Текст книги "Царская экспертиза"

Автор книги: Алексей Ракитин

Соавторы: Ольга Ракитина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Присаживайтесь за мой столик, господа, – предложил Эйлер, пожимая руки и убирая со стола газету.

– Что – то вы невеселы, Герман Густавович, – заметил Смирнитский. – Всё ли в порядке?

– Да вот прикупил сегодня «Санкт – Петербургского международного банка» на семьсот пятьдесят тыщ, теперь сижу, думаю, скажут ли за это мне спасибо? – задумчиво пробормотал Эйлер. – Банковские акции до сентября лежать будут. Надо было в «железо» вбивать, «Путиловский завод» брать, у них большой казённый заказ на рельсы на подходе, а это отразится на акциях обязательно. До сентября можно было бы хорошую маржу поймать.

– Не переживайте, – бодро отозвался Смирнитский. – «Путиловец» перекуплен, а возможный заказ под Сибирь уже заложен цену. И вообще неизвестно, успеют ли они до сентября получить заказ. Так что, по моему мнению, вы правильно поступили, вложившись в банк. Вам ли не знать, что у нас банки всегда в авангарде роста!

– Ваши слова, да Богу в уши, – вздохнул Эйлер.

Они поговорили ещё немного о сегодняших торгах. Смирнитский расспросил, кто и почём выставлял акции «Санкт – Петербургского международного банка» на продажу, Эйлер, отвечая, заметно приободрился. Шумилов в беседу биржевиков не вмешивался, почитал меню, полистал винную карту ресторана аж на сорока страницах. Цены были приличные, почитай в Ростов можно было дешевле прокатиться.

Эйлер, для того, наверное, чтобы вовлечь молчавшего Шумилова в беседу, неожиданно к нему обратился:

– Ну – с, а вы, Алексей Иванович, какой бы дали совет относительно покупки акций «Международного банка» на период до сентября?

Видимо, он принял Шумилова за человека, знающего толк в биржевыой игре.

– В римском праве была замечательная норма: nemo ex consilio obligatur – советчик не несёт ответственности за совет. Поэтому, мне кажется, спрашивать советы бесполезное дело, всё равно отвечать придётся лицу, принимающее решение.

– Алексей Иванович юрист, – засмеялся Смирнитский. – Он знает как ответить даже не зная ответа.

Рядом со столом бесшумно возник официант и застыл в ожидании заказа.

– Господа, настоятельно рекомендую: сегодня рассольник с почками отменный и шницель телячий по – венски – просто пальчики оближешь, – не удержался Эйлер, большой поклонник здешнего повара.

Сделав заказ, Смирнитский взял быка за рога:

– Мы ведь по вашу душу, Герман Густавович. Нужна ваша консультация.

– Да я сразу понял, что вы здесь неспроста. Вы ведь обычно в «Стрелке» обедаете, Петр Семенович? Так что за дело?

– Видите ли, Герман Густавович, – начал Шумилов, – я действую по поручению моего клиента, весьма крупного, состоятельного землевладельца, который захотел вложить деньги в «Волжско – Уральскую пароходную компанию». Вам такая известна?

– Да, очень хорошо знаю и компанию, и владельцев. Они имеют дело с нашим банком. Солидные клиенты, – с достоинством изрёк Эйлер.

Неслышно сновали вышколенные официанты. Незаметно, как бы сами собой появились сверкавшие безукоризненным блеском столовые приборы, изящный хрусталь, коньячный графинчик. Фердинанд Третий большое внимание уделял холодным закускам, почитая их чуть ли не самым важным элементом правильного обеда. Поэтому гостям были предложены медальоны из говяжьих мозгов со взбитым сыром в обрамлении аппетитных жареных гренков, телячьи «фляки» с белым соусом, распространявшим специфический аромат мускатного ореха, перца, майорана, салат из раков с сельдереем, осетрина с соусом из хрена.

– Так вот, мой клиент краем уха услышал о готовящейся продаже крупной доли этой компании… – продолжил Шумилов и замолчал на полуслове.

