Текст книги "Ад"

Автор книги: Алексей Кацай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Внимание мое раздвоилось, поскольку Мороз с Гемоновичем начали приближаться к моему убежищу. Я не знал, известно ли им что-то о моих печальных приключениях, но встречаться с ними почему-то не очень хотелось. В то же время я внимательно наблюдал за тем, как Мирошник что-то обеспокоенно доказывает Пригоже, и мне показалось, что импозантность последнего начала понемногу таять.

Послышалось надсадное гудение двигателя, и из-за угла медленно выехал автобус с ободранными и погнутыми боками. Сердито взревев, он остановился, и из него на свет божий (если так можно было назвать окружающий бардак) появился Мельниченко. За ним из автобуса выпрыгнула и Гречаник, а за ней – мой драгоценный напарничек. Господин Алексиевский собственной персоной, Я еще не успел мысленно насладиться тем, что я через некоторое время с ним сделаю, а из покореженной машины, словно горошины из стручка, уже посыпались люди в камуфляжной форме.

Мельниченко что-то коротко бросил Гречаник и подошел к Мирошнику и Пригоже. Через пару минут к ним присоединился и Мороз. Они обеспокоенно разговаривали, размахивая руками, а Алексиевский постепенно приближался к ним сужающимися кругами, словно акула – к намеченной жертве. Но добраться до начала этой спирали ему так и не удалось, потому что Мельниченко неожиданно, словно саблей, рубанул рукой воздух, сказав что-то короткое и злое. А затем резко повернулся к Гречанихе, разговаривающей с двумя измученными женщинами.

– Тамара Митрофановна, – позвал он ее так, чтобы слышали Пригожа, Мороз и Мирошник, – у нас появились проблемы. Вернее, кое-кто пытается их создать…

Гречаник, извинившись перед собеседницами, повернулась к нему.

– Иван Валентинович, – продолжал Мельниченко, – предлагает разделить полномочия. Что само по себе довольно странно в том положении, в котором мы все находимся. Впрочем, может, вы возьмете у него интервью, и он разъяснит вам все более детально? Поскольку я чего-то не понимаю…

– Лариса! Дмитрий! – закричал Мирошник. – Отснимите, пожалуйста, Григория Артемовича и его команду. – И с плохо скрытой иронией добавил: – Для истории.

«Вот так начинаются войны, – устало подумал я. – Сначала информационные. Однако что же случилось в датском королевстве?»

Дмитрий с готовностью взгромоздил на плечо видеокамеру, но Лялька, сжав губы в тонкую линию, остановила его и быстрой походкой подошла к Гречаник. Мирошник с некоторым беспокойством наблюдал за ней. Алексиевский растерянно топтался на месте. Люди в камуфляжах потянулись к Мельниченку. Большая часть оранжевых жилетов собралась вокруг Пригожи и Мирошника. Чувствовалось какое-то напряжение, сквозь которое, не обращая на него ни малейшего внимания, плелись равнодушные и полностью углубленные в себя гремечане.

И словно на гребне этого напряжения, на самой верхушке руин церкви снова возникла тоненькая женская фигура в белом платье. Рядом – четыре молодых человека (две девушки и два парня) – с маленькими барабанчиками на груди.

Мирошник, стоявший спиной к ним, не заметил этой картины, а когда заметил, то его даже затрясло.

– Людмила, – хрипло заорал он, – а ну прекрати и немедленно иди ко мне!

Та величественно повернулась к нему и с напыщенным видом произнесла что-то, неслышное в моей «катской» конторе. От дальнейшего хода событий меня отвлек, какой-то шорох за спиной. Я резко повернулся и… оказался лицом к лицу с толстым Айком. Тот немного растерянно замер на фоне выбитой двери, ведшей куда-то в глубину здания. Толстыми руками с короткими пальцами он прижимал к животу большую картонную коробку, в которой, судя по ярлыкам, находился японской телевизор. Растерянность его быстро прошла. Моя, впрочем, тоже.

