Текст книги "Царская экспертиза"

Автор книги: Алексей Ракитин

Соавторы: Ольга Ракитина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– На самом деле вариантов несколько. И это, кстати, не есть хорошо, поскольку, поверь моему опыту, если путей несколько, то все они ведут в тупик. Скажите, Антонин, вы вроде бы собирались уехать к родителям?

– Да, собирался на днях.

– Это далеко?

– В Таганрог.

– Можно вас попросить отложить отъезд? Не знаю, как повернётся дело, но может статься, что потребуется ваше участие.

– Конечно. Как скажете. Всегда можете на меня рассчитывать, – с готовностью отозвался Антонин Максименко.

9

Шумилову было совершенно очевидно, что розыск загадочного «Блокулы» нельзя проводить в лоб. Действовать в открытую значило погубить всё дело. «Блокула» уже предупреждён Гунашихой о том, что может появиться шпион, осведомлённый об отравлении Николая Максименко. Как только соседи предупредят «Блокулу» о том, что некий мужчина пытается навести о нём справки, колдун моментально всё поймёт и примет ответные меры. По большому счёту даже неважно было, что именно он сделает – убежит из Ростова, или просто уничтожит следы своей преступной деятельности – в любом случае этого человека не удастся застать врасплох и добиться рассказа о его участии в отравлении. А ведь именно сознание «Блокулы» позволяло доказать умышленное отравление Николая Максименко женою.

Нет, действовать следовало очень осторожно, никого ни о чём прямо не расспрашивая и по возможности не привлекая к себе внимания. Алексей довольно долго размышлял над тем, как ему поступить и, в конце концов, выбрал, как ему казалось, оптимальный вариант. После обеда он заявил матери, что должен будет ненадолго уехать.

– Всего лишь на несколько дней, – успокаивал он огорчившуюся матушку.

– А куда?

– Здесь неподалеку. Дела неотложные требуют. Но зато потом, обещаю, десять дней никуда не буду отлучаться, – на самом деле Шумилов не очень – то верил в исполнимость подобного обязательства.

Матушка посокрушалась, что вот, дескать, в кои – то веки приехал родителей навестить, а каждый день куда – то убегает, дома бывает мало и постоянно остаётся некормленый – непоеный. Но это добродушное ворчание было лишь только проформой, данью традиции, уж Алексей – то Иванович прекрасно знал, что на самом деле Анна Николаевна чрезвычайно гордилась сыном, таким умным, красивым и успешным, который в самом Петербурге уже уважаемый человек.

– Я тебе на дорожку соберу корзинку: вареники с вишней, сметанки там, винограду… – решила было матушка.

– Нет, нет, нет! И не думай, ничего не возьму, – категорически отказался Алексей.

Разумеется, он отказался не просто так: он никак не мог появиться на Аксайке с корзиной, из которой торчала бы матушкина снедь. Это не вязалось с легендой, которую он для себя выработал, ведь ему предстояло изобразить из себя приезжего, желающего снять недорогое жилье на небольшой срок. Для большей убедительности Алексей взял с собою небольшой немецкий чемодан с обитыми латунью углами, облачился в светло – серый дорожный костюм, подобающий приезжему из дальних губерний человеку, взял извозчика да и махнул на Аксайскую улицу.

Около четвёртого часа пополудни, он уже подъехал к нужному кварталу, отпустил извозчика и пошёл по тропочке вдоль заборов. За заборами на его приближение ленивым лаем отзывались собаки. Солнце припекало не на шутку, даже густая тень от шелковиц и вишен, высаженных вдоль тропинки, не спасала. В дорожном костюме было жарко, шляпа немилосердно давила голову и Алексею пришлось сбросить с плеч пиджак, чтобы почувствовать себя хоть немного комфортнее. Подходя к колодцу, Алексей поравнялся с женщиной, нёсшей на покатых плечах коромысло с двумя полными ведрами воды. «Хорошая примета», – подумал Шумилов, непроизвольно отметив, сколь ловко двигалась она с тяжелой ношей. Женщина взглянула на него с любопытством и Алексей, приподняв с улыбкой шляпу, поприветствовал её:

– Бог в помощь, сударыня!

