Текст книги "Жданов"

Автор книги: Алексей Волынец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 51 страниц)

О себе Жданов говорил мало, хотя был интересным рассказчиком. Во время выступлений на собраниях и митингах он обычно зажигался, речи его отличались страстностью, горячностью, большим темпераментом.

Когда мы проехали Каму и Пермь, Жданов заметил, что воевал в тех краях, потом несколько лет работал секретарём крайкома в Горьком.

– Вообще я больше речник, чем моряк, но корабли люблю, – признался как-то Андрей Александрович».

Назвав себя «речником», Жданов не шутил и не лукавил – как показывают сохранившиеся рабочие документы, за долгие годы руководства огромным Нижегородским краем он на профессиональном уровне изучил судоходство Волги и Камы.

В столицу СССР секретарь ЦК и первый заместитель наркома ВМФ вернулись в 20-х числах апреля. 27 апреля 1939 года в Кремле состоялось совещание, о котором Кузнецов позднее вспоминал: «Разговор шёл о результатах поездки на Дальний Восток. Присутствовали все члены Политбюро. Жданов рассказывал о своих впечатлениях от Находки:

– Это действительно находка для нас.

Тут же было принято решение о создании там нового торгового порта.

Жданов рассказал о делах Приморского края, о Тихоокеанском флоте. Когда я уже собирался уходить, Сталин обратился к присутствующим:

– Так что, может быть, решим морской вопрос? Все согласились с ним.

Хотелось спросить, что это за морской вопрос, но показалось неудобным.

Из Кремля заехал домой. Когда вернулся на службу, на столе обнаружил красный пакет с Указом Президиума Верховного Совета СССР о моём назначении Народным комиссаром Военно-Морского Флота СССР».

Вот так Сталин и Жданов «решили морской вопрос», назначив высшим руководителем флота 34-летнего моряка. Оглядываясь на историю, признаем, что в этом выборе они не ошиблись. Нельзя сказать, что Кузнецов воспринял своё назначение спокойно: «Быстрый подъём опасен не только для водолазов». Четыре его предшественника были расстреляны на этом посту. И новый нарком начал работать с нечеловеческим усердием.

Трудился он под непосредственным кураторством Жданова, оставил немало воспоминаний о специфике труда в верхних эшелонах: «В московских учреждениях тогда было принято работать допоздна. Приём у наркома в два часа ночи считался обычным делом… Сидишь, бывало, в приёмной и с трудом пересиливаешь дремоту… Но нет худа без добра! В такое время особенно удобно говорить по телефону: в Москве спят, линия не занята, а во Владивостоке люди на местах». Отметил Кузнецов и такую особенность (опытный капитан царских времён Лев Галлер назвал её «медовым месяцем») – первое время молодому назначенцу на ответственный пост в сталинской системе власти давался фактически «карт-бланш» на принятие решений и доступ к высшему руководству, дальнейшее зависело от результатов его труда.

Помимо практических мер по повышению боеспособности флота, не забыли и моральную составляющую – 22 июня 1939 года Совнарком и ЦК ВКП(б) приняли постановление о ежегодном праздновании Дня Военно-морского флота в каждое последнее воскресенье июля – дата устанавливалась от первой победы русского флота Петра I в сражении у мыса Гангут. Полуостров Гангут (Ханко) расположен совсем недалеко от Ленинграда, и нашему флоту буквально через несколько месяцев вновь придётся сражаться именно здесь…

На конец июля были запланированы и первые большие манёвры КБФ – Краснознамённого Балтийского флота. «В конце июля, – вспоминает Кузнецов, – вместе с А.А. Ждановым выбрались на Балтику, где проходило большое учение.

Два дня мы пробыли в Ленинграде. А.А. Жданов показывал места нового жилищного строительства на Охте и Международном проспекте.

