Текст книги "Ад"

Автор книги: Алексей Кацай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

5

Мы с моей бывшей женой, изможденно поддерживая друг друга, брели по улице. Мне было наплевать на все чудеса и катастрофы этого обезумевшего мира: Дмитрий снова исчез, похитив прибор Беловода, Лялька закрылась от меня в самой себе, а я был разбитым, усталым и обнаженно обезоруженным. Наблюдая за подозрительными типами, снующими вокруг нас, я с тоской вспоминал про свой нож и надеялся, что Лианне не пришлось использовать его по назначению. Как надеялся и на то, что мне самому не придется жалеть о его отсутствии. Напрасно, кстати, надеялся.

Я даже не заметил, когда они подошли к нам. Впрочем, Гемонович всегда отличался неслышной походкой, а трое его приятелей явно имитировали его. Ребята эти были неопределенного, но пристойно-спортивного вида. Нечто среднее между сатанистами и прозрачными. Что-то от камуфляжников, что-то от оранжевожилетчиков. Но с этой своей неопределенностью они явно не затерялись бы в толпе.

– Привет, – произнес Гемонович, не вынимая руки из карманов (правильно, кстати, не вынимал) и для чего-то рассматривая меня с разных сторон. – Гуляем? Дневной, так сказать, моцион?

– Для моциона нужен рацион, – мрачно ответил я. – В нашем положении желательно водный. – И добавил, заметив на поясе одного из его ребят армейскую флягу: – Не угостите?

– А чего ж, – прищурился Гемонович, – для добрых людей… Но, как понимаешь, за соответствующую плату. Гешефт, он в любых условиях есть гешефт.

– Угу, так ты, Гегемон, настоящим бизнесменом стал, – выдавил я, подтягивая поближе к себе Ляльку, которая, выйдя из состояния апатии, начала обеспокоенно оглядываться по сторонам.

– Так с какими же людьми работал! Целые тебе жизненные университеты…

Его ребята вежливо заулыбались. Я на всякий случай оценил наши силы. К сожалению, они были явно не равные. В сторону преимущества Гемоновича.

– Так угостишь водой или нет? – мрачно переспросил я, передвигаясь таким образом, чтобы при нападении отрезать Гегемона от его приятелей.

Он оскалился и тоже передвинулся, блокируя мое намерение:

– Обязательно. И напоим, и накормим, но…

– Но?..

– Где та игрушка, которой ты недавно в драке вымахивал?

Этого, честно говоря, я совершенно не ожидал и потому глупо разинул рот:

– Чего?..

И в то же самое мгновение мне стало стыдно за свою несоображаловку. Усталость, наверное, все-таки повлияла на некоторые мои способности.

«Ну, Айк… – мысленно заскулил я. – Все! Надо с тобой решать окончательно!.. Но и Гегемон хорош… Нашел с кем связаться. Со шпаной».

Впрочем, после объединения сатанистов и привлечения к ним новых сил, Айк уже вышел из категории блатной мелочи. И Юрий, к сожалению, понял это первым. Таким образом, у него было явное преимущество. И не только в плане физических сил.

Молчание затягивалось и сгущалось. Поэтому я решил как можно быстрее перейти к тактике запутывания следов.

– Ну ты даешь, Юра! Я сразу и не понял, о чем базар… Действительно, нашел я какое-то детское ружье. Знаешь, с фонариками и на батарейках. Но не стану же я в игрушки играться! Выбросил где-то его недавно. На беса она мне? Это ты, наверное, игрушечный магазин открывать собираешься.

Гегемон, сплюнув под ноги, принял мою иронию во внимание:

– Ружье, говоришь?.. Игрушечное?.. Что ж, это на тебя похоже. Ты всю жизнь, сколько я себя помню, игрушками забавлялся. Натура у него такая, что ли, Лариса Леонидовна? – обратился он вдруг к Ляльке, сделавшей для чего-то шаг в сторону.

Телевизионщицу Яременко хорошо знали в Гременце. Я и забыл про это. А Гегемон не только помнил, но знал и еще кое-что. Хотя пока этого не показывал.

