Текст книги "Царская экспертиза"

Автор книги: Алексей Ракитин

Соавторы: Ольга Ракитина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Шумилов сразу отложил в сторону верхнюю книгу и принялся за вторую в стопке. Поднял её над столом, руками раскрыл корешки и потряс. Страницы заходили веером; на стол выпали засушенные листочки и цветочки, одним словом, степной гербарий, использованный, видимо, в качестве закладок. Ничего интересного. Алексей отложил книгу в сторону и взял следующую в стопке. Из третьей по счёту выпал первый сторублёвый билет, сложенный вчетверо. Менее чем за минуту Шумилов таким же способом отыскал оставшиеся три. Верхнюю и нижнюю книги в обеих стопках Алексей даже не проверял, будучи уверен, что Хёвинен не стал бы прятать в них деньги. Что ж, расчёт оказался верен. Стало быть Шумилов правильно понял логику, коей руководствовался покойный колдун!

Осмотр ящиков стола позволил Шумилову обнаружить кошелёк с мелкими деньгами на сумму более пятидесяти рублей, мешочек с мелким речным жемчугом, множество картонных и жестяных коробочек с различными минералами и кристаллами, названия которым Алексей не знал. Из них он опознал только серу.

На подоконнике в коробке лежали тёмные комки какого – то вещества. Алексей подошёл поближе, чтобы рассмотреть – это оказался воск. На одной из полок лежал внушительных размеров череп коровы и какие – то кости.

За печкой была устроена лежанка, устланная овчиной, поверх неё было наброшено засаленное вонючее ватное одеяло. В углу сундук, накрытый ковром.

Шумилов на секунду застыл, пытаясь представить, как зимними вечерами ходил здесь Мартти Хёвинен, брал в руки эти самые книги, читал их при свете керосиновой лампы. Алексею стало не по себе. Там, во дворе, на повозке лежало мертвое тело того, кто пытался призвать себе в помощники потусторонние силы, и использовал высушенное бычье сердце и детский череп как проводник тёмных сил смерти. А Алексей – уж так вышло! – не просто вторгся непрошенным гостем в потаённый мир колдуна, он ещё – вольно или невольно – стал косвенным виновником его гибели. Как там, в небесной канцелярии, прощаются такие поступки? Шумилову стало несколько не по себе, даже мурашки побежали по телу. В голову полезли тревожные и совсем несвоевременные мысли. Кто знает, может душа, Мартти – Макария, еще не улетевшая на небо, присутствует в этих стенах и следит за всем, что делает сейчас Шумилов? Народные поверья приписывают колдунам мстительность и способность даже после смерти наказывать обидчиков. И если ради сравнительно небольшой суммы денег Блокула согласился помочь извести бедного Николая Максименко, который не сделал ему ровным счётом ничего дурного, то как он станет мстить виновнику собственной гибели, пусть даже невольному?

Усилием воли Алексей отогнал эти мрачные мысли и принялся планомерно исследовать дом. В банках на полках он обнаружил замоченных в водке давешних могильных мокриц: некоторые растворы выглядели свежими, светлыми и прозрачными. Другие, вероятно, стояли здесь уже давно и приобрели тёмно – бурый цвет. В других банках находился серый порошок, издававший резкий запах. Одна из полок была занята батареей закрытых самодельными пробками бутылок. Суровыми нитками к ним были привязаны кусочки бумаги с надписями по – латыни: «Digitalis Grandiflora», «Hyoscyamus Niger», «Asarum Europaeum», «Aconitum Napellus», «Colchicum Autumnale». Что ж, это был как раз тот случай, когда знание латыни весьма помогло Шумилову. Хотя он не был ботаником, но познаний в области судебной медицины ему вполне хватило, чтобы понять, с чем именно он сейчас столкнулся. Хёвинен вовсю занимался извлечением алкалоидов, то бишь ядов растительного происхождения, сравнительно недавно открытых токсикологами и лишь несколько десятилетий назад сделавшихся предметом научного изучения. Наперстянка, вытяжка из листьев которой готовилась в бутылке с надписью «Digitalis Grandiflora», содержала опаснейший яд дигиталис, приводящий к параличу сердца; а вот в бутылке с надписью «Colchicum Autumnale» колдун, очевидно, накапливался экстракт безвременника осеннего, содержащий яд колхицин. Что ж, со времён Средневековья знахари активно использовали для своих манипуляций растения, содержащие алкалоиды. Посредством этих ядов они молги лечить, а могли и убивать людей. Всё зависело от основополагающей цели, которой они руководствовались.