– Обсуждали возможность строительства города по берегам Финского залива. Места там хорошие, но слишком близко от границы, – сказал Жданов…»

Осматривая город вместе с наркомом флота, наш герой принял решение о создании в центре Ленинграда в здании Биржи на стрелке Васильевского острова объединённого Военно-морского музея.

«Из Ленинграда мы выехали в Кронштадт, – вспоминал Кузнецов. – Едва поднялись на борт линкора, как эскадра снялась с якоря. Корабли по узкому фарватеру вытянулись на морские просторы. Впрочем, о просторе можно было говорить тогда очень условно: залив у Кронштадта совсем не широк, и оба берега хорошо видны с борта корабля. Не успели мы пройти несколько десятков миль, как оказались среди чужих островов. Эскадра шла мимо Сескара, Лавенсари, Готланда под недружелюбными взглядами направленных на нас дальномеров…»

Жданов вместе с наркомом флота, командующим КБФ и другим флотским начальством находился на борту линкора «Октябрьская революция», до революции – «Гангут». В море вышла вся недавно сформированная боевая эскадра Балтфлота – старые линкоры «Марат» и «Октябрьская революция», первый крейсер советской постройки «Киров», эсминцы, включая новейшие, подводные лодки, вспомогательные суда.

У выхода из Финского залива, на траверзе Таллина и Хельсинки офицеры, служившие ещё во времена царского флота, показывали Жданову расположение минно-артиллерийской позиции, надёжно прикрывавшей Петроград в годы Первой мировой войны. Для создания подобной защиты Ленинграду необходим был контроль над побережьем Финляндии и Эстонии. Член политбюро товарищ Жданов хорошо знал о ближайших политических планах сталинского руководства по поводу этих земель…

Учения продолжались трое суток. Флот вышел в центральную Балтику, обогнул шведский остров Готланд. Корабли проводили артиллерийские стрельбы, отрабатывали иные задачи. «Учение такого масштаба в предвоенный период проводилось на Балтике впервые и было насыщено решением огневых и тактических задач» ^{284} , – сообщает официальная история Балтфлота. Как это ни покажется странным, но Жданов с тех пор остаётся единственным государственным руководителем столь высокого ранга, кто лично принимал участие в военно-морских манёврах такого масштаба и продолжительности.

На борту линкора «Октябрьская революция» вместе со Ждановым и командованием флота находился и корреспондент газеты «Правда» Николай Михайловский. Он оставил воспоминания о тех днях:

«Старые моряки и по сию пору вспоминают поход балтийской эскадры летом 1939 года с участием члена Главного военного совета Военно-морского флота СССР А.А. Жданова и наркома Военно-морского флота адмирала Н.Г. Кузнецова. Это был не только экзамен для моряков, но и своеобразная демонстрация боевой мощи нашего растущего флота…

Поход продолжался трое суток. Вернулись в Кронштадт утром. На Большом рейде состоялся митинг. Выступил Андрей Александрович Жданов. Я его речь записал почти слово в слово, а потом сфотографировал его в кругу краснофлотцев» ^{285} .

Чтобы завизировать подготовленный материал, молодого корреспондента направили тогда в Смольный к личному секретарю нашего героя – Александру Кузнецову [8]8
  Не случайно фамилия Кузнецов считается самой распространённой в России. Так, среди ближайшего окружения Жданова мы видим трёх высокопоставленных Кузнецовых: второго секретаря Ленинградского обкома А.А. Кузнецова, наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова и бессменного секретаря Александра Николаевича Кузнецова. Незаметный и незаменимый секретарь Кузнецов проработает рядом с нашим героем всю жизнь, совсем как знаменитый сейчас и неизвестный тогда Поскрёбышев при Сталине. Помимо всего прочего, личный секретарь выполнял и роль своеобразного пресс-секретаря Жданова.


[Закрыть]. «Взяв мои листки, – вспоминает Михайловский, – Александр Николаевич скрылся за дубовой дверью. Вернулся он не скоро. Показал на несколько мелких поправок и заключил:

– Остальное в порядке. Можете печатать.

