Текст книги "Синекура (СИ)"
Автор книги: Александра Лимова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Сердце сбилось, сорвалось, исчезло. Порыв ветра с ночным морским бризом разметал мои волосы, укравшие влагу с щек. Прижалась к нему, обняла, как могла и дрожь по телу.
Секунда по нервам и отстранился. Прижал к себе теснее, просительно, ближе, одновременно закладывая мои похолодевшие руки себе за шею. Глаза в глаза. Его совершенно спокойные. Мои… даже не хочу знать, потому что в душе ад. Сжал руки на талии. Слегка качнулся назад. Спрашивая.
Кивнула и прижалась теснее, пока он падал спиной вперед в холодную гладь воды. Увлекая меня за собой. Обнявшую его крепче.
*Пожалуйста, встань с колен. (серб.)
Глава 10
Прошла пара недель. Упоительная пара недель. Деньги с траста медленно, но верно выводили Казакову. Все шло ровно. Я начала подготовку следующей системы, у меня немного снизился темп. У Адриана нет. Я иногда по нему скучала, когда он пару дней вообще не появлялся в квартире, в городе, а потом все же приезжал и сразу ко мне и за мной. Срывал меня где бы я не находилась и срывал с меня все. Одежду, маски, ограничения. Я не могла оторваться от него, зная, что он ненадолго, он снова умчит, завалит заданиями и работой, чтобы пиздострадальствами не занималась, чтобы валилась с ног, и время летело быстро. Его способ держать жажду в контроле. Мой тоже.
Адриану утром нужно было снова лететь на Кайманы, я с ним не могла, у меня была новая задача – так же утром вернуться в свой город. Где для меня было подготовлено ристалище. Организации, которые стали коридорами в траст взяты в тиски админами и камрадами, царь-батюшка должен прибыть и на кол их посадить, а я к его приходу подмести арену, спихнув с нее тех контрагентов, кто в коридорах не участвовал. Там нужно будет ставить новую систему, ликвидировав прежнюю. Помощница уже накидывал годные варианты, но сначала нужно сломать, чтобы построить. Мне не хотелось думать, как именно Адриан будет ломать. Двенадцать контрагентов, двенадцать коридоров, восемь человек, кто точно знал о трасте, кто точно метал туда транши. С них и начнут.
Но это будет позже, а сейчас…
В вечернем сумраке нашей спальни витал слабый аромат пионов, на этот раз бардовых. Легкое эхо парфюма, выбранного им для меня. Я лежала на груди Адриана, задумчиво глядя в его темно-зеленые глаза. Не знаю, сколько мы так уже лежали, время было вне рамок, когда вот так… Глаза в глаза, в тишине и полумраке, на смятых простынях.
Протянула правую руку, прикасаясь к его скуле, ведя по ней подушечками пальцев, поверхностно по чертам его лица, сокрывая их от темени вечера так любящей добавлять ему излишней резкости в сумраке. Так любящей его.
Прикрыл глаза, в темных ресницах запутался лунный луч, до того, подсвечивающий ровное изумрудное пламя. Повел подбородком, прижимаясь щекой к моей ладони. Снял руку с моей поясницы и положил на мой затылок, мягко ведя так, чтобы приложила ухо к его груди. Чтобы услышала, как учащается его сердцебиение, чувствуя прикосновения его губ к кончикам моих пальцев, пока он опустил руку, чтобы достать из одежды у постели коробочку.
Ароматы вплелись в кровь вместе с тем как одновременно он приподнял мое лицо за подбородок и глядя в глаза открыл коробку. Кольцо. Изящное, без излишеств, как воплощение его изумительного вкуса, всегда тонко чувствующего пределы разумной достаточности. Поцелуи лунных отблесков по грани бриллианта. Его сердце бьет чаще, множа во мне онемение, расцветающее в солнечном сплетении и покалывающими иголочками с кровью идущими по телу.
Кольцо в его пальцах, когда он прикоснулся губами к моему безымянному, глядя в мои глаза, которые застилала пелена. Слезы. От его взгляда сперло дыхание, пронзило, до мурашек, до легкой дрожи по всему телу от понимания, ценности и глубины, от того что без слов, но так ясно. От того, как необъятно то, что нас соединяет и как ничтожно то, что разделяет.
