Текст книги "Венок усадьбам"

Автор книги: Алексей Греч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Так было в Ольгове еще совсем недавно... Разрушение его было планомерным. Дом заняли под санаторий; мебель частью вывезли в Дмитров, частью растащили, частью продали тут же на месте за бесценок... А советские иллюстрированные журналы, конечно, до того Ольговом не интересовавшиеся, напечатали о новом достижении – здравнице в бывшем имении “кровопийц” Апраксиных.

Одной новой страницей обогатилась хроника вандализмов – история гибели памятников старины и искусства в послереволюционной России.

*(* Далее у автора идет текст на отдельно вложенном листе до следующей главы. – Сост.)

На столе сборник шведских музеев “Fataburen” 1932 года. Меловая бумага, прекрасная печать, превосходные и обильные иллюстрации. Несколько статей посвящено усадьбе Скогахольм, целиком разобранной, перевезенной, снова собранной и реставрированной на территории Скансена, знаменитого шведского музея под открытым небом[74]74
  Шведский этнографический музей на открытом воздухе был основан в 1891 году в Стокгольме в парке Скансен на острове Юргорден.


[Закрыть]. Энтузиастам-любителям при общественной денежной поддержке удалось осуществить это истинно культурное начинание. Под слоем штукатурки оказались расписные плафоны, под позднейшими обоями – старые штофы и старые “бумажки” наряду с тонкими росписями того стиля, который во Франции носит название Louis XVI, а в Швеции – густавианского. Восстановлены в комнатах старые расписные кафельные печи, подобрана стильная мебель, осветительные приборы, портреты, частично нарочно заказанные копии-воспроизведения. По кусочку обоев, по лоскуту штофа с сохранившимся узором заказывались точные реплики старинных рисунков, покрывшие снова стены и мебель в доме Скогахольм. Каждая восстановленная мелочь обдуманна и взвешенна – это равно относится и к расцветке гардин на окнах, и к наряду туалетного стола, и к устройству пологов над кроватями. В результате – небольшой стильный дом-музей, частью отделанный еще в барочном вкусе конца XVII века, частью же – в стиле классицизма последних двух десятилетий XVIII столетия, когда Адам впервые использовал в своих образцах для декорировки комнат мотивы росписей Помпеи и Геркуланума. Быстро перекинувшись во Францию, этот новый вкус в отделках помещений был воспринят эпохой Louis XVI, распространившись из Франции по всей Европе вплоть до далеких Швеции и России.

Между тем, глядя на эти тщательно воспроизведенные интерьеры, плафоны, отдельные предметы меблировки, нельзя не отметить, в сущности, далеко не первоклассный их характер. В Ляличах, в Хотени Строгановых, в Никольском-Урюпине, в Райке Глебовых, в Марьине Голицыных, в Отраде Орловых и во многих других местах можно найти росписи во много раз превосходящие те, что украшают Скогахольм. Это равно относится и к мебели, и к отдельным предметам убранства. Перелистывая “Fataburen” за последние годы, нетрудно убедиться в том, что едва ли не каждый сколько-нибудь значительный предмет меблировки, стекла, фарфора, старинной ткани, не говоря уже о картинах, находится в Швеции на известном эстетическом учете. И это в то время, когда после 1917 года десятки тысяч кресел, стульев, диванов, столов ореховых, красного дерева, карельской березы были брошены в России на произвол судьбы. А некоторые ценнейшие предметы, все же попавшие в музеи, тщетно дожидаются починки и реставрации, не говоря уже о публикации в художественных сборниках и журналах.

Впрочем, таковых ведь нет в нищей и обездоленной стране. И в то время как маленькая Швеция любовно и внимательно относится к каждой старинной вещи, к каждому произведению искусства, на территории громадной соседней страны погибают памятники, подвержен‹ные› уничтожению не только в силу равнодушия и непонимания, но в угоды какому-то психическому садизму. В московском Музее сороковых годов[75]75
  Бытовой музей 40-х годов XIX века был открыт в Москве в 1920 году в доме А.С. Хомякова (Собачья площадка, 7) как филиал Исторического музея. Ликвидирован в 1929 году. Дом не сохранился.


