Весёлое оживление в зале, бурные аплодисменты, смех».

Далее в выступлении Жданов конкретизировал эту мысль: «Политика социалистического государства заключается в том, чтобы использовать противоречия между империалистами, в данном случае военные противоречия, для того, чтобы в любое время расширить, когда представляется эта возможность, позиции социализма… Из этой практики мы исходили за истёкший год, она дала, как вы знаете, расширение социалистических территорий Советского Союза. Такова будет наша политика и впредь, и тут вам всем ясно, по какой линии должно идти дело (смех)».

Жданов весьма откровенно пояснил особенности политики СССР на фоне европейской войны: «У нас нейтралитет своеобразный – мы, не воюя, получаем кое-какие территории (смех).Для того чтобы этот нейтралитет поддержать, нужна сила… Мы должны быть настолько сильны, чтобы эти позиции социализма отстоять и дипломатическим, и военным путём».

В обнародованной стенограмме выступления Жданова все эти слишком откровенные высказывания тогда были изъяты. Теперь же их любят цитировать всяческие «разоблачители» советской агрессивности, в своём морализаторстве старательно забывая, что подобный политический цинизм является законом в большой политике всех времён и народов.

Но по мере того как Гитлер «переваривал» победу над Францией, вероятность его нападения на СССР увеличивалась. Жданов, на близком ему опыте войны с Финляндией, неплохо понимал, что Вооружённые силы СССР, при всех своих успехах, далеки от того всепобеждающего идеала, который рисовала советская пропаганда. В 1930-е годы вместе с ростом технического оснащения и численности РККА нужно было создать у армии и общества уверенность в своих силах – отсюда и шла эта зачастую слишком оптимистичная военная пропаганда гарантированных побед «малой кровью на чужой территории». Но с приближением реальной большой войны, со всеми её неизбежными ужасами и трудностями, шапкозакидательские настроения становились вредными. И Жданов попытался скорректировать тон военной пропаганды.

Специалист Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) Григорий Шумейко вспоминал, как незадолго до войны Жданов на одном из заседаний Секретариата ЦК поручил агитпропу подготовить аналитическую записку о перестройке военной пропаганды «на разъяснение условий оборонительной борьбы в случае нападения». Подготовку такой записки поручили именно Шумейко, который позднее писал: «Рекомендации по её основному содержанию, высказанные в предварительном порядке Ждановым, были именно такими – готовить морально население к худшему… Возможно, что Жданов, лично переживший по-особому события "той войны незнаменитой", как сказал поэт, имел свой особый взгляд и на характер надвигавшейся большой войны» ^{377} .

Здесь Шумейко процитировал строку из стихотворения Твардовского о финской войне. Слишком радикальное решение Жданова о перестройке советской военной пропаганды тогда испугало нового начальника УПА Александрова, и он, перестраховываясь, попросил Шумейко составить запрошенный Ждановым анализ не в форме официального документа, а в виде личного доклада в ЦК. Жданов одобрил записку Шумейко и представил её в ЦК. Случилось это за несколько недель до войны.

Впрочем, некоторые шаги по перестройке пропаганды Жданов сделать успел. Так, в конце апреля 1941 года на заседании ЦК он резко раскритиковал центральную военную газету «Красная звезда» и вообще Главное управление политпропаганды РККА за неумеренное восхваление высшего военного руководства. 19 мая 1941 года состоялась премьера художественного фильма «Фронтовые подруги», созданного на «Ленфильме» режиссёром Виктором Эйсымонтом по сценарию Сергея Михалкова и Михаила Розенберга. Фильм рассказывал о девушках, добровольно отправившихся на финский фронт санитарками. Соблюдая стиль советского кино тех лет, с военной романтикой, подвигами и верой в победу, он тем не менее отличался от шапкозакидательского настроя других картин – впервые в предвоенном кинематографе СССР война была показана ещё и как страшное испытание, большая кровь и трагедия. К тому же фильм отличался весьма реалистичными для тех лет съёмками боевых действий. Накануне войны он буквально потряс зрителя.

Уже в июне 1941 года Жданов, официально курировавший весь советский кинематограф, наоборот, запретил к показу кинокартину «Сердца четырёх». Премьера этой удачной для тех лет комедии состоится только в победном 1945 году. Но в июне 1941 года, накануне неизбежных испытаний, наш герой сочтёт невозможным показать командира Красной армии главным героем легкомысленного водевиля.