– И тебе, мил человек, здравствовать, – ответила она ласково.

– Не подскажете, кто тут у вас сдаёт комнату? Вот, приехал в Ростов на лечение. Говорят, климат тут у вас хороший. А то в центре, в гостинице, уж больно цену ломят.

– Да Варнавиха, наверное, пустит жильца. Ступайте до конца улицы, там увидите по правой руке домишко о трёх окон, ставни зеленые в белом кружеве. Там она и живет.

Алексей в точности выполнил указание, но никакого домика с зелеными ставнями не обнаружил. Улица была пустынна, словно мор выкосил весь народ. В такую жару все жители благоразумно прятались в прохладе комнат, за наглухо закрытыми ставнями. Самые энергичные домохозяйки могли заняться каким – то рукоделием, а самые мудрые ложились спать. Полуденный сон в этих краях был такой же традицией, как сиеста в Испании. Шумилов, досадуя в душе, покрутился на месте, а потом догадался посмотреть на другой стороне улицы. И точно, он быстро отыскал как раз такой домишко – в три окна с зелёными ставнями. Вот только никакого белого кружева на них не наблюдалось. «Да уж, – крякнул про себя Алексей, – в общении с местными жительницами всегда нужно делать на всё поправку: если она говорит «по правой руке», то стало быть имеет в виду свою правую руку, а поскольку стоит лицом ко мне, то для меня эта сторона левая. А «белое кружево по ставням» – это такой ориентир, которого я при всём желании увидеть не смогу, поскольку ставни прикрыты и это самое кружево обращено к окну. Вот уж воистину, не верь ушам своим!»

Шумилов стукнул в калитку. Во дворе дома за покосившимся забором тут же залаяла собака. Из дверей летней кухни вышла молодая женщина, неся в руках тазик с мокрым бельем. Увидев Алексея Ивановича, стоящего за воротами, прикрикнула на собаку и звучным голосом спросила:

– Кого – то ищете?

– Здравствуйте. Мне сказали, у вас можно остановиться пожить. Варнавиха – это вы?

– Да, это я. – Женщина поставила таз на скамейку, вкопанную рядом со столом, установленным прямо на земле в тени высокой черешни, и подошла к забору, вытирая руки о передник.

– Мне сказали, что у вас можно снять комнату.

– А вам надолго? – с интересом спросила она, оглядывая фигуру Алексея, его вспотевшее лицо, чемоданчик в руке.

– Пожалуй, нет. Я тут в отпуске. Приехал поправить здоровье. Сам – то я из Петербурга. У меня бронхиальная астма, врачи сказали, что ваш климат мне будет полезен. В Ростове, говорят, сухо и жарко. Вот и приехал… сушусь и жарюсь. – Шумилов улыбнулся.

– А – а, болезный, стало быть… – протянула женщина. – Да, комнатка есть. Проходите, можете посмотреть. Не знаю, как вам покажется – удобно ли. Дорого не возьму.

– Да по мне главное – не удобство, я человек неприхотливый. Мне важен воздух ваш и солнце. Я гулять буду, моционы совершать, книжки читать… хлопот не доставлю, поверьте.

– Ну, насчёт солнца и воздуха так этого добра у нас навалом, – засмеялась женщина, показав белые ровные зубы, – паспорт у вас есть?

– Конечно, а как же!

– Надо будет зарегистрировать, у нас с этим строго. Я квартального приглашу вечером, он перепишет.

Так Алексей Иванович Шумилов сделался законным обитателем здешнего квартала. Хозяйка оказалась вдовой с двумя ребятишками, очень добродушная, говорливая, с живым и непосредственным взглядом на мир. Не прошло и трёх часов, как Алексей уже знал немудреную историю её жизни – воспитание в строгом родительском доме, замужество, дети, нелепая смерть мужа на местной табачной фабрике, последующие мрачные прелести вдовства. Весь день Варвары проходил в хлопотах по хозяйству, как, впрочем, и у всех обитателей Ручейников. Корова, пара свиней, куры и гуси – всё требовало ее внимания. Кроме того, женщина владела полезным ремеслом, существенно облегчавшим жизнь – вязала пуховые платки, хорошо расходившиеся зимой. На заработанные от продажи деньги жила целый год. Рассказала она Шумилову и про своего нынешнего любовника; как это часто бывает с работящими женщинами, прибился к ней совершенно ничтожный мужичонка, выпивоха и пройдоха, то пропадавший на неделю, то наезжавший к Варваре на два – три дня.