Так, 20 июля 1939 года обширная корреспонденция о походе Балтийской эскадры появилась на первой полосе "Правды" вместе со сделанной мною фотографией на четыре колонки, изображающей А.А. Жданова среди моряков линкора "Октябрьская революция"» ^{286} .

Июльские учения Балтфлота закончились практическими выводами. Уже 5 августа 1939 года нарком ВМФ Кузнецов представил Жданову расчёты по выполнению «10-летнего плана строительства РК ВМФ». Кузнецов и Жданов разбили план на два этапа – текущий пятилетний план судостроения на 1938—1942 годы и перспективную пятилетнюю программу на 1943—1947 годы. К концу 1940-х годов СССР должен был получить серьёзный океанский флот с линкорами и тяжёлыми крейсерами собственной постройки.

«Большой флот» во все времена и у всех народов был тесно связан с большой политикой. После состоявшихся в 1937 году выборов, 17 января 1938 года, Жданов был избран председателем Комиссии по иностранным делам при Верховном Совете СССР. Примечательно, что предложение избрать его на этот пост официально внёс другой такой же депутат – Лаврентий Берия, ещё один сталинский фаворит 1930-х годов. На этой должности Жданов должен был дополнить официальную политику Наркомата иностранных дел. С одной стороны, «комитет Жданова» не был связан жёстким дипломатическим протоколом и мог позволить себе нечто большее, чем официальные дипломаты. При этом наш герой уже был слишком сильной и известной фигурой в высшем руководстве СССР, чтобы иностранные государства и их представители могли игнорировать его неофициальные шаги и заявления на этом сугубо «парламентском» посту.

Работу Комиссии по иностранным делам Верховного Совета СССР Жданов начал весьма решительно. На первом её заседании, состоявшемся в августе 1938 года, он наметил в качестве приоритета изучение всех существующих договоров с соседними странами с целью обнаружения выгодных или, напротив, дискриминационных для СССР положений. Жданов настаивал на необходимости обращаться к местным источникам в поисках информации о пограничных инцидентах. В качестве объектов изучения были выбраны на востоке Иран и Афганистан, на западе – страны Прибалтики, Польша и Румыния. По итогам индустриализации СССР уже не был слабой страной и мог позволить себе надавить на ближайших соседей в собственных интересах. «Парламентская» комиссия Жданова стала трибуной, с которой озвучивались те новые послания СССР миру, которые не могла сразу выдвинуть официальная дипломатия.

15 июля 1938 года Жданов получил ещё одну представительскую должность – он был избран председателем Верховного Совета РСФСР. Его заместителями на этом посту стали глава правительства советского Татарстана Амин Тынчеров и симпатичная блондинка из ждановского Ленинграда ткачиха Прасковья Макарова, возглавлявшая профессиональный союз рабочих хлопчатобумажной промышленности Московской и Ленинградской областей. Молодая женщина в «парламенте», конечно, играла и сугубо представительскую роль – в 1938 году женщин-парламентариев в мире можно было сосчитать по пальцам, а тут большевики показали миру первую на планете женщину, занявшую пост «вице-спикера»…

Специфика революционного происхождения и официальной идеологии привела к тому, что у нашей страны тогда был ещё один весьма нетрадиционный «внешнеполитический» орган – Коминтерн. Уже летом 1935 года на 7-м Конгрессе Коммунистического интернационала Жданов по предложению Сталина был официально избран представителем ВКП(б) в Исполкоме Коминтерна. Генеральным секретарём Исполкома Коминтерна выдвинули Георгия Димитрова. Дневники Георгия Димитрова сохранят упоминания о его многочисленных встречах со Ждановым в 1939—1941 годах, когда ими совместно со Сталиным вырабатывалась политика Коминтерна и решалась судьба этой организации накануне и в начале мировой войны.

