Текст книги "Корона от обороны (СИ)"

Автор книги: Алексей Герасимов

Соавторы: Татьяна Минасян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Но Ваше Светлейшее Сиятельство! Ведь это именно брат госпожи фон Шиф дрался с врагом и победил!

– Глупости. – нахмурилась герцогиня, не любившая, когда ей перечат даже в малом. – Если бы он победил, то наступал бы, а не совершал ретираду. Кроме того, я уверена, он сам обстоятельно отпишется госпоже баронессе, без приукрашиваний и с истинной военной точностью. Не так ли, дорогая Мафальда?

– О, не сомневаюсь. – небрежно кивнула та, едва сдерживая желание стукнуть свою госпожу чем-нибудь тяжелым.

– Едем с нами, Мафальда! – потребовала герцогиня. – Моего драгоценного супруга что-то тоже нигде не видно – попробуем его отыскать! А Франца, – она чуть заметно кивнула молодому пажу, – наверняка ищет наш гость.

Улыбаясь и старательно скрывая свои истинные чувства, Мафальда развернула своего коня и двинулась следом за госпожой. Настаивать на своем теперь, после того, как она все утро испытывала терпение Эвелины, фрейлина не решилась. Тем более, что узнать все самое основное о прошедшем сражении она все-таки успела. Дальше ей просто хотелось еще хотя бы немного послушать о своем брате, которого она так давно не видела...

Она ехала по лесу, поддакивала щебечущей о каких-то глупостях Эвелине, но при этом не имела ни малейшего представления о том, что говорила ее госпожа. Все мысли Мафальды были заняты братом. Мальчишкой Эрвином, который, хоть и давно уже вырос и превратился во взрослого мужчину, в чем-то все равно остался мальчишкой, постоянно ищущим опасности и успешно ее находящим. В этот раз ему повезло, он остался жив, но война не окончена, и будут следующие битвы, а потом следующие войны, без которых эти мужчины, похоже, вообще не способны прожить... И Эрвин, конечно же, не станет отсиживаться в стороне, он всегда будет в гуще сражения, и она, его сестра, ничего не сможет с этим поделать. А если даже и сможет, если ей удастся заставить младшего брата выйти в отставку и вести мирную жизнь, то ничем хорошим это тоже не кончится. Эрвин без риска и трудностей долго не выдержит, сперва заскучает, а потом и вовсе захиреет. Именно поэтому Мафальда и не тащит его в отставку, хотя, возможно, если бы она очень постаралась, ей бы удалось на него повлиять.

Все эти мысли были для Мафальды далеко не новыми: они возвращались к ней после каждого сражения или дуэли с участием Эрвина, но придумать, как сделать его жизнь менее опасной и при этом не дать ему умереть от скуки, она не могла. Здесь ее талант интриговать и выкручиваться из самых сложных положений был бессилен.

«Братца можно было бы женить, – рассуждала про себя фрейлина. – Причем женить по любви, пусть даже на небогатой и совсем не выгодной невесте – но чтобы он был влюблен в нее по уши и не хотел с ней расставаться. Да только ведь этому гадкому мальчишке все время не до женщин, у него всегда дела поважнее находятся! И даже если он влюбится – надолго ли его хватит? Все равно ведь потом сбежит в очередной военный поход! Нет, чтобы заставить его сидеть дома, надо сделать так, чтобы такая жизнь была для него не только приятной, но еще и интересной... Пусть даже в чем-то опасной, но не такой рискованной, как на войне... Но вряд ли такое возможно в принципе, если только ты не король какой-нибудь!»

– ...не правда ли, душечка? – прозвенел у Мафальды над ухом голосок Эвелины, и она, чуть заметно вздрогнув, вновь изобразила на лице любезную улыбку:

– Ну разумеется, госпожа, как же иначе?

– Вот, и Мафальда со мной согласна! – с победоносным видом повернулась герцогиня к другим своим спутницам. Те тоже заулыбались, а Розалинда бросила на первую камер-фрейлину насмешливый взгляд – от нее не укрылось, что фон Шиф думала о чем-то своем и вообще не слышала, что спросила у нее Эвелина. Но Мафальде было не до главной сплетницы.

«Чтоб тебе провалиться, балаболка! – обругала она про себя свою госпожу. – Сбила меня с мысли! Вот о чем я сейчас думала? Ага, о том, что Эрвину любая мирная жизнь показалась бы не интересной. Даже если бы он оказался на троне!» Молодая женщина мрачно усмехнулась. По крайней мере, если бы Эрвин был правителем, ему было бы гораздо сложнее улизнуть от своих многочисленных обязанностей в военный поход! Да и скучать ему было бы некогда, в королевском окружении интриги посерьезнее, чем сплетни в маленьких герцогствах и графствах...

– А скажи, Мафальда, как по-твоему... – опять отвлекла фрейлину герцогиня, и Мафальда, тихонько скрипя зубами, повернулась к ней с заинтересованным видом. Однако закончить фразу Эвелина не успела – конь Мафальды вдруг испуганно заржал, поднялся на дыбы, а потом галопом бросился вперед, унося первую фрейлину прочь от ее испуганно завизжавших собеседниц. Сама фон Шиф тоже громко закричала, но внимательный человек сразу бы понял, что ее вопль был не столько испуганным, сколько довольным, почти восторженным.

Проскакав так несколько минут, Мафальда с легкостью остановила коня, а потом повернула его и съехала с широкой тропы за деревья. Там, скрытая густыми зарослями от всех, кто мог бы помчаться за ней следом, она довольно рассмеялась: все, теперь ни Эвелина, ни другие глупые женщины не помешают ей думать! Долго прятаться от них она, конечно, не сможет – Эвелина наверняка беспокоится за свою любимую фрейлину и будет искать ее по всей роще – но хотя бы полчаса у нее есть. Этого должно хватить, чтобы понять, насколько абсурдна пришедшая ей в голову идея и стоит ли вообще тратить на нее время...

...Некоторое время спустя фрейлина снова выехала на тропинку и пустила лошадь шагом в сторону герцогского замка. По дороге она выдернула из своих роскошных волос почти все шпильки и слегка растрепала их – впрочем, сделано это было так ловко, что выглядеть Мафальда стала даже лучше, чем с высокой и хитрой прической на голове. В таком виде она выехала из рощи и, увидев чуть в стороне нескольких всадниц, торопливо поскакала к ним.

– Мафальда! – герцогиня, увидев приближающуюся любимицу, тоже поскакала к ней навстречу. – А мы уже час тебя ищем! С тобой все хорошо, ты не ушиблась? Я так беспокоилась!..

Лицо Эвелины действительно было испуганным и бледным, несмотря на румяна, и Мафальда с удивлением поняла, что госпожа волновалась за нее вполне искренне.

– Все в порядке, просто лошадь понесла, и пока я ее успокоила, мы проскакали чуть ли не через весь лес! – вздохнула она, останавливаясь возле герцогини и поправляя растрепанные волосы. Эвелина сочувственно кивала и облегченно закатывала глаза – теперь уже, как обычно, наигранно.

– Скажите Францу, пусть зовет остальных, Мафальда нашлась! – крикнула она остальным фрейлинам.

Фон Айс снова скучал рядом с фрейлинами – должно быть, на поиски пропавшей Мафальды его не взяли – и теперь, обрадовавшись новому поручению, мгновенно ускакал в рощу. Фрейлины же окружили Мафальду, наперебой расспрашивая ее о только что благополучно завершившемся приключении. Она весело отвечала, что ничего страшного с ней не случилась, жаловалась на своего коня и вместе со всеми недоумевала, чего он мог испугаться. А на лице у нее то и дело возникала немного странная хитрая усмешка...

Глава V

Дивен месяц октябрь в Аллюстрии первую свою половину, какое из курфюршеств не возьми. Темно-желтые, почти коричневые листья все еще густо покрывают ветви дерев, пусть и не столь густо, как летняя зелень. Мягко и тихо шуршат опавшие листья под ногами путника или охотника, отправившегося готовить к зиме борти пасечника, или же неспешно идущего грибника, стелются травяные стебли на полянах и некошеных лугах, также уже поблекшие, но не полностью избывшие из тела своего зелень; плотные густые туманы, даже днем клубящиеся в лощинах, с наступлением сумерек становятся полновластными хозяевами всего этого великолепия, скрывают его от взгляда людского, словно занавес в театре, глушат звуки, накатываются на города и деревни подобно неудержимым океанским волнам, покрывают их целиком, лишь вершины холмов да колокольни соборов оставляя над собой, словно редкие островки. И случись на таком острове человек, разглядит он в лунную ночь огромное, безбрежное серое море, колыхающееся, идущее волнами, выбрасывающее вверх тонкие щупальца, либо медленно опадающие затем, либо развеивающиеся в воздухе, колеблющееся, словно эфир под взглядом месмериста или медиума, и ярко сияющие на небесах звезды, большие, яркие, будто начищенные до блеска талеры, прибитые к черному бархату небесной тверди.

Таков аллюстрийский октябрь.

А еще, месяц сей есть грязища после малейшего дождичка, превращающая тракты в хляби непролазные, промозглая холодина, от которой у ночующих в палатках зуб не попадает на зуб, влажные дрова для походного костра, дающие более дыма, нежели тепла, и вынуждающие чуть ли не в углях спать закутанных в шинели солдат, с одной стороны которых поджаривает пламя от горящей, на всю ночь положенной в костер лесины, а с другой подмораживает, кусает ледяными зубами за бок приближающаяся зима. Мерзок октябрь в Аллюстрии, если нет у тебя надежной крыши над головой и горячего, протопленного очага.

Клацающий зубами, завернутый в плед фон Эльке, стянув форменные перчатки, грел руки, протянув их ладонями к жаровне с углями. Утро выдалось каким-то уж особенно зябким и промозглым, к утру ночевавший в палатке молодой человек продрог до такого состояния, что, казалось, даже кишечник его сморозился.

– Почему лютеран в Аллюстрии больше не жгут? – пробурчал Эрвин себе под нос. – Хоть согрелся б напоследок. Сколько можно морозится из-за чертова наемника, не чувствующего капризов погоды?

Армия княжества Померания, фельдмаршала которой и помянул тихим «незлобивым» словом фон Эльке, явилась под Аурумштадт лишь к позавчерашнему вечеру, затратив на марш не день, а все три. Вынужден ли был Кабюшо приводить в порядки свой авангард, или запамятовал, что его фамильное заклятие действует лишь на него же, и никого более, отчего и не спешил, либо же причина была иной – фон Эльке не знал. Да и не интересовался, если на то пошло.

Весь минувший день Кабюшо вел развертывание войск и укрепление своих позиций, не встречая к тому ни малейших препятствий со стороны бранденбуржцев. Фельдмаршал фон Берг, находясь пусть и не на самых выгодных для обороны позициях, но имея меньше войск под своим началом, никак не желал контратаковать до подхода корпуса лейтенант-фельдмаршала Ольмюца, запропавшего где-то на полпути между Магдебургом и Аурумштадтом, и все уговоры его штабных, все красноречие и их, и прочих старших офицеров, включая самого эрцгерцога, разбивались о его упрямое нежелание драться с превосходящими силами врага.

– Вы, милостивые государи, на авантюру меня не толкайте-то, кхе-кхе. – хрипел и покашливал фон Берг (как и многие в армии фельдмаршал был простужен, да и просто по возрасту ему нездоровилось) в тех редких случаях, когда снисходил до того, чтобы объяснять свою бездеятельность. – Это вьюношам свойственно сначала лезть в окошко девичьей спальни, а лишь затем думать о последствиях, когда уже поздно. Кабюшо-то, кхе-кхе, оторвался от магазинов, не подрасчитал, значит, наших погод. Это против Окситании меровенсцы нынче воевать могут, а в Аллюстрии такие номера, кхе-кхе, чреваты. Дожди зарядят обложные со дня на день, перебои с припасом и фуражом у него начнутся, а какие обозы если через грязь и проволочет, так я для того ему в тыл полк гусар отрядил. Нам-то что, померзнем, конечно, ну так и померанцы не на зимние квартиры-то стали, а уж со снабжением у нас все слава Богу. Ни к чему нам все это фанфаронство, милостивые государи, кхе-кхе, право слово, сам он к нам в руки упадет, как переспелое, кхе-кхе, яблоко – или, если угодно считать, как гнилое.

Закончив говорить по этому поводу, изрядно пожилой фельдмаршал непременно открывал свою табакерку, брал оттуда понюшку табаку, с шумом и свистом втягивал ее своим простуженным носом, после чего долго, оглушительно и, с видимым удовольствием, чихал. Доводы против, как вполне прагматичные, о разоряемых чужой армией землях, так и поэтические, о стонущих под игом завоевателя подданных гроссгерцога Максимиллиана, фельдмаршал напрочь отметал. Возможно, с точки зрения новейшей науки, стратегии, фон Берг был совершенно прав – Эрвин даже был полностью уверен в этом, – и служи под его началом не живые солдаты и офицеры, а некие абстрактные математические единицы, выкладки командующего были бы безукоризненно верны. Однако же армия состоит из живых людей, для которых есть очень большое различие: кашлять, чихать и подвергаться лишениям на чужой территории, или же на своей, притом, что противник промаршировал уже практически половину твоей отчизны. Недовольное бормотание о том, что дай фельдмаршалу волю, так тот Кабюшо и до самого Хафеля допустит, слышалось уже не только в офицерском собрании, но и у солдатских костров, причем не вполголоса, а уже практически в открытую. Не добавляло боевого духа и то, что бригада Коха, исполнявшая такую же, что и бригада фон Эльке, заградительную миссию была, в тот же день, когда Эрвин дал бой фон Зюшвицу, наголову разгромлена.

Однако находящийся где-то в эмпиреях военной науки фельдмаршал слышать об этих обстоятельствах ничего не желал, и лишь большого труда стоило офицерам-кавалеристам добиться у него разрешения потревожить померанцев на флангах – чем они весь вчерашний день и занимались. Кабюшо, вероятно, также дал своим рубакам возможность погреться, помахав саблями и палашами, однако на общее положение дел это никак не влияло. Кавалеристы съезжались небольшими группами, человек по двадцать-тридцать, на значительном удалении от основной массы войск, рубились, затем одна группа обращала в бегство другую, преследовала некоторое время, и затем победоносно возвращалась в лагерь. Иные офицеры бравируя удалью, причем не только кавалерийские, затеяли устраивать поединки на «ничейной» земле между двумя армиями, когда просто так, ища противника по принципу «кого Бог пошлет», а нередко и по всем правилам дуэльного кодекса, с официальными вызовами конкретным лицам, секундантами, протоколом поединка, врачом и священником. Но больше было все ж таки находников. Юстас фон Лёве, оправдывая свою фамилию и невзирая на высокий гвардейский чин, например, схватился разом с двумя кирасирами, одного ранил серьезно и взял в плен, другого задел лишь едва-едва, но все же обратил в бегство, чем и хвастал напропалую весь вечер в офицерском собрании. Эрвин, еще к тому и напрочь продувший ему в штосс, молча скрежетал зубами от зависти – такие забавы считались невместными для генералов.

Кое-как отогревшись у жаровни и наскоро позавтракав из солдатского котла – пищей грубой, неизысканной, зато сытной и горячей, фон Эльке выслушал доклад доктора Кальмари и настроение его, и так далеко не радужное, упало словно стрелка барометра, в ожидании бури. Количество заболевших было таково, что вместе с боевыми потерями и отставшими убыль в штыках у его бригады вплотную приблизились к половине личного состава.

– Доктор, голубчик, но ведь надобно что-то делать. – заметил Эрвин.

– А что, прошу меня простить, я могу поделать? – Кальмари всплеснул руками. – Я, знаете ли, синьор, в некотором роде хирург. Хороший, без ложной скромности замечу, но хирург. Мое дело – отрезать и пришивать. Да, я запросил в дивизионном лазарете микстуры, сразу же как мы к Аурумштадту вышли, осмелюсь доложить, запросил. И что же я слышу в ответ? В ответ я слышу, что микстур и так не хватает, что в избытке только перевязочный материал и, простите, шнапс! Я не стану спорить, он согревает, но если так греться долго, то у нас и здоровые слягут из-за печеночных колик. Я даже не упоминаю о том, что хорошо согретый этой методой солдат элементарно небоеспособен. Все что я могу, это обеспечить простуженным должный уход и тепло, благо милейший Зюсс палатки и одеяла смог выбить новые, без дыр и доброго качества.

– Успокойтесь, успокойтесь доктор, я ни в чем вас не виню. – вздохнул генерал. – Просто, если все продолжится подобным образом и далее, то наша армия, боюсь, попросту исчезнет без всякого сражения.

– Сомневаюсь, что у померанцев лучше обстоят дела, нежели у нас. – поджал губы Кальмари. – Они такие же люди, как и все прочие.

– Следовательно, ждать боя остается недолго. – заметил Эрвин. – Надеюсь, что Ольмюц успеет подойти, иначе вся слава достанется нам.

Обедать фон Эльке отправился в Цвибельштадт, в офицерское собрание. Не то, чтобы ему не чем было заняться в бригаде, но... собственно и нечем, на самом-то деле. Со строительством флешей и редутов солдаты могли управиться и без его присмотра, хватало для надзора унтеров и пары младших офицеров. К тому, позиции бригады были настолько глубоко в тылу армии, что Эрвин и сам-то не верил в то, что они могут пригодиться хоть для чего-то вообще.

Юстаса в собрании не оказалось: по словам знакомцев, случившихся тут же, он кутил до самого рассвета и теперь самым безбожным образом отсыпался после обильных возлияний. К беседам или картам генерал в этот час расположен не был, а потому, пообедав в полном одиночестве, взял самую свежую – всего-то трехдневной давности, – столичную газету, извлек лорнет и поудобнее уселся в кресле у окна.

О войне писали мало, почти что и ничего. Баронесса фон Хаммельстюк устроила благотворительный бал с лотереей в помощь раненым – на торжестве присутствовал весь свет столицы, из тех, кто не был вынужден последовать за гроссгерцогом в Лихтервинд. Судя по приведенному в газете меню, съедено и выпито на этом мероприятии было на сумму во много раз превышающую выручку от лотереи; бургомистр Берлина-на-Хафеле, попытавшийся вытрясти из городского магистрата денег на спешную реконструкцию древних городских укреплений, а равно сбор и вооружение ополчения, был ославлен как паникер и пустозвон и, вероятно, в ближайшее время подаст в отставку; бригадный генерал фон Эльке, по пока не подтвержденным данным, вынужден был отступить перед противником – данные о потерях с обеих сторон уточняются; польский посол во время званного обеда у военного министра выразил уверенность в том, что Бранденбург вполне способен стереть Померанию в зубной порошок и без чьей-либо помощи, и был горячо поддержан послом Магдебурга. Вот, собственно, и все – прочие страницы газеты были заполнены сообщениями о театральных премьерах, торжествах, праздниках, курьезных случаях. Столица продолжала жить своей обычной жизнью и веселиться, невзирая ни на какие войны.

Эрвин со вздохом отложил газету, долгим задумчивым взглядом поглядел на ломберный стол, за которым расположились несколько штабных, вздохнул, и, усилием воли отогнав соблазн, направился к выходу из собрания.

Глава VI

Мафальде фон Шиф не спалось. Она лежала в своем просторном холодном будуаре, прислушивалась к шуму дождя за окном и с тоской думала о том, что через четыре часа ей уже надо будет вставать, и даже если она сумеет задремать под утро, выспаться ей все равно не удастся. И опять она будет мучиться весь день, пытаясь думать о своих делах и делать вид, что с интересом поддерживает болтовню своей госпожи, одновременно мечтая только об одном – хоть немного отдохнуть.

В последние дни известия с места военных действий приходили все чаще: гонцы появлялись в замке один за другим, не давая фрейлине страдать от неизвестности. Но они же заставляли ее переживать из-за того, что она от них узнавала: армия гроссгерцога постоянно терпела поражения и была вынуждена понемногу отступать, сдавая противнику то один, то другой город. Эрвину по-прежнему везло, он выходил целым и невредимым из каждой схватки, но Мафальда прекрасно понимала, что любой удаче рано или поздно приходит конец. И поэтому разговоры о каждом следующем прискакавшем в замок гонце встречала со все возрастающим трепетом.

Сегодняшний гость тоже принес нерадостную весть. Армия гроссгерцога опять отступила, и притом с большими потерями. И даже фон Шиф, недостаточно хорошо разбиравшейся в военной науке – одной из немногих сфер, в которых младший брат многократно ее превосходил! – было ясно, что ситуация уже вряд ли повернется к лучшему. Необходимо было придумать, как обернуть на пользу Эрвина поражение, но этому мешал страх, что после очередного боя брат вовсе не вернется с поля битвы.

Отчаявшись заснуть, фрейлина встала с кровати и подошла к окну. Потянула на себя тяжелые створки и вдохнула свежий запах мокрой от дождя листвы. Погода в последнее время тоже испортилась: день, когда хозяева замка устроили охоту и прогулку по лесу, оказался последним солнечным днем перед неделей ветреных и дождливых дней. В замке было сыро и промозгло, многие фрейлины кашляли, а герцогиня Эвелина жаловалась, что плохая погода портит ей настроение.

Вспомнив про свою капризную госпожу, Мафальда недовольно скривилась и, поежившись, закрыла окно. В комнате стало довольно холодно и мысль о том, чтобы вернуться в кровать и закутаться в теплое одеяло, показалась молодой женщине весьма заманчивой. Она с надеждой отошла от окна – может быть, ей все-таки удастся сейчас заснуть? Но увы, отоспаться в эту ночь ей было не суждено...

Из-за двери ее спальни послышались тихие, едва различимые в тишине спящего замка шаги. Кто-то крался по коридору мимо комнаты Мафальды, крался, стараясь ступать как можно тише, но все-таки не сумев идти по каменному полу совсем неслышно. Фрейлина на цыпочках подбежала к двери и прислушалась. Шаги быстро удалялись, и она осторожно приоткрыла дверь, радуясь, что та не заскрипела в такой ответственный момент. Проследить, кто бродит ночью по замку, было необходимо. Даже если это кто-нибудь из пажей или камердинеров отправился на свидание к кому-нибудь из горничных или наоборот – из таких случаев Мафальда уже давно научилась извлекать пользу. Поймав юношу или девушку на месте «преступления», а затем великодушно отпустив и пообещав при этом сохранить их проступок в тайне, первая фрейлина обзаводилась благодарными и опасающимися, как бы она не сообщила об их неподобающем поведении герцогине, союзниками. У госпожи фон Шиф было уже трое таких обязанных ей друзей среди слуг, и она не отказалась бы при случае обзавестись четвертым.

Коридор, в который выглянула Мафальда, был погружен в почти полную темноту, но далеко впереди все же был заметен чей-то расплывчатый светлый силуэт. «Вот так и возникают в старинных замках слухи о призраках!» – усмехнулась про себя фрейлина и проворно засеменила по коридору, спеша догнать полуночника и стараясь при этом не шуметь, чтобы он не заметил ее раньше времени и не свернул на какую-нибудь лестницу, где она, скорее всего, уже не смогла бы его найти. Ей удалось сократить расстояние между собой и «призраком» до нескольких шагов, и только после этого преследуемый, должно быть, услышав за спиной слабый шум, оглянулся. Мафальда остановилась и, приглядевшись к своей «добыче», возмущенно выдохнула и подбоченилась: на нее смотрели испуганные и умоляющие глаза фон Айса.

