Текст книги "Козьма Прутков"
Автор книги: Алексей Смирнов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)
РОДОВОЙ ГЕРБ
В «Истории родов русского дворянства» (Кн. 2. М., 1991) между описанием дворянского рода Опаловых (Аполловых), с. 287–289, и дворянского рода Прутченко, с. 289–290, нами обнаружен досадный пробел: куда-то выпал дворянский род Прутковых. Мы можем любоваться гербами дворян Опаловых и Прутченко, но герба дворян Прутковых там нет. Его вообще нет нигде. Потому, исходя из исключительной важности предмета для нашего издания и проникнувшись прутковским духом, мы отваживаемся на собственную версию этой реликвии. Опишем возможный герб дворянского рода Прутковых с последующей мотивацией каждой детали.
ОПИСАНИЕ
Герб представляет собой гербовой щит, разделенный натрое: в левой верхней половине щита – лучащаяся лира,в правой – канцелярская печать.Нижнюю часть щита украшает пучок прутков.
Щитодержцы: справа моська Фантазия; слева моська, похожая на Фантазию.Обе стоят на задних лапах в позе льва.
Девиз «Смотри в корень!»покоится на вольно вьющейся ленте, обрамляющей поле щита снизу.
Намет на щите пурпурныйи голубой,подбитый золотом.
По углам щита, выходя за его поле, расположены четыре различных сочетания пальцев. В правом верхнем углу – кулак с оттопыренным вверх большим пальцем.В левом – кулак с оттопыренным вверх большим пальцем и отставленным вниз мизинцем.В правом нижнем углу – известная комбинация из трех пальцев,в просторечии именуемая кукишем.В левом нижнем углу – просто кулак.
Щит увенчан устремленной вправо головой Пегаса.На темя коня возложен лавровый венок.
МОТИВАЦИИ
Нет нужды объяснять, что лучащаяся лирана щите – символ литературной одаренности всего рода Прутковых. Канцелярская печать– атрибут собственно Козьмы Петровича, но и вообще оттиснутый знак доверия, точности и порядка. Пучок прутковсодержит в себе родовую фамилию ( Прутков) и служит напоминанием о строгости ее носителей.
Переходим к щитодержцам. Моська Фантазияесть оригинал, тогда как моська, похожая на Фантазию,есть пародия на оригинал. Внешне они почти не различимы. Однако внимательный читатель, приглядевшись попристальнее, обнаружит семь отличий пародии от оригинала: некоторые особенности последнего как бы утрированы. Львиные позысвидетельствуют о немалых амбициях оригинала и пародии.
Девиз «Смотри в корень!»присущ всему роду Прутковых. В корень зрел дед Федот Кузьмич; вглядыванием в корень пронизаны творения Козьмы. Естественно, корень помещен внизу герба – ближе к земле.
Пурпур, голубизнаи золото– символы власти, чистоты и могущества: власти – над частью своих соратников и сослуживцев; собственной порядочности; должностной и творческой силы.
Теперь по поводу пальцев. Кулак с оттопыренным большим пальцемозначает успех, удачный исход дела. Уверенность в победе свойственна всему жизнерадостному роду Прутковых. Кулак с оттопыренными большим пальцем и мизинцем– предложение поднять тост за преуспевание. Среди Прутковых пьяниц не было. Но воздеть над собой бокал изрядно пузырящегося шампанского каждый из них был готов без уговоров. Комбинацию из трех пальцев (кукиш),напротив, можно рассматривать как момент отрезвляющий: ах, мол, тебе еще и шампанского?! А рукопожатие —жест сердечного расположения.
Голова Пегаса– это лирическое вдохновение. Пегас летает в облаках, недаром и на гербе голова его помещена вверху – ближе к небу. Кивер– знак воинской самоотдачи Прутковых, их готовности защищать Отечество. Лавровый венокна темени коня – признание будущих поколений.
Родовой герб дворянского рода Прутковых. Рисунок А. Ф. Лурье. 2009 г.
ГЕНЕАЛОГИЯ
Козьма Прутков страшно беспокоился по поводу своей родословной. Ему очень хотелось, чтобы его собственная гениальность, которую он так пестовал и славил, не с неба упала, а была следствием необычайной литературной одаренности его предков и причиной одаренности потомков.
