Текст книги "Своими руками"

Автор книги: Алексей Данилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Эй, Трутень, а ты записываешься? – кинулась Ленка к Ваське Трутневу, вышедшему из класса.

– Трутень молочко любит, – ответил Васька, – а собачки не дают молочка.

– Обжора ты, Трутень. Не зря у тебя и фамилия такая: Трутнёв, – сказала вербовщица и пошла по классам.

– Лапшу запиши, – крикнул Васька вслед Ленке.

– Он записан, – ответила Ленка.

– Какое ты имела право меня… – Илья, возмущённый, направился за сестрой. – Я в другом кружке. В собачьем сама учись…

На улице повалил густой, шапками, снег. Илья, взглянув за окно, обрадовался настоящей зиме. Наконец-то теперь можно покувыркаться в сугробах, наделать снежных крепостей, баб, устроить снежную войну и накататься на лыжах, на салазках и коньках. Но засматриваться на постороннее было некогда. Фёдор Михайлович стоял у карты с указкой и рассказывал о коровах. Ему помогала рыжая Катька, прикалывала на карту рисунки коров.

– С севера, где созданы северные породы крупного рогатого скота, перенесёмся на юг, – говорил Фёдор Михайлович и поставил указку у самого Каспийского моря. – Тут Азербайджанская ССР. И породы скота разведены и разводятся уже другие. Сейчас вы увидите совсем иных животных – азербайджанский зебу.

Катька взяла со стола листок и приколола его у южной границы. Ребята засмеялись. На рисунках были корова и на втором – бык с горбами.

– Рогатые верблюды, – сказал Васька.

– Ну и чудо!

Илья сказал:

– Катька, чего ты в Иран коров своих запустила? Верни.

– Тихо, – помахал Фёдор Михайлович руками. – Я уже сказал: это азербайджанский зебу…

– А грузинский есть? – выкрикнул Васька.

– Разводят зебу и в Грузии. Но это не основная порода, – продолжал Фёдор Михайлович. – К основным относится кавказская бурая порода. Разводятся там и малокавказская, и триалетская. А что касается замечания Илюши Лапшина, то Катя не нарушила границы. В Иране тоже разводят зебу, но о породах других стран мы поговорим позже, узнаем о шароле, лимузине, редполе и многих других. На одно лишь перечисление пород потребуется много времени. Сейчас их в мире больше тысячи. Представляете?

Фёдор Михайлович закончил рассказ. Ребята не бросились, как с обычных уроков, к раздевалке, обступили карту.

– Фёдор Михайлович, а когда же будем учиться доить коров? – спросил Илья.

– Скоро, Илюша. – Фёдор Михайлович ласково положил руку Илье на голову. – Надо нам и науку пройти, узнать, что же это за животное: «четыре четырки, две растопырки, седьмой вертун»?

– Четыре четырки – ноги, – сказал Васька, – две растопырки – рога, вертун – хвост…

Уже по снегу Илья спешил домой. Ребята остались у школы, завязали войну в снежки, разогнали девчонок и влепили снежок ему в спину. Торопился он домой не обедать, а скорее узнать, что сказали отцу в сельсовете о сдаче на убой коровы, его любимой Берёзки.

Дома были мать с Ленкой.

– О, доярка наша пришла! – насмешливо воскликнула сестра. – И сколько надоил?..

– Замолчи! – приказала мать. – Над работой, какою бы она ни была, не смеются умные люди.

– А она не умная, – сказал Илья. – Думает, я слушаю её тяв-тяв.

– Чему учились, сынок? – спросила мать.

– По географии был урок, – ответил Илья. – Дядя Федя рассказывал, где какие породы коров разводятся. Ой сколько их, мам! В одной нашей стране: печорская… – Илья открыл тетрадь и стал читать: – Алатауская, бестужевская, бурая латвийская, бушуевская, казахская белоголовая, азербайджанский зебу, с горбами, как верблюд.

– Да что ты говоришь! – удивилась мать. – Интересно как. А тут думаешь, что коровы везде одни, как наши, чёрно-пёстрые.

– Ну, мам, есть ещё и белые в Сибири, белоголовые, красные. Это всё породы такие.

– Учись, дело не плохое. Слушайте дядю Федю, – одобрила мать.

– Мам, а ты спроси, на кого она записалась учиться, – сказал Илья. – Собак хочет разводить.

