Текст книги "Жданов"

Автор книги: Алексей Волынец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 51 страниц)

На практике этот поворот в сторону гражданской экономики был оформлен несколькими постановлениями Совета министров СССР за 1946—1948 годы: «О развёртывании кооперативной торговли в городах и посёлках продовольствием и промышленными товарами и об увеличении производства продовольствия и товаров широкого потребления кооперативными предприятиями», «О мероприятиях по ускорению подъёма государственной лёгкой промышленности, производящей предметы широкого потребления», «О мероприятиях по расширению торговли потребительской кооперации в городах и рабочих посёлках», «О мероприятиях по улучшению торговли» и т. п. Речь шла о значительном увеличении товарооборота, расширении объёмов производства и торговли продовольствием и предметами широкого потребления. Оживлялась негосударственная кооперативная торговля, предусматривалось повсеместное расширение сети магазинов и лавок.

Концептуальные идеи этого плана развивал печатный орган возглавлявшегося Вознесенским Госплана СССР – журнал «Плановое хозяйство». На его страницах подчёркивалось, что «переход к мирной экономике требует перестройки планирования и укрепления экономических рычагов организации производства и распределения – денег, цены, кредита, прибыли, премии». Обосновывалась необходимость конкурентных отношений в торговой системе, приветствовалось устранение монопольного положения государственной торговли, развитие «здоровой конкуренции» между ней и кооперацией ^{524} . За 1946—1947 годы оборот кооперативной торговли вырос более чем в пять раз.

Накопившиеся за годы войны проблемы в финансах и послевоенные перемены потребовали денежной реформы и отмены карточной системы распределения. Поначалу денежную реформу планировали на 1946 год. Но из-за голода, вызванного засухой и неурожаем в целом ряде регионов страны, её задержали на год. В период этих последних в истории СССР настоящих продовольственных затруднений, осенью 1946 года, Сталин, отстранив несправившегося Микояна, поручил контролировать распределение запасов хлеба Жданову, Вознесенскому и Патоличеву

Через год Жданов, Вознесенский и Косыгин сыграют ключевую роль в подготовке и проведении денежной реформы. Не случайно по её итогам Косыгин станет министром финансов СССР. По решению политбюро от 13 декабря 1947 года за проведение обмена купюр по всей территории СССР отвечала комиссия в составе Жданова, Вознесенского и бессменного сталинского секретаря Поскрёбышева. Косыгин возглавил отдельную комиссию, обеспечивавшую крупнейшие города страны дополнительными продуктами массового спроса на первый период после отмены карточек.

Постановление Совета министров СССР и Центрального комитета ВКП(б) от 14 декабря 1947 года «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары» было подписано Сталиным и Ждановым. Первый подписал этот важнейший документ как председатель Совета министров, второй – как секретарь ЦК. Текст постановления лично редактировался старыми товарищами из-под «дуба Мамврийского». Отметим, что постановление не было исключительно рабочим правовым актом, одновременно оно являлось и развёрнутым пропагандистским документом, доступно и логично объяснявшим народным массам причины, суть, методы и цели денежной реформы.

Все первые послевоенные годы товарищ Жданов продолжал править «партийный стиль» под новые условия и задачи. В феврале 1948 года урок правильной работы преподали областным парторганам на примере Сталинского и Башкирского обкомов ВКП(б). Руководил заседаниями Секретариата ЦК лично Жданов, что подчёркивало не только важность темы, но и её идеологическое и воспитательное значение. К тому же угледобывающая и нефтяная отрасли промышленности имели важнейшее значение для экономики СССР – в Башкирии развивался один из центров нефтедобычи, а Сталинская [15]15
  Ещё в 1924 году Юзовка, названная так в XIX веке в честь американского промышленника, крупнейший центр промышленного Донбасса, была переименована в Сталине Переименование было связано именно со сталелитейной промышленностью и не имело отношения к И.В. Сталину.


[Закрыть]область (ныне Донецкая на Украине) была главным поставщиком угля в СССР.

