Текст книги "Козьма Прутков"
Автор книги: Алексей Смирнов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
В воспоминаниях о Блоке Корней Чуковский пишет: «Как-то раз… мы пошли зимней ночью по спящему городу и почему-то заговорили о старых журналах, и я сказал, какую огромную роль сыграла в моем детском воспитании „Нива“… и что в этом журнале… было изумительное стихотворение Полонского, которое кончалось такими… стихами:
…Блок был удивлен и обрадован. <…> Он как будто впервые увидел меня… а потом позвал к себе, и уже на пороге многозначительно сказал обо мне своей матери, Александре Андреевне:
– Представь себе, любит Полонского! – и видно было, что любовь к Полонскому является для него как бы мерилом людей…» [213]213
Александр Блок в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1980. Т. 2. С. 226.
[Закрыть]
Наше отношение к тому или иному художнику, поэту, композитору свидетельствует далеко не только о состоянии нашего художественного вкуса, эстетических пристрастий. Художник несет с собой мир. Большой или маленький. Светлый или темный. Добрый или злой. Реальный или вымышленный. И наше восприятие этого мира говорит о нашем мирочувствовании вообще. Когда мы сравниваем с другим человеком свое впечатление об увиденном или прочитанном, то совпадение впечатлений или их расхождение – знак того, близок или далек от нас этот человек вообще, а не только в связи с предметом обсуждения. Художник собирает вокруг себя родственные души и не удерживает чуждое себе. Вот почему для Блока имя «Полонский» прозвучало как пароль и Чуковский, произнесший его с радостным изумлением, был допущен в дом и представлен матери Александра Александровича. Отношение к поэзии Полонского сделало гостя своим в блоковском мире. Он знал пароль.
Яков Полонский (1819–1898) принадлежит к числу классических русских лириков. Он умеет создать в стихах атмосферу, что намного труднее и значительнее, чем сюжетные хитросплетения. Именно это восхищало в поэзии Полонского его современников – Тургенева, Фета, Льва Толстого, Бунина. Смотрите, какая тревога нагнетается в нескольких строфах стихотворения «Финский берег» и как наивно, как потешно-неловко она разрешается в последней строфе, что и позволило Козьме Пруткову отозваться на оригинал Полонского своим подражанием, к которому вполне приложимо определение «пародия». У Пруткова комично воспроизводится все: тон, сюжет, диалогичность, стихотворный размер, составные рифмы прототипа.
Яков Полонский
ФИНСКИЙ БЕРЕГ
Лес да волны – берег дикий,
А у моря домик бедный.
Лес шумит; в сырые окна
Светит солнца призрак бледный.
Словно зверь голодный воя,
Ветер ставнями шатает.
А хозяйки дочь с усмешкой
Настежь двери отворяет.
Я за ней слежу глазами,
Говорю с упреком: «Где ты
Пропадала? Сядь хоть нынче
Доплетать свои браслеты!»
И, окошко протирая
Рукавом своим суконным,
Говорит она лениво
Тихим голосом и сонным:
«Для чего плести браслеты?
Господину не в охоту
Ехать морем к утру, в город.
Продавать мою работу!»
«А скажи-ка, помнишь, ночью,
Как погода бушевала,
Из сеней укравши весла,
Ты куда от нас пропала?
В эту пору над заливом
Что мелькало? не платок ли?
И зачем, когда вернулась.
Башмаки твои подмокли?»
Равнодушно дочь хозяйки
Обернулась и сказала:
«Как не помнить! Я на остров
В эту ночь ладью гоняла…
Тот, кто ждал меня на камне,
Дожидался долго. Зная,
Что ему там нужен хворост,
Дров сухих ему свезла я!
Там у нас во время бури
В ночь костер горит и светит;
А зачем костер? – на это
Каждый вам рыбак ответит…»
Пристыженный, стал я думать.
Грустно голову понуря:
Там, где любят, помогая,
Там сердца сближает буря… [214]214
Полонский Я. П.Стихотворения. Л., 1969. С. 98.