[Закрыть] в особняке Хомяковых уже в годы революции усилиями преданных искусству людей производились работы, аналогичные тем, что выполнены в Скогахольме. Здесь тоже восстанавливали расцветку обоев, изучали по документам, мемуарам, воспоминаниям характер обстановки, расположение вещей, организовали выставки, в том числе интерьеров по материалам старинных картин и акварелей. Но понадобилось в Москве общежитие для студентов какого-то учебного заведения, и одним росчерком пера был уничтожен Бытовой музей, точно во всей Москве не нашлось другого дома, кроме этого особняка. А немного ранее также бессмысленно и злостно был ликвидирован Музей мебели в Нескучном дворце, куда усилиями все тех же преданных делу музейных работников свезены были лучшие образчики русской и иностранной мебели из усадеб и частных собраний. Целыми комплектами или отдельными вещами были розданы отсюда вещи для обстановки квартир сильных мира сего.

Немногие сохранившиеся после 1917 года и даже оберегаемые усадьбы-музеи, неповторимые документы искусства и быта прошлого, усадьбы, охраняемые Главнаукой[76]76
  Главнаука – управление Наркомпроса, на которое были возложены учет и сохранение памятников искусства, а также руководство музеями (примеч. ред.).


[Закрыть], были также бессмысленно и равнодушно уничтожены. Один за другим были разрушены музеи в усадьбах, домах и дворцах – в Ограде, Ершове, Введенском, Яропольце, Алексине Смоленской губернии, в Остафьеве, Дубровицах, Никольском-Урюпине, Ольгове, в особняках Юсуповых, Шуваловых, Шереметевых, Строгановых, Бобринских в Петербурге, в Елагинском дворце, Гатчине. Точно нельзя было найти других помещений для всех этих домов отдыха, санаториев, учебных заведений, общежитий. Верно, нельзя было, так как на общем фоне разрушения музейные здания казались иным, благодаря относительной своей сохранности, раздражающим анахронизмом, пережитком прежде всего огульно ненавистного прошлого. Усадьбы эти внушали зависть – и потому их уничтожили. Вещи растащили, распродали... Ведь после первого периода собирательства, накопления старина оказалась – валютой. И для иностранцев русские музеи, книгохранилища, фонды стали не чем иным, как гигантской антикварной лавкой, где по сходной цене можно купить любую вещь. Вот почему с профессиональным интересом осматривал [Харземан], владелец крупнейшего книжного антиквариата в Германии, Музей книги, вот почему на аукционах в Берлине и Лейпциге появились картины, рисунки и гравюры из Эрмитажа, гобелены и мебель из Павловского дворца... Десятки и сотни вещей «национализированных» частных собраний, начиная с иконы и кончая бисерным подстаканником, предлагаются вниманию заграничных покупателей. Так оптом и в розницу уничтожают в России старину и искусство. А в Швеции – оберегают, реставрируют, публикуют каждую мелочь, каждый пустяк. Так поступает “буржуазная” культура. Но ведь все же... культура...

А в России о старом искусстве надо писать лишь в прошлом времени. В России над старым искусством остается лишь положить на могилу венки сплетенных воспоминаний.

Марфино

 Марфино – другой усадебный центр на дороге из Москвы в Дмитров. Марфину Паниных посвящена статья Вейнера[77]77
  Вейнер П.П. Марфино // Старые годы. 1910. № 7-9. С. 115-130.


[Закрыть], виды Марфинского парка были изданы за границей в серии превосходных литографий, получивших довольно широкое распространение. Марфино описал Карамзин...[78]78
  По-видимому, имеется в виду небольшая пьеса Н.М. Карамзина “Только для Марфино”.


[Закрыть]. И усадьба, безусловно, того заслуживала. В ней не сохранился старый дом XVIII века. Но другой, пришедший ему на смену, прекрасно соединился с окружающим ландшафтом. Самое неожиданное в нем – не столько псевдоготический стиль, сколько расцветка – нежно-розовый тон стен. Точно кому-то захотелось поиграть в рыцарскую эпоху, создать здесь, около Москвы, обстановку, созвучную романам Вальтера Скотта...