Да, это, несомненно, была лаборатория колдуна, где он готовил так называемые снадобья. Однако, без его признательных показаний все эти предметы были бесполезны для доказательства причины смерти Николая Максименко в суде. Здесь, в этом доме сейчас не было ничего, что связывало бы Блокулу с Александрой Егоровной или, на худой конец, с Гунашихой: ни журнала с записями, ни приходно – расходной книги, никаких писем и записок.

Оставался неосмотренным сундук, но Алексей Иванович был уверен, что ничего интересного в нём не окажется. Хёвинен явно не был человеком, имевшим наклонность к эпистолярному жанру; да и то сказать, при его образе жизни и ремесле вести дневник – это то же самое, что добровольно писать донос на самого себя. Шумилов, однако, сбросил с сундука ковёр и открыл крышку. Предчувствия его не обманули и на этот раз: сундук оказался заполнен пустыми бутылками и разной ветошью. И то, и другое, очевидно, было совершенно необходимо в колдовском занятии; бутылки требовались для хранения и розлива разнообразных растворов, а ветошь была нужна для их фильтрования.

Шумилов вышел во двор, прошёл в один сарай, в другой – там не оказалось ничего достойного внимания, кроме пучков каких – то трав, подвешенных в душной темноте под самой крышей. Видимо, эти постройки имели сугубо хозяйственное значение. Однако, как обратил внимание Алексей, на свежем воздухе наваждение о присутствии мстительного духа колдуна исчезло.

Оно было и к лучшему. Пора было заканчивать этот затянувшийся осмотр.

Алексей вернулся к возку Хёвинена, распряг лошадь, дабы она имела возможность свободно перемещаться по двору и голодным ржанием раньше времени не привлекла внимание соседей. Из бочки с водой набрал пару вёдер и поставил их в тени сарая. Лошадь захочет пить и без труда найдёт воду; некошеной же травы во дворе было вполне достаточно для того, чтобы она смогла подкормиться. Впрочем, не удовлетворясь этим, Шумилов засыпал ей в ясли овса, мешок которого обнаружил в сарае. Итак, в течение ближайших суток лошадь будет сыта и напоена. Теперь предстояло приложить последнее усилие. С немалым трудом Шумилов вытащил тело колдуна из возка и уложил его перед слегами. Сняв с себя одежду Хёвинена, Алексей натянул на него рубаху и сапоги, а обрезанную шинель бросил в возок. Тело колдуна перевернул на правый бок, чтобы выступившие трупные пятна по возможности замаскировали следы от ударов нагайкой. Подумав немного, Шумилов вытащил тело из тени забора на самый солнцепёк.

Забрав из возка свой полотняный пиджак, освободил перевязанный платком подбородок, он вышел через калитку на пустынную улицу. И вроде бы остался никем не замечен.

Проходя мимо дома Варварихи, решил зайти к ней: там всё – таки оставался его чемоданчик, следовало его забрать. С хозяйкой попрощался очень душевно, сказал, что подыскал квартирку на берегу Дона, туда, дескать, и переберётся. Купил у Варвары напоследок один из её пуховых платков, чем несказанно её порадовал.

Антонин ждал Шумилова в условленном месте. Он выглядел очень встревоженным.

– Ну как, всё ли в порядке? – обратился он Шумилову, когда тот разместился подле него на козлах.