– Что, друг, – кротко произнес я, – телевизор испортился? Давай, может, я отремонтировать помогу.

Айк, не спуская с меня глаз, осторожно поставил коробку на пол. Выпрямился и покашлял в кулак:

– Что-то ты мне часто встречаться стал. Нехорошо это.

Он покачал головой и продолжил:

– Но я – добрый сегодня. Иди себе, мужик, дальше. У тебя свои хлопоты, у меня – свои.

Я попробовал изобразить улыбку на своем изодранном лице, но, наверное, только из-за боли из этого ничего не вышло. По крайней мере, Айк не понял моего кроткого расположения духа и мягкой походкой, немного странной для его грузной фигуры, двинулся ко мне. Хромота его почти прошла. А у меня, наоборот, все тело казалось одной только что переломанной ногой.

Когда я прислонился к степе, ища там опору, Айк улыбнулся. У него это вышло. И довольно неплохо. Плохо-было мне. Поэтому первый удар я чуть не пропустил, но успел сделать блок и оттолкнуться от стены, разворачивая самого себя в воздухе и ощущая, что сейчас рассыплюсь не то что на атомы, а на атомы атомов. Но все-таки мне удалось удержаться в пределах кожи.

Айк двигался быстрее. Я осторожно оборонялся и ждал благоприятной возможности для нападения. И она в конце концов представилась, когда он чуть не упал, споткнувшись о какой-то камень. К сожалению, нечто подобное попало и мне под ноги. И, не удержавшись, я ощутил всю прелесть силы земного тяготения, которое неумолимо потащило меня вниз. Айк отлетел в другую сторону, но, к сожалению, не упал так, как я: затылком на жесткую горизонталь. Пока я тряс головой, пытаясь выкатить из глаз красные круги, он всей своей массой навалился на мое тело, переворачивая его на живот и цепляясь за волосы. Поняв, что произойдет дальше, я успел высвободить одну руку и подставить ее под лицо, прежде чем он начал бить им об пол.

Из-за толчков боли я не услышал, а скорее ощутил чьи-то быстрые шаги и далекий-далекий голос:

– Что здесь происходит? Прекратить! Прекратить немедленно!

Немедленно не вышло. Айк уже не мог заставить себя отцепиться от меня. Словно огромная пиявка, он высасывал из меня последние силы в то время, когда что-то мощное пробовало отодрать его от моего тела. Отдираясь, он одновременно хрипел:

– Помогите, помогите! Мародера поймал!

Голос его звучал довольно убедительно. И когда меня невежливо вытягивали из «катской» конторы, я понял, что и этот бой мной проигран окончательно.

«Два-ноль, два-ноль, – больно пульсировала мысль. – Однако мы еще покувыркаемся, Айк. Еще не вечер. Еще не вечер, гад!»

К сожалению, он не слышал этого, как и Мельниченко, молча склонившийся надо мной и рассматривающий мое, наверно – неузнаваемое, лицо.

А вдали что-то глухо громыхало, словно гроза – хмурое существо, слепленное из молний, туч и ливня и медленно, но неумолимо подкрадывающееся к нам.

6

Я сидел, бессильно выпрямив ноги и упершись спиной в потрескавшуюся стену. Надо мной едва покачивался обломок вывески, а вокруг плотным полукольцом столпились люди.

В таком положении я уже сегодня был. В положении загнанной дичи. И надо же было убегать от неправого судилища, чтобы так по-глупому пойматься снова! Пусть мне не говорят, что при своем повторении история превращается из трагедии в фарс. Характеристика такого превращения зависит от многих обстоятельств. Довольно часто личного характера. Да и вообще в чистом виде в этом мире почти ничего не существует. Все мы бултыхаемся в вязком пространстве между многочисленными полюсами. Пытаемся достичь хотя бы одного из них, но невидимые ниточки тянут нас к другому. В общем, жизнь любого из нас напоминает бытие мухи в паутине. Короткое, бессмысленное и на пределе своих возможностей. Но кто же тогда паук?..