[Закрыть]
Козьма Прутков
РАЗОЧАРОВАНИЕ [215]215
В первой публикации сноска: «Музыка, собственного моего изобретения, будет напечатана при полном собрании моих творений. Прим. Козьмы Пруткова».
[Закрыть]
Я. П. Полонскому
Поле. Ров. На небе солнце.
А в саду, за рвом, избушка.
Солнце светит. Предо мною
Книга, хлеб и пива кружка.
Солнце светит. В клетках птички.
Воздух жаркий. Вкруг молчанье.
Вдруг проходит прямо в сени
Дочь хозяйкина, Маланья.
Я иду за нею следом.
Выхожу я также в сенцы;
Вижу: дочка на веревке
Расстилает полотенцы.
Говорю я ей с упреком:
«Что ты мыла? не жилет ли?
И зачем на нем не шелком.
Ниткой ты подшила петли?»
А Маланья, обернувшись,
Мне со смехом отвечала:
«Ну так что ж, коли не шелком?
Я при вас ведь подшивала!»
И затем пошла на кухню.
Я туда ж за ней вступаю.
Вижу: дочь готовит тесто
Для обеда к караваю.
Обращаюсь к ней с упреком:
«Что готовишь? не творог ли?»
«Тесто к караваю». – «Тесто?»
«Да; вы, кажется, оглохли?»
И, сказавши, вышла в садик.
Я туда ж, взяв пива кружку.
Вижу: дочка в огороде
Рвет созревшую петрушку.
Говорю опять с упреком:
«Что нашла ты? уж не гриб ли?»
«Все болтаете пустое!
Вы и так, кажись, охрипли».
Пораженный замечаньем,
Я подумал: «Ах, Маланья!
Как мы часто детски любим
Недостойное вниманья!»
Алексей Плещеев (1825–1893) – потомок занесенного в «Бархатную книгу» [216]216
Родословная книга наиболее знатных боярских и дворянских фамилий России.
[Закрыть]древнейшего боярского рода Плещеевых – родился в месяц и в год восстания декабристов: 4 декабря 1825 года. А спустя четверть века вместе с Достоевским и другими петрашевцами – сторонниками «утопического социализма», теми, в ком, по словам Д. В. Григоровича, вспыхнул «негодующий, благородный порыв против угнетения и несправедливости» [217]217
Плещеев А. Н.Избранное. М., 1991. С. 4.
[Закрыть], Плещеев был приговорен к смертной казни, которая за минуту до исполнения приговора была заменена солдатчиной в Уральских линейных батальонах.
Отсюда ясно, что гражданская лирика, призыв к революционной борьбе занимали значительное место в поэзии Плещеева. И в этом смысле с Козьмой Прутковым он не пересекается никак. Хотя подобострастный, доводимый до абсурда консерватизм прутковских «проектов» был сатирической маской, все-таки «обвинять» Козьму Петровича в какой бы то ни было революционности не приходится.
Вместе с тем мотивы социального протеста, к счастью для искусства, не могли поглотить Плещеева полностью. Он остался в истории русской поэзии как мастер пейзажной лирики, поэт исключительной музыкальности. Что-нибудь да значит, что на его стихи сочиняли свои романсы М. П. Мусоргский и П. И. Чайковский, А. Е. Варламов, А. Т. Гречанинов, С. В. Рахманинов…
Известны переводы Плещеева с украинского (Шевченко), с польского (Витвицкий), с венгерского (Петефи), с немецкого (Гёте, Гейне). Умение проникаться иной культурой было присуще артистической натуре Плещеева. Этим свойством вызвано к жизни и его стихотворение «Гидальго», на которое «испаночувствительный» Козьма Прутков откликнулся своим подражанием «Желание быть испанцем».
Алексей Плещеев
ГИДАЛЬГО
Полночь. Улицы Мадрида
И безлюдны и темны.
Не звучат шаги о плиты,
И балконы не облиты
Светом палевым луны.
Ароматом ветер дышит,
Зелень темную ветвей
Он едва-едва колышет…
И никто нас не услышит,
О сестра души моей!
Завернись в свой плащ атласный
И в аллею выходи.
Муж заснул… Боязнь напрасна.
Отдохнешь ты безопасно
У гидальго на груди.
