Текст книги "Кровь и Серебро (СИ)"

Автор книги: Александра Плотникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава 8 Перед партией

Я гнал коня галопом, злясь на себя же. За то, что связался с этими людьми без толку и связал себя обещанием не трогать их. А вот не надо было! Я привык выполнять обещания. Куда проще и спокойнее было бы убить, получив весьма скудные ответы. Я жрать хочу, в конце концов!

Их незаслуженная ненависть терзала мне мозг, злила, вздыбливала несуществующую шерсть на загривке. Они так желали распотрошить меня и насадить на кол, что я с трудом сдерживался, чтобы не разорвать их самих вместо их предубеждения к вампирам. И ведь они видели во мне только лишь нежить, они не знали меня! Надо было, демоны их побери, просто вытрясти нужные сведения, а потом плотно пообедать! Нет, решил поиграть в человечность… Дебил. Наверняка кто-то из них поскачет докладывать о новой неведомой твари.

Но магичка… Пожалуй, только из-за нее я действительно отслежу и убью только того, кто рискнет это сделать.

«Злишься?»

Я вздрогнул, застигнутый мягким вниманием Намирэ. Гнев словно налетел на преграду и перестал раскручиваться дальше. Только сейчас я заметил, что перепуганный моей вспышкой конь раздувает бока и покрыт пеной. Тронул его разум, успокаивая, и натянул поводья, вынуждая ерейти на рысь, а потом и на шаг. Надо найти место для привала, дать животине отдохнуть.

«А я не должен? Они слепые фанатичные придурки! Которыми командует баба, потому что у самих мозгов нету!»

«Злишься, что не убил их».

«А ты бы хотела?»

Дорога пролегала среди поросших низким кустарником и травой меловых холмов, изредка утыканных чахлыми перелесками. Я свернул туда, где в склоне виднелась прикрытая ветками кустов дыра пещеры, пустой, как доносило мне чутье.

«Хотела чего? Чтобы ты жалел и щадил людей?»

«Да».

– Я не указующий перст тебе. При всех заданных правилах только ты сам решаешь, как поступать.

Она соткалась из темноты пещеры внезапно. Мгновение назад не было ничего, кроме мысленного внимания – и вот женщина в черных шелках, с неизменным кинжалом в тонких пальцах выплывает мне навстречу. На свету невесомая ткань играет оттенками, уходит то в зелень, то в синеву, перламутр или золото. Или вовсе становится дымом, текущим по ветру.

Она совсем маленькая, ростом едва мне по грудь. Голос звучит спокойно и уверенно, но я ощущаю, что это маска. Взламывать не рискну. Нет у меня таких прав. Да и казалось, что так внезапно и кстати прокативший с магичкой фокус в этот раз не сработает.

– Я могла бы сказать тебе, чего хочу, – продолжила она. – Но это возымеет такое же действие, как удар кувалдой по голове со всей дури. По праву создателя реальности моя воля тебя просто сломает.

– А ты хорошо прячешь страхи под безмятежностью.

Она улыбается и идет собирать хворост для костра. Я остаюсь возиться с жеребцом. Но это не имеет значения – мы друг друга слышим.

– Пришлось научиться, проведя целую жизнь исключительно среди людей. Я не посоветую тебе ни щадить их, ни убивать, хотя сама я их терпеть не могу, а некоторых – ненавижу. И местные – такие же, как везде, ничего нового, но все всегда зависит от личности. Пощадил же ты магичку.

– Она… кое-что поняла.

– Что ты не двуногая говорящая пиявка, да. Но врага в тебе все равно видит. И факт твоей внезапной разумности ее вряд ли остановит. Она скорее усердные тренировки начнет.

– Она сэрафанка… Выжившая во время резни, и то лишь потому, что ее отряд отсутствовал в Цитадели, когда туда явился некий Ворадор.

– Это нынешний мастер вампиров Носгота.

Намирэ вернулась с охапкой сушняка. И это выглядело странно – роскошная леди, совершенно не боясь испортить наряд, взялась готовить место для костра. Листва и ветки не цеплялись за подол, да и полно, ткань ли это вообще?