По крайней мере, Айк, при всей его толстоте и многочленной функциональности, до этого образа не дотягивал.

– Я решил посмотреть, не остался ли кто живой в доме, – жестикулировал он, – когда вдруг вижу: этот деятель телевизор тащит. Ну, пришлось разъяснить ему «ху из кто». По-другому он ничего бы не понял. У, бандюга! – замахнулся он на меня.

Я даже не пошевелился, ощущая смертельную усталость.

– С этим товарищем мы сегодня уже встречались, – задумчиво произнес Мельниченко.

Гречаник, стоявшая рядом с ним, тоже задумчиво, но пока молча смотрела на меня. И от ее взгляда мне было как-то по-особому неловко. Будто я и действительно был в чем-то виноват.

– Хоть и знакомы мы давненько, – продолжал депутат, – но, оказывается, настоящей натуры его мы не знали… А поскольку условия у нас сейчас почти фронтовые, то ко всем мародерам, ворам, насильникам и прочему сброду мы будем относиться соответствующим образом. И я, как офицер, должен бы продемонстрировать это сейчас. Но есть некоторые обстоятельства, которые заставляют меня допросить гражданина Волка наедине. И поскольку изолятора у нас еще нет, то… То прошу всех, сохраняя порядок и спокойствие, разойтись.

– Если вы считаете, что можете допрашивать преступника без представителя городской власти, то глубоко ошибаетесь, – тихо, но очень убедительно произнес Пригожа.

– Вы как депутат городского совета, конечно, можете представлять город, но не забывайте, что я – представитель не местного самоуправления, а власти государственной.

– Однако лишь законодательной, – парировал Пригожа. – Разрешите ввиду отсутствия мэра исполнительные функции на территории города осуществлять мне.

На какое-то мгновение забыв обо мне, Мельниченко и Пригожа встретились взглядами. Даже в воздухе что-то зазвенело.

– Иван Валентинович, – нарушила короткое молчание Гречаник, – мне кажется, что Григорий Артемович прав. Хотя, честно говоря, – обратилась она в пространство, – я думаю, что это просто какое-то недоразумение. Но поскольку для того, чтобы обстоятельно во всем разобраться, времени у нас не хватает, то Романа Ефимовича можно просто где-то закрыть до определенного времени и приставить к нему охрану. Организуем спасательные работы, тогда и вернемся к его вопросу.

– Что за вопрос, к какому вопросу?! – затарахтел Айк. – Ворюгу ж поймали! Надо сразу с ним порешать, да и все! Чтобы другим повадно не было.

Сквозь толпу протиснулся Бабий со своей видеокамерой и направил ее на меня. Впрочем, процесс у него не пошел, так как позади внезапно возникла Лялька. Она выделила мужу хороший, хотя и полузаметный пинок и прошипела:

– Ты что, Димон, с ума сошел? Виталий Владимирович, – резко повернулась она к Мирошнику, который с загадочной физиономией стоял рядом с Морозом, – вы ничего сказать не желаете? Я бы на вашем месте, прежде чем мы тут суд Линча устроим, посоветовалась бы все-таки с господином Пригожей.

Мирошник будто поперхнулся и бросил быстрый взгляд на Ивана свет Валентиновича. Потом перевел его на Мороза и уже хотел было что-то сказать, но неожиданно окружающий воздух всколыхнулся от какого-то рева.

Толпа качнулась в стороны, и сквозь образовавшийся проход на небольшую свободную площадку передо мной вылетел мотоцикл. Лианна, вцепившаяся в руль, резко развернулась на месте и, поставив машину поперек, прикрыла меня ею от членов трибунала. За девушкой, тяжело кашляя на ходу, бежал Михай.

– Лианна, Лианна, подожди, – хрипло выкрикивал он.

А та с каким-то потусторонним выражением лица уже поставила мотоцикл на подножку и подчеркнуто спокойным, но быстрым шагом подошла к Айку. Тот насмешливо наблюдал за ней. Впрочем, насмешливость его быстро прошла, когда девчонка резко, почти не размахиваясь, влепила ему пощечину… Одну… Вторую…

Айк злобно схватил ее за запястья:

– У тебя что, крыша поехала?