– Собак?! – удивилась мать. – Ленка, правда ли?

– Чем-то я должна тоже заниматься, – ответила Ленка. – Не всем же коров доить.

– Ты сдурела, девка! Собаки сами себя разводят. Если бы не топили да не зарывали кутят, у нас их давно бы больше скотины было. Кто это вас на такое дело настроил?

– Сами настроились, – соврала Ленка.

– Ай, сами, – возразил Илья. – Бухгалтерша настояла. Ей делать нечего – она и придумала. Хочет, чтобы мы все с собаками гуляли по селу. И чтобы в доме они жили, на одной постели с нами спали, как у неё.

– Не болтай, – прикрикнула Ленка. – Ничего она этого не хочет. Она любовь к животным прививает. А собака – друг человека.

– Она ненормальная, что ль? – удивилась мать. – Раньше помещики псарни держали – так они охотились, зверя добывали, забавы себе устраивали, – выговаривала мать. – А тут с делами не успеваешь – ещё собак нам в дом. Сидит она в будке на цепи – и пусть себе сидит.

– Ты, мам, ничего не понимаешь в жизни, – заключила Ленка. – Отсталый элемент. У нас же скоро не будет деревни, все в домах городских будем жить.

– Вот ты что поняла своим цыплячьим умишком. Деревни не будет. Живите по-городскому, а деревню не трогайте. Князевы, наверное, так не рассуждают. У них вон все учатся на сельских работников, по отцовым стопам идут, а ты к городу нос воротишь.

– Мам, я книжку тебе дам посмотреть, – сказал Илья, подавая книжку о коровах. – Дядя Федя мне дал. Посмотри, а я пообедаю. Вы не будете?

– Мы обедали. Тебя не дождались, – ответила мать, отложив вязанье. – Отец пришёл голодный да злой, где там ждать? Скорее бы накормить.

– А чего он злой? – спросил Илья.

– Корову, говорят, не принимают. Колхоз тоже отказался купить. В район поехал, объявление на продажу в газету повёз. Кто-нибудь купит.

Илья наспех пообедал, быстро оделся и побежал к Князевым с новым сообщением.

Фёдор Михайлович встретился на дороге, остановил машину, спросил:

– Что случилось, Илюша?

– Отец в газету корову повёз…

– Как – в газету корову? – в недоумении перебил Фёдор Михайлович.

– Не… корову, – возразил Илья. – Объявление повёз – корову продавать.

– Объявление – другое дело, – ответил Фёдор Михайлович, посмотрел на часы, подумал и сказал: – Садись, вернёмся к телефону. Трудная борьба нам предстоит. Но надо выигрывать бой. Выиграем?

– Не знаю. Ему бухгалтерша помогает, – ответил Илья.

– Надо верить в победу – всегда победишь. Как там говорил Александр Невский?

– На том стояла, стоит и стоять будет земля Русская, – ответил Илья.

– То-то же! – Фёдор Михайлович остановил машину у дома. – Зайдём на минуту.

Он взял телефон и позвонил в редакцию:

– Алло, товарищ главный? Иван Григорьевич? Князев беспокоит. Здравствуй, дорогой. С просьбишкой к тебе. Один наш товарищ, Лапшин Алексей Федотыч, повёз в вашу газету объявление на продажу коровы. Сделай милость, притормози… Как не имеешь права? Ты же главный! Дело в том, что сынишка его против продажи… Сколько ему лет? Какая разница – сколько. Он с телёнка выхаживал её и теперь кормит, чистит, пасёт… Нужда какая у них? А никакой. Сбивают мужика, а он – мечтатель о лёгкой жизни… Мать колеблется. Но сбить кого угодно можно. Мальчишка скоро сам доить станет свою Березку, учится у меня в кружке. Мы должны таких поощрять… Опять не можешь! Написать тебе о кружке? Напишу, если посодействуешь… Подумай, подумай. И до свидания. Извини за беспокойство, поговорил бы, но спешу на работу.

Фёдор Михайлович положил трубку, встал и направился к двери. В машине снова заговорил:

– Действительно, была бы нужда объективная продавать корову. При нужде мы не хлопотали бы, верно? А с пустой блажью надо бороться.

Фёдор Михайлович остановил машину у дома Лапшиных, простился с Ильёй и покатил к скотным дворам. Илья смотрел вслед машине, пока она не скрылась за поворотом.