Участие Жданова в подготовке страны к Великой Отечественной войне не ограничивалось только пропагандой или общим руководством. В современной публицистике он широко, даже скандально известен как идеолог сталинизма и «гонитель интеллигенции». При этом абсолютно забыт, не изучен и не систематизирован тот этап его биографии, который тесно связан с военной промышленностью и военной наукой СССР накануне 22 июня 1941 года. Между тем имя Жданова упоминается практически во всех мемуарах крупнейших конструкторов советского оружия в предвоенные годы.

Народный комиссар вооружения СССР Борис Львович Ванников описал в мемуарах одно из совещаний в кабинете Сталина, прошедшее за несколько месяцев до начала войны, связанное со спорами по поводу производства пушки крупного калибра:

«Вскоре меня вызвал И.В. Сталин… Он очень внимательно выслушал мои доводы. В это время в кабинет вошёл А.А. Жданов, и Сталин, обращаясь к нему, сказал:

– Ванников не хочет делать 107-миллиметровые пушки для… танков. А эти пушки очень хорошие, я с ними воевал в Гражданскую войну.

– Ванников всегда всему сопротивляется, это стиль его работы, – ответил Жданов.

Сталин, вероятно, не хотел действовать в этом вопросе поспешно.

– У Ванникова, – сказал он, – имеются серьёзные мотивы, их надо обсудить. – И, по-прежнему обращаясь к Жданову, добавил: – Ты у нас главный артиллерист, поручим тебе возглавить комиссию с участием товарищей Кулика, Ванникова, Горемыкина (тогда – нарком боеприпасов) и ещё кого найдёшь нужным. И разберитесь с этим вопросом…» ^{378}

Один из руководителей советской военной экономики в 1941—1945 годах, а затем и советского атомного проекта, Борис Львович Ванников писал свои мемуары на излёте жизни, не надеясь на публикацию. В отношении неформальных рангов и лидерства в своей области бывший сталинский нарком был весьма щепетилен, а к Жданову и при его жизни относился без особой комплиментарности – в том споре о пушке Жданов был не на его стороне. Поэтому приведённые Ванниковым слова Сталина о Жданове – «Ты у нас главный артиллерист…» – сомнений не вызывают, они отражают неформальную иерархию и разделение труда в сталинском политбюро накануне мировой войны.

Вспоминая совещания военных, производственников и конструкторов под председательством Жданова, Б.Л. Ванников отмечает, что тот вёл их весьма жёстко. Кстати, и сам Ванников, и его оппонент в споре о крупнокалиберных орудиях – начальник Главного артиллерийского управления армии, маршал Григорий Кулик – были людьми очень жёсткими, чрезвычайно властными и конфликтными. Наш же герой всегда был скорее мягок и дипломатичен, но, как видим, ради дела умел с волками выть по-волчьи…

Иначе вспоминает работу со Ждановым знаменитый конструктор пушек Василий Грабин:

«После совещания, пригласив меня в кабинет, Кулик поинтересовался состоянием рабочих чертежей по ЗИС-2… Пока мы обсуждали состояние дел по ЗИС-2 и другим орудиям, раздался телефонный звонок. Маршал взял трубку.

– Кулик слушает. – После паузы: – Здравствуйте, Андрей Александрович. – И начал пересказывать итоги совещания по ЗИС-2.

Как я догадался, собеседником Кулика был секретарь ЦК Жданов. Узнав, что я сейчас в кабинете у Кулика, Жданов попросил маршала передать мне телефонную трубку.

Поздоровавшись, он спросил:

– Не могли бы вы сегодня зайти ко мне?

– Могу, – ответил я. – Жду!..

Жданов встретил меня приветливо.

– ЦК интересуется вашей противотанковой пушкой, – сказал он. – Правда, меня обо всём информируют, но я хочу послушать вас. Пожалуйста, расскажите о делах поподробнее.

Когда я закончил, Жданов спросил:

– Вы твёрдо уверены, что кучность с новой нарезкой будет хорошая?

Я ответил утвердительно и пояснил почему.

– Не рискованно ли запускать пушку в валовое производство, не проверив кучность с новым стволом?

– Нет, товарищ Жданов.

– Когда будет подана новая труба для испытаний и как долго её будут испытывать?

– Трубу подадут буквально на днях, – ответил я. – Испытания тоже не займут много времени.

– Отсутствие трубы не задержит подготовку производства? Я объяснил, что чертежи трубы у нас имеются, потребуется изменить только нарезку. На подготовке и организации производства это не отразится.