Лианна так же молча, как и до этого, резко согнула ногу, попав парню коленом ниже пояса. Тот даже взвизгнул, съеживаясь.

Сбросив руку Михая со своего плеча, когда тот попытался успокаивающе обнять девушку, она повернулась ко мне и кивнула головой в сторону мотоцикла. Дальше я действовал хоть и не молниеносно, но то, что автоматически выверенно, это точно. По крайней мере, в теле моем будто распрямились какие-то пружины, кинув его в седло. Одновременно с этим Лианна прыжком заняла место за рулем. Мотоцикл, захлебываясь, грозно зарычал и, подняв переднее колесо, зверем бросился на толпу. Та испуганно шарахнулась в стороны, выпуская нас из своего замкнутого круга.

Краешком глаза я увидел, как Мельниченко дергается, пытаясь что-то вытащить из кармана, а Гречаниха мешает ему, повиснув на плече. Гемонович с Морозом побежали было за нами, но их опередил Айк, уже немного отошедший от удара Лианны. Но далеко он не пробежал, сваленный подножкой, сделанной парнем, кинувшимся за нами. Это был Михай. Он что-то кричал Лианне, но за ревом двигателя слышно его не было. Так же, как и Ляльку, которая, жестикулируя в клубах поднятой пыли, указывала на что-то невидимое для нас. Мелькнуло и исчезло растерянное лицо Алексиевского, а потом этот видеоряд полностью исчез за грудами битого кирпича и потрескавшимися стенами с мертвыми глазницами выбитых оконных стекол.

Меня било лицом об худенькую спину, обтянутую черной прохладной кожанкой, и между ударами я успевал еще думать о том, что вырваться из плотного окружения недоброжелательно настроенной толпы иногда значительно легче, чем из такого же окружения непонятных событий. Потому что из этой фантасмагорической среды никто не выдернет тебя ни на мотоцикле, ни на волшебном коне с уставшими крыльями. Эти крылья нужно как-то прилаживать самому себе. И частенько они почему-то становятся от этого перепончатыми.

Двигатель неожиданно заглох, и мотоцикл несколько метров прокатился по инерции, недовольно шурша шинами по шершавой поверхности. Я осмотрелся. Круг замкнулся. Мы оказались на том самом месте, где встретились с Лианной еще утром: на берегу высохшего Сухого Каганца. И то ли настроение у меня испортилось, то ли действительно сама местность стала еще более хмурой, но выглядела она как-то жутковато, словно психоделический пейзаж на гравюре средневекового мастера.

Черные окаменелые вербы на фойе серой, слизисто-подвижной стены тумана зловеще замерли над котловиной, покрытой чуть присохшей грязищей. С берега казалось, что этот илистый пласт немного выпячивается и в любую минуту может, неожиданно заскрежетав, лопнуть, выбрасывая сквозь трещины свои тягучие и смрадные внутренности. В самом тумане что-то покашливало и громыхало (сильнее, кстати, чем утром), и иногда по нему пробегали зеленоватые, с синевою, отблески. Будто там какая-то дьявольская кузница работала. А земля под ногами чуть вздрагивала, мелко-мелко вибрируя и болезненно замирая в самой высокой точке вибраций. Не правилось мне все это.

Я прикоснулся рукой к плечу Лианны, которая, слившись с рулем мотоцикла, уставилась невидящими глазами прямо перед собой, и понял, что она выплеснула из себя остаток всех своих сил. Осторожно, чтобы не расплескать ее окончательно, я помог девушке слезть с мотоцикла и заставил сесть на потрескавшуюся землю, перед этим сняв и бросив туда ее кожанку. Поколебавшись, сел рядом с ней.