– Ну – у… – Герман Густавович озадаченно покрутил головой. – Я не знаю, откуда у вашего клиента сведения о продаже доли компании, лично я об этом слышу первый раз. Хм, я бы и сам купил… Компания эта богатейшая, можно даже сказать – крупнейшая на Волге. Началась она с небольшого пароходства в Астрахани – возили арбузы. Было это с четверть века тому назад, году, эдак, в шестьдесят четвёртом или пятом. Потом расширились, стали выходить в Каспий, далее в Урал. Принялись возить нефть, которую на Каспии Нобель качал, зерно, лес – всё, что можно. Теперь у них в каждом крупном порту по Волге свои пристани со своими же запасами угля, а это, как вы понимаете, резко увеличивает рентабельность, потому что они сами заправляют свои суда. Ныне того и гляди захватят Дон, в ближайшем будущем станут возить донбасский уголь, в Кривом Роге большой потребитель его. Чтобы продать свою долю в таком деле нужно… ну, не знаю… быть полным идиотом. Это как продать курицу, несущую золотые яйца. Могу сказать одно: даже если какая – то доля и будет продаваться, то никому постороннему её купить не удастся. Остальные совладельцы просто не пустят чужака. У них по закону приоритетное право выкупа.

– А если кусок жирный, не проглотят? Если доля в миллион, в полтора миллиона?

– Проглотят! – уверенно парировал Эйлер. – Для такого – то дела не найти полтора миллиона? Что вы, окститесь! В чулке, конечно, полтора миллиона не лежат, разве что у какого – нибудь безумного помещика, но всегда можно договориться о взаимоприемлемых условиях оплаты: оговорить рассрочку, взять кредит, наконец. Компания эта семейная. Её основали купцы Дубровины, два брата – Егор и Степан. В дальнейшем к ним присоединилась и сестра, в замужестве Сичкина. Она пришла в компанию со своим капиталом и мужем; разумеется, попросила долю в прибылях.

– Когда это произошло? – уточнил Шумилов.

– Году, эдак, в семьдесят третьем, давненько уже, лет пятнадцать тому назад. Сейчас компанией реально управляют один из братьев, Степан Дубровин и тот самый Сичкин, муж сестры.

– А второй брат?

– Второй, Егор, умер несколько лет назад, а долю свою на дочь переписал. Дочь внебрачная, в грехе прижитая, росла без него. Он в своё время женился на богатой, приданое взял приличное, да, видать, совесть мучила. Религиозный был человек. А как овдовел – переписал дочку на своё имя, и зажили они одной семьей. А перед смертью все имущество ей отписал – и дома и долю в компании. Видать, грехи молодости замаливал.

– А как фамилия дочери?

– Максименко по мужу. Этот Максименко, видимо, интересным был человеком. Начинал приказчиком у Егора Дубровина, был его правой рукой в Донском отделении компании. Приглянулся дочери хозяина, сделался членом семьи. Но недавно неожиданно умер. Там какая – то тёмная история вышла с этой смертью.

– Так, так, – начал что – то понимать Щумилов. – А что же это за история, не знаете?

– Точно не скажу, не знаю. Мой коллега в банке, который этой компанией занимается, как – то раз упомянул, что там какие – то возникли нехорошие подозрения, обвинения, кто – то что – то пытался мутить, но признаюсь, упомянуто это было без подробностей. Вот я и говорю, что это семейство никого посторонних в дело не пустит. Ежели даже большой ломоть и будет выставлен на продажу, то другие члены семейства обязательно его купят. Повторюсь, они имеют на то преимуществоенное право.

– Как полагаете, Герман Густавович, а сколько сейчас стоит дело Максименко: все их пароходы, пристани с отведённой под них землёю, керосин в трюмах, уголь на берегу, здания, наконец, средства на счетах?

– Ну – у – у… – банкир задумался. – Полагаю, никто вам точную цифру не назовёт. Но по моему суждению, всё это может уложиться не менее как в… миллионов двенадцать.