– Срам, конечно, один, – подытожила свой рассказ Варвара. – И помощи от него никакой, только денег тянет, и люди на меня косятся, да пересуживаются, и мне самой радости никакой. Одначе жаль мне дурака, не могу расстаться.

– А как с соседями, дружите? – навёл разговор на более важную для себя тему Алексей Иванович.

– Конечно, а как же! – ответила Варвара. – К кому первому бежишь, ежели что? Понятное дело, к соседям.

– А вы тут всех знаете? Соседи – то разные бывают, – и тут же рассказал заранее заготовленный анекдот про вымышленного соседа – финна, якобы, жившего рядом с ним в Питере.

Варвара посмеялась, анекдот ей понравился:

– Тут вы правы, конечно. Соседи бывают разные. Есть и у нас такие, в особенности один, – она понизила голос, – живёт один как перст – ни семьи, ни родных. И кстати, тоже швед, имя такое смешное… не могу повторить, язык сломаешь. Ну, по – нашему, Макаром кличут, он не спорит. Говорят, есть у него сестра, но живёт где – то в другом месте. Вот уж воистину инородцы, так инородцы! Всё у них не по – людски – ни в прощальное воскресенье не приезжает, ни в поминальный день, ни даже на Рождество. В такие – то дни люди обычно семьями собираются, в церковь ходят, пироги пекут. А его я отродясь в церкви не видела.

– А на что ему наша церковь, у них своя вера.

– Вот о том и разговор, что своя. Всё не как у нас!

– Вы сказали, Макаром его кличут? – уточнил Алексей, в душе опасаясь, что вопрос этот покажется хозяйке неуместным.

– Ну да, кто Макаром, кто – Маврикием, он на всё откликается. Но к нему особо никто и не обращается. Как – то так сложилось. Он к людям не идёт, ну и люди его сторонятся. Живёт туда дальше, – она неопределённо махнула рукой, – в середине улицы, забор у него такой тёмный, некрашеный, на створках такие трещины глубокие. Это у меня забор вдовий, развалившийся, ясное дело – мужика нет, так и поправить некому, а у него забор, почитай, страшнее моего будет, для мужика с руками – ногами – срам полнейший.

– Странный человек?

– Очень странный. Его за три версты все обходят, говорят, с нечистым знается.

– Колдует, что ли? Или ремесло какое делает?

– А это всяк по – разному называет. Может, и колдует. Так что без нужды никто к нему не подойдет.

– А что за нужда? Лечит от болезней?

– Может и от болезней, а может скот заговорить. Да только не всякого берет. Смотрит на человека долго, а потом скажет – мой, дескать, возьму тебя, вылечу; а может наоборот – гэть от меня. И не подойдёшь! А так его больше за другими надобностями зовут.

– За какими?

– Воду ищет, то есть место, где колодец ставить. У нас ведь тут с водой беда, не в каждом дворе можно колодец поставить, жила под землёй узкая, тонкая, петляет, чтоб её поймать навык нужен.

– С лозой ходит?

– Ну да, с лозой. Ещё слепцов выводит.

– Слепцов – это кротов, значит? – уточнил Шумилов.

– Ну да. Мы их слепцами зовём. Это ж такая зараза – ничем их не взять! Как он это делает – никто не знает, и понять не может. Мой свояк его приглашал – совсем окаянные зверюги замучили, всю морковь и свеклу пожрали – так Макар условие поставил, чтоб все в доме заперлись. Это чтоб не подсматривали, значит. Сказал, кто будет подсматривать – ослепнет и пусть потом лечить не просит.

– Ну, он, вероятно, побоялся, что секрет его узнают и перестанут приглашать, – предположил Алексей.

– Так, да не так. Во – первых, всю работу он ночью делает, когда нормальные православные люди спят. А во – вторых, все лопаты в доме свояка Макар собрал и вокруг себя всю ночь втыкал. Свояк мой попытался подсмотреть, не поверил про слепоту. Но, говорит, такая жуть его взяла, что не выдержал – ушёл в дом, и до первых петухов боялся нос высунуть.