– Зачем? – спросил я, повесив коню на морду торбу с овсом.

– Разговаривать уютнее, глядя в огонь. Да и время коротать тоже, не находишь?

И ведь не поспоришь.

– Так что тебя заставило сохранить сэрафанке жизнь? Неужто жалость?

– Нет, не жалость, – я покачал головой. Жалость это отвратительное чувство, мерзкое. Да и она не первая, кто выполз из грязи и хоть чего-то добился. Нет… Просто она не испытывала нерассуждающей ненависти. Она думала.

– Но умный враг еще хуже, разве нет?

– Лучше иметь дело с умным врагом, который однажды может понять свою неправоту. Тупые фанатики не остановятся, даже если им под нос сунуть десяток доказательств.

– А если это умный фанатик? – она склонила голову, ожидая ответа так, будто от него что-то зависело. Легко опустившись прямо на землю, она коротким взмахом руки запалила хворост. Я ощутил ее энергию, словно по лицу мазнуло легким бризом.

– Постараюсь переиграть его и выжить, – я присел по другую сторону, протянул руки к огню, но не ощутил жара, лишь легкое тепло, неспособное согреть. А обжечь? Не стану проверять, пожалуй.

– Переиграть и выжить мало. Нужно не дать шанса мстить. Никакого. Никак.

Это предупреждение? Я по глазам вижу, что сказано неспроста. И знает достаточно, чтобы предостеречь меня чуть ли не от всего сразу, но не станет этого делать. Оговорка про кувалду – более чем красноречива.

А если бы не было ее внимания, ее внезапных появлений, ее «мысленного голоса»? И я сознаю, что самое ценное, что у меня есть – это возможность вот так поговорить, может быть даже о всякой ерунде, поговорить без оглядки на страх. Не будь этого, я бы дорого отдал за то, чтобы она появилась.

– А ты?

– Что я?

– Почему ты нежити не боишься? Боялся даже некромант.

– Ну почему же, боюсь, тогда, когда стоит. Диких упырей, например, зомби, всякую голодную погань. Но у меня старший брат в разы пострашнее тебя будет, – в тихом голосе зазвучали нежность и теплота, с которыми говорят только о самых близких родных. – Он меня растил, сказки на ночь рассказывал. Я знаю, когда слушаться инстинкта самосохранения, а когда – брата, пока розгами по заднице не прилетело, – Намирэ улыбнулась, вспомнив о чем-то сокровенно своем, а я живо представил себе Эрику, летевшую мне на шею, когда мы с отцом возвращались с охоты. Сестра ничуть не походила на этот осколок притухшего пламени напротив меня, они были совершенно разные. Но я отчетливо мог понять и привязанность к неизвестному мне мужчине, и эту тоскливую грусть от долгого ожидания встречи. За ее скупыми словами стояла семья. Почему-то думалось – семья большая и не менее, а то и поболее странная, чем она сама. За ее словами скрывался непонятный мне мир, частью которого – она ждала этого – должен был стать и я сам. Ее мучили страхи и сомнения, хорошо прикрытые красивой безмятежной маской, через которую было сложно, но возможно пробиться. Я не мог увидеть настоящего лица, но чувствовал, как оно то и дело проглядывает в эмоциях, и образ самоуверенного демиурга слетает.

И все же, между мной и ее разумом стояла непреодолимая стена. Мне не доверяли настолько, чтобы открыться. Что ж… Все еще впереди. Надеюсь.

– Что делать собираешься? – кинула она изумрудный взгляд сквозь огонь.

– Домой ехать, прежде всего. Я должен узнать, что там делается, разобраться с делами, передать их… Возможно. А логово Напраптора как раз недалеко, с него и начну.

Леди кивнула. Это, похоже, вполне вписывалось в картину событий.

– У тебя там остался кто-то близкий?

– Нет… Нет. Сестра давно вышла замуж и уехала, я не знаю, жива ли она после чумы. Да и если найду… ей нужен ли будет брат-нежить? Но все-таки я обязан убедиться в благополучии края.

– Что ж, здравое решение, тем более, время есть и не торопит.

