Текст книги "Их именами названы корабли науки"

Автор книги: Алексей Трешников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Я думаю, что Николай Николаевич не зря созвал знаменитых друзей. Подозреваю, что это было сделано для меня. Я готовился к антарктической экспедиции, в планах которой было создание станций в центре Антарктического континента. Об этом и был разговор весь вечер. Николай Николаевич умело управлял застольной беседой. Собравшиеся дали ряд ценных советов, сделали много критических замечаний по планам предстоящей экспедиции. Ведь в выполнении основной задачи экспедиции – проникновение во внутренние районы Антарктиды – важная роль принадлежала авиации. А моим собеседникам было что сказать по этому поводу. Ляпидевский работал в то время в области самолетостроения, Алексеев еще работал пилотом полярной авиации, Чухновский – консультантом по подготовке лыж самолетов в той же полярной авиации.

Н. Н. Зубов и сам давал ценные советы. Я часто вспоминал этот вечер там, на шестом континенте, и помню его до сих пор. Больше я с Николаем Николаевичем Зубовым не встречался. Он скончался 11 ноября 1960 года, на 76-м году жизни. До последних дней он продолжал работать над вторым изданием своей самой любимой книги «Льды Арктики». Но не успел ее закончить.

ЕГО ИМЕНЕМ НАЗВАНЫ

– Мыс на южном берегу губы Митюшихи па Новой Земле. Описание губы Митюшихи Н. Н. Зубов выполнил в 1912 году.

– Научно-исследовательское судно (НИС) «Профессор Зубов». Судно принадлежит ордена Ленина Арктическому и антарктическому институту. Это корабль того же типа, что и «Профессор Визе». Судно водоизмещением 7000 тонн имеет современное навигационное оборудование, подруливающее устройство и успокоители качки. На его борту 29 гидрометеорологических и геофизических лабораторий, вычислительный Центр, ракеты для зондирования высоких слоев атмосферы. Судно плавает в Южный океан и в Северо– Европейский бассейн Северного Ледовитого океана. В 1972 году участвовало в программе «ТРОПЭКС». В 1973 году судно выполнило зимний рейс в Южный океан, и его экипаж участвовал в операциях по вывозу людей, застрявших в Антарктике в связи с вынужденным дрейфом «Оби». В последние годы «Профессор Зубов» работает по программе «ПОЛЭКС – Север» и «ПОЛЭКС – Юг».

Михаил Сомов
Очерк третий

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

Владимир Юльевич Визе и Николай Николаевич Зубов были значительно старше меня, они были моими учителями. Михаил Михайлович Сомов хотя и был старше меня на шесть лет, но полярную карьеру мы с ним начали почти одновременно.

Впервые встретились мы с Сомовым в Арктике на острове Диксон в августе 1938 года.

После четвертого курса Ленинградского университета я отправился на производственную практику в составе гидрографической экспедиции на небольшом судне «Иван Папанин». Экспедиция, в которой я участвовал в должности техника-гидролога, занималась промерами глубин в восточной части Карского моря в районе острова Мона. На нашем судне впервые применялись радиодальномерные устройства для определения точных координат опорных гидрографических вех, к которым уже привязывались промерные галсы.

В то лето льдов в Карском море было мало, практически мы их не видели, но штормов хватало, и нам неделями приходилось болтаться на крутой волне, а в особо бурные периоды уходить на подветренную сторону какого-либо островка и в его ветровой тени отстаиваться на якоре.

На Диксон мы пришли для бункеровки соляром и пресной водой. Войдя в обширную Диксонскую бухту, мы встали на якорь против полярной станции, расположенной на острове. Порт Диксон на материковой части бухты тогда еще только начинал строиться. Полярная станция состояла из четырех деревянных домов. В большом доме – главном здании – располагались жилые комнаты, кухня, кабинет начальника, библиотека, а в центре дома – обширная кают-компания с длинным столом из толстых досок и скамейками во всю длину стола. И небольшие домики: приемная радиостанция, метеодом, баня и гостиница для приезжающих. Между домами проложены деревянные мостки.

