Текст книги "Венок усадьбам"

Автор книги: Алексей Греч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Сватово

 Немного сохранилось в России усадеб первой половины и даже середины XVIII века. Во-первых, потому, что в это время придворное дворянство, носитель новых вкусов, отстраивалось в Петербурге и его окрестностях, а дворянство земельное, придерживавшееся консервативного уклада жизни, довольствовалось по-прежнему деревянными хоромами. Глинки графа Брюса 20-х годов XVIII века, Кусково Шереметевых, Руднево Стрекаловых в Тульской губернии, Ясенево

Бутурлиных, Белкино, Филисово, Воронцовка, Андреевское Воронцовых, Прыски Кашкиных в Калужской губернии – вот, собственно, те немногие усадьбы, которые возникли до 60-х годов XVIII столетия и сохранились посейчас. К числу этих усадеб принадлежит и Сватово. Здесь уцелел двухэтажный дом-"ящик" с окнами, украшенными нарядными изломанными, барочными наличниками. Внутри многое было переделано последним владельцем гр. С.С. Головиным, большим любителем старины. Лестница и зал были настолько хорошо отделаны пилястрами и лепными веночками, что могли многих ввести в заблуждение. Во всех комнатах стояла здесь старая мебель красного дерева и карельской березы. В одной из гостиных висела картина Брейгеля – типичный “прозрачный” ландшафт, оживленный человеческими фигурами, и еще несколько других холстов старых мастеров. Крепкие стены сватовского дома сделались хранилищем всевозможной усадебной старины, усердно собиравшейся владельцем. Так, балкон дома со стороны сада украшали чугунные решетки, снятые с безвременно погибшего в Москве особняка Леонтьевых, в парке появились статуи, купленные где-то в усадьбах, а при въезде в Сватово проектировались ворота, для которых предназначались львы, продававшиеся Английским клубом после того, как они были сняты с ворот, уступив место магазинам. Продажа не состоялась, решетки и ворота Английского клуба заняли теперь свои прежние места перед старинным домом на Тверской[28]28
  В начале XX в. ограда у Английского клуба в Москве была снята и на ее месте построено здание магазинов, так наз. «Английские ряды», а львы с ворот украсили фасад расположенного рядом театра “Кино Арс". В 1925 гаду ограда и ворота со львами были восстановлены.


[Закрыть]. Таким образом, наперекор ходу истории, здесь, в Сватове, возникал уголок, украшенный старинными памятниками искусства.

События 1917 года оборвали все, в том числе и эту попытку реконструкции прошлых вкусов. Сватовский дом, так же как и многие другие, был разгромлен и опустошен. Сейчас стоит здесь только унылый каменный массив.

Музей в Новом Иерусалиме с его обширной анфиладой усадебных комнат, некогда составлявших дворцовое помещение, еще сохранивших рокайльные отделки и прелестные изразцовые печи, собрал остатки старины из окрестных дворянских усадеб северо-восточной части Звенигородского уезда, а также, отчасти, из уездов Волоколамского и Дмитровского. Сюда попали вещи из Никольского-Гагарина, Покровского на Озёрне, имения Шереметевых, Яропольца Чернышёвых и Гончаровых, Рождествена Кутайсовых-Толстых, Ивановского князей Козловских, Губайлова Долгоруких, Глебова Брусиловых, Полевщины Карповых, [нрзб.] и некоторых других усадеб. И тем не менее многое в них, а также в других, так и оставшихся неведомыми дворянских гнездах, предоставленное само себе, было разгромлено, расхищено, уничтожено. И при этом обдуманно и хладнокровно.

Никольское-Урюпино

 На зеленом лугу – две мраморные вазы. За ними – одноэтажный, нежно-палевый павильон с колонной лоджией. На фасаде четко проложены тени, подчеркивающие спокойную грацию удивительно благородных форм раннего классицизма. Перед лугом – водоем; в нем отражение синего неба; посреди бассейна – миниатюрный островок, здесь, конечно, была прежде статуя. Мраморная Афродита или, может быть, Эрот, шаловливо приложивший палец к îгубам?

Тот самый Эрот, которому Вольтер посвятил две строчки, вечно истинные и потому бессмертные:

Qui que tu sois – voici ton maître.

Il 1’est, le fût, ou le doit être*.

(* Кто бы ты ни был – вот твой наставник.

Он таким был, есть и должен быть (франц.).)

