Текст книги "Кровь и Серебро (СИ)"

Автор книги: Александра Плотникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Может, на обелиске изображен Древний? Я понятия не имел, как они выглядели. Я вообще ничего о них не знал, кроме смутных преданий о якобы зверствах Яноса Одрона, убитого в итоге рыцарями-инквизиторами Ордена Сэрафан. В зверства, памятуя о том, что вбивалось в голову покойной магичке-адептке, не слишком верилось. Ну или бедолагу довели до такой степени отчаяния, что он озверел, не видя другого выхода.

Легенды называли Яноса первородным вампиром. Так это или нет – оставалось только гадать, потому что пересказывали эти предания гораздые приврать менестрели, и от раза к разу описания и подробности менялись. Но все они сходились в одном – Янос Одрон жил уединенно, запершись в башне где-то в окрестностях города Уштенхайма на востоке и избегая даже собственных учеников, из которых впоследствии выжил только один. Под бренчанье струн и зловещие подвывания заезжие бездельники, среди которых я встречал мало действительно талантливых певцов, пересказывали истории о том, как крылатое чудовище налетало по ночам на спящий город, насиловало невест, воровало детей и собак (псы-то ему зачем?), как храбрые горожане пытались отбиться от нарушителя спокойствия, как собирали отряды и шли к башне в надежде взять ее штурмом, как у них ничего не вышло, ибо страшно темное колдовство! На этом месте фантазия у рассказчиков обычно заканчивалась, но зато оголтелую толпу с факелами и дрекольем представить можно было живо. Я бы на месте задерганного подобными визитами отшельника – ведь неспроста же он ушел от мира, право слово! – тоже не выдержал. И к тому моменту, как возле моего порога топтались бы рыцари, уже открутил пару самых рьяных голов.

Об эпической битве с порождением Тьмы – вшестером против одного, какая доблесть! – тоже рассказывали много историй, красочно живописуя то, что я назвал бы безобразной дракой и избиением безоружного, но никак не «поединком чести». Даже имена героев сохранились в людской памяти. И особо тщательно воспевалось имя того, кто своей рукой вырвал бьющееся, ещё живое сердце из груди последнего Древнего. Имя Разиеля Тренно, Лучезарного Принца. Всем хорош молодой лорд, командир особого отряда воинов Ордена: и красив, и умён, и поражений не знал… Я не сомневался только в том, что он был тщеславен, самовлюблен и высокомерен. Если верить описаниям, разумеется. Как правило те, кто носит раззолоченные доспехи, редко видят дальше собственного носа.

Наверное, я бы с удовольствием сожрал его сейчас. Кстати, о еде…

– Серги, нам пора выбираться отсюда, не то я съем тебя, как единственное крупное животное в округе.

Конь фыркнул мне в ладонь, словно соглашаясь с тем, что едой он становиться не хочет, и мы двинулись в путь на запах крови – с каждым днём я все острее мог улавливать ее отголоски, слышать все дальше.

Слышал я и Намирэ. Знал, что она наблюдает, не проявляя себя, наблюдает постоянно. И откуда у нее столько времени… Впрочем, что я знаю о создателях реальностей?

«Кто же ты, моя странная сумрачная леди, и чего ты хочешь от меня?»

***

Двенадцать лет назад, Курхаген.

Замок графа Крейдемаара

– Каин, там уже все собрались! Ты идешь или нет?

Сестра влетела, как всегда, без стука, нарушаял все правила пребывания на мужской половине. Рукава ее изумрудного котарди[2] из тонкой шерсти разметались крыльями, из тщательно собранной и покрытой вуалью прически выбился локон. И тяжелый пояс из старого темного золота, украшенный камнями, оттенявшими цвет ее сине-зеленых глаз, невероятно шел ей.

– Эрика, а если б я был не одет? – черноволосый красавец двадцати восьми лет от роду поморщился, с неудовольствием оглядывая собственный парадный кафтан, плохо гнущийся от золота, надеваемый редко и хранимый годами. Воину и охотнику привычнее были простая шерсть и кожа, а никак не многослойный душный наряд, в котором можно было лишь плавно шествовать или сидеть, почти не шевелясь и словно проглотив доску. Мешало все, от жесткого, натирающего горло воротника до веса косиюма. Доспехи, бывшие куда как тяжелее, и те казались намного удобнее.

