Текст книги "Синекура (СИ)"
Автор книги: Александра Лимова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Глава 4
Утром подняли рано. Да и не подняли, я уснуть так и не смогла. Ночью была гроза и небо, затянутое темными, свинцовыми тучами, орошало грешную землю противной моросью. Торопливо умылась и, придав себе вид отчаянный и зашуганный, засеменила за конвоирами, терпеливо и молча ожидающих меня на пороге.
На улице было пасмурно. В салоне автомобиля еще пасмурней. Мне не нравилось то, как атмосфера напитывалась тяжелым ожиданием. Гена, в который раз кому-то набрал и отрицательно повел головой на вопросительный взгляд Димы. Его телефон зазвонил только раз, мы как раз сворачивали на улицу, где был мой дом.
– Десять секунд, – кратко бросил Гена и, завершив звонок, тихо произнес, – они только что подъехали.
Кто подъехал – очевидно. У дома пять внедорожников, но мало людей. Очень мало. Один всего.
Амбал начал парковаться рядом с первой машиной у ворот. Гена повернул голову в профиль, глядя в подголовник водительского сидения, очень серьезно и упреждающе произнес: «девочка, нормально себя веди, от сердца совет», и первым покинул салон.
Он умеет подбодрить.
Я вышла следом за Геной и, оставшись рядом с машиной, посмотрела на того, к кому направился интеллигент-террорист. Он стоял полубоком к нам, лицом к воротам, но как только дверь за амбалом захлопнулась, повернулся. Высокий, крепкого телосложения. Темные джинсы, строгая приталенная рубашка цвета берлинской лазури. Чистая обувь.
И вот то, как они к нему подходили, немного напрягало. Да не немного. Шли вроде бы уверенно, но так, как подходят к очень серьезному начальству стажеры. А они ведь далеко не стажеры…
Мне стало не по себе, а вчерашняя ирония по поводу того, как должен выглядеть обладатель имени Адриан внезапно показалась неуместной и глуповатой.
Потому что у этого человека была совершенно непонятная, очень странная внешность. Темно-русые волосы подстрижены под единицу. Высокий лоб и высокие выступающие скулы, прямая линия носа, четко выраженная форма и контур неполных, но и не тонких губ, выделяющийся подбородок, не квадратный и жесткий, а такой, по принципу разумной достаточности. Глаза скрыты очками.
Черты лица вроде бы правильные, европейские, даже привлекательные, но одновременно какие-то… излишне резкие. Не точенные, нет. Резкие. Отталкивающие. Это был тот самый случай, когда от красоты до уродства один шаг и совершенно непонятно сделан ли он, завораживающе и одновременно отпугивающе. Неопсиходелика.
Если бы он снял очки… и одновременно не знала, точно ли хотела увидеть в какую сторону перевес.
Его камрады остановились перед ним, поздоровались. Кивнул. Краткий малопонятный жест и из машин стали выходить люди. Много. Человек десять. Одеты цивильно, все мужчины, мало молодых, и… их глаза. Самое поганое – их взгляды. Ни одного тупого. Это даже не охрана. Бля-я-ядь.
Вошли в дом. Тишина. Полная, абсолютная тишина. Никто не переговаривался, ни одного звука. Только шелест мягких, неторопливых, уверенных шагов. Сердце ускорило такт, разгоняя по сузившимся сосудам кровь, в которой пел страх и осознание, что такие визиты добрым прощанием не заканчиваются. Люди с такими визитами. Добром свои встречи они не заканчивают. Гена позвал Кострова, но ответа не получил.
Снова краткий жест рукой от человека, остановившегося посреди холла, и люди тотчас разбрелись по дому. Он вообще разговаривать умеет?..
А ему этого не нужно.
Исподлобья, с медленно, но верно учащающимся дыханием я смотрела на то, что происходило. И четко осознавала, как я попала. Дуру смысла изображать больше не было. Совсем никакого. Этому здесь никто не поверит. Подтверждение – их взгляды. Беспрестанно скользящие сразу по всему, по всем и везде. В глазах мгновенный анализ со скоростью света. Каждой детали.