Дуга изломанного в своем протяжении моста, украшенного аркатурой, отражаясь в воде, образует правильный круг. Краснокирпичная, обнаженная кладка – лишнее звучное пятно в осенней палитре красок; под лучами сентябрьского солнца золотом горят обсыпающиеся на воду, плывущие по ней червонными блестками склоненными ветвями берез оброненные листья. Справа с пригорка смотрится в воду дом во вкусе британской готики, в том стиле англизированной культуры, который и вызвал в России 30—40-х годов Алупкинский дворец Воронцовых, голицынскую Гаспру, а здесь, в центре России, – Быково и Марфино, последние сооружения умирающего барства. Зеленый откос перерезает песчаная дорожка; ступеньками пробегает она с террасы на террасу и, наконец, кончается у пристани, где нарядные острокрылые грифоны сосредоточенно глядят в воду. По кромке берега растут красные клены, желтые липы, белые стволы берез; красочным букетом кажется и традиционный островок, некогда соединявшийся с берегом плотиком-паромом.

Марфино – насиженное дворянское гнездо[79]79
  Марфино известно с XVI века В 1698 году пожаловано Петром I кн. Б.А. Голицыну. В 1728 году продано гр. Салтыковым: владевшим усадьбой до 1805 года. К 30-м годам XIX века имение перешло к гр. В.Н. Панину, для которого архитектор М.Д. Быковский построил в стиле псевдоготики – дворец, мост, конный двор. Паниным усадьба принадлежала до революции.


[Закрыть]. К различным эпохам относятся отдельные его части. Спрятанная среди деревьев, нарядной игрушкой кажется барочная церковь 1707 года, крестчатая в плане, с высокими окнами, с обрамляющими стены пилястрами, украшенными затейливыми капителями и с круглым световым барабаном над средокрестием. Это прекрасный памятник барокко, быть может, лишь чересчур нарядный и пряный благодаря поновлениям, сделанным архитектором Баженовым в середине XVIII века, и характерной расцветке в два тона, розовый и белый. В ограде – могилы, осененные высокими деревьями, под одной из них прах строителя церкви, крепостного архитектора Белозерова, о котором предание, правда неосновательное, сообщает, что был он насмерть засечен помещиком князем Голицыным.

“Вид усадьбы Марфино Московского уезда”. Литография середины XIX в.

Осенью архитектурный марфинский парк кажется прозрачным; четко выступают в регулярном строю высокие и прямые липы, причудливое кружево ажура плетут они своими ветвями на фоне светло-синего неба. Облетевший лист застилает дорожки и траву куртин. За парком, около вала, его ограждающего, откуда открывается такой заурядный, но вместе с тем всегда полный настроения вид на распаханные поля, стоят два уцелевших от XVIII века классических дома с колонными портиками – это здания бывшей псарни, последние свидетели вельможных охот.

Немые спутники былого – белые дома и павильоны с колоннами – подсказывают вид Марфина в его классическом уборе. Судя по двум еще сохранившимся в парке беседкам, в построении усадьбы участвовал изобретательный мастер, хорошо знакомый с основами классики – античным миром и бессмертным творчеством Палладио. Две беседки – одна в конце парка, неподалеку от дома в виде полуротонды, другая над прудом, двухэтажная – как-то невольно заставляют вспомнить работы Львова. Полуротонда, верно, задуманная некогда как украшенная колоннами ниша среди невысокой зелени деревьев, точно перенесена сюда из южных стран – так и хочется представить ее себе над морем, где-нибудь на скалистом уступе; и чудятся в пролетах колонн кусты роз и олеандров, и синее море, и лазурное небо, и в сизом мареве исчезающий скалистый мыс. Здесь же, в Марфине, – это белые колонны, полукругом держащие полусферический купол, белые столбы среди черных стволов обнаженных лип. Одна колонна уже кем-то выбита – и оттого еще бесполезнее, еще никчемнее кажется теперь эта эстетическая затея ушедшей в небытие прошлой жизни. Другая беседка поражает своей оригинальностью – ротонда – самая типичная, с выисканными, прекрасно спропорционированными формами, вознесена на октогональный павильон с арочными пролетами, служащий ей основанием. Разросшиеся кусты скрывают основание, и в неподвижной глади воды отражается лишь второй этаж беседки – круглый колонный храм. Надписи испещряют стены и колонны – вирши, имена, даты – наивные и дикарские попытки дешевого тщеславия сохранить свои имена urbi et orbi...*(* "Граду и миру" (лат.), те. “для сведения всех" – слова, произносимые во время богослужения папой римским.)