– Ой, как будто я тебя не видала, братец!

– Мы уже не дети, Эри. И у тебя помолвка сегодня.

– Без тебя знаю! – огрызнулась сестра. Она терпеть не могла любые, даже несуществующие намеки на «перестарка» – двадцать лет, а жениха подходящего все не находилось. – От отца и тебе достанется за то, что опаздываешь к своей Маджери.

– Да в гробу я ее видал…

Один-один. Но отец действительно будет орать. Может и прилюдно, а это унизительно, когда ты уже не подросток. Он вздохнул, надел пояс с мечом, позволил сестре взять себя под руку, и они вышли из полутемных покоев

В освещенных редкими факелами коридорах гулял ветер, становившийся совсем невыносимым зимой, когда протапливать каменную тушу замка становилось ещё сложнее, чем летом, которое чаще бывало просто не таким холодным, как зима, нежели теплым. В этих краях дамы предпочитали не щеголять открытыми плечами, а мода уступала практичности. Потому поверх сорочки и обычного нижнего платья сестры было одето верхнее, а под подолом скрывалась удобная теплая обувь и чулки, а сам Каин благодарил небо, что отец не был ярым приверженцем южной моды и не отказывался от мехов и козьего пуха. Теплый плащ и удобные широкие штаны спасали.

Войти в главный зал они успели в последнюю минуту, когда Лейф де Крейдемаар уже собирался гневно поинтересоваться, куда подевались его неблагодарные отпрыски.

– Прошу прощения, отец, матушка, – подведя сестру к помосту, на котором возвышался хозяйский стол, Каин поклонился и опустил глаза в пол. Лучше любоваться носками собственных сапог и лапами разлегшихся под столом псов, чем выказать нежелательное раздражение. – Нужно было проверить оружие и все ли в порядке с охраной.

Лейф смерил сына уничтожающим взглядом и кивком указал на место по правую руку от себя. Дородный бородатый мужчина, он был раза в полтора шире и выше наследника. От него пахло пивом и мясом.

Усадив сестру и сев сам, Каин насколько мог лучезарно улыбнулся почетным гостям: барону Орису Фальку с дочерью Маджери и графу Вассербундскому Эйнсу Штенье, приехавшему со старшим сыном Робером.

В этот речь должна была зайти не только о помолвке Эрики де Крейдемаар. И молодого графа Крейдемаара это более чем смущало. Маджери Фальк была не только некрасива, но холодна и суха. И даже не скрывала своего нежелания вступать в устроенный родителями брак с сыном сюзерена. Каин, поначалу честно пытавшийся сойтись с девушкой, составить ей приятное общество, натыкался на учтивое отчуждение, вымораживавшее любое желание видеть ее, не то, что делить с ней постель. И теперь мечтал только о том, как, зачав положенного наследника, станет видеться с пока ещё будущей женой пореже. Желательно, только на людях.

Нет, дело было вовсе не в том, что он тайно любил какую-нибудь служаночку и мечтал на ней жениться вопреки обычаям – нет. Флирт с простолюдинками и обязанности перед родом он прекрасно мог разграничить для себя. Но пытаться уговорить женщину, которая тебя не хочет вообще никак и считает не мужчиной, а столбом, отдавая предпочтения зверям и растениям… Увольте. Каин считал, что девушку на самом деле стоило бы отправить туда, кула она хочет.

На пир в честь помолвки графских детей съехались все вассалы края, бароны и виконты с семействами или женами. Главный зал замка ярко освещали многочисленные факелы, люди шумели за накрытыми столами, ломившимися от яств, кидали кости ждавшим под скатертями собакам, прямо на устланный свежей соломой пол. В стороне на отдельном помосте расположились музыканты с лютнями, флейтами и маленькой арфой. Ради такого случая позволено было заглянуть в замок и заезжему менестрелю, явившемуся в Курхаген накануне. Для горожан устроили свой праздник на городской площади, с угощениями, танцами и уличными актерами.