Они… как звери. Как выдрессированные послушные псы, которым в подкорку вбито значение каждого жеста, и для чего он нужен, какое действие необходимо делать при нем. Выполняя приказ обыскать первый этаж, постоянно держали Адриана в поле зрения, хотя на него не смотрели. Но он был постоянно в поле их зрения. Чтобы узреть вовремя следующий приказ. Тотчас. Так охранные псы себя ведут. Вроде бы совсем сами по себе, но хозяин постоянно в приоритете внимания, даже когда, казалось бы, они и вовсе спиной к тебе. Инстинкты. Они чувствовались проводами с напряжением гораздо, гора-а-аздо выше чем в двести двадцать, и сосредотачивались в нем. Только подумай тронуть, сдохнешь так и не дойдя. Они с ним. Они отслеживают все и реагируют молниеносно. Для того он и в поле их зрения в постоянном режиме.
Нутро тихо, очень осторожно, будто его могли услышать, шептало, что это совсем не подобострастие людей, приехавших с ним. Это его бонусные руки, всевидящие глаза, дополнительные мозговые ресурсы. И он ими управляет полностью, без остатка, без права на возражение и собственное мнение, потому что основной механизм регулирования действий и ментальный активности – он.
Свидетельства этого давили.
Душили пониманием, что игры кончились. Даже те, что казались мне очень серьезными. Оказывается, я просто ничего не смыслила в них. Вжимаясь спиной в стену рядом с входной дверью и видя пугающую невербальную, инстинктивно осязаемую взаимосвязь стаи с хозяином и друг с другом, пока они рыскали по первому этажу, я понимала, что я и в жизни ничего не смыслю. Я ее не знаю. Глядя в ровную спину человека, застывшего посреди холла, я очень четко осознала, что ничего не знаю о жизни. Потому что вокруг было постоянно в движении свыше десятка людей, но искал только один. Множеством своих рук и глаз. В горле пересохло.
Остановились все почти одновременно. Взгляды на Адриана – пусто. Кивнул и пошел на второй этаж. Вслед за ним Дима и Гена, указавший мне взглядом тоже идти с ними, за нами еще пара человек. В тишине. Только у Гены из телефона слышались гудки, когда он набрал Кострову.
На втором этаже очень приглушенно была слышна мелодия мобильного. Адриан безошибочно направился к двери кабинета, откуда шел звук. Распахнул. Зашел. Вслед за ним Гена с Димой и я. Как только переступила порог, в нос ударил запах бед.
Запах смерти.
Гена охнул. Дима одеревенел и проронил «господи». Я уже все поняла. Я уже знала. Но сделала шаг в сторону, чтобы увидеть самой.
Лужу крови на полу, под рабочим креслом Артема. Потеки по столу. Креслу. Телу. Окровавленные купюры. В трех метрах от стола с Артемом на софе Костров. Тоже навсегда уснувший. Повалившийся поперек софы. С частью внутренних органов на полу.
Сердце сорвалось, сбилось, исчезло. Под истошные вопли ужаса порванных струн нервов. Мурашки пробежались по всему телу и цеплялись о ткань одежды, вызывая болезненность на коже, ощущение мороза под ней, онемения, суживающего холодом все сосуды. И в сознание с равными промежутками со скрежетом и грохотом врезалась, выбуравливалась, высекалась фотографичными по деталям кадрами кровь. Бесконечно много крови. По полу. Мебели. Стенам. Купюрам.
Сзади сдавленный вздох и кто-то из его людей шагнул назад, за порог. Пока я стояла и смотрела. Пока рядом был не дышавший Дима и привалившийся спиной к косяку Гена.
Адриан двинулся вперед.
Плавно, спокойно. Жутко. Переступая лужи, обходя брызги и потеки. Остановился перед креслом с Артемом.
Неторопливо опустился на корточки.
Очень медленно склоняя голову чуть на бок, одновременно немного приподнимая подбородок, ведя им. Так хищники принюхиваются. Оценивающее такое движение, пугающее до полного оцепенения. Анализирующее. Равнодушное.
– Топорная работа.
Так я впервые услышала его голос.