– Ладно, – притворно тяжело вздохнул он, – спектакль не удался. Я вам верю, Роман Ефимович, но… Но у меня приказ: все обнаруженное оружие собирать в одном месте и брать под охрану. Сами понимаете: ситуация такая. Поэтому вы, на всякий случай, покажите мне, где вы это ружьецо выбросили. А я, тоже на всякий случай, посмотрю на него, да и разойдемся мы мирно в разные стороны.

– И чей же это приказ? Пригожи, Мельниченка или еще кого-то? – спросил я, лихорадочно пытаясь затянуть время.

– Совести. Совести приказ, Роман Ефимович, – серьезно ответил Гемонович. Лишь в глазах у него на мгновение вспыхнули злобно-насмешливые искорки.

Неожиданно что-то зашуршало в воздухе, и один из спортивных приятелей Гемоновича, ойкнув, упал на колени.

– А ну разойдись! Всем разойтись к чертям собачьим! – шипела Лялька, сжимая в руках увесистую арматурину. И когда она успела ее найти?.. Даже больше того: когда она успела в себя-то прийти?

А Лариса Леонидовна уже снова поднимала железяку, готовясь ко второму удару. Но в это время другой приятель Гемоновича, крякнув, прыгнул вперед и, схватившись за ржавый прут, крутанул его, выдирая из женских рук. Лялька не выпустила арматуру, а так, как я ее когда-то учил, пытаясь вырастить из нее боевую подругу, сделала «винт», заставляя напавшего сделать то, чего он хотел от нее: то есть упасть на землю. Тот упал. Одновременно упал и я, делая Гемоновичу подсечку. Тот тоже свалился, но успел сделать «мост» и через голову снова вскочил на ноги. Это я заметил краем глаза, поскольку, продолжая круговое движение, сбил-таки с ног третьего приятеля Гегемона и, крутнувшись, чтобы уйти из-под удара Юркиной ноги, сам ударил его под колено. Он пошатнулся. Я вскочил. Редкие прохожие испуганно-равнодушно обходили нас стороной.

А мы дрались. Дрались молча и могли похвастаться тем, что оборонялись на хорошем уровне, несмотря на все наши предыдущие испытания. Я защищался от троицы во главе с Гемоновичем. Лялька соревновалась с парнем, которого только что засандалила арматуриной по спине. И я гордился ею. Это была моя Лялька. Лялька, которая всегда была в восторге от риска и мужской силы. Лялька, которая презирала женскую манерность и разговоры о тряпках. Лялька, которая любила меня и меня ненавидела. Вот она поймала-таки ребром ладони шею своего неприятеля, и тот, схватившись руками за горло, завалился на асфальт. К сожалению, Гемонович тоже заметил это и метнулся к ним.

– Лялька, осторожно! – успел я выкрикнуть перед тем, как что-то тяжелое бухнуло меня по затылку, и я сунулся вперед, роя носом землю.

Пришел я в сознание оттого, что нечто тупое и холодное билось в мою скулу. Скосил глаза и увидел короткий ствол пистолета, зажатого в крепком кулачище. Поднял глаза повыше. Злой Гемонович склонился надо мной:

– Очухался, паскуда?.. Некогда мне с тобой антимонии разводить! Где ружье?

«Боже, – медленно подумал я, – на кой черт оно тебе сдалось?..»

– Выбросил, – прохрипел.

Ствол пистолета снова больно уперся в скулу. Даже дыхание перехватило.

– Слушай, ты!.. Ты уже давно у меня под богом ходишь. Если б ситуация не изменилась, то уже и остыл бы. Впрочем, я и сейчас долго с тобой разговаривать не стану. Где ружье?.. Считаю до трех…

– Отпустите его, дураки!.. Нет у нас никакого ружья, – услышал я будто сквозь вату.

Медленно повернул голову и увидел Ляльку, крепко удерживаемую двумя «спортсменами». Третий так и продолжал лежать на земле. Лариса билась в руках юнцов, словно рыба на крючке, выгибаясь всем телом и беспомощно кусая губы.

– Нет у нас того ружья, нет!..

– Где? – коротко и тяжело выдохнул Гемонович.

– У Дмитрия оно, у Дмитрия! У мужа моего. Ищите его, ищите, если найдете!..

«Напрасно ты, Лялька, – подумало что-то внутри меня, – напрасно… Не надо было бы…» Но Гегемон уже выпрямлялся, так и не отведя черного зрачка пистолета от моего лица.