Отец вечером вернулся из района радостный, рассказывал, как сдал в газету объявление – обещали напечатать, – и мечтал о скором появлении покупателей:

– Такую корову с руками оторвут. Хороший хозяин и за ценой не постоит…

Объявление в газете появилось через две недели. Отец был на седьмом небе, обрадовался, что его фамилия обойдёт весь район, что завтра же могут явиться покупатели и сторговать корову. Но на второй день он готов был рвать на себе волосы. Над его объявлением все смеялись. Посмеялась и мать вместе с Ильёй. В объявлении говорилось:

Продаётся молочная корова, стельная по 14 телёнку.

Обращаться по адресу: Каменский с/совет, с. Каменка.

Лапшин Алексей Федотович.

Кому нужна в хозяйстве корова с четырнадцатым телёнком? У такой зуба во рту не отыщешь с фонарём. Ей траву нечем сорвать – какое от неё молоко? Купишь скотинку – на погост оттащишь.

Отец Ильи снова подался в редакцию, где ему обещали исправить объявление. Прошло ещё две недели, и в газете появилась поправка к первому объявлению, с сообщением, что по вине сотрудника редакции в объявлении в газете была допущена опечатка. «Следует читать: продаётся молочная корова, не стельная по 4 телёнку».

Газеты принесли до прихода отца с работы. Илья прочитал объявление, попереживал, думая, что теперь пойдут покупатели – и он простится с коровкой, будет с бидончиком ходить к кому-нибудь за молоком или стоять в очереди в магазине, ждать, когда привезут из районной торговой сети бидоны с молоком. Ленка-то не пойдёт, всяко отвертится, давно научилась все дела спихивать на него: младший, мол.

Прежнюю газету с объявлением отец хранил, как драгоценность, показывал гостям и клеймил позором сотрудника редакции, допустившего опечатку.

– А ещё, наверное, пять или шесть годов в институте учился? – вопрошал отец и выдвигал воспитательные меры для невнимательного сотрудника. – Его за такую опечатку, – горячился он, – на ферму годика на три загнать – узнал бы, что за корова по четырнадцатому отёлу.

Илюшка перечитал старое объявление, перечитал поправку и никак не мог сообразить какого-то тайного смысла. Из обоих текстов получался ребус. Он наложил поправку на объявление и расшифровал, составил новый текст, с новой и смешной опечаткой. Получилось, что корова не стельная по четвёртому телёнку, не телилась четыре года подряд. Ну, такую корову только на мясо и сдавать, кто перекупит её, чтобы на этом деле выгадать?

Отец мечтал:

– На мою корову настоящего маклера – он хороший куш заработал бы и мне тысчонка с хвостиком отвалилась бы.

Илюшка узнал, кто были такие маклеры: люди, помогавшие выгодно продать или купить скотину, но выговаривали себе определенную часть денег, – и он радовался, что их, маклеров, не стало.

Отец пришёл с работы и первым делом спросил:

– Где газеты?

Илья подал отцу газеты. Он взял районную и стал читать поправку. На лице его просияло довольство.

– Ну вот! – произнёс он. – Они думали, что я отступлюсь от них. Я за это им деньги платил – так будьте добры, отработайте мне без опечаток. А то он мне представился: «Василий Иванович Скреблов». Скреблов – так скреби как положено! Тебя учили этому делу. Никто не заходил, не приходил? – спросил он.

– Никого не было, – ответил Илья, сдерживая улыбку и в то же время жалея отца за недогадливость.

– Ты теперь не убегай из дому. После уроков сразу домой. Покупатель может явиться… Корову продадим – я тебе куплю что-нибудь интересное. Чего бы ты хотел?

Илья пожал плечами, склонил набок голову: мол, не знает, что ему надо.

– Ленка сапоги запросила, – продолжал отец. – Она знает, что ей требуется. Только таких сапог у нас не бывает, надо в Москву ехать. Заграничные требует, как у Веры Семёновны. Да скатаем и в Москву. Разбогатеем, что нам? Верно?

– Не знаю, – ответил Илья и ушёл от отца, чтобы не рассмеяться при нём, а тогда уж и не скрыть будет о новой опечатке. Пусть кто-нибудь скажет ему об этом, а может быть, и никто не заметит.

Но заметила это мать. Она прочитала поправку и стала смеяться долгим безудержным смехом.

– Чего ты хохочешь? – спрашивал отец. – Смешинка в рот попала?

