Текст книги "Ад"

Автор книги: Алексей Кацай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

2

– Самохвал, под суд пойдешь! Вернись немедленно! – звенел до сих пор всегда спокойный на людях голос Пригожи.

Мирошник схватил было чернявого мужика в оранжевом жилете за плечо, но, увидев его лицо, разве что не отшатнулся. Потому что тот пронзил его таким разъяренно-раскаленным взглядом, что даже лава в ручье, вязко сплывающем в Каганец, показалась мне холодной дряблой струей.

– Отпусти, паскуда! – зашипел он. – Не видишь, что вокруг творится? Где твои спасательные отряды из города? Где?! Даже связи нет. Может, и самого Гременца уже нет давно, а ты все мне педали разводишь! Пусть я под суд пойду! Пусть! Но – потом. А ты уже сейчас иди ко всем чертям! Да и вообще, чего это вы мной командуете? Кто вы мне такие?.. Торгаши хреновы! А туда же: суд, суд!..

Я заметил, что еще несколько человек неуверенно, но одобрительно закивали головами в ответ на эту истерическую тираду.

После страшной гибели Мороза Пригоже и Мирошнику становилось все трудней управлять своими людьми. И, с одной стороны, это было неплохо, поскольку отвлекало их внимание от меня.

А тогда, когда в воздухе еще стоял запах горелого мяса, перемешанный с сернистыми испарениями, я, стоя рядом с Лианной возле заглохшего «мерседеса», понял одну вещь. А именно то, что больше не буду ни от кого прятаться и не стану бегать ни по каким закоулкам этого взорванного мира. Потому что если во время такой моей беготни что-то случится с той же Лялькой, то я себе этого никогда не прощу. Дмитрий Анатольевич, углубленный в свои околонаучные поиски, ей не защитник. Его самого защищать надо.

А может, и не надо… Потому что мужик по фамилии Самохвал, сбросив Мирошникову руку с плеча, указал пальцем на Бабия:

– Вот парень говорит, что это – звери какие-то, – и он перевел взгляд на лавовое озерцо, посреди расплавленного камня которого замерла уродливая голова бабешки. – Сколько их здесь под нами?! – Он топнул ногой, и голос его сорвался на крик. – Может, сейчас прямо подо мной еще одна вынырнет. А потом – еще одна, вот под ним, – он ткнул пальцем в меня, – а потом – еще, еще, еще…

Самохвал вдруг всхлипнул, развернулся и, сгорбившись, побрел в направлении Юнаков.

– Идиот! – вполголоса произнес Пригожа, бросив уничтожающий взгляд на Дмитрия.

И я был с ним абсолютно согласен. Даже Лялька, как мне показалось, немного отодвинулась от Бабия. Потому что это был тот случай, когда теория не только отрицательно влияет на практику, но и чревата пагубными последствиями. Ну кто заставлял Дмитрия Анатольевича нести свои идеи в массы?! Тем более в перепуганные массы. Вот, даже Гемонович, на что уже выдержанный жулик, а как он прыгнул в «мерседес»!.. Только пыль за машиной взвилась. Впрочем, в бегстве Гегемона мне что-то не понравилось. Может, выражение его лица? Возбужденное, обеспокоенное, но вместе с тем какое-то радостное. И это после гибели человека, на которого он работал! А может, и больше – сотрудничал.

Кроме того, я был уверен, что раньше мою шутку с дулей в кармане вместо пистолета Гемонович ни когда бы мне не простил. А сейчас он, вскакивая за руль и оставляя нас с Лианной тет-а-тет с Пригожей и Мирошником, совершенно не обратил внимания на мою полную разоруженность.

Впрочем, тем сейчас было не до нас. На корабле явно зрел бунт, и в воздухе пахло порохом. Что рядом с лавовыми потоками особенно опасно.

А фигура Самохвала уже уменьшалась вдали. Его больше никто не задерживал. Даже тогда, когда еще несколько человек потянулись за ним следом.

– Идиот, – повторил Пригожа, оглядываясь по сторонам. Раздраженно передернул плечами и уставился на меня.