– Они дважды эмитировали акции. Общая номинальная стоимость обоих выпусков составила полтора миллиона. Из ваших слов я заключаю, что акции хорошо отросли и стоят сейчас много больше номинала.

– Вне всякого сомнения.

– Ну, что ж, придется мне разочаровать моего клиента. Спасибо вам за ценную справку, Герман Густавович.

– Мне пора, господа. Приятного вам аппетита и до встречи. – Эйлер неспеша поднялся и отяжелевшей походкой направился к выходу.

«Да уж, сложно сохранять олимпийскую форму, ежедневно обедая здесь», – подумал Алексей Иванович, провожая его взглядом.

Обед действительно получился роскошный. За закусками последовал рассольник с почками, который так понравился Эйлеру, затем кролик в лимонном соусе и блинчики с яблоками. А на десерт было подано изумительно нежное суфле с черносливом, украшенное сверху дольками персика. Пётр Семёнович, видимо, привыкший к такому ежедневному изобилию, поглощал эти изыски кулинарии с неослабевающим аппетитом, а для Шумилова всего этого оказалось слишком много. Впрочем, он, по словам матушки, всегда был «скучным за столом человеком», в том смысле, что кулинарных изысков не любил и не понимал, а потому кормить его было совсем неинтересно.

В конце трапезы к столику приятелей подошёл сам Фердинанд Третий. Это был коротенький лысоватый человечек с черными как маслины, словно бы влажными глазами. Услышав похвалу в адрес отличного меню и особенно удавшемуся рассольнику, он просветлел, широкая улыбка растеклась по его лицу масленым блином, он поклонился разок, потом другой и многословно стал приглашать заходить почаще, здесь, де, им всегда будут рады.

Возвращаясь домой, Шумилов перебирал в памяти услышанное за день. «Барынька действительно не сама нажила капиталы, а получила их в готовом виде от отца," – размышлял он. – «Интересно, ведёт ли она свои дела с ведома остальных совладельцев компании? Знают ли они о её странной затее? Или, быть может, Александра действует по их прямой указке? Не получится ли так, что на каком – то этапе нашего взаимодействия выскочит как чёртик из табакерки какой – нибудь новый представитель клана Дубровиных и не начнёт ли выдвигать какие – то новые требования и ставить новые условия? Хотя… Кто знает, какие отношения в их семействе? Ведь бывает и так, что родные по крови люди относятся друг к другу как пауки в банке. Тут ведь такой колоссальный куш – миллионные капиталы. Люди и за меньшее готовы друг другу глотку перегрызть. Так что же реально происходит? Александра Егоровна владеет большой долей в компании, но, видимо, в силу каких – то причин намерена эту долю продать, причём как можно скорее, дабы вложить деньги в землю. Иного происхождения больших наличных денег у Александры Максименко я пока не вижу. Что дальше будет с землёй, которую она намерена купить, неясно, у Максименко нет определенных замыслов. Сие, конечно, тревожно и подозрительно. Для чего всё это делается? Похоже на то, что задача Александры Максименко состоит именно в том, чтобы увести свой капитал из «Волжско – Уральской компании». Но зачем? С точки зрения здравого смысла это глупо – лишаться такого постоянного и надёжного источника дохода. Значит, есть у Александры причина куда более веская. Возможно, капитал уводят, чтобы довести компанию до формального банкротства… Но зачем?! В любом случае это очень отдаёт мошенничеством или, по крайней мере, игрой на грани дозволенного законом. А меня, похоже, Александра Егоровна хочет использовать вслепую, как лафонтеновскую обезьяну, таскающую каштаны из огня».