– День – что и говорить! – выдался очень тяжёлым, – вздохнул Алексей Иванович. – Но возникшие проблемы мы разрешили, полагаю, с минимальным для нас ущербом. Сейчас мы поедем ко мне, надо бричку поставить на место, да и кобылке отдохнуть, а заодно обсудим создавшееся положение.

По дороге в город Алексей рассказал Антонину о том, что увидел в доме колдуна: о детском черепе на столе, батарее бутылок с разнообразными настоями, о залитых водкой мокрицах, бычьем сердце над входом в дом, проткнутом стальными спицами. Затем, покончив с описательной частью, перешёл к анализу:

– Хёвинен нам прекрасно объяснил, чем именно руководствовалась Александра Егоровна, потребовавшая повторного судебно – химического исследования. Дело тут вовсе не в её невиновности, а в брутальном расчёте: она знала, что яд, который дал ей Блокула, – это биологический токсин, не поддающийся определению современными средствами. То есть это никак не мышьяк. Она справедливо полагала, что экспертиза не найдёт того, чем она Николая не травила. Поэтому, когда мышьяк был всё же найден повторной экспертизой, она, полагаю, пережила что – то сродни шоку.

– После рассказа Хёвинена мне тоже непонятно, откуда взялся мышьяк? – спросил Антонин.

– Версий может быть несколько. Первая и наименее достоверная: мышьяк действительно попал при вскрытии, в силу того, что аптекарь перепутал банки с мышьяком и сулемой. Я в эту версию не верю. Объяснение притянуто за уши. Такое совпадение: отравление человека и ошибка аптекаря! Это слишком для одного расследования. Версия вторая, куда более достоверная: Александра Егоровна действовала не одна, существовал второй отравитель, который ничего не знал о её намерениях. Этот неизвестный убийца предпринял попытку отравления одновременно с Александрой Егоровной и независимо от неё. Здесь подозреваемых может быть несколько: мать Александры Егоровны, её любовник Резнельд и, наконец, сестрица любовника. Каждый из них мог иметь собственный мотив для убийства Николая. Третья версия: техническая, так сказать, ошибка отравителя. Возможно, Хёвинен при изготовлении яда использовал посуду, хранившую следы мышьяка, может сама Александра Егоровна в ходе манипуляций допустила небрежность… У неё ведь хранился в доме мышьяк, не следует это забывать! Трудно сказать, в силу чего возникло такое загрязнение, но этой версией пренебрегать нельзя. Она, кстати, представляется мне даже более достоверной, нежели ошибка аптекаря, выдавшего мышьяк вместо сулемы.

Какое – то время они ехали молча, затем Шумилов продолжил свои рассуждения:

– В происшедшем меня удивляет следующее обстоятельство: почему Александра Егоровна сопротивлялась первому вскрытию, на котором настаивал доктор Португалов? Ведь на тот момент никто не вёл речь об отравлении и о судебно – химическом исследовании тоже. По сути дела, неумное поведение вдовы и её глупейшие нападки на доктора, с обвинениями Португалова в вымогательстве, не только сделали вскрытие неминуемым, но и привлекли опасный интерес к смерти Николая!

– А мне как раз – таки это очень понятно. Надо знать Александру. При всей своей нахальности и желании непременно поставить на своём, она мыслит довольно примитивно и действует непредусмотрительно. В ней причудливо сочетаются хитрость и глупость! Когда она столкнулась с сопротивлением Португалова, то действовать дипломатично не смогла просто в силу склада характера; ей вожжа под хвост попала, дескать, как так, он мне перечит, да я сейчас его в бараний рог согну!

– Пожалуй, я соглашусь с вами, – отозвался Алексей. – Логика в её поступках решительно отсутствует. Я тоже об этом думал. Сначала она записывает всё имущество на Николая – а ведь это, согласитесь, поступок преглупый с точки зрения делового человека! – а потом начинает искать хитроумные способы избавления от надоевшего мужа и возврата капитала.