– Вот оно как, – присвистнул. – Классический треугольник наоборот: подруга – с бывшим мужем, а настоящий-то муженек – тю-тю…

– Ну, ты… – шевельнулся было я, но сразу же получил ногой по печени. Даже в глазах снова потемнело.

– Спокойно. – Гегемон на мгновение задумался, а потом снова наклонился ко мне. – Таким вот образом, дружище Ромка: Лариса Леонидовна остается у нас, а ты идешь и ищешь своего правопреемника по супружескому ложу. Через два часа или приводишь его сюда, или… Красивая бабонька – Лариса. Ловкая, – прибавил он, криво улыбаясь. – Мы будем… – он огляделся по сторонам, – мы будем ждать вас, Роман Ефимович, вот в том магазинчике.

И он указал на ступени мини-маркета, над которыми странным образом сбереглась вывеска, с названием «Пятачок» и веселым розовым поросенком, изображенным на ней. Я почувствовал, что никогда больше не стану лакомиться свининой.

– Через два часа, Роман Ефимович, – повторил Гегемон, играя пистолетом, и обернулся к парням, держащим Ляльку. – Пошли, ребята!..

Лариса снова было начала сопротивляться, но ее легко подняли в воздух и потащили к магазину. А я остался сидеть посреди улицы, уставившись в пустое пространство перед собой, по которому иногда пробегали невыразительные тени перепуганных людей. Ни одна из них не задержалась возле меня. А может, я просто уже и не существовал на этом свете?

Впрочем, какие-то мысли еще шевелились в скользком сером веществе.

«Надо же, как назло, ни камуфляжников рядом не оказалось, ни оранжевожилетчиков. Хотя, что бы они сделали? Монополия Мельниченка на оружие приказала долго жить… Но откуда у Гегемона пистолет?! Откуда, откуда!.. Откуда бы ни был, но он есть. В конце концов, в этих развалинах и черта отыскать можно. Гегемон вот отыскал».

Вдруг мне вспомнились слова Гемоновича: «Ты уже у меня давно под богом ходишь!»

Потом – фонтанчики от пуль, вырастающие рядом со мной возле дома, где погиб Пригожа. И, в конце концов, вынырнуло мельниченковское, услышанное мной из вентиляционного лючка в женском туалете: «Убийца за ним будет охотиться, а тут и мы случимся…»

Гемонович?!. Да нет, глупости. Он с Морозом работал. А тот – с Паламаренком. Хотя, там серпентарий еще тот! Все друг друга сожрать хотели, а все вместе в последнее время и меня. И каждый что-то знал. Лишь я ничего понять не могу. А может, ситуация постоянно меняется? Вот и Гемонович что-то такое говорил…

Я ощутил, что снова окончательно запутался. Ясно было одно: счетчик включен, время идет, а я сижу на месте. Дмитрия, ясное дело, сюда приводить нельзя. Ни Лялька – мне, ни я – себе никогда не простим, если с этим припадочным что-то случится. Надо найти его, забрать аппарат, а дальше… Дальше – по обстоятельствам. Главное – найти Дмитрия. Но где? Где его, к черту, искать?..

Я, пошатываясь, встал с земли и в отчаянии поднял лицо к небу. По серебристому фону плавно передвигались летающие тарелки. Тарелки!.. Дмитрий обязательно должен быть рядом хотя бы с одной из них! Но с какой?.. В пространстве слепых небес можно было различить десятка полтора этих созданий. Некоторые – повыше, другие – почти вплотную к остаткам крыш разрушенных зданий. Зрелище было феерическое, но почему-то оно не вызывало той внутренней дрожи, которая довольно часто охватывала меня во время просмотра фантастических лент. Иные обстоятельства – иные заботы. Вот только суть у всех наших забот одна: контакт. Но контакт не Вселенной со Вселенной, а человека с человеком. Что, впрочем, равнозначно. Потому что никогда толком не знаешь, что из этого контакта может выйти. Ведь Вселенная, которой ты мчишься навстречу, может состоять и из антиматерии. Со всеми последствиями…

Самая ближняя из тарелок зависла очень высоко. Другая, квартала за два от меня, замерла на высоте приблизительно в пятьдесят метров над дворцом культуры нефтеперерабатывающего завода, который огромными глазницами выбитых окон смотрел на площадь, покрытую мерцающими осколками этих самых окон. Что ж, не имея гербовой бумаги… Я оглянулся на закрытые двери «Пятачка» и похромал к дворцу.