Неожиданно размышления Шумилова приобрели несколько иное направление: «В 1873 г. сестрица пришла к братьям со своими деньгами, попросилась, так сказать, в дело. В том же году появился первый выпуск акций. Каким – то образом они его разделили между собой – братья, сестра, возможно, её муж, сейчас неважно в каких долях. Появление акций формально обозначило некий новый этап в развитии пароходного предприятия. Проходит девять лет и в 1882 г. эмитируется второй выпуск акций, в четыре раза бОльший предыдущего. Очевидно, что сие событие также знаменовало собою некий весьма важный этап». Шумилов был уверен, что именно в том году Егор Дубровин овдовел и формально удочерил «грех молодости» – Александру Максименко. Тогда последней должно было быть что – то около 17 лет, вполне зрелая была девушка. Возможно, появление нового близкого родственника каким – то образом обеспокоило прочих дольщиков, потребовалось уточнить позиции, выяснить кто и чем владеет. Да и компания значительно разрослась. Вот тогда – то и появились акции второго выпуска. Возможно, уже тогда Александра получила какую – то долю, а после смерти отца наверняка унаследовала львиную часть его акций.

Придя к такому выводу скорее интуитивно нежели аналитически, Шумилов задумался о другом. Никак нельзя было не заметить того обстоятельства, что Александра Егоровна мало походила на безутешную вдову, недавно похоронившую любимого мужа. Вернее, она совсем на таковую не походила. У Шумилова перед глазами был яркий пример иного вдовства: его двоюродная сестра, жившая здесь же, в Петербурге, рано овдовела и, храня память о покойном супруге, уже два года носила по нему траур, избегая всяких увеселительных затей и многолюдных праздничных собраний. Ее горе было искренним, не выставляемым напоказ, хранимым глубоко в сердце. А тут, господа, идёмте пить шампанское, господа, идёмте кушать арбуз, ночные рыбалки, опять же, вот забава – то дамская сома тягать! Траура дамочка вовсе не носит, если б про неё не сказали, что вдова, так ни за чтоб не догадаться. «И что там за история со смертью её мужа?» – спохватился Шумилов. – «Тёмная история по словам Эйлера, кто – то что – то пытался мутить. Уж не там ли сокрыта отгадка всех всех этих непоняток?»

Шумилов прекрасно знал, что обычный человек стремится действовать по привычным схемам. Людей мыслящих нетривиально, способных на оригинальные комбинации гораздо меньше, чем принято думать. И если Александра Максименко на самом деле склонна использовать людей, в чём заподозрил её Шумилов, то, вероятно, точно так же она вела себя и раньше с мужем и отцом. Пока человек ей нужен, она окружает его вниманием и заботой, когда нужда пропадёт, она, скорее всего, выбросит его как тряпичную куклу. Может быть, Шумилов ошибался, но что – то подсказывало ему, что он верно понял эту женщину.

4

Алексей Иванович Шумилов вернулся в Ростов – на – Дону даже на день ранее, чем планировал. В Петербурге всё сложилось столь удачно, что он справился со своими делами практически за одни сутки. На следующий день после обеда у Фердинанда Третьего он забежал в свой кабинет в «Обществе поземельного кредита» и из реестра «закладных листов» выписал пару дюжин вариантов заложенных участков, могущих теоретически представить интерес для Максименко. Это всё были крупные поместья с оценочной стоимостью более ста тысяч рублей; кредиты под их залог должны были быть погашены в течение ближайших двух месяцев, однако, владельцы этих земель уже уведомили «Общество» о том, что, скорее всего, выкупать их не станут. Это означало, что в скором времени эти поместья окажутся выставленными на торги.

Уже дневным поездом Шумилов отправился в обратный путь. Дорога с севера на юг через пол – России немало развлекла его. Уютное отделение в пульмановском вагоне с диванами, постепенно меняющийся пейзаж за окном – от мрачных псковских ельников до светлых берёзовых перелесков к югу от Коломны – а главное – приятный попутчик, оказавшийся доктором из Екатеринодара, скрасили Алексею Ивановичу сорокачасовое путешествие. Доктор оказался человеком вдумчивым и наблюдательным, кроме того, обладал несомненным даром рассказчика и поведал Шумилову много интересного о последних достижениях современной медицины от психиатрии до гомеопатии. Попутчик оказался кладезью всевозможных любопытных знаний; был он хоть человеком немолодым, но неугомонным, ему было всё вокруг интересно. Узнав, что Шумилов юрист, он принялся с жаром обсуждать преимущества и недостатки суда присяжных и всей отечественной судебной системы; оказалось, что он следит за всеми громкими судебными процессами в Москве и Петербурге. Распростившись с ним в Ростове, Алексей Иванович ощутил лёгкую грусть: живёт такой вот самый обычный доктор в провинции, безропотно тянет свою лямку, в любую непогоду безоговорочно срываясь к больным и страждущим, безо всякого пафоса делает большое и нужное дело, оставаясь оптимистом, неугомонной душой… Побольше бы таких людей России, глядишь, и жизнь вокруг совсем иной бы стала…