– Делами пароходства, как и всем остальным, она сама заниматься не умела и не хотела. Вот пикнички, чаёк в саду, ночная ловля сома, а потом валяние в пуховых перинах до самого вечера – это по ней. Наряды, опять же и все эти вьющиеся вокруг неё аристархи… Это ж так забавно! Я, знаете ли, даже бывать у них перестал в последние месяцы. Как приеду – Николая никогда нет, а она с этим прохвостом. Еду к Коле в контору – он уставший, везде ему надо поспеть; приказчики, поставщики, строители – все ждут его слова, всем он нужен. Нам даже поговорить, бывало, некогда. Эх… да что там… Конечно, где уж ей было просчитать на шаг вперед: что будет, если вдруг её семейная идиллия даст трещину? Нет, это слишком сложно для нее!.. Не такой она человек. Она всегда отличалась импульсивностью. Помню, это было уж года как три тому назад, меня тогда этот случай поразил. Я приехал в Ростов на неделю, и вечер проводил у них. Собралась компания небольшая, а дело было в июне. Засиделись допоздна. И такая, знаете ли, луна была яркая, огромная… Я вышел на террасу, говорю – смотрите, какая луна, должно быть на Дону сейчас красиво. И эта дурища подхватила: хочу, говорит, кататься. И никакие возражения не принимала – ни то, что Николаю в шесть утра надо было быть на пристани, проследить за погрузкой какого – то важного груза, ни то, что гости не одеты для ночной прогулки по воде, ни то, что капитан катера где – то на берегу… Что же вы думаете? Тут же послала мальчика с запиской к капитану. И уже через час мы стояли на палубе катера, пили шампанское и любовались лунной дорожкой. Сумасбродство чистой воды.

– Но обратите внимание, Антонин, в подготовке отравления она проявила большую волю и упорство. Только представьте себе на минуточку, как это всё происходило: она притворялась любящей женой – чтобы Николай раньше времени не догадался о её планах и не предпринял бы каких – нибудь упреждающих мер – а сама тем временем обдумывала, где раздобыть яду? Догадалась купить в лавке потраву для крыс. Но потом сходила к Гунашихе, и та ей отсоветовала – дескать, опасно, сразу все догадаются. Гунашиха направила её к Блокуле… Потом Николай заболел, и она выжидала – может, сам умрет. Короче, это всё не в один день делалось. Так вот я и думаю – одна ли тут импульсивность? Нет, Антонин, тут иное – и злонамеренность, и расчётливая жестокость.

– Я думаю, Александру очень сильно настраивала против Николая её мать, да и вообще весь клан Дубровиных. Николай мне сам говорил неоднократно, что её дядя и муж тетки, Сичкин – астраханские родственники – неоднократно пытались вытеснить его из Донского филиала. Это было уже после смерти Егора Митрофановича. При нём – то они тихо сидели, потому как он был – всему голова, и чрезвычайно Николая ценил.

Заехав в родительский двор, Шумилов пригласил Антонина Максименко в свою комнату.

– Всё – таки, Антонин, если разобрать, Александра Егоровна и здорово промахнулась: мужа устранить смогла, а вот закона о наследовании не учла, – подытожил Алексей Иванович. – Теперь имущество уже не её, а ваше!

– Да, Алексей Иванович, но только брата мне уже не вернуть. И это навсегда, – с горечью произнес Антонин. – Что же мне делать? Посоветуйте! Как их наказать?

– Именно об этом мы сейчас и поговорим. Вы установили имя нотариуса, зарегистрировавшего акт дарения?

– Да. Я даже получил выписку из его реестра, где указаны реквизиты акта и его основные свойства.