Иль как червь до утра гложет
Ревность сердце старика?..
Если сны его встревожат,
Шпага острая поможет, —
Не дрожит моя рука!
Поклялся твоей красою
Мстить я мужу твоему…
Не владеть ему тобою!
Знаю я: ты злой семьею
Продана была ему!
Выхоли же на свиданье,
Донья чудная моя!
Ночь полна благоуханья,
И давно твои лобзанья
Жду под сенью миртов я! [218]218
Плещеев А. Н.Избранное. М., 1991. С. 46.
[Закрыть]
Козьма Прутков
ЖЕЛАНИЕ БЫТЬ ИСПАНЦЕМ
Тихо над Альгамброй [219]219
Дворцовый комплекс в Гранаде.
[Закрыть].
Дремлет вся натура.
Дремлет замок Памбра.
Спит Эстремадура [220]220
Провинция в Испании.
[Закрыть].
Дайте мне мантилью;
Дайте мне гитару;
Дайте Инезилью,
Кастаньетов пару.
Дайте руку верную,
Два вершка булату,
Ревность непомерную,
Чашку шоколату.
Закурю сигару я,
Лишь взойдет луна.
Пусть дуэнья старая
Смотрит из окна!
За двумя решетками
Пусть меня клянет;
Пусть шевелит четками,
Старика зовет.
Слышу на балконе
Шорох платья, – чу! —
Подхожу я к донне,
Сбросил епанчу.
Погоди, прелестница!
Поздно или рано
Шелковую лестницу
Выну из кармана!..
О сеньора милая,
Здесь темно и серо…
Страсть кипит унылая
В вашем кавальеро;
Здесь, перед бананами.
Если не наскучу,
Я между фонтанами
Пропляшу качучу [221]221
Андалусский народный танец.
[Закрыть].
Но в такой позиции
Я боюся, страх,
Чтобы инквизиции
Не донес монах!
Уж недаром мерзостный,
Старый альгвазил [222]222
Полицейский чин.
[Закрыть]
Мне рукою дерзостной
Давеча грозил.
Но его, для сраму я,
Маврою [223]223
Здесь, очевидно, разумеется племенное имя: мавр Мавритании, а не женщина Мавра. Впрочем, это объяснение даже лишнее; потому что о другом магометанском племени тоже говорят иногда в женском роде: турка. Ясно, что этим определяются восточные нравы. (Прим. К. Пруткова.)
[Закрыть]одену;
Загоню на самую
На Сьерра-Морену! [224]224
Горный хребет.
[Закрыть]
И на этом месте,
Если вы мне рады,
Будем петь мы вместе
Ночью серенады.
Будет в нашей власти
Толковать о мире,
О вражде, о страсти,
О Гвадалквивире [225]225
Река в Испании.
[Закрыть];
Об улыбках, взорах.
Вечном идеале,
О тореодорах
И об Эскурьяле [226]226
Эскориал – королевский дворец близ Мадрида.
[Закрыть]…
Тихо над Альгамброй,
Дремлет вся натура.
Дремлет замок Памбра.
Спит Эстремадура.
Перед последней строфой автор предполагал еще двенадцать отменных (но отмененных) строк, не вошедших в окончательный вариант (что свидетельствует, конечно, о самовзыскательности Козьмы). Вот эти строки:
Дайте мне конфетку,
Хересу, малаги,
Персик, амулетку,
Кисточку для шпаги;
Дайте опахало,
Брошку и вуаль.
Если же хоть мало
Этого вам жаль, —
К вам я свой печальный
Обращаю лик:
Дайте нацьональный
Мне хоть воротник!..
Предметом пародии стала знаменитая пушкинская «Черная шаль», а точнее следующий ее фрагмент:
Александр Пушкин
ЧЕРНАЯ ШАЛЬ (отрывок)
…В покой отдаленный вхожу я один…
Неверную деву лобзал армянин.
Не взвидел я света; булат загремел…
Прервать поцелуя злодей не успел.
Безглавое тело я долго топтал
И молча на деву, бледнея, взирал.
Я помню моленья… текущую кровь…
Погибла гречанка, погибла любовь!