– Алёша приехал! – радостно бросился навстречу вошедшему на террасу брату Димка. – А мы всё гадали, когда вернешься. Я хотел было поехать на вокзал к петербургскому скорому, да мама сказала, что наверняка только завтра появишься.

– У меня, братец, строгое приказание: как приедешь, немедля везти тебя к Александре Егоровне. Мне за тебя досталось, – похохатывая, говорил Сергей, обнимая брата, – наша Дульцинея шибко обиделась, что ты сорвался в Питер, не сказав ей ни слова, не простившись.

– Даже так? То есть я как бы сделался обязан уведомлять её о своих намерениях… А ведь я ей говорил, что должен буду поехать в Питер, просто не сказал, когда именно.

Сергей посмотрел на Алексея уже без усмешки, внимательно.

– Вижу, что – то случилось в столице? Настроение… какое – то не то…

– Всё расскажу. Чуть позже. Вот пойдем купаться…

Спустя пару часов братья сидели на мягкой травке у воды, на их любимом донском берегу, где над водой простёрла свои сучковатые ветви старая ива. Вода мягко накатывала на песчаную отмель, шевеля мелкие камушки и поднимая песчинки. На неё можно было смотреть бесконечно, и эта ритмичность навевали состояние умиротворения и отрешённости. Вот только настроение у Алексея было весьма далёким от благостного. Он подробно рассказал старшему брату о поездке и признался в своих крепнущих подозрениях.

– Мне вполне по силам устроить для Александры Егоровы красивую комбинацию по покупке земли с дисконтом. Но для этого я должен быть уверен в её человеческих качествах.

– Не вижу связи одного с другим, объясни, – попросил Сергей.

– Объясню на примере. Скажем, шесть лет назад некий князь решил взять в нашем «Обществе» кредит под залог имения. Имение большое, окультуренное, там и запруда с зеркальным карпом, там и строевого леса двадцать тысяч десятин, и пасеки, и прекрасный дом, да не один, другими словами, чёрта лысого разве что нет. Всё это богатство оценивается нашими специалистами, скажем, в четыреста тысяч. Князь получает кредит на сорок процентов от оценочной стоимости, то есть сто шестьдесят тысяч со сроком погашения через шесть лет. Процент для нас неважен, поскольку князь в пух и прах проигрывает деньги в Ницце и возвращать деньги не собирается, о чём за полгода официально нас уведомляет. Итак, в распоряжении «Общества» оказывается прекрасный надел, который пойдёт на торги для погашения возникшей со стороны князя задолженности. Перед его постановкой на продажу на место выезжает представитель «Общества» для того, чтобы оценить нынешнее состояние заложенного имения. И тут начинается самое интересное…

– Я слушаю, продолжай.

– Этот представитель может формально подтвердить оценку шестилетней давности. А может написать, что за прошедшие годы дамба пришла в негодность и запруда спущена, никакого зеркального карпа нет и в помине. Разрушение запруды привело к заболочиванию обеих берегов реки и выключению из землепользования, скажем, четырёхсот десятин пойменной земли. А может и восьмисот. Княжеские хоромы обветшали, к жилью непригодны и требуют ремонта. Строевой лес вообще порубили окрестные мужики, так сказать, поворовали, да пожгли, подлецы, и теперь его там не двадцать тысяч десятин, а хорошо если двенадцать осталось. Короче, надо пересмотреть оценку в сторону понижения. И возникает тот самый дисконт, который сможет поймать новый владелец этого поместья. Если дисконт двенадцать процентов, то от четырёхсот тысяч это составит сколько?.. Правильно, сорок восемь тысяч рублей, но ведь можно написать и двадцать процентов, и двадцать пять. Все в нашем «Обществе» прекрасно понимают, что означает подобная переоценка, но закрывают глаза, поскольку с таких операций каждое ответственное лицо что – то получает. И должен сказать, что члены нашего Правления постоянно проводят такие сделки.