Распекая на Секретариате ЦК секретаря Сталинского обкома Леонида Мельникова, Жданов говорил: «Наверное, в 1947 году было много горячки с планом. Наверное, у вас было много уполномоченных в Донбассе, наверное, каждый уполномоченный требовал крови: чтобы не только за добычей ездить, а чтобы оправдать свою командировку, он снимал двух-трёх работников… вопрос относительно администрирования и неумеренного перемещения кадров не снимается…» ^{525}

Такое явление именовалось тогда в партийных документах «избиением кадров». Оно вело к постоянной смене мелких руководителей, на которых перекладывалась вся ответственность за провалы в работе, и, по мнению Жданова, являлось одним из серьёзнейших недостатков партийной работы. Его замечания свидетельствуют о стремлении изжить «штурмовщину» и «кампанейщину», придать работе более систематический, плановый характер, а также оградить низовые кадры, чья квалификация заметно выросла за минувшее десятилетие, от своеволия более высоких начальников и заезжих контролёров.

Послевоенная разруха, трудности восстановления и необходимость мобилизации скудных ещё ресурсов, чтобы соответствовать статусу сверхдержавы, естественно, сказывались на материальном положении народных масс. Тяжелейшие условия труда и неустроенный быт породили массовую миграцию рабочих с предприятия на предприятие в поисках лучших условий, что, безусловно, влияло на производительность труда и, соответственно, на выполнение плановых заданий. Это явление получило в партийных документах того времени название «текучка кадров». И всё чаще партийное руководство склонялось к обыкновенной «накачке», использованию чрезвычайных мер, как во время недавней войны.

Для Жданова это было неприемлемо: «В результате недостатков в партийно-политической работе усугубились трудности восстановления. ЦК не должен скрывать, что трудности есть, но текучесть, связанная с неустроенностью, она усугубляется ошибками и недостатками в работе руководства» ^{526} .

Особую тревогу нашего героя вызвал следующий факт: в Сталинской парторганизации стали требовать от шахтёров-коммунистов партийной клятвы в том, что они обязуются во что бы то ни стало выполнить производственное задание. Однако такие экстраординарные «моральные» меры хорошо показывали, что по сути власть на местах оказалась бессильной должным образом организовать производственный процесс. На заседании Секретариата ЦК Жданов весьма эмоционально оценил подобные действия партийного руководства города Сталино. Его эмоции передаёт даже стенограмма: «Клятвы и всякие штуки, которые представляют из себя, по моему мнению, уже верх извращения политической и партийной работы, ибо поставить несколько десятков тысяч людей под угрозу стать клятвопреступниками перед партией, – я считаю, что это означает, мягко выражаясь, – на это могут идти только у последней черты… Это последний резерв. Какие ещё мероприятия политического воздействия могут быть в отношении этих 30 000, если они не сдержали клятвы?» ^{527}

Не умея использовать политические методы воздействия, чиновники прибегали к репрессиям, благо для них в Донбассе на шахтах работало немало людей, принудительно мобилизованных на восстановление угольной промышленности или осуждённых к таким работам в административном порядке. «Вы обратили внимание на некоторое смешение отношения к кадровым рабочим и к спецконтингенту? Есть некоторое перенесение на всю рабочую массу методов, которые применяются к концлагерникам или к спецконтингенту. Разве бывшие кулаки не воевали в ВОВ, разве из них не выходили почтенные люди? Уголовники воевали, а здесь ведь не уголовники, а менее скомпрометировавшие себя люди. Если по два месяца к ним не обращаться с политическим словом, то, ведь, такого положения нет даже в органах ГПУ, в концлагерях…» ^{528} – возмущался Жданов.

Основным недостатком в руководстве обкомом Жданов назвал «одностороннее увлечение мелкой хозяйственной работой в ущерб партийной работе, в ущерб вопросам культуры и быта» ^{529} . Причём он специально подчеркнул, что «это ошибка не практическая, это ошибка политическая». Эту ошибку наш герой разъяснял так: «Обком, вместо того, чтобы наладить контроль за деятельностью советских учреждений, опирается в руководстве на шахты, тресты и комбинаты, никого кроме не видит – не видит ни торговых организаций, ни клубов, ни жилищных организаций. Вцепился как клещ обком в хозяйственных руководителей и с ними всё время под ручку гуляет…» ^{530}

По мнению Жданова, ситуация исправится только тогда, когда партийные организации возьмут под постоянный контроль все культурно-бытовые учреждения: «…Поворот будет тогда, когда в обкоме станут постоянными отчётчиками руководители этих учреждений» ^{531} . При этом Жданов оговорился: «В ЦК нет людей, которые считают, что вы можете за полгода построить всё жильё и все клубы. У нас нет таких людей, которые думают, что вы можете делать чудеса…»