– Читай, читай своё объявление. – Мать отдала ему газету.

– Прочитал. Что дальше?

– Не понял? Тогда ещё раз прочитай.

– Два раза прочитал. По четвёртому отёлу. Всё как требовалось. Товарищ Скреблов проработал правильно.

– Да уж так проработал… Она теперь у тебя по четвёртому году без телёнка, – объяснила мать. – Алёша, ты всё-таки ленив.

Илья видел, как отец снова уткнулся в объявление и побелел, а потом почернел от возмущения. Он бросил взгляд на висевшую на стене двухстволку, проскрипел зубами, словно у него из-под выстрела ушёл ценный зверь, собрался и быстро ушёл куда-то с газетами.

– Не судьба, видать, оставаться нам без коровы, – сказала мать, глядя на Илью. – Я решила не лишаться пока скотины. Пусть отец побегает – он, верно, к советчице своей понёсся. У них там телефон, и ходы она разные знает.

– Жалобу ещё напишут, – сказал Илья. – Мам, не продавай корову. Я научусь, сам доить её буду. Дядя Федя с одиннадцати годов доил. Он нам рассказывал…

– Вам рассказывал, а я сама помню. Он и женатым сам с подойником на полдень ходил. Были бы все такими мужиками, жизнь на земле райская наступила бы. А ты учись, учись, ни на кого не смотри. Могут и посмеяться, а ты внимания не обращай. У девки нашей дурью голова забита. Спит и город видит. А в городе тоже работать надо. Я попала утром в толчею в Москве, когда все на заводы едут, так не знаю, как мне рёбра не поломали. А одноклассница-то твоя, Князева, тоже учится у отца?

– Анька тоже учится, – ответил Илья. – Она говорит: «А дома папка так интересно и не рассказывает, некогда ему».

Твёрдое решение матери не продавать корову обрадовало Илью, и на отца он перестал обращать внимание, но слышал, когда он вернулся, что Вера Семёновна взялась сама решить вопрос с объявлением.

В банный день

Наступил и ожидаемый банный день, суббота. За пятнадцать минут до звонка, взглянув в окно, Илья увидал идущую к школе со своей собакой Жданкой Веру Семёновну. Собака шла важно, под стать её хозяйке. Казалось, что она и глаза так же щурит, словно прицеливается, на кого бы ей наброситься. Илье мерещилось, что Жданка поднимает переднюю лапу с сигаретой, хочет дыхнуть дымом.

– Посмотри, к нам гости, – шепнул он соседке по парте.

Анька привстала и фыркнула. Все ближние к окнам уставились в сторону улицы, зашептались. Дальние от окон вставали, тянули шеи, спрашивали, что там такое. Илья пошутил:

– Две новые учительницы идут.

От парты к парте пошёл шепоток, словно эстафетная палочка в спортивной игре: «Две новые учительницы». Навстречу шёл другой шепоток: «По какому они, по какому?» Кто-то сострил: «По ав-ав». Видевшие Жданку с Верой Семёновной смеялись шутке, другие были в недоумении. Шёл урок математики. Учитель объяснял новое задание, поворачивался к доске, делал записи. Он вдруг стал лицом к классу, спросил:

– Ребята, что случилось? Почему такая суматоха?

– Двух новых учительниц нам прислали, Юрий Владимирович, – сказал Васька Трутнёв.

– Откуда и зачем? У нас полный штат, – удивился учитель.

– Ав-ав преподавать, – последовал ответ, снова вызвавший смех.

– Прошу оставить шутки. Я должен закончить объяснения…

И лишь прозвенел звонок, ребята дружно бросились к раздевалке, где их встретила Вера Семёновна словами:

– Мальчики, девочки, всем остаться на занятия кружка.

– А мы не записывались, – раздались дружные голоса.

– Мы у Фёдора Михайловича занимаемся.

– И у меня будете заниматься, – властно сказала Вера Семёновна. – Особенно мальчики. Вам это пригодится, когда пойдёте в армию.

– Нет, мы не можем, нынче бани топить.

– Успеете истопить бани и ещё печки, щи сварить, – ответила с явной насмешкой Вера Семёновна. – Баня вон колхозная есть, – добавила она.

– Колхозная – у кого своих нет, – сказал Васька Трутнёв.