– А что ж там такого страшного было?

– Не сказывал. Просто сказывал, что жутко. Макар ходил, под нос чегой – то бубнил и лопату одну за одной втыкал, то там, то сям. Да только я так скажу: слепцы не только слепые, но и глухие – это все знают. С ними он никак не мог разговаривать. Стало быть, заговаривал что – то. Да и вообще: про нечисть разговаривать – грех, – Варвара быстро троекратно перекрестилась и сплюнула через левое плечо. – Чур меня, чур…

Однако, затронутая Шумиловым тема оказалась слишком животрепещущей и потому после некоторой паузы женщина продолжила:

– А еще говорят, что глаз у него чёрный, дурной. Человека насквозь видит. Если кто мысли дурные против него держит – враз поймёт и отомстит.

– И что, бывали такие случаи?

– Да. Говорят, раньше у него сосед был, Потапенко, на соседнем участке проживал. И на этого Маврикия однажды расшумелся – дескать, твоя кошка моих цыплят передушила. Надо, мол, посмотреть, на какие такие доходы ты живешь… Маврикий тогда при людях плюнул ему под ноги. А на другой день у Потапенки все лицо заплыло – ячмени вскочили по два на каждом глазу. И с того дня стал он болеть, а через полгода уже на погост снесли. Вот так – то.

– Ну, а если человек к нему с добром? Скажем, вот я попрошусь, может, вылечит меня от моей хвори? А то уж я замучился совсем, лечусь, лечусь, а ничего не помогает.

Хозяйка с сомнением посмотрела на Алексея:

– Ну, не знаю.

– А что… пойду завтра с утра. Авось не прогонит и под ноги не плюнет.

– Не – е… с утра его не бывает. Уезжает рано утром, и до обеда его нет. Только вечером надо идти. У него и сила – то вся вечером. Да и то, лучше загодя сговориться. Он непрошеных гостей не любит.

– Так я ж не просто так, я заплачу денег. Неужто ему деньги не нужны?

– Да кто ж его, лешего, разберёт, что ему надо, – сказала и быстро – быстро перекрестила свой рот.

Алексей ещё посидел в саду под вишнями, помог хозяйкиному сынишке, важно представившемуся Петром, построить из обрезка доски катерок с бумажным парусом, а потом решил пойти прогуляться. Солнце почти закатилось, полуденный жар уступил место комфортному теплу мягких южных сумерек. Навстречу Шумилову тут и там попадались коровы, подгоняемые бежавшими сзади с хворостинами детишками – это местное стадо возвращалось с пастбища. Мирная крестьянская жизнь проявлялась в привычных деревенских звуках – в перекличке петухов, звяканьи колодезных журавлей в уключинах, криках детворы, истово гонявшей лапту посреди улицы.

По описанию хозяйки Алексей без труда отыскал дом странного одинокого шведа. Его ворота действительно оказались весьма приметны – старые, почерневшие, створки, сколоченные из растрескавшихся массивных досок, висели на разной высоте с заметным на глаз перекосом. Ничего, кроме ворот, разглядеть Алексею Ивановичу не удалось, внутреннюю часть усадьбы скрывал глухой высокий забор, такой же старый и почерневший, как сами ворота. И что же там, за этим забором? Вообще, швед Макар – тот ли человек, которого следует отыскать Шумилову? Никаких признаков жизни за этим забором не было: ни лая собаки, ни огонька, пробивающегося сквозь плотно закрытые ставни на окнах дома – ничего такого. Казалось, дом необитаем. Хорошо бы взглянуть, что там делается внутри.

Алексей осмотрелся кругом и увидел большое шелковичное дерево, росшее на углу участка, примыкавшего к дому Макара. Оно раскинуло свои ветви так просторно и широко, что, взобравшись на него, можно было бы без затруднений разглядеть двор за глухим забором и, если повезёт, даже его обитателя. Но о том, чтобы влезть туда самому, не могло быть и речи. Нужен был помощник, да такой, который не вызвал бы подозрений. Подумав немного, Шумилов понял, как ему надлежит действовать.

