Текст книги "Жданов"

Автор книги: Алексей Волынец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 51 страниц)

Глава 16.
ИМЕННОЙ ТАНК «АНДРЕЙ ЖДАНОВ»

Вторая половина 1930-х годов поставила перед нашим героем ещё одну, новую для него задачу. Ленинград был не просто вторым мегаполисом СССР. Здесь, во-первых, работал один из важнейших центров военной промышленности. Во-вторых, в Кронштадте была крупнейшая в стране военно-морская база самого сильного в СССР флота – Краснознамённого Балтийского. В-третьих, по результатам распада Российской империи город на Неве оказался непозволительно близко к границам Финляндии и Эстонии. Всё это неизбежно ставило первого руководителя Ленинграда в центр всех военно-политических проблем СССР.

Ленинградская военная промышленность в 1930-е годы выросла более чем в три раза и давала почти треть всего военного производства СССР Город играл ключевую роль в производстве брони, военных кораблей, тяжёлых танков, артиллерии, боевых самолётов, средств связи. Обеспечение роста и бесперебойной деятельности этих предприятий являлось одной из главных забот первого секретаря Ленинградского горкома и обкома.

Ленинградский военный округ (ЛВО) был одним из крупнейших и стратегически важных в стране, охватывал территорию всего Северо-Запада России – от Пскова до Мурманска, от Финского залива до вологодских лесов. Вскоре после нового назначения, ещё в 1935 году, Жданов становится и членом военного совета ЛВО. В сентябре того же года он наблюдает за большими военными манёврами округа. В отличие от проходивших в то же время «парадных» манёвров Киевского военного округа с участием иностранных военных наблюдателей манёвры ЛВО проводились без чужих глаз и предварительных репетиций. В итоге была вскрыта масса недостатков в организации и хозяйстве растущей армии – танки «выходят из боя» по техническим причинам, грузовики вязнут в неразведанных дорогах, нарушается управление и т. п.

Однако пока главное внимание Жданову приходилось уделять не армейским частям, а ленинградской военной промышленности. Её форсированное развитие, стремительный рост сложности техники неизбежно порождали организационные, ведомственные и личностные конфликты – в суровых условиях 1930-х годов порой весьма острые и драматичные.

Уже летом 1935 года Жданову пришлось разбираться с докладной запиской начальника управления НКВД по Ленинградской области «О состоянии производства танков на Кировском заводе». В течение года Кировский завод должен был выпустить 30 новейших танков Т-28, но к лету сумел произвести лишь две машины. Танк разрабатывался ленинградскими конструкторами. Серийное производство этих трёхбашенных гигантов было начато на Кировском заводе только в предыдущем году. Поэтому производство сталкивалось со значительными организационными и техническими трудностями. Например, Ижорский завод не справлялся с поставками бронированных корпусов для Т-28, в течение 1935 года брак по броневому листу достигал 48 процентов.

По итогам ждановского разбирательства провели капитальную модернизацию ряда цехов и закупили за границей необходимые станки. Сборочные цеха были освобождены от параллельных заказов на многотонные прессы и краны, полностью переведены исключительно на работу с танками. Серийное производство Т-28 было отлажено к началу 1936 года.

С производством брони на Ижорском заводе пришлось разбираться отдельно. В 1933 году, когда началось массовое производство танков в СССР, на старейшем в городе, основанном ещё Петром I предприятии создали Центральную научно-исследовательскую броневую лабораторию. Её возглавил молодой инженер, в начале 1920-х годов беспризорник, а потом выпускник рабфака и Ленинградского горного института, 28-летний Андрей Завьялов. Лаборатория проделала внушительную исследовательскую работу по улучшению качества брони, разработке новых сортов и способов её производства. Однако новые технологии Завьялова не встретили понимания у руководства завода, которое на фоне роста заданий боялось ломать уже отлаженное производство. Возник конфликт.