Лейф не поскупился на расходы. Детей он по-своему любил и желал устроить их будущее наилучшим образом. Считал большой удачей, что все же удалось сговориться о свадьбе дочери с богатым соседом. И, разумеется, он видел нежелание сына связываться с упрямой дочкой вассала, умудрявшейся остужать даже самое пылкое чувство. Девица упорно отказывалась выходить замуж вообще за кого бы то ни было и заявляла отцу, что и вовсе хочет уйти к друидам. Доведенный такими речами до белого каления барон Фальк вспылил и пригрозил ей скорейшим замужеством за первым встречным. А тут как раз и сюзерен сыну невесту подыскивал… В двадцать восемь пора уже не одного наследника иметь и быть опорой роду и краю, наконец, в не отговариваться военными нуждами!

– Заделай ей ребенка, а потом можешь сколько угодно тискать служанок, если уд прижмет, – так заявлял он сыну. – Бастардов иметь, в конце концов, тоже полезно, бабу с ребенком от лорда любой с радостью в жены возьмёт, ещё и тебя благодарить будет – вдруг ты отпрыска к себе приблизишь. Так что, не кобенься, бери в жены Маджери, она девка умная, даже грамоте обучена.

Это считалось редкостью. Чтобы родитель озаботился образованием девочки… В самом деле, зачем? Женщине достанет и умения вести хозяйство, так думали многие. Но умные понимали, что без чтения, письма и счета хорошей хозяйке не обойтись. Барон Фальк дураком не был и позвал в учителя местного друида – о чем потом пожалел. У Мадж открылся дар, и учитель настаивал на том, чтобы его развить. «Сбил девчонку с панталыку!» – возмущался отец.

Каин пиров не жаловал. Духота, толчея, пивной и бражный дух, перемешанный с притираниями и и стойким запахом жареного мяса, зверьё, которому место на псарне… Отец обожал собак и всюду таскал с собой любимцев-волкодавов. Они жарко дышали под столом, вывесив слюнявые языки и ждали подачек.

Гости ели, пили, громко смеялись скабрезным шуткам, хвастались кто чем и с любопытством поглядывали на хозяев – когда? И вот первый голод утолен, выпитое плещется в животах, еще не успев ударить в головы, а граф поднимается со своего кресла, вполне похожего на трон, и отирает пышные усы, бросив короткий жест музыкантам. Тк умолкают, и постепенно стихает шушуканье. Слуги, тихо скользившие за спинами гостей, замирают почтительно прямо с блюдами и кубками в руках. Поднимается и хозяйка, леди Айнес.

Брат и сестра тихо вздыхают и опускают глаза, как приличествует случаю.

– Дражайшие гости! – громыхнул Лейф, прокашлявшись. – Мы несказанно рады видеть всех вас в сей благословенный день. Наш кров – ваш кров, и боги улыбаются, глядя на этот наконец-то наступивший праздник!

Собравшиеся одобрительно загудели. Каин удержал хмык. Он давно приметил в отдалении за крайним столом несколько фигур в белых рясах. И эти молчаливые пришельцы радостными отнюдь не казались. Каину очень хотелось бы знать, откуда эти типы просочились в замок и кто их пригласил, но расспрашивать отца сейчас никак не время.

– Особо рады мы родичам, – продолжал меж тем граф, – ибо нет ничего крепче и ценнее рода! Придет и уйдет богатство и власть, рухнут стены замков, род – останется, – он обвел глазами собравшихся, готовых грянуть здравицу. – Рад я сегодня назвать родичами Ориса Фалька, верного моего вассала и друга и графа Эйнса Штенье, рад принять в семью детей их!

Народ разразился приветственными криками, грохнули по столам кулаки. Матери улыбались, довольные отцы семейств весело оскалились друг другу. Лейф сошел с помоста, и в медвежьих объятиях затрещали кости сватьев.

– Подойдите, дети мои!