С главы ее мертвой сняв черную шаль,
Отер я безмолвно кровавую сталь… [227]227
Пушкин А. С.Полное собрание сочинений: В 10 т. Л., 1978.Т. II.С. 16.
[Закрыть]
Экзальтация лирического героя, видимо, показалась Пруткову чрезмерной, поэтому он и сосредоточил на ней все внимание, удвоив число рифм, заменив булат стрелковым оружием и вручив его донскому казаку.
Козьма Прутков
* * *
Романс
На мягкой кровати
Лежу я один.
В соседней палате
Кричит армянин.
Кричит он и стонет,
Красотку обняв,
И голову клонит;
Вдруг слышно: пиф-паф!..
Упала девчина
И тонет в крови…
Донской казачина
Клянется в любви…
А в небе лазурном
Трепещет луна;
И с шнуром мишурным
Лишь шапка видна.
В соседней палате
Замолк армянин.
На узкой кровати
Лежу я один.
Потомок украинских казаков и пелопонесских греков, Николай Щербина (1821–1869) питал врожденное пристрастие к родине своих предков со стороны матери – древней Элладе. Антологические (связанные с античной темой) стихотворения составили значительную часть его наследия. Отвлеченность древнегреческих мотивов от русской реальности середины XIX века очень забавила Козьму Пруткова, и он не упустил удобный случай, чтобы спародировать новоиспеченного «древнего грека».
Николай Щербина
ПИСЬМО
Я теперь не в Афинах, мой друг:
В беотийской [228]228
Беотия – часть Центральной Греции.
[Закрыть]деревне живу я.
Мне за ленью писать недосуг…
Не под портиком храма сижу я,
Не гляжу на кумиры богов,
Не гляжу на Зевксиса [229]229
Художник V–IV веков до н. э.
[Закрыть]картины:
Я живу под наметом дубов,
Средь широкой цветущей долины;
Я забыл об истмийских венках [230]230
Награда победителям на спортивных играх в Истмии.
[Закрыть].
Агоры [231]231
Городская площадь, место народных сборов в Древней Греции.
[Закрыть]мне волнения чужды;
Как до пыли у вас в городах,
Мне в народном избранье нет нужды.
Будто в море, я весь погружен
В созерцанье безбрежной природы
И в какой-то магический сон,
Полный жизни, ума и свободы.
Здесь от речи отвыкли уста:
Только слухом живу я да зреньем…
Красота, красота, красота! —
Я одно лишь твержу с умиленьем [232]232
Греческие стихотворения Н. Щербины. Одесса, 1850. С. 28–29.
[Закрыть].
Заметим попутно, что «Письмо» Щербины интонационно и смыслово подхвачено Иосифом Бродским в его «Письме римскому другу» (особенно строки: «Как до пыли у вас в городах, / Мне в народном избранье нет нужды»).
Козьма Прутков
ПИСЬМО ИЗ КОРИНФА
Древнее греческое
Я недавно приехал в Коринф.
Вот ступени, а вот колоннада.
Я люблю здешних мраморных нимф
И истмийского шум водопада.
Целый день я на солнце сижу.
Трусь елеем вокруг поясницы.
Между камней паросских [233]233
Имеется в виду мрамор, добывавшийся в древности на острове Парос.
[Закрыть]слежу
За извивом слепой медяницы.
Померанцы растут предо мной,
И на них в упоенье гляжу я.
Дорог мне вожделенный покой.
«Красота! красота!» – все твержу я.
А на землю лишь спустится ночь,
Мы с рабыней совсем обомлеем…
Всех рабов высылаю я прочь
И опять натираюсь елеем.
В окружении Коринфа, колонн, мраморных нимф и паросских камней особенно впечатляет строка:
Мы с рабыней совсем обомлеем…
И, конечно, – елейные притирания.
Еще один шедевр прутковских стилевых перевоплощений и юмора – пародия «Философ в бане», подражание стихотворению Щербины «Моя богиня», помещенному в журнале «Москвитянин» за 1851 год (ч. VI, отд. I, с. 203). Здесь, как и в «Письме из Коринфа», Козьма Петрович с удовольствием муссирует тему чувственных притираний, хотя у оригинала она появляется лишь в «Моей богине».