Здесь уместно построить генеалогическое древо Прутковых, исходя из имеющихся на сей счет сведений – весьма отрывочных, скудных, а порой и противоречивых. По стволу вглубь дальше прадеда дело у нас не двинется. Козьма Прутков хорошо знал своего деда Федота Кузьмича и немало им гордился. Однако уже о прадеде Кузьме ничего не слышно. Точно так же мы ничего не знаем о внуках Козьмы Петровича. Значит, временной интервал нашего рассмотрения будет ограничен пятью поколениями Прутковых. Это тот максимум, который дают документальные источники.
Родословная дворянского рода Прутковых будет, по-видимому, представлена впервые. Насколько нам известно, разрозненные данные никогда еще не собирались вместе.
Мы станем строить генеалогию Прутковых по правилам построения реальной родословной. Общепринятая нумерация такова, что первая цифра означает персонаж данного поколения, а цифра после тире представляет номер его отца.
Поскольку речь идет о вымышленных героях, то и наш труд представляет собой пародию на родословную, что, впрочем, отвечает духу Козьмы Пруткова – классика литературной пародии.
I колено
1. Кузьма.
К сожалению, никаких сведений о Кузьме – прадеде Козьмы Пруткова – не сохранилось.
II колено
2–1. Федот Кузьмич Прутков, 1720–1790(7).
Дата рождения дана внуком твердо в «Предисловии…» к «Выдержкам из записок моего деда», а дата смерти – тоже твердо, но уже по-прутковски, то есть предположительно, на основании его логического умозаключения, однако тоном, не допускающим возражений.
Дед был премьер-майор и кавалер. Что это значит? Воинский чин премьер-майора относился к офицерским. Он приравнивался к чиновнику восьмого класса (из четырнадцати), занимая в Табели о рангах среднюю позицию. А кавалером в старину называли лицо, пожалованное орденом. Какой именно наградой был отмечен ратный труд дедушки Федота, неизвестно.
На покое Федот Кузьмич занялся мемуаристикой, но не свою жизнь вспоминал боец, а назидательные анекдоты былых времен, собранные внуком под рубрикой «Гисторические материалы». Внук же в «Новых досугах» [127]127
Смирнов А. Е.Прутковиада. Новые досуги. СПб., 2010.
[Закрыть]звонкими стансами воспел де-да-патриота (слова, выделенные курсивом, поясняются ниже):
СЕМЕЙНАЯ ГОРДОСТЬ
Мой дед – майор Прутков Федот
Владел не хуже слогом,
Чем Юлий Оттович фон Додт,
Представший перед Богом.
А в части дислокации,
Военного азарта
Изведал пертурбации
Почище Бонапарта.
В Прутках– имении своем —
Построил плот фасонно
И вел сражения на нем
Изряднее Нельс о на.
Был в частной переписке он
С Вольтером(больше лета),
И слал свои записки он
(Но, правда, без ответа).
Майор не просто, а премьер!
Завидней ухажера
В Европах – ну-тко?.. Кавалер!
И чин премьер-майора.
Отсюда прямо пишется,
Без толмачевой блажи:
«Пусть чужеземец пыжится,
Но мы ничуть не слабже».
Личность упомянутого в стихотворении Юлия Оттовича фон Додта,к несчастью, не установлена. По-видимому, он происходил из обрусевших немцев. Однако несомненно, что в плане мемуаристики Юлий Оттович был образцом для Федота Кузьмича.
Тот факт, что некое имение Пруткиякобы принадлежало деду (отсюда, очевидно, мыслится и происхождение фамилии – Прутковы),не подтверждается никакими иными источниками. Все они говорят лишь о деревне Тентелевой под Сольвычегодском.
Насколько нам известно, в бумагах Вольтеразаписок деда Федота Кузьмича пока не обнаружено.
III колено
3–2. Петр Федотович Прутков.
Даты жизни неизвестны. Отец Козьмы, изрядно пишущий, не успел прославиться утерянной комедией «Амбиция», но сумел – эпиграммой на эту комедию Сумарокова («Ликуй, парнасский бог! – Прутков уж нынь пиит!..»), стихотворным посланием Дмитриева («Под снежной сединой в нем музы веселятся…») и опереттой в трех картинах «Черепослов, сиречь Френолог».