Лианна положила подбородок на колени, обхватив их руками, и окаменела, не обращая внимания ни на грохот из тумана, ни на далекие голоса, доносящиеся из почти неразрушенных особняков. Сидели долго. Я уже решил было нарушить молчание, но внезапно Лианна всхлипнула и начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, судорожно вдыхая прокопченный воздух и до крови кусая нижнюю губу. Глаза ее словно увеличились, расширенные блестящей пленкой слез.

Я осторожно обнял девушку, и она, глухо ойкнув, спрятала лицо у меня на груди. Плечи ее вздрагивали от немого плача.

– Не надо, Анюта, не надо, – сам не понимая, почему именно так обратился я к ней и неловко погладил по шелковистым, чуть шероховатым от пыли волосам. – Не надо. Все наладится. Все будет хорошо.

Она замерла, а потом затрясла головой.

– Не будет, не будет! Я знаю. – И вдруг подняла свое грязное лицо. – Анюта?.. Меня только мама так звала. Мама… – Ее глаза расширились еще больше. – Мама?.. Мамочка!..

И она забилась у меня в руках – маленькая русалка, пойманная в сети трагических и непонятных событий. Или – муха, в свете моих недавних размышлений.

Мы сидели на фоне последствий землетрясения, возле тумана неизвестности, слившись всей своей внутренней разрушенностью с неумолимым окружением, и я впервые за последние дни ощутил какую-то огромную, опустошительную растерянность.

Что делать?..

На Юнаки ехать было нельзя: там господин Мельниченко может действительно ввести законы военного времени со всеми драматическими для меня последствиями. На пути к городу, который до сих пор почему-то медлил с оказанием помощи, нас ожидала туманная непроницаемость с таинственной потерей времен и расстояний.

Но, как говорится, из двух зол…

Я попробовал оторвать Лианну от себя:

– Идем, Анюта… Идем. Поможешь мне найти еще бензина на всякий случай, и я в город мотнусь. Нельзя больше ждать. Так как мы здесь все с ума сойдем.

– Нет, нет! – вдруг закричала она. – Не бросайте меня, не бросайте!

Лианна уставилась на меня безумными глазами:

– Он приближается! Он приближается! Вы слышите, как земля дрожит? Это он приближается! Он уже рядом. Он уже в магистре, он уже в Айке, и Михай ничего не сделает. Помогите Михаю, помогите! Ведь он же слабый. А вы сильный, вы добрый… Милый вы мой!

И неожиданно она крепко обняла меня за шею и припала к моим губам в таком жарком поцелуе, что я ощутил, как ненадежная земля окончательно исчезает из-под ног, превращаясь во что-то далекое и нереальное. Давно меня так никто не целовал. Можно было лишь пожалеть о том, что сейчас это происходило не от любви, а от отчаяния.

Я попробовал оторвать девушку от себя, но она-будто приклеилась к моему телу.

– Нет, нет, не пущу, – стонала она, когда мы, покачнувшись, упали на пожухлую траву, скатываясь в обочину.

– Вот дают, миленки! – вдруг иронически загудело сверху, и усталый Алексиевский повесил свой знаменитый искалеченный портфель на руль мотоцикла.

Рядом с ним растерянно замерла Лялька вместе с Дмитрием Анатольевичем. И я мысленно поблагодарил последнего за то, что он по своей привычке не вел съемки. Хотя неизменная видеокамера болталась у него на плече. Лялька. молча смотрела на нас с Лианной, и глаза ее были полны фиолетового презрения. Обозленный Михай, играя желваками, выскочил из старенького помятого «запорожца», к верхнему багажнику которого было приторочено несколько канистр, и бросился к нам.

– Отпусти девчонку, паскуда! – заскрежетал он зубами, больно пнув меня ногой в бок.

Я крутнулся, отдирая от себя Лианну, и вскочил на ноги, злобно сплюнув в сторону:

– Да забери ты ее! – И неожиданно даже для самого себя вдруг жалобно добавил, бросив взгляд на Ляльку: – Ну какого черта я должен постоянно оправдываться?