Внутри его было пусто. Я бы еще добавил: торжественно пусто. Торжественно из-за того, что даже среди нашего полного бардака из дворца культуры не выветривалась гордая и внимательная тишина, присущая только процессу творчества. А пусто… Ну скажите, кому нужна культура в то время, когда, громыхая, разваливается Вселенная?

Но кому-то она все-таки оказалась нужна. Или, может, сей «кто-то» просто хотел разрушить этот мир культурно? Как бы там ни было, но на покрытом цементной пылью мраморном полу четко выделялась одинокая цепочка чьих-то следов, ведущих к лестнице. Я, словно шагающие песочные часы, двинулся по ним, физически ощущая, как неумолимое время шершаво сыплется сквозь меня.

На втором этаже следы поворачивали в коридор с кабинетами работников дворца. Проходя мимо одного из них, я сквозь открытые двери и выбитое окно увидел тарелку, которая, медленно приближаясь, застила своей зеленоватой массой все окружающее пространство. Она, наверное, так и проплыла бы мимо, но ей навстречу взлетел коротенький лучик. Если бы я не был настороже, то, наверное, и не заметил бы его, а так…

Очевидно, его заметила и тарелка, потому что внезапно остановилась и замерла, слегка покачиваясь в воздухе. Я снова бросил взгляд на следы и отметил, что они обрываются возле железной лестницы, по которой можно было выбраться на крышу здания. По матовой поверхности тарелки побежали сизоватые змейки. Я уже знал, что это означает, и поэтому хромым вихрем взлетел на крышу, благодаря судьбу за то, что логика не подвела меня. Потому что возле самого парапета неуклюже замер Бабий с лазером, нацеленным на летающую… летающее… существо? Аппарат? Природное явление?

Впрочем, сейчас это меня не интересовало. Я заорал, бросаясь к Лялькиному мужу:

– Дмитрий, смывайся! Смывайся быстро отсюда! Сейчас она выстрелит!..

Тот несколько изумленно обернулся ко мне и вдруг… улыбнулся:

– А вот теперь и я не пойму, кто из нас дебил. Успокойся. Я с ней контактирую…

И он снова направил лазер на тарелку, два раза нажав на спусковой крючок. Та в ответ довольно изысканно покачнулась. Тоже два раза.

А потом двойным лучом засадила по Бабию.

Первый из лучей выбил добрый кусок парапета, осыпав Дмитрия обломками кирпича и бросив его на крышу, на плоскости которой, немного позади упавшего Бабия, поднялся фонтан пыли от удара второго луча. На месте этого удара сразу же образовалась огромная дыра, в которой загрохотали обломки падающего железобетона. Открытый кофр Бабия, стоящий рядом с ним, опрокинулся, и из него выскользнул знакомый мне кубик, в свое время забранный Дмитрием с полигона.

Дальше я действовал чисто автоматически, потому что снова наступил тот миг, когда мысли не анализируются, а просто становятся веревочками для тела, которое почему-то совершенно уверено в том, что поступает абсолютно правильно. Подскочив к Бабию, я выдернул у него из рук лазер, схватил батарею и бессознательным движением вогнал ее в приклад аппарата. Туда, куда мне показывал Беловод. Кубик как будто впаялся в предназначенное для него место.

– Не-е-ет! – завопил еще не очухавшийся Дмитрий, сообразив, что я хочу сделать.

– Да! – коротко и смачно, словно сплюнув, бросил я сквозь стиснутые зубы и, не целясь, с полуоборота, навскидку и резко поднял ствол в направлении тарелки.