– Вы уже заговорили юридическими терминами. Это радует. Появляется прекрасный повод для обращения в окружной суд с обвинением Дубровиных в препятствовании вам во вступлении в права наследования. Но об этом чуть позже. Начнём мы сейчас с другого: составим документ в двух экземплярах, описывающий всё, услышанное нами от Мартти Хёвинена сегодня. С точки зрения закона, вполне корректно считать сказанное им перед смертью, заявлением, сделанным в присутствии двух свидетелей. Экземпляры будут идентичны, оба будут подписаны нами, один напишите вы, второй – я. Вы заберёте мой экземпляр, я – ваш. В этих документах будут описаны обстоятельства, при которых Хёвинен был вынужден ответить на мои вопросы, но в силу понятных причин будет обойдён молчанием факт последовавшей смерти. Не будем облегчать работу наших противников.

– А для чего мы их напишем?

– Для возможного предъявления суду либо полиции.

– Понятно.

– Далее. Вам, Антонин, придётся действовать сразу в нескольких направлениях, причём уже без прямой связи со мной, ибо я, полагаю, скоро покину Ростов. Вы найдёте хорошего юриста по общему праву, если точнее, специалиста по наследованию. Ему даже гонорара платить не надо будет, уверяю вас; узнав обстоятельства дела, любой нормальный юрист возьмётся вести ваше дело из расчёта получить бенефицию после выигрыша. Имея такого юриста в качестве консультанта, вы возбудите дело в окружном суде, обвинив Дубровиных в несоблюдении законодательства о наследовании и противодействии вам во вступлении в ваши законные права. Запомните: чем больше противная сторона будет строить препон, терять, уничтожать и прятать отчётность, не предоставлять требуемую документацию, физически не допускать вас в контору компании, тем лучше для вас. Чем более они погрязнут в этом деле, тем страшнее для них окажется расплата. Если бы они были действительно умными людьми, то всё ваше отдали бы сразу, не дожидаясь вашего обращения в суд. Не решит дела окружной суд, поднимайтесь до суда высшей инстанции, в уголовную Палату, затем далее – в Сенат. Уверяю вас, авторитет каких – то там дубровиных на Сенат Российской империи не подействует. Они потеряют целое состояние на одних только гонорарах адвокатам, поскольку по наследственным делам адвокаты работают от процента.

– Вы вселяете в меня оптимизм, – улыбнулся Антонин.

– В этом отношении я настроен весьма оптимистично. Попутно вам следует добиться открытия дела по обвинению Александры Егоровны в убийстве Николая. Идти к окружному прокурору и орать у него в кабинете – да, буквально орать! – требовать ознакомления с материалами следствия, добиваться новой экспертизы и любой ценой тащить Александру в суд. Придираться ко всему, к чему придраться можно, оспаривать любое мнение, идущее вразрез с данной мною установкой. Для этого вам потребуется хороший консультант из присяжных поверенных, специалист по уголовным делам.

– Я смогу сослаться на признания Блокулы?

– Боюсь, что нет. Более того, я вообще испытываю сильные сомнения относительно судебной перспективы этого дела. Отправить Александру на каторгу вы, скорее всего, не сможете. Открытие расследования и последующий суд решают совсем другую сверхзадачу: создание сильного эмоционального давления на Александру Егоровну. Она должна занервничать, у неё должно появиться чувство, будто её обложили, она должна жить с ощущением цейтнота, фатальной нехватки времени. Как обложенный волк она помчится туда, куда её направят загонщики, то есть мы с вами…

– И куда же именно? – не понял Антонин.

– Ко мне, в Санкт – Петербург, в «Общество взаимного поземельного кредита», покупать там большой ломоть земли с дисконтом. Я буду её ждать и, надеюсь, сумею предложить ей неожиданную комбинацию.