– А сколько у меня времени?

– Не могу сказать, прости. На этот счет история слишком туманна. Но ты почувствуешь.

Ветер гнал по небу рваное покрывало туч. Пламя костерка клонилось и отчаянно цеплялось за сухие трескучие ветки, словно каким-нибудь порывом его могло сорвать и унести прочь. Время стало тягучим и текучим, как свежий янтарный мед, голод отступил, превратившись в тень. Я замер, всем телом чувствуя, как Время готовится к прыжку. Пока можно длить этот миг замершего бытия, смотреть на женщину напротив, не понимая, что ты к ней чувствуешь. Вожделение, желание? Нет, оно ушло. Отныне я, похоже, лишен всего того, что тянет мужчин к женщинам. Ее красота радует глаз, но не манит спокойное холодное тело.

Такова цена за бессмертие?..

Время прыгнуло, едва хрупкая рыжеволосая фигурка снова превратилась в безжизненный фарфор и исчезла, подхваченная ветром. Я остался один на один с внезапным пониманием своего нового одиночества, которое придется принять, и насущными надобностями. Мир снова стал обыденным. Вернулся голод. Да так, что я на собственную лошадь начал поглядывать с гастрономическим интересом.

Пришлось подниматься и идти искать жрать.

Интересно, ждет ли она привычной женщинам любви от меня?

***

Этой же ночью.

Цитадель Ордена Сэрафан

Величественные залы, коридоры, галереи, мосты и башни не утратили своей красоты с годами. Вершина мастерства человеческих зодчих, главная крепость канувшего в реку Времени Ордена, все еще раскинулась вольно на полуострове, клином врезавшемся в воды Великого Южного Озера, рожденные разливом реки Тары. Не просто замок – огромный богатый город жил под защитой стен в четыре человеческих роста. Город, в котором со времен почивших рыцарей все было подчинено одной-единственной цели, одному смыслу – священной войне с нежитью и прочими порождениями Тьмы.

Впрочем, нежить, таившаяся по старым склепам, не особо интересовала что рыцарей, что нынешних преемников серебряного воинства. Пусть себе сидит и жрет незадачливых искателей сокровищ. Вампиры – вот истинное зло, подлежащее полному и скорейшему истреблению!

Город и его немалое войско кормились с десятков деревень и ферм, разбросанных в междуречье Тары и вливавшейся в нее Церны. Сестры-реки, огибая дикий и необжитый Хрустальный Кряж, сливались в одно целое, набирали мощь, впитывали в себя десятки речушек и без счета ручьев и устремлялись по равнине в океан. По широкой серебристо-голубой глади могли бы сновать малые и большие суда, но лишь рыбачьи барки покачивались на волнах. Носгот оставался пустынной и почти обезлюдившей землей, невзирая на то, что все большие войны отгремели уже больше пяти веков назад. Живые жались поближе друг к другу, сбивались в подозрительные стаи в деревнях и защищенных замками землях. Между этими островками безраздельно царствовали зверье, нежить, безбашенное ворье, отказавшееся платить подати лордам, и оголтелые порождения магии. Торговцы отправлялись в путь на свой страх и риск, нанимая чуть ли не армии для защиты караванов.

И оттого влияние Цитадели оставалось огромно несмотря на то, что самих рыцарей уже как бы и не существовало.

Человек по имени Тьен Сарве в эту ночь был разбужен резким настойчивым сигналом связи прямо в мозг. Он ворчливо продрал глаза, сел, нащупал на столике рядом с кроватью огниво и кое-как, на ощупь запалил свечу. Дрожащее слабое пламя осветило старика с жестким морщинистым лицом и недовольно поджатыми губами. Ночная сорочка сбилась на бок, обнажив костлявое плечо. Бритый наголо череп украшала лишь одна татуировка: вертикально перекрученный символ Бесконечности.

«Какого демона…»

Человек с кряхтением встал, вделся в тапочки и поплелся в уборную, не спеша откликаться на зов и спросонья шаркая ногами. Он терпеть не мог, когда его будят внезапно.