Не знаю, что там изобрел Беловод, но мощность луча, увязшего в туманистом брюхе зеленоватой медузы, я ощутил почти физически. Существо мгновенно покрылось какими-то красноватыми пузырями, тихонечко зажужжало и неожиданно рассыпалось разноцветным фейерверком. По небу будто пошли круговые волны, чем-то напоминающие мне световое представление, которое я наблюдал с балкона беловодовской квартиры. Это было бы красиво, если бы не было жутко. Тем более, что вокруг что-то изменилось. Сразу я не сообразил – что, но через мгновение…

Десятка три тарелок, видимых с крыши дворца, внезапно прекратили свое плавное движение и бросились врассыпную, будто стайка испуганных мальков. Отличие было лишь в размере этих «рыб» да в том, что из них в, направлении земли метнулись острые жала зеленых лучей. Послышались отдаленные взрывы. Над Юнаками взвились смерчи пыли, внутри которых навстречу тарелкам летели цепочки красноватых пятен. Вот одна из цепочек хлестнула по воздушной медузе, и та мгновенно рассыпалась искрами да и всколыхнула… Нет, не воздух – само пространство. Эти колебания упруго толкнули все клетки моего тела. В другом месте, где-то около моста через Сухой Каганец, лучи двух тарелок, пересекшись, ударили в землю, и оттуда с приглушенным всхлипом вверх выплеснулся фонтан лавы и раскаленного камня. Крыша дворца ощутимо вздрогнула.

Где-то снова что-то горело. Воздух помутнел, и дышать стало тяжело. Дрожала земля, колыхалось пространство. Сквозь душную сизую дымку я различил несколько групп обезумевших людей, бегущих по улице, но странным образом не смешиваясь друг с другом, а лишь сбиваясь и просачиваясь одна сквозь другую.

Схватившись за вибрирующий камень парапета, я увидел, как на самом горизонте нашего мира медленно начала падать последняя из неразрушенных труб нефтеперерабатывающего завода и исчезать среди серых клубов то ли дыма, то ли пыли.

Длилось все это всего лишь несколько минут и прекратилось так же внезапно, как и началось. Тарелки метнулись вверх и замерли там, образовав неровный круг по периметру зоны землетрясения. Количество их несколько уменьшилось. Внизу слышались отчаянные человеческие вопли, и можно было лишь благодарить… Бога?.. Случай?.. В общем, кого-то из них за то, что ни один луч не ударил ближе двух километров от нас. Вообще, эта активизация тарелок напомнила мне короткую разведку боем, после которой враждующие стороны возвращаются на исходные позиции.

– Что ты наделал! Что ты наделал! – скулил позади Бабий.

Я, лишь слегка ошалевший от увиденного, поскольку по-настоящему испугаться так и не успел, обернулся к нему:

– Я?!. Я наделал?!. Дмитрий, да приди ты в себя, в конце концов! Ты знаешь, где сейчас Лялька находится?

И голосом, рвущимся от злости, отчаяния и растерянности (потому что и действительно не знал, чьими действиями была вызвана активизация тарелок), я рассказал ему о последних событиях.

Дмитрий молчал. Молчал, как притихшие Юнаки, изуродованные извержениями кремняков и лучами тарелок. Молчал, как туманное ослепительное небо цвета бельма на глазу. Молчал, как сжатый в моей руке лазер. А потом глухо выдавил из себя:

– Сколько времени осталось?

Я взглянул на часы:

– Пятьдесят три минуты.

Бабий тяжело встал на ноги:

– Пошли. Отдадим им все это… эту… Все отдадим. Пошли… А впрочем, – он неожиданно с надеждой взглянул на меня, – у тебя оружия нет?

Я молча покачал головой и заметил, что Бабий уперся взглядом в лазер. Закусив губу, я поднял его и нажал на спусковой крючок, направив ствол аппарата на зонтик вентиляционной шахты, огромным грибом-мутантом растущий метрах в пяти от нас. Луч хищно впился в него и… Ничего не произошло. Только по ржавому металлу пробежали золотистые молнии и затем медленно погасли. Словно испарились.

– Беловод сказал, что на физические объекты лазер не действует, – вздохнул я. – С живыми объектами они не работали, но, я думаю, что эффект будет тот же самый. Очевидно, природа излучения его, – я поднял аппарат, – и их, – я указал им на далекие тарелки, – разная. К сожалению.

– Пошли, – Дмитрий взял кофр, накинул ремень видеокамеры на плечо, но, подумав, медленно-положил ее на крышу и тоскливо, будто прощаясь, взглянул на нее. – Мешать будет, – объяснил, заметив мой внимательный взгляд, и побрел к железной лестнице.