В тот напряжённый период сталинское руководство рассматривало сложнейшую и судьбоносную дилемму – как из списка старых врагов выбрать союзников в будущей мировой войне. Что таковая более чем вероятна, тогда уже мало кто сомневался. Не станем углубляться в перипетии переговоров с англо-французской коалицией и за кулисы знаменитого пакта Молотова—Риббентропа, отметим лишь следы деятельности нашего героя на этой ниве. Накануне мировой войны Андрей Жданов принимает самое деятельное участие в обсуждении членами политбюро отношений с Англией, Францией и Германией. Ему же Сталин зачастую поручает соответствующие выступления в советской печати – как глава «парламентской» комиссии иностранных дел, Жданов мог дать неформальные, но вполне авторитетные сигналы для западных руководящих элит.

Особенно ярко это проявилось в июне 1939 года, когда в Кремле стало понятно, что трёхсторонние советско-франко-британские переговоры о заключении договора взаимопомощи фактически саботированы западной стороной. После срыва этой единственной возможности предотвратить начало большой войны советское руководство решительно меняет вектор усилий. И 29 июня 1939 года в «Правде» появляется статья Жданова под говорящим названием «Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР».

Констатировав, что переговоры с французами и англичанами зашли в тупик, автор в самом начале пишет: «Я позволю себе высказать по этому поводу моё личное мнение, хотя мои друзья и не согласны с ним» ^{287} . Статья – сплошной и прозрачный намёк всем великим державам Европы – Англии, Франции и Германии. «Друзья» Жданова тут для каждого более чем прозрачны – Сталин и Молотов. «Они, – пишет об этих «друзьях» Жданов, – продолжают считать, что английское и французское правительства, начиная переговоры с СССР о пакте взаимопомощи, имели серьёзные намерения создать мощный барьер против агрессии в Европе. Я думаю и попытаюсь доказать фактами, что английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР, то есть такого договора, на который только и может пойти уважающее себя государство, и что именно это обстоятельство является причиной застойного состояния, в которое попали переговоры».

Далее в «личном мнении» Жданова следует весьма лаконичный и логичный для читателя перечень претензий к партнёрам по переговорам, прежде всего к Англии. «Мне кажется, – завершает свою статью Андрей Жданов, – что англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а только лишь разговоров о договоре, для того чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессорами. Ближайшие дни должны показать, так это или не так».

Подписана статья тоже показательно: «Депутат Верховного Совета СССР А. Жданов».

В форме изложения «личного» мнения «парламентария» Жданова руководители СССР сумели веско и доходчиво высказать всё то, что невозможно было сделать официальными дипломатическими путями. Фактически это был ультиматум Англии и Франции: либо они идут на уступки интересам СССР, либо Союз будет искать средства обеспечения своей безопасности на других путях – а это уже был более чем понятный намёк для Германии.

Посол Германии в СССР Шуленбург тут же сигнализирует в Берлин о самом серьёзном значении данной публикации – поясняя Адольфу Гитлеру, что Жданов – «доверенное лицо Сталина», а «статья написана по приказу сверху» ^{288} . С этого момента и отсчитывается начало недолгого советско-германского сближения.

В записной книжке Жданова за 1939 год присутствуют отдельные обрывочные фразы, хорошо отражающие уже не газетный, а по-настоящему личный взгляд нашего героя на хищный мир внешней политики:

«Тигры и их хозяева.

Хозяева тигров нацелили на Восток.

Сифилизованная Европа.

Повернуть тигров в сторону Англии.

Англия – профессиональный враг мира и коллективной безопасности.

Не жалеет средств для дискредитации Советского Союза.

Отвести войну на Восток – спасти шкуры.

Возможно ли сговориться с Германией?» ^{289}

Вероятнее всего, это заметки, которые наш герой делал во время бесед со Сталиным. Для человека, знакомого с политическими раскладами накануне Второй мировой войны, даже такие отрывочные строки говорят об очень многом.