Так нетрудно представить себе – вместо луга подстриженный газон; в павильоне – раскрытые окна и доносящиеся оттуда звуки музыки, закругленные и законченные каденции Рамо или Люлли. И кажется, что это не Россия, тем более не измученная страна послереволюционных лет. Может быть, запущенный и мало посещаемый уголок Версальского парка или скорее – забытый и заброшенный павильон в обширных садах Шантильи[29]29
  С 1621 по 1721 год Никольским-Урюпиным владели кн. Одоевские. В 1723 году село отписано в дворцовые волости, а в 1748 году императорским указом пожаловано вдове кн. С.Г. Долгорукова. У ее сына Урюпино купил кн. Н.А. Голицын (1774—1809), создавший здесь своего рода филиал своей главной усадьбы Архангельское. Вдова Голицына владела Никольским -Урюпиным до 1820 года, затем их сын кн. М.Н. Голицын и его потомки.


[Закрыть].

Пролетающие стрижи скользят мгновенными тенями по освещенному солнцем фасаду; на краю мраморной вазы блестят чешуйками ажурные крылышки присевшей стрекозы... При входе в лоджию мраморные сфинксы – полульвы и полуженщины глядят вперед загадочно и волнующе. Полированный мрамор передает их округлые формы; теплый камень, нагретый солнцем, точно живая и трепетная плоть... Хочется думать, что все это – в сказочном, очарованном сне. Точно здесь место действия старинных, тронутых современностью или современных, насыщенных ароматом старины – романов и новелл Анри де Ренье.

Белый дом в Никольском-Урюпине строил таинственный и неведомый шевалье де Герн (de Gueme) – он возводил дворец в Архангельском, он же, несомненно, проектировал для кн. Н.А. Голицына этот прелестный, полный тонкого вкуса pavilion de chasse* (* охотничий павильон (франц).) в лесу или скорее – маленький Эрмитаж – petite maison** (** маленький домик (франц.).), где, несмотря на то, что прошло уже более столетия, все еще чувствуется присутствие женщины. История не сохранила ее имени – да и вряд ли оно было историческим. Может быть, и пребывание ее здесь было столь же недолго и эфемерно, как жизнь стрекозы с серебристыми крылышками... Ушли чувства, мечты и порывы. Их унесли с собой люди. Но остался стоять дом – пусть неведомо для кого построенный никому не известным французским шевалье. Лишь один раз попалось его имя в России – “Санкт-Петербургские ведомости" в списках отъезжающих сообщают о выезде из России госпожи де Герн. И это все, если не считать подписи архитектора на утраченном в годы разрухи альбоме чертежей со зданиями Архангельского.

На садовом фасаде – лоджия с изящными ионическими колоннами. Над дверью в крошечный вестибюль – полинявшее, выцветшее фресковое панно. В дверь видно трехчастное среднее окно зала, красиво разделяющее фасад с двумя колонными портиками-подъездами по краям. На всей архитектуре – печать тонкого и изящного мастерства. Оттого еще более интересным делается творческое лицо шевалье де Герна, этого мастера без биографии, создавшего весь ансамбль Архангельского и, возможно, строившего еще в Денежникове Талызиных, где дом композицией чрезвычайно близок к белому павильону Никольского-Урюпина.

Внутри белого дома – великолепный золотой зал с тончайшими арабесками по потолку и стенными панно, в обрамлении пилястров, с красивой и изысканной отделкой дверей и окон. В разнообразии, изяществе, мастерстве орнаментов чувствуется свежесть первоисточника. Перед средним, трехчастным окном стоит мраморная ваза с плоской чашей – в простенках низкие, не заслоняющие декорации стен скамейки-банкетки. Никогда не подновлявшиеся росписи продолжаются и в соседних небольших комнатах, уютных и интимных, но, как все здесь, – скромно-молчаливых. В зеленой – верно, была спальня; вспоминается аналогичная комната в Китайском дворце Ораниенбаума, этом характерном итальянском “казино” – спальня с альковом, выложенным зеркалами, где протекал роман Екатерины с будущим польским королем Станиславом Понятовским... В белом доме Никольского-Урюпина стены и обстановка хранят молчание, да и вещей сохранилось совсем немного. Лишь кое-где банкетки, кресла с обветшавшим штофом обивки, осветительные приборы, зеркала, таинственно хранящие в помутневшем стекле совсем иные отражения. В одной из комнат следы пули, выстрела. Говорят – память о французах 1812 года... Павильон зачарован и внутри. Таким остался он в памяти. Но только в памяти, да разве еще в снимках и немногих зарисовках.