Я двинулся следом, благодаря судьбу за то, что в то мгновение, когда луч лазера попал в зонтик вентиляции, Дмитрий не обратил внимания на небо. Потому что во время выстрела тарелки на горизонте как-то синхронно, словно они были единым организмом, вздрогнули. И мне это очень не понравилось.

6

Мы сидели в квартире дома, расположенного напротив «Пятачка». Розовый поросенок с вывески, не ведая о своей мясозаготовительной судьбе, улыбался навстречу нам мутной улыбкой олигофрена. Казалось, сейчас слюну пустит. Что ж, пусть его… Лишь бы нас не обслюнявил. Впрочем, это не угрожало даже Дмитрию Анатольевичу. Вообще, я с удивлением отметил, что за последние полчаса его детское лицо, еще недавно напоминающее мне рекламное рыльце, приобрело мужской вид. Я бы даже сказал: сосредоточенно-мужской. Осунулось, что ли?.. Но не бывает же так!

Понемногу недоумевая по этому поводу и надеясь на честное слово Гемоновича, а также на то, что последние события не заставили его передислоцироваться на другое место, я терпеливо разъяснял Бабию:

– Итак, Дмитрий Анатольевич, вы берете кофр и выходите на середину улицы. Зовете Гемоновича. Тот подходит к вам и вы говорите ему, что лазер – в сумке. Но стоите так, чтобы Гемонович постоянно находился на линии выстрела, чтобы вы его собой не заслоняли и чтобы его лицо было все время повернуто к этому окну. Я его ослепляю, выпрыгиваю наружу и бегу к магазину.

– А если он выйдет не один?

– Ну, тогда я делаю два выстрела.

– А если еще кто-то будет наблюдать за нами из магазина?

– Третий – по окну.

– Три выстрела и все почти одновременно… Да еще по глазам… А попадешь?

Не осознавая того, Бабий затронул одну из самых слабых сторон нашего плана. Впрочем, и весь план был слабым. Но у нас почти не оставалось времени на его доработку, а относительно срока, определенного Гемоновичем, я был уверен. Неуверен я был в себе. Потому что умел драться против троих-четверых хорошо подготовленных неприятелей. Умел неплохо работать ножом, метко бросая его на приличное расстояние, а вот со стрельбой у меня не все обстояло благополучно. Это являлось одной из причин, из-за которых я в свое время бросил воинскую карьеру. Потому что не мог представить себя штабным работником, а какая-то психологическая нерасположенность после контузии и к громкой, и к тихой стрельбе не благоприятствовала хорошей оперативной работе. Плохо же работать я не хотел.

– Попаду, – мрачно произнес я. – Все-таки я – капитан в отставке. Главное, чтоб вы никуда не полезли. Только-только я добегаю до магазина, вы быстро возвращаетесь в эту квартиру, стережете документы и ждете нас с Ларисой. Ждете, понятно? И чтобы – безо всяких фокусов!

Вторым слабым звеном нашего плана было то, что Дмитрий все-таки должен был войти в непосредственный контакт с Гемоновичем. Я неопределенное время находился на вторых ролях. Это меня беспокоило больше всего!.. Если б можно было хоть немного оттянуть время и узнать расположение внутренних помещений магазина, то… Но все это – напрасные надежды.

– Главное, чтобы вы никуда не полезли, – повторил я. – Дело должны делать профессионалы. Я же к вашим НЛО не лезу.

– Оно и видно, как не лезешь…

Помолчали.

– Ну… – начал было я, взглянув на часы, но Бабий остановил меня мягким движением руки.

– Слушай, Роман…

Я механически отметил, что он впервые назвал меня просто по имени. На «ты» он перешел раньше, но это звучало как-то насмешливо.

– Слушай, Роман, как ты думаешь, если с лазером в квартире останусь я, это не будет выглядеть как трусость?..

– Это будет выглядеть как бестолковость…

Он снова остановил меня движением второй руки:

– Подожди. Бестолковость проявляется в том, что ты не будешь уверен в моем поведении. То есть в своем тыле. Но ведь и я не буду уверен в обратном!.. Потому что не знаю, как ты стреляешь по маленьким целям. Согласись, попасть именно в глаз не то же самое, что попасть куда-то в другое место. Кроме этого, как я понимаю, мы ведь не друг о друге думаем, а о Ляле.