Жданов прекрасно понимал всю сложность восстановления нормального быта в послевоенных условиях. В Сталине, где всё было сконцентрировано на восстановлении угольной промышленности, рабочим приходилось жить даже в бывших овощехранилищах. Обращаясь к местным партийным руководителям, Жданов сумел очень прочувственно сформулировать необходимость особого подхода к людям в таких условиях: «Надо перекрывать недостатки, если хотите объективные, внимательностью. Русский человек очень терпелив, а внимание и заботу он ценит очень высоко. Он вам простит и двойные нары, и овощехранилища, но не простит вам отсутствия элементарного внимания» ^{532} .

Слова о «русском человеке» были отнюдь не случайными в лексике Жданова. Национальная тема, тема русского народа с конца Великой Отечественной войны стала одной из ключевых в идеологии и пропаганде позднего сталинизма. Тон здесь задавал, конечно, сам вождь – достаточно вспомнить знаменитый тост Сталина за русский народ в мае 1945 года. Но думается, не будет ошибкой утверждать, что наиболее активными и последовательными проводниками русской темы стали именно «ленинградцы» и другие выдвиженцы Жданова.

Ещё в годы войны Ждановым была сформулирована и неизменно поддерживалась следующая максима, наиболее громко и значимо высказанная им на всю страну 6 февраля 1946 года в программном выступлении перед избирателями Володарского избирательного округа Ленинграда, откуда Жданов баллотировался в Верховный Совет СССР: «…Наш великий советский народ и его руководящая сила – русский народ» ^{533} .

«Ленинградцы» Жданова развили эту формулу уже применительно к городу на Неве – на одном из предвыборных собраний коммунистов в начале того же 1946 года Алексей Кузнецов, только что взлетевший в заоблачные выси ЦК, провозгласил: «Можно без преувеличения сказать, что одним из передовых отрядов русского народа, храбрым и в то же время скромным, деятельным и в то же время не кричащим о себе, является отряд ленинградцев, на долю которых выпали в этой войне самые тяжёлые испытания…» ^{534}

Эти русофильские настроения «ленинградской группы» наиболее ярко (хотя на тот момент и скрыто от глаз даже высшей номенклатуры партии и тем более остального мира) проявились в процессе работы Сталина и Жданова над проектом новой программы ВКП(б). И здесь можно говорить даже об идейной борьбе двух старых друзей, подельников и соратников вокруг одного из самых ключевых вопросов нашей истории – русского вопроса.

Глава 28.
НАЦИОНАЛ-БОЛЬШЕВИК ЖДАНОВ

Сложные и скрытые процессы внутри сталинского политбюро вокруг первого послевоенного съезда партии косвенно отражены в мемуарах сына нашего героя Юрия. Отражены со слов его матери Зинаиды, с которой Андрей Жданов, в семье человек мягкий и зависимый от жены, несомненно, делился некоторыми (но, будем справедливы, лишь некоторыми) рабочими переживаниями.

«Анализируя итоги прошедшей войны, – пишет Юрий Жданов, – в узком кругу членов Политбюро Сталин неожиданно сказал: "Война показала, что в стране не было столько внутренних врагов, как нам докладывали и как мы считали. Многие пострадали напрасно. Народ должен был бы нас за это прогнать. Коленом под зад. Надо покаяться". Наступившую тишину нарушил отец:

– Мы, вопреки уставу, давно не собирали съезда партии. Надо это сделать и обсудить проблемы нашего развития, на шей истории.

Отца поддержал Н.А. Вознесенский. Остальные промолчали, Сталин махнул рукой:

– Партия… Что партия… Она превратилась в хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков… Необходим предварительный глубокий анализ…

Вернувшись домой и рассказав о случившемся матери, отец вздохнул: "Не дадут"…» ^{535}

Далее Юрий Жданов анализирует некоторые последствия этих намерений высших лидеров СССР: «Фактически настроение Сталина ("надо покаяться") и инициатива отца были подхвачены Хрущёвым и реализованы в уродливой форме, что принесло лишь вред коммунистическому движению» ^{536} . Рассмотрев в этой главе наработки Андрея Жданова к предполагавшемуся съезду, мы увидим, что этот вывод его сына не лишён веских оснований.