На другой день, поутру, встав пораньше и выпив кринку молока у своей гостеприимной хозяйки, Алексей отправился к Антонину.

– Нужен смышлёный мальчишка лет 10–12, – начал он прямо с порога, – Не рохля, умеющий лазать по деревьям.

– Хм… У соседей есть сын, ученик реального училища. А что случилось – то?

– Долго рассказывать, а время не ждет. Говоришь, в реальном учится… А попроще? Скажем, сын прислуги? Такой, чтоб босиком мог побежать, да с дерева спрыгнуть.

– У кухарки сынишка как раз такой сорванец.

– Надо найти его и поживее.

Буквально через пару минут на взятом извозчике они уже катили на квартиру кухарки. Большой, в несколько квартир, одноэтажный дом давал приют не менее чем десятку семей. Здесь были все приметы убогого быта: рассохшиеся оконные рамы, облупившаяся краска на косяках и наличниках дверей, развешанное на верёвках поперёк двора застиранное бельё и тот особый запах бедности, который неизменно поселяется в таких многоквартирных домах городских пролетариев. В пыли под покосившимся забором босоногая ребятня из битого кирпича возводила нечто, символизировавшее в детском воображении крепость Азов. Из трескотни детских разговоров доносились бессвязные обрывки: «Я буду азовским сидельцем… И я тоже буду… И я… А кто будет за турков?.. Сам играй за турков».

Приблизившись к группе маленьких зодчих, Антонин спросил:

– Эй, мальцы, кто из вас Петька Кузьменков?

– Я буду, – на незваных гостей глянули два васильково – синих глаза. Лицо мальчишки всё было в веснушках, коротко стриженые волосы, выгоревшие на солнце, обнажали тоненькую шею.

– Ты меня знаешь? – спросил его Антонин.

– Да, знаю, вы учитель гимназии Антонин Фёдорович Максименко. У Смирновых комнату снимаете.

– Правильно. Есть к тебе дело. Мама твоя знает, я с ней разговаривал. Можешь заработать денег… – начал Антонин.

– …но если очень сильно занят, то мы позовём кого другого, – продолжил Шумилов. – А ежели поможешь нам, то получишь серебряный рубль.

– Нет, я не очень сильно занят, – мальчишка тут же вытер руки о штаны. – А какое дело?

– Дело доброе, но пустяковое. По дороге объясню, – ответил Алексей Иванович. – Поедем на извозчике. А потом назад тебя Антонин Фёдорович тоже привезёт на извозчике.

– На извозчике? Меня? Слышите все, я на извозчике сейчас поеду! – Петька обернулся к друзьям, которые очумело таращились на взрослых мужиков, серьёзно беседовавших с их сверстником. – Ура!

– Ну, тогда прыгай, – с этими словами вся троица уселась в пролетку, ожидавшую у входа во двор.

Пока они ехали к Замостью, Шумилов изложил свой план:

– Знаешь, Петька, кто такие «пластуны»? Это казацкие разведчики, по – пластунски ползающие. Всё видят, всё слышат, а их никто заметить не может. Вот мне такой «пластун» нужен. Мы сейчас приедем в одно место, там улица, как в деревне. Я пойду вперед, а ты за мной на расстоянии. Да так, будто мы с тобой не знакомы – я сам по себе, ты – сам по себе. Я дойду до дерева, там шелковица высокая, раскидистая. Остановлюсь, постою. А ты, Петька, все иди и иди, как бы догоняй меня. Как поравняешься со мной, я попрошу тебя залезть на дерево и набрать в картуз ягод шелковицы. Ты согласишься. Да только смотри не подавай вида, что мы с тобой знакомы! В этом главная хитрость. Так вот, Петька, ты залезешь на дерево и станешь собирать ягоды. Только не очень торопись, никто тебя ругать не будет, ничего не бойся, я рядом буду. Главная твоя задача, как настоящего пластуна – изучить двор соседнего дома, у которого забор высокий на улицу выходит, там ворота такие приметные, темные, с растрескавшимися досками. Чтобы ты не ошибся, я на этот двор рукой покажу…

– Ага… – Петька задумался. – Я не понял, дядя, а что такое шелковица?