Кивнула, чувствуя дорожки на щеках и что ритм моего сердца совпадает с его. Перевел взгляд на мою руку. Металл заскользил по коже. Прикрыл глаза, целуя кольцо и едва слышно, рельефном бархатом в котором был покой, тепло и нужда:
– Дыши.
Сбито вдохнула. Потянулась к его губам, припала. И весь мир встал на паузу, стал несущественным, неважным, за пределами этих объятий, осторожных, так жаждущих сжать крепче и так боящихся сломать. От силы в нем, неукротимой, беспредельной, алчной и не переступающей его границу, у которой стою я. От его контроля своих желаний, безусловно темных, порой пугающих, но подчиняющихся ему, знающего, что я могу не потянуть и если упаду на колени, то больше никогда не встану. А ему так нужно чтобы стояла, чтобы была рядом. Он знает, что в нем есть все то, что в одно мгновение, даже без особых его усилий, может обратить меня в рабскую покорность с неистовой благодарностью принимающей его кандалы и удавку на своей шее, знает это, но ему нужно совершенно другое. То, что прошептала в его губы, то, что так давно хотела сказать и сказала свободной и по своей воле, по осознанному выбору. И его порвало от этого, накрыло, напитало силой и жаром, отодвинуло его тьму и пробудило его вновь, на этот раз сильнее. Мы получили друг в друге то, что нам так долго и так давно было необходимо.
* * *
Утро началось раньше будильника и снова без слов, в поцелуях и опаляющем жаре от понимания, что снова расстояние, снова истощение сил и разума под гнетом мира, которому вечно что-то надо.
Душ и кофе, рассвет за окном, его пальцы, застегивающие молнию моего платья на спине, поцелуй мне в шею, и острожное прижатие к своей груди, пока я переплетала наши пальцы, глядя в его темные глаза в отражении зеркала. Звонок его телефона, как напоминание, что наш лимит исчерпан.
– Хорошо, – сказал в трубку ровно, голос не отразил его очень краткой довольной полуулыбки.
Не глядя на меня, жестом позвал за собой и направился на выход. Лифт, подземная парковка, и я охерела.
Три суки.
Белая, красная и черная. Панамера. Номера ноль, ноль, два. Два нуля, три и четыре соответственно. На его любимом Лексусе, который седлают чаще других для царь-батюшки, номер ноль-ноль-один. Но буквы одни и те же у всех: А,Н, Т.
– Мне выбрать? – в неверии оглядывая автомобили, перевела взгляд на отрешенное лицо Адриана, равнодушно роящегося в телефоне, расслабленно уперевшись спиной о столб и засунувшего правую руку в карман джинс.
– Ни к чему. Все твои. По настроению цвет выбирай. – Ровно отозвался, так и глядя в экран. – Заметил, как ты на эти лягушачьи морды реагируешь, жирный кот. Держи. – Вынул из кармана три иммобилайзера и протянул мне.
Я смотрела на это каменное ебало и внутри опять хорошо так стало. Вот стоит как Алеша Попович, который сам себе в зеркало не улыбается, потому что серьезный такой. Полностью равнодушный, как бревно прямо, ну чурбан бесчувственный! Ключи мне протягивает, как будто ничего такого не происходит и в телефон пялится. У меня снова внутри все затрепетало и накрывало от восторга.
Пружинящим шагом подошла к нему, забирая ключи и сжала его ладонь. Ноль реакции. У меня все переворачивается, а у него взгляд все так же молниеносно по строчкам в телефоне, но на миллисекунду уголок губ приподнялся, всего на секунду, а я чуть не взвизгнула и нагло выдала, чтобы еще увидеть его эмоции:
– Хочу матовые!
– Покраска или пленка? – но-о-оль реакции.
– Покраска. – Еще шаг к нему и, не удержавшись прильнула, потерлась носом о плечо. Ну, среагиру-у-уй! Ну, ты же видишь, как меня распирает!
– Как вернемся, все будут уже матовыми. – Голос безэмоционален.