В Марфине дом отдыха – во всех комнатах стандартные кровати. Верно, содраны старомодные обои, забелены орнаментальные росписи. Второй раз, как прежде перед французом, покинули дом старинные портреты; Панины и Тутолмины с портретов Вуаля, Рослина, Орлова сошли со стен залов и гостиных и разбрелись по музеям Москвы и провинции. В кладовых и музейных хранилищах встретились они с другими портретами, живописными и скульптурными, работы Шубина и Мартоса, с картинами и мебелью, уцелевшими от разгрома другой панинской усадьбы – села Дугина Смоленской губернии. Марфино еще живет – Дугино же, с его картинами старых мастеров, фамильными портретами, белым залом, украшенным бюстами Паниных, пропало безвозвратно. Даже не оставило оно по себе фотографической памяти, и лишь рисунок сепией в [собирательном] альбоме гр. С.А. Строгановой, промелькнувшем на московском художественном рынке в первые годы революции, дает представление об этой с большим вкусом и роскошью обставленной усадьбе, о громадном доме над прудом и обширном окружающем ее парке, по дорожкам которого проходят женские фигуры в ампирных платьях. Марфино и Дугино – эти две усадьбы являлись чудесными образчиками тонкого, вполне европейского вкуса русского барства в конце XVIII и в первой половине XIX века.

Каменный мост середины XIX века в усадьбе Салтыковых (позднее гр. В.Н. Панина) Марфино Московского уезда. Современное фото

Беседка со статуей Аполлона Бельведерского в парке усадьбы Марфино. Современное фото

Вёшки

 Рядом с роскошным Марфином – скромные, но бесконечно очаровательные Вёшки Алмазовых. Здесь еще сохранился деревянный дом во вкусе классицизма – трогательный и наивный пересказ роскошных загородных дворцов Палладио под Виченцей. Только пересказ из третьих или четвертых уст... По образцу какой-нибудь виллы Меледо строили в Ляличах, в Павловске, в Райке свои дворцы Кваренги, Камерон, Львов. В камне, но всего чаще в дереве копировали их уже анонимные в большинстве случаев архитекторы, возводившие и Рождествено на Истре, и погибшее Прохорово Трубецких, и дачу “Голубятню” под Москвой. Эти доморощенные перефразы в свою очередь служили образцами для строителей деревянных помещичьих домов в Костромской, Ярославской, Тульской, Калужской губерниях, домов, поражающих иногда курьезными формами, оправданными, однако, и логически вытекающими из конструкций. Так, вырождаясь и мельчая, но вместе с тем приспосабливаясь к строительному материалу, рассыпались по России побеги большого европейского искусства. Но точно так же как в полевых анютиных глазках, в безыскусственной луговой гвоздике, так и здесь, в этих подчас наивных постройках, заключена своеобразная прелесть простоты, очарование милой и наивной стилистической несуразности. Именно так воспринимаются Вёшки. В центре плановой усадебной композиции дом с колонным портиком, поддерживающим балкон перед надстроенным над центральной частью мезонином; сбоку отходят, закругляясь, галерейки – галерейки, собственно, состоящие из деревянных столбов, несущих крышу, приводящие к двум совсем маленьким флигелькам.

Пусть традиция, пусть раз усвоенный шаблон продиктовали эту планировку дома – все же, думается, отвечала она старому укладу жизни с желанием отнести подальше, но вместе с тем и не окончательно оторвав от жилых и приемных комнат кухню и помещения челяди, необходимые “задворки” жизни. Различаясь лишь направлением и характером галерей – то круглящихся, то прямых, то открытых, то забранных окнами, – этот план встречается бесконечное число раз – в Райке, Архангельском, Остафьеве, Гребневе, Валуеве, Останкине, Ляличах, Рождествене, Гурьеве [нрзб.], Средникове, Осташове и многих других местах.