– Так что именно смущает тебя в случае с Александрой Егоровной?

– У человека, купившего землю с большим дисконтом, в силу понятных причин возникает соблазн быстро её перепродать, так сказать, пуститься в банальную спекуляцию. А делать этого нельзя. Просто в силу разумной осторожности, дабы не привлекать к себе внимания новых соседей, предводителя местного дворянства, Земельного комитета. Опыт подсказывает, что всегда найдётся масса желающих раздуть кадило и спросить: как это господину Такому – Сякому удалось купить задёшево и продать задорого? Нельзя привлекать к себе внимание. Для этого надо быть уверенным в клиенте.

– Что ж, – Сергей пожал плечами. – Ты знаешь, о чём говоришь. Я тебе тут не советчик.

– Я не стану организовывать сделку для Александры Максименко до тех пор, пока твёрдо не буду знать, что же на самом деле происходит в её голове. Мне совершенно непонятно чем она руководствуется, решаясь на вывод денег из в высшей степени рентабельной пароходной компании… если только моя догадка вообще верна, и она в самом деле планирует вывести оттуда свои капиталы…

– Послушай, братец, поезжай – ка ты завтра к дяде Мише, – подкинул мысль Шумилов – старший. – Потолкуй – ка с ним.

Дядя Миша, а для всех прочих Михаил Васильевич, был родным дядей братьев Шумиловых по отцу. Уже более двух десятилетий он служил в ростовской полиции. Это был человек широкий, открытый, многословный; не в последнюю очередь благодаря именно этим качествам он имел обширное знакомство в городе. Кому, как не ему – как по долгу службы, так и в силу особенности натуры – было не знать городских новостей?

– Я подумал об этом же, – буркнул Алексей. – Глядишь, и в Питер ездить не понадобилось бы. Пойдёшь со мной?

– Уволь. Я, наверное, завтра в Тулу подамся. Дела мои в Ростове закончились и, судя по всему, вполне успешно.

Следующим вечером, уже проводив к поезду старшего брата и пообещав в будущем году непременно приехать к нему в Тулу, Алексей Иванович Шумилов отправился в гости к своим родственникам, дяде Мише и его семейству. Родня проживала на другом конце Ростова, в Острожном переулке, неподалёку от одного из старейших в городе православных храмов – церкви во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Матушка собрала корзину всяких гостинцев – кувшин домашнего подсолнечного масла, которое она умела очищать углём как никто другой, да пару бутылок молодого домашнего вина; отец же положил связку толстых журналов, выписываемых из Москвы – для племянников.

Дядя проживал в просторной квартире с отдельным входом в уютном двухэтажном домике, спрятавшимся в глубине палисадника. За домом был небольшой садик, куда вела задняя дверь. В садике под навесом, увитым густой виноградной лозой, располагался деревянный настил, заменявший собою террасу и беседку. Это было любимое место семейных ужинов на свежем воздухе. За столом собралось дружное семейство – сам хозяин дома, добродушный пятидесятипятилетний Михаил Васильевич, его жена, хохотушка Любовь Ивановна и младший сын Колька, гимназист 4–го класса. Старшие дети с родителями уже не жили.

После обильного неспешного ужина, когда стали опускаться нежные сумерки и наступило то блаженное состояния расслабленности и отдыха после дневной жары, после долгих рассказов о Петербурге и обсуждения последних политических новостей, Алексей подступился к интересующей его теме.

– Дядя Миша, скажите, а вам говорит что – нибудь фамилия Максименко?