Я тихо взвыла от обожания, пританцовывая на цыпочках и изо всех сил обнимая эту невозмутимую скотину. Затемнил экран и посмотрел на меня. Улыбнулся. Пьяняще. Хрипло выдохнула, прижимая его плечами к столбу и впиваясь в губы. Скользнул языком по языку, но мои ладони, потянувшиеся ниже его пояса, сжал и не дал притронуться к явно набирающей силу эрекции. Мягко отстраняя от себя. Я разочарованно простонала, он перевел взгляд за мое плечо и слегка повел подбородком. Оглянулась и заметила два тонированных внедорожника. Моя охрана.
За грудиной похолодело. Охрана усилена. Предыдущая ездила на одной машине. Перевела взгляд на Адриана, негромко сказавшего:
– Ты спрашивала у Никитина, что происходит со страховой.
Медленно кивнула, глядя в его спокойные глаза и послушно отступая. Формулировка была иная, когда я Гену об этом спрашивала: «можно ли мне узнать что там со страховой, бывшая свекруха не развалила ее еще?». Просто болезненное любопытство. Как у любого человека, который вкладывал силы и время в свое дело, в итоге доставшееся другому. Злорадное болезненное любопытство. А с учетом того, что я возвращаюсь в свой город, знаю, что могу не удержаться и явиться туда, чтобы самой все разнюхать и по возможности подосрать. А мне этого делать нельзя.
– Что он тебе сказал? – Адриан совершенно спокоен.
– То, что ты разрешил ему сказать. – Усмехнулась, глядя на одобрительную иронию в темных глазах. – Что компанией рулит Витя по доверенности, оформленной на него свекровью.
– Бывшей. – Интонация ровная, лицо тоже, но краткий холодный свист хлыста мрака рядом прозвучал, прямолинейно сказав, что ему не по вкусу если я буду терять эту приставку по отношению к представителям семейки Гартман. – Я оформил доверенность, Гартман возражала недолго, решила вернуться в Барселону. Я думал, цену заявит большую, но, видимо, не догадалась. – Адриан прохладно усмехнулся, снова облокотился спиной о столб, чуть склоняя голову и неотрывно глядя на меня. – Шахматову убил не Громов, алиби у него железное, но она сама открыла дверь и сама впустила гостя или гостей. Значит, знала их, но не настолько хорошо, потому что выпала из окна. Захар Неизвицкий уехал из города сразу после этого, скрывается у тетки в Сыктывкаре, искренне уверенный, что его при всем желании нельзя найти. Точнее, был уверен, что нельзя, однако, он тоже не знает, кто убил Шахматову. Громов, после того как траванул тебя, исчез. Действительно исчез. Найти не смогли. Подозреваю, что и не найдем. Мне было интересно, кто вас выкашивает и почему. Зажоркину, после того, как я убедился, что он тоже ничего не знает, оформили доверенность на управление и пристально за ним наблюдали. Но кто бы это ни был, на наживку он не клюнул, соответственно из вашей пятерки только двое точно что-то знали. Одну убили, второго, скорее всего тоже, сразу после того, как он не смог забрать тебя. Передоз. Громов траванул тебя специально не до конца, дозу высчитали. Тебя должны были просто забрать, скорее всего, купировав состояние. Когда это будет нужно. Ты возвращаешься туда с усиленной охраной и будешь постоянно ею окружена, пока я не вернусь. По всей это ситуации у меня есть только одно логичное предположение и сейчас люди роют в его направлении. А теперь я задам тебе очень важный вопрос и хорошо подумай, прежде чем на него ответить. – Он пристально смотрел в мое лицо, темень напитывала его глаза, замораживая все внутри, голос звучит очень вкрадчиво и очень серьезно, – Вика, есть ли что-то, что я должен узнать именно от тебя и именно сейчас, – его взгляд на мою руку, на кольцо и снова в мои глаза, – а не от моих людей и когда будет поздно?
С трудом сглотнула, чувствуя, как холодом и мраком кольнуло сердце. Отрицательно повела головой. Он долго, не моргая, не отводя взгляда смотрел в мои глаза. Наконец, кивнул и направился к лифту. Перевела дыхание и чуть погодя на неверных ногах пошла за ним.