– Значит, вы уверены, что кучность будет высокая? – повторил Жданов.

– Да. Уверен.

– Это было бы замечательно. Такой мощной противотанковой пушки ни одна страна не имеет. Ваша пушка очень понадобится, и хорошо, что вопрос решается вовремя. Вашей пушкой интересуется товарищ Сталин, – добавил Жданов.

Набрав номер "кремлевки", он сказал:

– Товарищ Грабин у меня, мы с ним говорим о новой противотанковой пушке.

И Жданов передал трубку мне.

– Мне рассказывали, что вы хорошую противотанковую пушку создали, это верно? – услышал я голос Сталина…» ^{379}

Завершив деловую часть разговора, как вспоминает Грабин, Жданов тепло попрощался с ним и просил передать благодарность рабочим и конструкторам.

В мемуарах Грабина стиль работы Жданова заметно отличается от описанного Ванниковым. Вероятно, Андрей Александрович умело пользовался индивидуальным подходом: мог властно прессовать жёстких людей и быть мягким и обходительным с теми, кто предпочитал иной характер работы.

У Грабина также было немало профессиональных споров со Ждановым, например, по поводу специальной 76-миллиметровой полуавтоматической пушки для вооружения подводных лодок и военных транспортов. Грабин вспоминал: «Жданов настаивал на том, что создавать специальные пушки не следует, нужно изыскать другие возможности. Позиция его была вполне понятна. Новая пушка – дело дорогое, связанное с огромными капитальными затратами. Нужно оборудование, специальные сплавы и многое другое. Тем не менее я продолжал отстаивать свою точку зрения…» ^{380}

Грабин рассказал о ещё одном случае со Ждановым, когда Сталин поручил ему «лично, никому не передоверяя, в кратчайший срок подготовить проект решения по перевооружению тяжёлого танка…».

«На совещании у Жданова, – вспоминает Грабин, – Федоренко представлял заказчика танков, Котин, Зальцман и Казаков – создателей танков, я – артиллеристов. В задачу нашей "пятёрки" входила выработка основных характеристик танка и пушки и подготовка проекта постановления ЦК и СНК» ^{381} .

Комбриг Яков Федоренко был тогда начальником Автобронетанкового управления армии. Жозеф Котин – конструктор созданного в Ленинграде тяжёлого танка К.В. Исаак Зальцман – с 1938 года директор Кировского завода в Ленинграде, будущий главный организатор массового производства в СССР танков. Николай Казаков – с 1938 года директор Ижорского завода, в годы войны он станет наркомом тяжёлого машиностроения СССР.

В военной истории заслуги Котина, Зальцмана, Казакова, Федоренко и Грабина хорошо известны и бесспорны. Наш же герой такого признания лишён. А ведь заметим, что Котин, Зальцман и Казаков – ленинградцы, «люди Жданова», именно им замеченные и выдвинутые на ответственные посты. Да и Грабин не чужой Жданову человек – свою конструкторскую работу он начал на артиллерийском заводе № 92 в Горьком в 1933 году, ещё при Жданове.

Но вернёмся к мемуарам Грабина:

«Открывая первое заседание, Жданов предупредил:

– Партия и правительство придают большое значение перевооружению тяжёлого танка, прошу вас подойти со всей серьёзностью к разработке тактико-технических требований и к определению сроков создания танка и пушки. Сроки должны быть минимальными. Фашистская Германия разгуливает на Западе. Не исключено, что в ближайшее время она нападёт на нас. Нам стало известно, что немцы работают над созданием толстобронных танков с мощным вооружением. Наши тяжёлые танки слабо вооружены.

Закончив сообщение, Жданов предложил нам приступать к работе.

– Проект решения нужно подготовить как можно быст рее, – сказал он. – Поэтому работать придётся допоздна, не выходя из ЦК. Питаться будете здесь же, обеспечим. Для вашей работы отведено помещение. Я в любое время в вашем распоряжении…» ^{382}

Ленинградские производители танков и начальник Автобронетанкового управления, ссылаясь на технические и производственные причины, сопротивлялись предложениям вооружить тяжёлый танк 107-миллиметровой пушкой. Грабин пишет: «Слово за слово: от частностей перешли к общим задачам танка. Их позиция была прежней: главное – броня и манёвр. Особой остроты спор достиг, когда я заявил: "Танк – повозка для пушки". Это вызвало бурю негодования. Мои коллеги пошли к Жданову и доложили ему о моих взглядах на роль танка. Выслушав их, Жданов сказал:

– Грабин прав.