Сказочный сон окончился. Счастливый принц не пришел и не разбудил красавицу... Белый дом в Никольском-Урюпине заняло военное ведомство под склад взрывчатых веществ для расквартированного неподалеку саперного отряда.

В цепи неоправданных сознательных и неспешных вандализмов – это одно из звеньев. И вспоминаются намеренно взорванный собор Архангела Михаила в Московском Кремле, взлетевшие на воздух Симонов и Вознесенский монастыри, уничтоженные как художественные ансамбли Гатчинский и Елагинский дворцы, разобранный храм Христа, наконец, одна за другой погибшие не рядовые, а музейные, “охраняемые" усадьбы – Дубровицы, Ольгово, Ярополец, Богучарово, Алексино, Покровское-Стрешнево, Отрада, Введенское, Ершово, Остафьево...

Белый домик в усадьбе кн. Н.А. Голицына Никольское-Урюпино Звенигородского уезда. Фото начала XX в.

Несколько лет сохранялся в Никольском как музей другой дом, довольно неприхотливой классической архитектуры, с колонным портиком на фасаде, увенчанным несколько грузным фронтоном. Здесь были большая угловая комната-столовая, собственно зала с типичными громадными портретами в рост наиболее значительных “вельможных представителей” семьи Голицыных. Все они были исполнены по одинаковому почти шаблону – на фоне пышных драпировок и колонн, с жезлами и развернутыми указами в руках собственным доморощенным живописцем Ивановым. В обширной комнате свободно разместились бильярд, типичные старинные столы с откидными овальными досками, низкие шкафы-буфеты с размещенными на них фарфором и осветительными приборами. Дальше по анфиладе, окнами в сад, шли гостиные с прелестной росписью цветами и орнаментами, типично ампирными, великолепно соответствовавшими и большим бронзовым люстрам в виде обруча, столь характерным для александровских времен. Убранство комнат, бесконечно стильное, составляли чудесно сохранившаяся мебель, портреты, в том числе работы Молинари, копии с картин старых мастеров, исполненные рукой также крепостного художника Страхова, жившего в усадьбе в первой трети XIX века и здесь же погребенного в ограде храма. Центральное место в доме Никольского-Урюпина занимала библиотека, собранная еще в позапрошлом столетии кн. Н.А. Голицыным и ранее находившаяся во дворце села Архангельского.

Главный дом в Никольском-Урюпине. Фото конца XIX в.

При продаже усадьбы кн. Н.Б. Юсупову, вызванной денежными затруднениями, книги и шкафы красного дерева для них, исполненные по великолепным рисункам, вместе с владельцем переселились в Урюпино. Памятью их прежнего местонахождения является ex libris*(* художественно исполненный книжный знак, виньетка с именем владельца книги или всей библиотеки (букв.: из книг – лат.).), наклеенный на всех томиках, “Bibliotheca Archangelina”. Однако для Юсуповых эта утрата библиотеки была до некоторой степени больным местом. Поэтому последним владельцем были заказаны для Архангельского шкафы – копии с тех, что покинули дворец еще в самом начале XIX века. Вот почему комната в Никольском-Урюпине, по плану, конечно, являвшаяся залом, с колонными наличниками дверей, оказалась библиотекой.

Исключительная своеобразность старинных русских библиотек создается благодаря обилию в них французских книг XVIII века. Стремительный бег русской образованности в позапрошлом столетии явно опережал развитие русского книгопечатания. Десятки и сотни книжных лавок в обеих столицах и крупных губернских городах исполняли комиссионные поручения своих покупателей или же на своих полках и прилавках выставляли новинки блистательной французской литературы, науки, мысли и искусства.

Французская книга в XVIII веке не только в России, но и во всем мире была тем же, что и латинская для XV—XVI веков. Все лучшее, появлявшееся в других странах, переводилось на французский язык. В России с Шекспиром познакомились при посредстве французского перевода, то же повторилось с Винкельманом, не говоря уже об итальянцах Боккаччо и Тассо или испанцах Кальдероне и Сервантесе. Десятки тысяч книг, главным образом французских, ежегодно ввозились на иностранных судах или сухим путем, нагружали дормезы путешественников. Новинки французской литературы раскупались в Петербурге на Невском проспекте, в Москве на Кузнецком мосту не хуже, чем в Париже.