В Вёшках же этот пришедшийся по вкусу палладианский план особенно интересен своими малыми размерами. Это архитектурная миниатюра, копия с копии наивного доморощенного мастера, многого не разглядевшего, многое прибавившего от себя. Обстановку внутри дом в Вёшках потерял уже давно, верно, при переходе своем в ведение Петровской сельскохозяйственной академии. Вот почему меньше отразились на нем революционные годы и остались нетронутыми прекрасные, лишь несколько выцветшие плафоны с ампирной орнаментацией в розетках и бордюрах, плафоны с обычным репертуаром аканфовых листьев, грифов, венков и компактных гирлянд. Даже потолки комнат в мезонине были расписаны, свидетельствуя о том внимании к художественной отделке помещений, которое, по-видимому, было свойственно устроителям усадьбы.

Миниатюрный липовый парк непосредственно прилегает к дому; дорожки и аллеи, извилистые и прямые, кажутся теперь, когда разрослись липы, совсем узкими; как обычно, одну сторону сада окаймляет пруд, а перед въездом, против полуциркульного двора-луга, стоит простенькая, также деревянная церковь с колокольней. Все в Вёшках типично и бесконечно характерно для той среднедворянской среды, которая кольцами своих гнезд опоясала древнюю столицу и губернские города центральной России.

Один за другим проходят годы, оставляя все более и более заметные разрушения – ржавеет железо, обсыпается штукатурка, подгнивает дерево; буря и ветры вырывают одряхлевшие дуплистые липы – и нет, давно уже нет заботливой руки, поддерживающей гибнущую, теперь никому не нужную старину. В Вёшках одна за другой рухнули соединительные галереи, обсыпались колонны и уныло ждет дом своего неизбежного конца[80]80
  Усадьба в Вешках не сохранилась (примеч. ред.).


[Закрыть].

Точно забытые могилы, о которых некому позаботиться, стоят еще старые усадьбы, привлекая лишь взоры любопытствующих искателей старины и былого увядшего искусства.

Михалково

 Несколько раз в своих редакционных примечаниях к историческим материалам упоминает Петр Бартенев[81]81
  Бартенев Петр Иванович (1829—1912), русский историк, археограф.


[Закрыть], просвещенный создатель “Русского архива”, о том, что усадьба Михалково была отстроена графом Паниным в подражание взятой им крепости Бендеры[82]82
  В годы русско-турецкой воины 1768—1774 годов генерал-аншеф Панин Петр Иванович (1721—1789) командовал 2-й армией, овладевшей в сентябре 1770 года крепостью Бендеры.


[Закрыть]. Сейчас это указание кажется и странным, и неожиданным. Почти в черту города вошла усадьба; около готических башен ворот – трамвайная остановка; рядом с причудливой старинной архитектурой – жалкие и грязные, окруженные слякотью и нечистотами лачуги рабочих (1926 год); перед липовым парком пруд, куда теперь стекают вонючие отходы с фабрики бывшей Иокиш[83]83
  До 1767 года Михалково принадлежало Дашковым, затем Паниным; с начала XIX века усадьбой владели Иокиш.


[Закрыть]. Но среди этих отвратительных всходов современной цивилизации, которые далеко не выкорчеваны социальной революцией, ради них произошедшей, высятся горделивые даже в своем разрушении остатки былой, великолепной жизни одного из сановников екатерининского времени.

Внимательно приглядевшись к отдельным фрагментам, сопоставив их в один общий композиционный комплекс, нетрудно убедиться в том, что усадьба представляет из себя на редкость хорошо уцелевший ансамбль. Нет только главного дома, зато налицо вся циркумференция закругленного перед ним двора и планировка идеально сохранившегося парка, не потерявшего даже две свои исключительно интересные каменные беседки.