Историк Александр Некрич пишет: «Просматривая архивный фонд А.А. Жданова, я обратил внимание на довольно обширное письмо некоего Золотова В. П., члена ВКП(б) с 1928 года, жителя Москвы. Письмо заинтересовало меня прежде всего тем, что Жданов хранил его среди своих наиболее важных бумаг. Хотя дата на письме отсутствует, но по ряду признаков оно безусловно написано в 1939 году, когда вырисовывалась возможность соглашений с обеими группировками – англо-французской и германской. Золотое исходит из того, что главный враг Советского Союза – это Англия. По его мнению, основная задача советской внешней политики заключается в том, чтобы способствовать развязыванию войны между Германией и Англией. "Англию надо бить, – пишет Золотое, – но бить английским методом, т. е. чужими руками"… Эти слова подчёркнуты Ждановым фиолетовыми чернилами» ^{290} .

Конечно, можно осуждать нашего героя и его «друзей» за циничное желание столкнуть лбами конкурентов и загрести жар чужими руками. Но для этого надо забыть, что такой здоровый цинизм присущ ответственной власти всех времён и народов. Тут сталинская команда совсем не исключение среди лидеров великих держав XX века. Если же рассматривать историю с точки зрения интересов нашей страны, то можно только приветствовать попытки советского руководства дать мощнейшим и враждебным силам планеты истощить себя во взаимной борьбе и лишь потом, выражаясь словами из архива товарища Жданова, «бросить на весы истории меч Красной Армии» ^{291} .

Глава 17.
СОВЕТСКО-ФИНЛЯНДСКАЯ ВОЙНА

Жданов стал и одним из основных разработчиков принятого 1 сентября 1939 года Закона СССР «О всеобщей воинской повинности» ^{292} . Но большую часть его времени накануне мировой войны заняли многочисленные инспекции северо-западных границ России. В этих поездках Жданова и нового командующего Ленинградским военным округом Кирилла Мерецкова сопровождал начальник инженерных войск ЛВО полковник Аркадий Хренов. Позднее он так описал те дни 1939 года:

«Первый секретарь Ленинградского обкома партии А.А. Жданов, входивший в состав Военного совета, выразил желание лично ознакомиться с состоянием оборонительных мероприятий в округе. Вскоре он вместе с Мерецковым побывал на Кандалакшском и петрозаводском направлениях, а позже обследовал Онежско-Ладожский и Карельский перешейки, осмотрел полосу от Финского залива до Чудского озера и псковско-островское направление.

В результате этих поездок Военный совет выработал предложение заняться с наступлением лета строительством мостов, дорог и аэродромов на мурманском, Кандалакшском, ухтинском и медвежьегорском направлениях, а на полуострове Рыбачьем, в районе Западной Лицы, на кингисеппском, псковско-островском направлениях широко развернуть строительство укрепрайонов и заграждений. Разумеется, в округе и раньше видели эти слабые места, но дело упиралось в силы и средства. Теперь же, в тридцать девятом, когда обстановка на западе стала предельно накалённой, командование округа сочло возможным обратиться в Москву за дополнительными материальными средствами и субсидиями. Соответствующая заявка за подписью Мерецкова и Жданова была направлена ЦК ВКП(б) и правительству. Она была удовлетворена.

Я с головой ушёл в дела, связанные с инженерной подготовкой территории округа. К.А. Мерецков и А.А. Жданов тоже занимались этими вопросами, часто выезжали на строительство оборонительных сооружений» ^{293} .

В конце августа полковник Хренов докладывал К.А. Мерецкову в присутствии А.А. Жданова о том, что ему необходимо предпринять поездку на север, посмотреть, как идёт прокладка колонного пути от Кандалакши к госгранице.