13

Аристарх Резнельд как – то назвал Шумилова «паяцем» и в этот вечер Алексей Иванович именно таковым себя и ощущал. Более чем за два часа до бенефиса совершенно ему неизвестной (но, по общему мнению, чрезвычайно одарённой) актрисы Арсеньевой он уже облачился в накрахмаленную французскую рубашку и затянул на шее батистовую бабочку. В условиях ростовского климата соблюдение этикета в одежде, по крайней мере, летом, превращалось в сущую пытку. За полтора часа до начала представления он заехал к Александре Егоровне Максименко, дабы сопровождать её в театр. И только тут с удивлением узнал, что правила хорошего тона в понимании местного купечества не велят приезжать к началу представления. Уважающие себя деловые люди, как вскоре убедился Шумилов, имели обыкновение опаздывать на десять минут или даже четверть часа, встречаться в фойе, шумно приветствуя, и обнимая друг друга, затем проходить в купеческую буфетную, где они без устали роились всё первое отделение, переходя от столика к столику и обсуждая последние новости.

Театральные буфетные, к удивлению Шумилова, оказались привязаны не к классности проданных билетов, а к сословной принадлежности посетителей и условно именовались «дворянской», «купеческой» и «разночинной» или «бесклассной». Александра Максименко не без самодовольства рассказала Шумилову, что «купеческая» буфетная намного лучше «дворянской», как обстановкой, так и поварами. Алексей Иванович был немало удивлён, увидев помещение, весьма напоминавшее дорогой ресторан, с полной сервировкой столов и обилием сложных горячих блюд в меню. Представители торгово – промышленной элиты города здесь сытно и вкусно кушали, не забывая отдать должное изысканному спиртному. Зал вполне приличных для буфета размеров – на восемнадцать столов – был занят весёлыми парочками и компаниями более чем наполовину. У Шумилова закралось подозрение, что все эти люди явились в театр с единственной целью набить утробу.

Александра Егоровна не стала отставать от окружающих и попросила холодной телятины с шампанским. Таких посещений театров в жизни Шумилова ещё никогда не было.

Появление Александры Егоровны в сопровождении неизвестного местной публике мужчины не осталось незамеченным присутствующими. Алексей Иванович очень скоро понял, что госпожу Максименко здесь знали многие, причём демонстрировали отношение к ней в высшей степени уважительное. Не прошло и пяти минут с момента их появления, как официант принёс «от стола Абрама Ефимовича с выражением глубокого почтения – с передачу – с». «Передача» оказалась бутылкой шампанского «veuve Clicquuot», а сам Абрам Ефимович с поклоном поднял рюмку коньяку. Затем была поднесена ещё одна бутылка шампанского; жёлто – золотистый «Ruinart» прислал представительный мужчина с золотой цепью через всё брюхо в палец толщиною. Шумилов стал всерьёз опасаться, что посещение театра на языке Александры Максименко – это всего лишь эвфемизм, равнозначный понятию «напиться», ибо выпить три бутылки шампанского в первом отделении спектакля, по его мнению, было явным перебором.

Никто из присутствовавших к их столику не подходил, хотя многие издалека кланялись Александре Егоровне и, видимо, живо обсуждали факт её появления. Шумилова рассматривали пристрастно, он чувствовал на себе взгляды многих глаз, и это было чрезвычайно неприятно; однако он стоически играл роль ничего не замечавшего ухажёра, прекрасно понимая, что именно с этой целью хитрая вдовушка устроила весь этот «выход в свет». На его счастье поднесённые бутылки не были немедленно открыты, и Александра Егоровна распорядилась отнести и передать их слуге, дожидавшемуся перед театром в коляске. Вдовушка пребывала в прекрасном расположении духа, беспрестанно щебетала, рассуждая по большей части о сущих безделицах и отвлечённых материях, в которых мало что смыслила.

Шумилов надеялся, что пройдя в зал, Александра Егоровна усмирит фонтан собственного красноречия, но надежде этой не суждено было сбыться. Усевшись во время антракта в ложе, она принялась было рассказывать ему о наиболее примечательных людях, замеченных в зале, но все её характеристики сводились к сентенциям, типа, «тот весьма и весьма состоятелен», а «этот чрезвычайно богат». Шумилов отделывался более или менее односложными ответами и чувствовал себя в обществе этой женщины совершенно не в своей тарелке.