– Ну, мои дорогие, не будем спорить. Вы все остаётесь на мой кружок. Вас всё равно отсюда не выпустят, если вы не останетесь по-хорошему, – предупредила Вера Семёновна. – Ждана, покажи работу.

Илья первым направился к выходу, за ним пошли Аня с Васькой. У дверей никто не стоял, лишь в сторонке лежала Жданка. Она вдруг вскочила и зарычала на приближавшихся школьников, заставила их остановиться.

– Смотрите, рычит, – сказал Илья, обернувшись к друзьям.

– Она её сторожить оставила, – сказал Васька.

– Разорвёт ещё, – предположила Анька.

С улицы отворилась дверь, вошла школьная уборщица Вера Тимошина.

– Вернись, разорвёт! – в один голос закричали ребята.

Вера затворила за собой дверь, взглянула на собаку и прошла мимо неё без опасений. Жданка и не взглянула на уборщицу.

– Не трогает, – сказал Илья. – Это она спросонок на нас накинулась.

Он шагнул снова к двери, но его встретил ещё более злобный рык.

Анька в испуге схватила Илью за рукав, потянула назад. Ребята отступили.

– Надо удирать, – шепнул Илья дружкам.

– Она собаку поведёт, а мы отстанем и убежим, – сказала подошедшая Катька рыжая.

– Думаешь, Вера Семёновна глупее нас? – спросил Васька. – Она под конвоем своей собаки нас погонит в класс.

– Васька, айда за мной, – пригласил Илья. – В нашей уборной окно открывается.

– А нас? И нам ведь бани топить, – попросила Анька.

– Айда и вы с нами, – ответил Васька.

Через несколько минут ребята были на улице, за ними, как горох из решета, посыпались другие. Они уже не видели директора, вышедшего встречать Веру Семёновну, не слышали их разговора и её угроз, что за срыв занятий он должен будет объясняться в другом месте. И не слышали главного – директорского ответа:

– Ну что ж, Вера Семёновна, я сам иду к вам, обсудим будущие занятия. Вдруг да что-нибудь придумаем…

С чего начинается Родина

Время – самое быстролётное из всех крылатых существ. Летит оно и нигде не присядет на отдых, не споёт соловьём, не прокричит сорокой. Но не безголосо оно. Прислушайся весной к шуму половодья. Это время шумит в быстром устремлении вдаль. Летом звон стоит над лугами. Не время ли распростёрло свои невидимые крылья, совершая полёт над земными просторами? Шорохи жёлтой листвы в садах, шум холодных дождевых капель, хруст первой изморози на травах – это всё шаги времени. Придёт холодная зима. Вой метели, треск деревьев, льда на прудах и озёрах, скрип снега под полозьями – это всё приметы времени, вечного его размеренного, безостановочного движения.

Вот и по Каменке загулял февраль метелями. И уже на несколько часов прибавился день. Солнце стало приглядываться чаще и внимательнее к жизни на земле, словно решало: а не пора ли погреть землю, деревья, людей и всё живое, вернуть зелень полям и лугам, украсить цветами сады и разбудить певчих птиц?

Было воскресенье. Илья взял лыжи и направился к Князевым за Анькой. Ещё в субботу в школе они договорились кататься на лыжах. Он справил свои школьные и домашние дела, отобедал и выбрался на отдых.

Илья направился через сад. По яблоням мелькали синицы. Их совсем мало стало появляться в садах у домов. Илья подсыпал корм в кормушки, но его почти не клевали. И даже воробьи в погожие дни лишь под вечер кормились даровым кормом, на день исчезали.

«Вот бы сейчас весна ударила, – желалось Илье. – Хорошо так было бы! Ждёшь – и не дождаться её, а придёт – и пройдёт скоро».

Катька рыжая была уже у Князевых, словно она у них жила приёмышем. Девчонки сразу вышли из дома, стали надевать лыжи. Следом за ними вышел Фёдор Михайлович, спросил:

– Ну что, мальчуганы, решили снег потрамбовать на горах? Надо, надо. Не всё мозги сушить книжками да копошиться в доме, надо и душу пускать на прогулки. Эх, я с удовольствием бы с вами отправился, да некогда.

– Поедем, пап! – обрадовалась Анька.