– Виталий, – позвал он Мирошника, – а с этим что делать будем?

Мирошник, играя желваками, раздраженно махнул рукой:

– Ну его к черту! Никуда он не денется. Пусть только в поле зрения находится. И без выкрутасов, – погрозил он мне кулаком.

Я мысленно поблагодарил Ляльку, которая минут пятнадцать «работала» с Пригожей и Мирошником, пока мы с Лианной находились в плотном окружении «оранжевых жилетов».

– А ты, подруга, головой за него отвечаешь, – обернулся в это время Мирошник к Ляльке, – раз поручилась за него, то и…

– Лучше я за него отвечу. Ох и отвечу!..

Михай тряхнул своими длинными патлами и скользнул по мне взглядом. Будто лезвием по коже. Хулига-а-ан!

У Мирошника же взгляд был немного задумчивый, когда он смотрел на парня и после короткой паузы одобрительно кивал головой.

– Отлично! Поможешь Ларисе Леонидовне. У нее работы много… А иди-ка сюда, орел…

И они отошли немного в сторону, о чем-то живо переговариваясь. Впрочем, заметно было, что в конце разговора Михай почему-то помрачнел. А бубнение Мирошника приобрело менторские нотки.

– Не бойся, – прижалась ко мне Лианна, – я тебя от него защищу.

«Защитничек нашелся: спаниель несчастный», – перефразировал я, вспомнив мультик про Простоквашино. Но благодарно полуобнял девушку одной рукой. Лариса Леонидовна готова была испепелить меня взглядом, и лишь обстоятельства не давали ей возможности этого сделать: огня вокруг и так было много. Искрой больше, искрой меньше – разницы почти никакой.

Вдруг я заметил, что Алексиевский, втянув голову в плечи, двинулся за мужиками, с отрешенностью автоматов бредущих к Юнакам. Знаменитейший обшарпанный портфель безжизненно болтался в его руке.

– Сергей, – позвал я, – тебя-то куда черти понесли?

Алексиевский обернулся, вяло улыбаясь, и, поколебавшись, подошел ко мне.

– А чего здесь торчать? – спросил он неизвестно кого, старательно отводя глаза в сторону. – Надо же посмотреть, что в городе делается.

Я отметил, что городом уже называются только Юнаки. Географическое пространство катастрофически съеживалось в нашем сознании.

– Там сейчас интереснее…

– …и безопаснее, – насмешливо закончил я за него фразу.

Алексиевский внезапно вспыхнул:

– Да пошел ты!.. Я – человек свободный: куда хочу, туда и хожу. О чем хочу, о том и пишу. Это ты у нас как не под каблуком, так под арестом. Вот и оставайся здесь с Бабиевыми да со своими, – он посмотрел на Лианну, – бабешками. Может, вспомнишь, что с Паламаренком случилось!

И Алексиевский трусцой побежал догонять оранжевых дезертиров. Я даже разозлиться не успел. Да и времени не было. Потому что, разрывая клубы едкого тумана, которого вокруг становилось явно больше, из него вынырнул знакомый уже мне помятый автобус. Резко остановился, как-то испуганно взвизгнув тормозами, и из него выскочило пять ребят в камуфляжной форме.

– Иван Валентинович, – подбежал один из них к Пригоже, – Григорий Артемович приказали дать ему десять человек. У нас людей не хватает.

Пригожа открыл было рот, но впереди его уже стоял Мирошник, который, увидев автобус, бросил разговаривать с немного растерянным Михаем.

– А у нас что, хватает? Хватает? – как-то по-базарному зачастил он. И мне почему-то на мгновение вспомнился погибший Мороз. Наверное, дух его еще суетился рядышком. – И, вообще, чего это Мельниченко нам указания указывает? – не останавливался Мирошник. – Кто он такой? Пусть лучше своими делами занимается, а в чужие не лезет!

Мужчина утомленно потер лоб:

– Товарищи, вы между собой разберитесь. А у меня – приказ. И, по большому счету, – кашлянул он, – чужих дел в нашем положении не существует.