Из «Материалов для моей биографии» Козьмы Пруткова мы уже знаем и потому лишь коротко повторим, что дворянин Петр Федотович Прутков владел деревней Тентелевой неподалеку от Сольвычегодска и жил «в просторном деревянном с мезонином доме» со своей супругой (сведений о ней не осталось) и «бывшей немецкой девицей Штокфиш»; что дружил он с Петром Никифоровичем, которого когда-то все знали, а теперь почему-то позабыли; что барин жил широко, любил принимать гостей: сольвычегодского откупщика Сысоя Терентьевича Селиверстова с женой почтмейстера Капитолиной Дмитриевной Грай-Жеребец. Для маленького Козьмы родной отец нанял учителя – святого отца Пролептова Иоанна, добрейшего приходского священника. Тот преподал Козьме семь наук, но своей гуманностью ввел ученика в соблазн вольнодумства. Отрок стал чернить бумагу ироническими баснями, за что ему не поздоровилось. В день именин Петра Федотовича сын вместе с товарищем по учебе Павлушею вначале прочел стихи, посвященные имениннику. Поскольку виновник торжества, согласно вкусам времени, более всего в поэзии ценил высокопарность и менее всего лад, то стихи ему ужас как понравились. Но надо же было случиться за обедом соседу – помещику Анисиму Федоровичу Пузыренко! Старый провокатор пустил по рукам басню Козьмы «Священник и гумиластик», не предназначенную не только для печати, но и для чтения по рукописи. В итоге текст, описав дугу, дошел до отца. Петр Федотович, только что целовавший сына-декламатора, углубился в суть, сразу посуровел и надавал по шее отпрыску-баснописцу, после чего сдал его в юнкера – благо шел 1816 год, и в армии, победившей Наполеона, порядки царили строгие.
Если верить балладе «Поездка по Императорской железной дороге» [128]128
Смирнов А. Е.Прутковиада. Новые досуги. СПб., 2010.
[Закрыть], Петр Федотович был пассажиром одного из первых паровичков, пущенных из Москвы в Петербург. Путешествие на поезде считалось тогда делом рискованным и опасным. Оно попахивало авантюрой. Вас могло закоптить, оглушить свистком, обдать горячим паром; вагоны – не дай бог! – могли сойти с рельс. От бешеной скорости 12 км/ч все мелькало перед глазами и у милых дам кружилась голова… Немудрено, что перед отходом поезда Прутков-старший предусмотрительно обратился к гадалке – бабке Савишне.
Вот фрагмент баллады, по недостоверным данным, сочиненной Козьмой Прутковым.
Набирая ход, поезд мчится в сторону Твери.
<…>
А вагончики трясутся:
Стык на стык… мосток… мастак…
Вкривь и вкось окошки трутся,
Дверцы хлопают, раз так.
В том окне – султан улана,
Здесь – парадный аксельбант,
Крест на рясе капеллана,
Белой грудки бриллиант.
И, наверно, где-то рядом, —
Озорник всегда таков, —
Со своим невинным взглядом
Петр Федотович Прутков.
Он давно забыл про бабку!
Совершенствуя талант,
Он в Твери целует лапку,
В Бологое – бриллиант…
<…>
IV колено
4–3. Козьма Петрович Прутков, 1801 или 1803–1863.
В линии судьбы главного героя нашего жизнеописания было четыре точки перегиба – четыре кардинальных поворота. Остановимся на каждом из них.
Первая точка перегиба (учебная). 1816 год. Недоросль – юнкер.
Об этом мы уже знаем. Именины отца. Дерзкая басня, вызвавшая отцов гнев. Вольготное время беспечного отрока кончилось. Началась юнкерская учеба, а позже – служба в гусарах.
Вторая точка перегиба (карьерная).1823 год. Гусар – чиновник.
Сон о голом бригадном генерале – искушение военной карьерой. Решение выйти в отставку. Поступление на гражданскую службу в Санкт-Петербургскую Пробирную Палатку департамента соляных и горных дел Министерства финансов. Штатская карьера. С 1841 года и пожизненно в должности директора.
Третья точка перегиба (личная).1826 или 1828 год. Холостяк – женатый.
Антонида Платоновна Проклеветантова, жена.