Принципиальное решение о необходимости проведения послевоенного съезда большевистской партии было принято политбюро в январе 1947 года по инициативе Жданова, поддержанного тут Лаврентием Берией. В последний день пленума 1947 года, 26 февраля, именно Жданов объявил собравшимся партийным руководителям, что «в конце 1947 года или, во всяком случае, в 1948 году наверняка предстоит созыв очередного XIX съезда нашей партии» ^{537} . Кроме этого, в целях оживления внутрипартийной жизни он предложил принять упрощённый порядок созыва партийных конференций, проводя их ежегодно с обязательным обновлением по их итогам состава ЦК не менее чем на одну шестую ^{538} .

Решением Политбюро от 15 июля 1947 года в связи с намечавшимся созывом съезда партии создаётся комиссия во главе с А.А. Ждановым для подготовки новой программы ВКП(б). Глобальные изменения в стране и мире после Второй мировой войны должны были отразиться и в основном документе правящей в СССР партии.

Жданов вносит в проект новой партийной программы следующие слова: «Особо выдающуюся роль в семье советских народов играл и играет великий русский народ… [который] по праву занимает руководящее положение в советском содружестве наций… Русский рабочий класс и русское крестьянство под руководством ВКП(б) дали всем народам мира образцы борьбы за освобождение человека от эксплуатации, за победу социалистического строя, за полное раскрепощение ранее угнетённых национальностей» ^{539} . По сути, такая формулировка не только официально закрепляла ведущее и центральное значение русской нации в СССР, но и провозглашала для неё почти мессианскую роль в мире. Сталин на этом черновике оставил пометку: «Не то».

В подготовленном Ждановым проекте программы партии подчёркивалась и особая роль русской культуры среди культур составляющих СССР народов. В ждановской формулировке это звучало так: «ВКП(б) будет всячески поощрять изучение русской культуры и русского языка всеми народами СССР» ^{540} . Это положение также было отвергнуто Сталиным и не вошло в итоговый вариант проекта.

Можно лишь предполагать, какие споры шли между вождём СССР и Ждановым по столь сложному вопросу. Баланс и отношения между нациями в Советском Союзе являлись настолько тонкой материей, да ещё осложнённой внешним давлением и международными задачами страны, что тут сразу не ответить однозначно, кто прав в этом великом и скрытом ото всех споре двух единомышленников, товарищей, соратников и просто друзей – Сталин или Жданов…

Ярко выраженное русофильство Жданова и его выдвиженцев было отнюдь не случайным – вся верхушка ждановской команды состояла из этнических великороссов, выросших, учившихся, работавших и воевавших в России, все их личные и деловые интересы были связаны именно с Россией, РСФСР. Это конечно же не могло не влиять даже на самых убеждённых коммунистов-марксистов, какими были Жданов и его «нижегородцы» с «ленинградцами».

Исключения из великорусского состава этой команды были весьма немногочисленными и далеко не на главных постах. Среди них – некоторые руководители Эстонии из близкого к Ленинграду Таллина (например, Арнольд Мери, первый эстонец, ставший в 1941 году Героем Советского Союза) и ряд этнических евреев, главным образом в средствах массовой информации, например, Давид Заславский, бывший меньшевик-бундовец, в 1917 году популярный петербургский журналист и противник большевиков, а в 1930—1940-е годы – один из ведущих сотрудников «Правды».

Спустя десятилетия выжившие очевидцы настроений и соотношения сил, сложившихся и менявшихся на Олимпе советской власти, не раз отмечали русофильские настроения ждановской команды. Так, Молотов почти мимоходом упомянул, что в связи с ними «был какой-то намёк на русский национализм» ^{541} . Анастас Микоян, рассказывая о Николае Вознесенском как о «грамотном, образованном экономисте», высказался более определённо: «…Как человек Вознесенский имел заметные недостатки. Например, амбициозность, высокомерие. В тесном кругу узкого Политбюро это было заметно всем. В том числе его шовинизм. Сталин даже говорил нам, что Вознесенский – великодержавный шовинист редкой степени. „Для него, – говорил, – не только грузины и армяне, но даже украинцы – не люди“» ^{542} .