В каждой помещичьей библиотеке Расин и Корнель, Мольер, Буало и Фенелон, энциклопедисты Дидро, Монтескье, Д'Аламбер. Дюваль, сентиментальный Жеснер, изящный шевалье де Буффлер, Лафонтен, Жан-Жак Руссо и, конечно, неизбежный Вольтер составляли обязательное наполнение книжных шкафов. А рядом с этими авторами-классиками рослыми шеренгами выравнивались тисненные золотом корешки Большой Энциклопедии и «Bibliotheque des voyages»* (* “Библиотека приключений" (франц.)) – пространные описания путешествий в Азию, Америку, Индию, на острова Тихого океана Лаперуза. Шардена, Шаппа, письма и мемуары мадам де Севинье, графа Сегюра, Неккера, труды латинских и греческих авторов в переводах прозой и стихами, изыскания по античной мифологии, археологии, искусству, а в других отделах нередко поселялись сочинения по ботанике, инженерии, фортификации Линнея, Лапласа, [Рюбана]. Бесчисленные авторы, целый мир мыслей, идей и образов заключен в этих томах красивой печати, переплетенных в кожу, с нарядными тисненными на них гербами – super ex libris’ами* (* книжный знак на переплете книги (лат.).) и монограммами, с гравированными книжными знаками и наклейками торговых фирм на пестрой форзачной бумаге. Затхлость, запахи кожи, клея, слежавшейся бумаги создают тот чудесный аромат, который неизменно сопутствует этим чудесным старым томам; он долгие годы сохранялся в старинных книгах, в шкафах и даже в самих комнатах-библиотеках старых русских усадеб. Иной раз аннотация на полях, несколько слов, замечания, приписки волнующе воскрешают того, кто, может быть, первый [нрзб.] сосредоточенно или с трепетом и любопытством перелистывал еще девственные страницы когда-то ведь тоже новой, только что родившейся книги. И потому старый французский томик в коже, с нарядным корешком, этим истинным фасадом, лицом книги, где золотыми буквами вытеснено ее название, ее имя, подобен той человеческой старости, которая в самых преклонных летах сохраняет неумирающим огонек юности. Французская книга в русской усадьбе – разве не заслужила она величайшей похвалы, разве не от нее, в сущности, родилось все то, что связывается с понятием русской культуры?

Библиотека в главном доме Никольского-Урюпина. (Не сохранилась). Фото начала XX в.

После библиотеки остальные комнаты Урюпина кажутся какими-то несодержательными. Анфиладу покоев дома замыкал будуар, где в пяльцах осталась еще не оконченная старинная вышивка. С другой стороны дома, окнами во двор, был расположен кабинет с типичной мебелью и, как водится, коллекцией чубуков и старинного оружия.

Здесь сохранился бюст кн. Н.Б. Юсупова, владельца Архангельского, где автор, скульптор Витали, с большим искусством передал стареющий облик екатерининского вельможи. В фарфоровых вазах стояли во всех комнатах цветы; на полированное дерево столов осыпались лепестки нежно-розовых и красных пионов. В 1929 году музей был упразднен, ведь он был для военного ведомства бельмом на глазу... Для него одного ли?

Кое-какие служебные постройки и нарядная, но несколько дробная по архитектуре церковь XVII века на селе дополняли усадьбу, уютно и скромно раскинувшуюся за большим прудом.

Вокруг Никольского лесные вырубки, такие точно, как на картинах Левитана, вырубки, где столько растет летом земляники... А кругом снова усадьбы, опустевшие и разоренные дворянские гнезда, упорные, несмотря ни на что, еще сохранившиеся памятники старины и искусства. Совсем рядом с Никольским-Урюпиным, почти слившись с деревней – село Поздняково, где стоит церковь XVI века времен Грозного, интересная своей звонницей, расположенной над западной стеной храма. Отсюда, из Позднякова, путь на Архангельское или Ильинское.

Другая дорога ведет по направлению в Петровское через усадьбу Степановское.

Степановское

 Степановское мрачно и угрюмо. И не потому, что нависли на небе свинцовые тучи, набухшие дождем, не потому, что заглох парк и в руинах стоит дом. Верно, таков уж здесь genius loci* (*дух, покровитель местности (лат.).). Старый дом, по-видимому, никогда не был достроен. Собственно, обитаемой была лишь средняя часть его – на садовом фасаде полукругом выступающая башня. Нечто близкое к этому – в Богородицке Бобринских, в Больших Вязёмах Голицыных, в Михайловском Шереметевых. Только здесь все проще, без украшений, без излишних архитектурных деталей. Впрочем, и средняя, жилая часть дома рухнула после 1917 года. Осталась на его месте лишь груда кирпичей, верно, теперь и этот старый добротный кирпич пригодился как строительный материал. Ведь в 1923 году единственным мерилом полезности сооружения являлось качество заложенного в нем кирпича, и любые памятники искусства в усадьбах, да, впрочем, и во многих городах, могли быть простым росчерком пера назначены на слом...