* * *
Я нервничала, хотя в принципе все шло хорошо. За три дня он позвонил два раза. Первый, как только сошел с трапа, второй сегодня утром, голос вроде бы ровный, но чувствовалось, что что-то не так. Шелест выдоха дыма в трубке, его позвали и он сказал, что перезвонит.
День клонился к своему завершению, ристалище активно чистилось, только что из кабинета в неплохом ресторане ушли представители из комитета по банкротству, с которыми мы в неформальной обстановке под вискарь и мысленный шелест купюр дружелюбно обсудили пару интересных вопросов.
Камрады удалились, помощница собирала бумаги, я откинулась в кресле, ожидая когда мне принесут кофе, пока Гена согласно заключенным договоренностям координировал по телефону людей, прищурено глядя в распахнутое окно и выдыхая дым в его сторону.
Кофе что-то никак не несли, мысли у меня были относительно всего происходящего не совсем хорошие. Решив, что было бы неплохо почтить клозет своим присутствием, встала из-за стола и направилась на выход. В дверях столкнулась с Димой, провожавшим наших гостей.
– Ты куда прешь, блядь! – разозлено толкнула его в плечо, когда он почти перешагнул порог и повернулся, что бы меня пропустить. – Мама не научила, что входящий в помещение всегда пропускает выходящего? Где твои манеры, ебанный рот! Пиздец, никого воспитания нахуй!
Дима как всегда промолчал, кто-то из охраны, пасущейся у кабинета хрюкнул, но торопливо затих, когда я перевела на них взгляд, чтобы вычислять следующую жертву для опиздюления.
В туалете хотела умыться холодной водой, но косметика осталась в клатче на столе. Долго напряженно смотрела в свое отражение, заглушая желание позвонить. Вернулась обратно. Стол обновили, я плюхнулась в кресло, с милой улыбочкой пододвинув специально заказанную мной нарезку с огурцами к помрачневшему Диме, угрюмо на меня зыркнувшему и закатив глаза хлопнувшему конъяку.
Помощница, стоящая у угла стола, рядом с Димой торопливо перебирая бумаги, проговаривал возможные варианты. Гена, тихо разговаривая по телефону, курил у окна, я, потягивая кофе и анализируя слова Олега, смотрела в стол.
– Есть с собой выписки по этой четвертой шараге, которую банкротить будем? – Подняла на Олега взгляд.
Он кивнул и извлек несколько листов, протягивая их мне. Я привстала вместе с бокалом и потянулась за бумагами. И случайно, действительно случайно, немного накренила кружку с кофе, плеснув обжигающий напиток на белобрысую почти лысину Димы, украдкой жующего огурец. Он взвыл и подскочил на кресле. Я, перепугавшись и пытаясь спасти положение, торопливо похлопывала по его голове.
Ну, как похлопывала. Хуярила от души, потому что кофе горячий и его просто так не сотрешь, надо похлопываниями, чтобы ладонь себе не обжечь. А с перепугу не рассчитала и с силой била его по маковке, препятствуя всем его попыткам подскочить с кресла, прямо вбивая его назад на очередном его подскоке.
– Хватит, блядь! – заорал он, закрывая покрасневшую макушку руками и глядя на напуганную меня злыми-презлыми глазами, – хватит пытаться меня убить!
– Дима, ты что? – опешила я, испуганно прижимая к себе отбитую ладонь. – Ты чего нежинка такая? С чего убить-то?
Его глаза налились кровь от бешенства, рук от головы он не убирал, прямо провоцируя на то, чтобы пробить ему лося.
– Потому что мне нельзя тебя трогать, если я жить хочу! Нельзя! Вот и ты меня не трогай! – Рявкнул он, отодвигаясь от меня максимально, злобно глядя на меня.
Снова кто-то хрюкнул. Я оглянулась и увидела свою охрану, среагировавшую на шум. Гена, стоявший у окна, закусив кулак, смотрел на Диму, стараясь не заржать. Олег рефлекторно подхвативший бумаги и отошедший с ними от стола, с перекошенным лицом смотрел на Диму, побагровев от усилий, чтобы не рассмеяться. У него даже очки запотели. Я перевела взгляд на гневного Рыжкова.