На северной стороне острова была передающая радиостанция и две сараюшки, выполняющие функции складов.

Группа с нашего судна высадилась на берег. Хотя это и была Арктика, но по сравнению с широтами, где мы плавали, это был юг.

В сырую пасмурную погоду среди серых камней контрастно зеленели пятна травы и яркие куртины желтых полярных маков и лютиков. Запах зелени возбуждал радостную тоску о лете на Большой земле. Диксон! Остров, о котором писали многие полярные исследователи в своих отчетах и воспоминаниях. Его бухта давала приют многим кораблям. Я много читал об этом острове и теперь расспрашивал всех, кого встречал, повторяя разным лицам однообразные вопросы «А это что?», «А это для чего?», вызывая добродушные или саркастические улыбки у старых полярных «волков».

– А это что за сарай? – спросил я у проходящего человека, показывая на темное приземистое бревенчатое сооружение с двумя небольшими окнами.

Он мне ответил:

– Это дом, где останавливаются летчики, когда прилетают сюда.

– А сейчас там кто?

– Какой-то отставший от самолета гидролог, – был ответ. «Это уже интересно, – подумал я. – Встретить опытного коллегу, да еще летающего на самолетах».

И по скрипучей небольшой лестнице поднялся в этот домик.

Постучал.

Глухой басок мне ответил:

– Входите!

Я вошел. В единственной комнате домика почти вплотную стояло восемь коек, аккуратно застланных. На крайней к двери койке лежал человек в морском кителе, положив ноги в сапогах на табуретку. Он держал в руке книгу и вопросительно смотрел на меня.

– Извините, – робко проговорил я, – я с гидрографического судна «Папанин», гидролог, вернее – студент из Ленинградского университета на гидрологической практике, впервые в Арктике, и мне сказали, что здесь живет гидролог с самолета ледовой разведки, мне бы хотелось познакомиться с ним.

Взгляд человека сразу как-то потеплел, и с грустной улыбкой он сказал:

– Этот гидролог я.

Он легко встал с койки. Это был высокий, стройный человек со светлыми вьющимися волосами, приятными мягкими чертами лица, сразу вызывающими симпатию. Протянув мне руку, он представился:

– Сомов!

Я пожал ему руку и ответил:

– Трешников!

Так мы познакомились.

– Меня интересует, – спросил я, – что делает гидролог на самолете?

Он с некоторым смущением, но прямо ответил:

– А я и сам не знаю.

И, увидев в моем взгляде удивление, рассказал:

– Я еще не летал на ледовую разведку, вот уже более месяца пытаюсь догнать свой самолет. А он базируется в другом месте – в Усть-Таймыре. Может, я и не попаду на него в это лето.

– А где вы работаете? – был мои следующий вопрос.

Сомов пригласил меня сесть на табуретку, на которой недавно лежали его ноги, а сам сел на кровать. Затем ответил:

– Работаю я в Центральном институте прогнозов, в ЦИПе, как его сокращенно называют.

И продолжал:

– В Арктике я оказался как-то неожиданно. В прошлом году я закончил Московский гидрометинститут, а в ЦИПе мне поручили создать морской сектор для гидрологических прогнозов на морях. В качестве объекта своих научных интересов я приглядел Азовское море. Тепло и сухо. Однако мои планы недавно внезапно нарушились. Дирекция ЦИПа в довольно категорической форме предложила мне изменить южную ориентацию на 180 градусов и забыть на время о существовании Азовского моря, а заняться исследованиями ледового режима арктических морей. Я пытался сопротивляться, но мой учитель, Николай Николаевич Зубов, уговорил меня и рекомендовал заняться составлением ледовых прогнозов для Северного морского пути. После некоторых колебаний я подчинился. А потом по рекомендации того же Зубова согласился полетать на ледовой авиаразведке.

Чувствовалось, что Сомову хотелось поговорить со мной основательно, он предложил погулять по острову.