– Прекратите! – вдруг по-бабьи тоненько взвизгнул Пригожа. – Прекратите, – уже спокойнее повторил он. – Виталий, возьми десять человек, съемочную группу и поехали к Мельниченку. На месте и разберемся.

– А этих? – мрачно кивнул на нас с Лианной Мирошник.

– Оставь здесь. Хотя, – Пригожа на мгновение задумался, – нет. Давай-ка возьмем их с собой.

И они с Мирошником как-то двусмысленно посмотрели друг на друга.

Эта двусмысленность мерещилась мне и в их позах, когда они, трясясь на порванных автобусных сиденьях, о чем-то тихо разговаривали впереди меня. Лианна, которую Михай грубо посадил рядом с собой, молчала сзади. И я затылком ощущал два уже недвусмысленных взгляда: растерянный – ее, и злобный – Михая. Или мне это тоже мерещилось? Что-то надо было делать с растревоженным воображением, и я посмотрел на Ляльку, которая, по своей привычке закусив губу, замерла рядом со мной. Дмитрий сквозь грязное стекло внимательно изучал окрестные пейзажи, сев через проход.

– Спасибо за то, что не испугалась приземлиться рядом с преступником.

Лариса, не глядя на меня, прищурила глаза:

– Если ты имеешь в виду Паламаренка, то тебе нужно знать, что мы, – она подчеркнула это «мы», – верим тебе, а не обстоятельствам. А что касается иного, – Лялька повернулась ко мне, – то ты и действительно – преступник… Какого черта девчонку охмуряешь? – и она тряхнула своими рыжеватыми волосами в направления Лианны.

Я посмотрел в окно, за которым в развалинах ковырялись одинокие фигуры:

– Лариса Леонидовна, мне кажется, что вы ревнуете.

– Я?! – как-то чересчур громко фыркнула Лялька. – Глупости! Мне девчонку жаль, она и так настрадалась, бедняга. И что у нее впереди – неизвестно.

– Что нас всех ждет впереди – тоже неизвестно, – медленно произнес я. – Мороз, наверное, также какие-то планы строил… А девчонка – слабенькая. Ей опора нужна.

– Опора?! – только что не расхохоталась Лялька. – Из тебя?! Да из тебя даже корявых костылей не выйдет. Поскольку имеете талант, Роман Ефимович, влезать во всякие неприятности, а потом других за собой туда тащить. Тоже мне, опора!.. Да я лучше безо всего по трясине гулять пойду, чем с тобой по проспекту.

– Если уж я такой лох и костыль ненадежный, – едва сдержался я, – то что ж ты сама девчонку не поддержишь? Ты же добрая, черт его возьми! Мыслишь нерационально, душевно, так сказать…

– Я не нянька, – отрубила Лариса.

– Ну? – притворно удивился я. – А для Дмитрия Анатольевича ты тоже не нянька?

Лариса Леонидовна хотела что-то ответить, но не успела. Нашу небольшую ссору («Это уже становится средством общения», – печально констатировал я) прервал хриплый звук автомобильной сирены. Наш водитель, обтянутый камуфляжной формой, изо всех сил сигналил, предельно замедлив и так небольшую скорость машины. Все автобусное братство высунулось наружу через разбитые оконные стекла. Зрелище впереди и в самом деле было не для слабонервных.

Группа человек в пятьдесят, в основном молодых и каких-то измученных, как показалось мне издали, людей, брела в направлении Сухого Каганца. Шли они немного вприпрыжку, неосознанно стараясь попасть в такт однообразных восклицаний трех вожаков, топающих впереди. Один из них, патлатый долговязый парень, нес в руках небольшой, связанный из каких-то палок крест. И вдобавок нес он его вверх тормашками. Неподвижные глаза его блестели, а лицо имело глуповатое выражение. У меня создалось впечатление, что обкуренным он был до невозможности. Впрочем, издали я мог и ошибаться.