У Микояна были свои счёты с Вознесенским, оба занимались вопросами экономики, нередко были жёсткими противниками, и воспринимать такие пассажи в его мемуарах надо критически. Однако для интернационалистов из «инородцев» с окраин Российской империи некоторые моменты в поведении русских коммунистов действительно могли казаться проявлением русского национализма. Но это именно в том восприятии, обострённом этническим происхождением, идеологическим пафосом интернационализма и политическим соперничеством. В реальности марксист и коммунист Вознесенский был в своих убеждениях конечно же далёк от «великодержавного шовинизма», но Россия, крупнейшая республика Союза, была в центре его внимания как одного из главных руководителей экономики.

Русофильские настроения группировки Жданова на пике влияния в 1947 году проявились и в попытке скорректировать, фактически изменить партийно-государственное устройство СССР. Спустя 20 лет Никита Хрущёв так вспоминал об этом:

«Как-то после войны, приехав с Украины, я зашёл к Жданову. Тот начал высказывать мне свои соображения: "Все республики имеют свои ЦК, обсуждают соответствующие вопросы и решают их или ставят перед союзным ЦК и Советом министров СССР. Они действуют смелее, созывают совещания по внутриреспубликанским вопросам, обсуждают их и мобилизуют людей. В результате жизнь бьёт ключом, а это способствует развитию экономики, культуры, партийной работы. Российская же Федерация не имеет практически выхода к своим областям, каждая область варится в собственном соку. О том, чтобы собраться на какое-то совещание внутри РСФСР, не может быть и речи. Да и органа такого нет, который собрал бы партийное совещание в рамках республики". Я с ним согласился: "Верно. Российская Федерация поставлена в неравные условия, и её интересы от этого страдают". "Я, – продолжал Жданов, – думаю над этим вопросом. Может быть, надо вернуться к старому, создав Бюро по Российской Федерации?

Мне кажется, это приведёт к налаживанию партийной работы в РСФСР"» ^{543} .

Самая крупная республика Советского Союза перед лицом центральной власти действительно была раздроблена на области и автономные образования – и тут положение иных союзных республик с их республиканскими компартиями было более выигрышным при взаимодействии и отстаивании своих интересов перед Центром. Эти размышления нашего героя легли в основу записки на имя Сталина, направленной 27 сентября 1947 года председателем Совета министров РСФСР Михаилом Родионовым. Глава российского правительства писал главе правительства союзного: «Прошу Вас рассмотреть вопрос о создании Бюро ЦК ВКП(б) по РСФСР. Создание Бюро, как мне представляется, необходимо для предварительного рассмотрения вопросов РСФСР, вносимых в ЦК ВКП(б) и Союзное Правительство…» ^{544}

Прецеденты существования специального органа по России в правящей партии уже были. И, вероятно, совсем не случайно именно в 1947 году появляется научно-историческое исследование с говорящим названием «Русское бюро большевистской партии: 1912—1917» ^{545} . Группа Жданова пыталась опираться на исторические примеры и прецеденты.

Тогда инициативы по новому Русскому бюро ВКП(б) остались без последствий. Жить Жданову оставалось меньше года, большинство замыслов он уже не успевал ни реализовать, ни даже запустить в жизнь. После же его смерти эти инициативы роковым образом скажутся на судьбах его последователей.

В окружении Жданова, особенно в частных разговорах, замыслы шли гораздо дальше простого органа ЦК по России. Обсуждались даже возможности переноса столицы РСФСР в Ленинград и создания отдельной Российской коммунистической партии, РКП или РКП(б), в составе ВКП(б). Об этом, например, в 1949 году ещё до ареста и следствия на объединённом пленуме Ленинградского обкома и горкома открыто признавался глава Ленинграда Пётр Попков: «Я неоднократно говорил – причём, говорил здесь, в Ленинграде… говорил это в приёмной, когда был в ЦК (но не со Ждановым, а в приёмной Жданова), говорил и в приёмной Кузнецова… о РКП. Обсуждая этот вопрос, я сказал такую шутку: "Как только РКП создадут – легче будет ЦК ВКП(б): ЦК ВКП(б) руководить будет не каждым обкомом, а уже через ЦК РКП". С другой стороны, я заявил, что, когда создадут ЦК РКП, тогда у русского народа будут партийные защитники…» ^{546}

Именно такие разговоры лягут в основу обвинений, которые обернутся смертными приговорами для многих выдвиженцев Жданова. Но пока, в 1947 году, они ещё были достаточно сильны и влиятельны, чтобы обсуждать в своём кругу такие амбициозные и далекоидущие планы.