Михалково, где фрондирующий гр. П.И. Панин, которого Екатерина II называла “первым вралем и персональным оскорбителем”. задавал на удивление избалованным москвичам богатейшие пиры и празднества, выстроено, несомненно, Баженовым в том стиле псевдоготики, который процветал в России в 60-х, 70-х и начале 80-х годов XVIII века. В недавние годы напечатанная работа о Чесменском дворце доказывает, что этот расцвет псевдоготики, предшествующий, по-видимому, распространению классицизма в русской архитектуре, был продиктован желанием русской аристократии и даже представителей династии создать некое подобие фамильных замков, освященных преданиями старины, хранящих галереи портретных изображений. Точно проникнувший в дворянство купец, покупающий загородный замок и портреты “предков”, старались случайные вельможи и временщики, а за ними и представители боярства, утратившие свои деревянные хоромы, укрепить, пусть лишь наружно, символически, корни своего воображаемого генеалогического древа. Именно этим было подсказано применение в строительстве готического стиля, вернее, как было доказано, готической одежды барочной архитектуры в развившемся дворцовом и усадебном строительстве. Верно, со временем удастся установить здесь английские, немецкие, даже французские течения как источники заимствований. Готику изучали в Англии архитекторы братья Нееловы, построившие Баболовский дворец в Царском Селе, немецкую готику привез с собой Фельтен, строитель Чесмы, готику в своеобразной амальгаме с московской архитектурой XVII века изучал по увражам и кремлевским башням Баженов, да вслед за ним Казаков, Бакарев и Менелас. Помимо уже упомянутых построек этого стиля, принадлежащих Баженову, нельзя не вспомнить здесь о Петровском дворце Казакова, о Вишенках, усадьбе Румянцевых, Отраде и Нерасстанном Орловых, Красном Ермоловых, Марьинке Бутурлиных; и недаром все эти усадьбы были отстроены теми, кто не по праву рождения, а по прихоти случая были вознесены на первые места в государстве. Вслед за ними и некоторые представители родовитого барства стали тоже строиться в модном стиле – наблюдавший за возведением царицынских сооружений Измайлов возводит в Быкове псевдоготическую церковь, феодально-барочный характер приобретает Тишково Собакиных, с его октогональным домом, церковью и фигурными, точно крепостными башнями. Даже монастыри, церкви и гражданские постройки применяют этот модный стиль. Именно в эти годы пристраивается к Успенскому собору во Владимире его псевдоготическая колокольня, строятся новый, псевдоготический собор в Можайске и очень близкая к нему по стилю церковь в имении Демидовых около Болшева работы Бакарева, сооружается феодальная ограда Голутвина монастыря, возникают в Калуге в псевдоготическом вкусе задуманные торговые ряды. И тем понятнее это увлечение псевдоготикой, что именно этот стиль в глазах людей XVIII века отождествлялся с древнерусской архитектурой. Готической обозначает в своей знаменитой речи Баженов архитектуру Кремля[84]84
  Речь В.И. Баженова при Торжественной закладке Кремлевского дворца 9 августа 1773 года была опубликована в изданных Н.И. Новиковым сочинениях А.П. Сумарокова, затем перепечатывалась в периодических изданиях. (См.: Баженов В.И. Слово на заложение Кремлевского дворца / Сумароков А.П. Соч. М., 1787. Ч.2. С. 267-275; То же // Московский телеграф. 1831. Ч. 41. № 17. С. 115-127; То же // Московские губернские ведомости. 1844. (Прибавления к № 47 при биографии Баженова).


[Закрыть], готическими называет старые хоромы в Петровском графиня Головина, урожденная Голицына, в своих известных записках[85]85
  См.: Головина В.Н. Записки. СПб. 1900. 285 с.


[Закрыть]. Вот почему круги, настроенные преимущественно националистически, то есть духовенство и купечество, не чуждались этого стиля.

Беседка конца XVIII века в усадьбе гр. П. И. Панина Михалково Московского уезда. Фото 1940-х гг.