– Что ты, дочь. На носу сессия Совета. Надо нам с мужиками обговорить дела общие, важные дела. Открою один свой план: хочу на лето организовать вам туристическую поездочку за ваш труд на ферме, за успешные занятия в кружке. Только не по тем местам, где лишь глазеют на городские диковины, а побываем в профтехучилище, где учат на наши деревенские профессии: на дояров, механизаторов, цветоводов…

– Собаководов, – добавила Катя.

Фёдор Михайлович погрозил ей пальцем, сказал:

– Не остри, рыженькая. Есть учебные заведения, где и на звероводов учат, тоже нужная профессия.

– Дядя Федя, а цветоводы-то нам зачем? – спросила Катька.

– Ну вот, возьми её за рубль двадцать, – развёл руками Фёдор Михайлович. – Цветоводы зачем? А замуж пойдёшь – как без цветов свадьбу играть будем? Мы обязательно кого-нибудь направим обучиться цветы выращивать, с колхозной стипендией направим, чтобы у нас круглый год на важный случай живые цветы имелись. А вдруг в один прекрасный день на нашей земле космонавты приземлятся. С чем мы их встречать выйдем?

– С хлебом-солью, – ответила Аня.

По лицу Фёдора Михайловича пробежала улыбка. Он перевёл взгляд на Аню, сказал:

– Да, дочь, с хлебом-солью. Такая уж у нас традиция. И пока хлеб будет родить наша земля, мы эту традицию не забудем. И к хлебу с солью – цветы.

– Дядя Федя, а куда ещё вы нас повезёте? – спросил Илья.

– Пока не скажу, в какие места, но побывать стоит на больших животноводческих комплексах, на птицефабрику завернуть, в пчеловодческом хозяйстве побывать, на молочном заводе, посмотреть на наши молочные реки, ну… и в зоопарк заглянуть, посмотреть на живых предков наших домашних друзей. В музеи, в театры сбегаем.

– Ну-у, – протянула Катька. – Вот покатаемся-то!

– Вы это заслужили, ребятки. Только учиться по-настоящему, не сдавать позиций.

– Нет!

– Не сдадим! – в один голос ответили ребята и пошли к саду.

Фёдор Михайлович стоял на крыльце, провожал их взглядом, с горечью в душе вспоминал своё прошлое и думал, что интересная жизнь стала у ребят. Только бы они не заленились. Балуют их всё же. Лыжи у каждого фабричные – а он сам мастерил. Зимой дубок на морозе вдоль колол, запаривал в печке, загибал концы, а потом тесал, строгал – и было на чём с гор сползать. Самое трудное было прибить ремень самодельными проволочными гвоздями. Не каждый заводской гвоздь в дуб вбивается, а из проволоки – все пальцы отобьёшь молотком, пока как-нибудь ремень прикрепишь. Теперь всё готовое. Крепления шурупами привинтил и – пошёл.

Ребятишки молодцы. Надо только с ними заниматься и заниматься, самим взрослым хороший пример показывать, не жалеть времени учить и учить. В этом вся суть…

Ребята скрылись под гору, скатились на пруд. Фёдору Михайловичу вспомнилось, как он катал поздним вечером своих сестрёнок с этой же горки. Старшая, Нюра, запомнила это, а у Машки выветрилось из памяти, маленькая была. Фёдора Михайловича расстроили воспоминания далёкого детства, на глаза набежали слёзы. Словно в тумане, увидал он за прудом ребят, уже пересекавших выгон, вздохнул и направился в сельский Совет на разговор о неотложных делах.

Илья с Васькой шли рядом. Девчонки следовали за ними. Катька напевала приставшую к ней песню: «С чего начинается Родина?». Аня подпевала ей. Ребята разговаривали.

– А здорово будет, если мы отправимся путешествовать. Правда? – спросил Васька.

– Ещё как здорово! – ответил Илья. – В Москве побываем. Театры только в Москве. Катька, – Илья остановился и обернулся, – поступай на цветоводку. Будешь цветы разводить.

– Для вас, что ли? – спросила Катька. – Для себя и так развожу. У меня на Восьмое марта тюльпанчики будут цвести.

– Илюхе подаришь? – спросил Васька.

– Дудочки. Сама буду красоваться, – ответила Катька и запела снова: – «С чего начинается Родина? С картинки в твоём букваре…»

Васька допел:

– С доенья коров на заре…

– А что, Трутень, и с коров. Мы спим самым сладеньким сном, а дядя Фёдор с доярками уже молочка надоили, – приняла Катя присочинённые на новый лад слова к песне. – Ты, может быть, поэтом заделаешься? Только к чужим песням не прилаживайся, свои сочиняй.