– Конечно, ты ещё спрашиваешь! Известная персона! Александра Егоровна, купчиха, миллионщица. Живёт на Николаевской. Молодая вдова. Лакомый, кстати говоря, кусочек для многих искателей богатых невест. Её, почитай, весь город знает – купцы, заводчики, администрация. А ты отчего спрашиваешь?

– Познакомили меня с нею. Не могу понять, что за человек. Вот, думаю, может вы мне глаза откроете, – задумчиво промолвил Алексей. Он нарочно не стал давать исчерпывающего ответа, оставляя место для фантазии собеседника: пусть дядя Миша сам домыслит, кто и с какой целью это знакомство устроил.

– Хм, что ж тебе сказать? – хмыкнул дядя. – Дом у госпожи Максименко на широкую ногу, такие обеды закатывает!.. Не знаю, как у вас в Петербурге, а у нас такое нечасто встречается. Даже очень богатые дельцы живут прижимисто. А она не такая. Всё у неё схвачено, куплено, везде друзья. Стоит ей пальцем пошевелить, как тут же найдутся исполнители любых капризов. Муж её покойный крепким хозяином был, но всё как – то меньше на виду.

– Да, крепким – то крепким, да только пожили они недолго, – добавила Любовь Ивановна, прислушивавшаяся к тому, что говорил муж. – Вот тоже история вышла.

– А что за история? – поинтересовался Алексей.

– Умер. Заболел тифом и умер. Он по делам мотался, питался, видать, плохо, без должного женского пригляда, – пояснил дядя. – Опять же, с людьми разными общался, по делам, значит. Поехал в Калач, там заразился тифом, а когда она его сюда перевезла – умер. Болел, кстати, довольно долго, чуть ли не месяц. Лечили его…

Дядя примолк.

– И это всё?

– Ну, чего молчишь – то? – подначила дядю супруга. – Рассказывай уж, коли начал, – и, подмигнул Алексею, добавила. – Это он честь мундира так блюдёт.

– Ой, да при чём тут честь мундира? – отмахнулся дядя. – Это всё пустое, даже рассказывать не о чем. Лечил, значит, этого покойного мужа госпожи Максименко некий доктор Португалов. Вроде бы приличный с виду человек. А когда Максименко помер, доктор стал вымогать у вдовы взятку в четыреста рублей. Дескать, не подпишу вам разрешение на захоронение тела и всё тут.

– А он это как – то мотивировал? – осторожно спросил Алексей.

– А чем взятки мотивируются? – парировал дядя. – Денег хочу – вот и весь мотив… Португалов заявил, что, дескать, нужно установить причину смерти – намек на то, что, может, и не своей смертью муженёк помер. Но если по уму – что там можно было придумать, когда человек целый месяц болел!? И болел – то чем – тифом! Просто доктору денег хотелось, вот он и воспользовался возможностью проявить свою власть. И, заметь, всё это происходило, когда вдова в горе пребывала. Тут надо похоронить человека по – христиански, а доктор, пройдоха, документ не подписывает!

– Интересная история, – кивнул чрезвычайно заинтересованный Алексей. – И что же было дальше?

– Вышел скандал. Вдова молчать не стала. И, кстати, правильно поступила. Она заявила на доктора в полицию, обвинила его в вымогательстве взятки. Но сказала, что платить ни за что не станет, и сама потребовала назначить экспертизу по установлению причины смерти мужа, чтобы отбить инсинуации доктора.

– Ну, а что же доктор – то в своё оправдание сказал?

– Ну, вроде как обвинил вдову в том, что она, дескать, отравила мужа. Но доктору никто не поверил, конечно. Сейчас он такая пария, все приличные люди ему от дома отказали и от услуг его врачебных тоже. Согласись, история с этими деньгами паскудная вышла. Интересно, у вас, в Петербурге тоже такие вымогатели встречаются?

– Не знаю, ни одного не видел. А этот доктор…

– Португалов, – подсказал дядя Миша.

– Да, Португалов, он что, был посторонним человеком для их семьи? Ведь обычно к больному приглашают семейного врача, который лечит и отцов, и детей, и внуков и которому доверяют все.