Взятие Бендер графом Паниным в турецкую войну 1770—1774 годов, впечатление от старых стен турецкой крепости, желание сохранить потомству память о своем подвиге и вместе с тем стремление “облагородить” свою фамилию – вот те причины, которые создали известное требование у заказчика. Исполнитель же замысла – Баженов – логически развивал в пределах господствовавшей смены барочных и классических вкусов “вторые пути” русской архитектуры, пытаясь своеобразно продолжить в XVIII веке исконно русскую, старомосковскую архитектуру. Перед нами точно усилием воображения сделанная попытка начертать развитие явления в воображаемой, нереально существующей среде. И на перекрестии этих встречных фантастных стремлений зодчего и художника возникают Царицыно, Михалково, Марьинка – все эти блистательные вехи “вторых путей” русской архитектуры XVIII века.

На cour d’honneur ведет трое ворот, вернее, три проезда между краснокирпичными башнями, украшенными белокаменными деталями. Средняя их пара, наиболее нарядная, широко применяет в своей декорировке лопатки, стрелы, оконца-бойницы. Но как эти башни, так и другие, боковые; при всем желании своем казаться грозными и хмурыми, на самом деле являются все же чисто декоративными, в особенности на фоне голубого весеннего неба с тающими на нем облаками, с ложащимися по красному полю стен лиловатыми узорчатыми тенями, отбрасываемыми оголенными еще деревьями. Анализ форм михалковских башен, а также круглящихся стен-корпусов между ними, со стрельчатыми окнами и нишами, с треугольными карнизами и зубцами поверху, показывает очевидную родственность михалковской псевдоготики к постройкам Царицына.

Дом занимал место против центральных въездных башен – от него давно не осталось следа, и думается, не был ли он деревянным, временным; непосредственно со двора открываются теперь перспективы липовых аллей – выровненные лиловато-черные стволы и косые тени на дорожках, покрытых прелым прошлогодним листом. Вдали, по краям сада, белеют две беседки. Круглые в плане, частью забранные стенами, частью колоннами с какими-то фантастическими капителями, их венчающими, перекрытые куполом, несущим какое-то пирамидальное, в виде шпиля [окончание], эти беседки являются несомненным прототипом того храмика-ротонды то ионического, то тосканского, то коринфского ордера, которые так часто попадаются в русских усадьбах, а подчас и в церковной архитектуре, образуя один из ярусов звона. Следующий этап после михалковских беседок – “Храм Цереры” в Царицыне; уже совершенно серьезно-классический, если бы не декоративный сноп на куполе, своеобразное видоизменение шпилей, венчающих беседки панинской усадьбы. А вслед за этой ротондой или одновременно с ней возникают “Храм розы без шипов” в Павловске, беседки в Райке, Царском Селе, Ляличах, Званке Державина, ротонды в Братцеве, Петровском, Марфине, Петровском Михалковых против Рыбинска, позднее в найденовском саду[86]86
  Имеется в виду усадьба «Высокие горы» Найденовых в Москве на Садовом кольце близ Яузы (примеч. ред.).


[Закрыть], Константинове, Грузине, Ильинском.

Круглые беседки михалковского сада интересны еще и тем, что они образуют то недостающее связующее звено, которое позволяет с несомненностью вывести происхождение беседки-ротонды от знаменитого памятника Лисикрата, то есть непосредственно от античности, совершенно так же, как церковь в Никольском Львовых восходит к эллинистичным ротондальным храмам в типе того, что сохранился в Тиволи и что так часто встречается в архитектурных фантазиях Тома де Томона. Еще одна деталь должна быть отмечена в связи с михалковскими беседками – их симметричное расположение. Храм-ротонда крайне типичен для английского ландшафтного парка: исключительно редко встречается этот тип сооружения в более старых регулярных французских садах, где, подчиняясь закону симметрии, он повторяется в одинаковых архитектурно-плановых точках. Один только раз еще в истории русского усадебного зодчества встречается этот любопытный стилистический анахронизм – в двух беседках сада Голицынской больницы в Москве, где ротонды эти, украшая каменную набережную над рекой, как бы отмечают архитектурные границы парка.

Город, с его шумами, сутолокой и пылью, надвигается на Михалково. И кто знает, не предназначены ли на слом башни и беседки и не лягут ли завтра под топором двухсотлетние липы, уступив место стандартным рабочим жилищам в духе современной нивелирующей и безличной архитектуры.