Каин со вздохом поднялся, понимая, что сейчас предстоит окончательное закрепление помолвки. Сестра встала следом, и по ее лицу решительно ничего нельзя было понять. Она улыбнулась Роберу, юнцу пятнадцати лет с лицом, покрытым возрастной сыпью – зато одет его графская светлость был по последней моде, щеголяя плотно облегающими шоссами[3] и расшитым золотом гульфиком, надетым поверх кафтана. Самое оно в северных широтах… Эрика приблизилась к отцу, замерла в поклоне, кинув мимолётный взгляд на брата. Тот с такой же улыбкой смотрел на свою суженую, холодно м отстраненно опускавшую ресницы. И когда отцы соединяли их руки, пожалуй, только Робер лучился искренним счастьем, успев влюбиться в свою невесту. Мальчишка…

Потом начались танцы, любезности на ушко в благопристойном кружении, вино и дозволение взять за руку. Гости уже изрядно захмелели, потребовали песен, и вот тут-то пришло раздолье менестрелю. Баллады сменялись разухабистыми фривольными песенками, от которых хихикал даже дамы. А под конец чей-то заикающийся от выпитого голос крикнул:

– О Братьях давай! О Лучезарном Принце!

Уж сколько раз слышали, а все равно просили.

Менестрель глотнул пива, тронул струны лютни, заставив их зловеще застонать, и заговорил слегка нараспев:

– Это случилось во времена, когда демоны еще бродили по земле. Еще сияли над Носготом отвага и доблесть рыцарей Ордена Сэрафан. И не было иной защиты у людей против тьмы и зла. И был среди прочих рыцарей герой, известный своими победами над коварным врагом, чей клинок не знал пощады. Светел был его взор, не ведало сердце сомнений, не дрожала рука, нанося смертельный удар коварному врагу. По всем краям гремело его имя – Разиель Тренно, Принц Лучезарный! Были с ним пять побратимов его, пять соратников, не менее славных – Думах Стир, мастер любого оружия, какое только существует в мире подзвездном. Турель Таннар, чья сила и храбрость равнялись тигриным, и не было равных ему в искусстве ведения войск. Зефон Иристин, красавец, любимец мужчин и женщин, что славен не только умом и оружием был, но и силой мужскою… – на этом месте зал не удержался от одобрительных смешков, а Каин фыркнул. – Мелкайя Фархад, искуснейший маг, сын воина с юга и северной девы. И пятый, Рахаб Даханни, чей голос нежнее свирели звучал на пирах, кто грезил искусством не менее жара сраженья… – менестрель постепенно входил во вкус, все больше вдохновляясь своим же рассказом. – И не было тем побратимам равных!

Чем кончится история, знали все. Но одобрительно слушали, предвкушая развязку.

– Многочисленны были подвиги Братьев по оружию, славны победы. Но та из них величайшей зовется, в которой Сердце Тьмы обретено было людьми и сокрыто, дабы более никогда род людской не тревожили демоны ночи!

И случилось то под славным городом Уштенхаймом зимою лютой, когда деревья трещали от мороза. Призвали люди рыцарей на помощь, дабы те избавили их от великого зла, жившего в башне и творившего черное, кровавое колдовство. Многие пытались до них, но все с позором бежали прочь, гонимые великим ужасом, что насылало на них Древнее Зло. Явились Братья к Магистру Ордена, испросили благословения на дело праведное. Не отказал им Старец, дал посох свой и напутствие чарам не поддаваться.

Долго добирались они. Не давало им Зло подойти к себе. То бурю нашлет такую, что вековые деревья с корнем выворачивает, то тварей лесных жутких, то мороки лукавые. Но одолели Братья все преграды, справились со всеми напастями и добрались до убежища Зла, где на вершине самой высокой башни таился демон поднебесный, не ждущий расправы. Страшны были стены той башни снаружи и изнутри, кровью запятнаны, и в чашах, и в фонтанах плескалась кровь, и даже бассейн для омовения полон был кровью невинных!

«Это ж сколько народу надо было укокошить для такой кровищи, да еще постоянно свежей… Вот же остолоп, врет и не краснеет!»

Струны захлебывались трагизмом.

– Вызвали Братья чудище на бой до смерти, на честный поединок! И скрестил Разиель свой светлый клинок с клинком кровавым, и сталь звенела о сталь, но нет чести у порождения Тьмы! Уловками хитрыми да магией скверной одерживал верх мерзкий Янос Одрон. И понял рыцарь – смерть его пришла! И воззвали тогда Братья к последней надежде своей, к посоху, Старцем данному!