Сама госпожа Арсеньева, может быть, и была актрисой чрезвычайно одарённой, но Шумилов этого понять так и не смог, поскольку у Александры Егоровны во втором отделении открылась сначала отрыжка, а затем икота. Видимо, холодная телятинка, отлакированная шампанским, легла в желудке, не совсем так, как должна была. Впрочем, Александра Егоровна отнеслась к физиологическим проявлениям жизнедеятельности собственного организма с завидной толикой самодовольства и нисколько не смутилась; Шумилов же от приключившегося конфуза испытал куда большее смущение, нежели она сама.

Не дождавшись окончания второго отделения, Александра увела Шумилова покататься по городу, благо в её распоряжении был прекрасный, на рессорном ходу, собственный экипаж с кучером. Алексей истолковал предложение покататься таким образом, что вдова пожелала привнести в их общение романтическое настроение, и заподозрил, что этим вечером с её стороны должны последовать намёки, либо открытые предложения, интимного свойства. Все попытки Алексея Ивановича навести разговор на обсуждение вопроса о покупке земли оказались безуспешны: Александра Егоровна отшучивалась и не желала говорить на эту тему. Из этого Шумилов заключил, что данный вопрос с ним будет обсуждать вовсе не она; в ближайшее время, возможно, прямо этим вечером, должен будет проявить себя подлинный инициатор этой сделки, тот человек, о существовании которого Шумилов подозревал, но знаком с которым до сих пор не был. Алексей Иванович считал, что таковым лицом является мать Александры Варвара Андреевна Протасова.

Вечерняя прогулка в коляске, в ходе которой была опорожнена вторая бутылка шампанского, добавила голове хмеля, а рукам смелости. Вдова вела себя на удивление шустро, словно была не обладательницей миллионного состояния, а обычной кафешантанной певичкой, отправившейся на прогулку с дарителем дорогого букета. Она откровенно прижималась к Алексею Ивановичу, перепачкала его светлый пиджак губной помадой и тушью, хватала руками за брючный ремень и вообще вела себя с ним так, словно они уже давно были любовниками. Александра Егоровна явно форсировала события, только Шумилов не мог понять, для чего именно: то ли оттого, что вопрос со сделкой требовал безотлагательного решения, то ли этот самый вопрос был всего лишь оправданием для очередной интрижки беспутной вдовушки.

Когда они подъехали к дому Александры Егоровны, та развязно предложила Шумилову «зайти и допить шампанское». По мере движения по комнатам энергичная вдова теряла предметы своего туалета – перчатки, веер, туфли, сумочку – и в одной из неосвещённых комнат она предприняла решительную атаку на Шумилова. Алексей Иванович сначала был притиснут к стене, а затем повален на рядом стоявший диван; Александра Егоровна явно преследовала самые решительные цели, и Шумилов даже подумал, не стоит ли ему уступить женскому натиску? Соблазн таким вот опосредственным образом унизить Аристарха Резнельда был велик, но Алексей Иванович предпочёл не использовать благоприятную ситуацию прежде всего потому, что не верил в искренность Александры Егоровны и подозревал, что сцена его общения с нею на диване протекает на глазах постороннего лица, возможно, даже не одного.

Поэтому Шумилов пресёк все поползновения купчихи на интимность и заявил, что он сейчас уезжает. Александра Егоровна как будто бы мигом протрезвела, взяла себя в руки и вполне будничным тоном попросила подождать пару минут. Она вышла из комнаты и до слуха Шумилова донеслись приглушённые женские голоса, что – то живо обсуждавшие в соседней комнате. Алексей Иванович улыбнулся: госпожа Протасова, стало быть, всё это время занимала позицию за дверью. Видимо, подслушивать и подглядывать друг за другом было вполне в традициях этого дома.