– Диман, братан, ты чего? – осведомилась я, оскорбленно глядя в пылающие злобой глаза и переводя взгляд на его красную маковку от которой он убрал руки. – Ты действительно считаешь меня шестеркой, которая заложит тебя Адриану? После всего, что между нами было? Мы же столькое вместе прошли! Я на тебя блевала, ты меня на ручках носил, я тебе черепушку вскрывала, а ты такое говоришь! Не брат ты мне, морда огуречная! – в сердцах бросила я, с удовольствием глядя, как еще сильнее багровеет его лицо и мысленно подбадривая его для выхода на арену. Секунда ожидания и…
И звание «терпила года» уходит к Рыжкову, с такой силой бахнувшему за собой дверью, что стены затряслись.
– Чего ты тормозишь, бумазейки давай, – глядя на Олега потребовала я, опускаясь обратно в кресло и пригубив кофе.
Мы с ним увлеченно составляли варианты, Рыжков вскоре вернулся и сел от меня подальше, негромко разговаривая по телефону. Я думала поиздеваться, но мы с Олегом увлеклись и напрочь о нем забыли.
– Вика.
Голос Гены. До пиздеца напряженный, мгновенно заморозивший рабочую атмосферу. Рыжков тут же отключил звонок и посмотрел на него. Как и Олег. Рефлекс. Рефлекс людей Адриана, когда они внимательно слушают его слова, даже если они переданы через кого-то. Ощущение провала в груди и четкая ассоциация с тем моментом, когда я впервые увидела стаю, в своем доме, в день убийства Артема. Ощущения сейчас были те же. Есть я, а есть они, и у меня нет шансов, если будет дана команда.
Я посмотрела на Гену, глядящего в пол, стоящего все так же у окна и он негромко произнес:
– Адриан приказал забрать твой телефон и привезти тебя в офис страховой. Немедленно.
Мороз по коже, дыхание сбилось. Он смотрел на меня и видел, что мне страшно. Что мне очень страшно.
– Почему? – дрогнувшим голосом спросила я.
– Это все, что он сказал. – Гена направился ко мне, взглядом поднимая Диму и, остановившись у моего кресла, глядя в сторону, тихо сказал, – дай телефон.
Приказал.
Ледяными пальцами протянула ему мобильный. Гена стоял и сжимал его. Велев Олегу расплатиться, пошел на выход. Я на деревянных ногах за ним.
Атмосфера в салоне автомобиля давила. Мертвая тишина. Хищники. И я снова на заднем сидении, только на это раз ни Гена, ни Дима не разговаривали. И они уже не были моими людьми.
Пустой и темный офис. Полоска света из приоткрытой двери моего кабинета, к нему мы и шли.
Я шагала твердо. Так, как идут люди, с убитой надеждой. Как идут люди, которых стая провожает до плахи. Внутри теплится протест, попытка удержать надежду, закрыть на ней кровоточащие раны и вдохнуть в нее жизнь. Но она только сильнее душится, потому что я знала, что я не потяну. Я знала, что нельзя, и все равно на это подписалась. Пришел счет. Приказ через его человека – счет неподъемный и время платить. Надежда в преагонии.
Сердце отбивало в ушах набатом, страх клубился внутри, набирал силу. Гена толкнул дверь, как только я протянула руку к ней – мне подана рука, чтобы взойти на плаху. Шаг в мой кабинет, обшитый деревянными панелями, от которых отталкивается веяние необратимости грядущего. Шаг в приглушенное освещение, которое уже пожирает тьма. Шаг в вязкую тишину. Кладбищенскую тишь. В удушение.
Здесь были люди. Его камрады и не только его.
У окна, за моим столом рядом с ним Давид, который смотрел в профиль Адриана, сидящего в моем кресле. Давид смотрел на него с напряжением, потом перевел на меня взгляд и его глаза потемнели. Но мне было на него срать.
Я смотрела на Адриана.
Лицо ровное, он разглядывал бумаги перед собой на столе. На подлокотнике его кресла бокал наполовину с виски. Мое дыхание душится холодом, взявшим в тиски сердце.
Почувствовала, как начинает внутри все сыпаться и прикрывать осколками надежду, хрипло застонавшую уже в агонии, когда он закрыл глаза и махом опрокинул в себя бокал не поморщившись и почти сразу же глубоко затянулся. Чтобы убило.