Я взглянул на часы и констатировал:

– Осталось двенадцать минут. Давай лучше прекратим психологические опыты и займемся делами. Иди, давай…

– Роман, – его голос был усталым-усталым, – ты где воевал?..

– Ну, – сник я, – в разных местах. Главную школу в Никарагуа прошел.

– А я в Афгане. – Дмитрий слабо улыбнулся. – Немножко не дотянул до твоего звания. В отставку старлеем вышел… Я снайпером был, Роман. Хорошим снайпером.

Он судорожно втянул в себя воздух и тяжело вытолкнул его из груди.

– На моем счету тридцать восемь человеческих жизней… Жизней, отучивших меня спать. Ты не знаешь, Роман, что это такое: почти полтора года не иметь возможности уснуть… Лечили. Вылечили, – Дмитрий снова улыбнулся, – теперь сплю, как тот медведь в берлоге. Без сновидений. И без укоров совести…

Он замолчал, а я глупо выпрямился на порванной обшивке кресла и не знал, что ему сказать. Выпрямлялся, выпрямлялся, пока, в конце концов, не ляпнул:

– Ох, Лялька!.. Ты всегда военных любила.

– Любила, – эхом откликнулся Дмитрий. – Только не военных, а военную форму. Форму с надежным гражданским содержанием. Потому что она, в принципе, самая обыкновенная женщина, в которой природой заложено тяготение к двум «за»: за-боте и за-щищенности. А ты, Роман, извини меня, но как был, так и остался военным. Не по форме, а по сути. Потому что продолжал воевать, даже став сугубо штатским газетчиком.

Мы встретились с ним взглядами. Взглядами разных, настороженных, немного враждебных, но уверенных друг в друге мужчин. Я протянул ему лазер:

– Все остальное без изменений. Ни в коем случае не высовывайся. Драться, в конце концов, я могу лучше тебя. Да и реакция у меня – слава богу… Была.

И, уже выходя из квартиры с кофром в руках, добавил:

– А уфология твоя все равно сплошная чепуховина…

– И вы хорошо выглядите, – крикнул Дмитрий мне вслед.

Выйдя из квартиры и обойдя дом, чтобы не выдавать окна, за которым притаился Бабий, я двинулся в направлении магазинчика и остановился посреди улицы, метров за десять от двери. И хотя все тело было напряжено, но ощущалось облегчение оттого, что именно я, а не Дмитрий, стою здесь и зову Гемоновича.

Дверь магазина осторожно открылась, и взлохмаченный Гегемон (перепугался, наверно, все-таки, когда тарелки свой тарарам устроили) быстро и осторожно огляделся по сторонам и вышел на ступеньки. В руке он держал пистолет.

– Только не говори, что не нашел Бабия, – хрипло сказал он. – Это не в твоих интересах… И не в интересах твоей бывшей жены.

– Дмитрия Анатольевича нет, – ответил я, сделав шаг в сторону. – Он же – трус. Но то, что нужно, передал мне.

И я поднял над головой грязный кофр.

– Так не стой там, Ромаха! Иди-ка сюда.

Все это время, держа сумку в правой руке, левую я не вынимал из-за спины. Пусть поволнуется, дьявольское отродье!

– Юра, ты можешь мне не верить, но я тебя очень уважаю. И из-за этого уважения не сделаю ни шага, пока ты не покажешь мне Ларису Леонидовну. Живую и невредимую.

– Руку убери из-за спины! – напрягся Гегемон, поднимая пистолет.

– Опусти оружие, – спокойно, очень спокойно, посоветовал я. – Ты же знаешь, Юра, что реакция у меня быстрее твоей.

Гемонович смерил меня задумчивым взглядом и чуть повернул голову в сторону двери:

– Ребята! А ну-ка, вытащите девчонку!

На пороге появилось два уже знакомых мне болвана, заломивших руки Ляльки за спину. Вид у нее был немного помятый, но довольно приличный. Через все лицо одного из пижонов протянулись три красные полосы: следы от когтей обозленной тигрицы. Итак, скучать им Лялька не давала. Молодец.