– Шелковица – это тютина по – нашему, по – ростовски, – объяснил мальчишке Антонин. – Ага, – удовлетворённо кивнул Петька. – Так значит, мне подглянуть надо?

– Вот именно, подглянуть. Молодец, Пётр, правильно понимаешь, – продолжил свои объяснения Шумилов. – Надо высмотреть, что там во дворе: есть ли люди? сколько их? как они выглядят? есть ли животные? какие именно? есть ли сад – огород? какой из себя дом? какие надворные постройки? Обрати внимание на то, как там, прибрано или грязно? Есть ли замки на дверях? В общем, всё надо заметить, всё разглядеть. Не спеши, будь очень внимателен. Потом спустишься, отдашь мне ягоды, и молча, без всяких разговоров пойдёшь дальше. Дойдешь до ближайшего переулка, свернёшь, выйдешь на другую улицу и по ней назад вернешься, к извозчику. В коляске будет сидеть Антонин Фёдорович, он будет тебя ждать и без тебя никуда не уедет. Потом я вернусь к извозчику, и тогда ты нам всё расскажешь. Понятно? Вопросы есть?

– А вдруг там, за поворотом, тупик?

– Ни направо, ни налево тупиков нет, я уже смотрел. Главное для тебя – не подавать вида, что мы с тобой знакомы. Понял?

– Понял. И за это целый рубль?

– Да. Целый рубль.

– А вы меня не обманете? – с недоверием с голосе полюбопытствовал мальчишка.

– Да ты чего, Пётр? Разве учитель гимназии может обмануть мальчика? – вмешался Антонин.

– На, Пётр, тебе рубль. – Шумилов без лишних разговоров протянул мальчику монету.

Петька покачал в руке полновесный рубль, потёр его о штанину, подняв над головой, посмотрел, как отражается солнечный свет в тонкой серебряной чеканке. Затем со вздохом вернул его назад:

– Вы мне лучше потом его дайте, у меня карманы в штанах зашитые.

Перестав беспокоиться насчёт оплаты, он после некоторой паузы выступил с встречным предложением:

– Дяденька, а может вам ещё куда надо залезть за рубль? Или через Дон сплавать? Могу даже за двадцать копеек. А может…

– Нет, Петька, пока больше ничего не надо, – честно признался Шумилов.

– А может налимов наловить? Любите уху из налима? А может, раков?

– Нет, Пётр, спасибо, ты, главное, это задание выполнил хорошо. Если понадобишься – опять позову. Идёт?

– Ещё бы!

На том и порешили. Полуденное солнце уже вовсю накалило крыши домов, когда троица прибыла на место. Оставив пролётку аж в трёх кварталах от нужной улицы, Шумилов не спеша двинулся по теневой стороне и на углу, перед поворотом на Аксайку, оглянулся. Петька семенил саженях в пятидесяти позади, развлекаясь самым безобидным образом: захватывал пальцами босых ног камушки с земли и подбрасывал их вверх, норовя тут же ударить второй ногой. Воистину обезоруживающая детская непосредственность!

Алексей Иванович пошёл по Аксайке, по – прежнему придерживаясь теневой стороны улицы. Стремясь изобразить праздного гуляку, он стал срывать спелые ягоды шелковицы, до которых мог дотянуться. При этом Шумилов подозревал, что его попытка быть естественным выглядит вовсе не так натурально, как у маленького Петьки. Приблизившись к дому Макара, Алексей Иванович подошёл к заинтересовавшей его высокой шелковице и стал методично обрывать ягоды с нижних веток. Неожиданно в воротах соседнего участка отворилась калитка, из нее вышла молодая женщина; рядом, держась за её руку, переступала неуверенными ножками маленькая девочка в цветастом сарафанчике.

– Хозяюшка, я извиняюсь, вы не в обиде, что рву тютину с вашего дерева? – обратился к ней Шумилов.