Глубокий, обволакивающий, интонационно ложащийся на восприятие эффектом рельефного бархата, изящно услаждающего слух своей насыщенной роскошью, хотя в нем абсолютно не было эмоций. Совершенно никаких. Беспристрастный и ровный. Произносящий жутчайшие слова:
– Резали дилетанты. – Поворот головы в профиль и задумчивый взгляд на софу с трупом, – боялись, когда потрошили. Следов много. Это заказ и заказ срочный.
Ровно никаких эмоций. Ни в голосе, ни в движениях, ни в нем самом. Он выглядел как человек, который разглядывает абсолютно неинтересный и скучный ему ребус. А не смотрит сначала на труп с перерезанным горлом, в которое напиханы купюры, а потом переводит взгляд на второй, вспоротый от живота до глотки.
Меня покачнуло, мир сузился до самого пугающего зрелища в моей жизни, и я словно бы со стороны услышала свой всхрапнувший вздох. Прозвучало немедленно:
– Выведи.
Краткий взмах кисти, адресующей приказ в сторону белого Гены, широко открытыми глазами глядящего на убитых.
Вывел. Во двор, под почти черное от туч небо, снова начавшее орошать землю мелкими холодными каплями. Рухнула на скамейку у мраморного крыльца. Он остался рядом. Неверными пальцами выудил пачку сигарет из кармана брюк.
– Можно? – сдавленно, тихо, просительно, глядя на пачку, убираемую в карман.
Он протянул сигареты и зажигалку.
Прикурила Мальборо. Зарыдав. Сбито, задавленно, потому что не повело от никотина и не отравило дымом, не сбило картину перед глазами. Изнутри накрывал хаос, по животному неконтролируемый ужас, ломающий нейронные связи в голове, заставляющий мозг коротить от увиденного беспрецедентного, бесчеловечного, даже не звериного, какого-то запредельного кошмара.
В обонянии словно запутался запах смерти. Запах неземной жестокости.
Свежая кровь отдаут металлом. Теперь я знала еще и то, что свернувшаяся смердит тошнотворной, пропавшей сладостью в сплетении с удушающим, разбивающим сознание запахом разложения. Оно скользит сквозь поры кожи, вливается в кровь, пробирается в сознание и там отпечатывается навсегда. Отпечатывается и отпечатывает. Виденье того, что уже не забыть никогда. Это след засвидетельственного при жизни ада и сознание рисовало его предысторию. От этого не отречься, не скрыться, не избавиться и я задушено взвыла, когда в закоротившем мозгу вырисовывалось то, как резали глотку, как запихивали туда банкноты. Как человек уходил в преагонию, бился в агонии, захлебывался и умирал, чтобы утром я увидела это… Кем надо быть?.. Что надо…Как…
Это долбило изнутри кошмаром, накрывало ужасом, лишало всякой возможности соображать.
Глубокая затяжка до кашлевого рефлекса, но снова не убило.
И не убьет, – внезапно поняла я. Это останется навсегда, даже если я прямо сейчас накачаюсь литрами водки. Не исчезнет, не станет тусклее, не сотрется ни на штрих из памяти, потому что оно вбуравилось, высекло свои очертания в сжавшейся от кошмара душе. Такое не забывается, оно остается навсегда и прорывается в память, путая смрадом мысли и размывает понимание себя в мире, где такое возможно.
Я докурила, а он вышел из дома. Почти все сопровождение к машинам, остались с ним двое и Гена.
У него в руке был телефон Артема. Он прикурил и я едва не заскулила. Потому что телефон Артема был в крови, она испачкала ему пальцы, а он совершенно равнодушно поднес сигарету к губам и затянулся, пальцем второй руки быстро пролистывая что-то на окровавленном экране.
Это было страшно. Очень страшно. Потому что в нутро впивался этот момент как еще один из самых впечатляющи в моей жизни – это абсолютное спокойствие, ровные движения, когда остальных в открытую едва не трясет от увиденного. Его пальцы в крови – он спокойно курит. Но пугало не это. А шепот разума, подсказывающий сделать вывод из того, что чужая кровь у его лица естественна, потому что он не реагирует на это, не замечает. Он спокойно курит и пролистывает страницы на окровавленном телефоне.