Второй была взлохмаченная пацанка в разорванных джинсах и с обнаженным торсом. Ее небольшие грязные груди вздрагивали, когда она вздергивала руку с откупоренной бутылкой красного вина и, задыхаясь, стонала, словно во время оргазма! Успевая, впрочем, повторять между своими влажными всхлипами: «Солнце зла – ох! ах! – бьет из-за стен-м-м-м! – ты наш бог – ох! ах! – ты наш хре-е-ен…» Все это сопровождалось недвусмысленными, напоминающими какой-то африканский танец, движениями нижней части тела и бамканьем долговязого крестом о какую-то погнутую жестянку: «Бам! бам! бум! бум-м-м-м!»

«Хей-хей-хей!» – дирижировал руками третий, тучный, лицо которого скрывала уже знакомая мне и прекрасно исполненная маска зловещего идола. Видел я ее недавно – или уже очень давно? – на фотографиях Алексиевского, сделанных на ночном сборище провинциальных сатанистов. «Явление магистра встревоженному народу», – мелькнуло у меня.

А «маска» неожиданно подняла руки над головой, сложив их крестом, и в уши больно вонзилась внезапная тишина. Даже странно было наблюдать за тем, как расторможенная толпа может подчиняться своему вожаку. Или, может, оскаленному символу, натянутому им себе на голову? Размышлять над этим было некогда, потому что наша команда следом за Мирошником и Пригожей посыпалась из автобуса. Только Лианна и водитель оставались на своих местах, растерянно вглядываясь в толпу сквозь разбитые оконные стекла.

– Братаны, вот и настало то, о чем долбил наш магистр! – завопила «маска» очень знакомым мне голосом. – Наш великий магистр! Великий в натуре, я отвечаю за это! Потому что даже тот, кто думал, что все это лажа, может убедиться в обратном, после того как князь глубин и светосиятельной тьмы забрал великого к себе. Но дух магистра всегда рядом с нами и прокладывает нам путь к спасению! Путь к царству обалденной свободы!

Вот это да! Я даже как-то растерялся, сообразив, что «маска» выполняла роль преемника прежнего авторитета. А где же тот?.. Неужели…

И почти сразу же «маска», чье настоящее имя я уже знал, подтвердила мою догадку.

– Его знал весь город, братаны… Знал и уважал, потому что иначе не избрал бы магистра в свой Совет, – голосил Айк, прилично, наверное, вспотев под своей личиной. Мне показалось, что обращается он уже не к толпе, а к Пригоже и Мирошнику, которые изумленно переглядывались между собой. – У магистра был талант к власти, но пользовался он им не фуфлово, чтобы не навредить тем, кто не постиг еще всей благодати солнцесиятельного люцифера. И, наверно, лишь его кликуха – Мороз – не позволяла ему раньше времени расплавиться от великого адского огня, испепеляющего его изнутри и в конце концов, спалившего его снаружи, оставив нам вязкую и грозную лаву непокоренного духа. Идем к нему, братва! Там мы найдем путь к спасению! Он укажет его нам.

«Хей-хей-хей!» – снова завибрировало безумное сборище, и какие-то быстроглазые юнцы начали сновать в нем, тыкая что-то в руки наиболее «хейкнутых».

А мне вспомнился позавчерашний день и Людмила Мирошник в белом балахоне, которая почти такими же дилетантскими – но словами же! – пела хвалебную оду чему-то совершенно противоположному.

«Господи, – подумал я, – в чем же разница между тобой и врагом твоим, если люди идут к вам с одними и теми же лозунгами? Лишь по-разному изложенными. Или, может, Слово, прозвучавшее в те, самые давние, времена еще не могло вас различить? И эта одинаковость до сих пор отражается во всех наших поступках, сущность которых мы прикрываем словесным поносом и ковыряемся в нем со всей силой своей языковой извращенности? Впрочем, – попытался я остановить самого себя, – Людмила не говорила про Бога. Она говорила про творца, мастера по изготовлению линз. Эдакого всемирного инженера-оптика… Хотя это снова те же самые слова, названия, термины с формулировками…»

Но какими терминами объяснить то, что слух о гибели Мороза уже дошел до Юнаков, я не мог сообразить. Почему-то вспомнились гибкие движения Гемоновича, когда он, не обращая внимания на нас с Лианной, садился в машину.