Такой оценки мои оппоненты не ждали…» ^{383}

Максима «танк – повозка для пушки» после Великой Отечественной до наших дней общепризнанной в военной теории и практике всех стран. Заметим, что весной 1941-го она ещё не была очевидной. Но «чиновник» Жданов стремительно и чётко ориентируется в этом вопросе.

Совместная работа в кабинете ЦК продолжалась. Грабин несколько раз упоминает: «Пришлось снова обратиться к Жданову… И этот вопрос пришлось решать у Жданова…»

Второй день совещания под руководством Жданова оказался не легче. «Кое-как, со спорами и без взаимного понимания, – пишет Грабин, – согласовали почти все вопросы, кроме главного – о сроках…

Снова пошли к Жданову, проинформировали его о наших разногласиях. Жданов обратился к Котину:

– Когда будет танк?

– Как только Грабин даст пушку, танк будет готов, – ответил Котин.

Жданов спросил у меня:

– Товарищ Грабин, когда вы сможете дать пушку?

– Через сорок пять дней, – ответил я.

Раздался дружный хохот. До слёз смеялись и мои коллеги, и Жданов. Только мне было не до смеха в весьма жизнерадостной атмосфере кабинета секретаря ЦК.

Когда наконец смех утих, Жданов сказал:

– Товарищ Грабин, мы собрались здесь, чтобы серьёзно решать вопрос, а вы шутите.

– Нет, не шучу, – возразил я. – Срок, который я назвал, обоснован и вполне серьёзен.

– Вы продолжаете шутить, – заметил Жданов. – Пойдите и посоветуйтесь ещё раз.

Справедливость требует отметить, что сцена эта продолжалась гораздо дольше, чем в моём пересказе. За три эти слова: "Сорок пять дней" – я выслушал много шуток в свой адрес.

Пошла наша "пятёрка" советоваться. Танкисты уже без смеха советовали мне увеличить названный срок в несколько раз. Я стоял на своём. Ясно стало, что соглашения нам не достигнуть. С тем и пришли к Жданову. Первые его слова были:

– Ну как, товарищ Грабин, продумали срок? – Да.

– Наверное, не сорок пять дней?

– Сорок пять дней, товарищ Жданов.

– И всё-таки вы несерьёзны. Я думаю, что срок следует значительно увеличить.

Я не выдержал:

– Товарищ Жданов, почему короткий срок вызывает гомерический хохот и считается несерьёзным, в то время как длинный срок находит поддержку и одобрение?

– Мы не знаем ни одного случая, чтобы новую танковую пушку создавали не только за сорок пять, но и за девяносто дней, – сказал Жданов.

…В тот же день я выехал на завод, не дожидаясь подписания решения. На прощание Жданов сказал:

– Если не сумеете уложиться в сорок пять дней, позвоните мне. Я доложу Сталину, и срок удлиним.

Я поблагодарил Жданова» ^{384} .

Отметим далёкую от гнетущей атмосферу в кремлёвском кабинете Жданова. И его вполне профессиональную ориентацию в вопросах сроков производства. И благожелательное, даже заботливое отношение к талантливому конструктору, который берёт на себя ранее невиданные обязательства.

Из 140 тысяч полевых орудий, которыми воевали наши солдаты во время Великой Отечественной войны, более 90 тысяч были сделаны на заводе, которым руководил Василий Грабин, ещё 30 тысяч были изготовлены по проектам Грабина на других заводах страны. Поэтому высокая оценка деятельности Жданова в области артиллерийского производства, данная посмертно и спустя много десятилетий «гением советской артиллерии», заслуживает самого пристального внимания.

Практически в то же время, двумя месяцами ранее, Жданову пришлось разбираться и с вопросами производства самолётов-штурмовиков Сергея Ильюшина. Крупнейший советский авиаконструктор Александр Яковлев, по чьим проектам было произведено рекордное в мире количество самолётов – 70 тысяч, пишет следующее:

«…Мне припомнился один эпизод, происшедший незадолго до войны, в феврале 1941 года.

По срочному вызову нарком и я поехали к Сталину. В его кабинете находились Маленков, Жданов и директор ленинградского Кировского завода Зальцман. Сталин был возбуждён и нервно расхаживал по кабинету. Как выяснилось, нас вызвали по поводу производства штурмовиков Ильюшина. Завод, выпускавший Ил-2, сорвал сроки сдачи машин.