Показательно, что в развернувшейся дискуссии партийный комитет завода поддержал молодого специалиста. Тем не менее руководство завода не желало рисковать и отвергло все перспективные начинания. Более того – начальник лаборатории Завьялов и его заместитель были уволены с завода. Тогда Завьялов обратился в Ленинградский обком партии к Жданову.

Жданов начал детальное разбирательство. В мае 1936 года Завьялов в сопровождении работников НКВД был отправлен в Москву на заседание СТО – Совета труда и обороны – центрального органа СССР, ведавшего военным производством и экономическими вопросами обороны. По итогам заседания политбюро поручило Жданову выехать на Ижорский завод и лично разобраться в сущности «броневой» проблемы. Для изучения обстоятельств дела Ждановым была образована комиссия специалистов, которая, исследовав все детали и технические вопросы конфликта, сочла необходимым снять с работы всё руководство завода и восстановить в должности уволенного инженера Завьялова.

16 июня 1936 года Жданов провёл закрытое совещание с начальниками политотделов сорока четырёх соединений Л.В.О. Помимо всего прочего, обсуждалась и ситуация с производством и качеством военной продукции Ленинграда. Начальник политотдела 6-й танковой бригады заявил: «Танки Т-28 1934 года выпуска, сделанные на Кировском заводе, полностью боеспособными признать нельзя, но машины 1936 года выпуска показали на испытаниях прекрасные качества» ^{276} .

6-я танковая бригада была одной из четырёх тяжёлых танковых бригад, созданных в декабре 1935 года в разных регионах СССР. Бригады оснащались ленинградскими танками Т-28 и считались стратегическим средством, входили в состав резерва Главного командования. 6-я танковая базировалась в Слуцке (бывшем Павловске), на окраине Ленинграда. Через три года бригада станет одним из ключевых участников прорыва линии Маннергейма. В следующем, 1937 году в состав бригады войдёт один именной танк Т-28 «Андрей Жданов» – на его левом борту и лобовой броне приварят металлические буквы с именем нашего героя [7]7
  В тяжёлых танковых бригадах существовал целый ряд именных танков – «Сталин», «Киров», «Маршал Ворошилов», «Калинин» и т. д.


[Закрыть]. Танк «Андрей Жданов» будет регулярно участвовать в парадах на Красной площади в Москве, в 1940 году – успешно сражаться на Карельском перешейке и погибнет уже в ходе Великой Отечественной войны…

16 июня 1936 года, отвечая на вопросы военных о качестве боевых машин, Жданов счёл необходимым специально остановиться на недавних событиях вокруг Ижорского завода: «Не так давно Комиссия Обороны разгромила руководство Ижорского завода за качество брони. Руководство было снято. Они не работали над качеством брони и отстали. Ижорский завод является ведущим по броне на протяжении 6—8 лет. Это вопрос самой большой политики для нас. Мы ни перед чем не остановимся и будем поступать как на Ижорском заводе» ^{277} .

23 декабря 1936 года в Смольном под руководством Жданова прошло закрытое совещание всех руководителей военных заводов и директоров гражданских предприятий Ленинграда, выполняющих крупные военные заказы. Особой критике Жданова подверглось теперь руководство Кировского завода – за медленный темп работ над проектами новых танков с противоснарядным бронированием.

Через несколько месяцев, в 1937 году, восстановленный Ждановым в правах начальник броневой лаборатории 32-летний Завьялов назначается одновременно главным металлургом и заместителем главного инженера Ижорского завода. Жданов поставит его в известность, что руководство СССР возлагает на главного металлурга персональную ответственность за производство и качество брони. Со своими задачами Завьялов справится. Накануне Второй мировой войны именно он разработает лучшие сорта брони и новые технологии изготовления сварных корпусов и башен танков, которые позволят значительно повысить объёмы танкового производства.