– Ладно, рыжая, сочиню, – ответил Васька и замурлыкал что-то под нос.

Илья остановился. От сада была видна «главная» сторона деревни. Он прошёлся взглядом по каждому дому, по высоким деревьям, сказал:

– А красивая наша деревня. Интересно, вот в Холмах и речка течёт, а я там ни за что не согласился бы жить. Почему так?

– Где родился, там и сгодился, – ответила Катька.

– Нет, там воздух совсем другой, – сказала Аня. – У них от речки туман раньше ложится и сходит позднее, и от этого от цветов аромата меньше.

Васька ушёл вперёд. Он остановился на спуске от сада, дождался остальных и встретил их с улыбкой.

– Чего, Васька? – спросил Илюшка.

– Отойдём, скажу чего, – пригласил Васька Илью в сторону от девчонок. Отойдя, зашептал: – Знаешь, я стих сочинил про Катьку. Послушай:

 
В саду не кукуют кукушки,
Цветочки зимой не цветут,
И только у Катьки веснушки
Ромашками густо цветут…
 

– А дальше? – спросил Илья.

– Дальше не сочиняется, – ответил Васька.

– Коротко. Как частушка и не совсем складно, – оценил Илья. – Ты не говори ей, а то она обидится. Ты лучше про сад или про снег сочини.

– Ай, неохота. Давай кататься. Они без нас под гору не съедут. – Васька развернулся на лыжах, подошёл к девчонкам. – Ну, что дрожите? Давно бы накувыркались.

– А вы чего секретничали? Так не делают, – сказала Аня.

– Мы не про вас, – ответил Васька, оттолкнулся и понёсся вниз.

– Катись теперь ты, Илюшка, – сказала Катя.

– Я за вами покачусь, – ответил Илья. – Охранять вас с тылу буду. Марш, марш вперёд!

Катька пронеслась по крутизне, а на ровной заснеженной лужайке, где разом сбавилась скорость, носом пропахала снег. Анька свернула, чтобы не наехать на подружку, и тоже распласталась на снегу. Илья с весёлым победным криком пронёсся между ними и поспешно повернул назад, вместе с Васькой стал поднимать их на лыжи.

– Как же ты, Катюха-лаптюха, шлёпнулась? – спросил Васька.

– А я посмотрела на тебя и подумала, что хорошо было бы, если бы ты упал, – и сама кувыркнулась.

– Из-за тебя и Анька хлопнулась, – сказал Илья. – В другой раз другим не желай беды. Поняла?

– Поняла теперь. Посмотри, я нос не ободрала об снег?

– Раз, два, три… семь… тринадцать…

– Чего ты считаешь? – удивилась Катька.

– Веснушки. Одной или двух не хватает, стёрлись об снег.

Катька замахнулась на Илью палкой.

– Я сейчас тебе посчитаю!

– Не буду, не буду, – сдался Илья. – Пойдём в другое место. Вы первые покатитесь.

– И покатимся, – ответила Аня. – Думаете, всё падать будем? Правда, Катюшка, не будем?

Расходились по домам уже при месяце, вывалянные все в снегу, уставшие. Они прикатали весь овражный склон до деревни и перешли за деревню, добрались до дубняка, преградившего им гору. За лесом был более глубокий овраг, круче горы, но туда идти было поздно, решили отложить на другой раз. К деревне подходили с огородов.

– До завтра, – попрощался Васька, свернув к своему саду. – Я дома.

Илья с девчонками пошли дальше. Аня спросила:

– Илюш, о чём вы шептались?

– А, так, – отстранился Илья от ответа.

– Нет, не так. Вы долго шептались.

– Правда, Илюш, скажи, – пристала Катька.

– Вот привязались… Только не говорите, что я вам сболтнул… Васька стих сочинил.

– Ну! Расскажи.

– Ай, не интересно. Про Катьку.

– Рассказывай! – потребовала Катька.

– Я плохо запомнил. И ты обидишься.

– Вот уж никогда, Илюшечка, я не обижаюсь, – ответила Катька. – Обижусь, если плохо сочинил.

– Тогда слушай. В лесу… Нет. «В саду не кукуют кукушки, цветочки зимой не цветут, и только у Катьки веснушки ромашками густо цветут». И всё.

– Ну, какие же это стихи. То не цветут, то цветут, – оценила Катька.