По свидетельству внучатого племянника Калистрата Ивановича Шерстобитова, «Козьма Петрович Прутков на 25-м году жизни соединил судьбу свою с судьбою любезной моей тетушки Антониды Платоновны, урожденной Проклеветантовой». Поскольку в годах рождения Козьмы есть разночтения, то они переходят и на год свадьбы. Так или иначе, но молодые поженились. Известно, что жених взял невесту благородной девицею и обратил ее в чадолюбивую супругу. Но странно, что ни прижизненная, ни последующая критика не обратила никакого внимания на тот факт, что у Пруткова нет стихов, посвященных жене. Есть только одно стихотворение, в котором жена фигурирует «за кадром». Оно адресовано приятелям («К друзьям после женитьбы») и предостерегает всех потенциальных любовников от амурных поползновений в сторону Антониды Платоновны. Для защиты чести и достоинства у поэта найдется все необходимое:
Нож вострей швейцарской бритвы,
Пули меткие в мешке;
А ружье на поле битвы
Я нашел в сыром песке…
Замеченная странность – отсутствие стихов, обращенных к жене, – разрешится, если мы вспомним, что в арсенале Козьмы Петровича имеется масса неопубликованных творений. И действительно, «Новые досуги» представляют несколько опусов на означенную тему. Один из них со всей откровенностью вскрывает противоречие между любовью и литературным призванием, семейными обязанностями и властью лиры. Поскольку сочинять директор Пробирной Палатки стал в зрелом возрасте, обогащенный опытом супружеской жизни, то, очевидно, приводимые ниже стихи относятся ко второй половине XIX века, когда Прутков с Проклеветантовой уже хорошо пожили вместе и некоторые недоразумения не могли не накопиться.
* * *
Супруга мне сказала: «Д о суга
Я с вами не имею. Да-с!» —
И тряпочкой отерла досуха
Жбан с кислой надписею: «Квас».
Вскипела в сердце кровь бурунами:
– Я с вами б разделил досуг,
Когда бы лира всеми струнами
Моих не связывала рук!
Мои «Досуги» в быстротечности
Оставят память потому,
Что их повертываю к Вечности —
Не к жбану бренному сему! [129]129
Смирнов А. Е.Прутковиада. Новые досуги. СПб., 2010.
[Закрыть]
Антонида Платоновна родила Козьме Петровичу шестерых дочерей и семерых сыновей. Имена дочек история не сохранила, зато сыновей в памяти потомства осталось целых шестеро. Но о них – дальше.
Четвертая точка перегиба( творческая). 1850 год. Директор – поэт.
Да, именно в январе 1850 года на сцене Императорского Александринского театра увидела свет рампы первая комедия Козьмы Пруткова «Фантазия» и, несмотря на ее провал, директор почувствовал себя поэтом. Вскоре, вспомнив увлечение юности, он станет сочинять басни, которые будут опубликованы в лучшем столичном журнале «Современник» и встретят горячий отклик читателей и критики.
Затем последуют годы (точнее апрели, еще точнее, 11-е апрели) творческих дерзаний, породившие образцы сочинений в разных жанрах. Все это позволит Козьме Пруткову назвать себя гениальным поэтом и мыслителем.
Илиодор Проклеветантов, родственник жены.
Губернский секретарь.
В медиумическом сеансе с того света Козьма Прутков упоминает родственника со стороны жены – некоего Илиодора Проклеветантова. Однако этот родственник – неудачный. Он служил под началом Козьмы Петровича в Пробирной Палатке и за вольнодумство был уволен благодетелем с работы. Уже на том свете он пытался оговорить Козьму Петровича, распространяя о нем всякие небылицы, отчего прослыл в глазах Пруткова несчастным сплетником. На оборванном лоскуте писчей бумаги сохранилось якобы несколько строк, адресованных директором своему бывшему секретарю, причем поврежденными оказались только имя и фамилия кляузника:
Когда ты мелешь сущий вздор
По поводу моих талантов.
Мне жаль тебя, Илио…
Проклевет…!
И самый подлый наговор
Не возмутит мой профиль Дантов.
Позор тебе…иодо…
…клеветант…!
Кто вольнодумничать остёр,
Тому не место среди грандов.
Сгинь с глаз моих…одор
…ветантов!
V колено
5–4. N Козьминична Пруткова.
6–4. N Козьминична Пруткова.
7–4. N Козьминична Пруткова.
8–4. N Козьминична Пруткова.
9–4. N Козьминична Пруткова.
10–4. N Козьминична Пруткова.
К сожалению, никаких сведений о дочерях Козьмы Петровича не имеется, кроме того, что все они были добропорядочные девицы и могли составить семейное счастье шестерым достойным молодым людям.
11–4. Фаддей Козьмич Прутков.
Поручик и кавалер, сын Козьмы Пруткова, родился, как это ни странно, еще до рождения отца и задолго до бракосочетания отца с матерью. Этот несколько удивительный факт следует из того обстоятельства, что, согласно «Церемониалу» (см. девятую главу), «погребение тела в бозе усопшего поручика и кавалера Фаддея Козьмича П<руткова>» произошло сразу после 22 февраля 1821 года, поскольку «Церемониал», то есть распорядок погребения, был «составлен аудитором (полковым юристом. – А. С.)вместе с полковым адъютантом 22-го февраля 1821 года (именно! – А. С.),в Житомирской губернии, близ города Радзивиллова» [130]130
Сочинения Козьмы Пруткова. М., 1959. С. 95.