Бокал на столешницу, смотрит в бумаги, протяжный выдох дыма и он медленно поднял на меня взгляд зеленых глаз. А в них мертвенное равнодушие.
На этот раз настоящее. И именно ко мне.
Ведь Давид изловчился, как и обещал.
Я усмехнулась, отводя взгляд и качая головой, пытаясь принять факт, что вот и все, надежда мертва. Теперь окончательно финита аля трагедия. Прикрыла глаза, потому что палец холодит металл, давит болью, а слезы это глупейшее, что сейчас может быть.
Снова посмотрела на него. Я готова и я приму. Начинай.
Глава 11
Начал.
Тишина стала вязкой, пропитывалась ночью, снова царствующей в нем и всполохами темени напитывающей его глаза. Исходила из него, распространяясь удушливыми незримыми клубами тумана, вытягивающего напряжение из присутствующих, аккумулируя его, концентрируя так, что становилось трудно дышать.
Между нами метра три расстояния буквально, и пропасть, бездна эмоциональной тишины.
Его палец выдвигает по столу листы по направлению ко мне. Не шелохнулась и не посмотрела. Его голос негромок, ровен, равнодушен:
– Полтора месяца назад был создан траст. Его бенефициаром назначена некая Белякова у которой есть ИП. Только гражданки Беляковой в природе не существует, по факту ее ИП принадлежит Гартман Виктории Евгеньевне. Приоритетный бенефициар траста на Кайманах. Здесь. – Сверху ложится несколько листов. Глаза в глаза. – Результаты шести независимых экспертиз. Вердикт у всех один и тот же – это твоя подпись. Сделанная твоей рукой.
Я стояла твердо и смотрела в глаза, без линз, но настолько потемневшие от того, что спокойно и на полных правах витало в нем и говорило его голосом:
– Цена искупления крови на руках твоего мужа – предложенные им восемьсот миллионов. Всего лишь. Ну и отметенная страховая, как бонус, о котором он не знал. – Отвел взгляд, я поняла, что не дышала. Вдохнула и он снова посмотрел. – Виктория согласилась на результат траста, предусмотрительно в его создании и механизме не участвуя, так, только в общих чертах. Задача увести деньги сложна, нужна стая. Шакалов. Лучшие шакалята из официальной страховой, иначе все бы затянулось, вдвоем с мужем не потянули бы, необходима поддержка и рабочая сила. Шакалы преданно смотрели в лицо вожаку, но подчинялись Виктории, параллельно отметая страховую, и настолько в себя поверили, что забыли о хозяйской руке. Так бывает, когда вопрос касается больших денег и отсутствия контроля. В стае началась грызня, как только деньги осели на Кайманах, шакалы не только хотели страховую, они хотели денег и не хотели вожаков, но они не знали, у кого увели эти деньги, вожаки им не сказали. Когда прознали, убили финансиста и вожака, чтобы уже я ничего не узнал. Хотели забрать Викторию, чтобы был доступ к деньгам на Кайманах, но тут уже Виктория этого не хотела, она же видела, на что способны шакалы, которые друг друга начали грызть. Дальше выход у Виктории был один – втереться в мое доверие, чтобы шакалы ее не убили так же как ее мужа, когда распилят деньги. Цель достигнута блестяще. Виктория тормознула со схемой в решающий момент, перечеркнула нижнюю часть, чтобы я подумал, что она просто ошиблась, потому что не догадалась о трасте, но нет. Она о нем знала и готовилась к тому, чтобы увести стрелки в оффшор на Сейшелах, учреждунный отцом ее супруга и с неплохим активом, чтобы я им заинтересовался, подумал, что это часть моих денег, нашел оффшор и начал выяснять где же оставшаяся часть, а не стал искать шакалов которые непременно бы ее сдали. И пока я разбирался бы с оффшором на Сейшелах, Виктория успешно съездила бы на Кайманы и увела деньги в другой траст, исчезнув вместе с ними.
Он снова выпил виски, снова затяжка никотином и он откидывается на кресле, полуприкрывая глаза, едва заметно ведя подбородком и немного слегка склоняя голову вправо. Так же он смотрел на мертвого Артема. Анализирующее, равнодушно. Его голос был совсем негромок, сказано на выдохе дыма, вплетающегося в зазвеневшую от напряжения тишину:
– Ты знаешь, что таких как ты убивают с особой жестокостью, даже несмотря на редкость хороший интеллект? Вот именно из-за него и убивают.