– А сперва хорошо, Кать, – одобрила Аня. – «В саду не кукуют кукушки». Как Пушкин. «И только у Катьки веснушки ромашками густо цветут». Ещё бы чего-нибудь.

– Илюш, сочини ты лучше что-нибудь, – попросила Катька. – Только складно, как песни. «С чего начинается Родина?». Ладно?

– Я не поэт. Не умею, – ответил Илья.

– А ты попробуй. Васька-то умеет. Хоть про мои веснушки, что я рыжая. Как хочешь обзывай – не обижусь. Попробуешь? – требовала ответа Катька.

– Не знаю.

– Ну, не про меня – про Аньку сочини что-нибудь.

– Сочиню, – ответил Илья. – До завтра.

Они стояли у калитки, растворённой с осени и забитой до верхней перекладинки снегом. Деревня была в вечернем затишье. Только тявкали кое-где собаки. А на ферме гудела доильная установка.

– Пойдём к нам, – пригласила Аня. – Отец приедет – ужинать будем.

– Дома поужинаю, – ответил Илья. – Мне ещё повторить надо литературу и физику. А вчера, знаешь, собачьего кружка-то не было. Вера Семёновна к нам зашла – злющая. Ругала всех бросивших её кружок служебного собаководства.

– И правильно сделали, что бросили. А то по земле все ходят, а какая трава растёт под ногами, многие не знают. Ты какую траву знаешь? – спросила Аня.

– Пырей, одуванчики, пастушью сумку, лопухи, крапиву, полынь, лебеду… А какую же ещё-то? А, клевер… Больше не вспомнить.

– Ну вот. А траву-мураву знаешь как называют? Спорыш. А гусиную траву? Лапчатка. Только трава – это всё вместе, а отдельно – растения. Так растений разных на земле, как звёзд на небе, многое множество – и все не сосчитаны. Отец скоро будет рассказывать о растениях. Я ему книжки подбираю. А хочешь, я тебе расскажу, как два чудака луг делили?

– Ты не простудишься? – спросил Илья. – У меня спина застывает.

– И у меня. Но я скоро. Знаешь, достался двум чудакам на двоих один луг. Пришли они делить его. Глядят, а трава разная на лугу. На одной половине высокая, густая, как лес, а дальше меленькая. Стали они спорить, кому какую часть взять. Спорили они, спорили – и подрались. Сильный поборол слабого и забрал себе что получше, скосил быстро, высушил и к дому перевёз, довольный ходит. А напарник его махал косой, махал, насилу управился со своим сенокосом.

Дождались они – зима пришла лютая-прелютая. Стали скотину свою кормить. Силач даёт бурёнкам с овечками корм, а они не едят. Другой сколько ни положит, всё уминают и добавку ещё просят. Этот чудак рад-радёшенек, а тот сам не свой. Но голод не тетка. Не дождались его животинки другого корма, с голодухи наелись даденного, порадовали хозяина… Только утром, когда он вышел на двор, увидал всё своё стадо мёртвым…

– От чего это? – спросил Илья.

– А он накосил-то на лугу знаешь чего? Че-ме-ри-цы, – растянула Аня название растения.

– От чемёрки подохли? – удивился Илья.

– Представь себе, от неё. Она такая ядовитая, что даже и хорошее сено, если чемерица попадёт в неё, тоже ядовитым делается, – объяснила Аня.

– Ну и ну! – ещё больше удивился Илья. – А я и не знал.

– Вот знай теперь.

Доильная машина выключилась, и сразу стало тихо-тихо. Даже не лаяли собаки. И вдруг послышался Катин голос. Она пела:

 
С чего начинается Родина?
С картинки в твоём букваре…
 

Илья с Аней рассмеялись.

– Катька помешалась, наверное. Вчера, представь себе, ужинаем. Она задумалась с ложкой во рту, загляделась на ягодное варенье с молоком и запела: «С чего начинается…» Все засмеялись. Только отец не улыбнулся даже, а сразу стал рассказывать про войну. Знаешь, он всю войну помнит. Говорит, что, когда за Холмами, за речкой немцы стояли, тут нигде не пахалось и по всем полям земляника с клубникой выросли. Они вёдрами носили её и ели каждый день с молоком… Ладно, пойдём. Я продрогла. Полезу на печку отогреваться. До завтра, если к нам не идёшь…