[Закрыть], и утвержден господином полковником.
Козьма Прутков появился на свет, как мы помним, либо в 1801-м, либо в 1803 году (в источниках имеется расхождение). Свадьба же Козьмы с Антонидой состоялась спустя двадцать пять лет, то есть или в 1826-м, или в 1828-м. Сколько лет могло быть в 1821 году Фаддею Пруткову? Даже если двадцать, то это означает, что он родился в один год с отцом или на два года раньше. Но вряд ли двадцать. Ведь он уже поручик, уже кавалер, заслуженный воин. Тридцать? Сорок? Вот это вероятнее. Но тогда Фаддей Козьмич начал свой жизненный путь в конце XVIII века, намного опередив появление на свет Божий отца. И уже без всяких предположений мы можем судить о том, что Фаддей Козьмич покинул земную юдоль (1821 год) за пять – семь лет до свадьбы родителей (1826 или 1828), а значит, и до своего собственного рождения, поскольку до свадьбы Антонида Платоновна была девицей и родить сына не могла. Таким образом, в духе прутковской буффонады Фаддей Козьмич прожил жизнь и умер, не родившись… Сам Фаддей ничего не сочинял. Зато его успение вызвало к жизни целый рифмованный «Церемониал», сочиненный полковым аудитором вместе с адъютантом и снабженный примечаниями г. полковника и полкового иерея отца Герасима.
12–4. Антон Козьмич Прутков.
13–4. Агапий Козьмич Прутков.
Эти сыновья Козьмы Пруткова настолько хорошо изучили современную им французскую действительность, что представили ее в форме драмы «Торжество добродетели».
14–4. Кузьма Козьмич Прутков.
Подавал большие надежды, однако почему-то никак не проявился.
15–4. Андроник Козьмич Прутков.
Волею судьбы Андроник связал свое имя с драмой «Любовь и Силин».
16–4. Парфен Козьмич Прутков.
О нем известно только то, что он был убит в Крымской войне под Севастополем.
17–4. N Козьмич Прутков.
Никаких сведений не сохранилось.
У Козьмы Пруткова оставались еще три внучатых племянника, много сделавших для увековечивания его памяти. Это – уже упоминавшийся Калистрат Иванович Шерстобитов, Тимофей Шерстобитови поручик Воскобойников:по-видимому, все – сыновья дочерей.
Глава пятая
ОПУСЫ ДРАМАТУРГИЧЕСКИЕ И НАЗИДАТЕЛЬНЫЕ
Театр Козьмы ПрутковаПоощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза.
Фантазия
Факт состоит в том, что весь Козьма Прутков начался с театра, а театр Козьмы Пруткова начался с одноактной комедии «Фантазия». Так звали моську «богатой, но самолюбивой старухи» Аграфены Панкратьевны Чупурлиной. Иными словами, Козьма Прутков для начала сочинил пьеску про моську.
В газете «Новое время» Алексей Михайлович Жемчужников вспоминал, как это было: «Обдумав сюжет, мы (Алексей Толстой и Алексей Жемчужников. – А. С.)разделили всю пьесу на явления и распределили их между собой. Однако дело не обошлось без затруднений. Представьте, что во время считки два явления, из которых одно принадлежало Толстому, а другое – мне, оказались неудобными для постановки. Вы помните, конечно, в „Фантазии“ „маленький антракт“, когда сцена остается несколько времени пуста, набегают тучи, гроза, затем через сцену пробегает моська, буря утихает, и на сцену являются действующие лица. Антракт этот был сделан вследствие того, что у Толстого явление кончалось уходом всех действующих лиц, тогда как следующее затем мое явление начиналось появлением их снова всех вместе. Мы долго думали, как быть, и, наконец, придумали этот антракт» [131]131
Беляев Ю. Д.Встречи и характеристики: А. М. Жемчужников // Новое время. 1900. № 8609. 14 февраля.
[Закрыть].