«– А почему бы и нам, Кирилл Афанасьевич, не составить компанию полковнику? – спросил Жданов… И вот уже штабной вагон повёз весьма представительную группу руководящего состава округа на север. Там мы и встретили 1 сентября – день нападения Германии на Польшу. Через два дня Англия и Франция объявили Германии войну. Но в сознании тогда не укладывалось, что это и есть начало Второй мировой войны. А.А. Жданова срочно вызвали в Ленинград…» ^{294}

Автор воспоминаний Аркадий Фёдорович Хренов не был для Жданова чужим человеком – в 1918 году, будучи добровольцем Красной армии, он окончил инструкторские курсы при окружном военкомате в Перми, где тогда преподавал молодой большевик Жданов. И вот через 20 лет судьба свела их на фронте новой войны. Через шесть долгих лет полковник Хренов закончит Вторую мировую уже генерал-полковником в дальневосточной Маньчжурии…

В Ленинграде наш герой не задержался, а сразу выехал в Москву к Сталину. Начавшаяся мировая война дала формально нейтральному СССР благоприятные возможности для решения собственных геополитических задач.

6 сентября 1939 года Политбюро ЦК ВКП(б) предложило наркоматам внутренних и иностранных дел срочно систематизировать сведения о Польше и представить эти аналитические записки Жданову ^{295} . Военный крах второй Речи Посполитой поставил вопрос о присоединении к нашей стране Галиции и западнобелорусских территорий.

14 сентября 1939 года в «Правде» появилась передовица «О внутренних причинах военного поражения Польши». Текст писал Жданов на основании аналитических материалов НКИД и НКВД, в редактировании принял участие Сталин ^{296} . Фактически это был манифест, неявно обосновывавший необходимость СССР вмешаться в судьбу бывших польских территорий:

«Трудно объяснить такое быстрое поражение Польши одним лишь превосходством военной техники и военной организации Германии и отсутствием эффективной помощи Польше со стороны Англии и Франции…

В чём же причины такого положения, которые привели Польшу на край банкротства? Они коренятся в первую очередь во внутренних слабостях и противоречиях Польского государства.

…Для того чтобы наглядно представить удельный вес украинского и белорусского населения в Польше, следует указать, что эта сумма превышает население таких государств, как Финляндия, Эстония, Латвия и Литва, вместе взятых.

Казалось бы, что правящие круги Польши должны были наладить с такими крупными национальными меньшинствами нормальные отношения, обеспечить за ними национальные права, дать им хотя бы административную, если не политическую автономию… Однако польские правящие круги оказались неспособными понять это элементарное условие существования и жизнеспособности многонационального государства… Правящие круги Польши, кичащиеся своим якобы свободолюбием, сделали всё, чтобы превратить Западную Украину и Западную Белоруссию в бесправную колонию, отданную польским панам на разграбление…

Многонациональное государство, не скреплённое узами дружбы и равенства населяющих его народов, а, наоборот, основанное на угнетении и неравноправии национальных меньшинств, не может представлять крепкой военной силы.

В этом корень слабости Польского государства и внутренняя причина его военного поражения».

Уже 20 сентября 1939 года советские войска входили в Вильно (Вильнюс), Гродно, Владимир-Волынский, Львов. Андрей Жданов в этот день находился недалеко от Москвы – он как член государственной «танковой комиссии» присутствовал на полигоне в Кубинке при испытаниях новой техники. На командной вышке вместе с ним стояли нарком обороны Ворошилов, начальник Автобронетанкового управления комкор Павлов, зампредседателя правительства СССР «ленинградец» Вознесенский и знаменитые в скором будущем конструкторы танков Жозеф Котин и Михаил Кошкин. Испытывались новые образцы танковой техники, в том числе прототип Т-34. Первые советские тяжёлые танки с противоснарядным бронированием представили ленинградские заводы. Среди них госкомиссия особо выделила машину Кировского завода – танк KB с самой толстой тогда бронёй в мире. Уже в конце 1939 года он впервые, причём под личным наблюдением Жданова, примет участие в настоящих боевых действиях.