Живописания сражения Каин даже не слушал, занятый ужином. Этих подробностей всегда было валом, и все до одной звучали полнейшим бредом. Благодарные слушатели под выпивку съедят, не подавятся. Ни одно слово не звучало правдой. И при этом все всегда заканчивалось одним и тем же.

– Пал на колени обессиленный сиянием посоха враг! И ударил Разиель ему прямо в грудь, и вырвал нечестивое Сердце Тьмы. Трепетало оно в руке, все еще живое, источая черную кровь. И не решились рыцари раздавить его или скормить псам – отвезли в Цитадель, дабы преподнести в дар своему главе. Забрали они и меч кровавый. Но настигло героев зло…

«Да, жизнь вообще несправедливая штука… Она, говорят, заканчивается».

– Демон явился в сердце Ордена, дух мести с ликом чернее ночи… Каждого из героев находил он, каждый находил свою гибель в его взгляде, каждый падал от меча кровавого. И был последним Разиель. И бились они день и ночь, не зная усталости, и никто не смел вмешаться в тот бой, ибо грохотали молнии, и сам мир сотрясался в схватке Света и Тьмы! Но пал воин, ибо был всего лишь человеком, и силы его закончились. И исчез демон, как не было – проклятье Меча и Сердца забрало тех, кто спас людей от зла и уснуло навеки.

«…Ты еще загни про скорбь по героям!»

– С величайшими почестями погребли их в часовне под Цитаделью, и по сей день чтят люди память тех, кто одолел великую Тьму!

Менестрель умолк и надолго присосался к кружке с пивом. Народ за столами одобрительно шумел, кидал ему мелкие монетки, требовал еще… Дело было далеко за полночь, уж и первые петухи орали. Каин покинул пир, отговорившись многими делами с утра. Тянуть со свадьбой никто не собирался, подготовки много.

Но кто ж тогда знал, что через две недели нападение стаи волколаков прервет эти планы и сделает Каина единственным графом де Крейдемаар?..

[1] Отсылка к романам «Канон Смерти» и «Канон Равновесия»

[2]Котарди (cotardie, cotehardie) – узкая, облегающая фигуру верхняя одежда, распространённая в средневековой Европе XIV – начале XV веков. Женское котарди было узким до середины бёдер, расширялось книзу. В юбке часто были разрезы, служившие карманами.

[3] Шоссы – средневековый аналог мужских штанов, состоявший из двух отдельных частей, позднее стали сшиваться между собой.

Глава 10 Ночная кровь

Мой путь лежал все дальше на север. Я проезжал небольшие городки и деревни, замки местных лордов и фермы. Нигде мне не встречались знамена с королевским золотым львом, и я даже задумывался, а есть ли еще тот король. Каждый был сам за себя, каждый выживал как мог – и я в том числе.

Я прислушивался в надежде найти сородичей, но тщетно, в этих краях иных вампиров кроме меня не было. Ну или они прятались слишком хорошо. А вот охотничьи отряды, без «работы» превратившиеся в простых мародеров и отморозков, попадались частенько. Я охотился на них почти безнаказанно, оказывая немалую услугу торговцам и путникам. Сворачивал по дороге к некрополям и прочим руинам в поисках чего-то поинтереснее старых костей, но увы – ни артефактов, ни книг, куда больше интересовавших меня, не попадалось. Я все так же довольствовался короткими наймами, разбавлявшими скуку дороги, и откуда-то знал, что мне некуда спешить, что дома меня никто не ждет и не будет ждать – просто некому. Переживать, убиваться? Какой в этом смысл? К чему сожалеть о старой жизни, которая точно так же, как и отцова, закончилась бы в пасти волколака лет через десять. Впереди ждало что-то заманчиво-новое, и я был этому рад.

– Расскажи, что там, за пределами мира? – спросил я как-то в пустоту, подъезжая к городку под названием Нактольм. Я предполагал заглянуть туда за провиантом для коня и быстро покинуть это место.

– Другие миры, – тут же отозвалась Намирэ. – Их множество, и они разные. Какие-то похожи на твой, какие-то нет, а какие-то вообще ни на что не похожи.