Примерно то же прозвучало и в «Петербургской газете» в самый день юбилея поэта: «Были мы тогда очень молоды, здоровы, веселы, забот у нас не было никаких, жилось нам, слава Богу, хорошо, горя не было никакого. Вот мы и задумали, я и двоюродный брат мой, граф Алексей Толстой, написать вдвоем в шутливой форме пьеску под заглавием „Фантазия“. Писали мы в одной комнате, на разных столах. Разделили мы пьесу на равное число сцен. Одну часть он взял себе, другую я взял себе писать. Когда мы работу окончили и соединили обе части, то оказалось, что у одного действующие лица уходят со сцены, у другого они приходят. Связи никакой… Хохотали мы над своим произведением до упаду. Тогда мы придумали середину. Вставили в пьесу грозу, бурю и пр. и дали уже другому моему брату, покойному Владимиру, дописать конец пьесы. Таким образом, мы составили триумвират» [132]132
Икс.У А. М. Жемчужникова (по поводу 75-летия его рождения) // Петербургская газета. 1896. № 39. 10 февраля.
[Закрыть].
Это случилось в конце 1850 года. Никакого Козьмы Пруткова еще не было и в помине. Основные авторы – Алексей Толстой и Алексей Жемчужников – замаскировались латинскими литерами Y и Z и 23 декабря представили пьесу в дирекцию императорских театров. Она была одобрена цензурой и разрешена к постановке. Актеры Александринского театра с режиссером Куликовым отрепетировали и поставили «Фантазию» за девять дней после цензурного дозволения. 8 января 1851 года шутку разыграли перед публикой в бенефис популярного комика Максимова 1 – го. То был большой театральный вечер, от коего «Фантазия» составляла лишь пятую часть. Программка вечера выглядела так:
«Заговорило ретивое, или Урок бедовой девушке», оригинальная комедия Григорьева;
«Интересный вдовец, или Ночное свидание с иллюминацией», оригинальный водевиль;
«Провинциальный братец», оригинальный водевиль;
«Фантазия», оригинальная шутка-водевиль;
«Вечер артистов» [133]133
Северная пчела. 1851. № 5.8 января. Афиша Александринского театра.
[Закрыть].
После трех «хороших» водевилей публика восприняла «Фантазию» как «плохой» водевиль. Пародийности ее не понял никто, начиная с императора, присутствовавшего на премьере. Не дождавшись конца спектакля, Николай Павлович «с явным неудовольствием» уехал из Александринки, заметив якобы напоследок директору императорских театров Гедеонову: «Много я видел на своем веку глупостей, но такой еще никогда не видел».
Сами авторы Y и Z отнеслись к премьере собственной пьесы крайне легкомысленно. Так же как и к ее сочинению. Они вообще не приехали в театр, отправившись на званый бал. Впрочем, приглашение на бал могло поступить заблаговременно, когда пьеса еще не была принята к постановке. Кроме того, на балу молодые фантазеры фигурировали под своими подлинными именами, а на афише укрылись за литерами. Кто их мог узнать?..
В дневнике 1883 года Алексей Жемчужников пишет: «Ноябрь 27/15. Pension Neptun, Zurich.
Государь Николай Павлович был на первом представлении „Фантазии“, написанной Алексеем Толстым и мною. Эта пьеса шла в бенефис Максимова. Ни Толстой, ни я в театре не были. В этот вечер был какой-то бал, на который мы оба были приглашены и на котором быть следовало. В театре были: мать Толстого и мой отец с моими братьями. Воротясь с бала и любопытствуя знать: как прошла наша пьеса, я разбудил брата Льва и спросил его об этом. Он ответил, что пьесу публика ошикала и что государь в то время, когда собаки бегали по сцене во время грозы, встал со своего места с недовольным выражением в лице и уехал из театра. Услышавши это, я сейчас же написал письмо режиссеру Куликову, что, узнав о неуспехе нашей пьесы, я прошу снять ее с афиши и что я уверен в согласии с моим мнением графа Толстого, хотя обращаюсь к нему с моей просьбой без предварительного с гр. Толстым совещания. Это письмо я отдал Кузьме (внимание! камердинеру Кузьме Фролову. – А. С.),прося снести его завтра пораньше к Куликову. На другой день я проснулся поздно, и ответ от Куликова был уже получен. Он был короток: „Пьеса ваша и гр. Толстого уже запрещена вчера по Высочайшему повелению“» [134]134
Из архива А. М. Жемчужникова в Российском государственном историческом архиве (Санкт-Петербург).
[Закрыть].
Впрочем, в № 7 «Северной пчелы» от 10 января 1851 года «Фантазия» еще значится в репертуаре Александринского театра; по-видимому, о снятии комедии с репертуара дирекция театра в редакцию не сообщила.