Илы производились тогда в условиях довольно сложной кооперации. Бронированные корпуса штурмовика поставлял один завод, а ему, в свою очередь, раскроенные броневые плиты заготовлял другой. Не добившись накануне толкового ответа о причинах задержки выпуска штурмовиков, Сталин позвонил в Ленинград Жданову и поручил ему разобраться в этом деле. Жданов вызвал руководителей завода и дал им серьёзную трёпку за несвоевременную подачу корпусов штурмовика, но виновные ссылались на задержку в получении раскроя бронированных листов с Кировского завода. Пришлось вызвать и Зальцмана. Последний, чтобы оправдаться в глазах Жданова, привёз ему одну из синек серийных чертежей корпуса Ил-2, полученных с авиазавода. Синька уже побывала в цехах, на верстаках, и была испещрена многочисленными технологическими пометками. Зальцман разложил на столе у Жданова этот чертёж и заявил, что низкое качество чертежей является причиной большого брака и срыва выполнения задания по броне. Жданов сообщил об этом Сталину. В результате состоялось обсуждение вопроса об Илах, на которое вызвали нас, Жданова и Зальцмана.

Когда Зальцман стал потрясать перед Сталиным якобы негодным чертежом, я сразу понял, в чём дело. Чертёж действительно был рабочим цеховым документом – рваный, в масляных пятнах, а многочисленные технологические пометки можно было принять за исправление ошибок. Зальцман изобразил дело таким образом, будто бы все чертежи штурмовика находятся в таком состоянии. Сталин рассвирепел:

– Мне давно говорили, что Ильюшин неряха. Какой это чертёж? Безобразие. Я ему покажу.

Я вступился за Ильюшина, постарался объяснить, в чём дело, но Сталин ничего не хотел слушать. Он соединился по телефону с Ильюшиным и заявил дословно следующее:

– Вы неряха. Я привлеку вас к ответственности. Ильюшин что-то пытался объяснить по телефону, но Ста лин не стал с ним разговаривать.

– Я занят, мне некогда. Передаю трубку Жданову, объясняйтесь с ним.

И опять:

– Я привлеку вас к ответственности.

В тот же вечер расстроенный Сергей Владимирович поехал в Ленинград и утром, прямо с поезда, отправился на Кировский завод. Там с цеховыми работниками он детально во всём разобрался и о нечестном поступке Зальцмана доложил Жданову, от которого Зальцману крепко попало» ^{385} .

Заметим, что, докопавшись до сути, наш герой отнюдь не выгораживает «своего» человека Зальцмана. Таких примеров воспоминаний инженеров и конструкторов о совместной работе со Ждановым можно привести множество. Написаны они в годы, когда Жданова давно не было на свете, и никто не был обязан вспоминать его, ни тем более вспоминать положительно. Но из всех мемуаров людей науки и дела Жданов предстаёт весьма толковым управленцем, менеджером, который по-деловому и квалифицированно организует и координирует работу технических специалистов. Нет нужды пояснять, насколько такая «менеджерская» функция необходима в любом сложном производстве – её значение для достижения требуемого результата вряд ли меньше, чем у сугубо технических работ. Так что, основываясь на мемуарах создателей советского оружия, отметим и эту заслугу товарища Жданова – именно он, продираясь через все сложности совсем молодой, ещё неопытной советской промышленности, координировал работы по созданию множества новых образцов нашего оружия непосредственно перед Великой Отечественной войной.

В апреле 1941 года на заседании военного совета флота рассматривался вопрос о средствах борьбы с новыми магнитными минами. Исследовательские работы по «размагничиванию» кораблей вёл Ленинградский физико-технический институт (ЛФТИ), где над этой темой трудились молодые учёные – Анатолий Александров и будущий «отец» советской атомной бомбы Игорь Курчатов. С докладом об итогах исследований Александрова пригласили на военный совет флота. Примечательно, что докладывавший тогда члену политбюро и всем советским адмиралам ленинградский учёный Анатолий Александров в годы Гражданской войны добровольцем воевал против большевиков в армиях Деникина и Врангеля. После разгрома и бегства белых в 1920 году он остался в Крыму, где вопреки мифам о повальных расстрелах был вскоре освобождён. Работая в период нэпа школьным учителем, увлёкся научной физикой, что и привело его в Ленинградский физтех. Много позже, уже в 1978 году, академик Александров оставил магнитофонную запись своих воспоминаний, опубликованную уже в наше время: