Текст книги "Корона от обороны (СИ)"

Автор книги: Алексей Герасимов

Соавторы: Татьяна Минасян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Нет. – Шмейхлер смущенно кашлянул. – У Ее Светлейшего Сиятельства нареканий к полковнику нет, с нашей стороны тоже, однако... Вот.

Штабист извлек из-за пазухи пакет.

– Не имею ни малейшего желания читать его бредятину. – кисло отозвался фельдмаршал. – Что там?

– Рапорт о недопустимом превышении арцтмаршалом своих служебных полномочий.

Йоахим фон Берг с кряхтением выпрямился на стуле, достал еще понюшку нюхательного табака из табакерки, втянул ее через обе ноздри, от души прочихался и вновь откинулся на спинку.

– Проклятый кретин. – резюмировал он. – Ладно, давайте подробнее.

– Полковник Хавкейе докладывает, что выявил, как он полагает, вопиющий случай нарушения в порядке награждения. Ее Светлейшее Сиятельство, делая обход раненых, сняла с груди ленту ордена Полярной Звезды и повязала ее на юнкера фон Айса, что равносильно высочайшему награждению...

– На кой бы черт ей это потребовалось? – кисло спросил фельдмаршал.

– Юноша получил перелом ключицы в деле под Кляйнеегерсдорфом, она использовала ее как перевязь для руки.

– Фон Айс... Не тот, в случае гибели которого гроссгерцог обещал с меня голову снять? Ну, которому еще фон Шиллинг свои счастливые эполеты отдал по приказу эрцгерцога?

– Точно так, именно он. Молодой человек проявил себя в бою, представлен к корнету.

– Так молодец. А Хавкейе что не так? Завидует награде из рук нашей госпожи?

– Это, я полагаю, в первую руку, но формально он указывает, что гражданское лицо, даже и монаршьих кровей, присваивать орден по статуту не может, а в тот момент положение об Арцтваффе еще не было подписано.

– Отпишите идиоту, что Эвелина Датская уже который год как лейб-гвардии полковник от кавалерии. – фыркнул фельдмаршал. – Да, и мальчика, как поправится, переведите сюда, в ставку. Гроссгерцог угрозы попусту не разбрасывает.

***

Йохан Ольферт Фишер, высокий, уже далеко не молодой, но все еще по-юношески стройный мужчина с орлиным носом, стоял на шканцах линкора «Даннборг» широко расставив ноги и пристально вглядываясь через подзорную трубу в приближающиеся с веста корабли.

– Погляди ж ты, – вымолвил он, отрываясь от окуляра, – под всеми парусами идут, не боятся мачты поломать.

Капитан флагмана, Карл Вильгельм Йессен, также опустил зрительную трубу и повернулся к своему командиру.

– Если не ошибаюсь, коммодор, самый большой из кораблей – это фрегат «Наяден», его с бригами «Люген», «Адмирал Йоль», «Киль», «Самсёэ» и «Лолланд» должны были отправить крейсировать у Карлскруне.

– Не сходится. – флегматично отозвался Фишер. – Это шесть вымпелов, а я явственно наблюдаю семь. Хотя...

Командующий датской эскадрой вновь прильнул к подзорной трубе. – Да, определенно, это наш посыльный шлюп, «Педер Вессель».

– Однако, вы ведь отправляли его с депешами в Копенгаген. – заметил Йессен.

– Значит, он туда не доплыл. – флегматично отозвался коммодор. – Что-то помешало. Я, сказать по чести, даже догадываюсь – что.

– Вижу паруса! – словно подтверждая слова Фишера, донесся крик из «вороньего гнезда». – Много парусов на вест и норд-вест-вест!

– Сёдерманланд. – с мрачной уверенностью произнес командир «Даннборга».

– Да. – с какой-то даже беспечностью кивнул коммодор. – Это, несомненно, он. Прикажите трубить боевую тревогу и сигнализируйте по эскадре – «Выдвигаемся навстречу неприятелю».

***

– Э`гвин, голубчик, и все же это очень нехо`гошо с вашей сто`гоны, избавляться от меня именно тогда, когда намечается такая славная д`гака. – майор фон Лёве со скепсисом глядел на марширующих мимо него и генерала фон Эльке мушкетеров. – Нешто п`гистало гва`гдии т`гуса п`газновать?

– Понимаю вашу обиду, друг мой, – ответил Эрвин. – Понимаю, но не могу принять таких претензий. По сути, ваша миссия будет как бы и не поважнее моей.

– Ну конечно! – фыркнул Юстас. – Вы будете бить поме`ганскую сволочь, а я изоб`гажать что-то опасное на штеттинском т`гакте. Всю жизнь мечтал!

– Оставьте вы уже это фанфаронство. – вздохнул генерал. – Ведь прекрасно понимаете, что при штурме замка от кавалерии проку будет мало...

– Меж тем конных егерей вы берете с собой. – ввернул лейбгвардии-майор.

– Егерей и спешить можно. – не моргнув глазом, парировал фон Эльке. – Они от этого стрелять хуже не станут. Прекратите уже дуться, дружище – быть может, от успешности рейда «Серых соколов» весь исход боя будет зависеть? Вот только представьте себя на месте маршала Кабюшо – вы заняли позицию, готовитесь ее удерживать, и тут вам докладывают, что у самой столицы заметили части бранденбуржской гвардии. Что вы предположите? Да все что угодно, включая обход с тыла частью нашей армии! Снимете вы хотя бы бригаду, чтобы парировать возможную угрозу?

– Это вполне ве`гоятно, – нехотя признал фон Лёве. – Но мне это все `гавно не по душе. Слишком из`гядный к`гюк выходит, как бы не опоздать.

– А вы уж будьте добры, расстарайтесь, и окажитесь во вражеских тылах вовремя, Юстас. Я очень на вас надеюсь.

Глава XXII

Отъезд эрцгерцога Эдвина из монастыря решено было организовать как можно менее заметно, чтобы сам он поменьше переживал из-за того, что «все увидят, как он бросает своих солдат». Мафальда посоветовала это Эвелине – как всегда, таким образом, чтобы та решила, что додумалась до такого сама – а Эвелина, в свою очередь, предложила фон Швётцеру выехать ближе к вечеру, когда большинство монахов, медиков и помогающих им фрейлин либо были заняты обходом пациентов, либо ужинали в трапезной. В результате покидающего госпиталь наследника престола могли увидеть лишь пара-тройка случайно оказавшихся в монастырском дворе людей. Однако сам он все равно был страшно недоволен – проходившая мимо кельи, которую он занимал, фон Шиф издалека услышала его голос:

– Не надо мне никаких одеял! Нечего меня закутывать, как ребенка!

«С кем это он там препирается? – заинтересовалась первая фрейлина. – С Эвелиной молодой человек таким тоном говорить не решится – значит, видимо, с кем-то из наших дам?»

Женский голос, послышавшийся в ответ, подтвердил ее догадку:

– Ваше высочество, что вы имеете против одеяла? Ваши доблестные солдаты укрываются здесь точно такими же!

Мафальда узнала Миранду, получившую утром звание капитана и, судя по ее решительному тону, уже освоившуюся в новом статусе.

– Да что ж это такое, мне теперь что, всегда женщины будут указывать, что делать?! – новых аргументов против того, чтобы укутаться в дороге Эдвин не нашел, и поэтому сменил тему. – Может, теперь у нас вообще женщины будут всем править и все решать?!

«Вообще-то мы и так всегда все решаем», – усмехнулась про себя фон Шиф и заглянула в приоткрытую дверь кельи.

Пасынок Эвелины, уже одетый, стоял возле кровати, с суровым видом поглядывая на замершую перед ним, со скатанным в валик одеялом в руках, миниатюрную Миранду.

– Капитан, вам нужна помощь? – обратилась к ней первая фрейлина, уже готовая снова начать словесную битву с наследником.

– Нет, госпожа майор, я справляюсь! – с уверенным и радостным видом отрапортовала Миранда и снова повернулась к Эдвину. – Его высочество уже готов ехать, и я как раз говорила о том, что в дороге ему нельзя замерзнуть. А он поблагодарил меня за то, что я приготовила ему этот плед.

– Совершенно верно, – кивнул наследник с кислым выражением лица. – А теперь нам пора идти. Раз уж все так хотят, чтобы я поскорее убрался отсюда.

С этими словами он вышел из кельи. Миранда с одеялом поспешила за ним, на ходу кивнув Мафальде, которая проводила их обоих настороженным взглядом. Его высочество, как и прежде, держался так, словно с ним ничего не случилось и он был совершенно здоров, но его бледное осунувшееся лицо и лихорадочно блестящие глаза говорили о том, что у него все еще был сильный жар. «Ничего, он молодой, крепкий, поболеет немного и поправится!» – отогнала фрейлина-майор тревожные мысли и тоже вышла из кельи. В конце коридора слышались голоса Эдвина и Миранды, которые опять из-за чего-то спорили. Тонкий голосок фрейлины-лейтенанта звучал не так громко, как бас наследника престола, но на редкость твердо и решительно. Чего бы ни требовал от нее на этот раз упрямый эрцгерцог, уступать она явно не собиралась. И это Миранда – кроткая и застенчивая, раньше почти всегда остававшаяся в тени других фрейлин! «Надо же, как на нас может повлиять получение офицерского звания», – улыбнулась про себя Мафальда, но потом вдруг поймала себя на мысли, что Миранда как будто бы и раньше, с первого же дня, как они приехали в монастырь, стала вести себя намного смелее и увереннее. Да и не она одна, пришла первой фрейлине в голову новая мысль. Другие придворные дамы, кажется, тоже держались теперь более решительно. Взять хоть Катарину, проболтавшуюся о своем намечающемся романе с фон Шиллингом.

«Кстати, надо узнать, как у него дела», – вспомнила фон Шиф и ускорила шаг, но, проходя мимо одного из узких окошек, не удержалась и, привстав на цыпочки, выглянула во двор. Зрелище, открывшееся ей, еще больше подтвердило ее наблюдения за Мирандой – та как раз укутывала шерстяным одеялом сидящего в экипаже Эдвина, который все еще пытался возражать против такой заботы. Самого его видно было плохо, но Мафальда заметила, как он отмахивается от фрейлины, которая не обращала на это никакого внимания. В другой раз фон Шиф непременно досмотрела бы, чем закончится эта сцена, но сейчас она не могла тратить на это время, так что заспешила дальше, решив потом расспросить Миранду, чем еще был недоволен сын Максимилиана Капризного. Когда она проходила мимо следующего окна, то услышала стук копыт и скрип отъезжающего экипажа – Эдвин, наконец, отправился в столицу. Мысленно пожелав ему благополучно добраться до лучших медиков города, первая фрейлина направилась к ведущей на верхние этажи винтовой лестнице.

***

Из кельи, которую занимал Йоахим фон Шиллинг, не доносилось ни звука. Возле него постоянно дежурил кто-нибудь из монахов или из фрейлин – чаще всего, как предполагала Мафальда, это была юная Катарина – так что первая фрейлина решила, что он, скорее всего, спит. Поэтому вместо того, чтобы постучать в дверь, она аккуратно приоткрыла ее и заглянула в образовавшуюся щель – будить пациента, который пока еще был очень слаб, не стоило. Но, как оказалось, эта предосторожность была излишней.

Фрейлина Катарина, сидевшая рядом с кроватью Шиллинга и наклонившаяся над ним, тут же отшатнулась назад – Мафальда успела заметить, как мелькнул светло-зеленый рукав ее платья. Пациент и ухаживающая за ним сиделка, без сомнения, только что держались за руки, но майор фон Шиф великодушно решила сделать вид, что ничего не заметила.

– Простите за вторжение, господин фон Шиллинг, – обратилась она к пациенту, приветливо кивнув залившейся краской и прячущей глаза Катарине. – Я хотела узнать, как вы. Если вам что-то нужно, я прямо сейчас передам медикам...

– Нет уж, хватит с меня медиков, чем реже они меня навещают, тем лучше! – своим обычным воинственным тоном отозвался ротмистр. – Фрейлейн Катарина говорит, что они меня боятся – и правильно делают!

Мафальда в жизни не поверила бы, что доктор Кальмари в принципе способен кого-то или чего-то бояться, да и его коллега, герр Филипп, тоже вряд ли испугался бы пациента, находящегося в таком тяжелом состоянии, но спорить с едва не умершим и оставшимся калекой воякой не стала. Тем более, что молоденькая сиделка Шиллинга тут же подыграла ему:

– Конечно, они вас испугались, господин ротмистр, вы же перед операцией так громко грозились их поубивать, что весь госпиталь это слышал!

– Ну уж и весь! – польщено улыбнулся лежащий на кровати мужчина.

– Весь, не сомневайтесь! – заверила его Катарина. – А если кто-нибудь вас и не слышал, то теперь им остальные рассказали, как вы пригрозили, что хирурга к себе не подпустите.

– Я бы и не подпустил – ни хирурга, ни его помощников, в этом вы тоже можете не сомневаться, – усмехнулся фон Шиллинг. – Ни даже вас, госпожа фон Шиф, – посмотрел он на Мафальду, и внезапно его лицо смягчилось. – Кажется, я должен спасибо сказать и вам, и хирургу...

Первая фрейлина вновь слегка растерялась, не зная, что на это ответить. Не скажешь же ему: «Всегда пожалуйста, господин ротмистр!» К счастью, ей пришла на помощь Катарина, продолжавшая убеждать своего подопечного, что он, несмотря на увечье, по-прежнему остается сильным, свирепым и несущим ужас своим врагам.

– К вам потом и их помощники, монахи, боялись зайти, и мы, фрейлины... – добавила она, поправляя ему подушку, хотя в этом не было ни малейшей необходимости.

– Вот это зря, неужели вы думаете, фрейлейн, что я мог бы причинить вред женщине?! – вспыхнул пациент, повернувшись к ней. Мафальда, воспользовавшись моментом, когда он не смотрел на нее, внимательнее пригляделась к его лицу, и мысленно покачала головой: выглядел фон Шиллинг не очень хорошо. Лицо у него было даже не бледным, а каким-то желтоватым и сильно вытянувшимся, руки безвольно лежали на одеяле, словно он не мог даже слегка пошевелить ими от слабости. «Хотя держать Катарину за руку он все же был в состоянии», – вспомнила майор, и эта мысль немного уменьшила ее тревогу за ротмистра. Он, конечно, был еще очень слаб, но кто-нибудь другой на его месте мог и вовсе не пережить такую операцию. Шиллинг же не только был жив, но умудрялся еще и шутить, угрожать врачам и любезничать со своей сиделкой, так что, по всей видимости, находился теперь на пути к выздоровлению. Пусть и в самом начале этого пути.

– Что же, господин ротмистр, если вам что-то потребуется... – начала фон Шиф, и Йоахим, не дожидаясь окончания фразы, слегка кивнул головой:

– ...я передам вам или медикам через фрейлейн Катарину.

Сообразив, что он, видимо, устал разговаривать и изображать из себя неунывающего человека, которому все ни по чем, Мафальда поспешила попрощаться и ретироваться. Похоже, перед Катариной воинственный пациент показывать свою слабость не стеснялся. «Кажется, скоро у Ее Сиятельства освободится одно из мест фрейлин, – подумала фон Шиф, мысленно улыбаясь. – Ну, не то чтобы очень скоро, поправляться Шиллингу еще долго, но финал этой истории очевиден. И начнется борьба среди кандидаток в новые фрейлины... Ммм...» Мысль об интригах, которые непременно разведут желающие стать приближенными к гроссгерцогине и в которых она тоже сможет принять активное участие, мгновенно подняла Мафальде настроение. В монастыре ей было не до интриг, и хотя именно здесь она чувствовала, что живет полной жизнью, воспоминания о ее основной «работе» тоже были очень и очень приятными. Еще недавно фон Шиф с сожалением думала о возвращении домой, к обычной жизни, которое должно было когда-нибудь произойти: ей казалось, что после работы в госпитале эта самая обычная жизнь будет для нее смертельно скучной. Но, похоже, в этом она ошибалась. «Если мы выдадим Катарину замуж и Эвелине понадобится новая фрейлина, скучать нам всем будет некогда! – поняла Мафальда. – Кстати сказать, а ведь новой фрейлиной могла бы стать эта тихоня Белинда фон Фалькенхорст. Если, конечно, немного просветить ее о том, как все устроено при дворе, и если она согласится следовать моим советам, это можно будет провернуть. Правда, ей все же придется научиться вести себя чуть поживее!»

Тут первая фрейлина вспомнила, что уже давно нигде не видела ни Белинду, ни ее компаньонку. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: они могли быть заняты ранеными в одной монастырской постройке, а она – в другой. Ей и некоторые фрейлины долго не попадались на глаза, пока Эвелина не вызвала всех к себе для получения военных званий. В трапезной же все помощники врачей оказывались в самое разное время, когда у них выдавалась свободная минутка, так что пересечься там во время обеда тоже было довольно сложно.

Решив обязательно отыскать Белинду и узнать, как у нее дела, фон Шиф продолжила обходить кельи, превращенные в больничные палаты. В большинстве из них царила идиллия: за тяжелыми пациентами присматривали фрейлины, а те, кто уже поправлялся, весело болтали и приветствовали Мафальду радостными возгласами. Многие уже знали о том, что фрейлины получили военные звания, и отдавали честь «госпоже майор» – правда, при этом часто ехидно улыбались не по уставу. Фон Шиф делала вид, что не замечает усмешек – это все была ерунда по сравнению с тем, как на ее звание должен был отреагировать младший брат-генерал.

В очередной келье, которую делили между собой трое выздоравливающих сержантов, Мафальда еще на пороге уловила какой-то странный запах.

– Так... – потянула она носом. – Вы тут курите?

Пациенты тут же уставились на нее тремя парами невиннейших глаз.

– Как можно, госпожа майор?! – воскликнул один из них, а двое других согласно закивали головами.

– А какое наказание полагается за обман офицера, находящегося при исполнении? – прищурилась фон Шиф.

– Ну-у... – самый смелый из сержантов тут же сник. – Это зависит от того, насколько обман серьезен. Если речь о чем-то совсем незначительном, никому не вредящем...

– В данном случае речь о том, что очень даже вредит самим обманщикам, возразила Мафальда. – Отдавайте табак!

– Ммм, госпожа майор, нам без него будет только хуже! – запротестовал другой пациент.

– Приказ старшего по званию, – холодно отозвалась фрейлина. – С вашей инфлюэнцей только дым глотать не хватало.

Третий обитатель кельи, до сих пор молчавший, со вздохом заворочался на кровати и, старательно показывая, как ему больно двигаться, сунул руку под подушку и достал оттуда черный кисет с вышитым на нем замысловатым белым узором.

– Это все, что у нас есть, – сказал он скорбным голосом. – И вы ведь вернете его, когда я отсюда выйду? Этот кисет... он мне очень дорог...

– Разумеется, верну, – пообещала Мафальда. – Как вас зовут, сержант?

– Отто Несс, госпожа майор, – ответил молодой человек.

– Не беспокойтесь, у меня ваш кисет будет в сохранности, – заверила его фон Шиф и повернулась к его товарищам. – А у вас под подушками точно ничего не спрятано?

Те смущенно отвели глаза, без слов признаваясь, что их подушки тоже скрывают кисеты, вышитые женами или невестами. Но конфисковать их майор не успела: внезапно из коридора донесся какой-то шум и стоны, и она, быстро сказав им «Вольно!», метнулась к двери. Вслед ей послышался облегченный вздох любителей табака.

Но фрейлине было уже не до курильщиков – она выскочила в коридор и заспешила к келье, расположенной у лестницы, из которой доносилась громкая возня и сдавленные крики боли.

– Помощь нужна? – вбежала она в келью и, увидев там делающую перевязку Белинду, о которой только что думала, не дожидаясь ответа, подскочила к ней и ее пациенту.

Это был мужчина лет тридцати, к которому она уже заглядывала утром, но тогда он спал, и фон Шиф, убедившись, что он ровно и спокойно дышит, ретировалась, стараясь не потревожить его. Теперь же этот человек пытался отодвинуться от Белинды, подступавшей к нему с чистыми бинтами. Одеяло с него сползло, и стало видно, что его левое плечо и часть груди обмотаны потемневшими от крови бинтами, которые и правда давно пора было сменить. Он полулежал спиной к двери и не видел Мафальду, но услышал ее голос и занервничал еще сильнее.

– Ну-ка успокойтесь, лейтенант Шмидт! – негромко прикрикнула на него девушка, как на расшалившегося ребенка. – Вы же знаете, что я очень осторожно... – Тут она повернулась к замершей на пороге Мафальде. – Спасибо, госпожа фон Шиф, я справлюсь.

С этими словами Белинда положила свободную ладонь пациенту на лоб, задержала ее так на несколько секунд, а потом погладила его по голове, вновь сделавшись похожей на мать или няню, ласкающую ребенка. Раненый в первый момент дернулся и вжался в подушку, но потом его лицо расслабилось, и он заметно успокоился.

– Ну вот, уже не больно, – тихо сказала фон Фалькенхорст и, убрав руку с его головы, положила свежий бинт на кровать и принялась торопливо разматывать старую повязку Шмидта. Мафальда все же приблизилась к кровати – девушке в любом случае могла понадобиться ее помощь, а кроме того, первая фрейлина теперь сгорала от любопытства, пытаясь понять, каким образом Белинда успокоила мужчину.

Юная сестра милосердия быстро и ловко сделала лейтенанту перевязку, после чего помогла ему снова удобно улечься и опять положила ладонь ему на лоб.

– Ну вот и все, отдыхайте теперь, – сказала девушка, и глаза ее пациента почти сразу же закрылись. Белинда укрыла его одеялом, и они с Мафальдой вместе на цыпочках вышли из комнаты.

Фон Шиф едва дождалась того момента, когда они оказались в полутемном коридоре и за ними закрылась дверь кельи.

– Этот Шмидт что – такой неженка? – небрежно спросила она, махнув рукой назад. – Не такие уж у него серьезные раны, чтобы так кричать! Вы уверены, что он не притворяется?

– Нет, что вы, – замотала головой Фалькенхорст, – если бы он притворялся, я бы это сразу поняла. Такое иногда бывает – человек чувствует боль сильнее, чем другие. И это не изнеженность, это у него с рождения. Бывают и еще более чувствительные люди, тому лейтенанту еще повезло.

– Очень интересно... – протянула Мафальда, уже не пытаясь скрыть своего любопытства. – Я слышала, как некоторые женщины о себе говорили, что они прямо так чувствительны к боли, что даже палец уколоть для них – кошмар и ужас, но всегда думала, что они просто кокетничают.

– Чаще всего – действительно кокетничают, – подтвердила Белинда, – но некоторые могли и правда боли не выносить. Это и у мужчин, и у женщин бывает, просто мужчины ни за что в таком не признаются.

– Да уж, надо думать! Не признаются, пока не окажутся на больничной койке, как этот Шмидт. Но Белинда, каким образом вы его успокоили?

В этот момент женщины как раз проходили под факелом, освещающим выход на лестницу, и юная спутница Мафальды чуть отвернулась от нее, пряча глаза. Что окончательно убедило первую фрейлину в возникших у нее еще в келье подозрениях.

– Признайтесь, Белинда, вы колдуете? – спросила она напрямик, остановившись перед девушкой и доверительно наклонившись к ней. – Можете мне довериться, я об этом никому не скажу.

Фон Фалькенхорст тоже остановилась и еще ниже опустила голову, но уже в следующую минуту выпрямилась и посмотрела Мафальде в глаза.

– Видите ли, я... – она замялась, но, как показалось ее собеседнице, не от того, что хотела что-то скрыть, а потому, что ей сложно было подобрать нужные слова. – Мне сложно объяснить, как это делается...

– А скажите, Белинда, вы сегодня что-нибудь ели? – поинтересовалась фон Шиф и тут же ответила за девушку сама. – Нет, конечно. Пойдемте-ка пообедаем... вернее, уже поужинаем, сядем там в уголок, и вы сможете спокойно все рассказать. Кстати, а где госпожа Люсинда? Она не будет вас ругать за то, что вы наедине с мужчинами остаетесь?

Бледное личико девушки тут же залилось краской.

– Люсинду кто-то из монахов попросил помочь с перевязкой, в другом здании, – ответила она. – А я тогда ассистировала господину настоятелю... Ну а потом решила зайти к лейтенанту Шмидту, чтобы ему повязку сменить, а то других он стесняется...