– Не спится, господин паж? – с лукавой улыбкой спросила первая фрейлина. Юноша шумно вздохнул и издал тихий звук, подозрительно похожий на всхлипывание. Мафальда промолчала, даже не пытаясь помочь ему выкрутиться: она была уверена, что молодой человек достаточно сообразителен, чтобы сделать это самостоятельно. Так и вышло. Айс помедлил еще несколько секунд и, догадавшись, что облегчать ему попытку оправдаться любимица гроссгерцогини не будет, еще раз вздохнул и сбивчиво затараторил:

– Госпожа фон Шиф, я знаю, что виноват! Знаю, что благородные люди не делают этого тайком! Но если бы вы знали... Если бы вы были мужчиной...

– Еще чего мне не хватало! – громким шепотом воскликнула фрейлина и театрально всплеснула руками.

Даже в темноте стало заметно, как щеки фон Айса залились ярко-красным румянцем – во всяком случае, Мафальда была уверена, что ей это не померещилось.

– Простите, госпожа первая фрейлина, я не это хотел сказать... – окончательно растерявшись, еще торопливее забормотал паж. – Я имел в виду, что если бы вы были мужчиной, вы бы меня поняли! Любой взрослый мужчина на моем месте поступил бы так же!

– Так уж и любой! – усмехнулась Мафальда, хотя особых причин не соглашаться с Айсом у нее не было – все мужчины, которых она знала, включая и своего горячо любимого брата, в юности обязательно заводили романы со служанками и точно так же, как Айс, наносили им по ночам «визиты».

– Любой благородный человек, которому не безразлична судьба его страны, который думает не только о себе! – с неожиданной горячностью возразил ей юноша, и его глаза ярко сверкнули в темноте. Правда, он тут же испугался, что заговорил слишком громко и что их могут услышать другие обитатели замка, и, стушевавшись, зажал себе рот обеими руками. Мафальда уставилась на него с удивлением:

– Любой благородный? – переспросила она, ничего не понимая.

– Да! – Айс опустил руки и с вызовом уставился фрейлине в глаза. – И я знаю, что вы сами тоже так считаете. Вы – сестра генерала фон Эльке, который находится на войне с первых ее дней. Вы не можете думать иначе!

– Мальчик мой... – Мафальда не выдержала и отвела взгляд. Она редко испытывала чувство неловкости, но теперь ей впервые за очень долгое время было по-настоящему стыдно. Хорошо же она думала об этом юнце! И ведь ей сразу показалось подозрительным, что он шел на свидание в длинном дорожной плаще!

– Вы ведь отпустите меня? Позволите мне уехать? – умоляюще зашептал фон Айс, и Мафальда испугалась, что сейчас этот решительный и доблестный защитник отечества расплачется.

– А ты уже решил, куда именно едешь? – спросила она строго. Молодой человек просиял и радостно закивал головой:

– Конечно! Все уже давно решено! Я еще вечером подготовил лошадь, помощник конюха обещал меня не выдавать. Я поеду в бригаду вашего брата!

«Вот Эрвин обрадуется такому «подкреплению»! Наверняка будет весь день шутить, что у него не полк, а детский приют для малолетних сирот!» – фыркнула про себя фрейлина. Но потом ей вдруг стало не по себе, и она посмотрела на юношу с опаской и сочувствием:

– Франц, а о своей матери ты подумал? А о сестрах и тетушке?

Теперь настала очередь юноши отводить глаза в сторону. О родных он, конечно, думал и о том, что является последним представителем своего рода тоже, но желание вырваться из скучной придворной жизни и принести своей стране хоть какую-то пользу отодвинули все эти мысли на второй план. К тому же, паж, как и все молодые люди в этом возрасте, был свято уверен в собственной неуязвимости.

– Они меня поймут! – заверил он Мафальду. – Поймут и будут мной гордиться. Неужели вы думаете, что моей маменьке нужен трусливый сын, который отсиживается в замке, когда все способные держать оружие мужчины...

– Твоей матери нужен живой сын, – перебила его Мафальда. – Ты этого сейчас не понимаешь, но когда-нибудь, когда сам обзаведешься семьей, тебе тоже будет важно только одно: чтобы твои дети были живы. Даже если при этом они при слове «война» будут в ужасе прятаться в сундук! У меня есть сын, так что поверь мне на слово – это правда.