Николай Щербина
МОЯ БОГИНЯ
Члены елеем натри мне, понежь благородное тело
Прикосновением мягким руки, омоченной обильно
В светло-янтарные соки аттической нашей оливы.
Лоснится эта рука под елейною влагой, как мрамор,
Свежепрохладной струей разливаясь по мышцам и бедрам.
Иль будто лебедь касается белой ласкающей грудью.
<…>
Нет для меня, Левконоя, и тела без вечного духа,
Нет для меня, Левконоя, и духа без стройного тела.
Но спеши, о подруга,
Сытые снеди принесть и весельем кипящие вина,
И ароматы, и мудрого мужа Платона творенья [234]234
Греческие стихотворения Н. Щербины. Одесса, 1850. С. 203.
[Закрыть].
Козьма Прутков
ФИЛОСОФ В БАНЕ
С древнего греческого
Полно меня, Левконоя, упругою гладить ладонью;
Полно по чреслам моим вдоль поясницы скользить!
Ты позови Дискомета, ременно-обутого тавра;
В сладкой работе твоей быстро он сменит тебя.
Опытен тавр и силен. Ему нипочем притиранья!
На спину вскочит как раз; в выю упрется пятой…
Ты же меж тем щекоти мне слегка безволосое темя,
Взрытый наукою лоб розами тихо укрась!..
Один из славных представителей «чистого искусства», тончайший лирик, переводчик, друг императорской семьи, Афанасий Фет (1820–1892) дважды привлек к себе внимание Козьмы Пруткова.
Во-первых, стихотворением «Непогода – осень – куришь…» – унылой констатацией хандры в природе и на душе.
Афанасий Фет
* * *
Непогода – осень – куришь,
Куришь – все как будто мало.
Хоть читал бы, – только чтенье
Подвигается так вяло.
<…>
Козьма Прутков
ОСЕНЬ
С персидского, из Ибн-Фета
Осень. Скучно. Ветер воет.
Мелкий дождь по окнам льет.
Ум тоскует; сердце ноет;
И душа чего-то ждет.
И в бездейственном покое
Нечем скуку мне отвесть…
Я не знаю: что такое?
Хоть бы книжку мне прочесть!
Любопытно, что игра с фамилией «переводчика» «С персидского, из Ибн-Фета» не случайна. Она построена на созвучии фамилии нашего поэта с именем известного в России персидского шаха: Фет-Али-Шах (1762–1834).
Затем подражатель-пародист сосредоточился на стихотворении «В дымке-невидимке…». Оно позабавило Пруткова тем, что прототип и в счастье, оказывается, любит и умеет предаваться печали.
Афанасий Фет
* * *
В дымке-невидимке
Выплыл месяц вешний,
Цвет садовый дышит
Яблоней, черешней.
Так и льнет, целуя
Тайно и нескромно…
И тебе не грустно?
И тебе не томно?
Истерзался песней
Соловей без розы.
Плачет старый камень,
В пруд роняя слезы.
Уронила косы
Голова невольно…
И тебе не томно?
И тебе не больно? [235]235
Фет А.А. Вечерние огни. М..1981.С.44
[Закрыть]
Козьма Прутков
БЛЕСТКИ ВО ТЬМЕ
Над плакучей ивой
Утренняя зорька…
А в душе тоскливо,
И во рту так горько.
Дворик постоялый
На большой дороге…
А в душе усталой
Тайные тревоги.
На озимом поле
Псовая охота…
А на сердце боли
Больше отчего-то.
В синеве небесной
Пятнышка не видно…
Почему ж мне тесно?
Отчего ж мне стыдно?
Вот я снова дома:
Убрано роскошно…
А в груди истома
И как будто тошно!
Свадебные брашна,
Шутка-прибаутка…
Отчего ж мне страшно?
Почему ж мне жутко?