Очень скоро Александра Егоровна вернулась в сопровождении женщины, которая действительно оказалась её мамашей. Шумилов не без любопытства рассматривал маленькую, тучную, быструю в движениях нечёсаную женщину, которую ему довелось видеть в первый раз. Может быть, в далёкой молодости она и была весьма привлекательна, но сейчас её шея, покрытая пигментыми пятнами, вызывала отвращение, а лицо с опущенными вниз уголками рта, имело выражение, характерное для неисправимого брюзги. Как очень скоро понял Алексей Иванович, эта женщина являла собой типичный образчик ленивой умом, но самодовольной купчихи, презирающей всякого, кого считала беднее. После краткого взаимного представления Протасова заговорила с Шумиловым нелюбезно, отрывисто, чуть ли не лая:

– Господин Щумилов, вам давно известно о нашем намерении приобрести землю. Огласите свои условия и давайте решим, как нам действовать далее.

Протасова даже не предложила сесть, они так и разговаривали стоя на пороге комнаты. Политеса у этой госпожи было ещё меньше, чем у её дочки, но Шумилов решил ей подыграть, изобразив из себя человека жадного и неумного. Для него было очевидно, что именно с такими людьми Варвара Андреевна предпочитала иметь дело.

– Я бы хотел, мадам, чтобы были соблюдены определённые кондиции. Свою долю я бы желал видеть не менее чем пятьдесят тысяч рублей серебром. Кроме того, ещё тысяч двадцать – тридцать следует положить на оплату моих помощников. Таким образом, моя общая комиссия должна быть не менее семидесяти – восьмидесяти тысяч. Извините, менее никак – с. Если менее, то мне это дело неинтересно. За эти деньги я могу в самое ближайшее время, скажем, до середины августа предложить вам один или два больших участка в Европейской части России, оценённых в восемьсот тысяч рублей. Мы сможем их переоценить не менее чем на минус двадцать процентов, то есть, вам они будут предложены не за восемьсот тысяч, а за шестьсот сорок тысяч рублей. За вычетом моей комиссии ваша чистая экономия составит никак не менее восьмидесяти – девяноста тысяч серебром.

– Уж больно вы много ломите, господин Шумилов, – поморщилась Протасова. – Вы на половину моего дисконта лапу накладываете!

– Извините, мадам, этот дисконт не ваш. Этот дисконт появится лишь благодаря мне и моим товарищам. Замечу, что двадцать процентов – это минимум, реально мы сможем написать куда больший процент снижения оценочной стоимости. Полагаю, он составит четверть или даже тридцать процентов оценки. Так что ваш дивидент реально превысит сто тысяч. Кроме того, участок зачастую продаётся по цене куда больше той оценки, с которой выставляется на торги. То есть надел на восемьсот тысяч может быть продан и за восемьсот пятьдесят тысяч, и за девятьсот. Торги – то конкурентные. Для того чтобы вам никто не перебил сделку, мы ваш участок вообще не будем включать в список торгуемых земель. Поэтому вам никто конкуренцию составить не сможет: спокойно придёте и купите свою землю в обход аукциона. А в протокол аукциона мы внесём запись о том, что покупка состоялась именно на аукционе. Помилуй Бог, Варвара Андреевна, для вас мы создадим все условия, чем же вы недовольны?

Протасова как будто заколебалась. Она пытливо вглядывалась в глаза Шумилова, стараясь прочесть в них нечто такое, чего там точно никак быть не могло. А Алексей, видя борения в душе купичихи, усилил нажим:

– Здесь дело такое, мадам, жадничать нельзя. Подмазывать надо хорошенько, если хотите, чтобы всё покатилось ладно. Все ведь умеют считать, чай не дурные, ведь люди с бухгалтерским образованием! Мои люди ведь будут видеть ваш дивидент. Что ж, вы хотите хапнуть больше ста тысяч рублей, а моему оценщику пожалеете десятку тысчонок?

– Мне нужен будет участок больший, чем на восемьсот тыщ, – довольно бесцеремонно перебила его Протасова. – У вас есть надел на мильон двести тыщ?

– Найдём – с.