Во время этой прогулки я ему рассказал о наших работах в море, о штормах и некоторых результатах наблюдений. Он с интересом слушал меня и сам рассказывал, как плавал на рыболовных судах в Японском и Охотском море еще до поступления в Гидрометинститут.

Мы долго бродили тогда по берегам бухты, бросая в воду камешки, наблюдая за полетом чаек. Погода была тихой, стоял полярный день, временами моросил дождь, низкие серые облака висели над островом и бухтой. Мы так разговорились, что не хотелось расставаться. Сомов пригласил меня переночевать в домике, в котором он был пока единственным обитателем. Я получил разрешение от начальника экспедиции остаться на берегу до завтрашнего дня.

В тот раз Сомов мне подробно рассказал о своих мытарствах. Когда его назначили в ледовую разведку, ему пришлось ехать в Красноярск, где он должен был встретить самолет, перелетающий с какой-то черноморской авиационной базы.

– Я, конечно, не знал, да и сейчас не знаю, что я должен делать на самолете, – с обезоруживающей откровенностью признался он, – кроме самых общих советов наблюдать за льдами, записывать и зарисовывать свои наблюдения по возможности тщательно. Мне не удалось найти ни одного человека, который собственными глазами видел бы лед с самолета. Сам я никогда до этого не летал на самолете.

Прибыв в Красноярск, в так называемую Енисейскую авиагруппу, Сомов узнал, что самолет под командованием пилота Махоткина, с которым он должен был лететь в Арктику, еще не прилетел. Кроме Сомова, в Красноярск прибывали и другие гидрологи из Ленинграда, из Арктического института. Их самолеты прилетали и улетали на север, а самолета Махоткина все не было.

– Представь себе мое отчаяние, – рассказывал Сомов, – когда, случайно развернув московскую газету, я прочел в ней коротенькое сообщение о том, что самолет, пилотируемый полярным летчиком Махоткиным, первым вылетел из Архангельска на ледовую разведку в Карское море. Это сообщение было двухнедельной давности. Я решил возвратиться в Москву. Но однажды в Красноярске появился гидросамолет другого полярного летчика, Сырокваши. И он доставил меня сюда, на Диксон. Сырокваша на следующий день улетел по своему заданию, а я вот сижу и жду Махоткина.

– Наш дом, – продолжал Сомов, – сокращенно называется «дог», что означает: дом отставших гидрологов. Только вчера двое гидрологов, которые здесь жили со мной в этом «доге», улетели. И я вот жду. Из Усть-Таймыра сегодня сообщили, что завтра Махоткин собирается быть на Диксоне, – закончил он свой рассказ.

На другой день утром за мной пришла шлюпка. Сомов проводил меня до берега, пожелал счастливого плавания. Мы договорились встретиться в Москве или в Ленинграде в неопределенном будущем. «Странно, – думал я, – вчера еще мы не знали ничего друг о друге, а сегодня расстаемся друзьями».

Каким-то симпатичным показался мне этот гидролог. В его словах и поведении покоряющая простота, обезоруживающая откровенность, доброжелательность и теплый юмор.

Такова была наша первая встреча. Тогда, конечно, мы не знали, что продолжением ее будет дружба на всю жизнь.

Наше судно покинуло бухту Диксон к вечеру. Днем я видел, как на спокойную поверхность сел небольшой самолет типа «Дорнье-Валь».

«Наконец Сомов нашел свой самолет», – подумал я и мысленно пожелал ему успеха и благополучия.

ГОДЫ УЧЕБЫ

Родился Михаил Михайлович Сомов 7 апреля 1908 года в Москве. Он был младшим ребенком в семье. Старше его были две сестры – Наталия и Елена. Отец Михаила Михайловича – Михаил Павлович, окончив естественный факультет Московского университета, несколько лет работал редактором в издательстве Сытина.

Мать – Елена Николаевна, урожденная Шатова, окончила институт благородных девиц в Тамбове и после замужества занималась хозяйством и воспитанием детей.