– И везде люди?

– Далеко нет. Хотя. старшие говорят, что за последние пару миллиардов лет их действительно стало слишком много. Быстро размножаются и расселяются, а иные демиурги вовсе не знают никаких других разумных видов, потому что сами остаются людьми.

– Разве это не скучно?

– Пожалуй, да. Порой сама природа куда более затейлива, чем некоторые создатели.

– А ты?

– А я стажёр. Ученица своих старших, и этот мир как нельзя лучше подходит для практики.

За ее простыми, вроде бы, словами крылись туманные и непонятные подробности жизни демиургов. Интересно, что сказали бы маги, узнай они, что в них… играют, на них тренируются и оттачивают неведомые навыки? Или, что я собираюсь присоединиться к этой игре, как только узнаю достаточно о ее правилах?

Мортаниус был бы счастлив, я полагаю.

– Сказать начистоту, твой мир не уникален и даже беден – тем, кто рассказывал историю, неинтересны были его условия, его животные и растения. Им нужна была декорация, как в дешёвом бродячем театре, где плохо загримированные актеры не могут справиться без суфлера в кое-как написанной пьесе… Но мир живой тем и отличается – рано или поздно он потребует заполнения дыр.

– Для этого ты и нужна?

– Да. Я не слежу за каждым чихом каждого крестьянина, но моя воля придает миру плотность и прочность. Хотя, его ткань всё ещё пестрит проваламм.

Мне казалось, зыбкая тень неторопливо плывет рядом с лошадью, сцепив пальцы на животе. Солнце садилось в туман, вокруг лежал край мелких речек, проток и озер – еще не болото, но воды слишком много. Порыжевшая, словно покрывшаяся ржавчиной трава на пригорках, облетевшие деревья и кусты, голые поля; урожай уже снят. То и дело осеннюю тишь разбивают протяжные крики перелетных птиц да вой волков, готовых сбиваться в стаи. В деревнях – пора свадеб.

– Покажи их? Другие миры, – попросил я.

И в мой разум тотчас полились образы. Яркие, запоминающиеся, отравляющие душу тоской по несбыточному. Невероятные города из стекла и стали со множеством «людей» и «машин» на улицах, полных света и настолько широких, что разойтись на них могла бы, наверное, целая сотня. Бескрайняя зелень равнин и лесов, полных чуждой, странное, но такой сильной жизни. Древние твердыни размером с целый носготский удел, дворцовые залы, равных которым, я был уверен, не знали здесь, в нашей дыре. Я видел черную пустоту с тысячами ярких колючих звезд и зелено-голубой шар в белых пятнах облаков – мой мир. Я осознал безграничность пустоты и крохотность шара в сравнении с этим и с бесчисленным множеством иных шаров – планет. Где-то внутри поднималась тоскливая злость, подстегнутая пониманием, что все это – там, за пределами скудного «здесь и сейчас», в котором я заперт до тех пор, пока не отыграет чужая блажь. Океан возможностей и тысячи тысяч путей закрыты для меня.

– Но у тебя есть бессмертие и сотни возможностей сделать так, чтобы этот мир тоже развился, – прозвучал вкрадчивый голос. – Если ты этого захочешь. – Тень коротко взглянула на меня, сверкнув зеленью глаз. Почудилось, или губы ее тронула едва заметная улыбка?

Хочу ли я. Не знаю… Тогда – не знал. Носгот начинал казаться клеткой.

А она продолжала:

– Мир гораздо больше, чем один гористый материк. За океаном есть и другие земли, и никто не знает, что они таят. Даже я. Надо лишь захотеть увидеть.

Выбраться Наверх самому? Что ж. Вероятно, стоит попробовать, раз уж у меня есть на это время. Если бы его не было, Намирэ дала бы знать. Но для начала все же придется отыгрывать свою роль, как бы ни хотелось обратного…

Запах крови и рыбы усиливался. Нактольм близко.

Это оказалась крупная многолюдная деревня, оседлавшая пару мелких озер и проток и промышлявшая рыбой, заготовкой камыша и местных раков, плодившихся в неимоверном количестве. Чтобы не искушать себя аппетитными людьми и не устраивать лишнего шума я, перед тем, как пересечь старый деревянный мост, вынужденно поохотился. Пировать буду среди других. А впрочем… посмотрим.