– Насчёт этого не знаю, но то, что он не лечил старшее поколение в их семействе – это точно, поскольку чета Максименко приехала сюда всего несколько лет назад, уже после женитьбы. А до этого они вроде как в Астрахани жили, именно оттуда Александра Егоровна родом.

– Ну, а вы, Любовь Ивановна, что скажете? – Алексей всем телом поворотился к женщине, поскольку интуитивно чувствовал, что её переполняет желание принять участие в разговоре. – Что – то про честь полицейского мундира, верно?

– Я так скажу, Лёшенька, про то, как Португалов требовал с Максименко деньги, я ничего не знаю, поскольку при том не присутствовала. А знаю лишь то, что про Ивана Португалова многие люди говорят только хорошее. Знаю, что людям в помощи он никогда не отказывал и у бедных людей последнюю копейку из кармана не тянул. Может, он и попросил у Сашки Максименко деньги за службу – так могла бы и дать, нечего скопидомничать! Ей эти четыреста рублей, что четыре фантика, она куда более на свои утехи бросает. И муж ей был не пара – слишком разные люди. Уж не знаю, отравила она его или нет, да только она его в могилу свела и нечего тут на доктора тянуть. А Ивану Португалову рот заткнули…

– Ой, да ладно, Любаня, – отмахнулся дядя Миша. – Сейчас начнёшь тут маккиавелизм разводить!

– Заткнули, заткнули! Ты своих всегда защищаешь, да только у всякого Егорки свои отговорки! Знаю я, какие держиморды в полиции работают, слава Богу, замужем за полицейским, так что, почитай, сама на службе состою. Так что ручаюсь, Лёшенька, дело там грязное и тёмное, а хорошего человека просто крайним назначили, как почитай, всегда у нас делается.

– А как мне этого доктора разыскать? – полюбопытствовал Алексей.

– А на что тебе? – хитро посмотрел на племянника Михаил Васильевич. Но супруга тут же его осадила, даже не дав Алексею времени ответить:

– Ты, Миша, как иудей разговариваешь: вопросом на вопрос отвечаешь! А живёт Иван Португалов на Митрофаньевской, там за церковью двухэтажный домик с голубой крышей и голубыми наличниками. Подойдёшь, спросишь, там тебе его всяк укажет.

– Хочу проконсультироваться по поводу астмы для одного моего петербургского приятеля, – объяснил Алексей своё любопытство. – Думаю, раз пациентов у доктора сейчас мало, он не станет заламывать дорого. Как думаете?

На самом деле Алексей Шумилов вовсе не был уверен в том, что ему следует ехать к Португалову. Он вообще не знал, следует ли ему продолжать погружаться в семейные дела малознакомой женщины или имеет смысл корректно прервать знакомство с нею, сославшись на какой – либо достоверный, но надуманный предлог. Мысли шли враздрай, противореча друг другу, не позволяя остановиться на каком – то решении. Для Шумилова было лишь очевидно, что элементарные нормы приличия требовали от него визита мадам Максименко. Не лежала его душа к этой поездке хотя бы в силу того, что вся обстановка праздности вокруг этой дамы, да и люди из её «свиты» были Алексею Ивановичу неинтересны и малосимпатичны. Делать же над собой усилие, чтобы попадать в «тон» всей этой компании было и скучно, и лень. Кроме того, Алексей тяготился предстоящим разговором с Александрой Егоровной, вернее его деловой частью.

Однако, ехать всё же было необходимо. На следующий день после посещения дяди Миши Алексей поутру отправился на Николаевскую улицу. Выбрал он утреннее время нарочно, полагая, что в такой час у Александры Егоровны не должно быть гостей. Прихватив роскошную коробку шоколадных конфет, купленных в магазине Елисеева на Невском проспекте специально в презент купеческой вдове, Шумилов вышел на улицу, но глянув в небо, решил вернуться за зонтом. Весь небосвод был затянут плотной облачностью, а воздух оказался на удивление парким. Полное безветрие свидетельствовало о приближении грозы, которую уже почувствовала живность. Птицы примолкли, собаки и кошки попрятались, природа словно замерла в ожидании.