Работа редактора не удовлетворяла Михаила Павловича, он любил природу, мечтал о творческой деятельности. В 1910 году Министерство земледелия объявило конкурс на специалиста по рыбоводству. Михаил Павлович подал прошение и прошел по конкурсу. Его командировали в Германию, где в течение двух лет при сельскохозяйственном институте он специализировался в области ихтиологии. Там же он получил степень доктора. Жена с детьми в это время жила у бабушки в Тамбове. По возвращении отца из Германии в 1912 году семья Сомовых поселилась в Петербурге на Зверинской улице. Михаил Павлович, работая в Министерстве земледелия, разъезжал по всей России; он исследовал пруды и озера на предмет разведения в них рыбы.

Михаил Павлович Сомов принял Октябрьскую революцию без колебаний и предложил свои знания и опыт Советской власти.

Он остался в Петрограде, а семью пришлось снова отправить в Тамбов. Михаил Павлович стал преподавателем в Петроградском агрономическом институте. В пригороде Петрограда – Ропше, в бывшем царском имении, были пруды, в которых разводили рыбу. Эти пруды были переданы Агрономическому институту. Михаил Павлович стал заведующим рыбоводной станцией при этих прудах. Сюда же приехала семья. Но здесь не было школы для детей, поэтому дети зимой жили и учились в интернате детской колонии при Путиловском заводе.

В 1921 году Михаил Павлович был приглашен работать в только что созданный в Москве Институт рыбного хозяйства; он был вначале заместителем директора этого института, а потом директором. Семья поселилась в Москве на Пятницкой улице.

В Москве Миша Сомов окончил школу-девятилетку. Об этой поре он сохранил наиболее яркие воспоминания. Когда мы уже зрелыми людьми, находясь в Москве по делам, бродили по асфальтовым дорожкам между грандиозных корпусов Московского университета, Михаил Михайлович рассказывал о прогулках дружным школьным классом по Воробьевым горам.

– Здесь нетронутый лес покрывал холмы. В выходные дни сюда выезжали москвичи на загородные прогулки. Здесь мы пели песни, гуляли и влюблялись.

Я часто опаздывал на сборы из-за разных домашних дел, и поэтому мне приходилось разыскивать своих одноклассников.

– Тогда я научился громкому свисту, – с улыбкой добавил он.

Многие помнят пронзительный «разбойничий» свист Михаила Михайловича, уже солидного ученого. Однажды поздней ночью мы шли по Москве, ловя такси. Машины с зелеными огоньками проскакивали мимо, не реагируя на наши сигналы руками. И вдруг, когда одна из машин проехала мимо пас, Михаил Михайлович сбросил перчатку с правой руки, засунул три пальца в рот и свистнул так, что у нас завибрировали барабанные перепонки, а шофер с перепугу резко затормозил, открыл дверцу и начал дико смотреть назад. Мы подбежали и сели в такси.

…Михаила Павловича Сомова не удовлетворяла работа в Москве. В те годы началось изучение морских рыбных промыслов. В 1926 году он с женой уезжает в Астрахань, преподает здесь ихтиологию в агрономическом техникуме. Дети оставались в Москве.

Девятилетка, которую Миша Сомов окончил, имела счетоводный уклон. В Москве в ту пору было много безработных, и получить работу счетовода было невозможно. Он брался за любую, порой случайную работу. Некоторое время работал учеником в артели со странным названием «Смолокур», где изготовляли заряды к огнетушителям «Богатырь», затем – в механических мастерских при Московской автошколе, где приобрел специальность токаря по металлу.

В 1928 году семья Сомовых переехала во Владивосток. Сюда отец Сомова был приглашен на должность заместителя директора по научной работе Тихоокеанской научно-промысловой станции, которая позднее была реорганизована в Тихоокеанский институт рыбного хозяйства (ТИРХ), а впоследствии – и океанографии (ТИНРО). Младший Сомов, прежде чем учиться дальше, должен был заработать производственный стаж.

Кроме того, он понимал, что зарплата у отца весьма скромная. Ведь в те годы ученые получали весьма невысокое жалованье. Сразу же по приезде во Владивосток Михаил поступил работать токарем по металлу в механические мастерские Дальневосточного универснтета, а осенью 1929 года поступил на первый курс кораблестроительного факультета Дальневосточного политехнического института.