В горле пересохло. Нет… Да быть не может… Я физически чувствовала реакцию изнасилованной нервной системы. Ощущала как перегорают нервные волокна, не справляясь с мощнейшими импульсами покореженной системы и все сосуды сузились. Урезая питание сердца. Чувствовала, как оно отмирает. Умирает.
Едва заметно кивнула, пока сдерживая себя. Титаническим усилием сдерживая. А он затянулся и произнес:
– Однако, даже при такой своей продуманности ты постоянно совершаешь одну и ту же ошибку – выбираешь не тех партнеров. Не только в бизнесе. Часть денег, которые вы украли, я должен был отдать своему начальству. Обязан. Мы в прекрасных отношениях, очень доверяем друг другу и я у них на хорошем счету, только поэтому они согласились подождать пока я все не исправлю. Эти люди, узнав обо всем, пусть и в меньшей степени чем я, но испытали то же самое желание, что сейчас испытываю я – очень хотят всех вас наказать. Но тебя ни я, ни тем более они не убьют, даже не тронут, я ведь дал тебе слово, а я всегда выполняю то, что обещаю. Поэтому просто уходи.
В моих ушах такой низкочастотный звон, когда не слышишь ничего, в голове только он звучит, а остальное как сквозь толщу воды. Он смотрел на тлеющий конец сигареты в пальцах на подлокотнике и сказанное им резало шум в ушах и онемение в теле. И не только это. Оно резало. Хотя он ничего не сказал, чтобы убить. Он же дал слово.
Шагая сюда я даже не смела на подобное надеяться. Я все поняла в ресторане по интонации Гены, по рефлексу хищников, и поняла еще и то, что у меня нет шанса, иначе Адриан бы не призвал. А оправдываться перед ним нельзя. Меня слегка покачнуло. Отступила назад, упираясь спиной в дверь и ожидая пока пройдет слабость в коленях. Рядом стоял Гена. Не шелохнувшийся. А Адриан затянулся и посмотрел на меня:
– Можешь предупредить оставшихся шакалов, что мое уже разозленное трастом начальство получило всю информацию. Разозлилось еще больше и сейчас вычисляет всех, кто был с тобой повязан, а когда мое начальство так злится, то наказывает очень жестоко, поэтому у шакалов не больше пяти суток, пусть попрощаются с близкими. На этом все. Свободна.
Свободна во всех смыслах, видимо. Призовой укол эвтаназии для надежды еще стенающей в агонии. Надежды, что он не законченный ублюдок. Но. Препарат введен. Все мертво. Навсегда.
Он говорил при всех, чтобы все были в курсе. Что свободна. Что трогать нельзя, потому что он пообещал. Мне тоже есть что сказать, чтобы тоже знали и не смели забывать.
Тьма. Его темнота. И взрыв ней. Мой последний взрыв. И пусть все осядет пеплом.
– Я так боялась разочаровать тебя, а произошло худшее… – хрипло рассмеялась, отводя взгляд, рассматривая какую-то декоративную псевдостильную стеклянную хрень на небольшой столике у входа. Вот и пригодилась. Выдохнула, глядя на нее и тихо, почти шепотом, то, что било в мыслях, – ты. Разочаровал. Меня. Тварь.
Мой рывок и статуэтка летит в его сторону.
Отклонился. Звон осколков, осыпающихся со стены за креслом. Его глаза вспыхивают гневом и непроглядной тьмой.
Порождая то же самое, только неукротимое по мощи. Рванула к нему, чтобы выдавить эти слепые глаза.
– Вика! – Гена попытался перехватить, но согнулся от удара локтем в горло.
Секунда и я у стола, схватив тяжелый светильник и с ненавистью глядя в холодное отрешенное лицо. Он рванул в сторону, мгновение и скручивает мои руки под звон новых осколков из-за того, что онемевшие от боли пальцы выпустили светильник. А меня врезают грудью в деревянную столешницу и стискивают с не меньшей ненавистью.