История с уволенным и восстановленным металлургом не была единичной. Жданов умел находить и подбирать толковых специалистов самого разного профиля. Так, в Вятке, которая в 1920-е годы входила в Нижегородский край, заведующим агитационно-пропагандистским отделом работал бывший политкомиссар Гражданской войны тридцатилетний Михаил Кошкин. По предложению Жданова его направили на учёбу в Ленинградский политехнический институт на кафедру «автомобили и тракторы» – Нижегородской промышленности требовались свои специалисты, проверенные большевики с высшим техническим образованием ^{278} . Окончание Кошкиным вуза совпало с началом ленинградского этапа биографии Жданова, и бывший партчиновник из Вятки остался на работе в танковом конструкторском бюро Кировского завода.

Через несколько лет Михаил Ильич Кошкин станет создателем самого известного в мире танка, лучшего танка Великой Отечественной войны – знаменитого Т-34.

В апреле 1937 года политбюро упраздняет Совет труда и обороны, взамен при Совнаркоме СССР образован Комитет обороны. В его состав включён и секретарь ЦК Андрей Жданов. Так наш герой официально входит в высший военно-экономический орган страны.

Ещё одним ярким примером уникальности многих выдвиженцев Жданова станет судьба Дмитрия Устинова, будущего Маршала Советского Союза, министра обороны СССР, бессменного главы всего военно-промышленного комплекса нашей страны на протяжении сорока лет. В 1937 году Устинов работал инженером в конструкторском бюро завода «Большевик». Завод «Большевик», бывший Обуховский завод, один из крупнейших и старейших в городе на Неве, наряду с Путиловским – важнейший центр металлургии и машиностроения.

В конце 1920-х Дмитрий Устинов работал слесарем на Балахнинском бумажном комбинате, который строился в Горьковском крае под руководством Жданова. В начале 1930-х годов молодой комсомолец по распоряжению партии направлен в Ленинград на учёбу в Военно-механический институт – ныне знаменитый Технический университет «Военмех», носящий имя Устинова.

«Всё произошло быстро и для меня неожиданно, – вспоминал один из мартовских дней 1938 года Дмитрий Устинов. – Однажды вечером мне сообщили, что, поскольку главный конструктор завода болен, мне, как его заместителю, придётся докладывать завтра А.А. Жданову о работе конструкторского бюро. Времени на подготовку было очень мало. О составлении письменного доклада не могло быть и речи. Только продумал его содержание и набросал план.

В назначенное время прибыл в Смольный. Андрей Александрович вначале расспросил, давно ли я в партии, получаю ли моральное удовлетворение от новой работы, как идут дела на заводе, как живу и не тесно ли в одной комнате с семьёй в четыре человека. Беседа приняла непринуждённый характер. Я доложил о работе конструкторского бюро, об узких местах, трудностях, высказал свои соображения о том, что желательно сделать в ближайшее время и в перспективе. По-видимому, мой доклад и ответы на заданные им вопросы удовлетворили А.А. Жданова. Заканчивая разговор, он спросил, как мне удалось за короткое время изучить производство. Я ответил, что тесные связи с заводом у меня установились задолго до перехода туда, а работа в конструкторском бюро, ежедневное посещение основных цехов и активное участие в жизни заводской парторганизации позволили быстро вникнуть и в общее состояние дел, и в проблемы дальнейшего развития предприятия» ^{279} .

Вскоре последовала ещё одна встреча со Ждановым, после чего тридцатилетнего инженера отправили в Москву на «смотрины» в ЦК партии. Там ему и предложили возглавить завод «Большевик».

«Возвратившись из Москвы, – вспоминал Устинов, – я прямо с вокзала поехал на завод. Поднялся на второй этаж заводоуправления. Зашёл в кабинет директора, сел за стол и задумался о том, как и с чего начать работу в новой должности.

Мои раздумья прервал телефонный звонок.

– Товарищ Устинов? – спросила телефонистка. – С вами будет говорить товарищ Жданов.

Тотчас в трубке раздался знакомый голос:

– Здравствуйте, товарищ Устинов.