Сидела на скамейке под дождем в окружении трех человек, когда внутри моего дома двое убитых. Ощущала себя глупейшим травоядным, вошедшим в лес, полный диких зверей. Одичавших. И голодных. И не понимала, почему они медлят.
– Адриан, счета пустые. – Негромко произнес Гена, убито прикрывая глаза и убирая свой телефон в карман брюк.
Это существо не отреагировало.
«– Как он отреагировал?
– Как всегда. Никак».
Диалог не всплыл в памяти, он выстрелил, он злорадно расхохотался, сказав мне, что это естественно. Что его нулевые реакции естественны. А в ассоциативном ряду промелькнула пугающая мысль, что там, в кабинете Артема, было трое мертвых. Просто у одного тело живое.
Адриан затянулся и его палец замер над экраном. Он, не выдыхая дым, протянул телефон Диме. Тот, взяв мобильный, несколько секунд смотрел в экран, прикусил губу и, мгновение спустя, передал телефон мужику позади него со словами:
– Это пробей в первую очередь. Дальше нашим хакерам отдашь, чтобы восстановили всю инфу которая здесь вообще когда-либо была.
Гена посмотрел на Адриана, выбросившего сигарету и оттирающего пальцы поданной Димой салфеткой. И он кивнул, все так же не поднимая головы. Я только мгновение спустя поняла, что у Адриана было спрошено разрешение. И он его дал.
– Ты знаешь, кто мы? – без перехода и подготовки произнес Дима.
Я посмотрела себе в колени. Чувствовала взгляд сквозь очки. На улице пасмурно, дождь, но он их не снимает. И это пугает едва ли не больше того, что у его ног упал платок, которым он оттер пальцы. Я чувствовала взгляд сквозь стекла очков. Молилась, чтобы он их не снимал. Это единственное, чего я желала – чтобы он не снимал очки и не смотрел мне в глаза. Я уже твердо знала, что ничего хорошего в этих глазах я не увижу. А доза ужаса сейчас и без того была за гранью моей выносливости.
– Нет. – Ответила на заданный вопрос. – Я клянусь, что не имею отношения к вашим деньгам и яне знаю, куда Артем их дел.
– Ген? – Дима позвал Гену, тут же отозвавшегося:
– Не врет. – Я подняла на него взгляд и он негромко серьезно произнес, – психолог и физиогномист. Так что советую даже не пытаться выворачиваться, я все равно пойму, когда ты солжешь.
– Лишнее.
Одно слово, простое и краткое. Одно слово снова бархатом, изумительно маскирующие полное равнодушие, но Гене как будто по хребту кувалдой ударили. Он знал. Он давно знал, что голосовой аппарат даровавший Адриану восхитительную роскошь голоса, очень обманчив. Он и миллиардной доли не отражает того, что чувствует его обладатель. Точнее чего не чувствует. Вообще ничего не чувствует. И это знали мы все. Гена развернулся к Адриану и заговорил быстро, с тенью оправдательных ноток:
– Вчера она дуру изображала, боялась, конечно, но два раза прокололась с реакциями и я понял, что она определенно что-то знает. Подумал, что тут семейная ОПГ и взял ее с собой, чтобы Гартман извилинами лучше шевелил, зная, что у нас в руках его подельница.
Адриан кивнул, не поворачивая к нему головы. Все так же глядя на меня. И я сцепила зубы, потому что чувствовала боль, физическую боль от его взгляда. Сквозь темные стекла с дождевыми каплями.
– Что ты знаешь? – Раздраженно спросил Дима.