Между тем Мирошник внезапно что-то сердито произнес, словно сплюнул, и схватил за плечо коротко стриженного юнца, отошедшего от бесполой парочки с огненно-красными волосами. Тот не ожидал этого, и из руки его выпала небольшая самокрутка. Только сейчас я заметил, что кое-кто в толпе с наслаждением попыхивает ими, иногда передавая окурки по кругу. Кроме того, по кругу ходили и бутылки, содержимым которых была совсем не «кока-кола».

Юнец крутнулся на месте и вдруг отвесил Мирошнику увесистую оплеуху, что явно было совсем лишним. Поскольку директор «Рандеву» вцепился обеими руками в джинсовую куртку парня и завопил:

– Иван! Они же обкурены! Они же пьяные, сукины дети! Только этого нам еще не хватало. Прикажи их разогнать, а то все плохо кончится!

Пригожа неуверенно затоптался на месте, теряя время, и Мирошник, люто взглянув на него, сам заорал к «оранжевым жилетам»:

– Ребята! Гоните их к черту! А кто будет сопротивляться – в бараний рог согните: некогда церемонии разводить!

Юнец снова крутнулся и таки вырвался из рук Мирошника. Еще один, выпрыгнув из толпы, поддел телевизионщика под зад. Двое «оранжевых жилетов» пытались схватить полуобнаженную девицу, стоящую во главе толпы, а та проскальзывала между ними и тыкала им под нос дулю. Еще в нескольких местах началась потасовка. «Оранжевые жилеты» и люди в камуфляжах смешались, оттирая толпу от автобуса. Поднялся шум. Пыль и одинокие клочья дыма стлались над землей. В Каганце клокотала лава. Толпа начала смыкать свое полукольцо вокруг автобуса. Только сейчас до меня дошло, что у Айка людей намного больше, чем у Пригожи.

Очевидно, это дошло и до него, потому что он вдруг исчез из моего поля зрения и возник уже на крыше автобуса, на которой, кстати, уже давно сидел Дмитрий, азартно водя своей камерой из стороны в сторону. Я отыскал глазами Ляльку: она что-то разъяренно доказывала Мирошнику, а тот, ухватив ее за запястье одной рукой, кулачищем другой чуть не тыкал ей прямо в лицо. Я было дернулся к ним, но меня остановил крик Пригожи, раздавшийся с крыши автобуса:

– Прекратите! Ребята, прекратите, я вам говорю!

В его голосе проскальзывали какие-то плаксивые нотки, словно у малыша, которому родители не дают поступить по его хотению-разумению. Или так искажало звуки неуловимое скрежетание, начавшее, как мне показалось, усиливаться со всех сторон? Я заметил, что Лианна с перекошенным лицом выскочила из автобуса и замерла на месте.

Во внезапно наступившей тишине как-то по-особому громко прозвучал Лялькин голос:

– Да пошел ты!.. Я тебе что – рабочая скотина? Тоже мне, пастух с ковбойской родословной нашелся!

– Прекратите, прекратите! – заклинило наверху Пригожу. – Виталий Владимирович, ну что ты к людям пристал? Пусть идут, куда хотят. Они же ребята умные: в горячую лаву не станут прыгать. А впереди, между прочим, только она. Так что успокойтесь и подумайте сами, что делать: то ли в пекло лезть, то ли с нами идти Юнакам помогать. Спасать тех…

– А нас кто спасет? – послышался очень знакомый мне хриплый бас.

Алексиевский, взявшийся неведомо откуда, выпрыгнул из толпы.

– Кто, говорю, нас спасет, Ванюшка? – неожиданно почти закричал он. – Не знаешь? Не знаешь, – сам себе ответил Д. Раконов. – Где помощь из города? Не знаешь? Не знаешь… Так какого ж ты черта!.. Пусть каждый сам спасается, – как может. Свобода, хлопцы, свобода! – завопил он, оборачиваясь к толпе и вздымая свои грязные руки.