– Здравствуйте, Андрей Александрович.

– Давно ли возвратились? Всё в порядке? Хорошо. Входите в курс дела. А завтра прямо с утра прошу ко мне. И секретаря парткома с собой пригласите. Договорились? Ну, до встречи.

В трубке раздались короткие гудки, а я всё продолжал держать её возле уха…» ^{280}

Следующим утром новый директор вместе с секретарём заводского парткома Василием Рябиковым прибыл в Смольный на приём к Жданову.

«Андрей Александрович, – рассказывает Устинов, – поднялся нам навстречу, крепко пожал руки, поздравил меня с назначением.

– Ну вот, – сказал он с удовлетворением, – теперь у вас упряжка получится сильная. Должна получиться! Ведь вы с Рябиковым, если не ошибаюсь, знакомы давненько и далеко не шапочно. Знаний вам не занимать. Порох тоже, мне кажется, есть в достатке. Верно? Ну а опыт – дело наживное.

Всё это Жданов говорил, пока мы шли от середины просторного кабинета, где он нас встретил, к столу, пока усаживались на стулья, говорил приветливо и просто. И я почувствовал, как схлынуло напряжение, в мыслях появилась спокойная, созвучная ждановскому тону ясность.

– А завод ваш пока работает плохо, – продолжал он. – Вы знаете не хуже меня, что уже несколько лет не выполняется государственный план. И это при тех богатых технических возможностях, которыми завод располагает. Вы задумывались, почему так происходит? Ведь и люди у вас прекрасные, и работать по-настоящему умеют. Но на заводе нет должного порядка, дисциплины, ответственности за порученное дело. Люди устали от штурмовщины и безалаберности. Вы замечали, как утомляет людей отсутствие дисциплины? Неорганизованность ставит в положение отстающих даже хороших работников. Значит, что для вас сейчас самое важное, самое главное? Дисциплина. Наша, большевистская, сознательная дисциплина, дисциплина действия, инициативы, активности… Надо помнить, что и технология, и ремонт оборудования, и чертёжное хозяйство – всё это вопросы и политические, вопросы работы с людьми» ^{281} .

При всей приглаженности воспоминаний Устинова, в этих отрывках хорошо чувствуется стиль работы и общения Жданова. «Вопросы работы с людьми», подбора и расстановки кадров, которые решают всё, были главными для нашего героя. Правда, далеко не для всех такая работа с ними в те годы кончалась благополучно… Но Устинов и Рябиков, тоже молодой инженер и новичок на посту секретаря парткома, испытание ответственным назначением выдержали – оба на долгие десятилетия обрели блестящую карьеру в советском военно-промышленном комплексе. В годы Великой Отечественной войны Дмитрий Устинов станет наркомом вооружений СССР – и это тоже можно рассматривать как блестящий успех нашего героя в работе с людьми.

Как руководитель Ленинграда с его крупнейшей в стране военно-морской базой и судостроительной промышленностью, Жданов вынужден был вникать и в новые для него вопросы морского флота. Напомним, что в середине 1930-х годов Ленинградская область включает и Кольский полуостров с Мурманском, так что в сферу интересов нашего героя попадает не только Балтийский флот, но и недавно созданная Северная флотилия.

Впервые с вопросами военного судостроения Жданов познакомился ещё в Нижегородском крае – в 1930 году завод «Красное Сормово» начал строительство первых советских подводных лодок. Тогда это был один из начальных шагов на пути возрождения отечественных морских сил, пребывавших после Гражданской войны в весьма плачевном состоянии. К середине 1930-х годов результаты индустриализации уже позволяли строить планы возрождения большого флота. Именно в это время наш герой, в силу стечения указанных выше обстоятельств, становится в ЦК партии главным куратором вопросов судостроения и всей военно-морской политики.