Дом в Степановском стоял на холме, поросшем лесом. Очень длинная просека по откосу открывает вид на Истру и долину Москвы-реки. Справа и слева подступили к лугу перед домом высокие ели; они темной хвоей окружили и пруды, совсем затемнив их, пруды, спускающиеся несколькими ступенчатыми террасами. Они казались мрачными завороженными водоемами, где в остекленевшей воде навсегда неподвижно застывают отражения.

Знаменское-Губайлово

 Почему-то от иных мест осталось мало воспоминаний. Может быть, тому причина отсутствие сильно воздействующих произведений искусства. Знаменское-Губайлово встает в памяти смутно и неясно. Хорошо запомнились пруды, яркое солнце на воде, трепещущие блики в листве окружающих деревьев, яркие пятна полевых цветов в высокой, еще не кошенной траве. Может быть, этот импрессионизм света и цвета, эта вибрация красок растворили в себе архитектурное содержание усадьбы. Помнится за дорогой церковь XVII века, несколько пестрая и живописная по своим формам и расцветке. На лугу, спускающемся к воде, – два дома, один с полукруглым выступом, другой пристроенный к готической краснокирпичной башне XVIII века. Кругом заглохший английский парк – в нем речка, скорее, даже ручей, затененный деревьями; где-то здесь стоял руинированный павильон с колонным выступом, напоминавший Salon de musique* (* Музыкальный салон (франц.).) в Царском Селе – его еще успел запечатлеть объектив фотографического аппарата. Знаменское-Губайлово было устроено кн. В.М. Долгоруким-Крымским, тем самым, чей портрет, удивительно реалистический, кисти Рослина, находится теперь в Третьяковской галерее. Сюда же были завезены владельцем из Крыма генуэзские рельефы, подобные тем, что вмазаны в стены яропольцевской оранжереи. По-видимому, Знаменское-Губайлово никогда не было основной резиденцией семьи Долгоруковых. Главной подмосковной, хранившей в себе фамильную портретную галерею, являлось другое имение – Волынщина Рузского уезда.

Ровный строй лип. Сочные кроны деревьев. От них на лугу – темно-зеленые тени. Колышется трава – в ней навстречу солнцу тянутся колокольчики и ромашки. Поля, волнующиеся нивы, синева речки. Рядом с дворцами – предельно скромные помещичьи дома – 40-х годов в Опалихе, более старые в Глебове, Петровском, Рубцове. А вдали, за синевой леса золотые купола никоновского Новоиерусалимского монастыря.

Колонный павильон в усадьбе кн. В.М. Долгорукова-Крымского Знаменское-Губайлово Московского уезда. (Не сохранился). Фото начала XX в.

Архангельское

 В конце длинной узкой просеки, заросшей травой, виден дом, вернее, проектирующиеся на него ворота с “викториями” и выше них – бельведер, украшенный коринфскими колоннами. Это маленький кусочек старинной архитектуры, раскрывающейся потом широким и величественным полотном. Архангельское рассчитано на дальние точки. Откуда-нибудь с Барвихи уже видна вся продуманная до деталей планировка. Дом с полукруглым выступом, украшенным ионическими полуколоннами, обрамляют далеко вынесенные вперед флигеля оранжерейных корпусов. Между ними большое расстояние – но отсюда, издали, все скрадывается, сливается в один архитектурный организм, и три террасы итальянского парка, с их парапетами, статуями, вазами, сходами, фонтанами, кажутся фундаментом грандиозного и монолитного дворца.

Разве что в Петергофе – и особенно в Гатчине, а позднее в Алупке – так принята во внимание эта рассчитанность на расстояние. Именно в Гатчине наиболее близко применен тот же эффект – пристань на Серебряном озере с ее статуями и лестницами подведена иллюзорным фундаментом под серую громаду дворца.