В одной руке у него был зажат обшарпанный портфель, а в другой – откупоренная бутылка водки. Только сейчас я понял, что Алексиевский уже пьян, как ежик. И когда успел?..

Толпа, в которой заплесневелыми пятнами покачивались полусумасшедшие лица, одобрительно загудела, а «маска» Айк подпрыгнул на месте:

– Точно, братан – свобода! И если канать в город, то только для того, чтобы еще себе людишек подсобирать. Пусть все догонят: где свобода – там и спасение.

– Стоять, стоять, сукины дети, – орал Мельник.

– Виталька, отцепись от них, – это уже Пригожа.

– Братаны, идем, помянем магистра Мороза. Водка есть. Косяки есть. А у кого денег на это нет, пусть на Юнаки мотнется. Там сейчас много чего надыбать можно…

– А-а-а-а! – вдруг тоненько-тоненько закричала Лианна.

И я ощутил тот приступ одичавшей тревоги, который тряхнул меня перед гибелью Мороза. Хотя и намного более слабый.

– А-а-а-а! – кричала Лианна. – Спасайтесь, спасайтесь! Вот там, – вдруг протянула она руку в направлении Юнаков.

Михай, рванувшийся было к ней сквозь толпу, на мгновение замер и оглянулся. В том месте, на которое указывала Лианна, земля вдруг выгнулась, заскрежетала, лопнула и раскаленным гейзером, рассыпаясь на искры и камни, вздыбилась, выбросив из себя какую-то довольно большую глыбу. На мгновение зависнув в воздухе, будто для того чтобы ее получше рассмотрели, она замедленно плюхнулась вниз, наполовину утонув в озерце багровой магмы, образовавшейся вокруг нее. Мне показалось, что издали я успел рассмотреть уродливую морду бабешки.

В воздухе снова остро завоняло серой. Толпа было испуганно пошатнулась, но водка и наркотики мгновенно изменили ее настроение, потому что послышались восторженные восклицания, постепенно переросшие в животно-веселый рев.

– И снова я жгу мосты, – запел кто-то. И несколько голосов подхватило: – Под звуки гитар электро…

– Спасение – только ты, – через непродолжительное время скандировала толпа, подхватив Михая на руки, – райское наше пекло!..

Михай что-то кричал, сопротивлялся, тянулся руками к Лианне, а та, съежившись и закрыв лицо руками, замерла возле автобуса. Полуобнаженная девица, истошно хохоча, сжала в объятиях Мирошника, пытаясь его расцеловать. Парень с крестом запрыгнул на крышу автобуса и, бросив свое приспособление, попробовал столкнуть со скользкой поверхности Пригожу. Рядом с ним появился Айк в своей безобразной маске и, размахивая руками, начал дирижировать толпой, которая, смяв и «оранжевые жилеты», и камуфляжников, покатилась в сторону новообразовавшегося лавового озерца.

В конце концов, Пригожа, не удержавшись на отлогой крыше, упал прямо в самую гущу толпы. Ляльку вместе с Лианной прижало к стенке автобуса, и я, раздавая затрещины налево и направо, двинулся к ним словно ледокол. Но ледоколы, к сожалению, не могут плавать по болоту. И потому через несколько минут я увяз в толпе, полураздавленный скользкой грудой потных и грязных тел. Не хватало воздуха. Сердце бухало. В ушах гудело. Наверное, именно поэтому прозвучавшие выстрелы показались мне какими-то игрушечно далекими. А может быть, просто я уже привык к более мощным звукам.

Но, как бы там ни было, давление толпы немного ослабло, и между кожаными спинами двух кретинистых болванов я увидел Мельниченка. За ним покачивались люди в камуфляжной форме. Рядом с майором стояла его верная оруженосица – Тамара Гречаник. И на самом деле теперь такая должность в Мельниченковом войске была просто необходима, потому что в руке у того был зажат большой черный пистолет.