30 декабря 1937 года из Наркомата обороны выделяется и создаётся самостоятельный Народный комиссариат Военно-морского флота СССР. В марте 1938 года образован Главный военный совет ВМФ, куда вошли командующие флотами Лев Галлер, Иван Исаков, Николай Кузнецов, Гордей Левченко и другие флотоводцы. Единственным «гражданским» среди этих будущих адмиралов был секретарь ЦК Андрей Жданов.

В Наркомате ВМФ, как и в иных сферах государственного строительства, для выполнения насущных задач Ждановым будет применяться всё тот же приём – решительное выдвижение наверх молодых, перспективных специалистов. Их, уже получивших необходимые технические знания, но ещё не имеющих нужного политического и жизненного опыта, бросали на решение сложнейших проблем. Те, кто справлялся, обретали стремительную и блестящую карьеру, неудачников ждал столь же быстрый крах… Именно так молодой советский флот получил и самого молодого наркома.

В декабре 1938 года в Москве прошло заседание Главного военного совета ВМФ с участием командующих всех флотов. На заседании совета Жданов впервые озвучил перед флотоводцами решение партии и правительства о создании большого морского и океанского флота. 19 декабря 1938 года заключительное заседание совета прошло в Андреевском зале Большого Кремлёвского дворца. Помимо флотского начальства и Жданова на нём присутствовали Сталин, Молотов и Ворошилов. На следующий день, 20 декабря в Грановитой палате Кремля состоялся торжественный правительственный приём в честь военных моряков.

У флота к тому времени фактически не было руководителя – новый нарком, бывший чекист Фриновский оказался явно не на своём месте, текущие дела наркомата вёл его первый заместитель Пётр Смирнов, недоучившийся студент Петербургского политеха, в октябре 1917-го ставший комиссаром сводного отряда балтийских моряков. Он подписывал свои распоряжения псевдонимом революционных лет – Смирнов-Светловский – и почти открыто претендовал на первый пост в ВМФ.

Но среди командующих флотами высшему руководству СССР приглянулся самый молодой – 34-летний флагман 1-го ранга Николай Герасимович Кузнецов. Сын архангельского крестьянина, он пятнадцатилетним подростком в конце Гражданской войны попал на флот. В 1920-е годы с отличием окончил Военно-морское училище в Петрограде. В начале 1930-х Кузнецов успешно командовал крейсером на Чёрном море, а в 1936—1937 годах участвовал в боевых действиях испанской гражданской войны в качестве главного военно-морского советника республиканского правительства. С января 1938 года Кузнецов командовал Тихоокеанским флотом, отличившись стремлением противодействовать развернувшимся на флоте репрессиям – по этому поводу он обращался даже в ЦК партии.

Уже в конце февраля 1939 года командующий Тихоокеанским флотом снова прибыл в Москву, на этот раз как участник XVIII съезда ВКП(б). Здесь Кузнецов, весьма неожиданно для себя, был избран в состав ЦК.

Кузнецов вспоминал: «Меня вызвали на экстренное заседание Главного военного совета ВМФ. Повестку дня не сообщили.

Заседание открыл П.И. Смирнов-Светловский и сразу же предоставил слово А.А. Жданову.

– Предлагаю обсудить, соответствует ли своей должности первый заместитель наркома Смирнов-Светловский, – объявил неожиданно Жданов.

Смирнов, сидевший на председательском месте, помрачнел и опустил голову. Прений не получилось. Опять слово взял А.А. Жданов:

– В Центральном Комитете есть мнение, что руководство наркоматом следует обновить. Предлагается вместо Смирнова-Светловского первым заместителем наркома назначить товарища Кузнецова.

Жданов посмотрел в мою сторону. Повернулись ко мне и другие члены Совета. Несколько голосов не очень уверенно поддержали предложение.

В тот же день мне был вручён красный пакет с постановлением о назначении на новую должность» ^{282} .