– Белинда, не волнуйтесь, об этом я вашей компаньонке тоже ничего не скажу! – заверила ее Мафальда. – Скажем ей, что после того, как вас отпустил настоятель, вы все время были со мной.

– Ох... это так любезно с вашей стороны! – обрадовалась Фалькенхорст, и ее собеседница едва сдержала ликующую улыбку. Теперь Белинда расскажет ей о себе все!

Расчет первой фрейлины и на этот раз оправдался. Они начали спускаться по лестнице, и ее юная спутница, помедлив еще немного, тихо заговорила:

– Госпожа фон Шиф, скажите, что вы знаете о Войне Падения, когда магия покинула наш мир?

– Ммм… – не сразу отозвалась Мафальда. – Честно говоря, не очень много.

В детстве учитель, конечно, рассказывал им с Эрвином и об этой эпохе, но те уроки Шиф помнила плохо. Ей всегда было очень обидно, что мир остался без магии и что сама она не родилась на четыре века раньше, до того, как это случилось, а потому и слушала девочка рассказы о том времени не особо внимательно. Вместо этого она представляла себя, как бы стала колдовать, если бы все-таки жила в те далекие времена, когда магия была доступна многим людям, и насколько ее жизнь была бы интереснее. Что ж, зато теперь ей представилась возможность восполнить этот пробел в знаниях.

– ...после того, как война окончилась, лишь некоторые люди смогли сохранить в себе магические способности, не очень большие, – рассказывала, тем временем, Белинда. – И оказалось даже, что эти способности могут, как и прежде передаваться их детям.

– Это я знаю, – кивнула Мафальда, – фамильные заклятия, достояние старых аристократических родов. Но они же всегда передаются только от отца к сыну, женщины ими не владеют...

– Чаще всего, но не всегда, – улыбнулась фон Фалькенхорст. – В моей семье способность к целительству передается от матери к дочери. Хотя первым в роду, у кого они были, был мужчина – Ганс Виртел. Приемный сын Сокрушителей магии.

Женщины вышли в монастырский двор и зашагали в сторону трапезной. Им навстречу шли несколько фрейлин гроссгерцогини, одетых в «форменные» платья с эполетами. Правда, на единый отряд, как хотелось бы Эвелине, эта группа была мало похожа: половина фрейлин была в разных оттенках розового, половина – в не менее разнообразных оттенках зеленого. По всей видимости, каждая из них выбрала повседневную или парадную «форму» в зависимости от того, какой цвет был ей больше к лицу.

В трапезной же, как и предполагала первая фрейлина, никого не оказалось – даже дежурившие там монахи куда-то ушли, и Белинда с Мафальдой сами положила себе в тарелки немного пшенной каши. Фон Шиф выбрала место в самом дальней углу от двери и в упор посмотрела на устроившуюся напротив девушку.

– Расскажите же, что позволяет вам ваше фамильное заклятие, – сказала она, чуть ли не дрожа от любопытства.

– Наследие, госпожа Мафальда. – ответила девушка. – Наследие. Наш род идет от Сокрушителей... Только мало кто знает, что Сокрушительница Клархен и Тевтонская Травница Клархен – это один и тот же человек.

– Вы... – пораженно произнесла фон Шиф. – Они же канонизированы. Вы можете использовать Святую Силу, как в старые времена?!

– Ах, если бы. – Белинда горько рассмеялась. – Мы бы тогда не похоронили столько наших солдат. Нет, госпожа Мафальда – просто в нашей семье фамильное заклятие, это... это... назовем это Великим Исцелением. И передается это лишь по материнской линии. Я могу... могу... Я могу немного помочь страждущим, госпожа Мафальда.

– И уже едва себя не убили! – раздался за спиной камер-фрейлины обвинительный голос Кальмари.

Белинда испугано вспорхнула со своего места и широко раскрыла глаза, а Мафальда, услышав такое, просто окаменела.

– Мадонна, прекратите изображать из себя испуганную голубку, барышня – подобные случаи, как большую редкость, еще Конрад Гесснер описывал, а какие-то полвека тому назад и Карл Линей упоминал. Но – подумать только! – Абеле шумно фыркнул. – В кои-то веки появляется не дешевый фокус, а действительно полезное фамильное заклятие, к тому же там, где оно нужно более всего – в госпитале, – а вы себя до могилы довести пытаетесь, норовите надорваться на всяческих пустяках.