На Дону, населённом народом своевольным и скорым на расправу, вежливое обращение всегда ценилось чрезвычайно высоко. Местный житель был готов многое простить и многому найти оправдание, если только встречал подчёркнуто уважительное к себе отношение. Бранная ругань в присутствии старших или женщин в казачьей среде почиталась категорически недопустимой; даже украшенный боевыми орденами воин рисковал получить нешуточную зуботычину от убелённого сединами старца, если допускал отступление от этого неписаного, но нерушимого правила. Казачья доминанта, несмотря на многонациональность населения нижнего Дона, наложила неизгладимый отпечаток на сознание и нравы его жителей. Армянам, грекам, немцам – всем жителям Дона и приазовья приходилось считаться с сермяжными, но незыблемыми понятиями казаков об этикете.

– Да рвите, рвите, пожалуйста, – звонким голосом нараспев отозвалась молодица. – Она не наша, вы же видите – за околицей растёт. Такого добра здесь кругом густо! Почитай, у каждого двора. Мы её и за ягоду не считаем. А вы, видать, приезжий?

– Да, вот приехал подлечиться. Воздух тут у вас просто целебный.

– А откуда ж вы будете?

– Из Петербурга.

– Из самого Петербурга? Далеко. Да вы кушайте, кушайте. Это и не ягода даже, так, баловство одно. А может, хотите черешни или абрикос?

– Нет, спасибо, мне тютина очень понравилась. Эй, хлопчик, – обратился Шумилов к подошедшему в этот момент Петьке, – залезь – ка на дерево, набери мне ягод, а то мне не достать. Пять копеек получишь.

– Накинуть бы малость надо. За шесть – залезу, – сразу вошел в роль Петька.

– Ну, хорошо, плачу шесть копеек. На, возьми мой картуз, складывай туда, только смотри, не подави ягод!

Петька, ловко карабкаясь босыми ногами, подтягиваясь на тоненьких палочках рук, полез по тёмному стволу вверх.

– А у вас тут хорошо, тихо, – продолжил Алексей разговор с женщиной. – Я тут пока что квартиру снял, да вот думаю, что неплохо было бы поселиться подольше, может, купить домишко какой – никакой. Уж больно болезнь меня замучила.

– А чем хвораете – то? – спросила женщина сочувственно.

– Астма бронхиальная, дышать мне трудно в сыром воздухе. А здесь у вас дышится замечательно. Я смотрю, вот тот дом как будто бы нежилой, – Шумилов протянул руку, указав на дом колдуна; ведь он обещал Петьке, что прямо укажет на дом, который следовало рассмотреть. – Может, он продаётся?

– Нет, этот дом не пустой. Если хотите купить – то вон, через два дома, видите, забор совсем ветхий и ставни наглухо закрыты? Там никто не живет, хозяева уже давно хотят продать, да всё покупателей не находится.

– Не – ет, там всё такое ветхое, что надо либо заново отстраивать, либо ремонт серьёзный затеивать. А мне стройкой заниматься недосуг. Я бы купил, может, на полгода – только чтобы пожить, здоровье поправить, а потом опять продал бы. Вот этот домик мне бы очень подошел. – Шумилов снова указал рукой на дом Макара. – А может, хозяин всё – таки продаст? Как бы мне с ним потолковать?

– Застать его можно только вечером. Утром он каждый день уезжает. Да только не продаст он, – проговорила женщина убежденно.

Между тем Петька ползал по дереву, перебираясь с ветки на ветку, взобрался даже на самый верх. Картуз в его руках наполнился чёрными крупными ягодами.

– Эй, малец, зачем так высоко залез? Не ровен час, сковырнёшься, – предостерегла его молодица, задрав голову кверху.

– А тут ягода слаще, – бодро отозвался Петька.

– Ну молодец, за особое старание набавлю тебе ещё четыре копейки, – засмеялся Шумилов.

– Ну, будьте здоровы. А если захотите черешни, абрикос или ещё чего – милости прошу. У нас всегда можно купить. И недорого: ведро за двадцать копеек, – проговорила женщина.

– Спасибо, хозяюшка, непременно буду иметь ввиду, – обнадёжил Алексей.

Женщина с девочкой не торопясь пошли по своим делам. Шумилов подождал, пока Петька спустится с дерева, забрал у него картуз с ягодой, дал десять копеек и пошёл неторопливой походкой человека на отдыхе, поглядывая по сторонам. Петька же, преисполненный гордостью от сознания того, что не подкачал, бегом помчался в ближайший переулок, куда и свернул. Он благополучно добрался до извозчика. Возница, коему велено было ждать возвращения всех седоков, только бровью повёл при появлении мальца, а потом опять погрузился в состояние полудрёмы. Ему по душе была работа по принципу «солдат спит – служба идет», поскольку оплачивалась она даже лучше, чем бесконечная тряска по пыльным улицам.