Наблюдая за суетой местного люда, я понимал: эти к звездам не захотят. Им лишь бы живность в речках не переводилась да брага в местной харчевне, а местный лорд, граф Стейнченкроу подати в три шкуры не драл.

Охранные знаки на меня не отозвались, выветрились, наверное. Я без опаски заглянул к тутошнему кормильцу приезжих, для вида посидел над кружкой пива – недурного, кстати! – послушал сплетни и уже собрался было уйти своей дорогой, расплатившись за зерно для коня, как хозяин меня остановил.

– Не ходили бы вы северной дорогой, добрый господин, – его предостерегающий и одновременно заискивающий шепот заставил меня насторожиться.

– А что не так с северной дорогой?

Хозяин впился в меня маленькими серыми глазками, заплывшими жиром, и доверительно прошептал:

– Там, говорят, народ пропадает. Нехорошей смертью люди мрут.

– И откуда же это известно? – я сделал вид, что меня не слишком интересуют подробности. И так понятно, к чему он клонит и за каким демоном заговорил об этом с чужаком. Свои разбираться не полезут, кишка тонка, а хрена с горы с наемничьей рожей подрядить – самое то.

– Так же ж племянник золовки моей сестры, которая в соседнем Штунфхамре живет, аккурат два года назад переехала, как в третий раз замуж вышла за тамошнего сапожника, вот он все своими глазами сам и видел! Они, значится, поехали к мельнику договариваться, ну там, сами знаете… Так вот, в пути по непогоде задержались и на ночь остановились возле Косухина холма. Тож не верили в россказни про то, что в распадке по ночам кто-то воет и вопит дурным голосом, а оно вона как обернулось… Напали на них ночью страхолюдины безглазые с рогами и утащили. Малому по голове так досталось, что его, видать, за мертвого приняли, трогать не стали. Ну, он очухался – а подвода в хлам, лошади мертвые валяются, по следам-то пошел, посмотреть, куда отца с матерью дели, а вернулся седой весь… Сказывал, пещеру нашел, а там такое!.. Там и руку старого Бэрда нашли, он месяц назад сгинул.

Трактирщик продолжал болтать о родне и что-то там о пропавших без вести, я слушал вполуха и раздумывал. Не столько о том, соваться в этот рассадник нечисти или нет, сколько о цене. Приучать людей к собственным бесплатным подвигам я не собирался, даже если эти подвиги сулят пищу или ценные знания. Ехать мне все равно в ту сторону, как ни крути, но почему бы не получить причитающуюся выгоду?

– Что, неужели вампиры? – подначил его я.

– Судьба сохрани, нет, что вы! Вампиры подобного даже с голодухи не творят! Там что-то пострашнее резвится… Не ходите, говорю вам!

– А если рискну?

Я позволил себе показать в улыбке кончики верхних клыков. Ненадолго, на долю мгновения, но этого хватило.

– Платить чем будешь?

Теперь задумался уже трактирщик. Он не испугался, не шарахнулся и не поднял панику, стоит отдать ему должное. Взгляд сделался взглядом торгаша, и это было даже удобно.

– Так вы беретесь?

Немногочисленные завсегдатаи навострили уши, стоило зайти речи об условиях. Разговоры за столами стихли, но народ продолжал усиленно делать вид что занят своими делами. Эк их припекло-то. Видать, смертей по округе и впрямь многовато…

– Риск есть, и я хочу быть уверен, что этот риск окажется мне хотя бы выгоден. Ты же понимаешь, – добавил я куда тише и только для ушей трактирщика, – мне все равно, кого сожрать и обедать я предпочту с комфортом.

Хозяин кивнул и ненадолго задумался, что-то подсчитывая в уме.

– Десять золотых марок, – наконец выдал он.

– Двадцать пять. – «Иначе кто-нибудь станет обедом».

– Двадцать.

Я улыбнулся шире и постучал когтем по прилавку. Народ, разумеется, моего оскала не видел.

– Двадцать две.