– Я знала, что он занимается чисткой чужих денег через три левые фирмы, специально для этого созданные, и что с этого очень мало имеет, но отказаться ему нельзя. – Смотрела на Гену, хотя отвечала Адриану, я видела, что его глаза совсем не маньячные. Так смотрит человек, который знает наперед, что ты сейчас скажешь, отталкиваясь от вывода молниеносных исследований того, что ты уже сказал и насколько оно достоверно в соответствии с мимикой, позой тела, интонаций, эмоций, типа мышления и реакций, психофона, характера, ситуации. Врать ему было действительно бессмысленно. – Батя Артема иногда, когда проблески в наркозапоях были, любил приходить к нам домой, бахаться перед ним на колени и рыдать, что такую ношу на сына повесил. Потом Артем давал ему бабла, слезы наркомана быстро высыхали и он уходил. В деятельность Артема я не лезла, да и батины истеричные вопли меня напрягали, точнее их пафосно-экзистенциальное содержание. Ну его на хуй, думала я, и ни о чем не спрашивала. Да, я знала, что Артем на заказ чистит деньги, догадываюсь примерно как, потому что фактически руководила его страховой и он иногда брал мои схемы, когда думал, что я, якобы, этого не видела. Отношения к левым фирмам не имею никакого. Я знаю, что это криминал и знаю, что простые люди такие заказы делать не будут. Именно поэтому я туда никогда не лезла. Мне этого не надо, потому что лишняя информация это оружие, которое может выстрелить против тебя самого.
– Здесь подробнее. – Потребовал Дима.
– Вот сейчас, блядь, было максимально подробно! – кивнула на дом и вперила злой взгляд на него. – Я нихуя не знаю! Потому что я в этом не участвовала! Я не знаю ничего, потому что не совалась никогда туда! Я не знаю его клиентов! Не знаю, как, что и для кого он делал! – рявкала, не справившись с ударом гнева, на миг отключившего разум, но включившего его назад и я испуганно прикрыла ладонями рот, заглушая новые вопли вспыхнувшей агрессии и со страхом глядя на помрачневшего амбала.
– Ген? – Дима посмотрел на Гену, наблюдающего за мной неотрывно, не моргая.
– Эмоции бесконтрольны, паника и истерика, в таких случаях даже при желании достоверно не солгать. – Спустя миллисекунду отозвался он.
– Биография. – Снова Адриан. Снова равнодушно. Снова с моим пониманием, что красота обманчиво насыщает красками просто непереносимый кошмар из которого он состоит до последней структурной единицы.
– Есть интересные моменты, но постарались там неплохо – затерты несколько эпизодов. Сейчас ребята над этим работают. – Спустя секунду отозвался Дима, глядя на похолодевшую меня
Адриан едва заметно приподнял бровь. Такое чувство, что стиснул горло пальцами. Не так как Артем. Жестче, потому что ему было не интересно это, он хотел знать ответ. И он его выдавит несмотря ни на что, так что лучше говорить сейчас.
– Я не знала об этом, но подозреваю, почему потерто. Это абсолютно не имеет отношения к деньгам! – прикрыла глаза, успокаивая дыхание и бешено бьющееся сердце, словно бы после принторского забега, но сознание полнилось страхом, срывающим границы. – Не имеет! Понятно?! Не имеет! – вспышка гнева направленная на Гену и снова осознание, что этого нельзя делать. Нельзя сейчас падать в пучины, нужно соображать и отвечать на то, что они спрашивают.
Адриан едва заметно повел подбородком в сторону Гены и тот, даже не обращая на него взгляда, даже не глядя на него, будучи одним из стаи, в которую Адриан вбил рефлексы немедленно отвечать на его невербальные вопросы, реагировать на любые его жесты однозначными, соответствующими для этих приказов реакциями, быстро подтвердил, что я снова сказала правду.
Повисла пауза. Мне хотелось выцарапать себе глаза, сжаться, завыть.
– Объясни. Кратко, но доходчиво. – Адриан, адресовывая приказ, сделал неощутимый намек на поворот головы и Дима немедленно реагирует:
– Если в общих чертах, то я и Гена администраторы фермы, где обитают очень дойные коровы. Периодически мы даем команду этих буренок подоить и такие люди, как твой муж этим занимаются. Они доят, обрабатывают полученный продукт и готовят для всяких интересующихся личностей документы, что продукт легальный. Месяц назад твоему мужу дали команду снова буренку подоить. Время пришло, результата нет.
Я кивнула. Отмывание. Да, я знала. Но не знала масштаб. Блядь…
– А он кто? – мой кивок в сторону Адриана, когда я смотрела в плитку под ногами.