Вернувшись в спальню, человек взглянул в окно: луна стояла высоко. На дворе глубокая ночь. Кому понадобилось в такое время? Он дернул витой позолоченный шнур у столбика кровати, и спустя минуту, на звон колокольчика явилась такая же заспанная служанка.

– Рабочую одежду мне и чай в кабинет.

– Да, милорд, – женщина кое-как изобразила книксен и удалилась. А человек с забытым именем Тьен Сарве сел обратно на кровать, растер виски и голову пальцами и заставил себя окончательно проснуться. Дела, похоже, не ждали.

В кабинете, заваленном фолиантами, свитками, гравюрами, письмами, артефактами и Древние знают чем еще, свечи горели только на небольшом алтаре, выхватывая из темноты грубую каменную чашу с водой. Ее толстые края покрывали глубоко врезанные руны, замкнутые в узор.

Человек, известный всему Носготу, как Мёбиус, взял в руки небольшой хрустальный фиал, вынул тугую пробку и осторожно уронил в чашу одну тягучую каплю. Вода взбурлила, пошла наливаться свечением, а потом остекленела, стоило лишь сосредоточиться на недавнем вызове.

Главное, чтобы по собственной воле с ним не заговорил чай. Это было бы намного хуже…

Гладкая поверхность потемнела, отразила блики прогорающего костра и затененное капюшоном женское лицо.

– Милорд! – свистящий шепот отдался неприятным эхлм в голове.

– Я слушаю тебя, Эсстар.

– У меня срочное донесение, милорд. По всей вероятности, последнее.

Женщина говорила сухим, надтреснутым голосом, то и дело нервно облизывая губы, и это заставило Мёбиуса насторожиться. Эсстар Кливи самообладание не подводило никогда. Даже в тот день, когда она, вернувшись со своим отрядом в Цитадель, застала там лишь горы обескровленных трупов.

– Говори, – сухо дозволил старый маг.

– Возле Колонн объявился невероятно сильный вампир.

Та-ак…

– Как выражается сила?

– Местные убили мужика по заказу какого-то некроманта, а чуть больше, чем через месяц он явился, стал кружить около деревни. Я россказням не поверила, думала, они там перепились все и какую-то околесицу несут. Не поехали мы, я думала проучить пьянь, а с вампиром позже рахобраться… такие молоденькие вообще часто сами дохнут по неосторожности. Простите меня, милорд!

– Дальше, – прервал излияния Мёбиус. – По существу.

– Он сегодня вышел прямо на нас, – голос женщины дрогнул ужасом, чего за ней, одним из самых хладнокровных боевиков Малека, никогда не водилось. – Среди бела дня! Он не нападал. Он пришел поговорить и держал в узде свой голод. И даже дал слово никого не трогать, если мы промолчим о нем. И действительно ушел! Но… пытаться атаковать было бессмысленно. Его движения невозможно увидеть, и он сильнее… сильнее всех вампиров такого же возраста, которых я встречала. Он мне мозги наизнанку вывернул в поисках того, что ему надо!

Однако. Мёбиус лишь слегка изогнул бровь, выражая удивление. Эсстар не лгала – ложь Страж Времени мог распознать с первой фразы, тем более, у своих же подчиненных.

– Как он выглядел и о чем спрашивал?

– Белый. Белый, как лунь, серебряный даже. Выцветший какой-то. Спрашивал о том, что происходит в мире, хотел понять, кто у власти. Спрашивал о Круге Девяти.

Мёбиус почувствовал, как глубоко внутри, где-то в животе зарождается холодок страха. Белый вампир у Колонн. То, что не должно было случиться. То, ради предотвращения чего была затеяна эта война, сейчас почти сошедшая на нет. Хищники затаились, перестали порождать себе подобных. Ворадор после наглой резни, устроенной им здесь сорок лет назад, залег на болотах и носу не кажет, в Термогентском лесу пропадают лишь незадачливые путники, которых манят болотные огоньки. И вот теперь – этот, взявшийся непонятно откуда. Действительно Наследник или случайный мутант – не разберешь, но интересовался Кругом он вряд ли как очередной проситель.