– Планида у тебя такая, друг-товарищ мой, – небрежно бросил Алексиевский, затягиваясь сигаретой и наблюдая за тем, как Михай старается обнять напряженную Лианну, а та сопротивляется и стучит зубами.

– Не трогай его, не трогай! Иди к своему недоделанному Айку! Ты с ним должен быть, потому что и тот уже рядом. Тот уже близко-близко!.. Слышишь, Михай?

– Про кого это она? – спросила Лялька, отводя глаза от меня в сторону.

Я пожал плечами:

– Наверное, про вечного врага рода человеческого, сатану. Оно, конечно, мистика, но не более происходящего вокруг.

В тумане что-то вдруг загрохотало особенно громко, земля чуть всколыхнулась, и воздух приобрел ощутимый запах серы.

– Дьявольщина какая-то! – закашлявшись, взмахнул я рукой. – А вы как сюда попали?

Алексиевский взглянул на туман и недовольно сморщил нос:

– Это пусть тебе Лариска расскажет. Она там такой концерт Мельниченку с Пригожей закатила, что – ой! Кстати, и Гречаниха ее поддержала. Я даже поразился. Мол, это – какое-то странное совпадение обстоятельств. Я, мол, Романа Ефимовича давно знаю и преступных наклонностей за ним не замечала. К авантюрам – да, но к криминалу… Мельниченко попробовал было ей возразить, но Тамарка так на него наехала!.. Нет, – засмеялся Иегудиил Шнеерзон, – мир таки перевернулся!.. Чтобы Гречаниха раньше с майором спорила!.. Это же – чудо чудесное. А сейчас… Стресс, наверное.

И он бросил окурок в направлении оврага, который когда-то имел официальное название: река Сухой Каганец. «Бычок» еще не успел коснуться грязи, как в тумане снова что-то загромыхало, и та его часть, которая окутывала высохшее русло, медленно засветилась красноватым цветом. Запах серы и какой-то затхлой копоти стал еще более ощутимым.

«Странно, – подумал я. – Еще вчера, наткнувшись на такое зрелище, мы если и не бежали бы от него на край света, то все-таки отошли бы подальше. А сейчас вот стоим, как те тополя на Плющихе, и эмоций – минимум. Правильно заметил Алексиевский – стресс».

Но стресс – стрессом, однако надо же было и действовать! Вот и Дмитрий Анатольевич о чем-то подобном, кажется, гнусавят.

– Выгонят, Лариса, тебя с работы. Выгонят. Виталий Владимирович приказывал тебе остаться? Приказывал. Да и Иван Валентинович просил. А ты?.. За помощью в город пусть бы вот он ехал, – Бабий ткнул пальцем в Михая, который-таки поймал Лианну в объятия. – Или кто-нибудь из милиции. Ее там много. Я понимаю, что ты хотела Волка отыскать, но ведь Мирошник приказывал…

– Дымок, дорогой, заткни фонтан, пожалуйста, – измученно вздохнула Лялька. – Ты, наверное, не понимаешь, что…

Вдруг она замерла, уткнувшись взглядом во что-то за моей спиной. Я резко обернулся. И тоже окаменел.

Из того места, где матово-розовые клубы нижней части тумана касались черного грунта оврага, появлялось нечто гангренозного цвета. Словно некто огромный, скрытый до этого времени в мрачном туманном мире, издевался над нами, высунув довольно быстро увеличивающийся язык. Вот сейчас вслед за ним, всё в клубах дыма и пара, появится расплющенное ехидной гримасой грязное, морщинисто-потрескавшееся лицо. Отталкивающее… Страшное… Нечеловеческое. Вот сейчас… Сейчас…

Однако ничего из тумана не показывалось. Лишь красный, с яркими желтыми прожилками язык удлинялся, удлинялся, заполняя собою высохшее русло речки и наполняя все вокруг каким-то скользким шуршанием. Наши лица обожгло тяжелое горячее дыхание огромного зверя, и кто-то – Дмитрии или Алексиевский – глухо ойкнул:

– Лава!..