Через два дня, 26 марта 1939 года, так и не успевший сдать дела Кузнецову, бывший первый замнаркома ВМФ Смирнов-Светловский был арестован. Его обвинят в провалах подготовки флота и через год расстреляют.

Новый замнаркома пребывал в понятной растерянности. «Итак, я стал первым заместителем народного комиссара Военно-морского флота, – вспоминал он позднее, – а самого наркома всё ещё не было. Говорили, будто Фриновский отдыхает на даче. Между тем в кабинете на огромном столе лежала гора бумаг, требовавших решения. Я поехал к А.А. Жданову посоветоваться, как быть.

– Решайте сами, а по наиболее крупным или сомнительным вопросам звоните мне, – сказал он. – Поможем».

Темпы работ были стремительны, и долго сидеть в кабинете молодому начальнику не дали. Ещё через два дня, как вспоминает Кузнецов, «Жданов сообщил, что ему и мне предложено срочно выехать во Владивосток и Хабаровск для подготовки некоторых вопросов. Я принялся было объяснять, что в Москве скопилась куча нерешённых дел, но он прервал меня:

– Бумаги могут подождать. Советую вам и не заикаться о них у товарища Сталина».

В последний день марта 1939 года на Дальний Восток отправилась представительная делегация – этот регион, граничащий с Японией, первоклассной военной державой тех лет, вызывал у руководства СССР обоснованную тревогу. Локальные военные конфликты в районах Хасана и Халхин-Гола 1938—1939 годов кажутся незначительными лишь на фоне размаха сражений Второй мировой – в действительности же они были вполне серьёзной, хотя и необъявленной, советско-японской войной. Не случайно в 1938 году все армейские части в Забайкалье и на Дальнем Востоке были объединены в Дальневосточный фронт.

Поезд из Москвы во Владивосток шёл тогда ровно девять суток. Вместе со Ждановым и Кузнецовым ехали командующий Дальневосточным фронтом комбриг Григорий Штерн и секретарь Приморского крайкома ВКП(б) Николай Пегов. Во всей этой высокопоставленной компании больших руководителей только Жданов недавно перевалил сорокалетний рубеж. Он же был самым старшим не только по возрасту. Кузнецов вспоминал: «В пути мы часто собирались вместе, говорили о делах, а то и шутили, вспоминали дни, проведённые в Москве. Особенно много мне приходилось беседовать со Ждановым. Андрей Александрович живо интересовался людьми нашего флота, руководителями наркомата. Это было естественно: ведь в ЦК флотскими делами занимался он.

Столь же охотно он отвечал на все мои вопросы, подробно рассказывал о внешней политике нашего государства, причём многое я услышал от него впервые. В ту пору начинался новый этап международных отношений. Гитлер спешил со своими агрессивными планами.

Словом, тучи на европейском политическом горизонте быстро сгущались.

– Неужели это может перерасти в большую войну? – спрашивали мы Жданова.

– Совместными усилиями миролюбивых стран мы должны предупредить такой роковой оборот событий, – отвечал Андрей Александрович.

К этой теме возвращались не раз… Большая судостроительная программа требовала длительного времени. Успеем? Этот вопрос сильно беспокоил меня, и я спросил Жданова:

– Как будет с нашей программой, если события начнут быстро принимать опасный оборот?

– Программа будет выполняться, – ответил он.

Не знаю, был ли он действительно убеждён в этом или сказал так, чтобы не вселять сомнений в нового работника наркомата».

Во Владивосток прибыли 8 апреля 1939 года. Жданов выступил с речью на собрании местного партийного актива – государственные руководители столь высокого ранга не часто попадали на противоположный край России. Он посетил предприятия города, строящиеся корабли, армейские и флотские части.