Древние были склонны к мистицизму, витиеватым загадкам, зловещим пророчествам. Перед тем, как окончательно исчезнуть с лица мира, они оставили множество фресок и храмов, предназначенных лишь для одного: провести по Пути предсказанного героя, который спасет их народ, вернет величие старым Родам, повергнет в прах врагов… и так далее. И лишь одна фреска в глубине Цитадели Слез, на стене ритуального зала, который ныне принадлежал Господину, отличалась от десятка геройских лиц, одинаковых, словно снятых с одного образца. Наследник Баланса, белый воин с черными крыльями, не Спаситель, но Хозяин. Обоих изображали с черным клинком в руках. Один сражался с Врагом Народа, второй… Второй всего лишь был показан, и как понимать один-единственный рисунок, маг до сих пор не знал. Но Древние пять веков как вымерли, все, что от них осталось – старые руины, горстка артефактов, фрески… и тела, кое-где намертво вмерзшие ы тысячелетний горный лед. В живых остались лишь из слабые потомки, проклятые вечным голодом и кровавым безумием.

Белый не должен был возникнуть среди них. Вообще не должен был появиться! Однако ж…

«Вот и ты, наконец. Ну, здравствуй. Давно не виделись, Каин».

Бессмысленно пытаться переиграть Судьбу, Предназначение, Предначертание. Можно только оседлать поток Времени, чтобы его… направить. Ведь любое предсказание, любое пророчество – это всего лишь красивый набор слов, который можно трактовать, как угодно и как удобно. Почему? Да потому что ни один провидец никогда не будет точен в своих словах, пребывая в трансовом бреду. Или… запутывая падких на красивости остолопов, которых можно подбить на что угодно, вложив в умы идею. Знай говори, каждый додумает сам в меру ума и доверчивости.

И белый, кем бы он ни был, тоже поведется и поведет за собой других. И сделает то, что выгодно ему, Мёбиусу, выплясывая под дудку равнодушной Судьбы.

А если для этого потребуется пустить в расход одну внезапно поглупевшую бабу, рискнувшую заговорить с врагом вместо того, чтобы убить его, отступить или обмануть… Что ж, туда ей и дорога.

– Благодарю за верную службу и ценные сведения, дитя мое. Круг не забудет твоей верности.

Женщина горячо кивнула и нахмурилась, желая спросить что-то еще – о своей участи, видимо – но маг плеснул по воде, разрывая контакт. Выслушивать жалобы и давать обещания, которых не собирался выполнять, он не считал нужным.

Пока еще Время играет на его стороне. Пока рано объявлять шах и мат белому Королю. Черная пешка, которой назначено стать ферзем, еще не появилась на доске.

Мёбиус довольно прищурился, предвкушая партию, и ушел в одну из самых дальних орденских библиотек. Следовало кое-что уточнить для начала.

Глава 9 Легенда о Братьях

Домен Ильмер. Имларис. Поднебесный дворец

Более всего в этой жизни Намирэ ценила тишину внутренних покоев дворца – громадного сложного комплекса, в котором венчавший гору летящий белоснежный замок был всего лишь вершиной айсберга подземных этажей и уровней, вмещавших в себя многочисленные ангары, лаборатории, технические службы, защитные системы, тактические залы и все остальное, что необходимо столичной твердыне, которая в будущем должна стать оплотом нового могущественного Рода и Клана. Поднебесный парил над стремительно растущим у подножия городом, стекая к опрятным улицам и широким проспектам шлейфом парков и садов, тенистых террас и прихотливо изогнутых лестниц. Среди синей, зеленой, иногда даже золотисто-рыжей и алой листвы белели стены вспомогательных зданий, сновал туда-сюда разношерстный персонал – от даэйров и кхаэлей с принадлежавшей одному[1] из хозяев Домена Хэйвы до людей с недавно присягнувших на верность планет и юного народа маат’ри, выращенного специально для Имларис. Серебристые флаеры, похожие на вертких рыбок, по одному и стайками курсировали между городом и дворцом.

Леди стояла у окна своего рабочего кабинета, глядя на город сквозь голубоватое мерцание поля, приглушающего солнечный свет. Мельтешение жизни внизу не отвлекало скорее позволяло сосредоточиться. Мысли крутились вокруг одного и того же лица.

Где-то там он неторопливо шел пешком по ночному тракту, никуда не спеша, но неотвратимо нагоняя тех, кто все же сдал его, не вняв предупреждениям. Собирался убивать с безмятежным лицом.

Она порой сама не понимала, что же в нем так притягивает, заставляет желать получить. Друзья предупреждали – вампиры существа проблемные, как крупные хищники, которым нужна жесткая дрессура, прежде чем они признают хозяйскую руку. Цинично по отношению к разумному? Да. Но в среде вампиров с их вечными иерархическими играми кланов это абсолютная норма. И, невзирая на то, что Каин – одиночка, он будет искать свою стаю, причем не затем, чтобы подчиниться – не тот характер. Чтобы возглавить ее.

А что делать ей, чтобы заполучить верность этого зверя? Нет, не подчинение. Нужно быть честной с собой, подчиняться ей он не станет, силенок не хватит держать поводок. Хотя сейчас, пребывая в паузе жизней, попробовать можно – он не сможет ни напугать, ни причинить вреда наполовину бесплотному созданию. Хотя нет, про напугать – это перебор самоуверенности. Шуганет и еще как, особенно ночью, во сне, когда контроля почти нет, м душа мечется, живя голыми инстинктами. А страх обычно провоцирует хищников, будит их азарт и желание нападать. Каин же хочет охотиться, даже если сам этого до конца еще не сознает. Выслеживать дичь для него так же естественно, как не дышать.

«Что ж делать мне с тобой…»

Вампир шел по дороге и улыбался уголками бледных губ, держа в руке обнаженный меч. Шел по запаху, по ментальному следу главной жертвы. Естественно, он не стал и дальше играть в благородство и отследил ее действия, единожды зацепившись за мозг. А теперь шел выполнять обещание.

Он манил своей ало-серебряной аурой. Чистым и холодным привычным запахом Смерти, без которой, следовало признаться себе и в этом, в жизни словно чего-то не хватало. Он был для нее дозой наркотика. Даже звук имени, отсылавшего в седую древность и мифологию мира, в котором родилась эта история, намертво прикипел к багрянцу и серебру. И смутно маячило предчувствие, что где-то впереди, в черной неизвестности отдаленного будущего, в иной жизни тень вампира должна стоять за плечом. Верным спутником, готовым шагнуть куда угодно ради ее целей. Тем, кто всегда способен понять. Тем, кто может защитить вдали от семьи и одновременно быть ниточкой связи с близкими. Тем, кто принимал бы без прикрас и масок. Тем, кто без лишних угрызений совести убил бы для нее, если это нужно. А если нужно – мог бы и доказать неправоту. По крайней мере, попытаться.

А Клан? Стая?

Стая, готовая на что угодно ради леди своего вожака. Не один десяток безгранично преданных бойцов, закаленных Смертью, выращенных по всем правилам, гибких и способных к трансформации под разные условия… Звучит заманчиво. Но чтобы получить их, придется убедить не только Каина, но и его будущих птенцов.

Которые пока еще глубоко мертвы.

Магичка ждала его одна на старом месте у прогорающего костра. Холодный взгляд голубых глаз встретила спокойно.

– Ну что? Сразу убить или попрыгаем?

– Ты чудовище…

– Чудовище здесь не я, а ты. Я предупреждал – не делай меня врагом.

– Ты не смеешь ставить мне условия.

– Почему бы и нет? Я охотник, вы – добыча, вы сами на это подписались, давая клятвы или что у вас там принято. Не я убиваю без разбору – ты.

– Демагогия! Все вы горазды заговаривать зубы, а потом заживо сдираете кожу с детей!

– Лично я просто питаюсь, без лишних игр с едой.

– Давно ли ты был человеком, чтобы считать нас едой?!

Он взирал на нее с высоты немаленького роста все с тем же холодным спокойствием и легким любопытством во взгляде. Без ненависти. Ее же глаза зло сверкали. Теперь, точно зная, что обречена, она не боялась и не считала нужным сдерживаться.