В дальнем конце улицы двое мужчин тянули куда-то третьего, подхватив его под руки. С другой стороны кучка людей, размахивая руками, что-то советовала женщине, по пояс высунувшейся из окна второго этажа наполовину разрушенного дома. А в окне магазинчика, из которого вытянули Ляльку, мелькнуло лицо третьего приятеля Гегемона. По переулку проехал грузовик с кузовом, полным какого-то мусора. Бабия позади меня не было видно: я лишь ощущал его напряженный взгляд. В общем, жизнь продолжалась. Но продолжалась как-то разобщенно, будто не только сооружения, но и человеческие связи были разрушены катастрофой.

– Ну, – выкрикнул Гемонович, – нагляделся на свою красавицу? Можешь получить ее из рук в руки. Давай сумку.

И он сделал шаг со ступенек. Но внезапно ойкнул, нагибаясь и хватаясь руками за лицо. Пистолета, однако, не выпустил. Почти одновременно один из парней, до сих пор державших Ляльку, вдруг отпустил ее и, словно пародируя Гегемона, полностью повторил его движения. Лариса на какой-то неуловимый миг замерла, а потом, немного согнув ногу, бросила второго захватчика через бедро. Тот, будто мешок, упал на спину, но, глухо хукнув, попробовал снова принять вертикальную позу. Не успел. Точный удар Лялькиной ноги окончательно припечатал его к мостовой. А я уже влетал в раскрытые двери «Пятачка», чтобы нейтрализовать последнего члена этой банды. На мое счастье, он как раз бежал мне навстречу, и я совершенно не был виноват в том, что этот разиня со всего размаха налетел на мой кулак, после чего, вытаращив глаза, медленно осел возле двери. Их, глаза, разувать иногда нужно.

Быстро вернувшись к Ляльке, я схватил ее за руку:

– Ушиваемся отсюда!

Та не стала задавать лишних вопросов и, перепрыгнув через своего неприятеля, побежала за мной мимо Гемоновича, который, раскачиваясь и не отпуская рук от лица, стоял на коленях.

Все было разыграно как по нотам. Я бежал к дому, из окна которого высунулся Дмитрий, и мысленно решил основать международную премию «Грезмец» – «Гременецкий золотой стрелец». Первую такую награду должен был получить Дмитрий Анатольевич. Заслужил, снайпер с уфологическими наклонностями!

Все было разыграно как по нотам. И, наверное, именно эта легкость, с которой мы освободили Ляльку, несколько расслабила меня. Потому что я допустил ошибку. Одну единственную ошибку. А именно: пробегая мимо Гемоновича, я даже не попытался ударить его, а про пистолет, который он держал в руке, вообще забыл. Прямо бред какой-то!..

Первый выстрел хлестнул воздух, когда мы уже почти подбегали к окну, а Дмитрий высунул из него ногу, чтобы выпрыгнуть на газон с раскиданным по нему кирпичом. Я резко оглянулся. Гемонович, так и не отняв левой руки от глаз, правой направил пистолет в нашем направлении. На звук стрелял, гад!

– Лялька! Быстро беги за угол, – выкрикнул я. – Дмитрий, не высовывайся!..

Вторая пуля ударила возле меня, высекая цементную пыль из стены дома. Умница Лялька продолжала бежать. Дмитрий приготовился к прыжку. Я замахал ему рукой и заорал:

– Назад! Назад!..

И чуть не поймал третью пулю.

А Дмитрий уже неуклюже приземлился, с грохотом разбросав груду кирпича, попавшуюся ему под ноги. Треклятый Гемонович среагировал почти мгновенно, шандарахнув четвертой пулей по месту падения Бабия. Я видел, как того пошатнуло и бросило назад, к стенке, а на грязном лбу мгновенно расплылось красное пятно.

– С-сука! – через горло вывернул я всего себя наизнанку и бросился прямо на черное дуло, направленное уже на меня.

Наверное, через какое-то мгновение и я лежал бы рядом с Дмитрием, если б что-то не ударило меня сзади, свалив с ног. Пуля свистнула сверху, а какой-то мужичище втискивал в землю мое тело, не давая возможности пошевелиться и закрывая рот липкой ладонью. И сил для сопротивления у меня уже не было. Вдали что-то затопотало.