Безусловным апокрифом считается разговор, якобы имевший место между Николаем I и Алексеем Жемчужниковым вскоре после провала «Фантазии»:
– Ну, знаешь, я не ожидал от тебя, что ты напишешь такую… – и Николай Павлович сделал паузу.
– Чепуху? – не удержавшись, сказал А. М. Жемчужников.
Наступила историческая минута.
– Я слишком воспитан, чтобы так выражаться! – произнес холодно государь и перенес свое внимание на других [135]135
Русское слово. 1908. 30 марта.
[Закрыть].
Но и этот ошеломляющий провал своего литературного дебюта будущий Козьма Прутков превратит в шутку, когда спустя много лет обратится к читателю с опусом под названием «Мое посмертное объяснение к комедии „Фантазия“». Там, в частности, будет сказано следующее:
«Вот тебе, читатель, описание театральной рукописи: она в четвертушку обыкновенного писчего листа бумаги; сшита тетрадью; писана разгонисто, но четко; в тексте есть цензорские помарки и переделки; они все указаны мною в экземпляре для печати: на заглавном листе, кроме надписи: „Фантазия, комедия в одном действии“, имеются следующие пометы театральных чиновников:
а) вверху слева „ Д. И. Т. 23 декабря 1850 г. № 1039“',это должно значить: „дирекция императорских театров“ и день и № внесения комедии в дирекцию;
б) вверху справа: „ К бенефису Максимова 1, назначенному 8 января 1851 г.“;
в) посредине, над заглавием: „ 1103“, это, вероятно, входящий нумер репертуара;
г) под заглавием: „ от гг. Жемчужникова (А. М.) и Толстого (графа)“.Этим удостоверяется, что я представил комедию „Фантазия“ чрез гг. Алексея Михайловича Жемчужникова и графа Алексея Константиновича Толстого;
д) под предыдущею надписью: „ Одобряется для представления. С.-Петербург, 29 декабря 1850 г. Действ. ст. советник Гиберштерн“;
е) вверху, вдоль корешка тетради, в три строки: „по Высочайшему повелению сего 9 января 1851 г. представление сей пьесы на театрах воспрещено. Колл. ас. Семенов“.
Ты видишь, читатель: моя комедия „Фантазия“, внесенная в театральную дирекцию 23 декабря 1850 г., то есть накануне рождественского сочельника, была разрешена к представлению перед кануном Нового года (29 декабря) и уже исполнена императорскими актерами через день от праздника Крещения (8 января 1851 г.), а затем тотчас же воспрещена к повторению на сцене!.. В действительности воспрещение последовало еще быстрее: кол. асесс. Семенов обозначил день формальноговоспрещения; но оно было объявлено словесно 8 января,во время самого исполнения пьесы, даже ранее ее окончания, при выходе императора Николая Павловича из ложи и театра. А выход этот последовал в то время, когда актер Толченое 1-й, исполнявший роль Миловидова, энергично восклицал: „Говорю вам, подберите фалды! он зол до чрезвычайности!“ (см. в 10-м явлении).
Итак, публике дозволено было видеть эту комедию только один разА разве достаточно одного раза для оценки произведения, выходящего из рядовых? Сразу понимаются только явления обыкновенные, посредственность, пошлость. Едва ли кто оценил бы Гомера, Шекспира, Бетговена, Пушкина, если бы произведения их было воспрещено прослушать более одного раза! Но я не ропщу… Я только передаю факты.
Притом успех всякого сценического произведения много зависит от игры актеров; а как исполнялась моя „Фантазия“?! Она была поставлена на сцену наскоро, среди праздников и разных бенефисных хлопот. Из всех актеров, в ней участвовавших, один Толченое 1-й исполнил свою роль сполна добросовестно и старательно. Даже знаменитый Мартынов отнесся серьезно только к последнему своему монологу, в роли Кутилы-Завалдайского. Все прочие играли так, будто боялись за себя или за автора: без веселости, робко, вяло, недружно. Желал бы я видеть: что сталось бы с любым произведением Шекспира или Кукольника, если б оно было исполнено так плохо, как моя „Фантазия“?! Но, порицая актеров, я отнюдь не оправдываю публики. Она была обязана раскусить… Между тем она вела себя легкомысленно, как толпа, хотя состояла наполовину из людей высшего общества! Едва государь, с явным неудовольствием, изволил удалиться из ложи ранее конца пьесы, как публика стала шуметь, кричать, шикать, свистать… Этого прежде не дозволялось! За это прежде наказывали!