И стало больно.
Нет, не физически. Внутри больно. Потому что снова зеленые глаза, снова выкручиваемые руки, снова прижата и обездвижена на столешнице. Снова. Только на этот раз я любила того, кто едва сдерживался, чтобы не убить меня. Я его любила, а он в такое поверил…
И за это он не сдержится – за то, что верит, что я его предала, доведу до конца, потом всплывет правда и пусть всю жизнь мучается, раз поверил, что могу предать. Его и предать. Не прощу.
– Адриан! – испуганный окрик приближенного и его хватка ослабла.
Боль разлилась по телу и ударила по остаточным срунам, тоже порванным, пока эту тварь с полыхающей черной ненавистью в глазах оттаскивали от меня три человека, которым он это позволял. Ненавидит меня… За то что под кожу, в остатки души, за то что дышал. И резануло болью вены и сердце от понимания, что вот это вот все в нем, даже в сравнение не пойдем с тем, что полосует меня, выворачивает внутри, равнодушно сваливает в одну кучу отрезанные мертвые части, которые сгорают. В последний раз. И должны догореть, я больше не смогу… и пусть он сгорит вместе со мной.
Расхохоталась с презрением и, схватив бутылку, метнула в его сторону. Снова промахнулась. Как жаль.
У него взрыв внутри, полная потеря контроля и его тело живет само – с вертухи вырубил одного из камрадов и ринулся ко мне.
Его перехватил Дава, рывком за подбородок, повернувший его лицо к себе, чтобы он смотрел ему в глаза.
– Она провоцирует! Адриан, блядь, в себя приди! Приди в себя, прошу…
Арнаут смотрел на него тяжело дыша. Медленно прикрыл глаза, рывком вырвав лицо из его рук. Отвернулся от меня, опираясь рукой о стену и свесив голову, дыша часто, быстро, поверхностно и совершенно по звериному оскалившись, зло выдал:
– Уходи, сука.
– А хуй тебе, падла. Страдай. – Хохотнула я, улыбаясь и исподлобья глядя на него.
Снова ринулся. Я молниеносно подхватила острый осколок у ног и вскинула голову отведя руку за спину так, чтобы не сразу выбил осколок, чтобы успеть его полоснуть, засадить глубоко в это ненавистное тело. На этот раз Давид успел и перехватил его, сильным рывком заставив отступить назад и блокировав, повернул голову в профиль, злобно рыкнул мне:
– Ты нахуя это делаешь?! Уходи отсюда, блядь!.. Уведите ее, хули примерзли?!
Камрады шокировано застывшие у стен шевельнулись, направились ко мне, один почти дотянулся до локтя. Но я, с отвращением глядя на него, отдернула руку.
– Лапы на хуй от меня, сама уйду! – Взяла ручку со стола и размашисто написала адрес родного дома в селе поперек бумаг. – На-те, блядь, пидорасы. – Швырнула ручку на бумаги и подняла взгляд на Адриана. – Мне на обещания твои посрать. – Его лицо перекосилось от ярости, тело качнуло ко мне, но Дава держал крепко. Швырнула в их сторону листы. – На, сука. Буду ждать. Шпочь там кому надо, пусть шлют головорезов, которые мне в глотку бабло твое сраное запихают и вспорят брюшко за то, что тебя, великого луноликого, объебала. Сдыхать буду, проклиная тебя, знай это. Знай, сука. Никогда не прощу тебя. Верь и дальше своим крысам, надеюсь, они тебя сожрут. Тварь… блядь…
Медленно отступала назад, не в силах отпустить взглядом его запредельно злое лицо. Давай. Мы должны здесь закончить. Оба.
– Она провоцирует, баба же… Адриан, блять, не надо… – кавказский миротворец говорил негромко, но весомо.
Давай попробуем с тобой, миротворец. Остановилась, глядя в ровный четкий профиль Давида, напряженно смотрящего на Адриана.
– Эй, важнейший член элитного поискового отряда! – стянула кольцо и швырнула в Давида, – на, блять, носи с удовольствием. Заслужил.
– Ты охуела, с-с-сука? – сквозь зубы прошипел он, резко ко мне поворачиваясь. А двигается он быстро и стоит ближе. Охеренно.