Франц промолчал, хотя по его глазам Мафальде было очевидно – он ей не верил. И отказываться от своего решения сбежать тайком на войну тоже не собирался. Впрочем, фрейлина уже понимала, что даже если она попытается удержать его, разбудив весь замок и рассказав своим господам о его намерениях, юноша все равно сумеет осуществить свой план. Да она, в общем, и не думала его удерживать – права на это у нее не было.

– Что же, тогда – поторопись! – вздохнула Мафальда и порывисто обняла молодого человека. – И будь осторожен, очень тебя прошу!

– Спасибо! – тихо, но восторженно прошептал фон Айс. – Я знал, что вы меня все-таки поймете и отпустите! Вы – сестра генерала фон Эльке! И не беспокойтесь, я буду очень осторожен, больше никого не разбужу!

– Да я не об этом... – еле слышно ответила Мафальда, но Франц уже уносился прочь от нее по коридору, двигаясь так быстро и так бесшумно, что его фигура снова стала похожа на привидение. Фрейлина вздрогнула и поспешно отогнала непрошеные мысли – нечего думать о самом страшном, нечего! С Айсом ничего не случится, Эрвин ни за что не пустит пятнадцатилетнего ребенка в бой, он придумает для него какие-нибудь важные дела в штабе, придумает что-нибудь такое, что позволит мальчишке остаться в относительной безопасности. Все будет хорошо...

Ежась от холода, молодая женщина зашагала обратно в свой будуар. Она думала о Франце и одновременно вспоминала своего собственного сына. Пока еще – несмышленого ребенка, но ведь и ему когда-нибудь исполнится десять лет, а потом и двенадцать, и пятнадцать... исполнится, как бы ей ни хотелось, чтобы он всегда оставался малышом. И все, на что ей остается надеяться, так это на то, чтобы в те годы их герцогство ни с кем не воевало!

Фон Шиф почти без сил упала на свою кровать и уткнулась лицом в подушку. Без Франца в замке станет еще скучнее и безрадостнее. А сколько всего ей придется выслушать утром от Эвелины! Интересно, этот молокосос хотя бы письмо своим родным отправил? А записку гроссгерцогу написал? Мог и не подумать о таких «мелочах», и тогда замок будет кишеть сплетнями о том, куда мог убежать любимый паж герцогини... И ей, Мафальде, тоже придется выдумывать какую-нибудь более-менее правдоподобную версию его исчезновения, чтобы никто не заподозрил ее в причастности к этому побегу. Да, дел у нее будет много...

Мафальда вдруг поняла, что совсем закоченела, и натянула на себя одеяло. За окном начинало светлеть, и она вновь загрустила из-за того, что ей не удастся выспаться. Но, уже засыпая, молодая женщина вдруг подумала о том, что Франц, наверное, уже скачет по пустынной дороге на север и скоро встретится с Эрвином, и улыбнулась. Наивный мальчишка был прав – она не только боялась за его жизнь. Она еще и гордилась им, как гордилась и своим братом, и всеми, кто воевал под его командованием. А еще, подумалось вдруг Мафальде, этот ночной разговор все-таки принес ей еще одного верного друга и союзника...

Проснулась любимая фрейлина гроссгерцогини совершенно усталой и разбитой, словно и не спала в эту ночь вовсе. К своей госпоже она шла, как на эшафот, слушая ее обычную пустую болтовню, с трудом скрывала свое раздражение, а за завтраком не смогла съесть ни крошки. Тяжелое, давящее беспокойство не давало ей сосредоточиться ни на одной мысли, ни на одном разговоре. Все, что удавалось Мафальде – это делать вид, что у нее все хорошо, и поддакивать обращающимся к ней собеседникам. Но даже для этого ей с каждой минутой требовалось все больше усилий. А ведь притворяться спокойной фон Шиф научилась еще в юности и с тех пор долгие годы совершенствовала это мастерство!