Исторические события развивались в ту осень стремительно. 26 сентября имя Жданова весомо прозвучало в Таллине. Правители Эстонии – президент, министр обороны, министр иностранных дел и члены Госсовета обсуждали нелёгкую судьбу своего лимитрофного государства. С началом мировой войны СССР начал активно давить на официальный Таллин, требуя права создать на его территории базы флота и авиации. Антс Пийп, один из отцов-основателей самостийной Эстонии, обречённо высказал общее настроение эстонской элиты: «Это всё-таки ультиматум… Роль Жданова во внешней политике России велика, и когда он этот вопрос затронул, то мне сразу стало ясно, что нам придётся его решать. Надежды на помощь со стороны нет… Заключение германо-советского договора усилило не Гитлера, а Сталина» ^{297} .

Эстонские правители не знали, что в тот же день, в 300 километрах восточнее, упомянутый ими Жданов уже решал их судьбу. 26 сентября 1939 года командир учебного корабля «Свирь» капитан 2-го ранга Григорий Арсеньев получил приказание срочно прибыть в Смольный. За массивной дубовой дверью в кабинете первого секретаря Ленинградского обкома капитана ждали сам Жданов и нарком ВМФ Кузнецов. Арсеньеву поставили задачу: принять под своё командование старый пароход «Металлист» и привести его в Нарвский залив.

Пароход предстояло потопить в советских территориальных водах, объявив, что судно было торпедировано неизвестной подводной лодкой. Из таллинского порта как раз несколько дней назад бежала интернированная эстонцами польская под водная лодка, и СССР попенял властям Эстонии за неспособность поддерживать нейтралитет в соответствии с нормами международного права.

Об этой беседе в кабинете Жданова сообщил в 1964 году бывший офицер финской разведки Юкки Мяккела в книге «Финская разведывательная служба в войне», ссылаясь на допрос капитана Арсеньева, попавшего в плен к финнам осенью 1941 года. Это единственное свидетельство данного события, причём из крайне ангажированного источника. Наш герой вообще является для финской стороны едва ли не самым главным «злодеем» и виновником всего и вся (о чём ещё будет рассказано). Тем не менее версия с провокацией не является совсем уж фантастической и имеет право на существование. Жданов в интересах своего государства был готов действовать любыми методами, тем более в условиях мировой войны – это, при здравом размышлении, скорее делало ему честь как рациональному и безжалостному политику. Но топил ли он старый угольщик в водах Финского залива, мы уже никогда не узнаем…

Так или иначе, утонувший 27 сентября 1939 года – в нужное время и в нужном месте – пароход «Металлист» сыграл свою роль. После этого у эстонских властей не выдержали нервы, и договор о военных базах был подписан уже на следующий день.

11 октября 1939 года в Таллин пришли первые советские корабли, а вскоре на таллинском рейде появилась целая эскадра во главе с линкором «Октябрьская революция», на котором недавно наблюдал учения флота Жданов. 18 октября 1939 года начался ввод в Эстонию частей 65-го особого стрелкового корпуса. Советские части расположились на островах Сааремаа и Хийумаа и в Палдиски, основанном ещё Петром I военном порту на месте шведской крепости Рогервик. Балтийский флот на период реконструкции базы в Палдиски получил право базироваться в Таллине.

Стратегическое значение баз в Эстонии заключалось в том, что они с юга замыкали Финский залив. До осени 1939 года доступ в залив, морские ворота Ленинграда и всего Северо-Запада России, надежно контролировался Финляндией и Эстонией. В Кремле не имели оснований сомневаться, что в случае большой войны они выступят на стороне противников СССР

В случае глобального конфликта любая серьёзная военная сила Европы – от англо-французской коалиции до Германии – получала удобную возможность с территории Прибалтики и Финляндии нанести удар по Ленинграду с моря, воздуха и суши. При сохранявшейся конфигурации границ 1939 года это, по сути, означало потерю не только флота, но и всей ленинградской промышленности, даже если бы чудом удалось отстоять сам город. Напомним, что тогда Ленинград давал треть всей военной продукции страны, и такие потери угрожали бы самому существованию СССР.