10 апреля Жданов на эскадренном миноносце «Войков» участвовал в учебном походе. В 1936 году этот эсминец Краснознамённого Балтийского флота убыл из Ленинграда во Владивосток – за три месяца он по Беломорско-Балтийскому каналу и сложнейшему Северному морскому пути прибыл на Дальний Восток для усиления Тихоокеанского флота. Это сейчас Беломорканал, одно из крупнейших и самых сложных гидросооружений с важным экономическим и стратегическим значением, ассоциируется исключительно со строившими его заключёнными. При этом никто не помнит, что по количеству жертв Беломор вполне равен каналу Панамскому. Забыты подвиг и значение Северного морского пути. Между тем в конце 1930-х годов наш герой был прямо причастен к созданию самого настоящего культа «полярников» – многомесячную ледовую одиссею экспедиции Ивана Папанина в 1937—1938 годах благодаря Жданову с замиранием сердца переживала вся наша страна. С 1939 года Папанин и участники его экспедиции работали в Ленинграде руководителями Главсевморпути и Арктического института. Радист папанинской экспедиции Эрнст Кренкель вспоминал, как на правительственном приёме в Кремле в честь возвращения папанинцев с Ледовитого океана, Жданов, выпив с ним и Будённым немало рюмок, рассказывал о своём юношеском увлечении метеорологией…

Но вернёмся к дальневосточной командировке секретаря ЦК. На эсминце «Войков» Жданов вместе с командующим Тихоокеанским флотом Иваном Юмашевым из Владивостока прошли сотню морских миль к югу, войдя в залив Находка. С развитием океанского флота Владивосток предполагалось сделать закрытой военно-морской базой, а торговый порт перенести к югу – в ходе дальневосточной инспекции наш герой должен был решить и этот вопрос.

Жданов лично на миноносце осмотрел залив Находка и, по свидетельству очевидцев, высказался: «На этом месте будет прекрасный город-порт». Действие вполне в духе Петра I. Строительство начнут на месте деревеньки Американка, безнаказанно расстрелянной в 1919 году орудиями британского крейсера «Кент». Базу и город будут строить зэки ГУЛАГа.

Прощаясь с моряками эсминца «Войков», Жданов оставил собственноручную запись в книге почётных посетителей корабля: «Желаю личному составу эсминца здоровья и отличных успехов в боевой и политической подготовке, с тем чтобы в первых рядах РК ВМФ нести боевую вахту в дальневосточных водах и быть готовыми в любой момент нанести смертельный удар противнику, осмелившемуся поднять грязную лапу на священные границы Советского Союза. Крепко жму ваши руки. Андрей Жданов» ^{283} .

Как мы помним, в общении с «народом» Жданов был подчёркнуто прост и доступен, без начальственной строгости. На эсминце он запросто общался с краснофлотцами и, по воспоминаниям Николая Кузнецова, особенно отметил корабельного военкома, 26-летнего Михаила Захарова: «Хороший комиссар на этом корабле». Через 30 лет Захаров станет адмиралом флота.

Кузнецов в мемуарах опишет ещё одну, более чем красноречивую мизансцену с участием Жданова, разыгравшуюся в те же дни:

«Мы сидели в бывшем моём кабинете. Его хозяином стал уже И.С. Юмашев, принявший командование Тихоокеанским флотом после моего назначения в наркомат. Адъютант доложил:

– К вам просится на приём капитан первого ранга Кузнецов.

– Какой Кузнецов? Подводник? – с изумлением спросил я.

– Он самый.

Меня это так заинтересовало, что я прервал разговор и, даже не спросив разрешения А.А. Жданова, сказал:

– Немедленно пустите!

Константин Матвеевич тут же вошёл в кабинет. За год он сильно изменился, выглядел бледным, осунувшимся. Но я ведь знал, откуда он.

– Разрешите доложить, освобождённый и реабилитированный капитан первого ранга Кузнецов явился, – отрапортовал он.

Андрей Александрович с недоумением посмотрел на него, потом на меня. "К чему такая спешка?" – прочитал я в его глазах.

– Вы подписывали показание, что являетесь врагом народа? – спросил я Кузнецова.