Семья жила под Владивостоком, в дачном поселке на мысе Басаргина. Михаил поселился отдельно от семьи, в самом Владивостоке. Вскоре семья также получила квартиру в городе.

Семью нужно было кормить, и Михаилу-младшему пришлось бросить учебу в Политехническом институте и снова поступить в мастерские при Дальневосточном государственном университете. Он уже имел квалификацию токаря шестого разряда.

В 1932 году Сомов-старший уехал с женой и старшей дочерью в Москву, а оттуда был направлен на постоянную работу в Мурманск, в Полярный институт рыбного хозяйства и океанографии (ПИНРО), где проработал в должности заведующего Ихтиологической лабораторией до своей кончины в 1950 году. Профессор Михаил Павлович Сомов был скромным и трудолюбивым человеком; в 1937 году он был принят в ряды Коммунистической партии, был много лет членом Мурманского обкома КПСС.

После отъезда отиа из Владивостока Михаил Михайлович Сомов, а было ему тогда двадцать два года, стал жить полностью самостоятельно. Во Владивосток из Астрахани после окончания учебы приехала на работу в Тихоокеанский институт рыбного хозяйства Генерозова Серафима Григорьевна. Она поселилась в квартире своего учителя – Михаила Павловича Сомова. Вскоре она стала женой Михаила Михайловича. В 1933 году в молодой семье родился сын – Глеб. Серафима Григорьевна до конца дней своих была верной подругой Михаилу Михайловичу и преданной женой и самоотверженно помогала мужу, принимая на свои плечи все заботы семейной жизни.

Первые два года жизни во Владивостоке Серафима Григорьевна плавала на рыбопромысловых судах в дальневосточных морях и в Тихом океане в роли лаборанта-ихтиолога.

Вероятно, вслед за своей любимой потянулся к морю и Михаил Михайлович. В 1933 году он перешел на работу в Тихоокеанский институт рыбного хозяйства на Должность лаборанта и в течение полутора лет почти непрерывно находился в плавании на судах научных экспедиций. Экспедициями руководили крупные ученые-гидробиологи – Петр Юльевич Шмидт, Константин Михайлович Дерюгин. В экспедициях участвовало много молодежи – студенты-практиканты Ленинградского университета. Хотя Михаил Михайлович уже обладал жизненным опытом, более умело управлялся с опусканием и подъемом приборов, чем его сверстники-студенты, но он сознавал, что они имеют более глубокие теоретические знания; при обсуждении результатов наблюденнй он вынужден был помалкивать и лишь прислушиваться к дискуссиям, разгоравшимся на палубе и в кают-компании. Это задевало самолюбие молодого человека. Он решил продолжать учебу. Но в первую очередь нужно было зарабатывать деньги на пропитание семьи. Жена работала на берегу в лаборатории института, зарплата была небольшой, а, кроме того… все ее заботы были отданы сыну.

Михаил Михайлович в 1933 году восстанавливается на втором курсе Дальневосточного политехнического института, на вечернем отделении, и переходит на работу в Управление безопасности кораблевождения Дальнего Востока на должность научно-технического сотрудника гидрометеорологического отдела. Здесь меньше приходилось плавать и чаще бывать на берегу.

Но вскоре он понял, что его больше интересует не строительство кораблей, а сама морская стихия и наука о ней – океанография.

От студентов-практикантов Сомов узнал, что океанографов готовят два учебных заведения – Ленинградский университет и Московский гидрометеорологический институт. Он послал заявление в Москву и был принят на первый курс гидрологического факультета. К началу занятий Сомов опоздал на один день. Когда он пришел в канцелярию института, ему ответили, что первый курс уже укомплектован и мест больше нет.

«После долгих мытарств, – пишет в одной из своих ранних автобиографий М. М. Сомов, – мне удалось добиться зачисления на второй курс при условии сдачи предметов за первый курс».