Вопрос был задан мной. И не мной одновременно, а той моей частью, что уже сказала, что нам все равно пиздец и сформировала вопрос.
Повисла тишина. И чутье мгновенно завопило, что я не имела право спрашивать. Даже той частью, что сказала, что нам пиздец. Тем более вот так, вот с такой интонацией, при них. При нем. Тишина густая, насыщенная удушающим шлейфом молчаливой ярости Димы, тяжелого неодобрения Гены, только разомкнувшего напряженные губы, чтобы осадить меня. Но. Мне был дан ответ.
– Хозяин фермы. – В его голосе усмешка.
Эхо усмешки. Холодной, отчужденной, едва ощутимой. Потому что он видел мою реакцию, хотя тело ее выдало стерто. Он видел, как я задавила в зачатке попытку рефлекторно сжаться, перестать дышать, закрыться, напрячься. И закричать призыв на помощь. Как человек, который уже не на что не надеется. Просто от запредельного отчаяния от понимания того, насколько рискованно свое положение, и что оно имеет тенденцию мрачной динамики. Очень мрачной и очень скоротечной. Глядя себе в колени тихо, подавляя дрожь в голосе, произнесла:
– Я ничего не знаю о ваших деньгах, вообще к этому не имею отношения и… – запнулась, не зная как к нему обращаться, перевела дыхание и продолжила, – и ваш ходячий полиграф подтвердил, что это так. Хотите, могу пройти настоящий, который не ходячий.
– Она вообще не врубается. – Закатил глаза Дима.
– Когда ты начала руководить официальной компанией Гартмана? – внезапно спросил Гена.
– Три года назад. – Все так же глядя себе в колени.
– Три года назад их страховая очень хорошо поднялась на рынке. – Произнес Гена, вновь доставая сигареты и подкуривая. – Она ее на себе тащила, значит, кое в чем сечет, к тому же жила с Гартманом и он брал ее схемы. В этом не врет. Костров говорил, что Гартман иногда прямо гениальные вещи делает, хотя по нему и не скажешь, что до такого додуматься может. Он был не глуп, совсем не глуп, но потолок у него имелся, а иногда он прямо пробивал его, и эти периодические проблески гениальности у него начались как раз-таки три года назад. У меня подозрение, что эти моменты совпадали с тем, что он работал по шаблонам. Не своим. – Посмотрел на Диму и вежливо улыбнулся, – Не будь так нетерпелив, Дмитрий Александрович. Виктория Евгеньевна вот-вот должна сообразить, что вместе с ее мужем убит наш лучший финансист, который и курировал Гартмана, работающего по ее методикам. Соответственно, были только двое, которые знали систему и могли найти ошибку. Оба убиты. Деньги исчезли. Но есть человек, который может значительно сэкономить нам время в их поисках, ведь, оказывается, сложные заказы были реализованы по ее шаблонам. Человек этот, которого в обмен на помощь, не замучают бравые молодцы в полицейской, прокурорской и налоговой форме в связи с убийством ее мужа и попытками свести это к ее…
– Достаточно. – Тихо оборвал ровный голос. Равнодушный. Спросил у меня, – ответ?
Я сцепила зубы, закрывая глаза.
– Каков… вес продукта, который должен был легализовать Артем? – прикусив губу, чтобы скрыть как она дрожит, исподлобья посмотрела на Гену.
– Четыре части, каждая по двести миллионов рублей. – Ответил он.
– Безнал? – уточнила с упавшим сердцем, убито закрывая лицо дрожавшими ледяными ладонями.
– Разумеется. – Фыркнул Дима.
– Такие суммы невозможно без следов увести. – Произнесла, отняв руки от лица и посмотрела на амбала.
– Именно. – Серьезно кивнул он.
– Я попробую…
– Неправильно начала. – Подсказал Гена.
– Я смогу найти.
– Верно. – Удовлетворенно кивнул интеллигент-террорист и посмотрел на хмурого Диму. – Звони Крыжовнику, пусть своих шлет, договариваться будем по этому всему. – Кивнул в сторону дома.