Петька и Антонин Максименко с нетерпением дожидались возвращения Шумилова. Тот появился минут через десять, быстро вскочил на поджножку и хлопнул возницу по плечу: «Поехали, братец».

– Ну, Пётр, ты молодец! – сказал Шумилов, заметив, с каким напряженным радостным ожиданием глядят на него голубые глаза. – Если ещё сумеешь рассказать, что видел во дворе и в доме, то цены тебе не будет.

– Сумею, барин, сумею! Там всё пусто, никого нет. Сарай стоит открытый, похож на конюшню.

– Что, совсем нараспашку? – удивился Алексей Иванович.

– Не то, чтобы совсем, а так, одна створка двери. А внутри, я заметил, дуга, чтоб лошадь запрягать, но ни лошади, ни возка нет.

– А дом заперт?

– Замка нет. Щеколда накинута, но в неё не замок, а палка обычная вставлена, как на калитках иногда бывает.

– Хм… А окна?

– Во двор выходят два, оба закрыты ставнями. В доме ничего не видать. Над крыльцом на козырьке висит что – то странное, будто бы тряпка чёрная, и из неё как будто прутики железные торчат в разные стороны на манер ежа.

– Тряпка с прутиками? – Шумилов не понял, о чём ведёт речь мальчишка.

– Да круглая, вот такого размера, – Петька показал руками окружность немногим меньше тарелки. – Косматая такая. И прутики торчат.

– Ну, ладно. А живность какая – нибудь – собака там, кошка?

– Собаки точно нет – ни конуры, ни цепи. Да она бы обязательно беспокоиться стала и голос подала, когда вы там у ворот шумели. А вот кота видел. На крылечке сидел, умывался.

– Странно, – озадачился Шумилов, – у всех в округе собаки есть… Ну, а живность домашняя – коровы, утки, куры?..

– Нет, ничего такого нет. Только амбар зерновой. Думаю, если бы была корова, то непременно был бы сеновал.

– Да, это верно. Скажи, а как у него сад – огород? Растёт что – нибудь?

– Можно сказать нет. Разве что одна яблоня, да вишня. Ещё деревья какие – то стоят, но никаких плодов. И повсюду трава высокая, по пояс. Разная такая, цветастая.

– Ну, ладно, Петька, молодец, настоящий «пластун» будешь. Вот твой рубль и еще десять копеек впридачу – за старание. Смотри, никому не сказывай, зачем мы тебя звали, а то в другой раз на разведку не позову.

Вся троица направилась назад той же дорогой, какой приехала. Но, не доезжая до Большой Садовой улицы, Шумилов покинул своих спутников и направился в полицейскую часть на разговор с дядей.

Михаил Васильевич Шумилов несмотря на то, что отработал в ростовской полиции более двух десятков лет, выше ротмистра так и не выслужился. Хотя супруга часто ему пеняла за склонность всегда и во всём защищать полицию, на самом деле дядя Миша в кругу сослуживцев был склонен говорить о вещах нелицеприятных открыто и без затей. А начальство таких подчинённых не особо жалует при любой власти. Поэтому Михаил Васильевич, говоря об удивительном постоянстве своего невысокого чина, частенько вздыхал: «Не стал я подполковником в восемьдесят пятом, не буду им и в девяносто пятом». Возглавляемая им часть помещалась в прежнем здании Темерницкой таможни; это был небольшой домик, весьма похожий своим казённым убранством на казарму. Сходство дополнялось запахом гуталина, кожи сапог и ремней, ружейного масла и неистребимого в эти жаркие дни смрада потеющих мужских тел. Даже раскрытые окна не спасали положение, поскольку над центральными районами Ростова царило полнейшее безветрие. У Алексея, едва только он переступил порог полицейской части, закружилась голова и для адаптации обоняния к специфическому запаху потребовалось несколько секунд. Лишь немного придя в себя, Шумилов двинулся на поиски кабинета дядюшки.