С этой задачей он справился. А летом 1935 года сдал все предметы за третий курс. Михаил Михайлович спешил наверстать упущенное время – ведь он был старше большинства соучеников. Кроме того, было туго материально. Жена с сыном еще жили во Владивостоке. Только осенью 1935 года они переехали в Москву. Поселились они в Москве на Пятницкой улице, в квартире отца, где жила сестра Елена Михайловна с семьей.

Таким образом, на второй год учебы в Гидрометеорологическом институте Сомов оказался на четвертом курсе. Весной 1936 года он закончил пятый курс и на преддипломную практику поехал в Мурманск, в Полярный институт рыбного хозяйства и океанографии (ПИНРО), вместе с группой своих однокашников.

В личном архиве М. М. Сомова сохранился очень интересный документ – его отчет о преддипломной практике в Мурманске. Началась она 13 июня 1936 года. Первые дни ушли на ознакомление с Полярным институтом и с его океанографическим сектором.

С первых же дней практики руководством океанографического сектора студентам МГМИ была предоставлена полная свобода действий как в смысле выбора общего направления своей работы, так и в смысле использования своего рабочего времени.

Сомов хотел пойти в экспедиционный рейс на новом небольшом судне «Комбайн», чтобы принять участие в инструментальных измерениях течений по Кольскому меридиану. Но судно не успели достроить, и рейс его в то лето не состоялся.

«Таким образом, все мои расчеты оказались неудачными, и результатом этого явилось то, что всю свою практику я провел на берегу, не увидев Баренцева моря».

Темой дипломной работы М. М. Сомова был тепловой режим Нордкапского течения. Он начал собирать материалы наблюдений прежних лет.

Практикантам большую помощь оказали опытные специалисты – начальник океанографического сектора A. И. Танцюра и океанограф-консультант из Москвы B. А. Леднев. Одновременно практикантов знакомили с задачами подразделений ПИНРО, изученностью Баренцева моря, методикой сбора и обработки материалов.

Официально практика закончилась 1 сентября 1936 года, но Михаил Михайлович остался в Мурманске еще на некоторое время, чтобы разобраться в собранном материале и пожигь в семье отца.

Вернувшись в Москву, М. М. Сомов приступил к систематизации и обработке материалов. Весной 1937 года состоялась защита диплома. Он получил отличную оценку.

Молодой инженер-океанолог был направлен на работу в Центральный институт прогнозов (ЦИП). В Центральном институте прогнозов в основном занимались разработкой методов прогнозов погоды. Появившиеся там молодые инженеры-океанологи пока лишь изучали режим морей, подсчитывали средние температуры на отдельных разрезах. А в общем каждый выбирал себе работу по вкусу. Сомов по совету Н. Н. Зубова решил продолжить исследование вопросов, затронутых в дипломной работе.

В результате им было написано две статьи. Обе статьи были опубликованы в 1937 году в журнале «Метеорология и гидрология».

В первой статье, о вычислении скоростей течений по динамическому методу Н. Н. Зубова, Михаил Михайлович предложил способ приведения динамических высот всех станций разреза к динамической высоте центральной станции. Этот способ океанологического нивелирования, предложенный Сомовым, являйся до енх пор самым простым и распространенным. Вторая статья была посвящена расчету изменения теплового состояния Нордкапского течения – самой южной ветви Северо-Атлантического течения в Баренцевом море.

Сравнивая изменение средних температур в толще вод на западном разрезе Нордкапского течения по линии мыс Нордкап – остров Медвежий с более восточным разрезом по Кольскому меридиану, Сомов определил, что тепло, приносимое течением с юга, превышает в несколько раз количество тепла, поступающего от местного прогрева. Эта мысль была не новой, ее высказывали многие исследователи до этого, но в качественной форме. Молодой же исследователь в конкретной форме показал необходимость учета тепла, приносимого течениями, при расчетах теплового баланса, а следовательно и ледовых условий, и предложил метод расчета количества этого тепла. Тогда М. М. Сомову и было предложено заняться исследованием ледового режима арктических морей.