Философ, поэт, публицист Алексей Хомяков (1804–1860) считается одним из основоположников славянофильства. Будучи теоретиком, человеком идей, он перенес свою «идейность» и на поэзию. Между тем лирический отклик идет от сердца, а не от ума. Мы говорили об этом подробно в шестой главе. Заранее заданная идея – главный враг поэзии, как естественной, непреднамеренной рефлексии. Художник не может и не должен знать заранее, куда вынесет его лирическая волна. Только тогда он откроет новый берег. Априорность погубила немало творческих замыслов. Она сделала смехотворной и концовку хомяковского стихотворения «Иностранка», на которое Козьма Прутков среагировал со свойственной ему чуткостью и лаконизмом. Строфы оригинала обращены к фрейлине Александре Осиповне Смирновой-Россет, ведшей свое происхождение из рода обрусевших итальянцев.
Алексей Хомяков
ИНОСТРАНКА
Вокруг нее очарованье;
Вся роскошь Юга дышит в ней,
От роз ей прелесть и названье,
От звезд полудня блеск очей.
Прикован к ней волшебной силой,
Поэт восторженный глядит;
Но никогда он деве милой
Своей любви не посвятит.
Пусть ей понятны сердца звуки,
Высокой думы красота,
Поэтов радости и муки,
Поэтов чистая мечта;
Пусть в ней душа, как пламень ясный.
Как дым молитвенных кадил;
Пусть ангел светлый и прекрасный
Ее с рожденья осенил, —
Но ей чужда моя Россия,
Отчизны дикая краса;
И ей милей страны другие,
Другие лучше небеса.
Пою ей песнь родного края;
Она не внемлет, не глядит.
При ней скажу я: «Русь святая»,
И сердце в ней не задрожит.
И тщетно луч живого света
Из черных падает очей —
Ей гордая душа поэта
Не посвятит любви своей [236]236
Хомяков А. С.Стихотворения. М., 2005. С. 36.
[Закрыть].
Козьма Прутков
В АЛЬБОМ КРАСИВОЙ ЧУЖЕСТРАНКЕ
Написано в Москве [237]237
В рукописи 1859 года имеется подзаголовок: «от Славянофила».
[Закрыть]
Вокруг тебя очарованье.
Ты бесподобна. Ты мила.
Ты силой чудной обаянья
К себе поэта привлекла.
Но он любить тебя не может:
Ты родилась в чужом краю,
И он охулки не положит,
Любя тебя, на честь свою.
В экземпляре Полного собрания сочинений 1884 года, прав-ленном для издания 1885 года, В. Жемчужников сделал следующее примечание (напечатано не было); «Это патриотическое стихотворение написано, очевидно, по присоединении Козьмы Пруткова к славянофильской партии, под влиянием Хомякова, Аксаковых и Аполлона Григорьева. Впрочем, Козьма Прутков, соображавшийся всегда с видами правительства и своего начальства, отнюдь не вдавался в крайности и по славянофильству; он сочувствовал славянофилам в превознесении только тех отечественных особенностей, которые правительство оставляло неприкосновенными, как полезные или безвредные, не переделывая их на западный образец: но при этом он, следуя указаниям правительства, предпочитал для России: Государственный Совет и Сенат – боярской думе и земским собраниям; чистое бритье лица – поношению бороды; плащ-альмавиву – зипуну и т. п.».
Следующим объектом пародирования стало стихотворение Хомякова «Желание».
Алексей Хомяков
ЖЕЛАНИЕ
Хотел бы я разлиться в мире,
Хотел бы солнцем в небе течь,
Звездою в сумрачном эфире
Ночной светильник свой зажечь.
Хотел бы зыбию стеклянной
Играть в бездонной глубине
Или лучом зари румяной
Скользить по плещущей волне.
Хотел бы с тучами скитаться,
Туманом виться вкруг холмов
Иль буйным ветром разыграться
В седых изгибах облаков;
Жить ласточкой под небесами,
К цветам ласкаться мотыльком
Или над дикими скалами
Носиться дерзостным орлом.
Как сладко было бы в природе
То жизнь и радость разливать.
То в громах, вихрях, непогоде
Пространство неба обтекать! [238]238
Хомяков А. С.Стихотворения. М., 2005. С. 104.