Мужик поморщился и вздохнул, но торговаться бросил, и тон его окончательно сделался деловитым.

– По рукам. Но оплата за доказательства.

– Да не вопрос, будет тебе башка, обыкаешься. Пригляди за лошадью.

– Когда ждать?

– Если через три дня не вернусь, продашь коня вашему лорду.

Похоже, такой залог его вполне устраивал, судя по довольно расплывшейся роже. Был бы я человеком, он наверняка счел бы меня простофилей – молодой рыцарский конь с полной упряжью стоит куда дороже двадцати двух марок. И если я там сдохну, предприимчивый трактирщик в накладе никак не останется.

Но я вернусь наверняка завтра к полудню.

***

Рой кружил над распадком и Косухиным холмом, шелестя сотнями кожистых крыльев и пронзительно крича. Писк был почти неслышим человеческому уху. Зато я видел, слышал и ощущал всю холмистую долину под собой. Сотни маленьких "я", в то же время познаваемых, как единое целое, ловили каждый подозрительный шорох и каждое движение. Я сам себе казался прозрачным# и ветер продувал меня насквозь. Забавное ощущение, надо заметить. Полет пянил и радовал скоростью, всевиденье… оно заставляло ещё больше наслаждаться происходящим. Каждая тварь в округе была мне известна. И притягивали мышиный взор в распадке под землёй густое кровавое облако и шлейф страданий. Наткнулся я и на ту самую подводу – один лошадиный костяк, обглоданные начисто, распоротый и развопошенные мешки с зерном, обломки дерева. Запах крови уже подвыветрился, земля истоптана грызунами и мелкими падальщиками. Остатки следов, как будто кого-то волокли за ноги, ещё сохранились.

Но я не спешил опрометчиво кидаться в бой. Ночь едва началась, времени в достатке. Я прислушивался и думал.

Спасать там, скорее всего, уже некого. Если и есть живые, то проще их убить – судя по отголоскам крепчающего безумия, в лучшем случае от людей останутся гадящие под себя овощи. В большей степени меня интересовали не пленники, а их мучители. Чувствовалось внизу под землей что-то огромное, агрессивное, живущее инстинктами и жаждой убийства. Три твари.

И я совершенно не представляю, что с ними делать. Разве что, спросить у некроманта, кто это может быть. Но чутье подсказывало, что Мортаниус, скорее всего, и сам не знает. Или если знает, то наврет. За него наврут, точнее. В любом случае, связываться с одержимым – себе дороже. Мне оставалось только одно: сунуться поближе.

И рой спустился к подножию холма, в распадок, вынюхивая лаз, протек между деревьями. По общему сознанию вдруг ударило странным нежеланием задерживаться в этом месте, стойким отвращением и мыслями о том, что вся затея абсолютно бесполезна и здесь ничего нет и быть не может. Но кровавое чутье утверждало обратное, и рой вился, все ближе подбираясь, туда, откуда буквально вопило отрицание. Рой влекла пища.

«Вот гады, – подумал я. – За мороками прячутся!»

Завеса слетела с коротким мерцанием, стоило первому десятку зверьков удариться в нее. Кровью и распотрошенными внутренностями разило уже наповал, слышались крмки# стоны, рычание. Я увидел укреплённый камнями вход в подземелье, явно вырытый довольно давно. Оттуда отчётливо тянуло опасностью.

Я собрался. В прямом смысле усилием воли собрал себя воедино недалеко от входа в катакомбы. Никак до конца не могу понять, почему получается этот фокус и почему разделение себя на множество не сносит мне мозги. Что, впрочем# не мешало и не мешает мне пользоваться этим приемом до сих пор. Обретение цельности и плотности изменило восприятие, сделав его не таким широким и всеобъемлющим. Я замер возле ствола старого дерева и прислушался – почуяли меня или нет? Если логика мне не изменяет, тот, кто накладывал отводящие заклятье, должен услышать, что его затронул кто-то чужой. Драться там внутри мне не улыбалось вовсе – на чужой территории, напичканной хрен его знает какими ловушками… нет. Я надеялся, что кто-нибудь оттуда всё-таки вылезет посмотреть на нарушителя границы. А я полюбуюсь на рукодельников.