Но не стоит приписывать «ленинградцам» Жданова и тем более ему самому банальный русский национализм, как теперь это любят делать даже в отношении самого Сталина. Прежде всего эти люди были большевиками, марксистами, революционерами. Русофильские мысли Жданова лишь подчёркивают, что он, будучи убеждённым коммунистом, воспринимал официальную доктрину интернационализма не догматически, понимая всю сложность и значимость национальных отношений.

Особенно наглядно об этом свидетельствуют высказывания и формулировки Жданова по поводу русской истории. Здесь нам придётся вернуться в лето 1944 года – между визитом генерал-полковника Жданова в штаб 21-й армии накануне решающего наступления и его отъездом в столицу прекратившей войну Финляндии. Тогда, несмотря на все фронтовые заботы, в Кремле прошло совещание ЦК, посвященное вопросам истории. Мероприятие готовил давний соратник Жданова Александр Щербаков, тогда начальник Совинформбюро и главного политуправления Красной армии. Жданов присутствовал на нём и видел, как не на шутку схлестнулись взгляды и мнения почти ведущих историков СССР, таких как Евгений Тарле, Борис Греков, Алексей Ефимов…

История, без сомнения, самая политизированная наука, и совещание историков под эгидой ЦК должно было привести к единому знаменателю и как-то оформить те изменения, которые произошли «на историческом фронте» в годы Великой Отечественной войны. Тема «советского патриотизма» достаточно широко использовалась в пропаганде ещё в 1930-е годы, но в ходе войны «патриотизм» стал более «русским», нежели «советским». Перед высшим руководством многонациональной страны встала необходимость проанализировать и сформулировать своё отношение к проявлениям и доминированию именно русского патриотизма.

Кроме того, естественный в условиях войны всплеск патриотизма и национальной гордости вызвал заметное беспокойство наиболее принципиальных историков-марксистов. Так, Анна Панкратова, в те годы один из ведущих историков СССР, заместитель директора Института истории Академии наук, не раз писала на имя Жданова, доказывая, что под флагом патриотизма некоторые историки (в частности, Тарле) «отказываются от классового подхода» ^{547} . Анна Михайловна была весьма примечательной личностью той эпохи. Выпускница исторического факультета Новороссийского (Одесского) университета, в 1917 году член партии левых эсеров, в разгар Гражданской войны она, двадцатилетняя девушка, вступает в компартию и работает в смертельно опасном большевистском подполье Одессы. В 1920-е годы Анна – любимая ученица ведущего тогда историка Михаила Покровского, верная последовательница его «марксистской исторической школы». Убеждённая сторонница Сталина, в 1927 году она добивается исключения из партии за троцкизм любимого мужа, отца её двухлетней дочери. Муж, Григорий Яковин, был её сокурсником по университету, комиссаром на фронтах Гражданской войны, одним из организаторов разгрома махновского движения. В конце 1920-х годов он фактически возглавлял троцкистское подполье в Ленинграде, даже умудрился некоторое время жить в СССР на нелегальном положении. При этом Анна Михайловна мучительно любила супруга, ездила после ареста к нему в тюрьму, пытаясь – безуспешно – убедить Григория порвать с троцкизмом ^{548} . Его расстреляли в 1938 году в лагере в Воркуте, Анна в тот год стала заместителем директора главного исторического института страны…

Так что дискуссии на кремлёвском совещании историков 1944 года велись более чем острые. Примечательно, что главным «обвинителем» в националистическом уклоне выступила убеждённая марксистка, русская Анна Панкратова, а основными проводниками и защитниками русского патриотизма оказались сознательно принявший православие еврей Тарле и армянин Хорен Аджемян. Последний в разгар полемики перешёл в наступление и заявил с весьма далекоидущими последствиями, что обвинение в великодержавном шовинизме «чаще всего играет роль фигового листка, тщетно скрывающего другой порок, имя которого – космополитический интернационализм» ^{549} . Формула о «безродных космополитах» ещё не появилась, но близкие по смыслу обвинения уже прозвучали…

Хорен Аджемян в своём «великодержавном шовинизме», или государственническом патриотизме, перегнул палку в другую сторону – например, объявил реакционером Емельяна Пугачёва, поскольку его восстание подрывало обороноспособность страны и грозило уничтожением её культурной элиты, то есть дворян-крепостников. Такие новации для большевиков-революционеров были неприемлемы.