[Закрыть]
Прутков почувствовал комическое несоответствие между строгостью «отца» славянофильства и неожиданной для Хомякова переменчивой мотыльковостью его лирических устремлений. По словам Н. А. Бердяева, сказанным о поэте много позже: «В своих стихах он воинственен, точно из пушек стреляет, он горд и скрытен», а здесь – виться туманом, жить ласточкой, ласкаться мотыльком…
И пародия не замедлила явиться.
Козьма Прутков
ЖЕЛАНИЯ ПОЭТА
Хотел бы я тюльпаном быть,
Парить орлом по поднебесью,
Из тучи ливнем воду лить
Иль волком выть по перелесью.
Хотел бы сделаться сосною.
Былинкой в воздухе летать,
Иль солнцем землю греть весною,
Иль в роще иволгой свистать.
Хотел бы я звездой теплиться,
Взирать с небес на дольний мир,
В потемках по небу скатиться,
Блистать, как яхонт иль сапфир.
Гнездо, как пташка, вить высоко,
В саду резвиться стрекозой,
Кричать совою одиноко,
Греметь в ушах ночной грозой…
Как сладко было б на свободе
Свой образ часто так менять
И, век скитаясь по природе,
То утешать, то устрашать!
В. М. Жемчужников к изданию 1885 года сделал сноску, которая не была напечатана: «Клевреты (опекуны. – А. С.)покойного Козьмы Пруткова настоятельно убеждали его не высказывать публично таких желаний; но он не слушал, ссылаясь на примеры многих других поэтов (в частности, Хомякова. – А. С.)и утверждая, что подобные желания составляют один из непременных признаков истинного поэта».
Древнеримский лирик Гай Валерий Катулл (ок. 87 – ок. 54 до н. э.) вошел в сознание любителей поэзии избранно: как певец романтической любви. Однако основной корпус его стихов составляет нечто противоположное – обличения и брань. Как правило, эта брань касается любовных страстей – измен, ссор, обманов. Вот как звучит она, к примеру, во фрагменте, интеллигентно поданном в переводе С. В. Шервинского.
Гай Валерий Катулл
* **
…Раз девушка моя с моих колен встала,
Которую любил я крепче всех в мире,
Из-за которой я такие вел битвы, —
И нынче села, богачи и знать, с вами,
И любите ее наперебой все вы,
Вы, голытьба, срамцы, хлыщи с глухих улиц!..
А больше всех Эгнатий, волосач первый,
Из кроличьего края, кельтибер кровный [239]239
Здесь «кроличий край» – испанская Кельтиберия, где по сведениям Плиния Старшего (XIII, 127) водились кролики «неисчислимой плодовитости».
[Закрыть];
Густая борода – твоя, болван, слава
И зубы – по-иберски их мочой чистишь! [240]240
Катулл.Книга стихотворений. М., 1986. С. 24–25.
[Закрыть]
В своем подлинном или притворном гневе Катулл ополчался на всех: на мужчин и женщин, на юношей и старух…
Козьма Прутков тоже решил поупражняться в стихотворной брани в духе Катулла. Но если античная поэзия рифм еще не знала, то русская времен Пруткова владела точной рифмой в совершенстве. Это позволило Козьме Петровичу поругаться не просто так, а в рифму.
Козьма Прутков
ДРЕВНЕЙ ГРЕЧЕСКОЙ СТАРУХЕ,ЕСЛИ Б ОНА ДОМОГАЛАСЬ МОЕЙ ЛЮБВИ
Подражание Катуллу
Отстань, беззубая!., твои противны ласки!
С морщин бесчисленных искусственные краски,
Как известь, сыплются и падают на грудь.
Припомни близкий Стикс и страсти позабудь!
Козлиным голосом не оскорбляя слуха,
Замолкни, фурия!.. Прикрой, прикрой, старуха,
Безвласую главу, пергамент желтых плеч
И шею, коею ты мнишь меня привлечь!
Разувшись, на руки надень свои сандальи;
А ноги спрячь от нас куда-нибудь подалей!
Сожженной в порошок, тебе бы уж давно
Во урне глиняной покоиться должно.