– Я поиграл с тобой в человечность, я дал тебе выбор. Ты его сделала. Подставив при этом весь отряд. Что не так?

У нее на скулах заиграли желваки. И ведь верно – подставила. И то, что сейчас она их отослала, не имеет абсолютно никакого значения и смысла – найдет. И сожрет.

– Так кто из нас чудовище?

Он не стал дальше вести ненужные разговоры. Мгновенным рывком сместился ей за спину и точным ударом сломал хребет. Подхватил враз обмякшее, неспособное шевелиться тело и надолго склонился над ним, впитывая жизнь и насыщенную кислородом и энергией кровь.

Намирэ наблюдала с интересом, внимательно отслеживая каждое действие подопечного. Как двигается, как говорит, как убивает, кого и почему. Какие эмоции испытывает, о чем думает. Все это важно, все составляет картину развития личности. А серебряный, хоть об этом никто из местных и не догадывался, вовсе не был порождением канона истории, как таковым. Да, он вобрал в себя изначальный образ, да, он последует по заложенным эгрегором вехам, но создавался он иначе, не так, как можно было бы предположить, изучая историю. В момент, когда Мортаниус взял в руки атам, его волю направляла Создатель. И знаки, выводимые им по наитию, и сам ритуал не были свойственны этому миру – о подобных практиках ей рассказывал один из свекров, и она постаралась воспользоваться полученными обрывками знаний сполна – чтобы вышедшее из-под атама существо получилось лучше, чище, сильнее оригинала. О да, Воплощенная реальность почти тут же наложила на творение свой отпечаток. Но он будет иметь возможность преодолеть это, перешагнуть, стряхнуть с себя и расти дальше, становясь кем-то большим, нежели обычный вампир не самого сильного подвида.

Немного смущала его заторможенность, холодность, приглушенные эмоции. Канонический образ предполагал ярость, вспыльчивость, импульсивность, но Каин внезапно излишней гневливостью не отличался и вообще, предпочитал пребывать в покое, даже убивая. Это можно было списать на отмирание гормональной сферы, но сей факт все равно настораживал. Таясь подо льдом, его алый гнев мог со временем стать еще разрушительнее.

Распущенных магичкой в разные стороны членов отряда – бессмысленная попытка «защитить» их от гнева вампира – он находил быстро и уничтожал безжалостно, но коротко, одним ударом. Это было еще одно существенное отличие: никакой показухи и лишнего позерства во время убийств, никакого содранного с костей мяса, вывернутых кишок, оторванных конечностей и прочих радостей. С трупов он прихватывал с собой только деньги, если те имелись – в качестве расходов на содержание лошади, оставшейся ждать возле пещеры и потушенного костра.

«Мой Серебряный…»

Она все же нервничала. Ей никто не мешал взращивать свое сокровище, наоборот, проявляли живейший и даже пристальный интерес, но все же, их сомнения ощущались живо и ясно. Она лишь могла надеяться, что ее усилия не пропадут впустую и ждать, иногда аккуратно касаясь полотна событий – такого неверного, неплотного, зыбкого, как туманная дымка утром ранней осени.

Он снова тронулся в путь, не торопя своего коня и с любопытством вглядываясь в мир вокруг – обычный, каких плодятся миллионы, если у создателей недостаточно фантазии на что-то уникальное. Обычный. Но Каин смотрел на него глазами недавно пробудившегося дитя ночи и открывал для себя новые оттенки и грани. Острота ощущений до сих пор казалась ему невероятной, краски яркими, запахи и звуки резкими, ветер живым, а мысли зверья и людей внятными, как открытая книга.