Старая ива, склоняющаяся когда-то над самой водой и сейчас находившаяся почти на границе тумана, вдруг вспыхнула, словно высохшая хворостина. Дышать становилось труднее и труднее. Густое раскаленное месиво довольно быстро приближалось к тому месту, где мы стояли. Даже издали ощущалась его огромная тяжесть и раскаленная мощь, готовая смять и сжечь все на своем пути, переиначив разрушенные окрестности на свой огненный лад. Впрочем, Сухой Каганец, напротив, снова становился похожим на самого себя. С топонимической стороны. Со стороны физической в нем вместо воды текла вулканическая магма. Это было красиво и жутко одновременно. Больше, наверное, жутко, чем красиво, потому что все мы как-то синхронно начали отодвигаться от берега Только Лианна не шевелилась. Михай, схватив ее за пояс брюк, потащил за собой. Она не сопротивлялась.

– Михай, – заорал я, указывая на «запорожец», на котором они подъехали к берегу, – отгони машину, не то костей не соберем!

Он взглянул на канистры, привязанные к багажнику и побежал к автомобилю. Алексиевский, наоборот, повалив мотоцикл, сорвал свой портфель с руля и, прикрывая им голову, кинулся наутек. Пробежал метров с пятнадцать и остановился, полусогнув ноги, словно оседлал какого-то невидимого козла. Видок у него был еще тот.

Дмитрий в это время пристроил видеокамеру на плече и быстрой походкой двинулся вдоль берега. Профессионал!.. Только Лялька смущенно топталась на месте, посматривая то на лавовый поток, то на меня, то на Лианну. Это было на нее не похоже. Еще более непохожим на нее было то, что она вдруг визгливо закричала, тормоша за руку сомнамбуличную Лианну:

– Видишь? Видишь?.. Никакой это не дьявол! Чего ты сама себя пугаешь, дуреха? Это – магма, самая обычная магма. Геофизическое явление. Тебя же чему-то в школе учили или нет? Иди-ка к своему Михаю, может, он тебе это объяснит. Иди, иди…

И она начала толкать ее в спину в направлении «запорожца», от которого к нам уже бежал взлохмаченный парень.

А я смотрел на «самую обычную» магму, которая вырвалась на поверхность из раскаленных земных недр «самой обычной» провинциальной Центральной Украины, и ощущал всю бессмысленную невозможность этого. Вязкая, раскаленная до невероятной температуры субстанция понемногу заполняла русло Сухого Каганца. Она двигалась, шуршала, потрескивала, выдавливая из себя едкий пар, сквозь который иногда пробегали змейки зеленоватого пламени. Наверное, именно так выглядел Стикс древних греков. Но где же тогда тот Харон, который сможет переправить нас через него?.. Да и вообще, надо ли это делать? Поскольку человеку не дано узнать о том, на каком берегу пограничной реки его ожидает настоящий ад.

– Смотрите, смотрите! – вдруг закричал издали Дмитрий, и я взглянул в направлении его вытянутой руки.

Метрах в двадцати от нас на поверхности лавы можно было различить какую-то глыбу. Это, наверное, был обломок тугоплавкой породы, которую поток тащил за собой. Напоминала она голову ужасного безобразного существа, которое вынырнуло из кипящей лавы, пряча в ней свое огромное, покрытое каменной чешуей, тело. Игра красных теней вырисовывала слепые запавшие глаза под огромным плоским лбом, оскаленную пасть с тупыми поломанными клыками и сифилитическую впадину на месте носа.

– Лезет кусека из-за сусека, очи заочила, руки заручила, зубы зазубила, – ахнул тихонечко издали Алексиевский.

А мы, пережив первый шок от адского зрелища, замерли на берегу огненной стихии, ощущая всю свою никчемность и незначимость. Свою слабость и непрочность. Свое выпадение из системы координат сил, подвластных человеку. Однако и глыба была неподвластна тяжелому потоку расплавленного камня. Потому что она медленно, очень медленно, ползла против него. Или нам это только казалось?..