– Да, там подпишешь. – Кузнецов показал свой рот, в котором почти не осталось зубов.

– Вот что творится, – обратился я к Жданову. В моей памяти разом ожило всё, связанное с этим делом.

– Да, действительно, обнаружилось много безобразий, – сухо отозвался Жданов и не стал продолжать этот разговор».

После Находки наш герой планировал посетить и Комсомольск-на-Амуре, где в начале 1930-х годов на месте нанайского стойбища начали строить авиационный и судостроительный заводы. Но Сталин неожиданно срочно вызвал секретаря ЦК в Москву. Как вспоминал Кузнецов, «пришлось вызвать людей из Комсомольска в Хабаровск, чтобы там буквально на ходу, в поезде, встретиться с ними.

Возвращались мы с Андреем Александровичем вдвоём. Времени для бесед было больше, чем по дороге во Владивосток. Говорили об Испании и наших товарищах, побывавших там в качестве волонтёров. Жданов расспрашивал о К.А. Мерецкове, Я.В. Смушкевиче, Н.Н. Воронове, Д.Г. Павлове, П.В. Рычагове, И.И. Проскурове и других. Многие из них уже вернулись и занимали ответственные посты. Он интересовался, кого из руководящих работников наркомата я знаю хорошо. Положение там было всё ещё неясно: Фриновского освободили, но на его место пока никого не назначили.

Прежде всего я рассказал о Льве Михайловиче Галлере, которого хорошо знал как человека с огромным опытом, пользующегося среди моряков большим авторитетом, честного и неутомимого работника. Мне было приятно, что Жданов согласился с этой характеристикой…

Несколько раз Андрей Александрович принимался расспрашивать меня об И.С. Исакове, которого он должен был знать лучше меня: они ведь были знакомы ещё по Балтике…

– Почему вы предложили именно Юмашева? – поинтересовался Жданов…

– На Тихом океане командующему предоставлена большая самостоятельность. Там нужен человек с опытом. У Юмашева такой опыт есть, а все остальные командующие – ещё новички, – пояснил я свою мысль…

Говорили мы и о Г.И. Левченко, и о В.Ф. Трибуце. Последнего хорошо знали оба. Жданов – как начальника штаба Балтийского флота, я же с Трибуцем сидел на одной скамье в училище и академии. Когда Левченко перевели на работу в Москву, Трибуцу предстояло занять его место, то есть стать командующим Балтийским флотом. О многих руководителях флота говорили мы тогда.

– Вот уж никогда не думал, что врагом народа окажется Викторов, – сказал Андрей Александрович.

В его голосе я не слышал сомнения, только удивление. Викторова – бывшего комфлота на Балтике и Тихом океане, а затем начальника Морских сил – я знал мало. Всплывали в разговоре и другие фамилии – В.М. Орлова, И.К. Кожанова, Э.С. Панцержанского, Р.А. Муклевича… О них говорили как о людях, безвозвратно ушедших. Причины не обсуждались».

Как видим, Жданов с Кузнецовым обсуждает как живых, так и уже мёртвых. Некоторым, кто на момент разговора был ещё жив, предстоит очень скоро умереть – они, будучи выдвинуты наверх, не справились с непосильными задачами. В отрывке из мемуаров Кузнецова, который мы процитировали, упомянуты 17 человек, из них пять расстреляны на момент разговора, пять будут расстреляны в ближайшие несколько лет, один умрёт в заключении, двое будут под следствием и удачно избегут самого страшного. Лишь четверых не затронут репрессии…

Более чем неделю, проведённую в поезде, они говорили о многом. Через три десятилетия Кузнецов вспоминал:

«– А вы, Андрей Александрович, не думаете принять участие в учениях и походах кораблей? – спросил я.

Флотские дела во многом зависели от Жданова, и мне хотелось, чтобы он знал их по возможности лучше.

– С большим удовольствием, – живо отозвался он. – Охотно поеду. Вот только вырваться бывает не всегда легко…