С двух других сторон Архангельское – обычная русская усадьба – ровный ряд лип, выше их кое-где показывающийся бельведер дома, колокольня церкви, местами просвечивающие кусочки построек с белыми колоннами[30]30
  В XVII в. усадьба принадлежала боярину Я.Н. Одоевскому. С 1681 по 1703 год ею владел кн. М.Я. Черкасский, затем она перешла к кн. Д.М. Голицыну (1703—1810). Основу нынешнего усадебного ансамбля заложил в 1780 году его внук Н.А. Голицын, после смерти которого вдова продала Архангельское в 1810 году кн. Н.Б. Юсупову, завершившему начатое здесь строительство. Потомкам его усадьба принадлежала до революции.


[Закрыть].

Еще в 1917 году по рабаткам, сопровождающим дорожки, цвели розы – и тогда иначе воспринимался мрамор статуй и ваз; розы и белый полированный камень под бледным небом Севера стремились напомнить об Италии. А дикий виноград, ползущий по стене нижней террасы, и плющ, темно-зелеными полосами протянувшийся в простенках между окнами дома, пытались заменить ползущие глицинии. Осенью они вносили красной и темно-зеленой расцветкой своей звучные ноты во всю изумительную картину старой архитектуры в природном окружении.

Дом в Архангельском, собственно, одноэтажный, с мезонином. Смягченный классицизм стиля Louis XVI проявился в этой полной вкуса и элегантности постройке, украшенной по сторонам двухколонными портиками-подъездами и в центре полукруглым выступом с полуколоннами ионического ордера, несущими купол. Ампирной вышки-бельведера раньше не было – и действительно, без нее архитектура приобретает другой, именно чисто французский характер. Боковые стены дома украшены теми же подъездами-портиками со стеклянными дверями и фигурами мраморных львов на постаментах, их украшающими. Фасад, выходящий на замкнутый двор, отмечен посередине четырехколонным портиком, вместо же выступов по краям протянулись здесь галереи тосканских колонн, приводящие к двум Г-образным флигелям, соединенным между собой воротами, где по сторонам арки, как полагается, расположились летящие с венками «виктории». Внутренние углы флигелей замаскированы круглящейся стеной – здесь фреской, некогда рассчитанной на обман зрения, подобно тому, как это было сделано Гонзаго в Павловске, продолжены колонные галереи. В центре двора круглая клумба – посереди нее мраморная группа ....* (* Скульптура «Менелай с телом Патрокла». Италия. XVIII век. (примеч. ред.).), хорошая копия с античной скульптуры. Таинственный и неведомый шевалье де Герн строил этот дворец для кн. Н.А. Голицына, утвердив свое авторство в альбоме мастерски исполненных чертежей.

Дворец в усадьбе кн. Б.Н. Юсупова Архангельское Московского уезда. Современное фото

Может быть, больше, чем другие усадьбы, Архангельское надо знать, уметь воспринять его с тем знаточеством, которое так ценно при изучении города или местности, насыщенных старинными памятниками. И тогда окажется, что не главная линия садов, не парадная анфилада комнат, доступных туристу-обозревателю, а какие-то иные уголки в усадьбе станут характерными и красноречивыми памятниками прошлого. В Архангельском есть такие места – боковые дорожки в акациях, приводящие с первой террасы к дому помимо парадных лестниц и всходов, четырехколонная беседка на песчаном обрыве над старым руслом реки с далеким видом на луга, беседка, окруженная сухим сосновым бором. Или в доме – верхняя библиотека над Экипажным корпусом и, наконец, здание театра, с тонким и безукоризненным вкусом отделанное внутри.

Около дороги в лесу стоит на высоком фундаменте одноэтажное здание театра с портиком полуколонн и расходящимися лестничными всходами на узкой стороне, украшенными розоватыми мраморными вазами. Судя по чертежу, находящемуся в Театральном музее, постройку эту проектировал для кн. Н.Б. Юсупова знаменитый архитектор – декоратор и перспективист кавалер Гонзаго, чье имя неразрывно связано с историей императорских театров конца XVIII века. И это неудивительно, поскольку владелец Архангельского по должности своей имел близкое соприкосновение с артистическим миром конца XVIII – начала XIX века[31]31
  Кн. Юсупов Николай Борисович – сенатор, дипломат; с 1791 года был директором императорских театров и возглавлял дворцовые стекольные, фарфоровые и шпалерные заводы.