– Мне нужно будет… мне будут нужны… – я мучительно пыталась подобрать правильное слово, но не смогла, – доярки ваши. Если я все правильно поняла, Артем был частью системы и у вас таких как он несколько. В таких схемах без скоординированных действий не получится. Я сама соберу данные с кем Артемовские три фирмы контачили, но мне нужна будет информация, какие еще организации есть у тех, кого я найду и сколько кому и за что перечисляли… То есть, эти… д… доярки…
– Агенты. – Произнес Дима, набирая номер в телефоне и отходя от нас.
– Да, агенты. Мне просто нужно связь установить кто с кем, тогда я смогу понять, как и куда Артем деньги вел и где они рухнули… – Подавляя новый приступ истерики, я неосторожно посмотрела на Адриана.
А он едва заметно усмехнулся. Уголок губ чуть приподнялся. Просто движение мимики, за которым не чувствовалось даже тени всполоха эмоции, для обозначения которой и нужно такое движение губ.
Мурашки по телу.
Он направился ко мне – меня вжало в спинку скамейки и тело замерло под истошным криком инстинкта самосохранения вопящим в голове приказ вообще не шевелиться.
Подошел близко, меньше шага – сердце забилось бешено.
Он медленно опускался на корточки, широко разводя колени – тяжесть вспыхнувшего страха разъедала сосуды и любую попытку мыслить.
Замер передо мной.
И снял очки.
Прошило. Я попыталась инстинктивно отпрянуть от него. Рефлекторно отдернуться. Отодвинуться. Но и так была максимально вжата в спинку скамейки и мне ничего не оставалось делать кроме как парализовано, смотреть ему в глаза. Странные. Неопределенного цвета. То ли черные с призрачно-желтоватым переливом, с резким искаженным блеском, какой бывает у перламутра, то ли темно-карие, тоже с какой-то неестественной парадоксальной светлой поволокой и бликами. Пугающие. Нечеловеческие. У людей таких не бывает. И взгляд этих глаз был соответствующий – наводящий страх. Своим отрешенным спокойствием, полной эмоциональной тишиной. Бездонным безразличием. Абсолютным… мертвенным равнодушием. Ко всем. Ко всему.
– Три фирмы Гартмана получали деньги от четырех моих организаций. – Сочетание рельефного бархата его голоса с леденящим кровь взглядом впивалось иглами ужаса в восприятие. Это была действительно неопсиходелика, жестко насилующая нервную систему. – У твоего мужа была одна задача – выводить деньги «ВестаТрейду» и «ПраймИнвесту» через ряд самостоятельно созданных организаций, с помощью которых эти деньги становились легальными. Гартман был предпоследним звеном, «Веста» и «Прайм» последние, я их бенефициар. Твоя задача выяснить куда дел мои деньги твой муж. Ты решишь эту задачу?
– Да.
Он смотрел на меня не моргая, едва заметно повел подбородком в сторону Гены, и тот тут же ответил на невысказанный, но всем понятный вопрос:
– Не лжет.
Адриан кивнул и поднялся. Я только тут осознала, что дождь давно закончился, что на улице свежо и прохладно. И стало свежее, как только он отошел к Гене и остановился рядом с ним, доставая свой телефон и надевая очки.
– Остаетесь здесь, следите за ней, помогаете по необходимости. Информацию по агентам даешь только ту, что действительно нужна и отслеживаешь как и что она будет делать. Рыжков, – глядя в экран телефона, и Дима немедленно появился рядом, – займешься всем этим балаганом с полицией и прочим. Не было ее в доме, не было в стране, никто не должен ее трогать, пока она работает. Вообще никто. Вы, двое, – кивок в сторону двух мужчин за плечами Дима. – За ней наблюдение двадцать четыре на семь. Любое подозрительное движение в ее сторону – на месте все выясняете и докладываете. Приеду через четыре дня. Должны быть результаты. У всех.
– Ясно. – Кивнул Дима.
Гена тоже кивнул. Адриан прижал трубку к уху и бросив ему «звони Олейникову, скажи, что Кострова я заберу, пусть организовывает», направился к воротам.
Я смотрела ему в след. С желанием вскрыть себе вены.