Беспорядочное поведение публики подало повод думать, будто комедия была прервана, не доиграна; будто все актеры, кроме Мартынова, удалились со сцены поневоле, не докончив своих ролей; будто г. Мартынов, оставшись на сцене один, поступил так по собственной воле и импровизировал(!) тот заключительный монолог, в котором осуждается автор пьесы и который, по свидетельству даже врагов моих, „вызвал единодушные рукоплескания“! Все это неправда. Я не мог возражать своевременно, потому что боялся дурных последствий по моей службе. В действительности было так: публика, сама того не зная, дослушала пьесу до конца; актеры доиграли свои роли до последнего слова; пред монологом Мартынова они оставили сцену все разом, потому что так им предписано в моей комедии; г. Мартынов остался на сцене один и произнес монолог, потому что так он обязан был сделать, исполняя роль Кутилы-Завалдайского. Следовательно: публика, думая рукоплескать Мартынову как импровизатору и в осуждение автора, в действительности рукоплескала Мартынову как актеру, а мне – как автору! Так сама судьба восстановила нарушенную справедливость; благодарю ее за это» [136]136
Сочинения Козьмы Пруткова. М., 1959. С. 155–157.
[Закрыть].
Что же это за «Фантазия», наделавшая столько шуму в театральной жизни Петербурга? Редактор журнала «Пантеон», критик Ф. Кони в своем обзоре сценических новинок забавно пересказывает сюжет пьесы и тот эффект, который произвела она на публику:
«Давно ведется поговорка, что у каждого барона своя фантазия. Но вероятно со времени существования театра, никому еще не приходило в голову фантазии, какую гг. Y и Z сочинили для русской сцены. Представьте себе старуху, которая больше всего любит гадкую моську и меньше всего свою воспитанницу Лизаньку. Вдруг к этой воспитаннице сватаются шесть женихов: Фемистокл Мильтиадович Разорваки, грек, отчасти лукавый и вероломный, как сказано в афише, Касьян Родионович Батог-Батыев, татарин, торгующий мылом, Адам Карлыч Либенталь, немец – не без резвости (как гласит афиша), Мартын Мартынович Кутило-Завалдайский – человек приличный (по афише), Георгий Александрович Беспардонный – по афише же – человек застенчивый, и Фирс Евгеньич Миловидов, человек прямой – тоже по афише, и грубиян – на деле. Весь этот разнохарактерный дивертисман ухаживает за Лизанькою, чтобы получить ее руку, но один только немец Либенталь догадался, что для этого вернее ухаживать за моськой старухи. В минуту, когда старуха принимается за рациональный анализ лестных предложений разнокалиберных искателей, у нее пропадает ее моська Фантазия. Рука воспитанницы назначена тому из женихов, кто отыщет Фантазию. Действие происходит в лесу. Гром, молния, дождь и завывание ветра. Оркестр играет бурю из „Севильского цирюльника“. По сцене бегают разные собаки. Женихи решаются каждый изловить какую-нибудь собаку, и, окарнав ее так, чтобы она походила на моську, представить на милостивое усмотрение старухи. Все они являются к ней, кто с подстриженным пуделем, кто с бритой шавкой, кто с бесхвостым стриксом, Миловидов даже с картонной моськой, купленной в игрушечной лавке. Один только немец приносит настоящую Фантазию и получает руку Лизаньки. Однако соперники составляют против него интригу, но чем их замысел должен развязаться, мы сказать не можем, потому что публика, потеряв всякое терпение, не дала актерам окончить эту комедию и ошикала ее прежде опущения занавеса. Г. Мартынов, оставшийся один на сцене, попросил у кресел афишку, чтобы узнать, как он говорил: „кому в голову могла придти фантазия сочинить такую глупую пьесу?“ Слова его были осыпаны единодушными рукоплесканиями. После такого решительного приговора публики, нам остается только занести в нашу летопись один факт, что оригинальная фантазияудостоилась на нашей сцене такого падения, с которым может только сравниться падение комедии „Ремонтеры“, данной двенадцать лет тому назад и составившей эпоху в преданиях Александринского театра» [137]137
Пантеон. 1851. Кн. I. Театральная летопись. С. 12–13.
[Закрыть]. (Следует отметить, что в сезоне 1839/40 года комедия Вас. Мирошевского «Ремонтеры» прошла всего дважды и с треском провалилась. – А. С.)