[Закрыть]. Театр сохранил целиком свою внутреннюю отделку. Зал подковообразной формы расчленен колоннами, ограничивающими ложи, расположенные в два яруса. В этом отношении он близок к Эрмитажному театру и к давно уже разрушенному театру Таврического дворца. Раскраска в два тона – белый и палевый – в сочетании с голубым бархатом обивки мебели и скамеек партера создает удивительную, ласкающую глаз красочную гармонию. Со сцены свисает занавес; на нем изображена в перспективе уходящая колоннада. Едва ли не писал этот занавес также Гонзаго. Узкие коридоры охватывают зал; они ведут за кулисы с крохотными комнатками – уборными артистов. Здесь кое-где еще остались висеть прелестные и столь типичные ампирные левкасовые бра. Театр в Архангельском, кажется, в последний раз действовал в 1896 году; тогда было проведено туда электричество. Несмотря на все запреты, им захотели, конечно, воспользоваться и в 1921 году. Местный “культактив” репетировал на сцене классического усадебного театра, видевшего когда-то на своих подмостках оперы с превращениями и балетные интермедии, какую-то шаблонную мелодраму из эпохи революции. Но даже выкрики и напыщенные ходульные фразы героев пьесы не могли нарушить того впечатления гармоничной законченности, которое давал пустой зал, погруженный в полусумрак.

Выстроенный в дереве, архангельский театр в конце концов был закрыт, и доступ в него сделался затрудненным. От малейшей неосторожности запылает как спичка в течение ста лет абсолютно высохшее дерево. А ведь театр в Архангельском – единственный, так хорошо сохранившийся среди сооружений этого рода.

Сады Архангельского, бесспорно, самые интересные среди подмосковных усадеб. Итальянского типа, они разбиты на постепенно спускающихся к долине реки террасах. Мраморы ваз, статуй, меморативных колонн отмечают главнейшие архитектурные линии и точки. На верхней террасе дом, стоящий на низком совсем фундаменте, точно непосредственно возникающий из зелени стриженого газона. Стеной стоят по сторонам старые ели, симметрично по сторонам центральной дорожки посажены лиственницы и помещены большие беломраморные вазы. На темной зелени белыми пятнами выделяется мрамор статуй. Балюстрада намечает следующую террасу. Здесь разбегается дорожка по сторонам флигеля, где друг на друга громоздятся мраморные putti* (* амуры-дети (итал.).). Небожители и сторожевые псы неподвижными изваяниями украшают площадку, снова отграниченную парапетом, где по два размещены бюсты римских императоров. Лестница по двум сторонам арочного гротового сооружения спускается к зеленому лугу, окаймленному стрижеными стенами лип, с уходящими в перспективе шарообразно подровненными деревьями и статуями между ними. В массивах лип спрятались аллеи, приводящие к оранжерейным корпусам; между ними в конце зеленого луга, против дома – мраморная колонна и копии с двух фигур античных бойцов, в стремительном движении направленных друг к другу. Еще дальше – обрыв к реке. В этих террасах парка сказался широкий и величественный размах. Дом, скромный и изящный по архитектуре, кажется действительно роскошным дворцом на этом подножии в перспективе слившихся ступеней парка. В Никольском-Погорелом Барышниковых, да в Яропольце Чернышёвых можно встретить еще аналогичную садово-архитектурную композицию.

В стороне от главной перспективы парк делается интимнее; одна из широких боковых аллей, украшенная бюстами на постаментах, приводит к памятнику Пушкину; на пьедестале вырезаны строки знаменитой оды «К вельможе».

В противоположной стороне дома, – павильон с ионическими колоннами “Каприз", – тоже выстроенный шевалье де Герном, четырехугольная беседка с арочными пролетами и украшенным кессонами куполом, наконец, арка-ниша, где помещена бронзовая статуя сидящей Екатерины II работы Рашетта. Около “Каприза" – следы ранее бывшего здесь трельяжного сада. А дальше сад переходит в лес с проложенными в нем дорогами – здесь одиноко стоит архангельский театр.

Интерьер Архангельского дворца. Фото начала XX в.