Недопустимость вульгарного отождествления рождённого революцией государства с Российской империей ясно высказал сам Жданов в своих замечаниях «О недостатках и ошибках некоторых историков»: «Не трудно понять, что "взгляды" Аджемяна, пытающегося доказать преемственность политики Советского государства с политикой русского царизма… ведут к отрицанию необходимости Октябрьской революции…» К этим словам Сталин лично приписал, доводя мысль до логического завершения: «…Следовательно, также советского строя как результата этой революции» ^{550} .

Заметим, что выводы по итогам «исторического» совещания в августе 1944 года, несмотря на занятость вопросами войны, делал именно Жданов – это было продолжением его работы над вопросами отечественной истории, начатой ещё в середине 1930-х годов.

«Традиционных» историков-марксистов, ту же Анну Панкратову, поправили замечаниями о том, что в учебнике истории для средней школы, вышедшем под её редакцией, чересчур часто упоминаются «норманнские завоевания» и «призвание варягов». Как принижение роли русской культуры подчёркивался и тот факт, что в учебнике не упомянуты выдающиеся флотоводцы Михаил Лазарев и Фёдор Ушаков, нет, к примеру, иллюстраций с изображениями Дмитрия Донского, Александра Невского, Минина и Пожарского, но есть портреты Чингисхана, Батыя, Лжедмитрия. По мнению нашего героя, главными недостатками в исторической науке оставались пренебрежение историческим прошлым России и оценка развития русской культуры с точки зрения чужой, западноевропейской мысли.

Верховной власти, советской идеологии требовалось найти вывод из противоречия во взглядах между догматическими марксистами, для которых в истории России всё ещё преобладал негатив и гипертрофированный классовый подход, и зарвавшимися «патриотами», у которых СССР был исключительно продолжением Российской империи. Жданов, кажется, нашёл достаточно удачное решение этой задачи.

При этом не стоит думать, что идеологические новации Жданова в «русском вопросе» были возвращением к банальному национализму или «казённому патриотизму». Провозглашая авангардную роль русской нации в СССР или ценность русских национальных традиций в построении коммунистического будущего, он не отрицал наличия в истории России глубоких национальных проблем. Но Жданов предлагал разделить историю Российской империи на историю политики эксплуататорских классов и общую историю русского народа, который, наоборот, явился освободителем всех иных народов империи от колониального и социального угнетения, свергнув феодально-буржуазную верхушку общества, показав тем самым пример угнетённым нациям нашей страны и всего мира. Идеологическая доктрина Жданова позволила органично включить достижения всей дореволюционной русской истории в идеологию сталинского СССР. Не случайно эта национальная грань коммунистической идеи во многих западных политологических и исторических исследованиях нашего времени получила определение «национал-большевизма» [16]16
  Достаточно напомнить известную книгу «Национал-большевизм» Михаила Агурского или опубликованное уже в нашем веке фундаментальное исследование Давида Бранденбергера «Национал-большевизм: Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956)».


[Закрыть].

Немного позже, в 1948 году, Жданов так публично сформулирует своё отношение к балансу интернационализма и патриотизма: «Если в основе интернационализма положено уважение к другому народу, то нельзя быть интернационалистом, не уважая и не любя своего собственного народа» ^{551} .

Однако Жданов шёл по национальной стезе несколько дальше, чем это было приемлемым для товарища Сталина. В документе по итогам совещания историков в 1944 году Жданов предложил такую формулировку: «Ведущая роль русского народа в борьбе за социализм… не навязана другим народам, а признана ими добровольно в силу той помощи, которую оказывал и оказывает другим народам русский народ в деле развития их государственности и культуры, в деле ликвидации их прежней отсталости, в деле строительства социализма. Это не может не наполнять каждого русского человека чувством законной гордости». Напротив этой фразы Сталин записал на полях короткое «не то», и в последнем варианте тезисов данный текст был исключён ^{552} .

В отличие от других соратников кремлёвского диктатора Жданов куда свободнее высказывал ему свои мысли и предложения. В том числе и поэтому именно Жданову была доверена разработка проекта новой программы партии – здесь требовалось не безропотное исполнение верховной воли, а творческий подход, вдумчивый анализ. И наш герой не подвёл. Ждановский проект программы ВКП(б) предлагал всестороннюю программу дальнейшего развития Советского государства и общества, новый подход в определении места и роли русской нации в Союзе ССР.