Вопрос с Эстонией в первом приближении решился к октябрю 1939 года. На очереди была Финляндия, задача более сложная. В годы «мирного сосуществования» до 1939 года финская правящая элита разрывалась между откровенным страхом перед огромным восточным соседом и едва замаскированными претензиями на Карелию. В мирное время все подобные «претензии» оставались лишь вольными геополитическими фантазиями, и финские власти ограничивались помощью западным разведкам и антисоветским организациям в их деятельности против Советского Союза. Всё легко могло измениться в ходе большой войны, окажись Финляндия в коалиции с крупной военной силой, направленной против СССР.

Ещё в 1936 году Жданов заявлял, что в случае серьёзного военного конфликта в Европе для безопасности Ленинграда необходимо будет оккупировать часть финской территории на Карельском перешейке, откуда мог вестись обстрел города на Неве из тяжёлых орудий ^{298} . С финской территории на Карельском перешейке. Сеть военных аэродромов Финляндии близ границ СССР была способна принять в десять раз больше самолётов, чем насчитывали все финские ВВС, что вызывало понятные вопросы в Генштабе РККА. Принадлежащие финнам острова в Финском заливе в случае необходимости легко и надёжно блокировали Кронштадт и советский Балтийский флот. С территории Финляндии было не сложно перерезать железную дорогу, соединявшую Ленинград и Мурманск, что в случае большой войны ставило на грань катастрофы весь Русский Север. Систему финских аэродромов создавали немецкие специалисты, береговую оборону Финляндии планировала комиссия английских военных экспертов, укрепления на линии Маннергейма строили французы и бельгийцы, крупнейшие знатоки фортификации в Европе тех лет.

Ещё в 1938 году властям Финляндии предложили оборонительный договор, исключавший возможность использования финской территории третьими странами для действий против СССР. Многомесячные переговоры в Хельсинки завершились отказом финской стороны. Весной 1939 года СССР предложил Финляндии сдать в аренду ряд островов в заливе. Затем был предложен обмен территориями – за участки Карельского перешейка, несколько островов в Финском заливе и Баренцевом море финской стороне предлагалась вдвое б ольшая территория в советской Карелии. Финские власти отвергли все предложения – Англия с Францией обещали им помощь, одновременно финский генералитет всё плотнее общался с германским Генштабом.

С августа 1939 года и СССР, и Финляндия начали подготовку к войне. На Карельском перешейке прошли масштабные учения финских войск, а с 10 октября в Финляндии началась всеобщая мобилизация. К вооружённому столкновению готовился и Ленинградский военный округ. Параллельно, в октябре—ноябре, шли напряжённые дипломатические переговоры с финской делегацией в Москве.

Андрей Жданов, будучи в центре событий, непосредственно в этих переговорах не участвовал. Основная работа нашего героя проходила далеко от Москвы – в лесах Карелии и на заводах Ленинграда.

Будущий Главный маршал артиллерии Николай Воронов, тогда комкор и начальник артиллерии РККА, в ноябре 1939 года в составе комиссии от Наркомата обороны инспектировал готовность войск Ленинградского военного округа. «Приграничные районы произвели большое впечатление своими "особыми условиями", – вспоминал он позднее. – Здесь были могучие леса, плохие пути сообщения, множество озёр… Использовать здесь танки и другую мощную технику было на редкость трудно. В 18-й стрелковой дивизии, выдвинутой на оборонительный рубеж к границе, мы встретились с командующим войсками Ленинградского округа К.А. Мерецковым и секретарём Ленинградского обкома партии А.А. Ждановым, которые тоже объезжали войска, проверяя их боевую готовность» ^{299} .