О владельцах усадьбы, о старой жизни с ее вкусами и интересами расскажут не парадные комнаты, обставленные дворцовой мебелью, бронзой, увешанные картинами, убранные фарфором, мелочами-сувенирами, осветительными приборами. Пополнявшаяся новоделами и просто подделками, эта обстановка холодна и бездушна, как всякая дворцовая. Иное дело – верхняя библиотека. Она занимает целый этаж мезонина правого флигеля около ворот. Здесь в шкафах стояли книги, переплетенные в кожу, большей частью, конечно, французские, громадное количество всевозможных увражей по искусству, в частности по архитектуре, планировке и устройству театров. Эти издания, конечно, тесно были связаны с постройками в Архангельском. Ветви деревьев почти касаются стекол квадратных окон, солнечные блики играют на полу, оставляя в полусумраке шкафы с книгами. За столом фигура Жан-Жака Руссо, сделанная в натуральный рост из папье-маше, как бы приглашает посетителя широким жестом руки войти в это книгохранилище XVIII века[32]32
  Скульптура Ж.-Ж Руссо была выполнена во Франции на основании гравюры художника Ж. Моро Младшего (1741—1814); до сих пор находится в библиотеке Архангельского.


[Закрыть]. Жутко жизненной кажется против света эта кукла, обманчиво-реальная, как всякая иллюзионистическая фигура из паноптикума... Обманно-жизненная, эта кукла [нрзб.] подобна восковому бюсту Людовика XIV работы Бенуа[33]33
  Бенуа Антуан (1602—1717), французский скульптор и живописец. Для своего “Кабинета восковых фигур" изготавливал портретные изображения из раскрашенного воска. Портрет Людовика XIV, один из немногих уцелевших, впоследствии перевезен в Версаль.


[Закрыть] или такому же бюсту князя Потемкина, она стоит на грани между искусством и [мощами]-реликвией. Но здесь, в книгохранилище Архангельского, она, кроме того, символ, символ той эпохи, той культуры, которая в конце XVIII века внезапно открыла человечеству природу, опьянив его чистым воздухом полей и лесов. И кажется – встают рядом с Жан-Жаком образы Б. де Сент-Пьера, Жеснера, Делиля и других авторов-сентименталистов, в какой-то степени пленивших вкусы знатного русского барина-крепостника.

Круглый зал Архангельского дворца. Современное фото

Кое-что о прошлом могут рассказать и оголенные теперь комнатки челяди в другом, соответствующем флигеле у ворот, где сложены вышедшие из употребления, но когда-то висевшие по стенам обрамленные гравюры и рисунки – упражнения учеников юсуповской рисовальной школы.

А экипажи XVIII века, кареты и коляски – парадные, дорожные, выездные, дормезы для долгих путешествий “на своих”, по-своему комфортабельные, устроенные со всевозможными остроумными приспособлениями, – раскрывают частицу той жизни небыстрых темпов, когда переезды составляли не минуты и часы, а дни, недели и месяцы.

После этих впечатлений трафаретными кажутся парадные комнаты Архангельского дворца. И это несмотря на то, что прав был автор оды “К вельможе”, перечисляя художественные сокровища кн. Н.Б. Юсупова[34]34
  Имеется в виду ода А.С.Пушкина «К вельможе» (1830), в которой идет речь об усадьбе «Архангельское» и ее владельце кн. Н.Б. Юсупове (1751—1831).


[Закрыть]; и действительно, до сих пор в обстановку вкраплены ценные произведения искусства, вошедшие и в скупые описания дворца, печатавшиеся в журналах и путеводителях, поразившие когда-то посетившего дворец молодого Герцена. В Архангельском находятся плафон работы Тьеполо, панно и картины Клода Жозефа Верне и Гюбера Робера, двух почему-то очень распространенных в России художников, с которыми кн. Н.Б. Юсупов лично познакомился, сопровождая в заграничном путешествии Павла I и его жену, графа и графиню Северных[35]35
  Имеется в виду поездка в Европу в 1782 г. наследника престола Павла Петровича и его жены Марии Федоровны под именем графов Северных.


[Закрыть]. В аристократической Вене запечатлел его (Юсупова. – Сост.) тогда знаменитый портретист и миниатюрист австрийского двора Фр.Фюгер в широкополой шляпе и плаще, открывающем кружевной «испанский» воротник несколько фантастического покроя. Художник в живом повороте лица и фигуры, в условных облаках фона предвосхищает здесь, подобно своим английским собратьям, тот романтический стиль, которому суждено было развиться на переломе XVIII и XIX столетий. Верно, тогда же, во время поездок в чужие края, были приобретены как сувениры виды Венеции работы кого-то из перспективистов конца XVIII века и некоторые антики – бюст Нерона (?), вазы, неплохие копии с древних мраморов и, конечно, панно Гюбера Робера, чью мастерскую посещали, как видно из записок княгини Дашковой, представители высшего общества, в том числе Павел I с женой в обществе Н.Б. Юсупова.