Кальмари тяжело облокотился на столешницу, смерил мрачным взглядом трепещущую Белинду, и неожиданно ласковым голосом добавил:

– Вожжами бы вас хорошенько отходить, синьорина, за такое.

– Так вы все знали, доктор? – спросила Мафальда.

– Подозревал кое-что, догадывался. А сейчас побеседовал с этим неженкой Шмидтом и уверился в своих выводах окончательно. – кивнул Кальмари и вновь перевел взгляд на фон Фалькенхорст. – Брысь отдыхать, фрейлейн! С сего дня целительствовать будете только там и тогда, когда вам это укажу я.

– Господин доктор... – робко попыталась возразить девушка, но наткнувшись на суровый взгляд медика, стушевалась и послушно кивнула. – Конечно, извините меня.

Она встала из-за стола и, пробормотав, что желает всем доброй ночи, выскользнула из трапезной. Проводив ее взглядом, Абеле повернулся к Мафальде, и ей сразу же вспомнилось, как в детстве, натворив что-нибудь вместе с братом, она готовилась к выволочке от родителей.

– Хотел бы я, чтобы вы не впутывались в это дело, – проворчал Кальмари. – Очень вам советую – идите тоже отдыхать и держитесь от всего этого подальше.

Глава XXIII

Изувеченные линкоры «Гольштейн» и «Принц Кристиан Фредерик» тяжело выползали из боевой линии, но дело, в целом, было уже решено – разбитая шведская эскадра драпала к горизонту, надеясь скрыться в наступающих сумерках, два из четырех померанских фрегатов, подоспевших к шапочному разбору, спустили флаги, один догорал чуть в стороне, и только сорокапушечный «Блитц», отстреливаясь от наседающих, кидающихся на него, словно гончие на медведя, бригов, отходил под прикрытие береговых батарей Штеттина.

– Ваше высокопревосходительство. – мичман Янсен подал Фишеру его двууголку, которую с командующего датским флотом сбило в разгар боя не то шальной пулей, не то щепкой рангоута.

Тот повертел головной убор в руках, с сардонической усмешкой ткнул пальцем в изрядную дыру, и водрузил шляпу на голову.

– Коммодор, – подал голос капитан Йессен. – «Педер Вессель» вывесил флажные сигналы.

– Что там? – Ольферт Фишер раскрыл подзорную трубу, прильнул к окуляру, поморщился и передал ее мичману. – Поглядите вы, герр Янсен, у вас глаза моложе.

Юноша принял зрительную трубу и вгляделся в развевающиеся на холодном северном ветре сигнальные флаги.

– Через час пойду на дно. Доброго вечера, – наконец, разобрал он.

– Передайте Хольму, чтобы снял со шлюпа экипаж – его «Наяден» ближе всего, – распорядился командор.

Единственному фрегату Фишера сегодня тоже изрядно досталось – датчанин, выступая против почти вдвое превосходящего по силе бортового залпа противника вынужден был поставить его в линию, – однако отправляться в царство Посейдона корабль покуда решительно не собирался.

– Эскадре доложиться о потерях и повреждениях.

Выдвигая свои корабли против шведов, Фишер взял мористее, хотя для этого ему и пришлось идти крутым бейдевиндом.

Легкие силы, драпающие от герцога Сёдерманландского, заметив маневр коммодора, приняли к норд-осту, на соединение с основными силами, а поскольку их парусное вооружение несколько лучше подходило для движения таким галсом, линкоры шведов постепенно начали от соединения Хольма отставать, и чем дальше, тем сильнее.

Этот небольшой выигрыш во времени позволил датскому командующему после соединения сил, собрать всех командиров на борту «Даннборга» и изложить план предстоящей баталии. Нельзя сказать, что коммодор небывало воодушевил подчиненных – все же одиннадцать линкоров и два фрегата против семи и одного соответственно (бриги и шлюп же современная военно-морская наука в качестве кораблей линейного боя и вовсе практически не признавала), – но и праздновать труса, бежать, даже не попробовав принять бой датчанам вовсе не улыбалось.