Перед Каином лежал дикий край изъеденных пещерами меловых скал, перелесков и редких ферм, живущих от и до собственным трудом, чьи хозяева одинаково встречали и дикого зверя, и одинокого путника, будь то вампир или человек. И Каину пришлось научиться выглядеть живым, набираясь энергии от пищи, разогревая тело, пряча клыки, когти, уши и возвращая лицу краски, чтобы иногда заглядывать к людям, давая роздых коню. Он назывался наемником, охотником на нечисть и, оправдывая это именование, не отказывался разобраться с волколаком, стригой или бродячими костями. Пришлось заново научиться есть человеческую пищу, чтобы не вызывать подозрений, когда хозяева бывали настолько благодарны, чтобы пригласить на ужин. Это оказалось несложно, если не пытаться впихивать в себя вареную капусту или бобы. Разве что жареное мясо казалось не таким вкусным, как сырое и почти не давало сытости, а настойки или брага не брали вовсе, растворяясь еще до того, как долетят до желудка. Но он притворялся и успешно развязывал языки хозяевам, вызнавая сплетни. Говорили то о видах на урожай, то о разгулявшейся нечисти, то о ценах на муку у соседа-мельника, который – непременно! – тоже с нечистью якшается, а как же. Очень редко о вампирах, еще реже о туманной и непонятной для местных войне с Вильгельмом Немезисом.

Пришлось избегать тех дорог, которыми он ехал из Курхагена, чтобы не быть случайно узнанным до поры. А между тем, в свои права вступала осень, и холодные злые ветра срывали листву с деревьев. Каина не тревожил холод, коня особо тоже. Разве что пищи – крупного зверья и лихих людей – стало меньше, но и кровь требовалась реже.

В один ветренный пасмурный день он выехал к Озеру Слез.

***

Тяжелые свинцовые тучи ползли по небу, накатываясь валами друг на друга. Неспокойные серые воды протянулись от горизонта до горизонта, кутаясь в непроницаемый туман. Я стоял на утесе, поглаживал коня по морде и вглядывался в это марево, издевательски дрожащее и корчащее мне рожи. Даже мои глаза не могли ничего различить за белой пеленой. А туман нашептывал о чем-то, в шорохах и плеске воды порой слышались неявные слова. Я не мог их разобрать, как ни старался. Разум понимал, что все это – вероятно, простой обман слуха и зрения, причуды погоды, но что-то все же заставляло всматриваться в непроницаемый покров. Чудилось, будто кто-то шепчет, зовет, плачет, причитая на разные голоса.

Умершие? Возможно…

Кто назвал это место Озером Слез? Чья скорбь погрузила стылые воды в вечный туман? Кто или что прячется там, за ветрами, за лентами хмари, пугая людей, заставляя их бежать прочь из этих мест, считать проклятыми обрывистые берега? На много дней пути вокруг я не слышал отголосков человеческой крови и сознаний. Даже воры и убийцы не искали здесь убежища от правосудия лордов.

А я что тут забыл? Стою, смотрю на вросший в землю покосившийся обелиск, покрытый полустертыми барельефами, выбоинами и трещинами. Едва можно различить остатки красок и само изображение – не то большая птица, не то человек с крыльями, раскинувший руки в благословляющем жесте. Перья когда-то были черными, кожа – не то серой, не то синей, на венце остались крупицы позолоты, а из слепых глаз катились алые слезы, и впрямь, кажется, нарисованные кровью, настолько старой, что я не был уверен, а не краска ли это. По обветренным камняи стекали полустертые письмена, стыдливо убегая и прячась в пожухлую траву. Не прочесть… Да и кровь настолько выветрилась, что не отдаст мне ни капли знания.

Особенность эту я заметил совсем недавно, перегрызя горло лесному мародеру. Вмест с кровью ко мне хлынула его память – пока тело насыщалось горячим потоком жизни, в мозгу проносились сумбурные рваные образы-воспоминания, которые никак не могли быть моими. Жена, детки-спиногрызы, жизнь от урожая до урожая, от подати до подати, барон-смутьян, вечно грызущийся с соседом за пограничную межу, особо кровавая стычка, волколаки, неурожайный год, тракт, награда за голову… Все, как всегда.

В первый раз я с трудом отделался от этих видений и надолго перешел на оленину. Потом научился пропускать их мимо сознания или наоборот, вглядываться внимательнее, если попадалось нечто интересное. Но это cочащееся почти осязаемой, овеществленной скорбью изображение было настолько древним, что все следы выветрились, все, что несла в себе чья-то кровь, давным-давно развеялось.